Группа поддержки для выживших девушек

Грейди Хендрикс, 2021

В фильмах ужасов последняя девушка – это та, кто остается в живых до самых титров. Та, кто дает отпор, побеждает маньяка-убийцу и мстит за своих друзей. Но что с ней происходит дальше, после того как затихают сирены и уходят зрители? Линнетт Таркингтон – реальная последняя девушка, которая пережила массовую резню двадцать два года назад, и это определило каждый день ее жизни. И она не одинока. Уже более десяти лет она встречается с пятью другими выжившими девушками в группе поддержки для тех, кто пережил немыслимое и восстанавливает свою жизнь по кусочкам. Вдруг одна из женщин исчезает и не приходит на встречу. Оправдываются худшие опасения Линнетт – кто-то знает о группе и полон решимости добить выживших.

Группа поддержки последней девушки в формате 3D

Мы не держимся одной группой, мы рассеиваемся. Мы — последние девушки, мы сами заботимся о себе — вот чем мы заняты. Наверху яркий осенний лос-анджелесский день, в который, кажется, ничего плохого не может произойти. Нас можно принять за наседок-мамочек, которые выходят из церкви, где планировали воистину умопомрачительный карнавал с раскраской лиц и катанием на пони. Мэрилин идет к своему «Мерседесу» класса Е и разговаривает по телефону. Джулия берет подъемник на парковку, там устанавливает свое кресло в заднюю часть салона минивэна, потом на костылях добирается до водительского сиденья. Хизер, пройдя по передним дворам и подъездным дорожкам, сворачивает в сторону Аламеды. Большинство людей не в состоянии отметить единственную деталь, которая делает нас разными: Дани стоит у своего пикапа, с матово-черной «Береттой Нано» в руке, которая заведена за ногу. Дани наблюдает: не грозит ли нам какая-нибудь опасность.

Я чувствую собственную хрупкость и непрочность, я вся исполнена негодования, но у меня есть моя система, которая совершенствовалась много лет и теперь наконец начинает действовать, обеспечивает мою безопасность. Я иду к автобусной остановке, мое экстрасенсорное восприятие пригорожанки действует на полную. Я держусь улицы, иду снаружи припаркованных машин, избегаю тротуаров, верчу головой, проверяю углы, оцениваю опасности.

Моя способность сосредотачиваться продолжает ухудшаться — это спровоцировано словами Джулии. Я посматриваю на людей, идущих за мной, на машины с номерами других штатов, на мужчин в солнцезащитных очках и шляпах, надвинутых на самые уши, а в голове у меня продолжается спор с Джулией.

Я никакая не проблема. А вот этот тип в припаркованной машине только делает вид, что разговаривает по телефону, или и в самом деле разговаривает? Почему он сполз по сиденью пониже, когда я обратила на него внимание? Я не психопатка. Не я та причина, по которой мы все приезжаем в группу. Это за Хизер мы должны беспокоиться. Это ей мы нужны. У меня-то мозги на месте. И с безопасностью у меня все в порядке. Эта «Хонда», которая делает правый поворот, с номерами Юты. Я запоминаю номер на тот случай, если она появится еще раз, обогнув квартал. Смотрю на тонированные окна. Смотрю — нет ли где мотоциклов. Я не думаю о том, что сказала Джулия. Я не думаю о том, что никто с ней не спорил. Смотрю — нет ли на улице минивэнов. Чтобы не случилось никаких неожиданностей.

Расслабляюсь я, только сев в городской автобус. На улице к тебе может подойти кто угодно и с любой стороны. В автобусе число углов атаки ограничено. Внутри рекламируют выходящий на экраны фильм ужасов, и красные афиши возвращают мои мысли к Адриенн, но мне нужно оставаться сосредоточенной. Сзади сидят какие-то парни с ящиками для инструментов, они сидят, наклонив головы, целиком погружены в свои телефоны. Мужчинам, в отличие от нас, не обязательно на все обращать внимание. Мужчины умирают от того, что совершают ошибки. Женщины? Мы умираем от того, что принадлежим к слабому полу. Взять хотя бы ту же Адриенн. Нет, ты смотри на их обувь. Запоминай их лица, их одежду, их обувь. В особенности их обувь.

Я еду в автобусе до самого центра, схожу в Оливе и, выбирая многолюдные улицы, иду до ближайшего мультиплекса. Остановившись снаружи, прислоняюсь спиной к стене и делаю вид, что проверяю телефон. Если кто-то преследует меня, то ему придется либо резко остановиться, либо пройти мимо. В поле моего зрения появляются ярко-белые «Найки», сияющие черные «Рокпорты», «Тимберленды» с толстенными шнурками. Если кто-то меня преследует, то он может без проблем сменить куртку или головной убор, а вот сменить обувь гораздо труднее.

Мне не нужно смотреть на линии крыш или проверять окна. Мне об обуви следует беспокоиться, потому что монстры в нашей жизни предпочитают подходить поближе и делать свое дело, глядя в глаза. Выстрел снайпера — это все равно что отправка мне по почте пениса убийцы. Ему хочется прикоснуться ко мне.

Я покупаю билет, становлюсь в фойе спиной к стене и снова принимаюсь рассматривать обувь. Балетки от Бетси Джонсон, бежевые угги, детские тапочки расцветки конфетти, топсайдеры «Сперри».

Мой кинофильм на предварительном просмотре. Я сижу в первом ряду, в какой-то момент разворачиваюсь, будто ищу своего бойфренда. Показывают фильм для детей, так что взрослого мужчину легко будет увидеть, если он к тому же один. Не исключается — хотя такая вероятность довольно низка, — что тот, кто преследует меня, возьмет с собой для камуфляжа ребенка. Я задерживаю взгляд на рыжеволосом чуваке в майке, с двумя черноволосыми близнецами, а потом — на светловолосом бородатом мужчине с маленьким мальчиком. Оба они, войдя, оглядели зал, словно искали кого-то.

Когда фильм наконец начинается, я спешу к запасному выходу слева от экрана, сбегаю по лестнице, а с лестницы выбегаю на улицу. Ни рыжеволосого, ни бородатого я там не вижу. А вот что я вижу, так это еще одну «Хонду» с номерами из Юты, но с другими номерами. Я запоминаю и этот номер, отмечаю пыльные окна и забрызганный грязью бампер, стикер с тремя «А» на заднем стекле. Я сажусь в автобус до Беверли-центра.

В автобусе я нахожу кресло как можно ближе к водителю. На каждой остановке проверяю обувь. Стараюсь оставаться сосредоточенной — «Док мартенс», «Катерпиллар» со стальными вставками, поцарапанные «Найки», белые медицинские туфли, — но Адриенн все время отвлекает меня. Она и Джулия сбивают меня с толку. Ее кризис создает шаблон. Многие женщины, подвергнувшиеся насилию, остаются в живых, но те из нас, кто состоит в нашей собственной маленькой токсичной группе последней девушки, отличаются от других: мы убили наших монстров. Или нам показалось, что мы их убили, а потом это случилось с нами еще раз. Мы все считали, что Адриенн — единственная, у кого не было сиквела, но мы ошибались, потому что тридцать три года спустя сюда еще раз пришел ее монстр, чтобы закончить свою работу. Адриенн считала себя в безопасности, но она ошибалась. В чем еще мы ошибались?

Кризис у Адриенн случился тем же летом, что и у Мэрилин, и кризисы их были достаточно сходны, чтобы ими заинтересовалась пресса, но настоящая слава пришла к ней благодаря тому, что случилось позже с фильмами. Она была консультантом в лагере «Красное озеро», и персонал в тот день пришел рано, чтобы подготовить лагерь для приезжающих. Лесные домики нужно было проветрить, осиные гнезда — попрыскать из баллончика, лодки — достать из хранилища. В тот, первый вечер были убиты девять ее друзей. Четырех из них она почти не знала, они только в этом году устроились в лагерь консультантами, пятерых других она знала хорошо, поскольку они все приезжали в этот лагерь еще детьми. Двенадцать долгих темных часов изменили жизнь Адриенн.

Убийцей оказался бывший повар лагеря, отец-одиночка по имени Брюс Волкер, который заявил, что за двадцать лет до этого два консультанта позволили утонуть его сыну Тедди, потому что занимались сексом, пока он тонул. Он сказал, что Тедди восстал из могилы и убил всех консультантов, чтобы отомстить, хотя он так и не мог объяснить, почему Тедди ждал столько лет. Как бы там ни было, Адриенн пресекла убийства, обезглавив мистера Волкера его собственным мачете.

Дела пошли плохо, когда обнаружилось, что у Брюса Волкера не было никакого сына, утонувшего в Красном озере. Да что говорить — у него вообще не было сына. Брюс Волкер был одиноким стариком, который испытывал навязчивое влечение к детям и приветствовал свальный грех, но он сделал Адриенн первой последней девушкой, а Адриенн воспользовалась этим и воплотила в жизнь все свои мечты.

Раздается шипение пневматических тормозов, я оглядываюсь и вдруг не узнаю ни одну из пар обуви. Сколько человек я пропустила, предаваясь своим грезам наяву? За моей спиной сидит морщинистая старуха с похожим на нее супругом, на обоих одинаковые видавшие виды рибоксы и красные грязные бейсболки. Я не видела, как они сели.

Я нажимаю кнопку срочной остановки, с нетерпением жду, когда откроется дверь, и наконец вываливаюсь из автобуса. До Беверли-центра три квартала, а бежать я не могу, потому что в Лос-Анджелесе никто не бегает. Я иду быстрым шагом и успеваю сесть на четырнадцатый автобус. Это последний отрезок моего путешествия, и я попадаю на Красную линию, но в другую сторону, а когда доезжаю до остановки «Вермонт/Беверли» — состав уже стоит, но я успеваю сесть, на мгновение опередив закрывающиеся двери. В вагоне пятнадцать человек, и я выбираю место на одинаковом расстоянии от дверей по обе стороны от меня. Я осматриваю обувь, но ничего знакомого не вижу. Через пять остановок я перехожу на линию «Антелоп-вэлли».

Мне нужно вернуться домой, но я не могу ломать свою рутину. Я должна узнать, что случилось с Адриенн. Мэрилин дочитала остальную часть статьи с экрана своего телефона, но подробностей было мало: Адриенн была убита в своем доме мужчиной, но мне этого хватало, потому что именно с Адриенн из всей группы я разговаривала больше всего, именно к ней приезжала каждый месяц. Ну, хорошо, раз в два месяца. Иногда раз в три месяца, а в этом году, может, и того реже, но казалось, что и это немало. Суть в том, что она всегда находила для меня время.

Вернувшись наконец в Бербанк, я сошла на остановке «Аэропорт» и некоторое время ехала на челноке. Когда я убеждаюсь, что на каждой остановке челнока в него заходит только новая обувь, я пересаживаюсь в городской автобус, дважды делаю пересадку и почти три часа спустя после выхода оказываюсь у моего здания.

Каждый раз я добираюсь до дома новым маршрутом, но главное остается неизменным: двигайся медленно, делай кучу малых петель внутри более крупных, оставайся в готовности, оставайся в напряжении, смотри за обувью, не делай глупостей, оставайся живой. Линия между чрезмерной осторожностью и отсутствием осторожности принадлежит к тем линиям, которые можно пересечь лишь один раз.

Я даже не знаю, как выглядит изнутри кабинка лифта в моем здании; я всегда поднимаюсь по лестнице. Кабинка лифта — это коробка с одной дверью. В кабинке ты бессильна даже против какого-нибудь крупного толстяка, потому что тебе некуда бежать. На лестнице у меня есть возможность выбора, к тому же лестница — это полезная кардионагрузка. У меня ушло некоторое время на то, чтобы обосноваться на третьем этаже, но эта высота идеально мне подходит: до окон с тротуара не дотянуться, а с другой стороны, велика вероятность выжить после прыжка из окна. Для начала я убеждаюсь, что в коридоре никого нет, потом открываю двойной засов и вхожу в мою клетку.

Когда я шестнадцать лет назад переехала в эту квартиру, в здании стояла сырость, и домовладельцу было все равно, какие реновации я произведу, если только работы в моей квартире не будут мешать остальным жильцам. У меня в то время еще оставалось немного денег, а потому мне удалось превратить мою квартиру в место по-настоящему безопасное.

Все мы по-разному реагировали на полученную нами травму. Дани стала самодостаточной, Адриенн обратилась к самопомощи, Мэрилин вышла замуж за деньги и засунула голову в песок, Хизер начала ширяться, Джулия стала активистской. Я? Я научилась защищать себя.

Моя клетка — большая коробка, обтянутая металлической сеткой и размером с телефонную будку, закрепленная в стене за моей входной дверью. Сетка прочная, а коробка такая маленькая, что никто не в состоянии набрать достаточную инерцию движения, чтобы выбраться из нее. Дверь коробки запирается на четыре электромагнитные задвижки. Открыть ее невозможно, если ты не знаешь кода, который нужно набрать на клавиатуре. Если же отключить электричество, то задвижки запираются автоматически. Если набрать неверный код, задвижки тоже запираются. Это способ остановить любого — без моего разрешения никто дальше этой клетки в мою квартиру не проникнет. Я бы предпочла металлическую входную дверь и камеры наблюдения в коридоре, но это привлекло бы внимание к моей двери, поэтому я остановилась на клетке.

Закрыв за собой входную дверь, я набираю код, и четыре задвижки открываются, после чего я вхожу в мою квартиру. Закрываю дверь клетки за собой и снова набираю код. Задвижки запираются, издавая ласкающий слух металлический скрежет, сообщающий мне, что я в безопасности. Я делаю глубокий вдох — у меня в квартире стоит ободряющий запах, такой же запах у хлорки.

— Привет, Файн, — говорю я моему растению. — Неважные дела. Я тебе все расскажу, только сначала возьму под контроль периметр.

Я жива только потому, что у меня есть сила воли и самоконтроль. Я открываю мой оружейный сейф, достаю мой «Спешиал» калибра 38. Если лучшие друзья девушки — бриллианты, то лучший друг последней девушки — надежный пистолет высокой убойной силы. У меня нет ни малейших иллюзий: такое оружие не остановило Рикки Уолкера в первый раз, не остановило оно и его брата, но две пули в сердцевину чьей-либо массы замедлит его на время, за которое я успею добраться до моей комнаты-сейфа. Вернее, стенного шкафа-сейфа.

С пистолетом в руке я обхожу квартиру. На это уходит пятнадцать минут. И только убедившись, что в квартире никого нет, что дверь моей комнаты-сейфа подготовлена, что мой сотовый заряжается, что занавески на окнах задернуты, что внутренние двери заперты — только после этого я сажусь, беру Файна, ставлю себе на колени.

— Адриенн, — говорю я ему и тут понимаю, что не смогу рассказать о том, что случилось с ней, не расплакавшись, но я все равно говорю: — Она умерла.

Так я и сижу некоторое время, мои слезы падают на листья Файна. Не вредна ли ему соленая вода, думаю я. Однако он не жалуется. Он хороший слушатель. Он мой лучший друг.

Файн — единственное живое существо рядом со мной, существо, за которое я несу ответственность. У меня немало времени ушло, чтобы решиться на это, но три первых растения, купленные мной, не выжили. Файн был четвертым, что маловато для последнего растения. Я — последняя девушка, он — последнее растение. У нас хорошая команда.

Мы вместе уже девять лет, и когда у него два года назад появились паутинные клещики, я вдруг поняла, что не смогу вынести его из дома вместе с другим мусором, и вот я три дня напролет протирала его листья с водой, потом с мыльным раствором, потом со спиртом, потом опять с водой, снова и снова, клевала носом над его листиками, смотрела, чтобы ни один клещик не остался живым. Я не хотела терять еще одного друга. Он выжил, и его листики были самыми блестящими, самыми чистыми из всех, что когда-либо поедал паутинный клещик. Теперь он совершенно здоров, но я все еще вижу на его ветках шрамы в тех местах, где росли листья, которые я не смогла спасти.

Слезы у меня уже высохли, и я готова поведать Файну все подробности, но тут я вдруг понимаю, что никакие подробности мне не известны. Была ли Адриенн сегодня утром на Красном озере? А тот ролик, который видела, что это было — кадры, снятые на месте ее убийства? И вообще — были ли связаны два эти происшествия? Я ставлю Файна на письменный стол, и мы включаем Си-эн-эн. Во всех новостях — лицо Адриенн крупным планом. Живые последние девушки давно никого не интересовали, но я думаю, что мертвые подобны приезду цирка в провинциальный городок.

Большинство из нас держатся подальше от прошлого других, но недавно я по личным причинам заглянула в старое досье Адриенн, и фотографии, которые показывают по Си-эн-эн, мне знакомы. Единственный новый снимок — это фотография ее холодильника с открытой дверью, в котором лежит мумифицированная голова мистера Волкера, восстановленная цифровым способом, и это очень плохо. Это единственная фотография, какую я хочу видеть.

На экране весьма озабоченный ведущий Си-эн-эн, который никогда не был в той комнате, Адриенн тем временем откровенно говорит в камеру, словно умерла ее сестра, а не она. По крайней мере, Си-эн-эн озаботилось тем, чтобы эту историю представлял чернокожий ведущий.

–…шокирующая смерть Адриенн Батлер, уцелевшей во время бойни, известной как Убийства в лагере на Красном озере. Наиболее всего Адриенн Батлер была известна как первая последняя девушка Америки. Она была лидером группы выздоровления, посвятила свою жизнь тому, чтобы перевернуть страницу…

Если тебе пятнадцать лет и ты смотришь только фильмы ужасов, то ты, вероятно, только теперь узнаёшь, что Адриенн чернокожая. В сериале «Летняя бойня» ее сделали белой девушкой, и это была их ошибка. Я убеждена, именно поэтому в голове у Адриенн и родилась идея напакостить им. Она гордилась своим происхождением, и тот факт, что они делали фильмы, основанные на ее жизни, но уничтожали нечто столь важное, замотивировал ее.

Первый фильм серии «Летняя бойня» успел стать хитом, и вот-вот в свет должен был выйти сиквел, когда адвокат Адриенн подал иск о запрете показа. Ему пришлось подавать еще множество исков, и к тому времени, когда судья удовлетворил один из них, в кинотеатрах уже показывали «Летнюю бойню, часть III» в формате 3D. У Адриенн были семейные деньги и компенсационные выплаты от владельцев лагеря, а потому она смогла нанять настоящую акулу для борьбы с продюсерами фильма и приведения их к покорности. Когда студию вынудили сесть за стол переговоров, Адриенн рассказала мне, что за разговор у нее с ними состоялся.

— Что вы хотите от нас? — спросили они, предполагая, что она возьмет чек, запросит изменения в титрах — что-то такое, что не потребует от них серьезных изменений.

Она улыбнулась и сказала им:

— Я хочу все.

И она получила то, что хотела. К тому времени когда дело закрылось, ей принадлежали права на всю франшизу: три первых фильма и все будущие добавления. Им даже пришлось отдать ей сценарий, который они купили на четвертую часть. Дело Адриенн создало прецедент, и теперь права на историю стали принадлежать единственной выжившей, не семьям жертв, не студии, которая первой выпустила историю на экран, а последней девушке. Справедливо или нет, но после этого все изменилось. Это дало нам влияние.

А когда Адриенн получила права, она сожгла франшизу дотла. Все были уволены. На очистку дома у нее ушло два месяца, в течение которых студия визжала, как поросята на бойне, а их юристы пытались объяснить, что она не понимает, как такие вещи работали, как могли наступить ненамеренные последствия, почему постановщики и осветители будут голодать на улице. А потом она сделала то, чего от нее меньше всего ожидали: она снова щелкнула выключателем — и свет опять загорелся.

У всех трех фильмов «Летняя бойня» был ответственный продюсер, и Адриенн назначила эту женщину исполнительным продюсером и дала ей понять: на свете есть всего один человек, которому она должна угождать, и этот человек — она, Адриенн. Ее юрист заключил новый контракт со студией, и на следующее лето третья часть «Летней бойни» в формате 3D была выпущена в повторный прокат в кинотеатрах — так делались в те времена дела, а два месяца спустя на экраны вышла «Летняя бойня», часть четвертая.

Перед выходом четвертой части Адриенн ходила на все ток-шоу и постаралась всех поставить в известность о том, что прибыли от проката этих фильмов пойдут не в ее карман, а отправятся напрямик в ее некоммерческий фонд по предотвращению насилия по отношению к женщинам. Если на другие слэшеры^[6] навешивался ярлык «женоненавистнические», то на «Летнюю бойню» пресса повесила нимб. Никто не чувствовал себя виноватым, покупая билет, потому что вся прибыль шла на благое дело. К середине девяностых в том, что касалось насилия против женщин, Адриенн стала второй Опрой Уинфри. Некоторые люди даже не знали о том, что она имеет отношение к этим фильмам.

Она писала книги, читала лекции, снимала низкобюджетные фильмы для телевидения, проводила семинары, совещания. На деньги от фильмов она выкупила лагерь «Красное озеро» и превратила его в приют для жертв насилия. Она была неутомимой, преданной, позитивной и жизнерадостной. Она была любимой последней девушкой Америки.

Мы рядом с ней выглядели как самозванцы, типа мы жили, не используя свой потенциал на полную катушку, типа мы должны спрашивать, что мы можем сделать для нашей страны, а не ставить решетки на окнах и обучаться стрельбе. Но Адриенн никогда не осуждала те выборы, что мы делали, и она определенно не считала, что я рехнулась.

Она никогда не была такой богатой, как Мэрилин, но она всегда проявляла больше щедрости. Она заплатила за переделку входа в дом Джулии — и теперь та может заезжать к себе на кресле-каталке. Когда в ее края переехала Дани, Адриенн заплатила за проводку к ней в дом линии экстренного полицейского реагирования.

— Это не для тебя, — сказала она. — Это для того, чтобы я могла спать, зная, что твои шансы еще немного улучшились.

Фильмы «Летняя бойня» представляли собой что-то вроде игрового движка^[7], молотящего потихоньку где-то в бойлерной империи Адриенн, превращая ее боль в кэш. В этой серии вышло девять оригинальных фильмов, больше, чем у кого-либо из нас. Была еще научно-фантастическая версия — события там происходили в будущем, в котором из криосна пробуждается беспощадный Тедди и начинает убивать людей на космической станции. Тут имела место перекличка с Королем Мечты Хизер, которого Адриенн придумала, чтобы дать Хизер шанс заработать какие-никакие деньги, но закончилось это плохо, потому что, ну, потому что Хизер. Были еще трансформеры. Плюшевые куколки. Как это ни странно, она никогда не настаивала на том, чтобы главную роль исполняла чернокожая актриса. У Адриенн всегда был реалистичный склад ума, когда речь заходила о том, кого средний американец считает жертвой, вызывающей сочувствие.

Как-то раз Джулия спросила Адриенн, не беспокоит ли ее, что память о человеке, который пытался ее убить, человеке, который убил ее друзей, хранят коробки для ланча и футболки. Что этот человек, возможно, более знаменит, чем Адриенн.

— Моих друзей убил не Тедди, — с улыбкой сказала Адриенн. — Никакого Тедди не существовало. Если бы Брюс Волкер знал, что его ложь помогает мне покончить с насилием, обращенным на женщин, он бы в могиле перевернулся, и от этой мысли меня переполняет счастье.

Мы с Файном смотрим Си-эн-эн и узнаем, что, хотя у Брюса Волкера не было сына по имени Тедди, у него был племянник по имени Кристоф, и этому Кристофу исполнилось три года, когда его дядя умер. Теперь ему тридцать пять, и он зол как черт из-за того, что его семейная трагедия превратилась в глобальную империю развлечений, но никто и не подумал о том, чтобы отстегнуть ему процентик-другой.

Это имя мне знакомо. Кристоф — один из десятка психов, которые подавали докучливые иски к Адриенн, но у нее всегда оказывалось больше юристов и больше денег, а у большинства судей сложилось о нем мнение как о племяннике убийцы, пытающемся отнять деньги у одной из несостоявшихся жертв его дядюшки. Иски Кристофа стали игрой типа «Ударь крота»^[8], и в конечном счете Кристоф полностью сломался и впал в серьезное умственное расстройство, а потому решил взять пример с Голливуда.

Несколько лет назад он начал скрытно проникать на территорию лагеря «Красное озеро» и делал это, пока не получили ордер суда, предписывавший ему не подходить к лагерю ближе чем на тысячу футов. Он соблюдал это предписание до прошлого вечера, когда наплевал на судебный ордер, раскопал могилу своего дядюшки, отправился в лагерь, убил остававшийся там персонал, который закрывал лагерь в связи с окончанием сезона, потом его вытолкнули из сенного сарая, он ушел от копов, три часа ехал до дома Адриенн и уложил отрезанную мумифицированную голову своего дядюшки в ее холодильник. Когда она спустилась по лестнице приготовить утренний кофе, он вышел из кладовки и заколол ее, двадцать два раза вонзив ей в шею сзади нож для колки льда.

Как и у большинства из нас, человеческие контакты у Адриенн были сведены к минимуму, а потому тело ее обнаружили, лишь когда к ней приехала полиция сообщить об убийствах в ее лагере.

И в этот момент звонит мой сотовый. Я проверяю, кто звонит, и сразу же понимаю, что сейчас меньше всего хочу разговаривать именно с этой личностью. Мне нужно выпустить пар. Мне нужно прилечь с чем-нибудь утешительным. Я включаю «Нетфликс» и нахожу «Реальную любовь»^[9], но в этот момент слышу звук, который до сих пор, по прошествии стольких лет, все еще пугает меня.

Что-то колотит в мою входную дверь.

Я смотрю на Файна. Он испуган не меньше моего. Я переключаюсь на мой экран безопасности. Я ни в коем случае не могла оставить мою входную дверь мертвой зоной и потому вскоре после переезда вставила в глазок миниатюрную камеру.

У моей двери никого нет.

Снова стук.

Я ставлю Файна на стол, в стороне, чтобы он случайно не получил никаких повреждений, потом я беру мой.38 и снимаю с предохранителя. У меня за дверью есть вторая невидимая камера, она установлена пониже. Когда я переключаюсь на нее, мне становится ясно, почему я ничего не увидела в первой. Камера в глазке находится слишком высоко — она не может показать стучащую в мою дверь Джулию в кресле-коляске.

Я закрываю глаза, мне хочется, чтобы она исчезла. Она стучит еще громче.

— Я знаю, что ты дома, Линнетт, — говорит она, и я слышу ее через дверь, через мою клетку, через пустую комнату — ее голос проникает в мое безопасное пространство.

— Она уйдет, — шепчу я Файну. — Если мы будем сидеть тихо, не производить ни звука, она уйдет.

Никто не знает, где я живу. Я не езжу на машине, потому что не верю, что Департамент автотранспорта^[10] сохранит в тайне мой адрес. У меня нет библиотечной карточки. Я не участвую в выборах. Я делаю все, что в моих силах, чтобы не попасть в базы данных штата. С федеральными базами я ничего не могу поделать, так что мне остается только молиться о том, что они более защищены. Моего адреса не знает никто, но у этой медали есть и другая сторона — если я исчезну, то никто и не узнает. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь заметит мое отсутствие? И что убийца будет делать со мной все это время?

И потому восемь лет назад я решилась на рискованный шаг. Джулия была тогда самым новым членом группы, и я думаю, что выбрала ее, потому что она была самой молодой. Я надеялась, что она по своей молодости будет делать то, что я ей говорю. Я проверяла ее два раза в день с помощью эсэмэски — в девять утра и девять вечера, так что она знает: я жива. На тот случай, если я пропущу проверку, я оставила ей запечатанный конверт и заставила ее пообещать, что она откроет его в этом единственном случае. В нем указано, где расположена моя квартира.

Джулия на экране перестает стучать и отъезжает от двери на фут. Она сдается. Она откатывается. Она играет с чем-то у нее на коленях, и тут звонит мой сотовый. Я лихорадочно ищу мой телефон, чтобы отключить звонок, но поздно. Она знает, что я дома. Эксцентричная Джулия кричит мне через дверь:

— Линнетт, прекрати чудить, это важно!

Мы с Файном не двигаемся, мы не производим ни звука, мы не дышим. На моем экране расцветают сигналы тревоги, когда эта предательница снова и снова звонит мне. После восьмой попытки она уходит.

Я вздыхаю с облегчением, то же самое делает и Файн, и мы смотрим друг на друга. Что теперь? Наше место обитания скомпрометировано. Что нам делать — оставаться или бежать? Если Джулия пришла сюда, я должна исходить из допущения, что кто-то шел по ее следам, а теперь ведет наблюдение за моей квартирой. Но я не могу уйти. Это мое единственное безопасное место.

Еды у меня достаточно, чтобы продержаться три недели. Мне ни к чему открывать занавески. Я выключу мой телефон и залягу на дно. Никто не сможет войти сюда. Здесь будет вполне безопасно. Пусть другие разбираются с «важными делами» Джулии. Мне нужно остаться живой.

* * *

Посередине «Реальной любви» в мою дверь снова стучат. Я приглушаю звук, включаю экран, перехожу на нижнюю камеру. У меня одно желание: чтобы Джулия оставила меня в покое. Кожа у меня натягивается, мышцы замирают. Рука, в которой я держу пистолет, немеет. Это Джулия, а рядом с ней на корточках сидит Призрак в его черной мантии и белой маске^[11] и прижимает нож к ее горлу.

Это не взаправду, это кино, я, вероятно, все еще смотрю «Нетфликс» и случайно кликнула один из фильмов принадлежащей Джулии серии «Удар кинжалом». Девушка на экране, играющая Джулию, превосходно изображает страх — у нее широко раскрытые глаза, распахнутый рот, дыбящаяся грудь, и у меня, когда я смотрю на нее, тоже начинается гипервентиляция.

Это кино. Только и всего. Я смотрю фильм, потому что это не может быть взаправду, потому что я предпринимаю меры предосторожности. Я дотошная. Я не иду на риск.

И тут Призрак поворачивает на камеру свои черные дыры-глаза и достает лист бумаги.

«Открой дверь, Линнетт, или она умрет», — фломастером написано на листе.

Мы все заключили договор. Мы никогда о нем не говорим, но я знаю, что он существует, точно так же, как я знаю, что родители любили меня, что моя квартира безопасна, что Файн — мой лучший друг: когда приходит монстр, мы помогаем друг другу. И не имеет значения, чей это монстр. Не имеет значения, что нужно сделать. Такое обязательство несут последние девушки, и группа — ежемесячное напоминание об этом соглашении.

Вот уж никак не думала, что Джулия будет первой, кто попросит о помощи.

Я крепче сжимаю мой «Спешиал» калибра 38. Проверяю, снят ли пистолет с предохранителя. Потом я нажимаю кнопку, которая открывает мою входную дверь, и жду, когда монстр зайдет внутрь.

*Дебора Баллин, «Женщины — наше мясо, и это блюдо приятно на вкус», опубликовано в антологии «Заключительное слово о последних девушках», 1989

Примечания

6

Слэшер (англ. slash — «удар с плеча; рубить») — поджанр фильмов ужасов, для которого характерно наличие убийцы-психопата, который преследует и изощренно убивает одного за другим некоторое число людей, чаще всего подростков, в типично случайной, неспровоцированной манере, лишая жизни нескольких за один день.

7

Игровой движок — базовое программное обеспечение компьютерной игры.

8

Игровой автомат с плоским столом и отверстиями в нем, в этих отверстиях появляются головы «кротов», и играющий должен успевать ударять их специальным молотком. Тот, кто ударит больше кротов, получает приз.

9

«Реальная любовь» (англ. Love Actually) — британский фильм в жанре рождественских рассказов, режиссер Ричард Кёртис.

10

В некоторых штатах — аналог российского ГИБДД.

11

Здесь имеется в виду персонаж из серии фильмов ужасов «Крик». Этот персонаж по прозвищу Призрак (а точнее, Лицо Призрака — Ghostface) носит одеяние, включающее белую маску вытянутой формы, очень напоминающую лицо кричащего человека с картины «Крик» Эдварда Мунка, но скорее похожую на череп, нежели на лицо живого человека, на маске вытянутые черные глазницы и рот. Именно эта маска и придает маньяку сходство с призраком. Кроме того, маньяк носит черный балахон с капюшоном, черные перчатки, брюки и ботинки. В качестве главного оружия использует большой нож.