Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

Коллектив авторов, 2016

«Чем больше я наблюдаю мир, тем меньше он мне нравится», – писала Джейн Остен в своем романе «Гордость и предубеждение». Галантные кавалеры, красивые платья, балы, стихи, прогулки в экипажах… – все это лишь фасад. Действительность была куда прозаичнее. Из-за высокой смертности вошли в моду фотографии «пост-мортем», изображающие семьи вместе с трупом только что умершего родственника, которому умелый фотохудожник подрисовывал открытые глаза. Учениц престижных пансионов держали на хлебе и воде, и в результате в высший свет выпускали благовоспитанных, но глубоко больных женщин. Каково быть женщиной в обществе, в котором врачи всерьез полагали, что все органы, делающие женщину отличной от мужчин, являются… патологией? Как жили, о чем говорили и о чем предпочитали молчать сестры Бронте, Джейн Остен другие знаменитые женщины самой яркой эпохи в истории Великобритании?

Предисловие. Нужда, досуг и вдохновение

Мы привычно говорим «добрая старая викторианская Англия». При этом многие подразумевают вообще Англию XIX века, забывая о том, что за этот период на английском престоле сменилось четыре монарха Ганноверской династии: Георг III (1860–1820), Георг IV (1820–1830), Вильгельм IV (1830–1837) и, наконец, сама королева Виктория (1837–1901).

Королева Виктория с ее спаниелем Дэшем. 1833 год. Художник — Джордж Хейтер

Георг III — прогрессивный, интересовавшийся новинками в науке и особенно в механике и земледелии, был несгибаемым консерватором в политике. Любимой фразой короля была: «В мое время новшеств не будет!». Правнук Георга I — первого короля Ганноверской династии, призванной на престол, после смерти королевы Анны, когда в роду Стюартов не осталось наследников-протестантов, Георг III был первым из своей семьи, кто вырос в Англии и свободно говорил по-английски. Однако усвоить английский язык оказалось проще, чем британские традиции. Король свято верил в то, что именно он — повелитель своей страны и вовсе не обязан отчитываться парламенту. Через голову премьер-министра Уильяма Питта он заключил мир с Англией. Вступив на престол в 1860 году, он увлекся политической борьбой с парламентом, потерял американские колонии, затем, присоединившись к европейской коалиции, вступил в борьбу с революционной Францией. В 1801 году, после подавления восстания в Ирландии, он стал править Соединенным королевством Великобритании и Ирландии. Во всех этих передрягах, кажется, никого не удивляло, что король периодически впадал в безумие и начинал нести чепуху. Современные медики считают, что король страдал порфирией — наследственным нарушением обмена веществ, приводящим к тяжелому поражению всех органов и тканей и слабоумию.

Принц-регент был общепризнанным красавцем и любимцем женщин. Правда, он страдал излишней полнотой, был распутен, но щедр, и покровительствовал искусству. Все знали его под прозвищем Принни, и отношение к нему колебалось от холодного презрения до пылкого обожания. Когда королю становилась хуже, число сторонников принца росло, когда король приходил в себя — уменьшалось. Но король тоже не пользовался всеобщей популярностью, молодые сторонники реформ освистывали его и забрасывали его карету камнями.

В конце концов после 1811 года дела короля пошли совсем плохо, он окончательно сошел с ума, ослеп и в 1820 году скончался в Виндзорском замке.

Принц-регент взошел на престол под именем Георга IV. На последние годы его регентства пришлась победа над Наполеоном (сражение при Ватерлоо, когда армия императора окончательно была разгромлена, произошло в 1815 году). Победу над французами одержали Веллингтон и Нельсон, но свет их славы упал и на Принни. Но в мирное время его недостатки как правителя стали очевидны. Над Георгом смеялись, газеты были полны карикатур на него, его карету осаждали возмущенные толпы. Георг отбивался как мог. Полиция арестовывала издателей карикатур и прокламаций, была введена смертная казнь за недозволенные митинги. С 1823 года Георг не появлялся на публике. Он даже построил тоннель из своего знаменитого восточного павильона в Брайтоне до манежа, где занимался верховой ездой. Он умер, не оставив наследников.

Трон перешел к его брату Вильгельму, который взошел на престол под именем Вильгельма IV. Это был очень скромный король, в молодости он служил во флоте, покуролесил, прижил множество незаконнорожденных детей, но потом взялся за ум, стал приверженцем строгой дисциплины, жил с женой в особняке на севере Лондона, как обычный горожанин. Иногда он даже подвозил лондонцев в своем экипаже. На его коронацию было потрачено в десять раз меньше средств, чем на коронацию Принни. Такая проста и непритязательность обеспечила ему популярность, но с парламентом он не ладил, как, впрочем, и все ганноверцы.

В парламенте тоже наметился раскол. Лондон, в котором было уже более миллиона жителей, мог выдвинуть всего лишь шесть кандидатов в палату общин. Многие промышленные города, например Манчестер, Бирмингем или Лидс, не имели там своих представителей. В то же время немало кандидатов приходили в парламент из так называемых «гнилых местечек», малонаселенных или вообще исчезнувших «де-факто», но не на бумаге, деревень, где двое избирателей год за годом выбирают в палату общин друг друга. Рассказывали даже о некоем округе, земли которого в незапамятные берега затопило море. Тем не менее община, некогда обитавшая в этих местах, сохранила за собой право выдвигать в парламент одного представителя. Ежегодно собственник берега садился в лодку вместе с тремя избирателями, они отчаливали от берега, и избиратели голосовали за владельца затонувших земель, обеспечивая ему место в палате общин. Палата общин не хотела больше мириться с этими устаревшими традициями. Палате лордов они нравились, так как позволяли проводить в парламент своих кандидатов. Вильгельм поддержал палату лордов, и страна снова оказалась на грани революции. Под давлением Вильгельм уступил. Гнилые местечки были уничтожены биллем о реформе 1832 года, демократия укрепилась, а значит, королевская власть снова ослабла. Вильгельм умер в 1837 году, пережив своего наследника. Трон отошел к восемнадцатилетней племяннице Вильгельма со знаменательным именем — Виктория.

Королева Виктория действительно «сделала эпоху» в истории Великобритании. Она снова доказала своей стране, что супружеская любовь может быть романтичной. И родив девять детей, можно не утратить чувства к мужу, находящемуся ниже тебя по социальной лестнице. Но принц-консорт был действительно достоин любви не только королевы, но и всей Британии. Он подарил стране, ставшей его второй родиной, настоящее чудо — Всемирную выставку, которая оказалась эпохальным событием в жизни Европы, надолго закрепившим статус Британии как невероятно передовой и технически развитой страны. Выставка проходила в Гайд-парке с 1 мая по 15 октября 1851 года. Специально для нее было построено здание из железа и стекла, которое мгновенно прозвали Хрустальным дворцом. После выставки дворец был разобран и перенесен на новое место, в лондонское предместье Сиднем-Хилл.

В память о безвременно почившем супруге королева построила мемориал. Он выполнен из цветного мрамора и украшен мозаикой, эмалью и скульптурой. Принц Альберт держит в руках каталог Всемирной выставки — как напоминание о его величайшем достижении. Мемориал стоит перед Альберт-холлом, прославленным залом, где и в наши дни проводятся филармонические концерты.

У принца и Виктории было девять детей, и благодаря династическим бракам Британия породнилась с Россией, Германией, Испанией, Данией, Швецией, Грецией, Румынией, Югославией.

Виктория и ее подданные создали совершенно особый образ Англии. Мы говорим о викторианской морали (женщины должны оставаться невинными, даже если из-за этого они с трудом понимают то, что происходит в мире и влияет на их жизнь, мужчинам дозволяются некоторые грешки при условии, если они будут держать их в тайне), о викторианской моде (широкие кринолины и тугие корсеты), о викторианской литературе (Диккенс, Теккерей, сестры Бронте). Талант, как водится, часто вступал в конфликт с общественным лицемерием. Но так как нормы, провозглашаемые викторианцами, опирались на библейскую мораль, противоречить им открыто означало прослыть аморальным человеком. Некоторым викторианцам, таким как Оскар Уайльд, нравилось бравировать своей аморальностью. Другие, например сестры Бронте, выбрали иной путь. Они просто рассказывали о жизни человеческого сердца, о тех испытаниях и искушениях, с которыми оно сталкивается, и предоставляли читателю самому делать вывод: нужны ли людям пути из викторианской морали, или им можно довериться и позволить иногда переступать границы.

* * *

Вы не нейдете в романах наших героинь ни одного упоминания о правящей династии. Разве что в романе Джейн Остин «Гордость и предубеждение» можно нейти такую сцену: общество собирается в доме семейства Лукасов, чтобы потанцевать. Сэр Лукас предлагает мистеру Дарси, гордому и несколько высокомерному молодому человеку, потанцевать с мисс Элизабет Беннет. Для затравки он спрашивает Дарси «как аристократ аристократа»:

— Вы ведь часто танцуете в Сент-Джеймсе? (То есть в королевской резиденции.)

— Никогда, сэр, — отвечает Дарси.

— Но разве вы не считаете, что это надлежащий способ отдать дань уважения подобному месту?

— Я стараюсь по возможности избегать уплаты подобной дани какому бы то ни было месту.

Так в разговоре двух дворян танец в королевском дворце становится разновидностью вассальной службы. Дарси, аристократ голубых кровей, отказывается уважить таким образом своего короля. Что же не устраивает? Ганноверская династия или танцы сами по себе? Джейн Остин так и не дала ответа.

Рядовые британцы очень гордились своими монархами, но в повседневной жизни их беспокоили совсем другие проблемы.

* * *

Логика в XIX веке была проста и убедительна.

Мужчинам и женщинам сама судьба уготовила разные сферы деятельности. Мальчики от рождения предназначены к занятиям политикой, войной и финансами. Девочки, вырастая, становятся хозяйками дома, матерями и женами. Если где-то и когда-то эта схема, скорее отражающая желаемое, чем действительное положение дел, хоть сколько-то соответствовала реальности — так это в кругу английского дворянства XIX века. Поденщицы трудились на полях наравне с поденщиками; посудомойки, горничные, кухарки и экономки работали в богатых домах точно так же, как и лакеи, конюхи или дворецкие. Фермерши, жены ремесленников и торговцев помогали своим мужьям, а во время их отлучек могли заменить их в управлении хозяйством. И лишь кругозор дворянок был ограничен детьми и семьей.

Все в жизни девушки-дворянки зависело от замужества. Где она будет жить? В каком доме? На какие средства? Будет ли стеснена в расходах или будет жить на широкую ногу? Жене морского офицера суждено жить у моря и подолгу не видеть мужа. Жене полкового офицера нужно приготовиться к постоянным переездам и к общению с полковыми дамами. Жена землевладельца редко сможет выезжать из поместья мужа, зато будет устраивать балы для всей округи и рождественские ужины для арендаторов. Жена дипломата, возможно, побывает за границей. Какой простор для фантазий и гаданий!

Но оставим фантазии юным девицам и посмотрим на положение дел трезво. У замужней англичанки XIX века не было и не могло быть своего дохода. Когда она жила в семье родителей, ее нужды, как и нужды ее матери, удовлетворял отец. Затем она и все ее наследство переходили в безраздельное владение мужа, который выдавал ей определенную сумму на личные расходы, это назвалось pin money — в буквальном переводе «деньги на булавки». Она была вечной содержанкой.

Женщина из низших сословий имела некоторый выбор. Она могла выйти замуж за соседского сына, могла в ожидании суженого работать на ферме или уйти в город, учиться на швею, вышивальщицу, модистку или продавщицу. Это не самые легкие пути заработать на кусок хлеба, к тому же одинокая молодая женщина запросто могла стать добычей любого заинтересовавшегося ею мужчины, и все же для девушек это была заманчивая жизнь — вдалеке от родителей, в компании подруг. Собственные деньги, пусть даже самые мизерные, давали некоторую самостоятельность. И когда такая девушка в конце концов все же выходила замуж, она знала, что в случае чего сможет внести вклад в семейный бюджет, и не так уж благоговела перед супругом.

Дочь священника или небогатого чиновника могла получить образование и пойти в гувернантки или учительницы. Конечно, не многим гувернанткам доставался главный приз — рука и сердце хозяина именья, чаще на их долю выпадали лишь попреки и издевательства, как со стороны хозяев и их детей, так и со стороны прислуги, видевшей в образованной гувернантке «выскочку и кривляку». Но учительница в пансионе могла позволить себе некоторую самостоятельность, и если она решалась предложить свои услуги на континенте, то могла и повидать мир.

Девушке из дворянской семьи, как правило, не грозили голод и нищета, ее статус защищал ее от оскорблений и посягательств со стороны мужчин, но у нее были иные трудности. На пути к семейному счастью девушек-дворянок ожидало одно серьезное препятствие. Их было попросту больше, чем женихов. Выйти замуж могли лишь приблизительно 30 % дворянок, остальные вынуждены были жить старыми девами на иждивении своих братьев.

Что же повышало шансы девушки на замужество? Красота? Добрый нрав? Элегантность? Образованность? Увы, ответ гораздо проще: приданое свыше 10 000 фунтов. Дело в том, что в те времена крупные денежные суммы было принято помещать в банк и жить на проценты с них. Банк, как правило, начислял 4 %, а «прожиточный минимум» для дворянского семейства средней руки составлял около 400 фунтов в год. Итак, девушка с приданым более 10 000 фунтов могла обеспечить будущего мужа, — точнее, не она, а ее отец, который выдавал ей это приданое, — и на нее нужно обратить внимание. Более бедных невест следовало избегать, чтобы не разбить их сердце или, ненароком, свое.

Что же оставалось бесприданницам? Положение старой девы, как ни странно, имело свои преимущества. Женщина не рисковала ежегодно подорвать свое здоровье, а то и умереть в родах. Ей не нужно было постоянно оглядываться на мнение мужчины, она могла обрести некоторую самостоятельность, хотя и ограниченную рамками приличий. Но… только если ее семья богата. Однако среди дворянок оказалось немало таких, чье наследство не давало им возможности ни выйти замуж, ни вести достойную одинокую жизнь. Каким же образом дворянка могла заработать? Стать белошвейкой или модисткой, пойти торговать или работать на фабрике для нее было немыслимо. Да и вряд ли она смогла бы конкурировать с девушками, привыкшими к такой работе сызмальства. Стать компаньонкой или гувернанткой? Но это означало войти в чужую семью фактически в роли приживалки.

И вот образованные женщины открыли для себя новый источник дохода: они начали писать картины или романы. Профессия художницы или писательницы давала массу преимуществ: можно работать дома, общаясь с заказчиком по переписке. Можно не сообщать никому из родных и близких о своих занятиях, а то и вовсе спрятаться за мужским псевдонимом и избежать пересудов и упреков. Словом: «и невинность соблюсти, и капитал приобрести». Капитал, правда, небольшой, но вполне достаточный для скромной жизни. Кроме того, творческая работа помогала женщинам украсить свой досуг, давала возможность почувствовать, что в жизни есть не только повседневные заботы: цены на чай, фасоны шляпок и рецепты кексов. И, увлекаясь, отдаваясь вдохновению, они говорили о том, что волновало их и не могло не взволновать их читателей.

Вот так, благодаря женскому стремлению к независимости, английская, а вслед за ней и мировая литература получила бесценный подарок: целую плеяду великолепных книг, написанных женщинами и описывающих мир с женской точки зрения. И сейчас, открыв книгу, взятую с полки, мы можем услышать целый хор женских голосов, твердящих на разные лады: «Я люблю», «Я ненавижу», «Я страдаю», «Я счастлива», и главное — «Я существую».

Для читателей, особенно для женщин, было очень важно услышать эти голоса, понять, что они не одиноки, что они не сошли с ума, если размышляют о чем-то кроме своего семейного счастья. Не менее важным это оказалось и для наших современниц. Джейн Остин, Шарлотта Бронте, Элизабет Гаскелл, Джордж Элиот — эти и другие авторы-женщины приглашают нас в уютную английскую гостиную, чтобы за чашечкой чая поговорить о том, что волнует людей во все века: о жизни и смерти, о правде и неправде, об искренности и лицемерии, о любви и о том, что только кажется любовью. Они замечательные собеседницы — чуткие и остроумные, способные на ядовитую иронию и глубочайшее милосердие. И тогда мы осознаем, что наши проблемы — это не блажь или капризы, это отражение проблем, с которыми сталкивались и выход из которых искали женщины всегда. И, возможно, если мы будем смелыми и внимательными, если будем слушать и стараться понять друг друга, мы найдем этот выход.

* * *

Джейн Остин так и не вышла замуж. Мэри Шелли рано осталась молодой вдовой с ребенком и была вынуждена зарабатывать на жизнь своим трудом. Шарлотта Бронте умерла, не прожив в браке и года. Эмили и Энн никогда не выходили замуж.

Давайте узнаем, много ли они потеряли.

«Счастье в браке — дело случая» — так, по крайней мере, полагает Шарлот Лукас, героиня романа «Гордость и предубеждение», написанного Джейн Остин. Кроме того, она полагает, что «даже если будущие супруги превосходно знают склонности друг друга и заранее с ними свыклись — это не дает им никаких гарантий. Со временем разногласия неминуемо возникнут и неминуемо приведут к размолвкам. Лучше уж знать как можно меньше о недостатках человека, с которым собираешься провести жизнь».

Элизабет Беннет, напротив, считает что главное условие семейного счастья — тщательное изучение особенностей характера будущего мужа. Джейн, по-видимому, делает ставку на взаимную любовь.

Кира Найтли и Мэттью Макфэдьен — исполнители главных ролей в экранизации бессмертного романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение» (2005 г.).

«…как мало подлинного счастья ждет супружескую чету, соединившуюся под влиянием страстей, которые оказались более сильными, чем чувство ответственности и долга» (Джейн Остин «Гордость и предубеждение»)

Но возможен ли был в принципе счастливый брак в георгианской Англии? В особенности в среде дворянства, где браки, как правило, заключались из финансовых соображений. Или к большинству английских браков можно отнести слова Филдинга: «Лишь одна ситуация супружеской жизни чужда наслаждению — состояние равнодушия. Но если многим моим читателям известно, надеюсь, как бесконечно приятно бывает угождать любимому человеку, то, боюсь, найдутся и такие, которые изведали удовольствие мучить ненавистного. В этом удовольствии, сдается мне, нужно видеть причину того, что муж и жена часто отказываются от покоя, которым могли бы наслаждаться в браке, как бы ни были они ненавистны друг другу. Вот почему на жену часто находят припадки любви и ревности и она даже отказывает себе во всех удовольствиях, лишь бы разрушить и расстроить удовольствия мужа; а он, в отместку, подвергает себя всяческим стеснениям и сидит дома в неприятном для себя обществе, чтобы и жена оставалась с человеком, которого она тоже терпеть не может. Отсюда также обильные слезы, нередко проливаемые вдовой над прахом мужа, с которым она не имела ни минуты мира и покоя в жизни, но которого теперь ей нельзя будет мучить»?

Да и какого именно счастья ждали англичанки от брака? Вечной любви? Взаимного уважения? Идиллии в кругу детей? Или взаимной свободы, когда муж позволяет жене иметь любовников по своему вкусу, а жена мужу — любовниц?

Возможно вы удивитесь, узнав, что в английской культуре с давних времен существовало устойчивое мнение, что брак вовсе не является помехой страстной взаимной любви, что супруги могут быть вечными любовниками, не устающими дарить друг другу наслаждение. «Англичане сделали брак романтичным», — считает англичанка Нина Эптон, автор книги «Любовь и англичане» (большинство цитат, приведенных ниже, взяты из этой книги). Но одновременно брак продолжал оставаться как прямым путем к счастью, так и дорогой к трагедии. С другой стороны, Джейн Остин, Мэри Шелли и сестры Бронте, не помышляя об этом, не своими произведениями, но своим примером при сделали романтичным образ самостоятельной женщины, зарабатывающей на жизнь своим умом и талантом. Эти женщины, как и их романы, стоят того, чтобы познакомиться с ними поближе.