Между прошлым и будущим

Гордей Юнов, 2023

Каждое лето в Соцгороде в районе Школьной улицы бесследно исчезает девушка, от пропавшей остается только туфелька с вложенной в нее старой пулей. Группа старшеклассников на летних каникулах забирается в старый расселенный дом, построенный после войны пленными немцами, и находит в разрушенной стене истлевший скелет. А потом подросткам начинают сниться страшные сны о войне. Все эти события связаны между собой, и чтобы найти ответы на страшные вопросы друзья отправляются в прошлое своих родителей и своё будущее.

Глава 2. Эхо Победы.

Лёнька проснулся, и спросонья никак не мог понять, где он. Страшный сон ночью ему не приснился. Но страшно было то, что находился он не в подвале. В окно светило утреннее солнце, в комнате было светло. Но это была не Лёнькина комната, не Лёнькина квартира, это был большой барак, и в нём было полно мужчин.

Лёнька встал с кровати. Но как он встал? Он не собирался вставать.

Лёнька что-то сказал мужчине, поднявшемуся с соседней кровати, но сам ничего не понял из того, что сказал. Язык показался парню смутно знакомым, а когда сосед ответил ему что-то, то до Лёньки дошло, что это был немецкий язык. В школе парень изучал английский, а из немецкого знал только несколько популярных фраз, но звучание этого немного лающего языка было на слуху.

Немцы пошли в туалет и умываться, и Лёнька пошёл с ними, так как сидел в голове одного из них. Мужчины переговаривались между собой на своём языке, а Лёньке оставалось только смотреть перед собой глазами одного из них, не понимая, что с ним, и где он вообще находится.

Тот немец, в котором сидел парень, посмотрелся в зеркало над умывальником. Теперь Лёнька знал, как он выглядит: худой, высокий, чуть рыжеватый, симпатичный мужчина лет двадцати пяти, скорее славянской, чем германской внешности.

Что происходит, мальчишка не понимал совсем. Он помнил, что заснул в подвале старого дома. Каким образом он оказался в чужом теле, причём не имея возможности этим телом управлять, и как вернуться назад в своё тело, Лёнька не имел ни малейшего представления. Оставалось только сидеть внутри фрица и наблюдать за его действиями.

После утреннего туалета обитатели барака выстроились в колонну по два человека и пошли на завтрак. По внешнему виду соседей по строю, по окружающей его обстановке до мальчишки начало постепенно доходить, что он находится в лагере для военнопленных.

Вокруг звучала в основном немецкая речь, но иногда раздавались и русские фразы. Охранники и работницы столовой переговаривались на вполне понятном для Лёньки языке, но проблема состояла в том, что немец, в котором мальчишка сидел, совершенно не обращал на чуждую ему речь внимания, пропускал её мимо ушей, поэтому почти ничего из того, о чём переговаривались русскоязычные люди, Лёнька не успевал разобрать.

— Нет, ну это уже вообще ни в какие ворота не лезет, — внезапно услышал мальчишка знакомый голос.

Покрутить головой, чтобы найти источник речи, парень не мог, поэтому просто спросил:

— Ты где?

Чем он спросил, Лёнька и сам не понял, но явно не ртом.

— Где-где, сказала бы я тебе где, — раздался ответ. — Ой, кто это?

— Это я, Лёня Грулёв, — ответил парень, — а ты кто? Мне твой голос знаком.

— Здрасьте, пожалуйста, что-то ты Лёнечка друзей совсем не узнаёшь, — ответил знакомый голос, — Наташка я, Кораблёва.

— Великолепно, значит, и ты тут, — обрадовался мальчишка. — Стоп, а ты в ком?

— Еду я тут раздаю этим фашистам долбаным, — зло ответила Наташка. — Толстую тётку в белом колпаке видишь?

— Ага, вижу, — усмехнулся Лёнька, его немец как раз получал свою порцию у молодой, совсем не толстой, а лишь слегка пышноватой, женщины, называть которую тёткой у мальчишки язык бы не повернулся, — а я как раз перед тобой, в немецком парне сижу, который сейчас тарелку с макаронами у тебя берёт.

— Блин, никак не могу заставить эту корову смотреть туда, куда я хочу, — возмутилась Наташка.

— Я тоже не могу своим управлять, — вздохнул Лёнька, — делает что хочет, а я только наблюдаю.

— Ага, как в кино, — усмехнулась Кораблёва.

— Только смотрим мы это кино глазами артистов, — усмехнулся мальчишка.

— Слушай, Лёнь, а ты больше никого не слышал из наших? — спросила девочка. — Наверняка они тоже должны быть где-то здесь, раз даже меня закинуло в ваши сны.

— Нет, я ни с кем не общался, кроме тебя. А ты думаешь мы в чьем-то сне? — удивился Лёнька.

— Ну, не знаю, сон это или нет, но явно это как-то всё связано: скелет, подвал, сны ваши страшные, теперь вот всё это, — сказала Наташка.

— Почему мы в этом лагере оказались? Причём тут пленные немцы? Странно всё это, — вздохнул мальчишка. — Я историей никогда особо не интересовался, особенно послевоенной.

Пока ребята разговаривали, немец ел, а женщина, в которой сидела Наташа, переставляла на кухне тарелки. Потом пленные поели и по команде конвоира пошли на выход.

— Лёнь, я тебя хуже слышу, — раздался в голове мальчишки приглушённый голос.

— Я ухожу из столовой, похоже, мы можем общаться только на близком расстоянии, — сказал Лёнька, но ответа не получил, по-видимому, Наташка уже была вне зоны контакта.

Куда привели после завтрака работать пленных немцев, Лёнька сразу же узнал. Хотя многих домов ещё не было, но контуры Школьной улицы уже просматривались. В доме номер четыре только начали возводить стены первого этажа, и именно сюда привели Лёньку ноги человека, в которого он вселился.

И почти сразу парень услышал знакомый голос.

— Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет, — раздался рядом голос Славки, — мало того, что он не смотрит туда, куда мне нужно, так он ещё и разговаривает на языке, от которого уши вянут, мат через слово.

— Так ты его не слушай, Славян, — усмехнулся Лёнька, — разговаривай со мной.

— Лёньчик! — обрадовался Славка, — Ты в ком сидишь?

— Во фрице, который сейчас короб из досок сколачивает для стены, — сообщил Лёнька, — а ты где?

— А я в центре зала стою, — сообщил голос, — слежу, чтобы они никуда не разбежались, охранник я. Как тебя угораздило в немца-то вселиться?

— А я что, выбирал? — возмутился парень. — Я вообще не понимаю, что происходит, и как нас сюда занесло. Сны какие-то уж очень реальные.

— Ты с кем-нибудь уже пересёкся? — спросил Славка. — Кого-нибудь ещё в этот сон закинуло?

— Да, с Наташкой парой слов перекинулся, она в столовой на раздаче стоит.

— Ага, я тоже с ней успел поболтать, — обрадовался Славка, — а Пашку с Тонькой не встречал ещё.

— Я тоже ещё их не слышал, но думаю, что они где-то тут. Наверняка нас всех сюда закинуло.

— Я тоже так думаю, и наверняка это связано с тем трупом, что мы нашли в стене.

— Согласен, — сказал Лёнька, — и я, кстати, сейчас как раз делаю ту самую деревянную перегородку, которую потом заложат кирпичом, и получится тот самый гробик, который мы обнаружим спустя сорок лет.

— Выходит, пока трупа в стене ещё нет. Но убийство это произойдёт довольно скоро. Строят немцы быстро, день-два и эта стена будет полностью готова, потом уже труп в неё будет не запихнуть.

Лёнька и Славка перебрасывались разными фразами весь день. А что им ещё было делать? Немец строил, охранник, которого звали Борис, следил за порядком, а ребятам было заняться нечем. Они вообще в этой странной галлюцинации не могли делать ничего другого, кроме как разговаривать.

Вечером во время ужина Лёнька наконец узнал новости о ещё одном своём друге. Наташка, выдавая его фрицу вечернюю пайку, сообщила, что днём в столовую приезжала машина с продуктами, и шофером этой машины оказался Пашка. Впрочем, конечно, сам Пашка не был шофером, а всего лишь сидел в нём, но поговорить с ним Наташке удалось.

— Ты не поверишь, Лёнь, — усмехнулась в призрачном разговоре Наташка, — этот водила, его, между прочим, тоже Павел зовут, так вот, он, оказывается ухажёр моей толстушки, в которой я сижу, прикинь, можно сказать, даже жених. Пока они вместе машину разгружали, я таких нескромных разговоров наслушалась. Я никогда не думала, что наши бабушки и дедушки так общались, в кино их совсем не такими показывают.

— Ну, ты сравнила, — усмехнулся Лёнька, — там кино, а тут жизнь. Причём, как я понимаю, народ тут на зоне простой, университетов не заканчивал. Да и война только недавно закончилась, народу не до политесов, тяжело народ живёт, бедно. Я это уже заметил глазами моего немца.

— Да, согласна, — вздохнула Наташа, — очень заметно, что жизнь тут трудная и тяжелая. Но народ не унывает, развлекается как может.

— Ганс Хольц, а тебе опять посылка, — услышал Лёнька, когда собирался покинуть столовую.

Он уже знал, что так зовут немца, хозяина тела, в котором он сидел, сегодня на стройке он не раз слышал, как к нему обращались по этому имени.

— Счастливчик ты, Ганс, — говорил меж тем охранник у входа в столовую, — вторая посылка за месяц. Кто же тебя там в Германии так шибко любит?

— Муттер… Мама, — пробормотал Лёнькин немец. Мальчишка уже выяснил, что Ганс неплохо понимает русский язык, так как находится в плену уже не первый год и кое-что за это время смог выучить. Но как разговаривает немец по-русски, Лёнька ещё не слышал. Впрочем, и по-немецки разговаривал Ганс не очень охотно.

— Топай на склад, тебя там ждут, — сказал охранник.

Как Лёнька понял, после ужина пленным наконец выпало свободное время, когда они могли почувствовать хоть какую-то свободу, не ходить строем, а заняться своими делами, если, конечно, такие дела у них были. У Ганса же дело было, и он отправился на склад.

Встретила его там невысокая худая женщина в военной форме, ещё довольно молодая, но очень усталая и какая-то замученная на вид.

— А, Ганс, я как раз твою посылку сортирую, — сказала она пленному, который смотрел на неё с улыбкой. Лёнька вдруг явственно почувствовал, что немцу эта невзрачная женщина очень нравится.

— Нет, ну что ты на неё так уставился, фашист недорезанный, — вдруг раздался в голове Лёньки знакомый голос.

— Тоня? — удивлённо воскликнул парень.

— Лёня? — раздался такой же удивлённый ответ.

— Ну вот, теперь все в сборе, — констатировал парень, — ты последняя оставалась, о ком я не знал.

— А я только с одним Пашкой пересеклась, — ответила девочка, — он приезжал на машине, привёз какие-то ящики на склад и посылки для фрицев.

— Не повезло мне, — вздохнул Лёнька, — выходит, я один в пленного вселился, все остальные на свободе.

— Мало того что на свободе, оказывается, Павел, в котором Пашка сидит, мой старший брат, — сообщила Тоня, — ну, то есть брат Лиды, в которой я сижу. И ещё у меня, то есть у неё, есть пятилетняя дочка, очень болезненный ребёнок, с постоянными проблемами со здоровьем.

— Ты уже неплохо изучила свою хозяйку, — удивился Лёнька.

— Я о ней и о её брате уже знаю больше, чем о себе, — усмешка послышалась в голосе Тони, — они сегодня с Павлом очень уж откровенно поговорили о жизни. Брат так вообще вскоре собирается жениться на какой-то Ларисе, она на здешней кухне работает.

— Да, я её видел, — Лёнька улыбнулся бы, если бы знал как, — в ней как раз Наташка сидит.

— Великолепно. Отличная пара. Они скоро поженятся, а вот у меня жизнь не задалась. Ну, то есть не у меня, а у Лиды. Её муж с войны вернулся не один, привёз военно-полевую жену. Они тут же рядом в городке и живут. Тут вообще такой бред творится. Лида мужа, разумеется, сразу выгнала, а он, похоже, уже жалеет о том, что случилось, подбивает клинья, чтобы вернуться, но она ни в какую, хотя вроде бы скучает по нему… да и с дочкой проблемы… и с деньгами.

— Я так понимаю, что тут лучше всех живут те, кому посылки из Германии приходят, — если бы у Лёньки была рука, он бы показал ею на стол, заставленный разнообразными пачками и банками, которые разбирали Ганс и Лидия.

— Ну, такие, как Ганс, это единичные случаи, — ответила Тоня, — большинству пленных тоже несладко живётся.

Всё время, пока Лёнька разговаривал с Тоней, мужчина и женщина перебирали посылку, Лидия передавала Гансу вещи, записывала их в тетрадь, а он расписывался в получении.

— Лида, возьми, это всё тебе, — сказал Ганс на вполне приличном русском после того, как расписался за последнюю банку, — и дочке твоей.

Немец подвинул продукты к женщине. Она укоризненно посмотрела на Ганса и покачала головой.

— Я не могу всё взять, — тихо и медленно сказала Лида, явно что-то обдумывая, — но… Давай я возьму только то, что может быть полезно дочке.

Женщина отодвинула от себя жестяную банку кофе и ещё пару пачек с неразборчивыми немецкими надписями, что там внутри Лёнька не смог понять.

— И ещё, Ганс, — женщина заметно смутилась, — ты делаешь уже не первый раз такие щедрые подарки и ничего не берёшь взамен. Я хочу всё же заплатить за продукты, но у меня мало денег.

— Мне деньги не нужно, я хороший зарплату получать, — покачал головой Ганс, — а тратить их тут негде.

— Но вам ведь разрешают вечером выходить в посёлок, — сказала Лида, — там можно в кино сходить или купить что-нибудь нужное.

— Я всего один раз за год ходил, мне не понравился, люди плохо смотрят, — немец вновь покачал головой, — здесь лучше.

— Как же мне тебя отблагодарить? — вздохнула женщина.

— Ты знаешь, — немец прямо посмотрел в глаза Лиде.

— Тебе придётся выйти в город, — женщина не выдержала пристального взгляда и отвернула лицо в сторону, — завтра сможешь?

— Я имею право выходить вечером, от семи до девяти, — кивнул Ганс, — куда идти?

— Водокачку недалеко от платформы железнодорожной знаешь?

— Да.

— Завтра полвосьмого встретимся там, — Лида по-прежнему не смотрела на немца, — а теперь бери свой кофе и уходи.

— О чём это они? — услышал Лёнька удивлённый возглас Тони, но ответить не успел, так как немец, смахнув в коробку свою оставшуюся часть посылки, быстро выскочил со склада.

Ночью, оставшись в одиночестве в спящем теле немца, Лёнька пытался заснуть, но у него это никак не получалось. Ганс крепко спал, а парень думал о том, что же случилось с ним и его друзьями, и что они должны сделать, чтобы выбраться из этого непонятного состояния. Никаких спасительных идей ему в голову не приходило, всё случившееся было абсолютно невероятно, события не поддавались никакому логическому объяснению. До самого утра парень промучился в бесплодных попытках заснуть. Единственный здравый вывод, к которому он пришёл за бессонную ночь, заключался в том, что возвращение в родное тело и в реальный мир должно произойти после смерти того, кто был замурован в стене строящегося дома.

А утром все события вновь пошли по тому же сценарию: подъём, утренний туалет, завтрак.

— Наташка, ты тут? — первым делом спросил Лёнька, когда Ганс вошёл в столовую.

— Тут, конечно, куда я денусь, — раздался ответ.

— Как спалось? — поинтересовался парень. — Я заснуть не смог. Наверно, во сне спать нельзя.

— Я тоже не спала, да у меня бы и не получилось, — в голосе девушки Лёнька явственно различил смущение, хотя Наташке это было совсем несвойственно.

— Тебе кто-то мешал спать? — удивлённо спросил парень.

— Не мне, моей хозяйке Ларисе, — всё так же смущённо произнесла Наташа.

— А что случилось?

— Тебе прямо вот так всё и рассказать? — рассердилась девушка.

— Извини, но я не понял, — Лёнька пожал бы плечами, но у него их не было.

— А чего тут понимать-то? Ночь любви у меня была с Пашкой, — выпалила Наташа, — вернее, у Павла и Ларисы, ну и мы, блин, с Пашкой поучаствовали… эфемерно, так сказать.

— Понравилось? — глупо спросил Лёнька.

— Иди к чёрту, Грулёв, — Наташка разозлилась не на шутку, — мало мне Пашки-идиота с такими же дурацкими вопросами. Блин, брат двоюродный. Всю ночь меня доставал, гад, а мне и деваться некуда, они же всю ночь так вместе и провели.

— Извини, Наташа, — примирительно сказал Лёнька, — но тебе ведь придётся это терпеть постоянно, если мы отсюда по-быстрому не слиняем, ваши с Пашкой хозяева вроде как пожениться собираются.

— Да знаю я, — пробурчала девушка, — не так уж это было и противно. Если бы не с братом двоюродным, то… Но если ты ещё хоть раз заикнёшься об этом, я тебя…

— Всё, понял, Наташа, больше ни слова.

Работать после завтрака пленных повели туда же: строить дом номер четыре на Школьной улице. И охранник со Славкой внутри опять был на посту.

— Славка, мы все здесь, я всех слышал, — сообщил Лёнька другу.

— Я только Тоню ещё не слышал, — ответил парень, — а Пашка сегодня с утра приезжал сюда, привёз досок. Мы с ним, оказывается, и здесь друзья, ну, в смысле наши хозяева — фронтовые приятели, вместе воевали, теперь вместе работают.

Конец ознакомительного фрагмента.