Встретимся в Силуране!

Ольга Голотвина, 2003

Хитрость матерого мошенника плюс наивность мальчишки-подростка – и вот пергамент, на котором записана опасная древняя тайна, попал в руки авантюриста. Приходится Ралиджу из Клана Сокола отправляться за Лунные горы, в Силуран, чтобы вернуть похищенный пергамент и возвратить бежавшего из дому парнишку. И не знает он, что его давний враг, чародей Джилинер, вновь плетет недобрые чары. Не знает, что на пути его встретятся загадочные Глиняные Люди – убийцы, меняющие облик. Не знает, что судьба сведет его с попутчиками, скрывающими настоящие имена и цель путешествия. Не знает, что поневоле очутится в гуще силуранских политических интриг. Не знает, с какими чудовищными тварями придется сражаться, какие древние призраки обратят к нему свои мертвые взоры… Но если бы знал – что изменилось бы? Надо спасти мальчишку, которого растил как родного сына. Надо вернуть пергамент, который опасно оставить в недобрых руках. А значит – вперед, воин!

10

Джилинер ласкающе тронул кончиками пальцев резную раму зеркала.

— Да, — сказал он негромко, — забавная компания подобралась на борту. И в самом деле — пестрая…

В последнее время у Ворона появилась привычка разговаривать со своим отражением. Полушутя-полувсерьез он называл это «побеседовать с умным человеком». Даже самому себе он не признавался в том, что это было вызвано глубочайшим одиночеством. Раньше он мог обсуждать свои планы с верным Шайсой, а теперь…

Оставался лишь двойник за неуловимой светлой гранью. И хотя сейчас на поверхности стекла покачивался борт речного судна, Ворон знал: там, в зеркальной глубине, смиренно ждет темноволосый бледный человек, чуткий, внимательный, все понимающий, разделяющий каждую мысль, каждое чувство Джилинера.

Чародей насмешливо скользил взглядом по скучающим лицам путников в «беседке»:

— И Сокол здесь… и Четвертый… удачно, очень удачно.

Внезапно Ворон подобрался, глаза его сузились:

— Но это же… ого, вот так подарок судьбы! Не ждал, не ждал… Значит, убегаем? В Силуран, да? Ну беги, беги! Я встречу тебя на пристани в Джангаше. И на голове у меня будет корона!

Возбуждение смело прочь небрежную ленцу. Ворон встал, прошелся по комнате.

— Я уже был бы королем! Уже! Если бы не эти идиоты… так провалить покушение! Так опозориться! А этот придурок Второй — ну, куда он вылез с предсказанием, раз король еще не умер? Вот Шайса сообразил бы… Что ж, придется Нуртору скончаться во время переговоров. И на третий день траура, как гласит пророчество, время потечет вспять: я напомню всем, что до Вепрей Силураном правили Вороны. И наречет меня Дракон другом своим… наречет, куда он денется! Ему куда выгоднее видеть на троне Силурана меня, чем…

Джилинер оборвал монолог, напрягся. В резной раме исчезли река и корабль. Зеркало, словно окно, распахнулось в непролазную чащу, где могучие дубы и грабы отряхивали последнюю листву на заросли дикой малины и боярышника, среди которых с трудом угадывались очертания полуразрушенной каменной стены…

* * *

Лес крепко потрудился над развалинами крепости. Та часть стены, что видна была меж могучими стволами, осела, превратилась в груду камней, полускрытую под слоем мха и мертвых осенних стеблей. Орда захватчиков не смогла бы так расправиться со злополучной стеной, как трава и кусты, что терзали ее из года в год, из века в век.

Корни и ветки не пощадили ни крепостных стен, ни построек, ни обширной площади с мраморной чашей фонтана и солнечными часами. Плющ так густо оплел башни, что превратил их в слепые скалы — не отыскать ни входа, ни окон. Кабаны и олени, без страха стуча копытами по выщербленным плитам, заходили в проломы стены, не зная, что ступают по искусно высеченным на камне колдовским знакам, некогда охранявшим обитателей крепости от злобных лесных духов. Живое сильнее мертвого: его сила в вечном обновлении. Давным-давно нет на свете оленя, что столетия назад первым рискнул заглянуть в опустевшие человеческие владения, а его дальние потомки каждую весну щиплют здесь молодые побеги крапивы. А статуи, лежащие в этой самой крапиве, никогда уже не поднимутся на свои постаменты. И дождям, которые по высоким стеблям стекают на мрамор и гранит, все равно, что они размывают своими струями — лики древних героев или морды зверобогов…

Но было в лесных развалинах нечто такое, над чем оказалось не властно даже Время.

Меж кряжистых стволов и сплетенных ветвей распахнулась поляна. Заросли разбивались о ее края, как волны об утес. Сухие стебли бурьяна остриями вражеских пик бессильно грозили поляне.

На ровных, безукоризненно подогнанных друг к другу гранитных черных плитах была выбита большая звезда с восемью лучами, сплошь покрытая загадочными мелкими значками. Ни один мокрый лист не прилип к гладкой поверхности плит, ни пятна грязи не было на них, словно старательные рабы мыльным раствором отчистили каждый желобок.

Звуки вечернего леса — похрустывание, шелест, ленивая перекличка засыпающих птиц — слились над этими плитами в странную, звонкую, настороженную тишину. Тишину, полную ожидания — долгого, неослабного, напряженного.

Внезапно из этой тишины родился шуршащий голос, в котором не отражались никакие чувства:

— Я слышу. Люди. Двое. Идут сюда.

И сразу же тишина рассыпалась возбужденной разноголосицей.

— Люди! Сюда идут люди! Чуткий услышал их!

— Да не шумите, вы… спугнете!

— Спас-с-сение! С-с-скорее!

— Приглядите за Безумцем, чтоб не помешал…

— Все равно ничего хорошего из этого не…

— Заткнись, старый глупец! Да где же они?!

— Я сказал — тихо!!

И вновь все смолкло. Но тишины уже не было над полянкой: лес огласился приближающимся стуком топоров и неразборчивой бранью на два голоса.

Кусты затрещали. На полянку вывалились двое. Один из них патлатый тощий парень — огляделся и возмущенно заявил:

— Ты куда меня завел, придурок? Одни камни остались…

— Люди зря болтать не будут, — озабоченно откликнулся его спутник, верзила с изрытым оспой лицом. — У этих Ночных Магов, говорят, подземелья были битком набиты сокровищами!

— И вот так пятьсот лет они лежат, нас ждут? Небось пошустрее нашлись, все выгребли…

— Захлопни пасть! Всю дорогу ноешь… пришибу тебя, и дело с концом!..

— Стой! — перебил его патлатый. — А это что такое?

— Где?! — оскалился рябой, вскинув топор.

— Да вот… — указал его спутник на плиты с рисунком.

— Тьфу! Я думал, ты впрямь что-то углядел.

— Ты что, дурень, не видишь? Вокруг все заросло, а плиты чистые!

— И хорошо, что чистые. Сейчас тут сядем, перекусим, а потом поищем вход в подземелье. Тут и костер разведем, ночь будет ясная.

— Ох, лучше бы в лес уйти! Говорят, здесь призраки магов до сих пор бродят… все восемь…

— Семь, — поправил патлатого звучный, красивый женский голос.

Рябой, уже усевшийся на край плиты, вскочил, подхватил из травы свой топор и яростно заозирался в поисках той, что заговорила с ним. Патлатый позеленел от ужаса, рухнул на колени и закрыл голову руками.

— Э-эй! — рявкнул рябой. — А ну, выходи, кто тут есть! Покажись!

Раздался смех, совсем не похожий на женский. Очень неприятный смех — лязгающий, жестяной какой-то…

— Пощадите нас! — провизжал патлатый, стоя на коленях. — Мы сейчас… мы уйдем… и никогда, никогда…

— Уйдете? — отозвался въедливый старческий голос. — Ну уж нет!

У патлатого перехватило горло. Рябой застыл с поднятым топором, глаза свирепо сузились.

Над черной плитой замерцал рой огоньков. Предвечерний воздух сгустился, задрожал, поплыл тонкими полупрозрачными струями, которые сплелись в туманную фигуру. Перед потрясенными людьми возник седобородый старец в длинной мантии. На вытянутом темном лице колючими огоньками сверкали глаза.

— Уйти хотите? — въедливым голосом поинтересовался он. — В Кровавую крепость прийти легче, чем уйти.

Рябой оказался неустрашимым до тупости. Он крепче стиснул топорище и со злым вызовом спросил:

— Ты, что ли, старый козел, меня останавливать будешь? А я сам не уйду. Не для того сюда тащился…

Призрак заколыхался, туманные струи свились в новый узор — и перед глазами смельчака предстала прекрасная женщина, гордая и властная. Темные волосы, невероятно длинные и пышные, спадали ей на грудь и спину, закрывая тело блестящим плащом. Это была ее единственная одежда, но держалась женщина так спокойно и надменно, словно на ней блистала парча королевского наряда.

— Ты дерзок, смертный! Раз забрел во владения Семи Магов, будь почтителен и послушен — и тебе подарят жизнь… может быть!

Женщина горделиво вскинула голову, длинные пряди волос разметались на ее высокой груди. Рябой, ошалев от такого зрелища, чуть не выронил топор, а патлатый, до этого закрывавший ладонями лицо и глядевший сквозь пальцы, потрясенно опустил руки.

Но туман над плитами вновь всколыхнулся — и явил глазам незваных гостей широкоплечего человека с резкими, энергичными чертами лица. На нем была кожаная куртка с нашитыми металлическими полосами. Не только этот боевой доспех и меч у пояса, но и жесткий взгляд, и прямая осанка выдавали воина.

— Вижу, вы не трусите, парни! — заговорил призрак с грубоватым дружелюбием. — Пришли искать клад, верно? Хорошее дело! Клад здесь и впрямь есть, да не всякий его взять сумеет.

Рябой недоверчиво заморгал, а патлатый, который до сих пор трясся от немого ужаса, неожиданно успокоился и поднялся с колен. Их не убили на месте? С ними беседуют? Отлично! Переговоры — это по его части!

— Скажи, о доблестный воин, — начал он льстиво и велеречиво, — что мы можем сделать, чтобы взять сокровища и не навлечь на себя гнев Восьми Магов?

— Семи, — вновь поправил его гневный женский голос.

— Не влезай в разговор! — грубо одернул невидимую женщину воин. — Не видишь, что ли: дело идет на лад! Парни, похоже, соображают, что даром на свете ничего не даемся. Услуга за услугу…

— Понимаю! — просиял патлатый. — Почтенные призраки хотят, чтобы мы с другом разыскали их бренные останки и предали честному погребальному костру?

— Да мы сами кого хочешь на костер уложим! — возмутился въедливый старческий голос.

— Ты тоже заткнись, — негромко, но веско бросил воин в пустоту и продолжил, обращаясь к патлатому: — Недра Кровавой крепости хранят сокровища, но не один охотник за чужим добром свернул себе шею, добираясь до них. Хочешь получить клад — отработай его!

— Так что сделать-то? — с жадной готовностью спросил патлатый. Его дружок стряхнул оторопь и закивал: мол, о чем разговор, отработаем…

Но воин не успел объяснить, чем люди могут пригодиться призракам чародеев. Туман соткал новую фигуру — и у кладоискателей пропала охота вести переговоры.

Над ними поднялось высоченное — в полтора человеческих роста — чудовище, похожее на ящерицу, вставшую на задние лапы. Тело покрывала синеватая чешуя, в клыкастой пасти метался раздвоенный змеиный язык. Два маленьких острых глаза горели алыми рубинами, а третий, большой, ярко-зеленый, сиял на лбу, над плоским носом.

Чудовище распахнуло пасть так, что видно стало багровое нёбо. Глотка, плохо приспособленная для человеческой речи просипела:

— Рас-с-сыскать… привес-с-сти…

Тут и у рябого смельчака подкосились ноги — в прямом смысле слова. Впрочем, он не стал мешкать и на четвереньках рванул в кусты. Его в два прыжка догнал патлатый.

Но убежать не удалось. Невидимая сеть, липкая и тягучая, опутала их, сковала движения, повалила на землю.

— Ну полно, полно! — раздался над ними укоризненный голос воина. — Призраков бояться — клада не найти.

Патлатый поспешно обернулся, всем своим видом выражая готовность слушать. Рябой еще подергался, понял, что это бесполезно, и тоже смирился.

— Не все мы — люди, — снисходительно объяснил воин. — Когда-то нас было пятеро… пять Ночных Магов… — Голос воина стал резким, в нем заплескалась горечь. — Мы не были Детьми Клана… я, например, всего-навсего незаконный сын одного из Воронов. Поэтому Истинные Маги презирали нас… называли нашу силу черным колдовством, идущим от Хозяйки Зла. Общая боль сплотила нас. Мы объединились — и стали могучи. Настолько могучи, что сумели прорвать Грань Миров и уйти туда, где до нас не бывал ни один человек…

— Это в Подгорный Мир, что ли? — спросил патлатый.

— То, что сейчас называют Подгорным Миром… когда-то это были несколько миров, непохожих друг на друга, по-своему прекрасных. Их населяли разумные существа… Там мы встретили еще троих чародеев, которые вошли в наш круг. Нас стало восемь — и сила наша возросла настолько, что нам позавидовал сам Шадридаг. — Мечтательное выражение исчезло с лица воина. — Я знаю, вы и сейчас помните его, считаете величайшим из магов.

— Величайшими были Первые Двенадцать, — набожно поправил патлатый. — Но после них — да, Шадридаг… ох, то есть… так говорят…

— Говорят?! — провизжал откуда-то старик. — Шадридаг — мерзавец! Как он посмел обвинить нас… свалить на нас…

— Какой-то природный катаклизм уничтожил соседние Миры, — холодно пояснила невидимая женщина. — Смял их в ком. А Шадридаг посмел заявить, что всему виной наша магия, — мол, созданные нами волшебные предметы нарушают граничное равновесие.

— И даже заявил, что еще немного — и наш родной мир погибнет! — возмущенно подхватил воин. — Да, действительно, граница начала разрушаться… появились Врата… но при чем тут мы?

— Ему просто нужен был повод! — выкрикнул старик. — Расправиться с нами!.. Уничтожить наши артефакты!..

— Прекратите вопить! — Женщина первой взяла себя в руки. — Ему же это удалось, разве нет?

Воцарилось молчание, в которое робко втиснулся голос патлатого:

— И чего же вы хотите?

— Мы хотим вернуться в мир живых! — повелительно изрекла женщина. — Хотим вновь обрести жизнь, славу и власть!

— Да нам-то что сделать будет велено?

В столбе света вновь возник седобородый старец.

— Нас было восемь, — сказал он. — Когда Шадридаг осадил крепость, одна из нас тайком выбралась за стену… э-э… на разведку…

— Сбежала! — Голос женщины, прежде величественный и звучный, сорвался на визг. — Предательница! Гадина!

— Может, и сбежала, — примирительно согласился старик. — Важно другое: когда Шадридаг разделался с нами, она уцелела. И сможет теперь вернуть нас в мир живых. Найди ее, приведи сюда — и получишь столько золота, что утонешь в нем по самую макушку.

От изумления патлатый забыл о страхе:

— Так то ж было пятьсот лет назад! Она ж умерла давно, эта ваша… как ее… ну, восьмая!

— Ясное дело, умерла! — весело согласился из вечернего сумрака голос воина. — И не один раз! Она такая — умрет, потом снова на свет рождается. И помнит все, что было раньше! За то и прозвана — Вечная Ведьма.

— А… я… как ее найти?

— Наши волшебные предметы мертвы. Но одна вещица, принадлежащая Вечной Ведьме, сохранила силу — ведь ее хозяйка жива! Возьмешь эту вещь, она укажет путь к своей госпоже. Но помни: едва ты коснешься чародейского артефакта, как твоя жизнь окажется в нашей власти. Попробуй предать нас — издохнешь в мучениях!

— Да ладно пугать! — вмешался в разговор рябой, до сих пор молчавший. — Что там за штуковина?

Каменная плита под ногами призрака засветилась изнутри, стала прозрачной. В ее глубине возникли очертания золотого ожерелья: массивные звенья, крупные, грубо обработанные полудрагоценные камни. Ожерелье не выглядело изящным дамским украшением. Была в нем скрытая мощь, утверждение могущества того, кто осмелился бы его надеть. Оно подошло бы древней воинственной королеве.

Патлатый тихо застонал от восторга и страха. Рябой молча встал на четвереньки, недоверчиво потрогал поверхность камня.

— Не спеши, — ледяным голосом посоветовала женщина (теперь именно она сверху вниз глядела на ползающего по плитам рябого). — Запомни: ожерелье позволяет тому, кто его наденет, проходить сквозь стены. Но пользуйся им как можно реже! Этот артефакт… вот из-за таких и ополчился на нас Шадридаг! Ожерелье и в самом деле нарушает равновесие природных сил: меняет погоду, может вызвать вспышки болезней… — Чуть помолчав, женщина неохотно добавила: — К тому же оно и впрямь размывает границу Миров. Ты понимаешь, как это опасно?

Рябой что-то неразборчиво проурчал. Похоже, он не слышал ни слова, увлеченный видом ярких камней.

Женщина презрительно взмахнула рукой — и исчезла прозрачная преграда меж ожерельем и пальцами охотника за сокровищами.

Подхватив добычу, рябой напролом двинулся сквозь кусты — прочь от поляны призраков. Он не сказал ничего, даже не обернулся — исчез в сгустившемся сумраке леса.

Патлатый поспешил было следом, но, томимый страхом, оглянулся, чтобы попрощаться с грозными хозяевами руин.

Там, где только что гордо красовалась нагая женщина в плаще длинных волос, теперь недвижно стояло дитя — хрупкая девочка лет восьми, в сером платье до земли, в чепце на белокурых локонах. Громадные темные глаза глядели вслед кладоискателю так строго и сурово, что патлатый не смог выдавить из себя ни слова и поспешил за приятелем.

Когда черная стена леса отделила людей от недоброй поляны, рябой остановился и взвесил ожерелье на руке:

— Ух ты… Тяжелое! Целиком лучше не продавать, а то вдруг впрямь колдовское… я с чарами не вожусь! Камни выковыряем, цепь переплавим.

— Да тихо ты! — затрясся патлатый. — Услышат!

— Ну их в болото, пускай слышат! Я ж знаю: привидение не уходит с того места, где его убили… ну, не его, а того, который… Тьфу! — Рябой запутался, махнул рукой и вновь принялся разглядывать добычу, близко поднеся ее к лицу: было уже темно. — А камни паршиво закреплены! Ну-ка, ножом попробую…

И кончиком ножа поддел алую пластинку, глубоко сидящую в золотом гнезде.

Лес содрогнулся под порывом ветра, деревья загудели, содрогаясь полуобнаженными кронами. В грозном шуме ясно различались шелестящие, сухие, как осенние листья, слова:

— Я слышу. Измена.

И тут же вокруг опешивших людей взметнулся вихрь голосов:

— Чуткий услышал!.. Предательство!..

— Смерть негодяю!..

— С-с-смерть!..

Рябой выронил ожерелье в сухую траву и вскинул руки к горлу, словно его кто-то душил. Патлатый, оцепенев от ужаса, глядел, как его товарищ зашатался, упал на колени, опрокинулся на бок. Из горла бедняги хлынула кровь.

— Верни ожерелье! — грозно грянул голос воина.

Патлатый не пошевелился, глядя, как рябой молча бьется в жутких судорогах. Тело извивалось, словно змеиное; кожа лопалась, и осколки костей, разрывая плоть, вылезали наружу…

— Верни ожерелье! — вновь прогремел приказ.

Патлатый, очнувшись, на ощупь поднял проклятую добычу и, оторвав взгляд от агонии приятеля, поднялся на ноги. Он не соображал, в какую сторону идет. Густой подлесок, по которому еще недавно они с приятелем прорубали себе путь, теперь словно расступался перед ним. Обезумевший от страха человек не понял, как очутился на знакомой поляне.

В лесу уже царила тьма, но на поляне было по-прежнему светло. Кладоискатель не удивился этому, он этого даже не заметил.

— Положи ожерелье на место! — повелела женщина, парящая над черными плитами. Длинные волосы растрепались, полуобнажив великолепное тело. Но перепуганный насмерть человек лишь бросил ошалелый взгляд на чародейку, рухнул на колени и трясущимися руками уложил ожерелье в круглую выемку. Поверхность камня тут же затянулась, стала непроницаемой.

— Храбрый дурак и умный трус, — горько бросила женщина.

— Да, не повезло нам с ними, — признал воин.

— Один сдох, и от второго явно толку не будет, — вздохнул старик. — Ладно, Безумец, можешь взять его себе. Позабавься.

Черная плита накренилась, и человек соскользнул по гладкой гранитной поверхности в открывшийся провал.

Тут же плита вернулась на свое место. Но она не смогла заглушить ни донесшегося снизу вопля, полного невыразимой муки, ни лязгающего смеха…

* * *

В зеркале вновь возникло отражение комнаты, но Джилинер все не отрывал взгляда от зоркого стекла.

— Вот как… Значит, от Кровавой крепости остались не только мертвые руины? Очень, очень любопытно. Кто там у нас ближе всех… ах, Первый? Эта дубина бестолковая? Надо послать его, пусть пошарит в развалинах. Погибнет — не жаль… даже его смерть поможет мне узнать много нового. А я подумаю: нужно ли мне, чтобы в мир живых вернулись восемь могучих магов? Восемь соперников — или восемь слуг для меня?