Вторая Гаммы

Гоар Маркосян-Каспер, 2013

Фантастический цикл Гоар Маркосян-Каспер «Четвертая Беты» состоит из 6 книг: 1. Четвертая Беты 2. Ищи горы 3. Забудь о прошлом 4. Земное счастье 5. Все зависит от тебя 6. Вторая Гаммы Каждый роман может быть прочитан как в составе цикла, так и абсолютно самостоятельно, независимо от других текстов. Главная сюжетная линия эпопеи «Четвертая Беты» – поиски корней человеческой расы. «Четвертая Беты». Том шестой: «Вторая Гаммы» «Вторая Гаммы» – шестой и последний роман цикла, в который входят «Четвертая Беты», «Ищи горы», «Забудь о прошлом», «Земное счастье» и «Все зависит от тебя». В нем читатель вновь встречается с уже хорошо знакомыми ему героями Даном, Мараном, Поэтом, Патриком и прочими и вместе с ними наконец узнает, где возникло человечество и каким образом оно расселилось по космическому пространству. Действие романа проходит на двух планетах, населенной воинственными кочевниками Безымянной, где совершают вынужденную посадку и откуда с трудом выбираются Маран с Даном, и Второй Гаммой Водолея, где и обнаруживается разгадка тайны.

Часть первая. Безымянная

На табло в верхней части пульта вдруг замигали красные аварийные огоньки, и послышалось тонкое противное пение сирены.

— Что за черт? — пробормотал Дан, машинально пристегиваясь.

Маран промолчал.

— Не понимаю, — неуверенно отозвался пилот. — Просит разрешения на выход в реальный космос, но… Ага! Неполадки в системе гиперпространственной ориентации.

Он повернулся к Марану, тот кивнул, и пилот потянулся к пульту.

Несколько несильных толчков, кратковременная перегрузка, секундное головокружение, и на большом экране, затянутом до того жемчужно-серой пеленой, вспыхнули незнакомые звезды. И почти сразу внизу появились цифры. Нда…

— Ну и что теперь? — спросил Дан, освобождаясь от ремней.

— Теоретически мы могли бы дойти в обычном пространстве, — сказал пилот. — Однако…

— Однако что?

— Это у нас заняло бы месяцев шесть. А аварийный паек рассчитан на десять дней. Ну если очень постараться, можно растянуть его на двадцать.

— Почему так?! — возмутился Дан.

— Да ведь это малый перевозчик. На трех-четырехчасовые полеты.

— Хорошенькое дело! А если серьезная авария?

— Ну на год все равно не напасешься. Да они и не ломаются никогда. Совершенно безотказная система. Я и не слышал, чтобы…

— Так-таки не слышал? — поинтересовался Маран.

— Нет, — сказал пилот упрямо.

— А ты подумай.

Пилот посмотрел на него, сосредоточенно сдвинул брови, потом неуверенно пробормотал:

— Да, как будто припоминаю… Действительно… Было. Один-единственный случай. Это когда… — Его брови поползли вверх, он даже заморгал, удивленно уставившись на Дана. — Но так не бывает! Это невозможно!

— Конечно, не бывает, — согласился Маран. — Ты, Дан, обладаешь способностью нарушать функционирование астролетов ближнего радиуса. Придется впредь тебя к ним не подпускать… Ладно, шутки шутками, а что-то решать надо. — Он чуть повысил голос. — Что за поломка? Устранить нельзя?

Компьютер, к которому он обращался, ответил не сразу, прежде чем по экрану поползли буквы (в космофлоте, как и в Разведке, предпочитали письменные ответы устным, и акустические блоки обычно бездействовали), прошло не меньше двух минут, в течение которых Дан беспокойно ерзал, а пилот, нервно облизав губы, сказал вполголоса:

— Наверно, просматривает список запасных деталей.

Наконец компьютер сообщил:

«Вероятность восстановления системы составляет примерно семьдесят процентов. Но не в состоянии полета».

— Ах не в состоянии полета, — протянул Дан. — Ну-ну!

— А подходящая планета поблизости есть? — задал следующий вопрос Маран.

Дан опередил ответ компьютера… в такие минуты он ощущал, что его прежняя профессия ему не менее дорога, чем нынешняя… но нет, в Разведке ему все-таки нравилось больше…

— Вполне вероятно, — сказал он. — Видишь ту звезду чуть правее направления нашего дрейфа? Это желтая звезда класса G. По-моему, даже G-2… Согласись, Маран, если я и инспирирую аварии на астролетах ближнего радиуса, я при этом еще и ловко устраиваю их точнехонько у звезд класса G.

— Это у тебя получается неплохо, — согласился Маран. — Если к тому же тут окажется аналог Торены…

— Вот он! — победоносно прервал его Дан, указывая на экран.

Выделился квадрат с желтой звездой в центре, укрупнился, появились две точечки на разных расстояниях от звезды и пошли цифры. Характеристики орбит.

— Одна немножко далековата, а вторая чуть ближе к солнцу, чем Торена к Лите, — сказал Дан.

— Теперь я понимаю, откуда моя инстинктивная нелюбовь к теории вероятностей, — вздохнул Маран. — Что-то в ней не так. Ну да ладно. Давай, Эвальд, иди к ближней планете.

— Ближней к солнцу? — спросил пилот.

— Ближней к нам!

— Но зачем?.. — встрял было Дан, однако Маран жестом заставил его умолкнуть.

— Да что это с тобой? Или ты сразу уверовал, что вышел к новой Торене? А если там сплошной океан? Например.

Дан смутился, но, как всегда, утешил себя тем, что командует не он.

— Океан нет, но все прочее нам подходит, — заметил пилот.

— Ты уверен? — Маран снова повысил голос, обращаясь к компьютеру: — Сколько времени понадобится для устранения неполадок?

Компьютер опять задумался, потом выдал почти человеческий ответ:

«Объем работы с достаточной точностью оценить невозможно. От десяти до тридцати дней».

Дан судорожно вздохнул. Планета должна была быть чересчур уж подходящей. С едой или хотя бы водой… ведь в этой несчастной скорлупке нет даже системы регенерации воды. Безотказная штука! Черт побери! Хорошо еще регенератор воздуха из комплекта не выкинули! Он ведь тоже место занимает…

Пилот ничего не сказал, только насупился и повернулся к пульту. Он был совсем молод, двадцать пять, не больше, с высоты своих неполных тридцати восьми Дан воспринимал его, как мальчишку.

Когда астролет лег на курс, Маран наклонился к Дану и тихо сказал:

— Единственное утешение в этой дурацкой ситуации то, что мы наконец угодили в настоящее приключение.

— Настоящее?

— Непредусмотренное, непросчитанное, без какой-либо исследовательской аппаратуры, ну и без пищи и воды.

Дан задумался. Ему припомнились слова Ники, сказанные… Когда это было? Кажется, по дороге с Торены, после того, как Маран устроил Мстителям ловушку, не побоявшись самому сыграть в ней роль приманки. «В один прекрасный день вы где-нибудь угробитесь, ты и твой Маран, и что тогда будет с нами?» Он отмахнулся или отшутился и забыл, но теперь… То ли он слишком много повидал за последние пять-шесть лет, то ли просто устал от полугода непрерывной работы, но ему уже не хотелось никаких приключений, все чаще в последние дни он думал о Земле, о доме, о Нике, о море, еще более любимом и желанном после безводной Глеллы, о своих книгах и уютном кресле у камина и был весьма раздосадован, что уже на финальном этапе экспедиции они столь глупо влипли в историю с неопределенным прогнозом.

— Откровенно говоря, — ответил он так же тихо, — я обошелся бы и без этого приключения.

— Ну если совсем уж откровенно, — отозвался Маран, — то я тоже.

Дальнюю от солнца планету не стали даже толком облетать, сделали лишь пару витков над покрытой сплошным песком с редкими вкраплениями остроконечных скал поверхностью, затем на экране появились данные с внешних анализаторов — почти полное отсутствие атмосферы, лишь незначительные количества гелия и аргона, и Маран велел пилоту лететь дальше.

— Увы, — сказал он Дану, когда массивное тело планеты ушло за край экрана, — один шанс из двух не сработал. А я надеялся наконец открыть новый мир.

Его голос звучал серьезно, так что Дан даже не понял, шутит он или нет.

— В каком смысле? — удивился он. — Разве мы его только что не открыли? И почему «наконец»? Кто пооткрывал уже кучу всяких миров, не ты?

— Ну во-первых, этот не в счет. Я имел в виду обитаемый мир.

— Здрасте! А Эдура? Например.

— Эдуру, Дан, мы не открывали. Во всяком случае, в полном смысле этого слова. Не забудь, у нас были ее координаты.

— Но координат Глеллы не было.

— Нет. Но Глеллу мы вычислили.

— Не мы, а ты.

— Пусть так. Однако сидя в кресле перед компьютером. Это не открытие, а работа. Открытие — это твое падение на Торену.

Дан только хмыкнул, ему сразу вспомнилось жутковатое мгновение, когда, высвободившись из-под оболочки «пузыря», главной части катапультируемого устройства, он осмотрелся и увидел вокруг лес, и похожий на земной, и непохожий — длинные стволы с маленькими компактными кронами, покачивавшимися в бледно-сером небе чужого мира, о котором он знал пока только одно: что его воздухом можно дышать. И испытывал отнюдь не радость первооткрывателя, а растерянность и даже отчаяние. Правда, положение усугублялось тем, что… возможно, окажись рядом не Ника, а тот же Маран, ему было бы менее тревожно и более интересно… хотя тогда он был просто другим человеком, рохлей, приученным к кондиционированному воздуху обсерваторий, не мужчина, а комнатное растение, и ни о каких открытиях не мечтал… Собственно, разве это можно назвать открытием? Лететь с одной научно-исследовательской базы на другую и по милости электронного олуха… Что произошло с компьютером, так никто и не понял, если б подобное случилось с человеком, это сочли бы острым психозом, а что заставило компьютер, управлявший беспилотным астролетом ближнего радиуса, совершавшим наиэлементарнейший рейс по прямой, ни с того, ни с сего вывести корабль из гиперпространства, угодить в зону притяжения немаленькой планеты, совершить аварийную посадку и превратиться в итоге в электронный лом, успев, к счастью, сбросить катапультируемое устройство с пассажирами, сделав их тем самым первооткрывателями неизвестной цивилизации?.. Нет, открытием это назвать трудно. А что такое вообще открытие? Если не случайное падение, то… Не вычисленная находка, так полагает Маран. А что тогда? Когда плывешь в Индию, а приплываешь в Америку? Или просто мотаешься по океану (читай, космосу) и смотришь по сторонам, нет ли острова (планеты), который другие благополучно прозевали? И вдруг на горизонте возникает берег, ты с трепетом ступаешь на новую землю, не зная, чего от нее ожидать? Тогда твою славу можно считать заслуженной? К славе, впрочем, Дан относился спокойно. В отличие от Марана. Хотя, надо признать, честолюбие того имеет более чем своеобразный характер. Дан давно понял, что Маран совершенно не выносит внешних, так сказать, проявлений славы. Он прятался от журналистов, давая интервью только тогда, когда его буквально припирали к стенке, раза, наверно, два или три за все время, что числился в Разведке, оберегал от постороннего глаза свою частную жизнь тщательнее любого другого, никогда не читал того, что о нем писали… Наверно, он предпочел бы посмертную славу. Дан вспомнил, как однажды давно Маран обронил, что не доверит прощение своих грехов никакому богу, а разберется с ними сам. Примерно то же, надо понимать, со славой, ему хотелось сознавать, что он ее заслужил, но находиться от этой славы он предпочитал подальше. И все же ему как будто было мало…

— Маран, — спросил он, — неужели тебе все еще мало твоей славы?

Маран улыбнулся.

— Слава, Дан, как выразился классик, для мужчины то же, что красота для женщины, ее никогда не бывает слишком много.

— Какой классик? — спросил Дан.

— Не знаю. Какой-нибудь. Мысль слишком очевидна, чтобы кто-то ее уже не высказал… Правда, слава, в отличие от красоты, может быть и со знаком минус.

— Ты имеешь в виду Герострата?

— Герострат был младенцем по сравнению с убийцами, которых полна история. И, в конце концов, он поджег лишь один храм. А ваши любимцы римляне, которых вы считаете чуть ли образцом благородства, разграбили и разрушили целый Коринф. К примеру.

— Но какое-то благородство у римлян было. Во всяком случае, в первой половине их истории.

— Да, для внутреннего пользования.

— Не только, — возразил Дан. — Они, в сущности, никогда или почти никогда не проявляли жестокости по отношению к побежденным.

— Это не благородство, а практичность.

— По-моему, — сказал пилот, — вы сами сейчас играете в римлян. — Он старался говорить весело, но в его голосе проскальзывала легкая дрожь. — Ведете неторопливую беседу на отвлеченные темы, словно не замечая отчаянного положения, в которое мы попали.

— А что ты нам предлагаешь делать? — удивился Дан. — Рыдать?

— Нет, но…

Маран внимательно посмотрел на пилота и спросил:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три, — ответил тот нервно.

— Видишь ли, Эвальд, — сказал Маран спокойно, даже мягко, — наше положение никак нельзя назвать отчаянным. Начать с того, что если нам повезет, и вторая планета окажется более-менее приемлемой, то есть там обнаружится хотя бы вода, мы легко продержимся до окончания ремонта.

— Если нам удастся его провести.

— У нас есть семидесятипроцентная вероятность.

— А если воды не окажется?

— Всегда остается шанс, что понадобится не максимальный срок, а меньше: десять дней, двадцать дней. В конце концов, нас могут найти. Что вовсе не маловероятно, мы же практически не отклонились от курса. Словом, я оцениваю наши шансы, как пятьдесят на пятьдесят. Это очень много. Так что не волнуйся. Выберемся.

Пилот заметно смутился, даже покраснел, и Дан поспешил возобновить прерванный разговор.

— Насчет римского благородства я с тобой спорить не стану, но что у них замечательные афоризмы, изящные и емкие, ты, я надеюсь, отрицать не будешь.

— Не буду, — согласился Маран. — Изящные, емкие, а иногда и парадоксальные.

— Например?

— Например, уничтожив тот же Коринф, они позаимствовали у греков поговорку «Не всем дано побывать в Коринфе».

— Это не парадокс, а иезуитство, — возразил Дан.

— А как насчет «ubi bene, ibi patria»? Патриотизм ведь был главной римской добродетелью.

— Это, наверно, относилось к какому-нибудь конкретному…

Его прервал радостный возглас пилота:

— Атмосфера! Кислородная атмосфера!

— Ну вот, — сказал Маран, — полдела.

— Садимся?

— Не торопись. Зондов у тебя нет. А декодер хоть у тебя есть?

— Конечно, — сказал пилот обиженно.

— Отлично. Тогда облетим планету на высоте. Только не закладывай витки слишком густо, береги горючее. Нам ведь предстоят еще взлет и посадка.

— Есть, — сказал пилот весело.

Дан смотрел на проплывавшую по экрану поверхность планеты с величайшим изумлением. В ровной, поросшей высокой ярко-желтой травой степи каждые полсотни километров возникали маленькие зеленые озерки, мелькнули крошечная, деревьев в двадцать, рощица, узкая извилистая речка… Черт возьми! В замечании Марана насчет теории вероятностей была немалая доля истины. Как это возможно, дважды потерпеть аварию и оба раза рядом с планетой земного типа, когда их всего-то открыто около десятка. Или даже меньше? Он стал машинально перебирать: Торена, Перицена, Вторая Гаммы Водолея, которую ее обитатели называли непроизносимым словом, нечто вроде Врджлакстла, почему и все предпочитали длинный астрономический титул… так, три, еще Эдура, Палевая, Глелла… наверно, ее следовало называть Старой Глеллой, ведь была и Новая… впрочем, буквальный перевод звучал немного иначе: Еще Одна Глелла. Что было довольно далеко от истины, поскольку, в отличие от пустынь Старой, Новую покрывали океаны или, скорее, один океан, омывавший миниатюрный, меньше Австралии, материк, окруженный десятком больших и малых островов, да и из этого небогатого хозяйства была освоена от силы четверть, главным образом, прибрежная зона, освоена и покинута, во всяком случае, высадившаяся там три недели назад экспедиция никого не нашла… Хотя, кто знает, может, теперь уже обнаружились и обитатели колонии, они и сами ведь тоже не сразу наткнулись на глеллов, при малочисленности тех и привычке зарываться в землю несложно попасть впросак, за три дня, которые разведчики на Новой Глелле провели с момента высадки и до того, как отослать первый отчет, они вряд ли успели основательно обшарить все поселения… В любом случае, узнать новости можно было только, до этой самой Новой Глеллы добравшись, известий об установке гиперпространственной связи, которую якобы вот-вот должна была апробировать ВОКИ, все не появлялось… Дан вздохнул. Насколько проще было бы с этой штукой! Посылаешь сообщение, и тебя немедленно выручают, то есть не то чтобы совсем уж немедленно, но все же за несколько дней. Впрочем, на астролеты ближнего радиуса подобное устройство попадет не скоро, наверняка вначале, как и любая техническая новинка, это будет нечто весьма громоздкое… Да… О чем это он?.. Планеты земного типа. Торена, Перицена, Эдура, Палевая, две Глеллы, Вторая и так далее… Все, что ли? Нет, еще три или четыре необитаемые планеты, о колонизации которых говорилось уже несколько лет, но дальше бесконечных разглагольствований дело не шло, никто на Земле не горел желанием покинуть уют, хлеб и зрелища, чтобы начать с нуля за десятки парсеков от дома, тем немногим, кто тяготел к приключениям, вполне хватало Разведки и иных работ в космосе… Ладно, а еще? Больше нет. Все. Сколько итого набралось? Десять? Одиннадцать? И почти половину их открыл он, Дан, самолично, не один, конечно, но открыл, что бы там не говорил Маран… Хотя, если честно, главное его открытие это сам Маран, все прочие лишь следствия…

— Стоп! — сказал Маран. — Держи картинку!

Что такое? Дан даже привстал от возбуждения. На экране в задержанном компьютером кадре, застыл маленький конный отряд… не конный, разумеется, отряд всадников, ехавших на крупных животных с широкими плоскими спинами, разглядеть их в подробностях, как и наездников, сверху было трудно.

— Возьми шире, — распорядился Маран. — Уменьши план.

Дан одобрительно кивнул. Конечно, тех возможностей, что при нормальной исследовательской работе, у них не было, астролет ближнего радиуса не имел зондов, которые можно направить, куда угодно, но какой-то резерв для маневра все же оставался. С той высоты, на которой они летели, в зону обзора попадал огромный участок или, учитывая движение, полоса поверхности, а на экран выводилась лишь узкая лента по осевой. Однако в памяти компьютера обозреваемый кусок фиксировался, естественно, целиком, и можно было затребовать всю картинку, что Маран и сделал.

Степь стала уменьшаться, отряд превратился в точку, но ничего нового в кадре не появилось.

— Иди против направления их движения, — сказал Маран.

Картинка поползла наискось назад, и уже на самой границе обозреваемого пространства остановилась. В правом нижнем углу экрана появился фрагмент… Чего?

— Крупнее, — приказал Маран, и поверхность степи двинулась навстречу.

Вбитые в землю тонкие деревянные колья соединяла толстая веревка, протянутая в три ряда и обмотанная вокруг каждого из кольев несколько раз, для вящей крепости, видимо. За этим импровизированным забором… Дан с улыбкой подумал, что Ника с ее склонностью к лингвистическим шуткам немедленно окрестила бы забор редкоколом, поскольку промежутки между составлявшими его кольями были солидные, скорее всего, из-за недостатка в этой безлесной степи материала… за неровной линией забора стояли пирамидальные сооружения в примерно полтора, от силы два человеческих роста, больше всего похожие на палатки… Это и были палатки, ветер прогибал полотнища стенок и раскачивал некоторые из них, незакрепленные, очевидно, заменявшие двери. Полотнища выглядели тяжелыми, наверно, были кожаными. Вокруг палаток валялся всякий хлам: куски этой самой кожи или схожего материала, еще какое-то рванье, обглоданные кости, охапки жухлой травы, спутанные веревки. Кое-где виднелись островки пепла и углей, окруженные камнями — примитивные очаги, надо полагать, рядом с одним из них стоял и котел, большой, кривобокий, черный от копоти. И среди всего этого копошились люди, по преимуществу, дети. И бродили верховые животные. Разглядеть детали было трудно, но главное… Дан чуть не задохнулся. Он вскочил, рискуя удариться головой о потолок.

— Маран! Маран! Ты видел?! Нет, ты видел? Черт меня побери! Сто чертей! Тысяча! Нет, скажи, ты это видел?

Он тут же забыл, что устал, что ему хотелось домой, что он мечтал взять книгу и погрузиться в кресло или растянуться на диване и не вставать день, два, неделю, все забыл, его охватил знакомый азарт, он оглянулся на Марана, как тот, Маран молчал, но глаза у него подозрительно блестели.

— Что вы там такое высмотрели? — спросил пилот растерянно.

— А ты не заметил?

— Чего?

— Ты на верховых животных взглянул?

— Ну?

— У них же шесть ног! Шесть конечностей, понимаешь?

— Что из того?

— А у людей-то четыре!

Эвальд помолчал и спросил:

— Они что же, на жуках ездят?

— Почему на жуках? — удивился Дан.

— Реплика вполне уместная, — заметил Маран. — На Земле, например, водятся жуки, пауки, кальмары, многоножки…

— Насекомые или моллюски. Они слишком низко организованы, чтобы их можно было приручить, — возразил Дан.

— Насчет насекомых не знаю, но про кальмаров я читал нечто в ином роде.

— Так ты полагаешь?..

— Нет. Но и эту возможность исключить нельзя… Смотри-ка! Еще один отряд.

На экране, по которому снова пробегала осевая по движению корабля полоса, показалась и осталась позади еще одна группа всадников… Нет, не только всадников! За довольно медленно ехавшими впереди верховыми лениво брело средней величины стадо тех же или похожих животных, по обе стороны более бодро трусили они же, но обремененные наездниками, а в хвосте тащились повозки, набитые кулями, свертками, рулонами — очевидно, свернутыми палатками, еще какими-то вещами, поверх которых восседали ребятишки, много, очень много ребятишек. А еще на каждой из повозок сидело по две-три женщины. Правда, волосы их были упрятаны в объемистые тюрбаны, а бесформенная, длинная одежда скрадывала очертания тел, но лица… Нет, ошибиться было невозможно. Дан на секунду призадумался над своей уверенностью, потом понял: это люди. Люди в полном смысле слова, не гуманоиды, не разумные существа иной расы, а люди, генетически идентичные тому homo sapiens, который населяет Землю. Землю, Торену, Перицену и Эдуру. Но выходит, не только их? Или он ошибается? В конце концов, глеллы выглядят почти так же… Он повернулся к Марану, тот задумчиво смотрел на экран, но, заметив, видимо, краем глаза движение Дана, сказал:

— Номады?

— Как будто.

— Неудачно. Они, по-моему, бывают довольно воинственны.

— На Земле орды кочевников не раз сметали все на своем пути, — согласился Дан. — Правда, тут не Земля.

— Но люди. — Маран наконец оторвался от экрана и бросил взгляд на Дана. — Ты думаешь иначе?

— Нет.

— Хорошо бы держаться от них подальше.

— Можно высадиться на острове, — предложил Дан.

— Если они есть. Я не заметил ни одного. Правда, я мог проглядеть. Надо бы просмотреть всю запись, да некогда. Запросим компьютер.

— Запросим, — согласился Дан без особого, впрочем, энтузиазма. По опыту он знал, что если Маран чего-то не увидел, значит, этого не существует. Правда, полушария целиком они могли обозревать только из космоса, не всякий остров с такого расстояния углядишь, даже с помощью декодера, декодер ведь, в сущности, нечто вроде микроскопа в макромире, и его разрешающая способность отнюдь не безгранична… А при облете они видели только осевую, может, где-то в стороне…

— Эвальд, — сказал Маран, — оптимизируй скорость. Так, чтобы тратить минимум горючего. А мы попробуем быстро прийти к какому-нибудь решению.

Прийти к решению было не так-то просто. Если не отказываться от намерения добраться до места назначения, сверх долженствующего это обеспечить количества топлива можно было распоряжаться лишь небольшим резервом, позволявшим те скромные маневры, которые они в данный момент совершали, плюс посадка и взлет. В крайнем случае, еще одна посадка или взлет. Или, а не и. То есть, если место для приземления будет выбрано не самое подходящее, и волей-неволей придется перелететь на другое, получится перерасход топлива, и, даже справившись с неполадками и добравшись до Новой Глеллы, самостоятельно сесть там они уже не сумеют. Конечно, можно дать сигнал бедствия и болтаться в пространстве, пока не подберут, но поскольку возле только что обнаруженной планеты орбитальной станции, естественно, нет, там крутится лишь единственный астролет с очень небольшими техническими возможностями для манипуляций в космосе, этого лучше бы избежать. То есть не ошибиться с выбором места. Но попробуй не ошибись, если нет ни зондов, ни горючего на нормальный облет.

С общей картой разбирались недолго. Островов не было. Крупных точно, а мелких в зоне облета на все сто, а вне ее — поди поищи. Не было даже второго материка. Единственный, длинный и узкий, не шире западной Европы, протянулся по северному полушарию почти параллельной экватору дугой, охватывавшей три четверти, если не больше, окружности планеты, еще немного, и он ухватил бы себя за хвост — закругленный, приподнятый к северу полуостров. А кроме хвоста, у него не было ничего — ни головы, ни лап, ни даже шерсти. Иными словами, береговая линия была практически идеально ровной, без единого мыса, без каких-либо заметных выступов и впадин. А поверхность представляла собой чуть ли не сплошную степь, континент был почти лишен лесов, крупных массивов уж во всяком случае, и даже сколько-нибудь серьезных гор, не попалось ни одной заснеженной вершины, разве что небольшие холмы время от времени возникали посреди бесконечной равнины. Бесконечной желтой равнины, омываемой зеленым океаном. И, конечно, никаких городов, лишь дважды были зафиксированы образования настолько крупные, чтобы попасть на карту при наблюдении с орбиты. При максимальном увеличении, какое можно было получить с помощью декодера, удалось не столько разглядеть, сколько угадать в них скопления палаток примерно такой же величины, как то, над которым они недавно пролетели. Лагери кочевников. Или орда, так это, кажется, называлось на Земле. Дан напряг память, пытаясь вспомнить все, что ему приходилось читать или видеть в кино относительно номадического образа жизни, но результат оказался мизерным. Кочевники были скотоводами, перегонявшими с места на место свои стада, так? А кроме того жестокими завоевателями, от гуннов до турков-сельджуков. Что еще? Нуль. От Марана вряд ли стоило ожидать большего, ведь на Торене никогда не было ни того, что на Земле называли Великой степью, ни кочевых племен, во всяком случае, торенская история о них умалчивала, а в эту область земной он вряд ли особенно углублялся… впрочем, во что Маран углублялся, во что нет, угадать было сложно, готовясь к экспедициям, он старался предусмотреть все и иногда докапывался до таких штук, о которых Дан при всем своем пристрастии к истории слыхом не слыхивал… Собственно, по большому счету все это особого значения не имело, ведь обычаи здешних кочевников могли отличаться от традиций их земных собратьев не меньше, чем нравы эдурских дворян от образа жизни европейских феодалов…

— Времени осталось около получаса, — негромко сказал Эвальд, сверяясь с приборами. — Надо садиться. Не то придется затронуть основной запас.

Дан посмотрел на Марана.

— В сущности, — сказал тот, — при посадке нам нужно соблюсти два условия. Первое: поближе к воде, питьевой, я имею в виду, второе: подальше от кочевников.

— С первым проблем, как я понимаю, не будет, — заметил Дан. — Но как быть со вторым?

— Я думаю, лучше найти озерко в холмах. И холмы повыше. Это, видимо, максимум возможного.

— Наверно, — согласился Дан.

— Тогда к делу.

Затребовав карту района, над которым летел астролет, они довольно быстро отыскали участок с относительно высокими холмами, среди которых притаилось маленькое, вытянутое в длину, напоминавшее инфузорию-туфельку озеро, и через семь минут — Дан сверился с часами, корабль уже взял курс на выбранное для посадки место. Еще десять, и он оказался в районе холмов. Впереди прямо по курсу, совсем недалеко, только перелететь через цепочку странно схожих округлых, поросших травой вершин, уже появилось зеленоватое пятно, когда справа, на самом краю экрана мелькнуло нечто… Дан смотрел на озеро и пропустил, почти пропустил, но Маран, как всегда, оказался начеку.

— Сбрось скорость! — сказал он более резко, чем обычно, и даже привстал. — Быстро! Развернись и возьми правее!

Это были развалины. Очень старые, в сущности, просто груды битого камня, и о том, что тут некогда было поселение, свидетельствовали только прямоугольные очертания этих груд.

— Сядем здесь? — спросил пилот.

— Нет, — ответил Маран. — Где решили.

— Хорошо бы посмотреть, — заметил Дан.

— Посмотрим.

— Но у нас нет ни флайера, ни вездехода.

— У нас есть ноги. Тут всего километров десять, от силы пятнадцать.

— Сущая ерунда, — проворчал Дан.

— На Перицене нам случалось проходить по двадцать пять-тридцать в день. Или ты забыл?

— Это было давно, — вздохнул Дан.

— Разленился ты, я погляжу. Скоро толстеть начнешь.

— Ну уж и толстеть, — обиделся Дан, но невольно оглядел себя, никаких признаков живота не обнаружил и успокоился. Правда, он чуточку потяжелел в целом, но, в конце концов, не мальчик ведь… Нда. Он покосился на Марана… Вот черт, наверняка ни грамма не прибавил за эти шесть лет… или уже шесть с половиной? Надо как-нибудь сесть и подсчитать, в земных годах или торенских… Дан вспомнил, как открыл глаза — там, на Торене, в Малом дворце на площади Расти, в заброшенной опочивальне давно сгинувшего члена императорской семьи, открыл и увидел силуэт у окна… Нет, Маран не изменился. Внешне, конечно. И как это ему удается? Впрочем, он отлично знал, как. Он перевел взгляд на руки Марана, уже догадываясь, что увидит. Так и есть, тот машинально сокращал и расслаблял мышцы предплечья. Не человек, а какой-то перпетуум мобиле…

Астролет миновал вершины холмов и оказался над озером. Последний круг. Все трое напряженно смотрели на экран. Нет, как будто никого. Эвальд повернулся к Марану, тот кивнул, астролет пошел вниз и мягко сел на ровную площадку метрах в тридцати от кромки воды.

Через четверть часа после посадки Дан понял, почему компьютер столь расплывчато оценил время, необходимое на ремонт. Поломка была локализована в главном блоке системы гиперпространственной ориентации. Конечно, пострадал не весь блок, состоявший из нескольких тысяч деталей, но вышедшие из строя контуры располагались в самой его сердцевине, и, чтобы до них добраться, нужно было размонтировать блок почти наполовину. Размонтировать, заменить поврежденные элементы, потом снова собрать, и делать это следовало человеческими руками, и все бы ничего, но детали, из которых блок состоял, оказались миниатюрными, настолько, что их и ухватить пальцами было трудно, не то что манипулировать: совмещать, соединять, вставлять контакты в разъемы и тому подобное. Проще говоря, надо было работать пинцетами, под лупой, для чего не помешало бы обладать соответствующими навыками… Словом, компьютеры точны в своих оценках, если только им не приходится учитывать индивидуальные способности собственных создателей…

Бросив на немедленно выложенные Эвальдом на стол коробочки с деталями один лишь взгляд, Дан приуныл.

— Боюсь, что в этом деле я вам не помощник, — сказал он меланхолично.

— То есть? — осведомился Маран.

— Я не сумею управиться с этими фитюльками. Тут нужны навыки. Или хотя бы женские руки. У меня нет ни того, ни другого.

— А у кого они есть?

— Навыки, наверно, есть у Эвальда. Я думаю, на космокурсах кое-чему учат. Не правда ли?

— Кое-чему да, — кивнул Эвальд.

— Понятно, — сказал Маран. — А женские руки у кого? У меня?

— У тебя не женские, у тебя… У тебя руки хирурга, — сообщил Дан проникновенно. — Помнишь, как ты обрабатывал мою рану?

— Это была не обработка, а всего лишь первая помощь, — возразил Маран.

— Неважно. Я даже прикосновений не почувствовал. А думал, будет больно. Очень здорово это у тебя получилось.

— Ладно, не льсти. Увильнуть от работы тебе все равно не удастся.

— Я разве увиливаю? Я… Давай, я буду охотиться. Есть-то надо. Аварийного пайка мало, да и лучше его пока не трогать. Разумнее перейти на самообеспечение. А ты ведь не любишь убивать живые существа.

— А ты любишь?

— Нет. Но ради нашей дружбы…

— Понятно. Значит, на убийство ты из дружбы ко мне готов. На труд — нет. Ладно, бог с тобой. Охоться. Только проверь сначала воду в озере.

— С радостью, — сказал Дан бодро. — Если тут есть анализатор.

— Должен быть. В аварийном пакете. Иначе грош этому пакету цена.

Ты слишком высокого мнения о тех ребятах, которые комплектовали пакет, хотел было сказать Дан, памятуя о первом своем аварийном опыте… впрочем, в том астролете пакетов не оказалось вовсе… хотел было, но не сказал, а отодвинул заслонку на спинке одного из кресел, заглянул в специальное углубление, где следовало находиться индивидуальному пакету, убедился, что он, по крайней мере, существует, вытащил немаленький прямоугольный ящичек, вскрыл водо-, химио-, жаро-, и еще бог весть чем непроницаемую оболочку и обнаружил, помимо сухого пайка и фляжки с водой, не только универсальный анализатор воздуха, воды и пищи, но и аптечку, станнер, нож, зажигалку, фонарик, кубики сухого горючего и иные полезные мелочи. Он удивился, но потом понял: малые астролеты обычно арендовались на долгое время, практически на полный срок их службы, то есть фактически как бы принадлежали тому, кто их арендовал, и если в первый раз он угодил в аварию на астролете научно-исследовательской базы, то теперь это был астролет Разведки. Разница наглядная, ничего не скажешь! Проверять наличие в шкафу десятидневного пайка и канистр с водой, видимо, не стоило. Он вынул анализатор и прошел к открытому Мараном сразу после посадки люку.

— Возьми станнер, — сказал Маран, сидевший к нему спиной и, казалось, сосредоточенно рассматривавший вместе с Эвальдом схему блока. — И ради бога, будь внимателен, не прогляди какого-нибудь кочевника.

Спрыгнув на землю, Дан первым делом наклонился и потрогал траву, она оказалась свежей, сочной, очевидно, желтый цвет был ей присущ изначально, вне связи со временем года, собственно, на осень ничто не намекало, ясное небо и теплый воздух напоминали о неподверженной изменениям погоде Палевой. Правда, по астрономическим характеристикам эта планета отличалась, здешнему климату должны были быть свойственны немалые сезонные колебания с довольно холодной зимой даже на этих широтах, просто они угодили… Дан прикрыл глаза, припоминая цифры на экране… в конец лета или самое начало осени…

Озеро лежало в углублении меж двумя цепочками холмов, той, через которую они перелетели, чуть пониже, и другой, повыше и с верхушками более угловатыми. Оно было изумрудно-зеленое, цвета свежей, не вылинявшей еще на летнем солнце травы — земной, конечно, и совершенно неподвижное, отражало маленькие пушистые облака и… небо, наверно? Дан запрокинул голову. Небо тоже было зеленое… естественно!.. но не столь интенсивно окрашенное, своей прозрачностью оно скорее напоминало изумруд как таковой… он сразу вспомнил камень в кольце, которое подарил Нике ко дню рождения пару лет назад, и на минуту затосковал… Песка на берегу не оказалось, желтая трава подступала к самой воде, он выбрал наименее заросшее место, перед тем, как наклониться, в очередной раз оглядел округу, нет ли кого, и зачерпнул малюсеньким ковшиком анализатора немного абсолютно прозрачной жидкости.

Вода была химически чистой, правда, биологически не совсем, но дезинфицирующих таблеток только в одном аварийном пакете хватило б на полгода, и Дан облегченно вздохнул. Теперь можно было не сомневаться, что до конца ремонта они дотянут, даже если им не попадется ни одного плода или какого-нибудь зайчика, которого можно подстрелить, еда, в конце концов, не вода, на десятидневном пайке можно продержаться и месяц, и сорок дней, если придется.

Он не стал возвращаться к астролету, чтобы сообщить о результатах анализа воды, а решил сразу же обойти всю долину, благо она была невелика… собственно, обходить было незачем, все просматривалось и от озерка, нигде не виднелось ни кустика, одна лишь трава, правда, довольно высокая, в ней могли прятаться какие-нибудь маленькие зверьки, суслики, хомяки или как там их… Дан в степи никогда не был, знал по книгам, что в ней водятся и птицы, и животные, но познания его конкретностью не отличались. Впрочем, что толку от знания обитателей земной степи на этой безымянной пока планете… Он спрятал анализатор, переложил станнер в нижний карман куртки, поближе к правой руке, и стал медленно подниматься по сначала пологому, потом все более крутому склону ближайшего холма. Приблизившись к вершине, он поостерегся взбираться на самый верх, а присел на корточки и, вытянув шею, осторожно оглядел поверх высокой сочной травы открывшийся перед ним пейзаж. До подножья было довольно далеко, метров триста или все четыреста, справа и слева возвышались примерно такие же холмы, как тот, на который он влез, впереди виднелась еще одна гряда, заметно ниже, но все-таки ограничивавшая обзор, а дальше простиралась равнина. Дан вертел головой долго, но не высмотрел ни одного живого существа, двуногого, шестиногого, крылатого, никакого. Убедившись в этом, он выпрямился в полный рост и пошел обратно к озерку. Обогнул его и стал взбираться дальше в гору.

Он бродил по окрестностям уже третий час, когда буквально у него из-под ног выбежало, если более чем ленивую трусцу можно назвать бегом, нечто округлое, неповоротливое, покрытое темной гладкой блестящей кожей. Не будь неведомое создание столь малоподвижным, он вряд ли успел бы вынуть станнер, прежде чем оно исчезло в траве. Но оно передвигалось так медленно, что у него хватило времени выдернуть оружие из кармана и выстрелить, подумав мельком, что если здешняя живность действительно что-то вроде жуков, то луч не подействует, однако станнер сработал, «жук» неуклюже опрокинулся на бок и застыл. Дан подошел поближе. Животное походило на огромную, длиной в добрых три четверти метра дыню, никаких переходов, ничего похожего на шею, морду, только три пары коротеньких ножек, заканчивавшихся круглыми копытцами. Впрочем, наклонившись, он все же разглядел небольшую пасть на переднем (надо полагать!) конце тела. Зубов не было, вместо того два сплошных роговых выступа, не очень острых. Наверно, травоядное, решил он. Нос или хотя бы ноздри отсутствовали, зато, присмотревшись, Дан различил три закрытых глаза, один посередине и два по бокам. Не очень утешительно, чем больше здешняя фауна отличается от земной, тем меньше шансов, что тут можно найти пищу. Хотя питаются же чем-то туземцы, которые наверняка относятся к роду человеческому, в этом Дан был почти убежден. Он стал примериваться, как взяться за обездвиженное травоядное, потом подумал, что незачем таскаться с ним до астролета, во всяком случае, без проверки, да и убивать его ни к чему, если оно окажется несъедобным. Он вытащил анализатор, переключил и вонзил острый щуп, предназначенный для забора твердых проб в мясистое тело животного. Прибор несколько минут мигал цветными огоньками, потом выдал странную строку: «Годится в пищу условно». Дан озадаченно смотрел на табло, пытаясь понять, что анализатор подразумевает под этим «условно», но тут появилась новая надпись, больше похожая на рецепт из кулинарной книги. «Довести до кипения в большом количестве воды, варить от шестидесяти до семидесяти минут, отвар слить». Оригинально. Дан подцепил животное — оно весило килограмм восемь, никак не меньше — за две задние ножки и поволок по траве. По дороге он ломал голову над тем, где взять сосуд для варки, чего-чего, а котлов или кастрюль в аварийном пайке он найти не надеялся и до сих пор считал, что добычу будет жарить на костре, как положено первобытному охотнику. Так ничего и не придумав, он положил зверя на траву у трапа, забрался внутрь и стал осматривать астролет в надежде отыскать что-нибудь подходящее. Занятие почти безнадежное, маленький кораблик, который в шутку называли межзвездным такси, состоял, если не считать крохотной туалетной кабины, лишь из двух тесных отсеков, в первом из которых кроме приборов помещалось только три кресла — пилотское и два пассажирских, а второй был чем-то вроде каюты с двумя диванчиками, при необходимости превращавшимися в койки для короткого отдыха, небольшим круглым столиком да шкафчиком с едой и напитками на дорогу. Все. Плюс стоявшие в шкафу (он распахнул дверцу, естественно, они были там!) три десятилитровые канистры с водой и объемистый контейнер с аварийным пайком. Контейнер… Хм… Он постучал по гулкой стенке. Увы, не сталь, пластик. Но термостойкий, надо полагать. Ну что ж, попытка не пытка. Он опустошил контейнер и понес к выходу.

Возня, связанная с добровольно взваленными на себя обязанностями интенданта, заняла у Дана весь остаток дня. К счастью, самую кровавую часть этих обязанностей нежданно-негаданно взял на себя Эвальд, который вдруг (устал копаться в неисправном блоке?) объявил, что ему много раз доводилось охотиться с отцом на лосей, а потом разделывать убитых животных, и предложил свои услуги. Дан, разумеется, принял помощь с радостью и в результате получил в свое распоряжение чисто вымытые куски малопривлекательного синеватого мяса. Однако варка — а сварить он решил все сразу — заняла добрых два часа, не считая процедуру разведения костра, не самого костра, поскольку разжечь сухое горючее ничего не стоило, а создания очага, камни для которого пришлось искать довольно долго. Потом он таскал и обеззараживал воду, позднее многократно проверял анализатором сваренные, почти белые волокнистые куски и тому подобное, словом, «обед» удалось подать уже в сумерках. Ели без особого аппетита, мясо оказалось невкусным, но зато его было много, больше, чем ожидал Дан, следовало лишь обработать образовавшийся запас добытым все из того же аварийного пакета консервантом, чтобы избавиться от новых поисков пищи чуть ли не на неделю. А может, и насовсем. Ибо, допив свой кофе, Маран объявил, что по его прикидкам на ремонт блока понадобится не больше десяти-двенадцати дней. И предложил посвятить вечер просмотру материала, заснятого во время облета планеты.

Обнаружив, что в районе съемок оказалось и крупное скопление палаток, Маран решил начать с него.

В своей периферической зоне поселок или, скорее, лагерь кочевников ничем не отличался от того, над краем которого они пролетали утром, но ближе к центру картина изменилась. Довольно большой кусок становища был отделен от остальной его части такой же оградой, как все оно целиком от степи, протянутые между редкими кольями в несколько рядов веревки обозначали границу, которую никто не охранял, но и никто не нарушал, даже бегавшие меж убогих временных жилищ во множестве ребятишки не делали никаких попыток пролезть в огороженную зону. Палатки на центральном участке стояли более свободно, на солидных расстояниях друг от друга и были заметно больших размеров, а в самой середине высилось сооружение, напоминавшее цирк шапито, к которому прилегал обширный пустырь, почти площадь. Всяческого мусора, правда, там было не меньше, чем в любом другом месте, да и народу немало. Как, впрочем, везде. Час, видимо, был обеденный или предобеденный, в очагах горел огонь, в котлах пенилось и дымилось темное варево. А вокруг кипела жизнь: женщины возились у очагов, носили из палаток и в палатки какие-то сосуды, доили «кобылиц», два голых по пояс парня разделывали тушу большого, величиной с корову, животного, за одной из палаток устроили беспорядочную потасовку дети, на пустом пространстве за пределами центра собралось много мужчин, часть верхом, большинство уже спешилось или, наоборот, еще не оседлало своих скакунов, скорее, первое, но наверняка не скажешь, может, у них приняты верховые прогулки перед обедом, аппетит нагуливают… Дан улыбнулся, но тут же посерьезнел. Мелькнул частокол, территория лагеря осталась позади, и почти сразу густую несмятую траву сменило поле боя, или нет, называть происходящее, а вернее, происходившее днем боем вряд ли стоило, слишком высокопарно, просто схватка между несколькими десятками всадников… И однако схватка кровавая, везде валялись трупы, если только не показалось…

— Стоп, — сказал Маран хмуро.

Нет, не показалось. Батальную сцену, застывшую на экране, теперь можно было разглядеть во всех деталях. И даже пересчитать трупы. Раз, два… Всего в кадр попало четыре, они лежали на вытоптанной траве, больше похожие на кучи одежды, кожа коротких балахонов, которые носили всадники, была на вид чрезвычайно жесткой, топорщилась, полы торчали, длинные плащи еще более скрадывали очертания тел, к тому же большие щиты, очевидно, прикреплявшиеся каким-то образом к руке, частично прикрывали своих хозяев даже после смерти. Один рухнул вместе с верховым животным, крупная туша того лежала на боку, наконец-то можно было рассмотреть ее, как следует, но Дан не задержался на ней взглядом, отметил только сходство с той тварью, мясо которой они недавно ели — такое же яйцеобразное тело, полное отсутствие шеи и хвоста, три пары мощных коротких ног с круглыми копытами — это все мельком, он торопился рассмотреть двух схватившихся всадников, замахнувшихся друг на друга не совсем обычным оружием, топорами на длинных рукоятках. Всадники сидят в седлах прямо, силы бойцов, должно быть, равны… Не то с соседней парой, один атакует, другой держит оружие у самой груди, сам клонится назад, на всадника неподалеку, отражающего щитом удар противника, вообще вероломно нападают со спины сразу двое, еще кто-то, пронзенный копьем, валится с седла…

Маран приказал компьютеру идти дальше, но помедленнее, картинка поползла, и еще несколько минут они эпизод за эпизодом сосредоточенно обозревали маленькое сражение. Пускали в ход воины, в основном, копья, реже топоры, понятно, всаднику, да еще восседающему на скакуне со столь широкой спиной проще дотянуться до противника копьем… Пеших не было, а некоторые, кажется, удирали… Потом все кончилось, пошла степь.

— Как ты думаешь, это война или просто драка? — спросил Дан. — Для войны их как будто маловато, десятка три-четыре…

— Тридцать семь вместе с убитыми и ранеными, — сказал Маран.

— Тем более.

— Война это не обязательно массовые побоища. В ее рамках возможны отдельные небольшие стычки.

— Да, естественно. Но они все одеты одинаково. Греки и персы, например, одевались по-разному. Или римляне и, допустим, галлы. Да и у египтян были весьма своеобразные одеяния.

— Это все оседлые народы.

— Ну и что?

— Теоретически кочевники должны меньше отличаться друг от друга. Они же постоянно перемещаются, перемешиваются, перенимают обычаи. Правда, они могут кочевать в пределах определенных областей, разграничить пастбища, но все равно, такие границы во многом условны. Впрочем, условным может быть само деление на народы. Но мы рано стали рассуждать. Давай лучше посмотрим весь материал.

— Давай, — согласился Дан. — Авось найдутся и те самые оседлые. В конце концов, есть же развалины.

Оседлых не оказалось, во всяком случае, в заснятом материале. Конечно, полностью отвергать на этом основании возможность их присутствия на планете было некорректно, тем более, что облететь удалось не более пяти процентов материка, но удивительное однообразие как его поверхности, так и разбросанных по ней группками временных жилищ и перемещавшихся между ними в разных направлениях верховых отрядов настораживало. И утомляло. Начали просмотр на малой скорости, то и дело останавливаясь и возвращаясь назад, но вскоре Маран отказался от задержек, а потом и вовсе увеличил темп, так что последние кадры буквально промчались по экрану.

— Ну ладно, — сказал он, когда компьютер сообщил, что материал исчерпан. — В подробности начнем углубляться с завтрашнего дня. А пока хорошо бы немного поспать.

На следующее утро наскоро сполоснувшись обеззараженной водой… Дан хотел было поплавать, день оказался пасмурным, и под серо-зеленым темным небом вода в озере приобрела заманчивый цвет морской волны, но, когда анализатор выдал очередное туманное определение «Вода для купанья пригодна условно», от этой идеи отказался, удовольствовавшись тем, что вылил на себя, предварительно бросив в него единственную дезинфицирующую таблетку, десятилитровый контейнер… сполоснувшись и позавтракав бутербродами с холодным мясом, Маран с Эвальдом уселись возле одной из выдвижных плоскостей, позволявших проводить в кабине небольшие работы, и принялись за свой блок, а Дан таким образом оказался как бы не у дел. Развалившись в кресле, он судорожно зевал, даже не пытаясь прикрыть рот, поскольку прочие сидели к нему спиной, и думал, чем бы заняться. Может, и вовсе пойти поспать? Ночью, когда он предложил по очереди дежурить, Маран его инициативу отверг, решил просто закрыть люк, в бодрствовании он смысла не видел, куда важнее, по его мнению, было проснуться со свежей головой. Со свежей головой! После такого сна… На узеньких диванчиках трудно было даже повернуться, не говоря о том, что на двух койках втроем не поместишься, кому-то следовало устроиться на полу, на сложенных одеялах, хорошо еще нашлись одеяла. Эвальд самоотверженно вызвался занять эту неуютную позицию, но Маран принять его жертву отказался, поспорив, положили спать на полу по очереди. Правда, первым в очереди оказался-таки пилот, однако Дан все равно не выспался.

Решив, в конце концов, что ложиться не стоит, а лучше прогуляться, он встал, накинул куртку и уже пробирался к люку, когда Маран, оглянувшись на него, негромко сказал:

— Ты куда? Садись к экрану и начни потихоньку просматривать все еще раз. Заметишь какую-нибудь выразительную подробность, останови и покажи мне.

— А ты не боишься, что я упущу какую-нибудь важную деталь? — осведомился Дан, но тот коротко качнул головой:

— Не упустишь. И подумай заодно, что мы можем сделать. В отношении сбора данных, я имею в виду. Чтобы не возвращаться совсем уж с пустыми руками. Коль уж мы сюда угодили…

Польщенный столь полным доверием и в то же время слегка встревоженный Дан уселся перед экраном, предварительно сделав себе крепчайший кофе, к счастью, тот, кто комплектовал аварийный паек, на его любимый напиток не поскупился, кубиков прессованного мокко обнаружилась целая груда, и он щедро кинул в кружку сразу четыре.

Начать он решил с того большого поселения — если лагерь кочевников можно называть поселением, на которое они обратили внимание вчера, но когда на экране появилось окруженное забором скопление палаток, остановил просмотр и попытался прикинуть, чему именно следовало уделить особое внимание. Сами обитатели орды, так? Верховые животные, жилища…

— Вглядись в оружие, — подсказал Маран. — Не столько в вид, сколько в материал.

— Думаешь, они еще могут быть в каменном веке? — удивился Дан. — Но даже гунны…

— Не знаю, ковали ли гунны себе мечи, но что до обработки металлов они сами дойти способны не были, абсолютно уверен. Впрочем, я имел в виду не каменный век, вряд ли меч можно вытесать из кремня, обсидиана, что там еще… Нет, бронза, энеолит на худой конец…

— Какой меч? — удивился Дан. — Я ничего похожего не видел.

— У нескольких вчерашних драчунов были мечи или что-то вроде в ножнах. Конечно, я мог ошибиться… Допустим, это не ножны, а колчаны… Словом, сядь и разберись.

Дан задумался. Черт побери! Конечно, железный век начался за тысячи полторы лет до появления гуннов, первооткрывателями в этом деле числились как будто аж хетты или, по другой версии, их соседи, халибы, что ли… Но, кажется, американские индейцы не знали железа чуть ли не до Колумба. Так? Или он что-то путает? Непонятно вообще, как человек додумался до такой штуки, как плавка руды, совершенно непредставимо, вообразить, как изобрели, например, колесо, еще можно, заметили, наверно, что перекатывать упавшее дерево куда проще, чем волочить, ну или нечто в этом роде, но доменная печь… Правда, медь встречается в самородках, а изобрести ковку, наверно, проще, чем плавку. Хотя и это… Нет, по чести говоря, было бы совсем неудивительно, если б кто-то так и остался в каменном веке… Ладно, к делу! Он всмотрелся в картинку и действительно обнаружил у некоторых из попавших в кадр мужчин висевшие на поясе предметы, похожие по форме на мечи, принялся манипулировать изображением, пытаясь максимально их увеличить, но, к его вящему разочарованию, кочевники берегли свое оружие. Или свои бока? В любом случае, они держали мечи в ножнах, длинных кожаных чехлах, подвешенных к поясу с помощью круглой петли, кожей были обмотаны и рукоятки, торчавшие из этих чехлов. Подумав, Дан переключился на котлы, в которых готовили пищу, закопченные, почти совсем черные снаружи, внутри они были все же относительно чистые, и повертев кадр перед глазами, он удостоверился, что сосуды глиняные. Так-так… Еще раз оглядев мужчин, он обнаружил два или три лука, висевших за спиной у воинов или охотников, кто знает, а затем нашел и колчаны со стрелами, однако наконечников видно не было. Он вспомнил про копья. В кадре не оказалось ни одного, и он хотел уже прокрутить запись дальше, до стычки в поле, но тут на глаза ему попалась женщина, разделывавшая кусок туши какого-то большого животного на плоском камне неподалеку от очага. Он прямо-таки ринулся на нож, которым она довольно ловко орудовала, вывел его на экран крупным планом и понял, что тот, несомненно, железный. На всякий случай, он остановил запись и воззвал к Марану:

— Глянь-ка! По-моему, это не бронза. И совсем уж не медь.

Маран повернулся к экрану и некоторое время смотрел на нож, потом кивнул в знак согласия.

— Продолжай, — сказал он, снова утыкаясь в разложенные кругом детали.

Поразмыслив, Дан принялся изучать одежду туземцев. Он не сомневался, что большей частью она окажется кожаной, ведь главным достоянием кочевых племен должны быть стада, одновременно транспорт, пища и материал для одежды и обуви. Однако из кожи были сшиты, в основном, балахоны и короткие, до колен, штаны мужчин, а на женские наряды определенно пошла какая-то ткань, грубая, похожая на мешковину, но разных, иногда довольно ярких цветов, ограничивавшихся, правда, оттенками красного и синего, изредка желтого. Наверно, выбор красителей у них невелик, подумал Дан, скорее всего, это какие-то виды растений. Что еще? Приглядевшись, он понял, что голени наездников тоже обмотаны тканью, заправленной внизу в нечто типа примитивных мокасин, а саму матерчатую оболочку придерживают веревки, накрученные в несколько рядов и завязанные у лодыжек. Так… Он снова задумался. Можно ли сделать вывод, что ремесленники, бесспорно, имеющие место быть, относятся к какому-то оседлому народу, у которого кочевники покупают или, допустим, выменивают на мясо и шкуры всякие изделия? Или они сами изобрели ткацкий станок и доменную печь? Обращаться к земному опыту бессмысленно, никто не имеет никакого понятия о тех доисторических временах, когда земледелия и, следовательно, стимула оставаться на одном месте, еще не существовало. Или имеет? Неважно, сам он, по крайней мере, ничего о той эпохе не знает, потому бесполезно ломать голову, пытаясь заниматься экстраполяциями, надо просто искать. Он прокрутил запись до того места, где была запечатлена центральная часть становища, и принялся ее изучать.

Три последующих дня прошли в том же ритме, Маран и Эвальд корпели над блоком с утра до вечера, отрываясь от работы только, чтобы, обычно по очереди, немного размяться, походив по травке в окрестностях астролета. Дан же гонял запись взад-вперед, пытаясь выжать из нее все, что возможно, особенно его интересовал «цирк шапито», резиденция правителя, надо полагать, местного Аттилы или Чингиз-хана, однако в окрестностях большого шатра да и во всей отгороженной зоне никого, хоть чем-то отличавшегося от остальных обитателей орды, видно не было, а проникнуть внутрь или дождаться, пока конфигурация изменится… Увы! Без зондов, простого и эффективного инструмента, позволявшего проводить наблюдения в динамике и почти везде, во всяком случае, на любом открытом месте, он чувствовал себя, как без рук. Или как привыкший к столовым приборам человек, перед которым поставили тарелку супа и предложили съесть его без ложки. Но делать было нечего, и он придирчиво рассматривал кадр за кадром, надиктовывая параллельно впечатления от увиденного. Добытые сведения… или саму их добычу?.. следовало как-то упорядочить, поразмыслив, он вспомнил первую свою встречу с шефом, прилетевшим на базу, дабы вникнуть в подробности их с Никой торенских похождений и ошарашившего его неожиданным вопросом о том, что едят бакны, и начал свои заметки с рациона кочевников. Ели те кроме мяса, кстати, все, как один, вареного, очевидно, по опыту зная то, что Дану сообщил анализатор, какие-то крупные клубни дикорастущего, надо думать, растения или растений, а еще доили своих «лошадей», правда, молока в естественном виде как будто не пили, а створаживали его или давали прокиснуть. Далее. Одежда их, которую он исследовал уже при первом просмотре, была из кожи либо ткани, однако ткацкого станка Дан, несмотря на все старания, не обнаружил, впрочем, вряд ли таковые держали бы вне помещений. Украшения сводились к минимуму — примитивные бусы из сушеных ягод, корявые рисунки на щитах, нередко попадались и похожие на жестяные бляхи с выбитым на них орнаментом, которые мужчины цепляли на свои кожаные рубахи наподобие нагрудных знаков. Вот и все местное «искусство». Да, еще горшки, раскрашенные желтой или синей краской глиняные горшки с грубо намалеванными на них фигурками. Почти все мужчины носили оружие — луки со стрелами, копья, боевые топоры и мечи, последних было мало, у каждого десятого, скажем, то ли они появились недавно, то ли не хватало железа. Наконечники у стрел и копий, равно как и мечи, были железные, правда, моментами Дан в этом все же сомневался, как-никак он судил лишь по внешнему виду, специалист, конечно, разобрался бы лучше, он себя таковым не считал… вот так всегда! Что они из металла, он был убежден, но какого? По идее, это могла быть все-таки бронза. Правда, во времена гуннов… Но земные гунны сосуществовали с римлянами… Да, неблагодарная штука экстраполяция! Дан вспомнил лахинов, античных, можно сказать, воинов, несокрушимую сталь которых на Земле не могли воспроизвести по сей день… Что еще? Занятия. Главным занятием здешних кочевников, не считая, разумеется, скотоводства и, скорее всего, охоты, была война. Досконально изучив запись, Дан насчитал несколько десятков мелких стычек с применением всего возможного оружия и неизбежными изуродованными трупами, большого сражения, правда, не оказалось, но это ни о чем не говорило, скорее всего, местная война из подобных мелких стычек и состояла, перманентная война, без начала и без конца, с переменным успехом, и непонятно даже, кого с кем, все воины, на взгляд Дана, во всяком случае, были одинаковы или, по крайней мере, весьма схожи. Кажется, они отличались по рисункам на щитах, те были довольно разнообразны, но на данный момент классификации не поддавались. Из-за чего воевали? Из-за пастбищ? В степи, занимавшей целый континент, по площади почти равный Евразии и Северной Америке, вместе взятым, и отнюдь не перенаселенной? Впрочем, как раз об этой стороне дела судить было трудно, к оценке ее он, несомненно, подходил со своей меркой, с позиций горожанина, прожившего всю жизнь в мире оседлости и никогда не видевшего, пусть и на других планетах, кочевых племен. Нормальному человеку достаточно сотни квадратных метров, земледельцу, конечно, нужно больше, но ровно столько, сколько он в состоянии вспахать и засеять. А тут… Нет, судить о том, сколько квадратных километров или десятков их, либо даже сотен, необходимо для того, чтобы с них кормилось стадо в тысячу, скажем, голов, он был определенно не в состоянии. Так что, может, именно из-за пастбищ они и сражались. А почему не меняли образ жизни, не переходили к земледелию, как случилось с человеком на прочих планетах, которые он населял?

— Может, здесь нет растений, которые стоило бы возделывать, — предположил Маран, когда Дан поделился с ним своими сомнениями.

— Но есть же клубни, которые они едят, — возразил Дан.

— Картофель, так сказать? Но злаков вроде нет.

— Да, как будто. Но, не имея полей, они могли бы завести хотя бы огороды.

— Наверно, этого мало, чтобы прокормиться.

— Ну а плюс скот?

— Для оседлого скотоводства, скорее всего, тоже нужен дополнительный корм, одной травы недостаточно… Впрочем, не знаю. Сами мы вряд ли с этим разберемся, да еще так, с наскоку, тут надо копать глубже.

— Ну ладно, а развалины? — спросил Дан. — Откуда развалины, если тут никогда не было оседлых народов?

Вопрос был риторический, Маран только пожал плечами и задал встречный:

— А ты обратил внимание на то, сколько здесь бегает малышни?

На этот раз пожал плечами Дан:

— Это типично для всех первобытных народов. И не только первобытных. Еще два-три века назад на Земле в каждой семье рождалось по десятку детей.

Маран лишь хмыкнул, но позднее, когда ворочаясь на неудобном диванчике, Дан услышал храп Эвальда, молодой человек засыпал, едва коснувшись головой подушки, то бишь сложенного одеяла, и тихо спросил:

— О чем ты думаешь? — Маран, которому был адресован его вопрос, отозвался почти сразу:

— О корнях гуманизма.

— А конкретно?

— О том, что уровень гуманистических устремлений человечества прямо пропорционален качеству противозачаточных средств.

— Как-как?

— А так, что чем меньше у человека детей, тем менее он склонен посылать их на войну. Если б в средние века у дворян было по одному сыну, эти парни наследовали бы отцовские поместья и занимались бы их благоустройством, иными словами, мирным трудом. Но когда во дворе замка болтается еще пять-шесть дюжих ребят, которых некуда приткнуть, их посылают на феодальную войну или в крестовый поход, авось добудут себе там состояние или землю, а коли погибнут, не беда, не придется ломать голову над тем, как не дать ни одному из них прирезать старшего брата, чтобы стать наследником. Собственно говоря, я никаких Америк не открываю, до историков, по-моему, все это дошло давно, но лишь теоретически, не столь наглядно.

— Ты противоречишь самому себе, — заметил Дан. — Ты ведь говорил, что деторождение в Бакнии никогда не было чрезмерным. Но в то же время бакны всегда были воинственным народом. Твои слова.

— Верно, — согласился Маран. — Именно на этом противоречии я и споткнулся в своих рассуждениях. И пытался его разрешить.

— Ну и?

— Наверно, дело в ресурсах. Дефицит естественных ресурсов в Бакнии всегда был настолько велик, что даже при умеренном приросте их не хватало. Ладно, давай спать.

Следущий день, в отличие от предыдуших, пасмурных и нежарких, выдался ясный, и Дан решил пойти поохотиться, правда, нужды в том особой не было, мяса еще оставалось довольно, на ближайшие три-четыре дня уж точно, только вот занятия он себе найти не мог, поскольку запись уже выучил почти наизусть и убедился, что больше из нее ничего не выжать. Он вознамерился даже предложить помощь доморощенным электронщикам, но, к счастью, поглядев на их работу, вовремя понял, что неизвестно, выйдет ли из его участия больше пользы, нежели вреда. Подумал еще, что кто тут пригодился бы, так это Патрик, уважение к профессионализму которого у Дана заметно возросло, когда тот сумел за каких-нибудь три-четыре часа запустить компьютер глеллов и вытащить из него нужную информацию, наверняка в бытность программистом хлеб свой он даром не ел, и удивительно даже, что сменил специальность… впрочем, и сам он, Дан, был астрофизиком не из последних, и, наверно, Патрика в Разведку понес тот же черт, что и его… Он высунулся в люк, подумал и снял уже надетую было куртку. Близилась осень — если, конечно, компьютер не ошибся в вычислениях, и, по идее, должно было постепенно холодать, но сегодня день выдался совершенно летний, даже жарковатый, так что, немного побродив, он закатал рукава и расстегнул ворот. Вначале он намеревался идти вниз, в сторону равнины, но потом передумал, выше холмы грудились теснее и казались не столь однообразными, на дальних склонах виднелись даже деревья, больше похожие на букеты, пучки расходившихся в стороны веток с отдельными маленькими кронами росли словно прямо из земли. Он не стал сразу взбираться по склону, а пошел по маленькой долинке между двумя холмами, думая, что здешняя тишина не похожа на земную, та наполнена пением цикад, жужжанием мух и пчел, писком комаров и множеством иных схожих звуков, а тут насекомых совершенно не слышно, да и не видно тоже. Что за шорох? Он резко повернулся. На покатом склоне соседнего холма выделялось небольшое сине-зеленое пятно. Он стоял неподвижно, вглядываясь. Пятно шевельнулось и вдруг взлетело в воздух. Птица. Первая, которую он здесь видел. Он сунул руку в карман и понял, что забыл переложить станнер из куртки в брюки. Охотничек! Птица тем временем опустилась обратно в траву… нет, не опустилась, упала, попробовала взлететь снова и опять упала, кажется, у нее было сломано крыло, висевшее под неестественно острым углом. Дан подумал, что ее можно поймать, и стал медленно придвигаться поближе. Увлекся и перестал смотреть по сторонам. Позднее он думал, что любой незнакомый предмет только насторожил бы его, именно птица оказалась тем, что не вызвало у него никаких подозрений, и он благополучно угодил в расставленную ловушку. Как последний идиот! Он так и не заметил никого и ничего, услышал только свист веревки, и, пока поворачивался, петля затянулась на его шее, и он потерял сознание.

Он очнулся в почти полной темноте. Ощутимо ныл затылок, очевидно, для верности его еще и оглушили… впрочем, он мог и удариться головой, когда падал. Он лежал на боку, почти на животе, руки связаны за спиной, ноги туго обмотаны веревкой в несколько широко разбросанных, от щиколоток до колен, витков, под щекой подстилка, довольно мягкая, но вонючая. Постепенно глаза привыкли к темноте, а вернее, полумраку, и он понял, что находится в каком-то тесном помещении, скорее всего, кожаной палатке, из тех, которые, изучая запись, столько рассматривал снаружи, не предполагая, что доведется взглянуть и изнутри. Однако у них весьма тщательно подогнаны полотнища, практически ни одной щели, подумал он отчужденно, свет просачивается, наверно, только со стороны входа, это должно быть за спиной. Он сделал попытку пошевелить руками, пальцы двигались, но запястья были связаны крепко, нет, собственными силами не освободиться никак, можно только повернуться на спину или на другой бок, но зачем? Хуже всего, что нельзя включить «ком» и хотя бы дать Марану знать, что жив… Словно в ответ на его мысль «ком» пискнул, раз, два, и умолк. Скорее всего, не в первый раз… И что теперь будет? Надо же так попасться! Трижды идиот! Пошел охотиться и даже станнера не взял… Что, впрочем, большая удача, поскольку сейчас оружие наверняка было бы у тех, кто его так ловко сцапал, а привести станнер в действие не проблема, покрутишь, покрутишь в руках и хотя бы случайно доберешься до спуска… Идиот, идиот… Больше всего его пугало подозрение, что Маран не бросит его и не улетит… Хотя с другой стороны, мысль о том, чтобы остаться одному на чужой планете, в плену у полудикарей, пусть даже и с надеждой, что через… Сколько же это? Он торопливо посчитал… Ну пусть две недели, если ремонт действительно не затянется, если удастся организовать спасательную экспедицию прямо с Новой Глеллы… Через две недели его как-то выручат… Все равно от одной этой мысли становилось зябко. Но опять-таки… Ведь Маран даже не может его найти, на дурацкой скорлупке, именуемой астролетом ближнего радиуса, нет чувствительных пеленгаторов, способных засечь его «ком»… Опять пищит. Да, без связи совсем худо. Но, наверно, когда-нибудь ему развяжут руки, хоть на пару минут, нажать на «ком» дело секунды. Как жаль, что его нельзя включить усилием воли! А может, каким-то образом удастся его сдавить? Крошечный серебряный шарик был вживлен под кожу внутренней стороны козелка, он подумал, что, если лечь на ухо и прижать его поплотнее к полу, возможно… Попробовал, но подстилка была слишком мягкой, к тому же, сколько он не ерзал, «ком», как назло, всякий раз оказывался напротив наружного слухового прохода… Собственно, так и задумано, чтобы коммуникатор не включался от каждого сквозняка. Или каждой перемены положения головы, а то срабатывал бы, например, ночью… Ну и пусть срабатывал бы! Все равно ведь при вызове он так и так пищит. Какой-то тут недосмотр, конструкторов или… ну тех, кто выбирал место для установки «кома», радистов, интендантов, бог весть, кто занимается подобными мелочами… Хороши мелочи!.. Главное средство ближней связи Разведки! Только когда вот так влипнешь… Черт! Он понял, что думает не о том, над чем следовало бы поразмыслить в положении, в каком он очутился… Благодаря собственной глупости! Ладно, хватит! Кляня себя, далеко не уедешь. Ближе к делу. Для начала хорошо бы сообразить, для чего этим ребятам понадобилось его похищать. Чтобы убить? Не логично. Можно просто пристрелить из лука, с расстояния в полсотни метров, ничем не рискуя, чего ради устраивать ловушку, тащить на десятки километров… ну да, не меньше пятидесяти, если бы их лагерь за последние дни придвинулся ближе, и даже он, Дан, это прозевал, Маран уж точно заметил бы, степь просматривалась на огромное расстояние… Итак, ответ на вопрос номер один — категорическое «нет». На данный момент, конечно. Значит, он им для чего-то нужен. А следовательно, не исключена возможность найти общий язык. Язык. Хм… И каким же этот общий язык должен быть? Ну не интер же! Нет, чушь собачья, как сказал бы Патрик. Нужен другой подход к проблеме. Некоторое время он ломал голову, пытаясь этот подход отыскать, потом вернулся к мысли о языке, стал примериваться. Каким образом можно быстро выучить незнакомый язык? Собственно говоря, ответ был ему известен давно: под гипнопедом. Разумеется, имея готовый словарь с основами грамматики или, на худой конец, источник и компьютер с соответствующей программой, который тебе этот словарь составит, именно так он и овладел всеми языками, на которых говорил… Но нет, не всеми. Был один, который он учил иначе. Он стал припоминать, как они с Никой осваивали бакнианский. Гипнопеда у них, конечно, не было, но зато… Он усмехнулся, подумав, что наконец нашел нечто, дававшее землянам преимущество перед торенцами, на Торене об этом слыхом не слыхивали, а на Земле почти каждый мало-мальски интеллигентный человек владел приемами самогипноза, в случае необходимости им можно было заменить гипнопед, правда, лишь в определенной степени, инициировать такую скорость обучения самому, без помощи электроники, не в человеческих силах. Он вдруг подумал, что не имеет никакого понятия о том, знает ли о самогипнозе Маран. Как ни удивительно, но разговоров на эту тему с Мараном он припомнить не смог. Почему-то… Собственно, понятно, со времен Бакнии ему ни разу не случалось пользоваться теми нехитрыми приемами, которые и до того нечасто бывали ему нужны, а в Бакнии… В Бакнии Маран никогда не спрашивал его о том, как он выучил местный язык, наверняка ему и в голову не приходило, что представитель высокоразвитой цивилизации, осваивавшей космическое пространство, менее способен к языкам, чем он… Да… Дан снова почувствовал прилив уважения к Марану, находивший на него всякий раз, когда он вспоминал, как тот расшифровал его и Нику, никакие последующие фокусы типа неизменно сбывавшихся пророчеств или когда Маран принимался абсолютно убедительно и аргументированно, словно вычитал в книге, а не выстроил в собственной голове, рассуждать об основах очередного мироздания, никакие анализы и прозрения не потрясали Дана так, как та первая догадка, а вернее, логический вывод, и теперь, стоило ему обратиться мыслями к давнему эпизоду, как перед его глазами вновь возникло лицо Марана, спокойно и даже слегка небрежно сообщавшего ему, Дану, что он знает о его внеторенском происхождении. И не только об этом. Но он опять отвлекся. Итак, самогипноз. Он мог войти в него в любой момент и на любой желаемый промежуток времени, это да. И однако самогипноз способствовал запоминанию, словари же сами собой не складываются, тогда им с Никой крупно повезло, что, выйдя из леса, в котором разбился астролет, и добравшись до первого попавшегося поселения, небольшой деревушки, они выбрали наудачу маленький домик на отшибе и наткнулись на одинокую старуху, которой Ника сразу понравилась, потому та и приютила их, помогла выучить первые слова, вообще дала возможность присмотреться к окружающему и начать в нем хотя бы в какой-то степени ориентироваться. А ведь могло повернуться иначе, что ей стоило донести на странных людей, не знавших ни одного бакнианского слова кроме приветствия, которое они буквально подцепили где-то по дороге, иностранцев, шпионов, врагов, ну и тому подобное… И кто даст гарантию, что в итоге они все же угодили бы к Марану, а не стали б жертвой какого-нибудь местного блюстителя государственных интересов… Ладно, воспоминания можно отложить на потом… И как же быть с этим самым языком? Чтобы узнать хоть какие-то, первые, начальные, основные слова, нужен контакт, не подлинный контакт, конечно, не цивилизационный, а простой человеческий, но нужен, а чтобы установить контакт, необходимы слова. Вот чертовщина. Он все еще безрезультатно пытался разорвать этот порочный круг, когда за его спиной отдернули, надо понимать, заменявшее дверь полотнище, ибо стало светло. Некто, тяжело прошагав по палатке, стал прямо над ним, Дан чуть повернул голову и посмотрел вверх. Кочевник был малорослый — даже снизу за великана никак не примешь, широкоплечий, обмотанные тканью ноги колесом, волосы убраны назад и перевязаны на затылке, почти как у иных вполне современных молодых людей на Земле, грубое лицо, шрам на лбу, другой на щеке… Дану вспомнилось, что гунны уже детям делали надрезы на лице, чтобы впоследствии обезображенные шрамами они казались еще страшнее, но здесь… Он попытался восстановить в своей эйдетической памяти кадры записи… Нет, тут такое системой вроде не было, во всяком случае, массового характера не носило, наверно, стоявший перед ним мужчина не первой молодости был каким-нибудь воякой. Некоторое время «вояка» смотрел на него сверху вниз, потом что-то сказал. Спросил, судя по интонации.

— Видишь ли, приятель, я не знаю твоего языка, — ответил Дан на интере чуть хмуро, без заискивания, но и без враждебности.

Тот ткнул в него пальцем и снова что-то спросил:

— Ты хочешь знать, кто я? Homo sapiens, если это тебе что-либо говорит. Откуда? С Земли. Есть в Галактике такая планета. Чего ради я тут околачиваюсь? Попал в небольшую космическую переделку.

Туземец слушал, не перебивая, когда Дан закончил свои откровения, ничего не сказал, а нагнулся, распутал веревку, которой были обмотаны ноги Дана, и сделал ему знак встать. Дан поднялся на ноги с третьей попытки, онемевшее тело плохо слушалось, и управляться без рук было сложно.

Палатка, из которой его вывели, стояла в окружении других, на расстоянии пяти-шести метров от ближайшей, в промежутке был почти такой же очаг, какой он соорудил несколько дней назад, на траве вокруг сидело с десяток ребятишек и несколько взрослых. Обед, что ли? Вроде бы так. Дан ожидал, что ему хотя бы на время еды развяжут руки, конвоировавший его кочевник так и поступил, но перед тем накинул ему на шею аркан, возможно, тот самый, благодаря которому он тут очутился, и передал конец одному из сидевших у очага туземцев. Тот намотал веревку себе на руку, оставив Дану для передвижения не более полутора метров, и показал жестом, что он может сесть. Дан сел и поднял руку к уху, державший веревку абориген насторожился и чуть потянул ее к себе, в порядке предупреждения, надо понимать, но Дан к петле притрагиваться не собирался, он пригладил волосы, почесал затылок, потер ухо и незаметно активировал «ком». И почти моментально услышал напряженный голос Марана:

— Дан! Ты жив?

Дан только кашлянул в ответ, но Маран понял его сразу.

— Ясно. Дай только знать, непосредственная опасность тебе угрожает? Если да, кашляни, вздохни, любой звук, я пойму.

Дан ответил гробовым молчанием, и Маран сказал с облегчением:

— Ладно, поговорим, когда сможешь. Я пока послушаю. Смотри, не выключи ненароком связь, как это с тобой иногда случается.

Дан слегка покраснел, такое с ним действительно случалось, у него была манера теребить при раздумьях мочку уха, и порой жертвой этой дурацкой привычки оказывалась связь. Покраснел, но промолчал, конечно, и сосредоточился на процессе раздачи еды. Последний оказался чрезвычайно прост: две женщины наклонили стоявший возле затушенного очага средних размеров котел или горшок с ручками, бульон — если не весь, то большая его часть — вылился прямо на землю, потом одна из женщин запустила руку внутрь, вынула большой кусок мяса и подала ближайшему из сидевших у очага мужчин. Тот принял мясо всей пятерней, видимо, оно было не очень горячее, и сразу вонзил в него зубы. Когда дошла очередь до Дана — после взрослых, но до детей, он подставил ладони, принюхался, пахло довольно приятно, какой-то пряностью, видимо, в котел при варке добавляли всякие неведомые ему травки, поколебался минуту и храбро откусил. А что еще делать, не умереть же с голоду, и, в конце концов, если остальные могут это переварить, сможет и он. Когда раздававшая мясо женщина доела свою долю, она встала и оглядела всю компанию, большинство подняло указательный палец, и она повторно наделила едой всех желающих, в том числе Дана, поскольку, правильно истолковав этот простенький жест, он поспешно повторил его вслед за другими. После третьей порции котел закрыли большой глиняной крышкой и принесли откуда-то кувшин с питьем, пахучим горьковатым отваром, утолявшим жажду и слегка взбадривавшим, Дан убедился в этом, глотнув из сосуда, который передавали по кругу.

После еды Дана отконвоировали обратно в палатку, снова тщательно связали и, освободив от аркана, ушли. Он подождал, пока закроется «дверь», и спросил торопливым шепотом:

— Слушаешь?

— Разумеется, — ответил Маран.

— Меня обдурили, как последнего олуха. Подсунули птицу с перебитым крылом, и, пока я на нее таращился, подкрались сзади и накинули аркан на шею. Что было дальше, не помню, очнулся здесь, в их лагере, в палатке, со связанными руками и ногами. Покормили обедом, на его время развязали руки, и я успел включить «ком», — дал Дан полный отчет. — Сейчас опять лежу на полу в палатке связанный.

— Понятно, — сказал Маран. — А зачем им понадобилось тебя похищать? Соображения есть?

— Нет.

Маран помолчал и спросил:

— А язык у них сложный?

— Откуда я знаю?

— Великий Создатель! Уши у тебя есть? Ты же полиглот! Оценить уровень сложность языка не так уж… — он вдруг запнулся, сделал паузу, потом закончил, — трудно.

Дан невольно усмехнулся: хотел, должно быть, сказать «сложно», но вовремя спохватился, что корень тот же, блюдет стиль, литератор… Ладно, к делу!.. Трудный ли язык. Поди и так сразу ему скажи. Хотя… Не будь дураком, друг Даниель, ты же вправду полиглот. Два, если не три, торенских, два периценских, если считать и наречие горцев, на котором говорить не довелось, но выучить ради соответствия легенде пришлось, эдурский, палевианский с глелльским, точнее, глелльский с его палевианской модификацией, а ведь несколько лет назад единственным иностранным языком в его арсенале был интер, если, конечно, можно считать иностранным язык, на котором говорит каждый европеец… И опять не о том, одернул он себя и стал припоминать разговоры за обедом, не содержание их, конечно, а интонации, конструкцию фраз, длину слов и предложений…

— Как будто не очень, — сообщил он наконец терпеливо ожидавшему ответа Марану. — Конечно, за едой не ведут глубокомысленных бесед, но все же… Наверно, его вполне можно выучить, но я совершенно не представляю, как за это взяться.

— Да, и мне показалось, что язык не трудный, — согласился Маран. — Правда, я слышал только то, что говорилось за обедом.

— Да я в общем тоже. Плюс разве что несколько фраз, с которыми ко мне обратился один из этих ребят. То ли поблизости никого нет, то ли звукоизоляция тут хорошая, но я практически ничего не слышу. Так, отголоски.

— Понятно. Что ж, подождем.

Он умолк надолго, и Дану сразу стало жутковато, хоть он и знал, что связь включена, стоит сказать слово, и Маран ответит, знал, но ничего не говорил, не хотел мешать, наверняка они там в ударном темпе собирали этот дурацкий блок. Или еще только разбирали? Нда. Чтобы подбодрить себя, он попробовал представить, каково было Марану на Палевой, одному, почти без надежды, что его оттуда вытащат, но это не помогло, и тогда он заговорил:

— Маран!

— Да?

— Когда приведете блок в порядок, улетайте, не пытайтесь меня выручить. Я дождусь, пока ты вернешься со спасательной экспедицией. Даже если ты сможешь выяснить, где я, не лезь на рожон, а то просто-напросто влипнешь и сам. Ты меня слышишь, нет?

— Слышу, — сказал Маран сухо. — Скажи лучше, сколько времени ты прогулял до того, как на тебя напали?

— Часа полтора, — ответил Дан, подумав.

— А с момента, когда очнулся, до того, как связался со мной?

— Примерно столько же.

— Ясно. В промежутке не так уж и много, часа три.

— И что?

— А то, что очень далеко тебя увезти не могли. Здешние лошадки довольно тихоходны, я как раз пытаюсь высчитать их среднюю скорость.

— По записи?

— Ну а как же еще?

Дан почувствовал неловкость, он-то думал, что Маран хладнокровно возится с блоком…

— А если меня везли на телеге?

— Вряд ли. Разве что переложили по дороге, но не думаю.

— Переложили?

— Я нашел место, где тебя схватили. Там масса следов. Ног, копыт, но только не колес. Кстати, будь осторожен, еще услышат, как ты разговариваешь…

— Я шепотом. И потом, даже если услышат, про «ком» же они не догадаются, максимум подумают, что общаюсь с каким-нибудь духом. И…

— И заткнут тебе рот кляпом. Чтобы ты не сумел вызвать духа на подмогу.

— Ну уж! — сказал Дан, представляя себе, как ему суют в рот какую-нибудь грязную, вонючую тряпку, противно и унизительно, мало будто, что его перекинули через спину лошади, словно тюк или вьюк, сразу вообразилось, как хохотали кочевники, глядя на его болтавшиеся в воздухе руки и ноги… Он насупился и замолчал.

Когда в палатку явились очередные посетители, уже смеркалось, Дан не сразу разглядел лица вошедших, но потом узнал «вояку» и еще одного из своих недавних сотрапезников, того, кто держал аркан. «Вояка» наклонился и принялся разматывать веревки на его ногах, второй стоял рядом, поглаживая пальцами рукоять висевшего на поясе меча. Сняв путы, «вояка» произнес длинное слово или, может, короткую фразу, оцененную Даном, как приглашение принять вертикальное положение, произнес скорее машинально, поскольку подкрепил свое высказывание выразительным жестом.

— Хочешь, чтобы я встал? — спросил Дан громко, дабы дать сигнал Марану, и, не дожидаясь ответа, поднялся. Его вывели из палатки, опасений по поводу того, что снова наденут на шею аркан, не оправдав, но и рук, конечно, не развязав, и довольно грубо подтолкнули, иди, мол. Дан невольно вспомнил читанные в детстве истории про индейцев, которые брали с пленников слово не убегать и предоставляли им относительную свободу. Никаких тебе веревок, арканов, цепей… собственно, лично он клясться в чем бы то ни было поостерегся бы, ибо намеревался дать деру при первом удобном случае. Втроем, плечом к плечу, как лучшие друзья, они прошагали сквозь строй палаток, против ожиданий Дана, немногочисленных, и подошли к стоявшей наготове повозке, запряженной двумя шестиногими «конями».

— Карета его сиятельства подана, — пробормотал он и шумно вздохнул.

Его буквально впихнули в повозку, дали, впрочем, более или менее удобно сесть, привалившись к боковой стенке, потом «вояка» устроился рядом, а второй кочевник влез на передок и взял в руки вожжи. Повозка проехала сквозь «ворота», другими словами, пустоту между двумя звеньями ограды, и вывернулась на накатанную дорогу.

— Куда едем? — спросил Дан, но не получил ответа, что его нимало не удивило и не огорчило и не помешало время от времени адресовать «вояке» восклицания или короткие реплики, дабы держать Марана в курсе своих вынужденных перемещений.

Трясло немилосердно, никаких, конечно, рессор или иных амортизаторов, хорошо еще колея пролегала по мягкой ровной земле. Постепенно темнело, отсветы костров становища, оставшихся позади, вскоре растворились в полумраке, и в черневшей на глазах бесконечной степи не видно было ни одного огонька, даже какого-нибудь проблеска. «Вояка» недовольно заворчал, потом окликнул своего спутника, велел, наверно, ехать быстрее, поскольку тот хлестнул «коней» плетью, и повозка ускорила ход, правда, сказать, что она понеслась, как ветер, или употребить иное схожее сравнение из старых книг, было бы преувеличением, здешним скакунам приз на земных скачках определенно не светил. Было уже совсем темно, когда впереди показалось свечение, протяженное, но неверное, колеблющееся. Еще четверть часа, и повозка въехала сквозь очередной промежуток в заборе на широкую утоптанную дорогу, по обеим сторонам которой стояли палатки, множество палаток, это было видно даже в темноте, только частично рассеиваемой пламенем костров. Дан вертел головой, стараясь разглядеть как можно больше, несмотря на сомнительность ситуации, в которой он оказался, его немедленно охватили всякие сожаления типа, какое несчастье, что нет принимающей аппаратуры, и потому от приколотой, как всегда, к его карману, телекамеры… он машинально проверил взглядом, не добрались ли до камеры туземцы, но нет, похожая на английскую булавку с небольшим темным наростом на головке, та висела на своем обычном месте… но какой от нее прок, когда приемники находятся за десятки парсеков… потом он стал сокрушаться, что не может вести видеосъемку, все-таки перед ним открывался новый мир, и хотя его память фиксировала увиденное накрепко, как профессионалу, ему этого было недостаточно… Впереди показался еще один частокол или редкокол, за которым маячили новые палатки, повыше и покрупнее. На сей раз их так просто не пропустили, повозка остановилась, «вояка» выпрыгнул и некоторое время дискутировал с охранявшими, надо полагать, въезд на отгороженную территорию людьми, тех за пару минут набрался добрый десяток, и они, кажется, были не слишком склонны впускать приезжих в особую зону, во всяком случае, «вояка» горячился и размахивал руками, а его собеседники не двигались с места. Наконец один из стражников все же подошел к повозке, оглядел Дана и махнул рукой. Сидевший на передке туземец натянул вожжи, «кони» шагом двинулись дальше, повозка поползла, а «вояка» пошел сзади и не один, его сопровождало несколько человек, сколько именно, Дану видно не было. Еще пятьсот метров, и повозка остановилась окончательно, «вояка» приблизился и бросил Дану «вылезай», так, во всяком случае, Дан квалифицировал оборот, который тот употребил, подкрепив соответствующим жестом. Лазить со связанными руками было не очень сподручно, но он все же сумел подняться на ноги и перепрыгнуть через борт, правда, чуть не упал, но один из стражников неожиданно поддержал его. Дальше пошли пешком, недалеко, несколько сот шагов. Стало светлее, там и сям горели факелы, воткнутые прямо в землю, и Дан разглядел… Вот это да! Перед ним высился «цирк шапито». Конечно, он догадывался, что его везут в какой-то другой лагерь, но что именно сюда… Правда, это могла быть и иная орда, аналогичным образом организованная, но ему показалось, что он узнает и шатер, и местность вокруг, не зря же он столько разглядывал ее на экране… Если б не было так темно… И все же он был почти уверен, его охватило радостное возбуждение, теперь он знал, где находится, правда, вспомнив координаты, чуть поостыл, отсюда до озерка в горах насчитывалось километров сто, не меньше, но, по крайней мере, он больше не чувствовал себя затерянным на огромном пространстве, каковое являла собой степь. У «шапито» их маленький отряд остановился, и произошла «смена караула», сопровождавшие их от внутренних ворот стражники остались снаружи, как и тот, кто правил повозкой, а «вояку» с Даном под охраной нескольких воинов — это слово подвернулось ему не случайно, все конвоиры были вооружены, с копьями в руках, и мечами на боку — повели по неширокому коридору, внутри шатер был разгорожен на секции, во всяком случае, посередине шел коридор, кончавшийся перед очередным входом, завешенным кожаным полотнищем, последнее, впрочем, немедленно отодвинули, и Дан, вслед за «начальником караула» и «воякой» вступил в довольно большую круглую… но нет, все-таки многоугольную комнату. Стены и потолок были из кожи, пол устлан шкурами, не только «лошадиными» с коротким жестким мехом, но и других, неизвестных Дану животных, однако в нескольких местах были оставлены непокрытые участки, где из земли пучками торчали горящие факелы. Вдоль стен стояли своеобразные сидения, больше похожие на пуфики, какие Дану до сих пор доводилось лицезреть только в кино, да не в фильмах о гуннах, таковых он и вовсе никогда не видел, а в романтических картинах о светских красавицах, где, естественно, фигурировали всякие будуары с соответствующей обстановкой. Будуары, пеньюары, пуфики и трюмо… В будуаре Ника не сиживала, не в моде ныне будуары, да и пеньюарами она не увлекалась, предпочитала, поднявшись утром с постели, разгуливать нагишом, было, правда, у нее кимоно, коротенькое, почти не скрывавшее ее фигуру Дианы-охотницы, длинные сильные ноги и тугую грудь, провокативно выглядывавшую из выреза… Ну и чертовщина лезет в голову!.. А это что? Трон? Непомерно большой пуф, на данный момент пустовавший, громоздился на возвышении в центре комнаты или даже зала, вокруг же разгуливало десятка два человек, одни мужчины, все при оружии, точнее, с мечами, одетые почти так же, как остальные туземцы, разве что чуть попышнее. Под пышностью Дан подразумевал узоры, вышитые на их кожаных одеждах толстыми цветными нитками с включением раскрашенных птичьих перьев и кусочков меха, своеобразные коллажи, а также всяческие бляхи с весьма топорной чеканкой, украшавшие, как блузы, так и сапоги, большинство присутствующих было не в мокасинах, а в коротких сапогах. Из этой пестрой компании выделился один человек, одет он был точно так же, как прочие, но с его плеч свисал еще короткий, едва достигавший верхней трети бедер плащ из красной ткани, с грубо вышитыми на спине двумя скрещенными мечами. Он прошел к возвышению и сел на пуф лицом к новоприбывшим. Правитель, понял Дан, тот самый местный Аттила.

— Приблизься (так Дан перевел для себя), — сказал он, и «вояка» тотчас подошел к нему, говорить, правда, ничего не стал, а только указал на Дана с некой наивной гордостью. «Аттила» задал ему какой-то вопрос, на который «вояка», моментально оживившись, стал отвечать с большим увлечением, помогая себе жестами, по пантомиме, им продемонстрированной, Дан понял, что речь шла о его захвате. Когда «вояка» наконец умолк, правитель одобрительно кивнул и поманил к себе Дана. Дан подошел размеренным шагом. Правитель посмотрел на него и довольно резким тоном отдал какое-то приказание, из толпы приближенных тут же выскочил человек, на ходу вынимая нож, в мгновение ока оказался за спиной Дана, и через минуту Дан почувствовал, что его руки свободны. Он с наслаждением пошевелил онемевшими пальцами и пару раз согнул и разогнул руки в локтях, сам при этом исподволь разглядывая правителя. Тот смотрел на Дана без враждебности, а с любопытством, потом что-то спросил. Дан развел руками. «Вояка» снова пылко заговорил, указывая на него и на себя, наверно, объяснял правителю насчет языка, тот нетерпеливо отмахнулся, отдал еще какой-то приказ, через минуту принесли большой мешок, открыли, внутри оказались ножи. Один из присутствующих, казначей, как решил Дан, отсчитал четыре штуки и показал «вояке». Гонорар, понял Дан. Отдавать тому ножи сразу, правда, не стали, их взял «начальник караула» и пошел к выходу, поманив за собой «вояку». Тот отвесил правителю неуклюжий поклон и двинулся к двери, на прощание снисходительно помахав Дану рукой. «Аттила», подождав, пока за ним закроется дверь, указал на Дана пальцем, потом сделал жест, долженствующий означать вопрос. Дан положил ладонь себе на грудь и назвался, потом повторил жест правителя. Тот секунду смотрел на Дана с изумлением, потом захохотал, засмеялись и остальные, но правитель успокоился первым, хотя усмешка продолжала дрожать на его тонких, полуприкрытых усами губах. Он коснулся рукой груди и отчетливо произнес:

— Бетлоан.

Взгляд его был веселым, Дан поймал себя на том, что правитель ему почти симпатичен, удивился, и вдруг вспомнил, что читал об Аттиле всякое разное, дескать, двор того поражал своей пышностью, а сам предводитель гуннов умел даже привлекать к себе сердца… вот так всегда, в первый момент он думал, что не знает о номадическом образе жизни ничего ни в общем, ни конкретно, а теперь стали всплывать фрагменты некогда прочитанного или даже виденного — скорее всего, под гипнопедом, в числе учебных реконструкций, которые он просматривал, изучая после первого своего бесславного возвращения из Бакнии историю. Впрочем, то, что стало вспоминаться дальше, ему не очень понравилось, и он предпочел пока изгнать из мыслей жуткие картинки, изображавшие всякие зверства…

Следующая пантомима, если Дан правильно ее расшифровал, касалась того, откуда он взялся, он долго пытался втолковать, что явился издалека, но утверждать, что его поняли, не стал бы. На том «беседа» зашла в тупик, правитель призадумался, возможно, над той же проблемой, над которой еще недавно ломал себе голову Дан. Наконец он, очевидно, пришел к какому-то решению, поскольку заговорил быстро и обращаясь не к Дану, и из толпы приближенных вышел еще один человек, немолодой, с сильной проседью в волосах, хотя и не старый… впрочем, подумал Дан, здесь, наверно, как и в первобытных земных сообществах, вряд ли доживают до старости. От прочих человека отличало отсутствие подвешенного к поясу меча. Советник, что ли? Выслушав краткую речь правителя, он слегка поклонился и пошел к выходу, не поглядев в сторону Дана, однако правитель сделал Дану знак следовать за ним. Дан повернулся к выходу, лихорадочно прикидывая, не близится ли момент, подходящий для… Но за занавеской его встретили четверо воинов с мечами, окружили и повели по коридору. С двумя вооруженными людьми он, конечно, справился бы без затруднений, но, если б ему и удалось нейтрализовать третьего, четвертый непременно достал бы его мечом, к тому же коридор был далеко не пуст, человек пять-шесть околачивалось в его конце, а нырнуть в какой-нибудь боковой проход он не мог, поскольку ничего о конструкции сооружения, в котором находился, не знал. Нет, надо подождать. Он умерил свой пыл и пошел со стражниками туда, куда они его вели.

Он рассчитывал, что его поместят в одном из отсеков шатра, за щелястыми кожаными перегородками, откуда выбраться, в общем, не сложно, но помещение, куда его привели, было огорожено крепкими бревенчатыми щитами, врытыми в землю и скрепленными по углам чем-то вроде железных скоб. Довершал картину дощатый потолок. Передвижная тюрьма, подумал он с иронией. В тюрьме, впрочем, было не так уж мрачно, в углах горели воткнутые, как и везде, прямо в землю факелы, и две одетые в длинные балахоны женщины под присмотром того самого человека, которому его поручил Бетлоан, торопливо застилали пол шкурами. Дану пришлось простоять у входа — почти настоящей двери из толстых досок, которая разве что не была подвешена к проему в стене, а просто прикладывалась снаружи и запиралась на засов, железную палку, вставлявшуюся в железные же загогулины, выломать нечего и думать — простоять у входа всего пару минут, пока женщины не закончили работу, бросив под конец у стены несколько шкур с довольно пышным мехом, видимо, вместо постели, и не ушли, правда, тут же вернулись, таща несколько посудин. Назначение той, которую они деликатно задвинули в угол, Дан понял не сразу, кажется, это было нечто вроде ночного горшка, другая, полная воды, предназначалась для умывания, это ему женщины продемонстрировали с большей охотой, а еще в набор входил кувшин с питьевой, надо понимать, водой, не совсем, как обнаружил Дан позднее, натуральной, а очередным отваром или настоем, он сообразил, что туземцы употребляют какие-то растения с той же целью, с какой он использовал дезинфицирующие таблетки.

Когда все успокоилось, женщины удалились, а воины закрыли дверь, оставшийся с Даном человек, которого приставил к нему правитель, коснулся рукой своей груди и сказал:

— Паомес.

И сразу же стал указывать на окружающие предметы и произносить слова, названия, надо полагать, но не подряд, а с паузами, ожидая, пока Дан произнесет ответное. Дан понял, что правитель решил проблему языка самым удобным для начальников образом: поручив разбираться с ней своему подчиненному.

«Беседа» длилась недолго, собственно, Дан удивлялся и тому, как не делавший никаких записей Паомес — если у здешних ребят вообще существовала письменность — запомнил все те десятки слов, которые узнал, сам он сумел удержать в памяти не больше трети и мрачно думал, что особенно продвинуться при подобном подходе к делу он вряд ли в состоянии. Когда Паомес вышел, и дощатую дверь снова приладили на место, Дан осторожно подошел к ней, приложился ухом и прислушался. Без охраны его, конечно, не оставили, правда, непосредственно за дверью никто не стоял, но слышались шаги и время от времени реплики разной длины, наверно, сторожившие его воины, трое, он различил три голоса, переговаривались, чтобы скоротать время. Он уселся в дальнем углу и шепотом позвал:

— Маран!

Тот отозвался немедленно.

— Я тебя слушаю. Только будь осторожен. Бубни под нос, монотонно, будто сам с собой.

— Конечно, конечно, — пробормотал Дан и стал «бубнить», пересказывая Марану то, чего тот не видел, хотя и мог приблизительно представить по тому, что слышал. Маран не прерывал его, только однажды, когда Дан дошел до полученных «воякой» ножей, заметил:

— Местная валюта, надо понимать?

Дан согласился с ним и пошел дальше. Когда он закончил, Маран сказал:

— Ясно. А теперь давай входи в гипноз. Я тебе продиктую словарик.

— Какой словарик? — не понял Дан.

— Который ты только что составил с этим Паомесом, — сказал Маран нетерпеливо.

— Так ты записал?

— Конечно. Не задавай детских вопросов.

Дан покраснел. И правда… А откуда ты знаешь про самогипноз, хотел он спросить, но не спросил, странно было бы, если б за прожитые на Земле добрых два года… хотя, в основном, он и их провел все-таки в космосе… Маран не слышал бы о самогипнозе… Да он наверняка и приемы выучил, не от него, Дана, так от Наи, зачем же жениться на земной женщине, если не перенять от нее то немногое, что Земля может торенцу преподать… Хотя Земля, конечно, может преподать многое, да и женился Маран на Наи отнюдь не в качестве ученика, с почтением взирающего на учительницу… нет уж! Он снова вспомнил все перипетии этой любовной истории, межзвездного романа, как выразился некогда шеф… Да, если Маран брал уроки у Наи, это скорее удивительно, чем закономерно…

Нахлынувшие воспоминания не мешали ему перекладывать шкуры так, чтобы устроить себе ложе поудобнее, потом он растянулся во весь рост на спине и стал расслабляться.

— Через две минуты я буду готов, — сообщил он Марану. — Можешь начинать.

На ночь Паомес оставил его в покое, но утром явился чуть свет, о чем Дану немедленно поведали его хорошо отлаженные биологические часы. Собственно говоря, этого следовало ожидать, при отсутствии искусственного освещения на всю катушку используют естественное, что, помимо прочего, подразумевает подъем с первыми лучами солнца, для совы чистой воды, какой он являлся, сущий ад. Однако делать было нечего, он тихонько тронул «ком», чтобы разбудить Марана, если тот спал, конечно, и вылез из-под шкур. Паомес не торопил его, а прошел в середину помещения, поколдовал с чем-то в потолке над головой, и, к удивлению Дана, в его темницу проник бледный свет, приглядевшись, он увидел крошечное оконце, с которого Паомес снял заслонку. Убедившись, что Дан проснулся, Паомес вышел, дав ему возможность совершить утренний туалет, но через несколько минут вернулся в сопровождении женщины, которая несла глиняное блюдо с холодным мясом и маленькой лепешкой. Значит, злаки тут все же водились? Правда, попробовав, Дан понял, что это даже отдаленно не напоминает пшеницу или рожь, да и с рисом имеет мало общего, но все-таки он ел лепешку, выпеченную из какой-то муки. Он показал Паомесу на блюдо, но тот, покачав головой, дал Дану понять, что уже завтракал, и, пока Дан ел, успел выяснить у него как называются мясо, хлеб, а заодно блюдо, глина и узор, Дан с любопытством думал, насколько хороша может быть память кочевника, сумел ли он запомнить все слова, которые установил накануне, видимо, нет, поскольку принялся снова тыкать пальцем в предметы одежды, стены, пол, потолок и прочее, кое-что называя сам, но частенько ожидая подсказки Дана. Одним словом, повторение — мать учения. Потом он двинулся дальше. Откинув шкуру, лежавшую прямо под окошечком, он вытащил кусок палки и стал чертить на земле. Конечно, то были каракули, нечто типа «носик, ротик, оборотик», которые рисуют дети, но опознать их было несложно, вот «конь» — дыня на шести ножках, еще один, еще, потом он понаставил кучу кривых-косых овалов, должествующих означать вкупе стадо, появились человечки, обычные, потом с мечами и копьями, потом всадники, потом, потом… Потом Паомес встал, похлопал Дана по плечу и ушел.

Дан не стал проверять, на связи ли Маран, а просто сказал:

— Доброе утро.

— Доброе утро, Дан, — отозвался Маран моментально. — Кончился урок?

— Кончился. Записал?

— Само собой. А что там насчет хлеба?

— Есть такой. Правда, на вкус ни с нашим, ни с вашим не схож, но из муки. Наверно, все-таки выращивают… хотя нет, собирают, очень уже маленький был кусочек, тонюсенькая лепешечка с полладони. И это, так сказать, во дворце, у вчерашних и следа его не было. Небось растет в степи, вразброску…

— Может быть.

— А почему же они его не выращивают?

— Не додумались, наверно.

— Разве до этого так трудно додуматься? Это же не руду плавить!

— Все равно. По-моему, самое трудное было додуматься до основных изобретений человечества. Наверняка создать колесо было сложнее, чем компьютер.

— А знаешь, — спохватился Дан, — я вдруг вспомнил… смутно, правда… Когда-то мне попадалась книжка насчет того, что ты называешь основными изобретениями человечества, давно это было, чуть ли не в школе, я о ней напрочь забыл, потому что она показалась мне поверхностной и малоубедительной, но сейчас вдруг всплыло одно место… Кто-то в веке чуть ли не девятнадцатом пытался приобщить некое индейское племя из бразильских, по-моему, джунглей к земледелию, картошку там сажали или батат, ямс, не помню. Но стоило миссионерам отвернуться, как эти индейцы немедленно кидались выкапывать клубни и съедать. Отсюда авторы книги, та была написана позднее, сделали вывод, что есть, так сказать, генетические собиратели, к земледелию неспособные. Может, наши тут генетические кочевники?

— Все возможно, — сказал Маран. — Но мне больше нравится другая гипотеза.

— Насчет «не додумались»?

— Ага. Хорошо бы подкинуть им идею.

— Подкинь, — засмеялся Дан. — Если найдешь, куда.

Маран тоже усмехнулся, но тут же посерьезнел.

— Ладно, хватит болтать, — сказал он сурово. — Давай учиться.

— Сейчас?

— А когда? Чует мое сердце, твой Паомес скоро вернется. В отличие от тебя, лодыря, он наверняка сейчас повторяет урок. Твердит, небось, и твердит.

— А, может, записывает? — предположил Дан.

— Чего ради делать тайну из существования письменности? Умел бы, так прямо там, у тебя, и записывал бы, это же упрощает дело. Нет, до письменности они не доросли. Скорее… Я не удивлюсь, если он использует в качестве помощников людей помоложе, с более гибкой памятью. Вместо блокнота.

— Если додумался. Ладно, приступаю. Через пять минут начинай.

Паомес вернулся не так скоро, как ожидал Дан, но, словно следуя подсказке Марана, пришел не один, а в сопровождении двух мальчиков-подростков. Они скромно сели на пол у стены, но непрестанно лупили глаза на Дана и старательно повторяли вслед за Паомесом слова интера, звонко выговаривая каждый звук. Этим, впрочем, их участие в составлении словаря не ограничилось, ибо Паомес перешел на глаголы. По его знаку мальчики вскакивали и изображали действие за действием: ходили, бегали, говорили, ели, с забавным увлечением пережевывая воображаемые куски мяса, носили предметы, в данном случае, выданные Дану сосуды, и тому подобное. После глаголов настал черед дружбы и вражды, еще чего-то. Они изрядно утомили Дана своим мельтешением, и он с нетерпением ожидал, когда его оставят одного, но не дождался, Паомес дважды хлопнул в ладоши, через несколько минут дверь отодвинули, и появилось сразу несколько женщин с блюдами и горшками. Их расставили прямо на полу, Дан увидел, кроме осточертевшего мяса, нечто, напоминавшее творог, и чуть ли не кусок сыра, были еще два кувшина с темными напитками. Когда женщины ушли, Паомес значительно сказал Дану:

— Вместе… — потом обвел рукой «стол», и Дан закончил за него: — пообедаем.

За едой Паомес пытался чуть ли не разговаривать на интере, отдельные его реплики даже доходили до Дана, в основном, он эксплуатировал узнанные тут же за обедом наречия типа мало-много, хорошо-плохо и вкусно (что касалось последнего, Дан изрядно покривил душой). Он надоел Дану до черта, особенно, когда стал заставлять его отпивать из кувшина, в котором оказался алкоголь, не очень крепкий, но все-таки опьянявший, сам Паомес, во всяком случае, пьянел на глазах. Дану пришлось время от времени подносить горлышко кувшина к губам и изображать, что он делает солидные глотки, а позднее прикидываться нетрезвым. Мальчикам дали поесть, но приложиться к кувшину не позволили. Наконец Паомес, у которого стал слегка заплетаться язык, откланялся. Дан пребывал в полной уверенности, что тот сегодня больше не появится, будет отсыпаться, по крайней мере, до завтрашнего утра, но не прошло и двух часов — Дан только-только успел более-менее уложить в своей стонущей от перегрузки памяти установленные днем слова — как Паомес появился снова, трезвый, как стеклышко, и вполне бодрый. Вошедшие вслед за ним мальчики несли что-то, завернутое в шкуру. Положив свой довольно большой пакет на пол, они развернули его, и взору изумленного Дана предстала целая коллекция разнообразного оружия: мечи, кинжалы, копья, большие и маленькие топоры на длинных ручках, луки, колчаны со стрелами и еще какие-то штуковины, назначения которых он не знал. Нечто среднее между стрелой и копьем, какая-то железная палка… Лежало все это на внутренней поверхности большого плоского щита. Паомес пожелал узнать название каждого предмета в отдельности — Дану пришлось употребить малознакомые ему слова вроде томогавка и даже дротика, хотя он отнюдь не был уверен, что та длинная стрела… а впрочем, какая разница, палку он окрестил дубинкой, а потом Паомес обвел рукой весь арсенал, произнес вслед за Даном и неоднократно повторил:

— Оружие.

Это слово ему, видимо, очень не хотелось забывать, он заставил мальчиков продублировать его несчетное число раз, а потом ребята взяли в руки топорики и стали изображать поединок, один из них «победил», другой был «ранен», затем «убит», далее последовала смена оружия, мальчики рубили, кололи, стреляли… Дан не очень внимательно следил за представлением, обменивался с Паомесом словами и меланхолически думал, что мог бы при желании в два счета обезоружить детишек, оглушить и связать — чем только?.. разрезать шкуры? — всю компанию и завладеть арсеналом. Да, но что дальше? Дверь заперта, за ней стражники, можно постучать, как это делает Паомес, они откроют, но нет, вряд ли, во всяком случае, пока не услышат Паомесов голос или даже пароль, кто знает, что за фразу, всякий раз другую, он произносит, окликая стражников… Ну хорошо, допустим, и их удастся перехитрить и одолеть, а дальше? Полный вооруженных людей «шапито», куча коридорчиков и закоулков, ему неизвестных, если даже найдешь выход, то в «особую зону», охраняемую, как таковой и положено. Плюс куча разнообразного народу — мужчин, женщин, ребятишек — на каждом шагу. Он представил себе всю картину: бежишь, ежеминутно на кого-то натыкаешься, сбиваешь с ног, падаешь сам, катишься по земле, скачешь, кувыркаешься, бьешь морды, врываешься в палатки, опрокидываешь котлы и кувшины, напарываешься на голых женщин, как же без этого, да еще за тобой с воплями гонятся десятки, а то и сотни вооруженных людей… Хорошо для какого-нибудь боевика или, как минимум, авантюрного фильма, где дело ограничивается мордобоем, без трупов, но не для него, супермен из него никакой… И вообще он ненавидел боевики всей душой, всегда, с детства, ни одного не досмотрел до конца, сразу переключался на другую программу, а ведь ему не верили, не так давно, между Эдурой и последним визитом на Торену, в одной старой компании подняли на смех, мол, а что же тебя в Разведку понесло, он пытался объяснить, что понятия у них не из жизни, а из кино, что в Разведке пальба — последнее дело, да не из бластеров, об этом и речи нет, а из станнеров, но ему не верили, а он правда ненавидел, хотя пару раз и самому пришлось действовать в подобном духе, во время истории с телецентром на Торене или когда выручали Марана на Палевой… еще Олбрайт, да… но все равно… Ладно, допустим, что повезет, удерешь, а потом что? Переться сто с лишним километров пешком? Догонят. Разве что украсть коня, а точнее, каота, как шестиногого скакуна именовали на местном языке… Но как его украдешь? Была б еще ночь… Он оборвал цепочку фантазий и подумал с осуждением: а не трусишь ли ты, друг Даниель? Но нет, не надо возводить на себя напраслину, недостатков у него, конечно, воз и маленькая тележка, однако трусом он никогда не был… Скорее уж, его одолевало любопытство, хотелось знать, на кой черт он понадобился этому Бетлоану, какой от него может быть прок предводителю кочевников, воину, скотоводу, кто там он еще есть… Единственное, что из его умений могло пригодиться в схватке, это кун-фу, но как раз о кун-фу Бетлоан не подозревал, да и какое кун-фу верхом на коне…

За этими размышлениями Дан не заметил, как урок, говоря словами Марана, кончился, мальчики собрали свои железки — оружие оказалось-таки не медным или бронзовым, а чуть ли не стальным, и Паомес снова покровительственно похлопал его по плечу. Делегация удалилась, но дверь почему-то оставили полуоткрытой, Дан нетерпеливо ожидавший минуты, когда можно будет переговорить с Мараном, досадливо ходил взад-вперед, и тут снова появился Паомес. Он пропустил в комнату какую-то закутанную фигуру, хитро поглядел на Дана и сказал на интере:

— Женщина. Бери.

И, прежде чем остолбеневший Дан успел промолвить хоть слово, исчез. Фигура приблизилась, остановилась под окошечком и сбросила с себя длинное темное покрывало, накинутое на обычный балахон, это действительно была женщина, довольно молодая, по земным меркам лет тридцати, но тут, конечно, отсчет другой, при первых просмотрах записи Дан недоумевал, все женщины казались ему либо девочками, либо старухами, и он не мог понять, куда же девались прочие, лишь позже до него дошло, что тут стареют быстро, в тридцать они выглядели, как шестидесяти-семидесятилетние на Земле, а уж те, кому на вид было тридцать, наверняка только вышли из детского возраста. Вот как эта… И она была не только молода, но и привлекательна, большеглазая, с приятным округлым личиком, густыми каштановыми волосами, грязноватая, конечно, как они все, но, в конце концов, он и сам три дня не мылся, так что партнерша она ему вполне адекватная… Собственная мысль его смутила. Неужели? Что за свинство, мало того, что человек больше полугода не притрагивался к женщине, ему еще и подносят на блюдечке… Подносят ли? Конечно! Постояв немного, наверно, в ожидании его так и не последовавшей реакции, женщина начала стаскивать через голову балахон, под которым ничего не оказалось, нижнего белья, как и следовало ожидать, тут еще не изобрели. Если это стриптиз, то, надо признать, довольно неуклюжий, подумал Дан машинально. Сначала показались прямые, хотя и чересчур тонкие ноги, узкие бедра… голодом, что ли, ее морили?.. плоский живот… вот это совсем странно, неужели у нее нет детей?.. учитывая, что тут кормили младенцев девочки не старше шекспировской Джульетты… а вот грудь у нее что надо, высокая, упругая… Опомнись, Даниель! Женщина сбросила балахон и стояла теперь, скромно потупившись, но свободно, словно и не голая. Дан не мог оторвать от нее глаз. Она что-то сказала певучим голосом и стала медленно поворачиваться боком, потом спиной, потом опять боком… Показывала свое тело? Какой-то рынок рабов!

— Черт меня побери! — пробормотал Дан. — Что за напасть…

— Награда за примерное поведение? — услышал он чуть насмешливый голос Марана, о котором от потрясения забыл. — Надеюсь, не подарок.

— Подарок? Как так подарок? С ума сошел? Она что, вещь?

— Вещь не вещь, но у народа, который постоянно воюет, должен неизбежно быть дефицит мужчин и избыток женщин. Почему б не подарить? И тебе поощрение, и самим легче. Ладно, не пугайся, я шучу. Скорее, конечно, это разовая акция.

— И что мне делать? — спросил Дан.

Маран помолчал.

— Если я правильно оцениваю ситуацию, — сказал он наконец, — лучше было бы не отказываться. Но с другой стороны… Как ты знаешь, я, в отличие от… — он запнулся, сделал короткую паузу, и Дан понял, что он вспомнил Эдуру, — не считаю это частью работы. Решай сам.

— Но ты…

— Я отключусь.

— Но я… — Дан замолчал. Стоявшая до того без движения и напряженно вслушивавшаяся в его бормотание женщина вдруг сделала шаг вперед и тронула его за руку. Потом тихо заговорила. Дан опознал только несколько отдельных слов, общий смысл до него не дошел, но Маран сказал:

— Я так понимаю, что она предлагает уйти. Раз уж она тебе не нравится. Уйти и прислать другую.

— Другую? — Дан посмотрел на женщину более внимательно, она умолкла, стояла, опустив голову, вид у нее был, словно у побитой собаки, жалкий и покорный. Он смутился. — Другую не надо, — перешел он на язык кочевников. Ты… — он хотел сказать «милая» или «красивая», но понял, что таких понятий в его кратком словаре нет. — Ты хорошая, — произнес он торопливо, — хорошая.

— Свяжемся утром, — бросил Маран, и в эфире наступила тишина… Последнее, впрочем, было, скорее, психологическим эффектом, нежели физическим явлением, он ведь и так ничего постороннего не слышал, даже голоса Эвальда, что, если подумать, странно… И все равно ему стало неуютно, он на секунду забыл о женщине, однако та прижалась к нему, потом подняла руку и недоуменно подергала пуговицу, впервые, наверно, видела. От нее пахло травой, горьковато, но свежо. Дан вздохнул и стал расстегивать рубашку.

Он проснулся от скрежета, с которым отодвигалась обычно в сторону импровизированная дверь, и обнаружил, что лежит в своей пушистой постели один, огляделся, женщина… ночью он выяснил, что ее звали Гениса или Гениза… а может, Гелиса?.. уже поднялась и одетая в свой невыразительный балахон сидела в углу. Увидев вошедшего Паомеса, она торопливо вскочила, и Дан подумал, что сейчас она уйдет, не повернув головы, но она бросила украдкой в его сторону выразительный взгляд, благодарный и тоскливый одновременно. Дан почувствовал нечто вроде нежности, видимо, это отразилось на его лице, потому что Паомес едва заметно усмехнулся.

Уроку на сей раз был придан характер беседы, Паомес храбро разговаривал на интере, мальчики, появившиеся чуть позже с обычным завтраком (увидев мясо, Дан с ностальгической грустью подумал о концентратах из аварийного пайка), подсказывали те слова, которые он не мог вспомнить сам, и он составлял более или менее понятные фразы, правда, до склонений-спряжений дело, естественно, не дошло, глаголы употреблялись в неопределенной форме, а существительные в именительном падеже, но разобраться было можно. Дан отвечал ему, используя как интер, так и местный язык, что Паомеса почему-то удивляло, только потом Дан понял, что его собеседник — видимо, здешний спец по языкам, уверенный в своем превосходстве над прочими… собственно, основания для самодовольства у него бесспорно были, как-никак о гипнозе он понятия не имел, и даже письмена использовать не мог за их отсутствием, но вот говорил же… очевидно, Дана он учил скорее на всякий случай, чем всерьез надеясь, что тот усвоит его уроки. Вначале он, конечно, поинтересовался, откуда Дан родом, и тот долго объяснял, что приехал издалека, из-за гор. Пришлось рисовать горный хребет, который Паомес, кажется, принял за гряду холмов, затем добавлять новые, чтобы довести до сведения визави, что он не из-за ближних гор, а самых что ни на есть дальних. Потом Паомес решил выяснить, кто правит народом Дана, и велики ли сам этот народ и стада, которыми он владеет, Дан назвал первое пришедшее в голову имя, слегка стилизовав его под местное, а о количественной стороне они дискутировали чуть ли не до полудня, рисуя человечков и «лошадей». То есть каотов. Полностью разобраться, каков здешний счет, Дану так и не удалось, добрались только до пяти, дальше шли дополнительные взмахи растопыренной пятерней, однако числа, из этого размахивания складывавшиеся, остались неизвестными (если, конечно, существовали), в итоге обсуждение превратилось в род бахвальства, ибо Паомес, представлявший орду Бетлоана, все добавлял и добавлял человечков, пеших и верховых, к ранее нарисованным, и Дан, поразмыслив, решил от него не отставать, они освободили от шкур и исчеркали большую часть земляного пола, но так ни к чему и не пришли, в конце концов Паомес прекратил дискуссию, как всегда, похлопав Дана по плечу, и объявил, что после обеда его примет Бетлоан. Только когда он вместе со своими живыми записными книжками удалился, Дан получил наконец возможность поговорить с Мараном. О том, что произошло ночью, Маран не обмолвился ни словом, а сказал:

— Кажется, я начинаю понимать, зачем они тебя похитили.

— Зачем? — спросил Дан с любопытством, но Маран по своей вечной привычке предпочел уйти от прямого ответа:

— Сам поймешь. После сеанса. Ты ведь не успел еще усвоить последнюю порцию. Вчерашнюю, я имею в виду. Когда у тебя в голове будет полный словарь, до тебя сразу дойдет. А нет, обменяется мнениями.

Действительно! Дан вспомнил, что вечером они сеанса не провели, из-за Генисы… Скорее, Гелизы? Или Генизы? Он смущенно хмыкнул, но тут же отбросил все мысли, не имевшие прямого отношения к делу.

— Прочти мне весь словарь, хорошо? — попросил он. — Заполню пробелы.

Когда он вышел из гипноза и мысленно перебрал весь лексикон — не так уж мало, три с половиной сотни слов — он и вправду понял.

— А что мне этому Бетлоану отвечать? — спросил он Марана, и тот усмехнулся.

— Принцип прост: ни да, ни нет. Дипломатия.

— Какой из меня дипломат, — сказал Дан недовольно. — Я человек конкретный, ты же меня знаешь.

— Знаю. Если что, я подскажу. Не волнуйся. Я же с тобой, хоть и не во плоти.

— Плоть твоя мне ни к чему, — проворчал Дан. — Вряд ли меня вызовут на поединок, и понадобится секундант. Лучше держи эту плоть подальше. Для сохранности интеллекта.

В абсолютном несоответствии с собственными словами он представил себе очередной вариант спасения, вольно или невольно он прокручивал их в голове без передышки. Блок отремонтирован, астролет взлетает и садится… ведь один взлет у них в запасе все-таки остался, а с посадкой как-нибудь разберутся там, у Новой Глеллы… садится прямо перед «цирком шапито», перепуганные стражники разбегаются кто куда, народ и придворные подают ниц, и Маран вызволяет его из заточения… Ага! А если они не разбегутся и не попадают? Ну хорошо, есть еще станнеры, ну уложат Маран и Эвальд шестнадцать человек — по заряду, поменять обойму целых двадцать секунд, так что больше вряд ли — а дальше? Да и не может Эвальд никого укладывать, он пилот и по уставу не имеет права покидать корабль ни в какой ситуации, кроме гибели или угрозы гибели этого самого корабля, что в общем и целом правильно, да и заставлять его рисковать жизнью Маран не станет, собственно, и не может заставить, Эвальд же не разведчик, хоть и водит машину Разведки… Словом, чушь все это и ерунда. Не нужен ему тут Маран во плоти.

— Маран, ты слышал, что я тебе сказал? — спросил он настойчиво. — Чтобы никаких попыток…

— Слышал, — отозвался Маран насмешливо. — Скажи-ка мне, друг мой Дан, а кто у нас тут командир? Я или ты?

— Ты! — буркнул Дан сердито. — Ты, черт бы тебя побрал!

Бетлоан разглядывал Дана внимательно и долго, словно видел впервые, изучал его высокую, на голову выше любого из туземцев, фигуру, коротко стриженные, по здешним меркам, конечно, волосы и безбородое — хотя за прошедшие дни щеки и подбородок Дана успели покрыться щетиной, лицо, его светло-серые спортивные брюки и рубашку, рабочий костюм или, если угодно, форму разведчика, а точнее, ее часть. Наконец он оторвался от созерцания пленника, неожиданно поднялся со своего «трона» — он принял Дана, сидя на возвышении в том самом зале, где они встретились в первый раз, подошел и остановился в каком-нибудь полуметре от Дана, пристально глядя ему в глаза. Придворные, если их можно так назвать, окружили их, Паомес со своими мальчиками занял место в первом ряду, а рядов образовалось немало, народу было много, целая толпа.

— Говорят, — начал Бетлоан, Дан понимал его напрямую, но, по крайней мере, в начале разговора, не выскакивал, давая Паомесу работать, — будто ты приехал к нам из-за дальних гор. Я хотел бы знать, что тебя привело на наши земли. Тебя и твоих соплеменников.

— Мы просто хотели посмотреть, каков мир за пределами наших владений, — сказал Дан. — Посмотреть и ничего больше. Но по дороге у нас сломалась повозка, и нам пришлось остановиться, чтобы ее починить.

— Вранье! — победоносно заявил стоявший рядом с Бетлоаном противный тип со злыми глазами. — У них нет каотов. Это не повозка, а дом. Они поставили дом на нашей земле.

— У нас не обычная повозка, — возразил Дан. — Она… она… — Он не знал, видели ли туземцы их кораблик в полете, подумал, что вряд ли, поскольку в словаре Паомеса термин «летать» отсутствовал. — Она ездит без каотов.

По толпе присутствующих прокатилась волна смешков и ропота, одних его заявление развеселило, других возмутило. Бетлоан унял их движением руки.

— Мы знаем, что бывают повозки, которые ездят без каотов. Луки, которые стреляют без стрел. Мечи, которые разят на расстоянии, — проговорил он медленно и размеренно.

Дан вытаращил на него глаза. Мечи, которые… Великий Создатель, как сказал бы Маран! Откуда эти полудикари могут знать про луки, стреляющие без стрел, или повозки, способные ездить без коней? Вот так история!

— Могу ли я верить, что вы проникли к нам без враждебных намерений? — сурово спросил Бетлоан, игонорируя его удивление.

Что ему сказать? Дать честное слово? А есть ли у них подобное понятие? Даже если есть, самого-то слова нет…

— Если б у нас были враждебные намерения, разве стали бы мы ездить по вашим землям открыто? — ответил он вопросом на вопрос.

— Вы не ездили открыто, — оборвал его Бетлоан. — Мы обнаружили вас в месте, где нечасто бывают наши воины, у холодного озера высоко в холмах… Неважно. Я склонен тебе верить. И я хочу предложить твоему племени союз. Наши владения далеко друг от друга, нам нечего делить. Если вы поможете нам сейчас, позже мы окажем помощь вам. А ты получишь свободу, если будешь нам полезен.

— Чем же я могу быть вам полезен? — спросил Дан.

— Мне нужно оружие, — сказал Бетлоан негромко, но твердо. — Хорошее оружие. Мне нужны луки, стреляющие без стрел, и мечи, разящие на расстоянии.

— У нас нет ничего такого, — возразил было Дан, но Бетлоан остановил его движением руки.

— Не лги. Разве не ты приехал на повозке, в которую не надо впрягать каотов?

Что ж, определенная логика в его словах есть, подумал Дан. Но не вручать же ему бластер, которого, впрочем, и нет. Ни у него, ни у Марана. А что, кстати, Маран? Он тянул паузу, надеясь, что Маран подкинет какую-нибудь идею, но тот помалкивал, хотел, наверно, посмотреть, как его друг и подчиненный, бестолковый олух, каким он всегда был и, как видно, остался, будет выкарабкиваться из очередной неудобной ситуации, в которую угодил по собственной вине?.. Ну смотри, смотри!..

— Чтобы заключить союз, нужны переговоры, — сказал он не очень решительно.

Бетлоан кивнул.

— Я мог бы отправиться… — он увидел на лице правителя ироническую усмешку и скорректировал уже готовую фразу, вместо «домой» сказал: — к повозке. В сопровождении твоих воинов. И передать твои предложения.

Он сразу представил, как приближается к астролету, пусть и под конвоем, что стоит прямо из люка одним движением станнера этот конвой обезвредить, если даже его самого заденет, не страшно…

— Ты останешься здесь, — прервал Бетлоан его грезы. — К повозке отправятся мои посланные.

— Мои товарищи могут им не поверить. Если меня с посланными не будет, они решат, что я убит, — возразил Дан, но у правителя все было продумано.

— Поверят. Ты передашь моим воинам… — его взгляд остановился на телекамере, — хотя бы этот амулет. Ну и несколько слов, которые убедят твоих товарищей, что ты жив и ждешь их решения.

Он умолк, вопросительно глядя на Дана. И тут наконец объявился Маран.

— Скажи, что тебе надо подумать, — велел он.

Невелика премудрость! Дан надеялся на большее, но поскольку ему и самому ничего особенно умного в голову не приходило… Собственно, в подобных ситуациях действительно вернее всего не рубить сплеча…

— Я должен обдумать твои слова, — заявил он торжественно. — Мне нужно время.

— Хорошо, — согласился Бетлоан. — Думай. Даю тебе… — он помедлил, — день. Иди.

Дан был уже у выхода, когда Бетлоан вдруг остановил его вопросом:

— А в ваших краях все ездят на подобных повозках? — поинтересовался он небрежно. — Или есть и обычные, в которые надо впрягать каотов?

Дан открыл уже рот, намереваясь сообщить, что в их передовой стране давно и думать забыли о каотах, но Маран помешал ему.

— Скажи, что и есть и обычные, — шепнул он.

Дан удивился, но сказал, что ему велели, и вышел вслед за воинами, ранее сопровождавшими его сюда. Почему бы?..

— Он хотел прояснить твой социальный статус, — ответил Маран на его невысказанный вопрос. — Если там у всех такие повозки, значит, ты рядовой член общества, и неизвестно, озаботит ли кого-либо твоя судьба. А если нет…

— Понятно, — буркнул Дан, забыв об осторожности, но никто не обратил внимания на его реплику.

— Ну и что теперь? — ворчливо спросил он, плюхаясь на свое меховое ложе.

— Теперь? — Маран помолчал. — Твои предложения? — осведомился он после довольно длинной паузы.

— Какие у меня могут быть предложения! Мое дело маленькое. Я объявляю Бетлоану о своем согласии, он присылает к тебе депутацию, вооруженную моей телекамерой…

— Почему телекамерой?

— Потому что он принял ее за амулет, который вкупе с неким паролем докажет вам, что я жив.

— Понятно. Итак?

— Он присылает депутацию, ты ее охмуряешь и отправляешься восвояси. Остальное твоя забота… Хотя… Послушай, а что если они замышляют овладеть повозкой… то есть, тьфу, астролетом, и переговоры — лишь отвлекающий маневр? Выманят вас с Эвальдом наружу и пристрелят из луков.

— Не исключено, — отозвался Маран. — Хотя маловероятно. Если б они собирались с нами расправиться, это было бы проще сделать до нападения на тебя, теперь мы начеку, они должны это понимать. Собственно, каковы их намерения — значения не имеет, не согласиться ты в любом случае не можешь, иначе тебя просто-напросто убьют.

— Если это единственная альтернатива тому, чтобы вооружить дикарей бластерами, я готов, — заявил Дан торжественно.

— История оценит твою самоотверженность, — усмехнулся Маран, — но надеюсь, что до этого не дойдет. — В любом случае, имей в виду…

— Не валяй дурака! Тебе что, жизнь надоела?

— Ну не то чтоб совсем, но… Почему это ты можешь быть самоотверженным, а я нет? Чем я хуже?

— Ничем, — сказал Маран серьезно. — Ты лучше. Да и моя самоотверженность изрядно поувяла. С тех пор, как появилась Наи, я трясусь над своей жизнью так, словно она не моя, а жизнь Микеланджело или Шекспира. Ладно, Дан. Мне надо обдумать ситуацию. С учетом сегодняшней аудиенции.

— Хочешь сказать, что мне пора заткнуться?

— Зачем же так грубо? Отдыхай. Повторяй словарь, рисуй на песке картинки, занимайся любовью. Если предложат.

Дан удивился тому, что Маран затронул в разговоре вторую сферу… он невольно улыбнулся собственной формулировке, это случалось не впервые, с некоторых пор он и сам и даже про себя деликатно именовал все, что касалось секса, на бакнианский манер… О второй сфере Маран никогда не заговаривал, не имея на то веских оснований, стало быть, какая-то задняя мысль… Интересно, какая?

— Ну если они снова приведут Генису… — начал он, чтобы поддержать разговор.

— Лучше б другую, — сказал Маран без запинки.

— Почему? — удивился Дан.

— Потому.

— А именно? Объяснись.

Маран вздохнул.

— Я полагаю, ты не преминул продемонстрировать свои благоприобретенные навыки?

— Естественно.

— Вот. Понимаешь теперь?

— Ничего не понимаю. Говори толком.

Маран снова вздохнул.

— Олинию помнишь?

— Ну?

— Меня до сих пор мучает совесть. Я не привык быть предметом нежных чувств, Дан. Я имею в виду, таких, на которые не могу ответить. Сам знаешь, у бакнианских женщин своего рода иммунитет, они не будут терять голову из-за того, что их ублажили по полной программе.

— А Лана? — спросил Дан.

— Лана была исключением. И тем не менее, она все понимала. Она ведь тоже была бакнианкой. Она знала, что по большому счету у нас с ней ничего получиться не может. Там все было без обмана. Но женщины из внешнего мира незнакомы с подоплекой нашей второй культуры и неспособны осознать наши мотивы… я говорю, наши, подразумевая в данном случае и тебя, ты ведь уже тоже погрузился с головой во все эти бакнианские материи… Словом… Не создавай эмоциональных связей. Не строй отношений, который могут быть причиной долгих страданий. Я уже не говорю о том, что ты и сам человек влюбчивый, но это ладно, вернемся домой, и все образуется.

— Тебе легко говорить, — сказал Дан недовольно. — А я не могу, как ты, сегодня одна, завтра другая, послезавтра… — он замолчал, вдруг поняв, что дело обстоит не совсем так… Ничего себе! — Маран! — сказал он сурово. — Почему ты меня не предупредил?

— Насчет?..

— Насчет того, что кевзэ подтачивает или переиначивает… нет, переворачивает все установки!

— Ты имеешь в виду свою моногамность?

— Да. Если от нее что-то осталось.

— Господи, Дан! Ты же знал, что кевзэ это материальная основа полигамии. О чем еще я должен был тебя предупреждать?

— Я считал, что речь о возможностях, а не… о желаниях.

— А! Это пройдет. Просто этап такой.

— Ну а если, допустим, Паомес опять ее приведет? Тогда что делать? Отказаться?

— Да я не к тому! Решай сам. Я просто хотел, чтобы ты все обдумал и выбрал наиболее адекватную линию поведения. С учетом тех установок, к которым ты приобщился с моей помощью, оказавшись тем самым в моей зоне ответственности. Ладно, все.

С этими словами Маран умолк, и Дан стал обдумывать, как ему себя вести, если Паомес приведет-таки Генису… В моей зоне ответственности! Ну и формулировочки у него… Хотя, конечно… Он почему-то вспомнил Дину Расти, как она пыталась после ареста Лея покончить с собой, и чего стоило вернуть ее к более-менее полноценной жизни… Впрочем, это совсем другая история, с Олинией ведь ничего страшного не случилось, наоборот, душа зашевелилась, что тут плохого, даже для нее самой, а для ее окружения вообще подарок судьбы. У этого Марана просто какая-то гипертрофированная совесть… К тому же Маран это другая категория, с ним и на словах себя сравнивать смешно, неизвестно, сколько еще понадобится времени, чтобы хоть в первом приближении освоить те премудрости, с которыми он познакомился в восемнадцать лет. Если это вообще получится, иногда Дану казалось, что у них и тут есть генетическое отличие, совсем малюсенькое, ничтожное, но все же неодолимое…

Конец ознакомительного фрагмента.