Сердце кошмара

Глеб Сергеевич Дьяконов, 2021

Безумие и ужас. Древний город, священные улицы которого пропахли тяжелым и приторным запахом железа… Детектив, бредущий по дороге в мрак. В самое сердце кошмара города, где по дорогам, шелестя своими ободранными одеждами, несется смерть…Содержит нецензурную брань.

Глава 1 Город

I

Осень.

Пора перемен. Время, когда природа, устав от летней суеты, медленно застывает и уходит на покой. Когда все вокруг умирает и оставляет после себя лишь могилы, покрытые желтеющими листьями, стебли которых медленно гниют у основания.

Грустное и печальное время.

Асмер всегда любил осень. Любил, не обращая внимания на тоску, которую навеивал кричащий во все горло упадок жизни. Любил за красоту и невероятно острое ощущение перемен.

Бывало, он долго гулял в парках и скверах, слушая приятный хруст листьев под ногами и наблюдая за золотисто-зелеными хороводами в воздухе. В такие моменты Асмер чувствовал умиротворение и спокойствие, смешанное, однако, с досадой. С обидой на людей, что сметали листья, последние отголоски лета, с дорог и аллей. Он совсем не понимал, зачем и кому надо лишать мир ярких, пестрящих золотом, бронзой и красным железом красок природы. Поэтому и пытался насладиться каждым моментом, каждым неаккуратным мазком картины, с которой небрежные реставраторы постепенно стирают цвета.

Асмер вздохнул.

Медленно ржавеющая бронза листьев за окном шелестела под дуновением набирающего силу ветра. Деревья кренились и сгибались, издавая едва слышимый треск и хруст сухого дерева.

— Скоро будет гроза… — прошептал он, чувствуя духоту и чуть различимый запах озона. — Будет гроза…

Асмер отвел взгляд от полуоткрытого окна и с досадой посмотрел на черные, шитые серебристыми нитками папки, кипы которых почти полностью завалили стол. Без интереса взял одну в руки, так же без интереса повертел ее в руках, а затем отбросил обратно.

Он чувствовал усталость, чувствовал, как ломит спину, как мышцы и кости требуют сменить положение. Ощущал, как внимание и мысли рассеиваются, улетают куда-то прочь. Асмер чувствовал, что хочет чего-то, однако, не мог понять, чего конкретно.

Возможно, выйти на улицу и подышать приторно-сладким воздухом осени. Просто прогуляться по листовым коврам аллей, мертвеющую красоту которых еще не успели смести своими метлами дворники. Возможно, он хотел вновь, как раньше сорваться из участка на место убийства, пропахшее запахом крови, металлическим пеплом, оседающим на губах и языке.

Возможно, он хотел именно этого.

Только папки, лежащие на столе, думали совсем по-другому. Каждая из них ждала, что старший детектив полиции Атифиса возьмет ее в руки и обратит внимание на буквы, аккуратно напечатанные на страницах. Каждая из них ревниво посматривала на него своей черной, бархатной обложкой, в надежде, что история, скрывающаяся за ней, переберется с бумаги в разум сидящего перед ними человека. И там в его голове смешается с сотней подобных ей ужасных рассказов об ужасных деяниях людей.

Асмер не мог убежать от этого. Наверное, хотел бы, но не мог.

Он слишком глубоко попал в эту трясину. Слишком долго просидел в теплом уютном кабинете, что практически забыл, каково это — видеть смерть своими глазами. Впрочем, ее образы до сих пор всплывали в голове, мимолетно, скоротечно и практически неуловимо. А еще Асмер боялся. Страшился того, что за годыпросиживания в кабинете, занимаясь бумагами и контролем работы подчиненных, он растерял все навыки и умения полевой работы. И неизвестность, боязнь неудачи и бесполезности, пугала, наверное, больше всего. Она и мешала плюнуть на эти горы папок, дел, что надо было собрать и привести в порядок, и с глазу на глаз встретиться с ужасами Атифиса.

Асмер откинулся в кресле. За окном бушевал ветер, стекла окон дребезжали от его порывов, казалось, подуй он сильнее, все разлетится острыми осколками. Но старший детектив об этом не волновался, его мысли витали совсем в другом месте, а никак не в этом небольшом, но уютном кабинете, заваленном различного рода бумагами. Асмер прокручивал в голове последние случаи убийств и показания виновных, пытаясь найти им причину. Искал оправдания зверским поступкам убийц, не желая списывать все на пресловутую человеческую природу. Для него было легче думать, что город пронзает болезнь, заставляющая хороших когда-то людей, делать настолько ужасные вещи.

Зазвонил телефон. Детектив дернулся от неожиданности, а все его мысли вмиг заползли куда-то вглубь разума, оставив в нем звенящую, пугающую пустоту. Асмер поднял трубку и услышал резкий, неприятный и недовольный голос комиссара:

— Амуннсен, Улица пророка Иекорилла, 42. Срочно поднимай задницу и тащи ее сюда.

— А что случи… — Асмер не успел договорить, как в трубке раздался громкий щелчок, и зазвучали гудки.

***

Ветер нисколько не успокоился за те несколько секунд, что Асмер надевал плащ. Деревья гнулись от его дуновений к земле, словно резиновые игрушки, а кровля крыш гремела и угрожающе колыхалась, словно, подхваченная восходящими потоками, в любой момент может сорваться и отправится в полет. Впереди, сверкая растрепанной ветром белоснежной гривой и с трудом переставляя ноги под порывами, тянул за собой повозку гнедой жеребец.

— Эй, извозчик, постой, — крикнул детектив, с трудом перекрикивая дуновения ветра и треск деревьев. Из-за деревянной стенки кареты выглянуло морщинистое лицо старика. Он выглядел изможденным, а полностью седые длинные волосы на голове извозчика, островками растущие из покрытой проплешеннами головы, странным образом не поддавались ветру.

— Тпру! — крикнул извозчик и потянул на себя вожжи.

Детектив, еле держась на ногах и придерживая шляпу руками, заковылял к повозке, внутри которой можно было скрыться от порывов ветра. Когда он, наконец, с трудом открыл дверь и забрался внутрь, ветер еще усилился, и теперь, казалось, мог перевернуть и лошадь, а также деревянную и не очень устойчивую конструкцию.

— Ну и погодка! — проворчал старик. Морщины на его лице на мгновение разгладились. — В такое ненастье по уму надобно дома сидеть, не думаете, ваше благородие?..

— Думаю, так оно и есть, — кивнул Асмер.

— Пошла! — крикнул извозчик, взмахнув поводьями. Повозка скрепя колесами, тронулась с места.

Асмер назвал адрес и откинулся на спинку сиденья, поплотнее укутался в плащ. Осенний ветер неприятно задувал в одежду, с легкостью проходя сквозь трещины между досками повозки, которая спустя десять минут движения остановилась.

— Так быстро? — Асмер удивленно выглянул в окно, а затем понял, что ошибся.

— Попали в затор… — озвучил его мысли извозчик.

Впереди на многие метры виднелись деревянные крыши открытых, а также обнаженные сиденья и заполненные таварами коробы повозок и возов. Ложади и мулы запреженные в них, недовольно ржали, склонив головы по ветру, а извозчики, погоняющие их кнутами, казалось, совсем не замечали, что их повозки и кареты слегка кренятся при каждом дуновении ветра. Обращали внимание лишь на знакомых товарищей по цеху, кричащих им приветствия, смешанные руганью досады на застывшие дороги. Асмер их понимал: для извозчиков и транспорнтых компаний была важна каждая секунда, ведь их выручка напрямую зависела от количества доставленных пассажиров и товаров.

Асмер вздрогнул. Он не заметил, как повозки впереди тихо заскрипели колесами, как в почти полной тишине зацокали копыта. Через несколько метров выяснилась и причина затора: на дороге лежал трамвай, сошедший с рельс. Возле него, недалеко от лобового стекла лежало тело его водителя, искореженное и переломанное, а над трупом, жадно гаркая, кружились голодные, жаждущие плоти птицы. При виде них детектива передернуло. Трамвай находился с правой стороны дороги, так что, окруженный полицейской лентой, он занимал чуть больше ее половины поэтому дорога, перегруженная повозками, застыла без движения.

— Да уж, ну и разворотило эту консервную банку, — заговорил везший Асмера извозчик, задумчиво глядя на искореженную обшивку трамвая. — Никогда мне не нравились эти штуки, уж больно какие-то неправильные.

— Раньше мне тоже так казалось, но теперь… Теперь я дума, что все это более чем естественно. Прогресс, эволюция… Развитие… Таковы законы нашего мира — либо стоишь на месте и постепенно умираешь, либо движешься вперед и живешь. И каждый сам для себя определяет, как сосуществовать с ними.

— Красиво говорите, — сказал старик, потянув за поводья, — но, думаю, когда голубое и ясное небо затянет черная дымка пепла, вряд ли этот ваш хваленый прогресс принесет счастье в наш мир, которому станет нечем дышать от копоти и газа. По мне, так лучше уж умереть под чистым небом, а перед этим сделать глубокий вздох чистого воздуха.

Асмер промолчал. Он лишь молча взглянул на извозчика, а затем повернул голову к окну, в сторону дымящих за водной гладью труб фабрик и заводов, над которыми клубились плотные тучи смога, завесой отделяющие землю от неба.

Старик был в чем-то прав. Менялось все слишком быстро.

А началось это относительно недавно — когда церковь Разума, впервые за столетия открыла двери своего собора и показала людям чудо — универсальную энергию, что может осветить самую темную ночь. Через несколько месяцев в каждом доме, на каждой улице горел электрический свет, не такой теплый, как свет пламени свечи или камина, но гораздо более дешёвый и долговечный. Затем улицы покрыла сеть трамвайных путей. Трамваи были более доступны, да и менее затратны для широких масс, нежели повозки и кареты. И это, само собой, не очень нравилось компаниям извозчикам, которых постепенно вытесняли с дорог.

Да и все эти блага не могли взяться из ниоткуда. Поэтому вскоре в районе Атифиса под названием дымовой Квартал выросли трубы заводов, из жерл которых заструились густые и плотные клубы чёрного дыма. А люди, что потеряли работу из-за церкви Разума, пошли работать на фабрики, утопая во мгле ядовитых испарений, медленно убивающей их. И далеко не все с энтузиазмом относились к происходящему в их городе.

Недовольство, царящее в народе, вроде бы росло, набухало, но не могло никуда излиться, а люди ограничивались лишь обсуждением того, что им не нравится в кабаках или за бутылками мутно-белой жидкости, от которой все проблемы отходили куда-то на второй план, начинали казаться не такими уж и важными.

Как грустно бы от этого не было, но все постепенно меняется. В плохую или хорошую сторону — без этого никуда. И зеленые луга рано или поздно превратятся в каменную долину без единого цветка.

— Такова суть людей, — тихо сказал он, — суть интеллекта, которым они одарены. Ведь, так или иначе, человечество никогда не будет довольствоваться тем, что имеет. Будет пытаться подчинить себе даже то, что подчиняться не может. И даже, если ничего не выйдет, оно найдет способ заключить союз, а затем подло придаст, вогнав нож в спину, чтобы в полной мере заполучит ресурсы мира.

Асмер дернулся и подумал:

— Ты себе противоречишь…Пытаешься оправдать все человеческой природой, но почему тогда отказываешься признать, что это люди виноваты в тех ужасных убийствах, почему пытаешься оправдать их какой-то выдуманной болезнью? Или тогда может и эти заводы, выженная земля рядом с ними — тоже лишь людской недуг?

— Не знаю, — подумал он. — Может и так, а может люди и действительно ужасны.

— Чтоб тебя, — выругался ивозчик, — Вечно в Старом городе не протолкнуться.

От участка до адреса, названного комиссаром, было совсем не далеко, однако дорога заняла у Асмера около часа, даром, что оба этих места находились в одном районе. Старый Город был именно тем, с чего начался Атифис, был его началом, завязкой многотысячной истории. Поэтому вся роскошь и богатство древнего города были сосредоточены там, в особенности на верхнем ярусе старого Города, великолепие которого было дано узреть далеко не каждому. Именно там находились резиденции бургомистра, понтификов великих Церквей, а также мэрия и городской совет. Асмер жил и работал на нижнем ярусе, и выше него он давненько не забирался, но теперь, проезжая по чистым, мощеным камнем улицам, мимо домов из красного и черного кирпича, парков и соборных площадей с живыми изгородями и статуями, он вспомнил почему. Старый Атифис был ему ненавистен. Он казался ему лощенным, вылизанным, неестественным, лишенным настоящей жизни.

Впрочем, любой другой человек вряд ли бы согласился с Асмером.

Старый город бурлил, пестрил жизнью, кипел ей, как водная гладь во время нереста. И жизнь была разнообразна. С одной стороны — прогуливающиеся по мостовым знать и богачи в идеальных одеждах, без единой пылинки, дамочки в дорогих платьях с дорогими питомцами, а также церковные служащие в пестрых робах. С другой стороны, нищие в лохмотьях, бедняки в порванной обуви, а также простые рабочие в серых, ничем не примечательных костюмах, бредущие в церковь, чтобы попросить у своего бога лучшей доли, нежели загибаться на убивающих их заводах и фабриках. Асмер даже не знал, от кого его больше тошнило. От тех, кто живет одной ногой в могиле, веря, что их судьба предопределена высшим существом, или все-таки от тех те, кто давно начал подниматься по социальной лестнице, вымостив себе ступени из черепов первых. Асмер видел, как пришельцы из мира, находящегося за границами старого Атифиса, склонив головы, идут по улицам под презрительными и насмешливыми взглядами местных жителей. И не чувствовал ничего: ни жалости к первым, ни презрения ко вторым. Асмеру вдруг захотелось курить.

— У вас не будет закурить? — обратился он к извозчику и подумал:

— Я же давно бросил.

— Держите-с, — дружелюбно произнес тот и протянул обтянутый кожей портсигар, сделанный довольно искуссно.

— Дорогая вещь, — подумал Асмер, а затем в слух: — Благодарю.

Он достал одну сигарету и спички. Чиркнул одной, а затем поднес крохотный огонек к лицу. Затянул позолоченные шнурки и вернул кисет владельцу, вновь поблагодарив его. В повозке запало табаком, а кончик сигареты тихо заскрипел в такт затяжке. Едкий дым наполнил легкие и Асмер почувствовал, как голова стала тяжелой, словно кто-то напихал туда ваты.

Почему комиссар вызвал его?

— Видимо в этот раз что-то серьезное, — подумал он, выдыхая дым. — Интересно что…

За небольшим парком показалась двускатная крыша полукруглого дома. Его черный кирпич был обрамлен серебристыми виноградными лозами, обвивающими фасад дома своими металлическими стеблями. Позади мощенной камнем площадки, на которой стояли полицейские и кареты медиков, красовался сад, через который проходила небольшая аллейка, закрытая от солнечного света кронами раскидистых, узловатых деревьев. Когда они подъехали ближе, Асмер заметил декоративный куст в форме свернувшейся спиралью змеи, окруженный цветами с кроваво-красными лепестками, а извозчик коротко сказал:

— Вот и приехали… Красивый дом, однако. Жаль, что в таком месте произошло нечто ужасное… Не зря же тут столько полиции, как думаете?

Асмер молча протянул ему деньги, кивнул и направился к дому.

У входа, на живописной веранде с колоннами, обвитыми металлическими змеями, стояло двое полицейских. Ветер утих, облака разошлись, обнажив голубое небо и желтый диск светила. Собирающаяся гроза отступила. Стало жарковато, и Асмеру пришлось снять плащ и взять его в руки. Он кивнул караульным, мысленно выразив им соболезнования, глядя на то, как те морщились и обливались потом, хоть и стояли под крышей крыльца.

В тот самый момент, когда Асмер потянул руку к ручке, дверь распахнулась, и из нее вылетел молодой полицейский. По его зеленовато-белому лицу и дрожащим рукам сразу стало понятно, что там, за стенами дома случилось убийство, и, по всей видимости, довольно кровавое, раз вывела из строя детектива, зеленого, но детектива.

— Йокин, ты чего?

Парень ничего не ответил, лишь пронесся мимо своего начальника в сторону деревьев и скрылся за кустами. Асмер явно расслышал, как тот избавляется от обеда.

— Ничего… Со временем привыкнешь, — подумал он, обернувшись. — Все привыкают.

В доме было довольно людно. Весь первый этаж был заполнен полицейскими. Они рыскали по комнатам, переворачивая мебель и потроша шкафы. Ничего примечательного, обычный обыск, но Асмера настораживали тревожные перешептывания, и взволнованные взгляды, обращенные к нему.

— Где комиссар? — Асмер спросил рыжебородого детектива, который рылся в платяном шкафу в гостиной. В тот момент, когда Асмер обратился к нему, детектив достал оттуда красное церковное платье.

— На втором этаже, — хрипло ответил тот, отбросив робу в сторону, а затем продолжил увлечено изучать наряды хозяев дома. Бесцеремонно шарился по карманам. Вот, его лицо украсила улыбка, в пальцах сверкнуло серебрянное кольцо, и тут же пропало в кармане брюк полицейского.

Асмер этого не видел. В последнее время он на многое закрывал глаза, наверное, от безразличия. Асмер давно привык, что большинство его сослуживцев не были чисты на руку. Взятки и вымогательство стали обыденностью в системе. Лишь комиссар пытался бороться с этим, однако и он не мог справиться с людской жадностью.

Выше по лестнице полицейских и детективов не было, и на этом контрасте с первым этажом, второй казался каким-то мертвым.

— Полиция Атифиса сама в состоянии проводить расследование, и лучше вам не испытывать мое терпение, иначе тут станет на два трупа больше, — раздался на весь этаж недовольный голос.

Нотки пренебрежения и презрения, с легкостью читаемые в его звучании, дали Асмеру ясно понять, какая картина его ждет. И он не ошибся.

Дальше по коридору, возле одной из дверей, недовольно размахивая руками и яростно брызжа слюной, стоял комиссар. Перед ним, ошарашенно вылупив глаза, топтались на месте двое мужчин, одетых в церковные одежды.

— Да как вы смеете, комиссар, угрожать представителям великих Церквей! — взвизгнул человек в красной мантии со змеем. Он уже видел такую на первом этаже, когда полицейский достал ее из шкафа. Картина начинала проясняться: теперь было более или менее понятно, что тут делают церковные служащие. И от понимания этого по спине Асмера пробежали едвазаметные мурашки.

— Если вы думаете, что это просто так сойдет вам с рук, то вы глубоко ошибаетесь, — добавил мужчина в белой мантии со звездой на спине. — Погодите, вот бургомистр узнает о ваших угрозах…

— А кто вам угрожал? — спросил комиссар и, заметив Асмера, добавил: — О, а вот и старший детектив. Скажи, ты слышал, чтобы я говорил что-то такое?

— Не припомню такого, — ответил Асмер, подходя ближе. — А что, вообще происходит?

— Да собственно-то ничего, — ответил комиссар. — Просто эти милые господа решили, что полиция не справляется со своей работой. Кстати о ней… Думаю, вам уже пора, у нас тут вообще-то убийство. Так что, будьте так любезны — катитесь нахрен.

Тот, что был одет в красное церковное платье, побагровел о возмущения и стал одного цвета со своей одеждой.

— Это еще не конец, — недовольно произнес он, взмахнув мантией и отвернувшись.

— Да да, — махнул рукой комиссар в след удаляющимся церковникам. — Что-то ты долго, Асмер.

— Пробки, как всегда. Что они хотели?

— За этой дверь труп крупной шишки в церкви Крови. Ради него они и пришли сюда. Видите ли, полиция должна отдать им дело, ведь смерть церковного служащего — угроза Церквям. Хрен бы их побрал, сучьи святоши, — комиссар рассмеялся, протягивая Асмеру медицинские перчатки. — А, главное, ты видел, какие дружные? Прямо гребанные лучшие друзья. Будь моя воля, пристрелил бы придурков на месте. Вижу, что уже горишь желанием узнать, зачем я вызвал тебе. Не стану тешить твое любопытство. Пойдем, бьюсь об заклад, ты такого еще не видел.

Комиссар потянул за ручку. Из увеличивающейся щели между дверью и стеной сочился карминовый свет. Асмер вопросительно взглянул на комиссара, но тот лишь кивнул головой и указал ему на багрово-красный дверной проем.

II

Асмер зашел в комнату и попал в кошмар наяву, в один из тех ужасных снов, что снились ему первые годы работы в полиции. Тогда он почти каждую ночь видел ожившие трупы убитых людей. Изуродованные и покалеченные, они часто приходили к нему ночью, что-то говоря на своем мертвом языке.

Затем кошмары прекратились. Асмер избавился от них после одного из вызовов, когда случайные прохожие нашли в одном из парков Атифиса обгоревшее тело трехлетнего ребенка. Тогда оказалось, что за этим стояла целая секта, приносившая в жертву маленьких детей. Асмер нашел их спустя два дня бессонных поисков, а то, что он увидел в “храме” сектантов, что-то в нем сломалось, словно какая-то ниточка внутри оборвалась. Те маленькие, искореженные и изуродованные трупы несчастных деток еще долго стояли у него перед глазами.

Когда у их предводителя, в лице которого читалась лишь слепая, безумная преданность своей вере, на запястье захлопнулись наручники, он упал на колени и, разрывая голосовые связки, проорал «ОН ПОМИЛУЕТ НАС! ОН УСЛЫШИТ! ВЕЛИКИЙ БЕЗЛИКИЙ СПАСЕТ НАС ОТ ОКОВ ЭТОГО МИРА». Он орал это до тех самых пор, пока Асмер ударом по голове не лишил его сознания. После увиденных им распятых и прибитых к доскам детей, Асмер уже не мог сдерживаться. Он все бил и бил обмякшего сектанта, голова которого превратилась в кровавое месиво, пока его не оттащили товарищи.

Следующие несколько ночей Асмер не спал, боялся, что увидит во сне изуродованных детей или убитого им сектанта. Но, когда все же уснул, кошмары так и не пришли, и с тех пор, подобные сны перестали ему сниться, словно какой-то внутренний передатчик, наконец, настроился на частоту ужасов Атифиса, перестал конфликтовать с ней.

***

Однако сейчас перед ним был не кошмар. Это была ужасная реальность, и такого, Асмер мог поклясться, он еще не видел. Когда дверь только открылась, он подумал, что это заходящее солнце своими мягкими лучами освещает комнату багровым светом. Правда, поймал себя на мысли, что для заката еще слишком рано. Солнце стояло высоко, да и вряд ли смогло бы пробиться через плотные шторы.

Это была спальня, довольно большая и хорошо обставленная. По левую стену стояла огромная двуспальная кровать с золотым тиснением и резьбой в изголовье, а по правую — стол с большим зеркалом и множеством тюбиков косметических средств, платяной шкаф и два кресла. Комната могла показаться уютной, если бы не одно но.

Она была сплошь залита кровью. Багровая, загустевшая жидкость неровным слоем покрывала каждый миллиметр стен, потолка, пола и мебели, бугрилась и шла волнами, походя на рельефную карту. Создавалось ощущение, что неопытному маляру поручили покрасить стены, но он переборщил с краской.

Асмер застыл, рассматривая спальню, и ни одна морщинка на его лице не дрогнула, когда он рассматривал стены, но, вот взгляд детектива упал на середину комнаты под потолком, там, где висела хрустальная люстра, почему-то абсолютно чистая, и губы его невольно скривились. На мясницком крюке, привязанном к люстре, висела голова мужчины. Белая, вздувшаяся от многочисленных кровоподтеков, ссадин и синяков восковая маска ужаса — лицо смерти, лицо мертвеца. Два выпученных, налитых кровью глаза и неаккуратные обрывки из кожи, костей и мяса вместо шеи. Капли крови, крупными гроздями орошающие обрубок плоти, собирающиеся в складках, лоскутов кожи и с глухим стуком падающие на пол. Асмер видел, как очередная капля растет, как кровь скапливается на куске мяса, а затем падает вниз, медленно ударяется о пол и взрывается крохотным фейерверком.

— Асмер, — откуда-то издалека он услышал голос комиссара, но не предал ему значения: глухой стук капель о пол почти полностью заглушил его.

Кто-то потряс его за плечо. Асмер встряхнулся. Слева от него стоял комиссар.

— Да…Да… — задумчиво пробубнил Асмер. — Я что-то…

— Убитого звали Арне Кристенсен, 32 года, викарий церкви Крови, — произнес комиссар.

— Семья, дети? — Асмер постепенно приходил в себя.

— Жена и две дочери, местонахождение неизвестно. Мы уже объявили их в розыск.

Асмер подошел к столу, где под слоем крови виднелись очертания рамок с фотографиями. Он взял одну из них в руки. Стекло было заляпано кровью, и Асмер, сняв грязные перчатки, аккуратно вытащил из рамки снимок. В его центре, широко улыбаясь, стоял мужчина в светлом костюме и обнимал жену в легком голубом платье, а две девочки близняшки в белых сарафанах обнимали родителей с двух сторон. Все они улыбались и выглядели счастливыми. Сзади них, за деревьями виднелось здание собора со спиралью обвивающим его каменным змеем.

Детектив еще взглянул на фото мужчины. Сходство виднелось. Это была определенно голова викария, хотя под мертвенно-бледной, синеватой маской и вздувшимися венами на лице, это было, оконечно не так очевидно. Впрочем, Асмер имел за плечами подобный опыт и мог примерно представить, как выглядел труп до своей смерти. Он отложил фотографию в пакет для улик, и подойдя к середине комнаты, присел на пол.

С головы несчастного Арне Кристенсена все также капала кровь, но звук падения капель теперь, когда голова Асмера прояснилась, казался не глухим, а, наоборот, звонким, словно они падали не на паркет, а на металл. Асмер присмотрелся, и, действительно, там, где капли ударялись о пол, под слоем крови, виднелось что-то темное и круглое. Он подошел ближе и рукой в перчатке расчистил это место на полу.

— Есть мысли какие-то? — наблюдая за ним, спросил комиссар.

Там лежал темно бронзовый медальон с каким-то непонятным рисунком, который из-за прилипшей крови было сложно рассмотреть. Асмер попытался стереть ее пальцем, но ему это не удалось. Тогда он тоже, как и фотографию, поместил медальон в пакет для улик и передал комиссару.

— Синий язык, выпученные глаза, бледное лицо… Даже не знаю, я бы мог предположить, что его задушили… Трудно что-то сказать, надо сначала установить, когда наступила смерть — до или после обезглавливания. Да и я, сам знаешь, далеко не Брестон, так что давай подеждем, что скажет он…

— Все же есть тут кое-что странное…

Асмер посмотрел на свои запачканные кровью туфли, а затем на следы, которые остались от его обуви на полу.

— Скажи мне…Кто-то заходил сюда до нас тобой?

— Нет, никто, даже криминалистов не пускал, — ответил комиссар.

— А Йокин? Чего он такой зеленый?

— Он приехал на вызов, служанка вызвала. Так что он был первым, кто все это увидел, кроме самой служанки конечно. Но сюда они не заходили, насколько мне известно. Может он и никудышный полицейский, но следы пока затаптывать не додумался.

— Тогда странно, что здесь не осталось никаких отпечатков обуви. Убийце пришлось бы постараться, чтобы не запачкать ноги в крови. С одной стороны, он был достаточно аккуратен, чтобы не оставить видимых следов, а с другой мог просто спрятать труп, а вместо этого устроил тут целое представление. Если бы он хотел просто убить, то зачем все это? Нет — убийца хотел привлечь внимание, передать послание. Вот только что оно означает, я понятия не имею.

— А ты не подумал, что это просто псих, которому нравиться устраивать подобное, показывать плоды своих трудов? — вставил комиссар.

— Сомневаюсь. Я тоже подумал бы, что это просто очередной сумасшедший, но медальон меня переубедил. Может, конечно, у нашего героя не все дома, но вряд ли он оставил его здесь просто так, без цели что-то до нас донести, — Асмер снова присел на корточки к тому месту, где в слое крови виднелся отпечаток металлического кругляша.

— Хорошо, Асмер, ты меня убедил, — нахмурил брови комиссар, — однако не спеши делиться своими доводами с кем-то еще. Тогда дело точно не останется у нас. Эти святоши в цыплячьих платьишках присвоят его себе. А пока я комиссар полиции Атифиса, ни за что не позволю, чтобы закон в моем городе представляли выряженные клоуны, которые молятся неведомой мне херне.

— Не совсем понимаю вас комиссар. Как это связано? — Асмер поднялся с корточек.

— Смерть викария церкви Крови от рук какого-то неизвестного убийцы, который, помимо всего прочего, оставляет послание на месте убийства. Такое уже бывало, и, думаю, вряд ли церкви забыли об этом. Слишком уж свежи раны, — задумчиво произнес комиссар.

— Раны? Гарвальд, ради всего…кхм…давай уже по конкретнее… — нетерпеливо попросил Асмер.

— Так не перебивай и слушай, — проворчал комиссар. — Я говорю об Антицерковниках… Хм… Так их прозвали в народе. Но сейчас не место и время об этом говорить, да и я тебе много не расскажу. Я тут никакой не исторический эксперт, так что давай сейчас… попробуй допросить прислугу, может она тебе чего расскажет.

Асмер не стал спорить, лишь кивнул головой и вышел из пропахшей железом комнаты в коридор. Там стояло пятеро человек в медицинских халатах. Он махнул им рукой, а те, подняв металлические кейсы, скрылись в красноватом свечении.

***

На первом этаже ничего не изменилось. Полицейские все так же обыскивали комнаты. Даже рыжебородый детектив до сих пор что-то увлеченно искал в шкафу.

— Дален, что ты там все роешься? Может, делом займешься наконец? — крикнул Асмер. Рыжебородый раздосадовано что-то пробормотал, будто у него отобрали любимую игрушку, а затем скрылся за дверью в другую комнату.

— Йокин, а ты подойди сюда, — Асмер подозвал молодого детектива, что еще недавно запачкал содержимым желудка газон перед домом. — Где служанка семьи Кристенсен?

— Она ждет вас в комнате прислуги. По коридору прямо, а затем, не доходя до кухни налево, — ответил тот. Лицо парня все еще оставалось бледным, но зеленоватый оттенок с него сошел.

— Хорошо. Да постой ты… Есть для тебя дело, — Асмер остановил молодого детектива, который направился в сторону выхода. — Поезжай в участок и поищи в архивах информацию об Антицерковниках. Все, что найдешь — мне на стол.

Парень лишь кивнул. По его потвердевшей походке было видно, что он был рад покинуть этот дом. Асмер еще не мог этого сделать, нужно было допросить служанку, которая обнаружила труп.

Она была единственным свидетелем и единственным подозреваемым. Впрочем, когда Асмер увидел пожилую, хрупкую женщину с длинными волнистыми, но абсолютно седыми волосами, его сомнения на счет ее невиновности отступили. И хотя он знал, что самые безобидные на вид люди порой способны на ужасные по своей жестокости поступки, все же Асмер не думал, что она и есть убийца. Он чувствовал это каким-то внутренним чутьем, что за годы сиденья перед бумагами дремало, а теперь проснулось и яростнее, чем прежде, заговорило с ним.

Экономка сидела на кровати, опустив голову и закрыв ее руками, и даже не взглянула на детектива, вошедшего в комнату.

— Здравствуйте, — сказал он, взяв стул, а затем поставив его перед собой. — Меня зовут Асмер, я детектив полиции Атифиса, и мне нужно задать вам пару вопросов.

— Мэрилинд. Вы можете задать мне вопросы, но сначала я задам свои. Вы не против? — экономка подняла взгляд на Асмера. По ее щекам текли прозрачные дорожки слез, а блестящие большие глаза с прищуром сверкали.

— Да, конечно, спрашивайте, — мягко сказал тот, заметив, что взгляд женщины стал немного другим, как будто злее, словно ей что-то не нравилось.

— Почему за моей дверью стоит полицейский? Я что арестована? — в голосе Мэрилинд послышались металлические нотки.

Асмер ожидал подобного вопроса.

— Пока просто подозреваемая, а полицейский за дверью больше для вашей безопасности, чтобы никто посторонний к вам не зашел, — спокойно ответил он, почесывая щетину.

— Так что, в полиции думают, что я убила Арне? Так и знала, что вы просто так там штаны просиживаете круглыми сутками. Нет, чтобы найти настоящего убийцу, так пытаетесь повесить это на меня. Это просто чушь какая-то, — взвизгнула экономка, яростно уставившись на Асмера, а тот понял, что ошибся на ее счет. В старушке было гораздо больше энергии, чем он думал.

— Успокойтесь, — сказал Асмер, и Мэрилинд тут же затихла, перестав сыпать на него проклятия. — Никто не пытается на вас повесить что-то. То, что вы подозреваемая — стандартная процедура, без которой никуда. Дело в том, что нам для начала необходимо убедиться, что вы не причастны к убийству, хотя, честно говоря, я сомневаюсь, что вы имеете к этому отношение.

— То есть это, по сути, чистая формальность? — успокоившись, уточнила экономка.

— То есть это, по сути, чистая формальность, — подтвердил Асмер, кивнул, а затем продолжил: — Теперь же, Мэрилинд, с вашего позволения, расскажите мне, как и при каких обстоятельствах вы видели в последний раз убитого, а также где вы были сегодня ночью и вчера днем.

Экономка протерла дряблые щеки, и взглянула на Асмера своими базальтовыми глазами, накручивая на палец седую прядь.

— В последний раз, — начала Мэрилинд, — я видела Арне…ой…наверное, неделю тому назад. Он часто приходил поздно, а уходил рано из-за какой-то важной даты в церкви Крови, в которой Арне как раз-таки и служил.

— А вы разве не принадлежите к церкви Крови? — удивился Асмер.

— Нет, знаете ли, я из семьи убежденных атеистов. Отец меня с младенчества воспитывал так, чтобы я полагалась больше на себя, а не на всяких высших существ. Но вы не подумайте, Арне и Грету это нисколько не смущало, хозяин дома, наоборот, насколько я знаю, искал экономку, которая не ходит в церковь. — Уверенно произнесла Мэрилинд, с небольшим упреком за то, что Асмер ее перебил.

— Так вот, — продолжала она, — кроме того, вчера и позавчера у меня был выходной, так что в доме меня не было. Обычно в такие дни я езжу к сестре. А сегодня утром я приехала, и не нашла тут никого, хотя обычно девочки и Грета, в это время всегда дома. Это первое показалось мне странным, но я подумала, мало ли, может у них дела какие непредвиденные или задерживаются на церемонии, так что переоделась и решила начать уборку. Но я так ее и не закончила, когда зашла в спальню — увидела там…там…

Мэрилинд замолчала.

— Не продолжайте, — сказал Асмер, протягивая ей платок. — Вот возьмите.

— Спасибо.

В небольшой комнатушке с кроватью, комодом и вешалкой для одежды, наступила тишины, прерываемая лишь тихими всхлипываниями экономки.

— Мэрилинд, — обратился к ней Асмер, когда увидел, что женщина успокоилась. — Вы не замечали в поведении Арне чего-то странного в последнее время? Может у него были проблемы в церкви?

— Я же сказала уже, — пожала плечами экономка. — Давно уже с ним не разговаривала, Арне был очень занят, да и дома почти не бывал. Я, конечно, его видела иногда, но странного не замечала ничего. Как и всегда был задумчивый и немного себе на уме. На счет его работы, так же ничего не могу сказать, я тут всего лишь смотрела за домом и иногда сидела с девочками, так что о делах Арне не в курсе.

— С Арне почти не виделась, — про себя сказал Асмер, а затем громче. — А что на счет Греты Кристенсен? Что можете сказать о ней? Странности в поведении, отношения с мужем. Может, они не ладили друг с другом?

— Нечего необычного, разве что… В последнее время она была немного нервной, хотя обычно такая милая и веселая, но я как-то не придала этому значения. Грета все-таки женщина, и помимо всего прочего на ней лежала забота о девочках, а они, знаете ли, бывали иногда такими непоседами, — улыбнулась Мэрилинд.

Улыбка украсило поникшее лицо старушки.

— В молодости она, должно быть, была красавицей, — подумал Асмер.

— В их отношения с мужем я не лезла, это, в общем-то, не мое дело, но, насколько могу судить, их семья была очень дружна. Я даже иногда завидовала им. Сама-то я так и не обзавелась мужем…Ссор практически не было, ну, то есть, конечно, были, но как у всех, не больше, ни меньше. Да и без них никуда.

— Спасибо, вы мне очень помогли, — сказал Асмер, вставая. — Еще одно: вы не знаете, куда могла пойти Грета в случае опасности? Может у нее есть родственники или друзья?

— Родственников нет. Грета — круглая сирота. А на счет друзей…погодите. У меня тут где-то был записан адрес, — Мэрилинд открыла верхний ящик комода и достала оттуда записную книжку. — Так, посмотрим…А вот.

Она вырвала листок с именем и адресом, а затем передала его Асмеру.

— Спасибо еще раз. Вы говорили, у вас есть сестра. Лучше пока что пожить у нее. Я приставлю к вам одного из полицейских… — Асмер заметил недовольство и возражение на лице Мэрилинд, и добавил: — исключительно для вашей безопасности. Не хочу вас напугать, но кто знает, может убийца захочет избавиться от вероятного свидетеля. Так что лучше перестраховаться.

С этими словами, Асмер попрощался, и вышел из помещения. Из разговора с экономкой семьи Кристенсенов он узнал лишь имя и адрес женщины, что была близка с женой покойного. Так что в допросе остальной прислуги он не видел смысла, вероятно, ни садовник, ни остальные ничего так же не знали. Этим могли заняться его подчиненные.

Асмер раздал необходимые поручения, и покинул дом, чувствуя, как воздух вокруг стал тяжелым, пропах озоном, а небо затянули густые, темные тучи. Второй раз за день подумал, что вот-вот разразиться гроза.

III

— Я же сказал, что жду всю информацию о церковниках, что ты нашел, Йокин, у себя на столе. Почему я уже час, как нахожусь в участке, а ничего перед собой не вижу? — спросил Асмер у молодого детектива, чьи щеки налились багрянцем. Порой он думал, что парень слишком уж мягок.

— Ох, и трудно же тебе будет в этом городе, — подумал Асмер.

— П-прошу прощения, — виновато повесив голову, сказал Йокин, — как только я приехал в участок, сразу же начал рыться в архивах, но найти ничего не смог. Мне показалось странным, что записи о книгах и трудах на эту тему есть, но сами источники отсутствуют, будто их специально кто-то уничтожил.

Детектив замолчал, ожидая реакции Асмера на свои слова, но тот даже не моргнул. Это для него было неудивительно, в Атифисе такое случалось гораздо чаще, чем нужно было. Видимо, и в этот раз информация была кому-то неугодна и ее попросту уничтожили.

— Так ты ничего не нашел? — снисходительно вздохнув, спросил Асмер.

— Не совсем так. Я поехал в городской архив, но встретил точно такую же картину. Впрочем, там я нашел небольшую статью Августа Ланейского об этих Антицерковниках, — гордо подняв голову, сказал Йокин, а затем замолчал, будто ожидая похвалы.

— Твою мать, — подумал Асмер, — я бы вышвырнул тебя из полиции, не будь ты племянником бургомистра только за то, что ты ждешь от меня похвалы.

— Так чего ты ждешь? Давай сюда, — Асмер протянул руку.

Молодой детектив, так и не дождавшись ласковых слов, отдал папку.

Асмер вздохнул.

— Йокин, ты молодец.

Тот счастливо улыбнулся. Казалось, он вот-вот пуститься в пляс от радости. Асмер, само собой, не очень хотел бы видеть это, поэтому коротко произнес:

— Можешь быть свободен.

Он посмотрел на желтую, плотную бумагу папки, а затем поддернул петельку сверху и открыл ее. Внутри лежали старые, местами почерневшие листы. Асмер достал их из папки и взял в руки шершавые, рассыпающиеся от времени страницы. Казалось, одно неаккуратное движение, и они превратятся в прах.

Он держал в руках газету пятидесятилетней давности. На главной странице был расположен когда-то яркий, а теперь потускневший заголовок:

Антицерковники и их связь с Великими церквями

Шокирующее расследование

И

Не менее шокирующие факты

Асмер прыснул. Название газеты давно стерлось, но итак было понятно, что это чтиво из разряда желтой прессы. Кричащий заголовок, за которым вряд ли стояла какая-то полезная информация.

— Мда, Йокин, толку от тебя, как от булыжника, — он уже начинал жалеть, что похвалил парня.

Тем не менее, Асмер включил настольную лампу и направил ее на тусклые буквы статьи, оформленной под интервью. Под мягким светом текст стал гораздо отчетливее, и теперь не приходилось напрягать глаза, чтобы его рассмотреть.

«… Сегодня в редакции Вестника Атифиса, прямо перед взором точного и острого пера Августа Ланейского, человек, который глубоко проник в тайны нашего города, в секреты церквей и теперь любезно согласился поделиться ими с нами. Он пожелал остаться неизвестным из соображений собственной безопасности и настоял, чтобы наш устный разговор в точности перенесли на бумагу.

Как вы уже поняли из заголовка, речь пойдет о так называемых Антицерковниках, которых часто называют фанатиками, сектой и террористами. Эти истины нам очень старательно навеивали многие годы, повсеместно уничтожая всю информацию об этом периоде истории нашего города. Однако, Август Ланейский не был бы Августом Ланейским — любимцем Атифиса, если бы не был способен развеять самый глубокий мрак неизвестности. И сегодня вы, дорогие читатели, вместе со мной пройдете путь к пониманию того, что произошло около двадцати лет назад, пройдя завесу тайны, что я для вас приоткрою…»

— Да, он явно очень любит себя, — покачал головой Асмер и продолжил чтение.

«… — Здравствуйте, рад приветствовать вас в редакции газеты Вестник Атифиса, единственном издании, что не боится говорить правду. Давайте, для начала познакомимся, я думаю, наши читатели хотели бы знать о вас побольше, конечно, насколько это возможно. Чем вы занимаетесь?

— Последние два года я изучаю Церковную войну и Антицерковников, которые сыграли в ней значительную роль.

— Это славно, и вы пришли сюда, чтобы рассказать нам, что смогли раскопать, я правильно понимаю?

— Да.

— Вы очень смелый человек, и вы делаете благое дело. Однако, вам больше нечего боятся, Атифис уже почти как двадцать лет — светское государство, и так страшиться великих Церквей излишне.

— Знаете, Август, я бы поспорил на этот счет. Так что, как по мне, лучше перестраховаться.

— Почему же? Вы считаете, что в Атифисе все еще царит теократия?

— Именно так. Я думаю, что Церкви все еще контролируют город, причем, их власть здесь безгранична.

— А как же бургомистр и городской совет?

— Это всего лишь иллюзия, которую понтифики успешно создали, сделав вид, что отказались от власти, а на самом деле, еще прочнее в нее вцепились.

— Да, интересная теория. А у вас есть какие-то доводы, подтверждающие ее?

— Кроме того, что вы, Август, итак видите каждый день, нет. Никаких доводов нет. Чтобы так судить, мне достаточно просто жить в Атифисе и видеть, что в нем происходит каждый день.

— Я думаю, мы могли бы рассуждать об этом часами, но все-таки это тема для немного другого разговора. Я извиняюсь, что увел вас в сторону, но теперь, давайте все же обсудим то, ради чего вы к нам сегодня пришли. Скажу вам честно, я очень мало знаю о таком явлении, как Антицерковники, я, само собой, слышал что-то о них, но в суть не вникал. Поэтому мне будет очень интересно послушать ваш рассказ. Я правильно понимаю, что эта группировка и Церковная война связаны между собой?

— Абсолютно точно.

— Вы, как и я, помните этот ужасный период из истории Атифиса, ведь вы, вероятно старше тридцати лет, не так ли?

— Да это так. Церковная война сильно повлияла на меня, великие церкви многое забрали у меня тогда, поэтому я и хочу открыть всем их истинное лицо, чтобы люди знали, кому верить и кому молиться.

— Эта война на многих оставила свои отметины, что, так или иначе, прошли через нее, поэтому я понимаю вас и ваше рвение разоблачить церкви. И скажу вам вот, что: я помогу вам, ведь именно для этого мы тут и собрались. Вернее, не так — мы поможем друг другу, а заодно и всему Атифису разобраться в своей истории, чтобы больше не совершать таких ошибок. Вы согласны со мной?

— Согласен.

— Тогда давайте сначала обсудим причины Церковной войны, думаю, без понимания этого важного аспекта, суть тех событий останется для нас скрытой.

— На самом деле причины довольно прозаичны. Достаточно просто разобрать, что из себя представляет каждая из религий.

Церковь Крови, например, поклоняется великому змею Кирону, что создал мир из своей крови. Из нее же вышли и все живые существа, даже люди. Но человек по своей природе грешен, поэтому кровь его загрязнилась, а вход в бессмертные Земли, обиталище Кирона, находящееся вне времени, закрылся. Возникли болезни и человеческая злоба, которые церковь Крови и пытается вылечить, переливая людям кровь святых, веря, что она приблизит их к великому змею, и откроет путь к вечной жизни рядом со своим богом.

Церковь Разума я бы не стал называть религией, ведь как такового бога у них нет, но, тем не менее, она принадлежит к числу трех великих. Это даже не церковь вовсе. Насколько я знаю, туда не приходят горожане, чтобы помолиться, о никаких служений, восславляющих церковь Разума я и не слышал. Они поклоняются знаниям, изучают наш мир и природу. Практически никто ктоме членов самой церкви не знает, что происходит за ее стенами.

И, наконец, церковь Души. Они верят, что внутри каждого живого существа находится сгусток вселенского света, энергия, называемая душой. После смерти у нее есть два пути — в случае, если человек творил зло, его душа так и остается на земле, перерождаясь в другом теле, а если он был безгрешен, то душа соединяется с вселенским светом, навсегда обретая покой и счастье…

— Извините, что перебиваю, но я, кажется, услышал, как вы сказали что-то о святых. Я правильно понимаю, что это связано с легендой о появлении Атифиса?

— Да, она гласит, что когда-то давно, когда в долине еще не вырос город Атифис, в нее пришли святые, что искали безопасное место, дом, где можно жить, не боясь за свою жизнь. Долина была неплодородна, но все же они решили в ней отдохнуть. В первую же ночь святые услышали голос из-под земли, что звал их. В пещерах под холмами, которые стали сейчас катакомбами, они встретили бога и решили остаться тут. Так и возник Атифис.

— Какого бога они встретили?

— Понятия не имею. Все опять-таки упирается в религию. Церковь крови утверждает, что это был Кирон, великий змей, Церковь души говорит о свете, что заговорил с ними, а Церковь разума о мудрости, что принесла святым знания.

Отсюда и выходят причины вражды между великими Церквями. Каждая из них твердо верит, что именно ее религия правильная, что она должна править умами людей. Отсюда и идет бесконечная гонка за власть, это стремление доказать свою правоту в том, какое именно божество предстало перед святыми. Понимаете меня, Август?

— Да, кажется, понимаю. Однако, насколько я могу судить, война вряд ли бы началась и-за этого.

— И вы правы. Только война между церквями никогда не начиналась и не прекращалась, они все время соревнуются друг с другом, борются за власть над умами людей. Но это больше война пропаганды, которая может перерасти в нечто большее в исключительном случае. Другими словами, им нужно было всего лишь найти предлог.

— Я так понимаю, Церквям удалось найти его.

— Да, им стала стена, которую возвела церковь Разума между Атифисом и Акрылах. Церкви Души и Крови обвинили ее в том, что та пытается захватить контроль над рыбацкой деревушкой.

— Я что-то читал об этом. Акрылах — деревушка, стоявшая не берегу озера в отдалении от Атифиса, хотя, по сути, она была частью города.

— Не совсем так. На самом деле Акрылах разительно отличалась от большого города, по крайней мере, традициями и верованиями. Ее жители верили в рыбу Индрж, что покровительствовала основному ремеслу рыбацкой деревни. Считалось даже, что чтобы в следующий раз улов был хорошим — необходимо было отдать его часть Индрж. Однако, Акрылах действительно была в тесных отношениях с Атифисом, вела плотную торговлю через тракт идущий к озеру. Да и люди, что заселили его берег, так или иначе, пришли туда из Атифиса.

— Еще я помню, как Церковь разума объявила, что в Акрылах обнаружили смертельную болезнь, и именно поэтому они начали возводить стену.

— Так-то то оно так, вот только они начали строить стену еще до того, как церковь Разума начала кричать о болезни, так что в этом деле что-то нечисто. Разумеется, про Акрылах никто и вспомнить не успел, ведь разразилась война, а в такие моменты люди не могут думать ни о чем другом, кроме, как о сохранности собственной жизни. Так что никто до сих пор не знает, что там все-таки случилось, но у меня смутно ощущение, что за этим стоит Церковь разума.

— Вы что-то помните, какие-то кадры военных лет? Лично для меня все воспоминания об этом периоде моей жизни — четыре стены в подвале дома тетушки и хлеб с водой на протяжении трех лет.

— Не хочу об этом говорить. Да и мы опять уходим от темы.

— И то верно. Ну что ж продолжайте тогда.

— Так о чем я…Началась война. Церкви долго ее ждали и вот, наконец, появилась причина наброситься друг на друга как дикие псы. Само собой, каждая из них хотела закончить войну в свою пользу как можно быстрее, но они недооценили друг друга. На протяжении всех трех лет перевес сил не упал ни в одну сторону. Да, у Церкви разума не было столько людей, сколько у двух других, но зато за ними был технический прогресс. Так что все они успешно справлялись с истреблением друг друга, и улицы Атифиса в скором времени заполнились кровью и трупами, а его население сократилось на четверть, если даже не на треть. Никто так точно и не знает, сколько людей тогда погибло… Церковные воинства маршировали по городу, насильно забирая в свои ряды людей, не желающих воевать. Перестало хватать продовольствия — церкви и их войны голодали. Оно и понятно: попросту некому было заниматься продовольствием. У людей было все меньше и меньше сил сражаться.

Атифис тогда разделился на три района, каждый из которых был подвластен одной и церквей. Церковь разума заняла старый Атифис, Церковь души — портовую часть и серебряный Город, а Церковь крови — Долину лоз и дымовой Квартал. Основные сражения проходили на границах этих районов, поэтому церкви удивились, когда начали находить трупы своих солдат совсем не там, а на территории своих владений. Причем, зачастую около изуродованных человеческих тел находили различного рода послания, призывающие церковь закончить войну и прекратить свое существование.

— И что ответили на это Церкви?

— В том то и дело, что ничего. Первое время они просто игнорировали тех, кого в народе прозвали Антицерковниками, а затем, когда не обращать внимание на убийства было уже невозможно, объявили на них охоту. Выделять ресурсы на борьбу с неизвестными террористами в условиях войны было довольно затратно, но жертв среди солдат было все больше, и понтифики, испугавшись, что от их армий, и от них самих ничего не останется, собрались и договорились о перемирии. Разумеется, до тех пор, пока Антицерковников не найдут.

— Но они не нашли же их верно?

— Нет, не нашли, но убийств стало еще больше. Каждую ночь по городу проходила волна ужасных смертей среди духовенства. Среди горожан появились те, кто открыто выступал против Церквей, которые, казалось, выпустили ситуацию из-под контроля. Это их злило. Власть утекала как песок сквозь пальцы. Понтифики боялись, заперлись в своих особняках, выделяя все больше и больше средств на поиск Антицерковников, которых в народе окрестили теми, кто закончил войну. Они стали героями.

— Закончил войну? Вы же сказали, что перемирие было временным.

— Да, но вскоре они поняли, что силы и ресурсы продолжать ее кончились. Конечно, ни одна из Церквей в этом открыто не призналась, но все они пришли к единогласному решению, что пришло время забыть прошлые разногласия, дабы Атифис окончательно не превратился в руины. По крайней мере, так это выглядело со стороны.

— А на самом деле?

— А на самом деле война не закончилась. Просто вновь превратилась в войну пропаганды. Да и у них были заботы по важнее. Антицерковники все-таки никуда не делись.

— Так что стало с ними в итоге? Судя по всему, Церкви все-таки победили.

— Еще как победили.

— Но как это им удалось?

— Очень просто. Церкви, столько времени манипулирующие умами жителей Атифиса, были в этом хороши. Они знали, на каких чувствах человека сыграть, чтобы заставить его делать то, что тебе выгодно.

— Ну же, не томите.

— Антицерковники около шести лет шли к тому, чтобы церкви отошли от властвования над городом, и, наконец, те объявляют, что отныне Атифис стал светским государством, и в нем правит выбранный горожанами представитель. Антицерковники тоже были людьми, и, узнав об этом, расслабились, почувствовав превосходства над Церквями. Они растеряли былую осторожность и небольшую их группу поймали. Причем случилось это довольно глупо.

В одном из баров дымового Квартала группа из пятерых друзей или сослуживцев что-то довольно громко праздновала. Само собой, алкоголь тек рекой и в какой-то момент веселье перетекло во всеобщую попойку. Друзья угощали всех заходивших в бар, радовались и горлопанили песни. В один момент один из компании уже под утро вышел на улицу, чтобы подышать воздухом. Там к нему подошел молодой человек, один из тех, кого они угощали, и задал простой вопрос: “Что вы празднуете?”. Тот, уже изрядно поднабравшись, разумеется, не мог держать язык за зубами и ответил:”Победу Антицерковников”. Он даже не заметил, как парень переменился в лице, неестественно побледнел.

Когда деньги на счету друзей исчезли, и пить было больше нечего, один из них вдруг вспомнил, что у него дома есть старая бутылка, он уже и не помнил, чего. Туда они и направились.

И пропали.

— Как пропали?

— Исчезли, испарились, перестали существовать. А через неделю вдоль дорог, ведущих в соборы великих Церквей, через каждые десять метров, насаженные на колья, болтались мужчины и женщины, а простые люди, тешились, кидаясь в них мусором и камнями, совершенно забыв, что еще вчера называли Антицерковников героями.

— То есть…?

— Да, те друзья, отмечающие победу над Церквями, были Антицерковниками, и неосторожное слово одного из них подвергло остальных ужасным, нечеловеческим пыткам, пока те не выдали всю организацию. Одно неосторожное слово навлекло на сотни людей, борющихся против тирании Церквей, страшную смерть на конце пики.

— И все это конец?

— Не совсем. Вместе с Антицерковниками были уничтожены их семьи. Казнь их не была прилюдной, но была не менее жестокой. Жены, мужья, дети — невинные люди, даже не знавшие, чем занимаются их близкие, попали под карающую ярость церквей.

— Это ужасно. Но зачем церквям это?

— Страх, Август, страх. Они боялись повторения религиозных убийств, боялись, что сыновья будут стить за отцов0 боялись вновь потерять свой авторитет, свою власть над людьми. Поэтому решили перестраховаться, а смерти невинных людей списали на войну, будто еще в ее время настоящие потери среди населения итак были недостаточно велики. Церкви уничтожили целые семьи, среди которых были даже довольно знатные и древние роды. Они были готовы на все, ради своих интересов. Так что вырубили несогласных под корень, опасаясь мести за убитых отцов.

— У меня нет слов. Почему я не слышал об этом? То есть о кольях вдоль дорог?

— Ответ прост. Кто-то не хочет, чтобы вы знали. Что-то с этим городом давно не так.

— Что вы имеете в виду?

— Людей. Горожане поддерживали Антицерковников, но, как только тех казнили, сразу же возненавидели их, совсем забыв свои слова поддержки. Возможно, они попросту испугались, но что-то мне подсказывает, что все гораздо сложнее, ведь произошедшие в то время события, полностью выцвели из памяти даже непосредственных их участников, будто что-то заставляет людей забывать. Взять вот, к примеру, вас, Август. Конечно, вы были ребенком, но все равно довольно странно, что вы ничего не помните об этом. Прилюдные, кровавые казни не так уж и просто забыть…

— И что это, как вы думаете? Какая-то высшая сила?

— Это я и пытаюсь выяснить…

Дальше текст выцвел настолько, что прочитать его было невозможно, Асмер уже хотел отложить газету, но заметил продолжение.

… задать вам вопрос?

— Да, конечно, Август, задавайте.

— Почему вы решили заняться этим?

— Церкви зло. Из-за их неумерной жажды власти погибло слишком много людей, и я считаю, наследство погибших должно жить. Мы, жители Атифиса, должны знать, должны помнить об этом, чтобы справедливость в конце концов восторжествовала. Чтобы белые пятна в нашей истории перестали быть таковыми, чтобы те, кто придет после нас жили в лучшем, совершенном мире, чтобы преступники и кровожадные убийцы, наконец, получили по заслугам.

— Это благородная причина. Всеобщее благо…Что ж, думаю на этом все. Спасибо, что уделили нам свое время. Мне было очень интересно, и я уверен, наши читатели узнают из этого материала что-то новое о истории нашего города. До свидания.

— До свидания.

Конец Статьи»

Асмер еще раз взглянул на трухлявые листы газеты, затем убрал их в папку и положил на стол. Он понял, что ошибся, когда подумал, что за яркой обложкой скрывается пустышка. На самом деле, то, что он только что прочитал, звучало довольно интересно, но весьма странно. Асмер был детективом и, в первую очередь, привык верить тому, чему имелось объяснение, подкрепленное фактами. Здесь же, в статье, не было фактов, лишь слепые утверждения человека, у которого явно были не лучшие отношения с религиями Атифиса.

С другой стороны, доказать, что сказанное им неправда, также не представлялось возможным, ведь все письменные источники, способные достоверно рассказать все о том периоде, были уничтожены. И Асмер предполагал, кто за этим мог стоять. Единственной силой в Атифисе, что способна была вычеркнуть из истории четверть столетия, единственная силой, которой было выгодно уничтожение информации, компрометирующей ее, была сила трех великих Церквей. А проводить столько работы по уничтожению улик бессмысленно, если ты невиновен.

Так что Асмер решил для себя, что поверит рассказчику. Впрочем, он и сам не особо доверял Церквям, ведь знал, что за их дружественной и привлекательной внешней оболочкой скрывается что-то не такое безобидное, как добренькие монашки и монахи с теплой, приветливой улыбкой.

Двенадцать лет своей жизни, Асмер провел за стенами приюта под покровительством Церкви души. Своих родителей он не знал и не помнил, но предполагал, что все случилось как обычно.

Его отец и мать, видимо не так уж и сильно хотели ребенка и спихнули заботу о нем на детский приют.

— Не утопили в канаве, — иногда думал Асмер. — И на том спасибо.

Так что первое, что увидел Асмер, когда мог уже соображать — было лицо настоятельницы приюта в большой комнате с кроватями и облупившейся краской на стенах. Единственной чертой ее лица, которую он запомнил, была обвисшая складка между бровями, возникшая от того, что монахиня постоянно хмурилась. Как и все взрослые в приюте она был злой и, казалось, ненавидела детей. Монашки относились к Асмеру и остальным ребятам, как к мусору, и не гнушались оскорблять их и бить за малейшую провинность. Все это происходило, конечно, за стенами приюта, там, где издевательства не были видны посторонним.

Ведь нельзя было порочить церковь Души!

Асмер почувствовал озноб. Слишком давно он не думал о приюте, пытался блокировать воспоминания, но теперь они хлынули на него потоком, будто кто-то выдернул пробку, мешающую памяти вытекать. Асмер почувствовал, как заболел шрам на пояснице и тут же вспомнил, как его получил.

***

Была ночь. Асмер и остальные ребята сидели на кроватях тесной кучкой и что-то горячо обсуждали. Они любили вот так, ночью, пока монашки не видят, разговаривать о том, о чем говорить нельзя, любили соревноваться, кто придумает самое крутое обзывательство для воспитательниц.

— Грязная потасканная улитка, — гордо выпятив грудь, сказал Йонас, пухлый мальчик с немного глуповатым лицом.

— А что это значит? — спросил сирота по имени Брэним.

— Не знаю, мой папа так часто говорил о всяких тетках, которых не любил.

Йонас, единственный из всех детей знал своих родителей. Мать его, правда, умерла при родах, так что Йонас жил с отцом, который так и не смог оправиться от смерти любимой жены. Впрочем, несчастный муж нашел утешение в бутылке, а затем, видимо, переборщил со спиртным и вздернулся на люстре в гостиной. Полицейские нашли его тело через два дня, когда ребенок покойного попросил помощи у соседей, рассказав им, что его любимый папочка умер.

Других родственников у Йоноса не было, либо они просто не пожелали взять на себя ношу в виде ребенка. Так ему и посчастливилось оказаться в приюте Церкви души.

Асмеру всегда было его жаль. Сироты с рождения, такие, как он, не знали другой жизни, кроме той, что у них есть сейчас. И пускай они ненавидели приют всем сердцем, но это мрачное обиталище было единственным, что было у сирот во всем мире. Однако, Йонас был здесь пришельцем, лишним, чужим. Пришедший из «внешнего мира», в котором никто из других сирот никогда не бывал, он в один момент потерял все — семью, дом, свободу. Асмер даже представить не мог, как мучился бы, случись с ним такое. Йоносу же все было нипочем, бедняга жил в своем мире, в коконе, что делал такие ужасные события не такими страшными.

Этим коконом была глупость. Асмеру всегда было жаль Йоноса, но как же он иногда ему завидовал.

— А что вы будете делать, когда выйдете отсюда? — вдруг спросил Асмер, прервав игру.

Дети лишь покачали головами.

— А ты?

— Через год будут экзамены в полицейскую академию. Я их сдам и стану полицейским.

— Мой папа говорил, что полиция…хм…как это…бесполезная, потому что…эээм…Церкви ими командуют, как хотят, — выпятил нижнюю губу Йонас.

— Я буду не таким. Я буду бороться с несправедливостью, с такими говнястыми людьми, как настоятельница Маенелин. Буду защищать слабых и наказывать плохих.

— Круто, Асмер, — сказал смуглый, черноволосый мальчик, сидящий рядом с Брэнимом. — Я тоже пойду в полицию. Только надо будет подождать, пока мне не исполнится двенадцать.

— И я.

— И я.

— И я, — сказал Йонас, последним из всех детей. — Мы накажем эту грязную потасканную улитку.

Раздался смех.

— А что твой отец еще говорил про Церкви? — Спросил Брэним.

— Много разного, но больше обзывательства всякие. Ох, не любил он их… жуть просто как. Рассказывал даже о людях, которые сражались с ними когда-то давно.

— Ну, рассказывай, рыжая твоя голова, — Асмер наклонился к нему поближе.

— Точно не помню, как он их называл…

Дети так увлеченно слушали Йонаса, что не заметили, как дверь в помещение открылась, и на пороге в спальню стояла монахиня, играющая розгами.

— А ну, что вы тут обсуждаете, негодники? — взвизгнула она. И в наступившей тишине, Асмер почувствовал, как совсем скоро режущие концы кнутов будут врезаться в его плоть, оставляя не ней глубокие борозды.

***

— Антицерковники, — со вздохом произнес Асмер, подняв голову к потолку. — Йонас так тогда и не рассказал нам ничего о том, что говорил ему отец. Я только помню, что через два дня Маенелин увела его куда-то и больше мы его не видели, а монахини даже не потрудились что-то нам объяснить.

— Что ты сказал? — неожиданно раздался голос, и Асмер чуть было не упал с кресла. — Я бы извинился, что без приглашения, но сейчас нет времени на любезности.

— Да нет, все в порядке, просто я задумался… Ты что-то хотел, Гарвальд?

Комиссар выглядел сильно уставшим, глубокие тени залегли под его глазами, а кожа была неестественно бледна. Асмер был готов поспорить, что днем он выглядел намного лучше. Видимо день и, правда, был тяжелый.

— Нам жопа, Асмер. Помнишь тех святош в доме Кристенсена? — зло спросил комиссар, крутя в руках карандаш, и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Эти два утырка потащились к бургомистру и, как маленькие девочки наябедничали ему об угрозах с моей стороны. Видите ли, сука, убили важного церковного представителя, а я не даю Церквям подключиться к делу. Поэтому, наш дорожайший правитель города, этот жирный, вонючий боров, решил, что я обязан предоставить им доступ к расследованию. Так что, с этого момента, Церкви пошлют в участок своих людей, которые будут работать вместе с нашими детективами. Иными словами — нас загнали под юбку Церквей, теперь мы отчитываемся перед ними.

— Не знаю, что и сказать… Что ты думаешь делать?

— Последний час я только и думал, что делать и, сука, придумал. Ты не поверишь, но это, мать моя женщина, гениально, — комиссар начал крутить карандаш яростнее. — Слушаешь?

Асмер кивнул.

— Так вот, мы не можем просто взять и послать нахрен Церкви. Указ бургомистра — а значит, в случае неподчинения полетят головы, — комиссар красноречиво провел пальцем у горла. — Я, не знаю, как ты, но я посвятил этой работе всю жизнь и хрена с два позволю себя выгнать. С другой стороны, мы не можем позволить Церквям лезть в расследование, иначе дело у нас попросту отожмут, а там недалеко до того, чтобы наверху решили — полиция нам не нужна, убийства можно и без них раскрыть. И отправят нас убирать улицы.

— По-моему, это параноя. Не находишь? — вздохнул Асмер. — Не думаю, что, если Церкви заберут у нас дело, вся полиция покатится к чертям собачим.

— Нет, дружок, — помотал пальцем комиссар, — так оно и будет. Может быть, полиция и останется, но Церкви подомнут ее под себя. Я хорошо их знаю, поверь мне.

— Ладно, и что нам тогда делать?

— Все очень просто, мы не будем отказываться от работы с Церквями, но и не будем работать вместе с ними. Мы раскроем дело, но без их вмешательства, — карандаш так и скакал между пальцами комиссара. — Сегодня я устрою брифинг для наших ребят и людей Церквей, а ты прямо сейчас возьмешь эту папку и поедешь домой, отдохнешь и завтра начнешь расследование, свое личное. Церкви будут думать, что ты занимаешься другими делами, но на самом деле ты пойдешь по следу, а я постараюсь сделать все, чтобы тебя прикрыть.

Комиссар протянул ему в руки желтую папку.

— Тут настоящие результаты вскрытия, я попросил Брестона сделать две копии, она из которых немного измененная, — карандаш треснул пополам.

— Ты не думаешь, что это уже слишком? — вздернул брови Асмер.

— На войне все средства хороши. А это, поверь мне, братец, настоящая война, — комиссар со вздохом поднялся — И мы ее выиграем.

— Но почему я? Я уже давно не расследовал ничего…

— Потому что, как бы грустно это не было бы осозновать, но я могу доверять только тебе. Нууу… и Брестону. Однако он точно не детектив, в отличие от тебя. Остальные же, легко сдадут все наше предприятие за небольшую плату. Увы, но деньги это все, о чем думают наши с тобой сослуживцы.

— Так зачем тогда стараться? Зачем ты пытаешься спасти корабль, который на половину ушел под воду?

— Еще раз скажу, проворчал комиссар. — Я отдал полиции всю жизнь, и не позволю, чтобы она окончательно загнулась в коррупции и превратилась в разбойничью группировку. Поэтому, пока я жив, буду стараться сделать все возможное, чтобы порядок в городе хоть сколько-нибудь честные люди. Я могу на тебя рассчитывать?

Асмер кивнул.

Оранжевый диск солнца за окном медленно приближался к горизонту. Деревья, весь день страдающие от дуновений ветра, наконец, могли отдохнуть, спокойно раскинув начинающие желтеть листья. Совсем скоро они оденутся в искрящиеся красным золотом платья и Атифис преобразиться.

Где-то вдалеке сверкала водяной синевой река, расширяющаяся к горизонту, пока ее границы, слившиеся с морем, не размывались, становясь почти незаметными.

Однако, Асмер всего этого не видел. Он смотрел в окно, и со стороны могло показаться, что старший детектив полиции Атифиса любуется видами вечернего города, но, на самом деле, мысли его были далеко. Они перенеслись на семь десятков лет назад, на залитые кровью и заваленные труппами улицы.

— Антицерковники, — в который раз сам себе сказал Асмер. — Неужели это вы?

Было неудивительно, что Церкви так вцепились в дело Арне Кристенсена, видимо, их шрамы точно так же, как шрамы Асмера, до конца не перестали зудеть. Они все еще помнили, на что способны люди, воспылавшие ненавистью.

Антицерковники объясняли свои убийства благой целью — избавить Атифис от тирании великих Церквей, но в таком случае лучше они или хуже своих врагов, из-за которых разверзлась война, унесшая миллионы жизней.

— Нет, — помотал головй Асмер. — Они преступники, жестокие убийцы, верящие, что творят добро, совершая зло.

Он давно понял для себя — мир не делится на хороших и плохих людей.

Все люди хорошие лишь до определенного момента, и разница лишь в том, когда граница между добром и злом для конкретного человека становится неразличимой. Все зависит лишь от восприятия себя самим человеком.

По-настоящему плохие люди те — кто до конца не может принять зло внутри себя, до конца пытается найти оправдание своим поступкам, объясняя их призрачной благой целью. Границы для них не существует — ведь они до конца уверены, что правда на их стороне. Поэтому они заходят все дальше и дальше, давно уже переступив черту, в поисках того самого оправдания, чтобы в своих собственных глазах выглядеть нормальным, а затем спокойно смотреть в зеркало и спать по ночам.

Так что Антицерковники ничем не отличались от Церквей. И те, и другие — всего лишь стороны одной монеты, пытающейся встать на ребро, скомпенсировать зло одних, злом вторых

— В любом случае, — подумал Асмер. — Если это опять они, то следующее убийство не заставит себя ждать. Так что делать выводы пока что рановато.

IV

Одиночество, с которым Асмер с самого рождения шел бок о бок, стало с ним одним целым, сроднилось, настолько крепко срослось с его естеством, что, даже окруженный друзьями или женщинами, он чувствовал себя единственным человеком в целом мире. Это давало ему преимущество над другими. Когда люди привязывались друг к другу, а затем, разрывая узы, теряли часть себя вместе с исчезнувшими узлами, Асмер нуждался только в одном человеке.

В самом себе.

Поэтому квартира встретила его лишь приветливой тишиной, и только окна, казалось, чуть звякнули, приветствуя хозяина.

Не раздеваясь, Асмер прошел в гостиную и сел в мягкое кресло. Комната была наполнена закатным светом, мягко обволакивающим стены и мебель. Он поднялся из кресла и подошел к окну, отдернув штору.

Вдалеке, за высокими каменными стенами, сливающимися с небосводом, было видно, как последние кроваво красные лучи солнца постепенно тускнеют, растворяясь во тьме, а огромные, высотой до неба шпили соборов трех великих церквей горят золотом, серебром и красным железом, словно изнутри их льется яркий свет.

Улица снаружи была переполнена звуками. Все они создавали ощущение того, что город Атифис живет, что где-то там, за мутным стеклом, бурлит и плещется жизнь.

Солнце скрылось за горизонтом, но исчезло не плавно, постепенно накрывая улицы куполом тьмы, а резко, в один момент. Словно зверь из старых сказок вдруг проглотил светило, наполнив свое бездонное брюхо.

По спине Асмера пробежался холодок. Он плотно задернул шторы, закрываясь от темноты на улице, включил свет в комнате и со вздохом упал в кресло. Открыл желтую папку и достал оттуда плотно исписанные листы из плотной бумаги.

Отчет был написан от руки, что было странно, ведь обычно результаты лабораторных вскрытий предоставляются в печатном виде.

— Видимо, в этот раз Брестон постарался персонально ради меня. Только бы почерк его разобрать, — помотал головой Асмер и улыбнулся. Его забавляло, что комиссар был готов подделать даже результаты вскрытия, чтобы они не достались Церквям. Хотя, все же он его понимал.

« Покойный — Арне…»

Асмер с трудом разбирался в почерке коронера, его косые буквы сливались друг с другом, и читать их было трудновато. Но это было необходимо, только сосредоточиться было невыносимо трудно, тем более, что за окном надоедливо лаяла собака, будто специально для Асмера старалась завывать по громче.

Он с искушением взглянул на полку с алкоголем, поднялся, подошел к шкафу и вытащил из него бутылку с янтарно-гранатовой жидкостью. Граненый стакан, с плещущимся в нем горячительным, приятно холодил руку, а его содержимое, наоборот, неприятно обжигало губы и внутренности. Однако, вскоре Асмер почувствовал действие алкоголя, когда все лишние мысли в его голове растаяли, а собака за окном стала лаять тише.

Асмер откинулся в кресле, почувствовав, как тело постепенно тяжелеет, а ноги становятся ватными. Поднес листок к глазам.

«Покойный — Арне Кристенсен

Внешние признаки: каштановые волосы, серо-голубые глаза, шрам в области затылка, видимо от удара тупым предметом. Рост, вес и остальные параметры тела установить не предоставляется, так как от умершего осталась лишь голова.

Время смерти: Между 03.00 и 04.00.

Причина смерти: обильное кровоизлияние в области мозжечковой миндалины. Сильное давление в черепной коробке покойного настолько повысилось, что костная ткань повредилась, а череп местами деформировался. От кровяного давления глазные яблоки неестественно выпятились вперед, а каппиляры в них полопались. В носу и рту сосуды так же лопнули. Складывается такое ощущение, что вся кровь из тела покойного в один миг бросилась в голову.

Почему такое случилось — установить трудно. У меня есть одно предположение. Мозжечковая миндалина, как известно, отвечает за страх и агрессию. Так что, либо наш покойный сильно разозлился, либо сильно испугался. В подтверждение этой теории могу лишь приложить анализ крови, в котором явно видно, что содержание адреналина и норадреналина в его крови превышает норму в двадцать раз»

— Брестон, да ты бредишь, — пробурчал Асмер. — Умер от страха или злости… У меня точно правдивый отчет? Вроде точно, вряд ли бы его писали тогда от руки.

« Благодаря специфике свертывания крови, точно удалось установить, что смерть наступила до отсечения головы. Сделано это было с хирургической точностью — на позвонках нет никаких повреждений, срез находится ровно между двумя соседними. Впрочем, нельзя и отрицать возможность того, что голову оторвали от тела, судя по обрывкам мяса и кожи на шее»

— Что-то он не так уж и много выяснил, — подумал Асмер, притягиваясь к стакану. — А тут у нас что?

В папке лежало еще два листа. На одном из них был результат исследования образцов крови с места убийства, а на втором была изображена фотография медальона.

Асмер взглянул на первый:

— И что я тут должен понять? — с раздражением сказал он, глядя на россыпь символов и цифр. — Брестон, я кто по-твоему? Чертов гений, что может разораться в шифре, который ты написал?

Асмер надеялся, что коронер предоставит ему конечную форму анализа крови с места убийства, как делал это всегда. Однако, Брестон видимо запамятовал, что старший детектив полиции имеет немного иную специфику работы, нежели он, и разобрать необработанную медицинскую информацию для Асмера было почти невозможно. Впрочем, если кровь на стенах принадлежала не только убитому, но и членам его семьи, узнать это наверняка было совсем нереально.

Церковь Крови хранила данные о крови своих прихожан и работников под защитой религиозной тайны. Получить доступ к ним можно было двумя способами: пробиться к архивам с боем, пройдя через церковную гвардию, что было бы самоубийством, или добиться разрешения у понтифика. Второй вариант был даже невозможнее первого. Однако анализ крови мог бы помочь построить какие-никакие предположения касательно того, что случилось в доме Кристенсенов.

— Завтра зайду к Брестону, — тихо сказал Асмер, — и выскажу ему все, что думаю.

Асмер отложил лист с анализами и взял в руки фотографию медальона.

Его очистили, и теперь он мог разглядеть рисунок на бронзовой поверхности. Там был нарисован глаз и что-то выходящее из него. Белые нити, вьющиеся из зрачка.

— Черви, — понял Асмер, — из долбанного глаза выползают долбанные черви.

Кроме фотографии на втором листе ничего не было. Это расстроило Асмера, он-то думал, что на медальоне будут какие-то надписи или послания, которые могли бы прояснить картину, но они отсутствовали.

— Не похоже на то, что я читал об Антицерковниках. Те бы оставили гораздо более очевидные послания…

Асмер просто отложил листы и папку в сторону и молча уставился в граненый бокал в руках. Однако, не видел его.

Перед глазами Асмера вновь была та комната. И лицо, на которое натянули маску молчаливого ужаса.

Он отставил бокал, но через мгновение взял в руки бутылку и осушил ее наполовину. Квартира покачнулась и на Асмера опустилась тьма.

***

Открыть глаза оказалось невероятно трудно. Казалось, веки прилипли к глазным яблокам, а каждое усилие их поднять отзывалось режущей болью во всей голове. Кроме того, голова готова была лопнуть в любую секунду: что-то давило на череп изнутри.

Вокруг пахло железом. Его едкий запах обжигал ноздри, и, проникая в легкие, выворачивал их наизнанку. Где-то неподалеку что-то чавкало, где-то совсем рядом, буквально под ногами.

Асмер потянул руки к лицу и протер глаза. Смахнул с них что-то липкое и густое.

В лицо ударил слепящий свет солнца, который, отражаясь от земли, багровыми лучами освещал улицу. Асмер понял, откуда раздается чавканье. Из-под его ног.

Он шел по человеческим внутренностям. Улица была заполнена ими, а дорога вымощена кишками, обрывками плоти и органов. Ноги проваливались в эту вязкую жижицу, а черные туфли блестели от вязких капель крови. Справа и слева, почти вплотную к мутным окнам домов, на деревянных столбах висели тела мужчин и женщин со вспоротыми животами, из которых струились темные струйки с копошащимися в них белыми личинками. На трупах сидели птицы, выклевывая их глаза и языки. Они каркали и орали так громко, что в ушах у Асмера звенело.

— Да что за хрень тут творится? — прошептал он. Асмер оглянулся в поисках людей, которые могли ответить на его вопросы, но на улице никого не было, лишь молчаливые мертвецы с пустыми глазницами.

Улица была ему знакома. Это был нижний ярус старого Атифиса, и именно здесь, буквально в соседнем квартале располагался участок полиции. Туда он и направился, с трудом ступая по нетвердой поверхности, в надежде, что там ему объяснят, что происходит в городе. Кроме того, он все еще надеялся встретить хоть кого-то живого. Пока что он замечал лишь птиц и неясные расплывчатые тени, расползающиеся по земле. Казалось, они вот-вот протянут к Асмеру свои темно-прозрачные лапы и, схватив его, утащат под мерзкое покрывало плоти, что накрывает дорогу.

Однако свет не давал им это сделать. Лучи солнца хорошо освещали улицу, не давая теням выползать из темных уголков под навесами магазинов или крышами домов. Эти странные шевелящиеся черные пятна не очень-то волновали Асмера. Пока солнце светило ярко, они не могли высунуть нос из своих темных нор.

А вдруг это все — один большой мираж, сон? Сейчас же Асмер находится вовсе не здесь, а в теплой постели у себя дома.

— Нет, — твердо сказал или подумал он. Асмер так и не понял, говорит ли он вслух или просто мыслит. Впрочем, запах гниющего мяса и металла крови совсем не походил на наваждение.

Подул ветер, поднимая странный кровавый пар, идущий от земли. В этот же момент, откуда не возьмись раздался вой, который, смешиваясь с криками клюющих плоть птиц, делал все вокруг еще более жутким и пугающим. Асмер остановился и огляделся, прислушиваясь, однако не мог определить его источник.

Ветер подул сильнее, поднимая кровавые ошметки в воздух, словно пожухлые листья. Они закрутились в жутком вальсе, спиралями закружились рядом с Асмером, орошая его одежду капельками густой, как воск, гранатовой жидкости. Вой стал громче, стал походить на канонаду духового оркестра. В нем слышалась и деликатная, нежная флейта, и напористая, грубая труба. Вместе с этим птицы замокли, и, встревоженные ветром, покинули свои насесты, оставили трупы наедине с самими собой.

— Трупы, — подумал Асмер, и подошел ближе к одному из шестов.

Перед, ним, запрокинув голову вверх, обращая пустые глаза к небу, висел мужчина, с удивительно чистыми белокурыми волосами. Сквозь ободранную местами кожу выглядывала начинающее гнить мясо, из которого все еще сочилась кровь.

Когда ветер подул в очередной раз, из раскрытого рта трупа перед Асмером, послышался гул, тот самый, что заставил единственного живого человека в этом аду, остановиться и прислушаться к жуткой игре мертвого оркестра. В этот момент все стало понятно.

Инструментами, что издавали вой, наполняющим улицу, были мертвецы. Воздух задувал в их вспоротые животы, проходил через дыхательные пути, и, выходя через рот, звучал далеко не мелодичной, но все же музыкой.

Асмер судорожно вздохнул, втянув больше смрадного воздуха, чем рассчитывал. С трудом сдерживая рвоту, он отвернулся от шеста и направился дальше по улице. Солнце, казалось, было в зените, но, тем не менее, вокруг стало темнеть. Темнота расползалась медленно, а тени, что в ней таились, зашевелились активнее, словно предвкушая веселье. В этот момент Асмер понял — он не хочет, чтобы тень накрыла его, не хочет, чтобы жуткие силуэты в ней протянули к нему свои когтистые лапы.

Асмер ускорил шаг, задержал дыхание и прикрыл лицо руками, чтобы вихри плоти не забили глаза кровью и кусками мяса.

Тьма все приближалась, накрыла шесты с трупами. Глазницы мертвецов засветились, обращенные к Асмеру. Через мгновение он уже бежал, открыв рот и глаза, не обращая внимания на кисло-горькие куски плоти, забивающие горло, и на густые капли крови, застилающие глаза. Не думал он и о смрадном запахе, наполняющем его нутро и выворачивающим его внутренности наизнанку.

Трупы потянули к Асмеру свои ободранные и обглоданные руки, не переставая выть. Ветер дул все сильнее, а вальс разгоняемых им хороводов внутренностей по аккомпонимент мертвого аркестра ускорял свой бег. Расползающаяся тьма так же вторила темпу, который задавало завывание мертвецов, ее когтистые лапы уже почти касались ног Асмера. Однако, он не сдавался, до участка оставалось совсем недалеко, всего один поворот, а за ним белоснежное здание с колоннами, толстые двери и безопасность.

— Еще десять метров, — говорил сам себе Асмер, не оборачиваясь назад. — Пять, четыре, три, два…

Он завернул и замер.

Никакого участка тут не было. Вместо него стояло огромное, треугольное, зазубренное кверху строение. На его стенах красовались символы великих Церквей: змей, восьмиконечная звезда и капля чернил. Однако, Асмер смотрел совсем на них. То, что заставило его замереть — находилось выше.

Именно оттуда стекали застывшие восковые ручейки янтарной в свете полуденного солнца крови. Именно оттуда, с шипов, выходящих из стен, на Асмера смотрели светившееся во тьме пустые глазницы его друзей и товарищей, бок о бок с которыми он проработал столько лет в полиции.

Спасения не было. От тьмы было уже не убежать. С каждым мгновением она становилась все ближе. Даже солнечный свет, яркий и теплый, уже не мог разогнать ее. Перед Асмером открылась дверь — треугольное здание без окон приглашало его к себе в гости. Струящийся из проема свет манил и зазывал к себе, что-то шептал, обещая безопасность.

И Асмер поддался, шагнув в него. И в момент его тело: кожа, плоть и кости воспламенились, как спичка. Асмер сгорел во тьме, в ее ловушке, словно мотылек, влекомый пламенем свечи. Оболочка исчезла, но еще секунду он чувствовал и осознавал себя, ощущая опаляющий свет, а затем полностью исчез. Разум и личность Асмера полностью растворились в холодной темноте.

***

Асмер проснулся от крика. Кричал он сам.

Налившаяся свинцом голова раскалывалась, а глаза никак не могли сфокусироваться. Все вокруг Асмера кружилось в бешенном вальсе, и он, чувствуя, что к горлу подбирается комок рвоты, зажмурил глаза.

Это помогло. Тошнота отступила, но головокружение никуда не делось. В темноте закрытых век закрутились неясные световые силуэты — целые ленты света мерцали яркими цветами, обжигающими сетчатку.

Асмер откинул назад голову, попытался унять прыгающее в груди сердце. Глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Чувствуя, как пульсация в висках становится слабее, цвета лент света на сетчатке тускнеют, а их тошнотворный танец замедляет свой ход, осторожно открыл глаза.

Через плотно задернутые шторы, растекаясь по полу, струились ручейки дневного света, которые безуспешно пытались разогнать полумрак, царивший в комнате. Это была всего лишь квартира Асмера — он узнал кресло, узнал диван и журнальный столик, узнал шкаф и декоративное деревце, которое часто забывал полить.

— Сон, просто сон… — тихо сказал он сам себе, подняв перед глазами дрожащие руки. Опустил их на подлокотники и почувствовал, что вся его одежда, которую он так и не снял после работы, намокла от пота, и теперь, плотно обхватывая тело, мешала дышать.

Вставать Асмер не торопился. Голова, налившаяся свинцом, болела тупой болью, а ноги дрожали точно так же, как и руки. Он никогда не чувствовал себя настолько оторванным от реальности, будто его воспаленный мозг все еще не понял, что кошмар кончился.

Асмер не сомневался, что ему приснился именно кошмар, однако совсем не помнил свой сон, никаких деталей. Единственным, что осталось — было неприятное послевкусие ощущения приближающейся смерти, с каждой секундой становящееся все слабее, пока и совсем не растворилось где-то в подсознании.

Асмер поднялся, нога ударилась о полупустую бутылку, и та, откатившись в сторону, звякнула о ножку стола.

— Неужели я вчера выпил столько? — удивился он. — Тогда совсем не странно, что бошка так раскалывается.

Подойдя к окну, отдернул штору и потянул за задвижку. Комнату наполнил уличный воздух. Запахло пожухлой листвой и кустами инеуста — запахами осени в Атифисе. Прянно-сладковатый запах кустарника, усеянного белыми цветами в форме губ, обычно начинал наполнять город в начале осени, а заканчивал примерно в середине, когда лепестки соцветий опадали, обнажая колючки.

Был разгар дня. Асмер взглянул на часы — те показывали полдень. То есть он проспал около четырнадцати часов. Мало того, что он чувствовал себя паршивее некуда, так еще полдня прошли впустую. Из-за похмелья, Асмер не особо соображал где вообще находится, казалось, не помнил даже своего имени. Постепенно, конечно, он приходил в себя, словно его разум был пазлом, что приходилось кропотливо собирать по кусочкам.

Асмер встал возле зеркала. С его запыленной поверхности смотрел мужчина двадцати семи лет, в белой, промокшей насквозь рубашке и черных штанах. Сероватого оттенка лицо покрывала неаккуратная щетина, а под красными, уставшими глазами залегли глубокие темные тени. Он почесал коротко остриженную голову, безразлично глядя на свое отражение, а затем отвернулся от него и, сняв по дороге в ванную одежду, залез под горячие струи воды.

Душ помог — Асмер стал чувствовать себя гораздо лучше: на лице появился легкий румянец, да и синяки под глазами побледнели.

Чашка кофе, новая свежая и сухая одежда — голова почти перестала болеть, лишь оставалось чувство легкой потерянности. Асмер вышел в солнечный свет осеннего Атифиса.

VI

Экономка Кристенсенов любезно одолжила полиции адрес жены покойного, и Асмер возлагал надежды, что именно она хоть немного сможет разогнать туман той неизвестности, что застелил горизонт расследования убийства.

Однако, надежда была достаточно призрачной, ведь он ничего не знал об этой девушке, лишь адрес, аккуратно написанный на небольшом, вырванном из блокнота листке бумаги, а выяснить что-то о ней из базы данных полиции было бы слишком неаккуратно, ведь церковники бы сразу поняли, что старший детектив полиции и комиссар что-то они них скрывают.

Бесконечные ряды серых бетонных домов, узкие жилы таких же серых переулков и улиц. Серебряный Город был похож на огромный механизм, россыпь шестеренок, гвоздей и шурупов, что гремят и звенят в такт наполняющей округу тишине, средь которой выделялось лишь едва слышимое гудение паровых котлов котельных, да нечастое цоканье копыт. Редкие клумбы цветов и деревья, покрытые пылью, среди бетонных, обрамленных тусклым серебром деталей остановившегося механизма, резали глаза.

Серебряный Город не блистал роскошью и красотой уличного убранства, как старый Атифис. Это был жилой район для простых, работящих людей невысокого положения в обществе, и в этом не было нужды. Здесь не было ни важных муниципальных объектов, ни соборов Церквей, лишь жилые дома для не богатых, но и не бедных людей. В общем весь Серебряный Город можно было охарактеризовать двумя словами — обычный и серый. И не то, что это было плохо, в одинаковых, как под копирку, домах и улицах, так или иначе, был свой шарм, свое обаяние, мертвое и безжизненное, но притягательное.

Улицы были пусты. Лишь редкие люди, казалось, такие же тусклые и серые, как и их окружение, бродили по своим делам, не поднимая головы и не глядя по сторонам.

Асмер знал, куда ему идти, серебряный Город был хорошо ему знаком, ровно, как и любая другая часть Атифиса.

Специфика работы — ответил бы он, если кто-то спросил бы, откуда у него такие познания в топографии города. И пускай Асмер вот уже три года до вчерашнего дня, как не был нигде, кроме полицейского участка, своей квартиры и дороги между ними, он все еще отчетливо помнил каждую улочку Атифиса. Да и город нисколько не поменялся за это время. В конце концов, что такое три года в тысячелетней истории — лишь крохотная капля в целом море.

Это было так же и его проклятьем. Асмер знал и помнил улицы лишь потому, что многие из них ассоциировались у него с конкретным случаем убийства. В моменты, когда воспоминания вдруг начинали всплывать и заполнять разум, Асмер не мог им сопротивляться, не мог отгородиться от образов, что всплывали перед глазами. В такие моменты, его ум, казалось, покидал тело и возвращался в прошлое, чтобы воссоединиться со своей более молодой проекцией и взглянуть на случившееся собственными глазами.

Так и произошло в этот раз. Голова закружилась, и разум провалился куда-то вглубь подсознания.

***

Асмер встрепенулся. Он стоял в небольшом дворике, рядом с клумбой цветов дюон. Уродливые, покрытые пылью клумбы с уродливыми цветами, голубые лепестки которых покрывали застывшие капли багровой росы. И дом, такой же серый, как и все здесь. Асмер помнил его, помнил, что случилось на четвертом этаже в одной из квартир. Только вот направлялся совсем не сюда.

— Твою мать.

Он увидел номер дома и название улицы на небольшой, металлической пластине не стене. Достал из кармана записку и сверил адреса. Они совпадали.

Асмер вздохнул. Еще раз убедился, что пришел именно по адресу, где жила свидетельница, и зашел в обшарпанные двери подъезда. Поднялся на нужный этаж.

Перед детективом вытянулся длинный, узкий коридор с дверями, широко распахнутыми настежь. Из открытых квартир слышались самые различные звуки: разговоры, смех, детское улюлюканье. Лишь одна дверь, та, что была заперта, молчала. Асмеру нужна была именно она.

Он нажал на кнопку звонка и услышал громкий писк по другую сторону двери. Отпустил палец и стал ждать, пока из квартиры послышаться звуки шагов хозяйки. Тишина. Никто не открывал. Тогда Асмер позвонил еще раз, более настойчиво. — снова тишина.

Из двери, откуда слышался громкий детский смех, вышла женщина с охапкой мокрого постельного белья. Заметив Асмера, она с легкой улыбкой взглянула на него и принялась развешивать вещи на веревке в коридоре. Асмер позвонил еще раз.

— Что не открывает? — спросила женщина, все так же улыбаясь.

— Нет, — ответил он, а затем про себя: — Видимо никого нет дома.

В этот момент раздалось несколько щелчков открывающегося замка и едва слышный скрип двери.

— Извините, я принимала ванную и ничего не слышала… Вы что-то хотели? — раздался женский голос.

Асмер повернулся. Перед ним стояла довольно молодая девушка в халате и мокрыми, пепельно русыми волосами. От их мокрых прядей пахло соленой карамелью.

— Да, — ответил Асмер, доставая свой жетон. — Мы можем поговорить внутри?

Женщина с бельем давно уже развесила вещи, а теперь любопытно смотрела на них. Продолжала улыбаться.

— Конечно… Да… — немного встревоженно сказала девушка, пропуская Асмера внутрь.

— У вас любопытные соседи, — хмыкнул Асмер, пройдя вглубь кваритиры и повернувшись в сторону гостинной.

— Не обращайте внимание… — она закатила глаза, махнула рукой, а затем взглянула на Асмера, и показала рукой на кресло. — Пожалуйста, присаживайтесь. Что-то случилось? Я не ожидала увидеть здесь полицейского…

Асмер опустился в мягкое кресло, обитое приятной, плотной тканью, а затем провел взглядом по комнате. Здесь было довольно мило и уютно: новая мебель, от которой еще даже пахло свежим деревом, множество горшков с цветами и декоративными травами на подвязках, а также приятный и слегка дурманящий запах карамели, витающий вокруг.

— Меня зовут Асмер Амуннсен, старший детектив полиции Атифиса, — произнес он. — Так уж вышло, что мне не известно ваше имя…

— Мирра Мадьяр.

— Мирра, к моему глубокому сожалению, я вынужден вам сообщить, что вчера был найдем убитым Арне Кристенсен. Его нашла экономка, она же и сообщила мне ваш адрес.

Девушка на мгновение застыла, ее румяное лицо побледнело, а губы дернулись.

— Арне, но…Как? Не может быть, — спустя секунду прошептала она, вытирая руками заблистевшие от слез глаза. — А Грета как же? Девочки? Умоляю, скажите, что они в порядке.

— Про них ничего не известно. По крайней мере, пока. Однако, мы работаем над этим, — Асмер взглянул на Мирру, попытавшись придать голосу побольше уверенности, а затем добавил: — Я понимаю, что сейчас не время, но мне нужна ваша помощь. Вообще-то, вы единственный человек, к которому я мог бы обратиться. Я могу рассчитывать на вас?

Мирра молчала, глядя на него пустым взглядом. Она будто еще не совсем до конца понимала, что хочет он нее детектив. Асмер терпеливо ждал. Он понимал: далеко не каждый день приходит незнакомый человек и сообщает о смерти одного близкого человека и пропаже другого.

— Да, конечно…Как мне помочь? — девушка вытерла все еще мокрые глаза и шмыгнула носом. Асмера удивило, насколько быстро она смогла взять себя в руки.

— Ничего сложного…Нужно, просто ответить на пару моих вопросов.

— Хорошо. Это и впрямь не кажется чем-то трудным, — Мирра попыталась выдавить из себя улыбку. У нее не получилось. — Только и я вас хочу попросить об услуге.

Асмер кивнул.

— Не рассказывайте никому, что мы с вами разговаривали, ведь, если об этом узнают в Церкви Крови, у меня могут быть серьезные проблемы, — мрачно сказала девушка, и глядя на ее обеспокоенное лицо, Асмер понял, что она совсем не шутит.

— Haer orit qbadius, — прошептала Мирра, так тихо, что Асмер не услышал.

— Не расскажу, обещаю…Не нужно об этом беспокоиться, ведь вас, так или иначе, скоро вызовут на дачу показаний. Церковь крови и Церковь души объединились с полицией в расследовании дела.

— Вот оно как? — удивилась Мирра, пренебрежительно улыбаясь. — Даже и не знаю, что сказать…

— Говорит прямо, как комиссар, — подумал Асмер, а затем уже вслух: — Я так понимаю, вы были близки с семьей Арне Кристенсена?

— Очень близки. Мы с Гретой с детства были лучшими подругами, практически сестрами, а с Арне познакомились, конечно, позже, но тоже быстро сдружились. Не могу поверить… — девушка протерла своим маленьким кулачком правый глаз. — К тому же, мы с ним оба служим…служили в церкви Крови. Правда, я всего лишь медсестра, но с Арне мы пересекались довольно часто.

Медсестры в церкви Крови были низшим саном. По аналогии монахиням из церкви Души, они обычно занимались проведением всяческих обрядов, делали самую грязную и сложную работу. Однако, в отличии от монахинь церкви Души, медсестры церкви Крови не жили в монастырях и не обязывались к соблюдению всяческих обетов, вроде обета безбрачия.

— Хорошо, это может нам пригодиться… — произнес Асмер. — Когда вы в последний раз видели Кристенсенов?

— Совсем недавно… Арне я видела на кровослужении, а Грету перед этим накануне, — заметив взгляд Асмера, который не очень-то разбирался в обрядах церкви Крови, продолжила: — Квинтонект — важная дата для всего нашего культа. Считается, что именно в этот день великий Змей явился святым и поведал им историю создания мира. Церковь крови круглый год проводит кровослужения, в процессе которых люди очищают и освещают свою кровь, смешивая ее с кровью Святых. А вчерашней ночью прошло главное из них, а соответственно и самое тяжелое по подготовке.

Асмер повидал многих людей. Видел тех, кто безропотно верил в россказни священников, верил в свою религию и говорил о ней с придыханием и благоговением. Однако, были и те, в тоне которых было безразличие, словно эти люди не совсем верили в то, что говорят. Мирра показалась ему именно такой. Казалось, вера в великого Змея была для нее придумкой, сказкой.

— Не замечали ничего странного в поведении Арне или Греты? Если вы были так близки, думаю, вы заметили бы малейшее изменение.

Мирра задумалась, а Асмер не стал перебивать молчание девушки. Лишь терпеливо смотрел на нее, отметив для себя, что смотреть ему приятно. Мирра была красива. Однако красота ее была не только в правильных чертах лица или в больших, сверкающие зелёным светом глазах, но и в лёгкой небезупречности: в небольших впадинах под глазами, в косой линии давнишнего шрама на лбу. Пряди ее длинных пепельных волос, локонами ниспадали на плечи и грудь, подчеркивая хорошо слаженную фигуру.

Мирра заметила взгляд Асмера и покраснела. Легкий румянец украсил ее побледневшее лицо.

— Вообще, да, замечала, — нервно теребя локон, сказала она. — Даже не знаю с чего начать.

— С самого важного, — подсказал Асмер.

— Ну… — протянула Мирра. — Арне, в общем-то, всегда был немного странный, задумчивый и молчаливый. Только в последнее время это начало проявляться как-то ну очень уж сильно. Он как будто еще глубже ушел внутрь себя, перестал замечать людей вокруг. Даже не здоровался со мной. Кроме того, был какой-то нервный, дерганный.

— Почему он так себя вел? Может были какие-то проблемы в церкви?

— Да вроде нет. По крайней мере, я объясняла это приближающимся Квинтонектом, мол на нем много работы и ответственность большая лежит. Арне все-таки викарий… Был викарием, и именно он отвечал перед понтификом за то, как пройдет кровослужение. Хотя иногда мне казалось, что его что-то пугает, казалось, что Арне постоянно оглядывается за спину. Как бы это не звучало, но мне иногда думалось именно так.

— Еще, что было очень странно, — продолжала Мирра. — Грета всегда была очень верна церкви Крови и никогда не пропускала кровослужений. Да и обычно я всегда помогала ей и девочкам с церемонией. Ну знаете, подсоединяла к аппаратам переливания крови и все такое. Поэтому я и удивилась, когда Мирра сказала, что в этот раз не идет, а когда я спросила почему — лишь пробубнила что-то про Арне. Это в принципе все.

— Действительно… — задумчиво сказал Асмер, размышляя о сказанном ею. Арне Кристенсен вел себя странно, будто боялся чего-то, а, по мимо всего прочего, запретил жене идти на это кровослужение. Но почему? — Неужели это как-то связано с церковью Крови? Девушка попросила его никому не рассказывать об их разговоре. Она явно боялась. И вряд ли это был страх потери ежемесячного жалования медсестры. Нет, она страшилась совсем не этого. Вполне вероятно, что Мирра переживала за свою жизнь. — У вас есть предположения, кто мог желать Арне Кристенсену зла? При столь высоком положении в церковной иерархии, вероятно, у него было много недоброжелателей.

— Вы удивитесь, но как раз-таки недоброжелателей у него не было. Арне, как никто другой мог расположить к себе, и вероятность того, что в церкви Крови есть кто-то, кто мог желать ему зла, очень мала.

Асмер достал фотографию медальона и результаты экспертизы крови.

— Скажите, Мирра, вы когда-нибудь видели этот медальон? Может быть, знак вам знаком? — он протянул ей фотографию.

— Мне очень жаль, но нет. Никогда не видела его.

— Ничего страшного, — Асмер забрал фотографию и показал девушке второй листок. — Вы говорили, что помогали Грете и девочкам с кровослужением. Посмотрите сюда и скажите мне, знакомо ли вам что-то, указанное в этом отчете.

Мирра взяла в руки листок с анализами крови. Нахмурила лицо, с которого вновь сошла краска. В ее глазах снова заблестели слезы.

— Да, это анализ крови Арне, — через мгновение ответила девушка.

— Только его? — уточнил Асмер.

Мирра кивнула.

— Это значит, что Грета и девочки в порядке?

— Очень надеюсь на это, — пожал плечами Асмер, и тут же понял, что надо было сказать нечто более ободряющее.

А глазах Мирры вновь заблестели слезы. Две их прозрачные струйки потекли по ее щекам. Асмер вдруг понял, что ему пора: нужно было дать девушке погоревать. Оплакать утрату на едине с собой. Только заставить себя покинуть ее было трудно.

— Послушайте, Мирра, — сказал детектив, доставая ручку и блокнот. — Я оставлю вам свой адрес. Если вдруг вы что-то вспомните или вам понадобится помощь, можете обратиться ко мне.

— Спасибо, — улыбнулась она сквозь слезы.

— Это меньшее, что я могу для вас сделать. Спасибо, вы мне очень помогли. Еще раз примите мои соболезнования.

Асмер поднялся и направился к двери. Как только она закрылась за его спиной, за ней раздалось рыдание. Что-то внутри него сжалось, но сделать он ничего не мог. В этом мире не было таких слов или действий, что могли унять боль утраты.

Именно поэтому он предпочитал быть один. Слишком много жизней Атифис забирал каждый день, слишком много приносил страданий.

VII

Асмер был в тупике. Благодаря Мирре Мадьяр многое прояснилось, но еще больше возникло вопросов. Он узнал, что убитый чего-то боялся, и, вероятно, знал, что его жизни грозит опасность. И все это могло быть как-то связано с Церковью крови.

Конечно, это были предположения. Все, что было у Асмера — предположения. Впрочем, даже если бы он был уверен, что в смерти Арне Кристенсена замешена Церковь крови, без доказательств он ничего не мог. Да и идти против такого могущественного врага с пустыми руками было глупо.

Однако, в таком случае все выглядело бы совсем смешно: Церковь крови убивает своего викария, а затем пытается вклиниться в расследование. Но зачем? — чтобы замести следы? — Возможно.

— Если об этом узнают в Церкви Крови, у меня могут быть серьезные проблемы, — вспомнил он слова Мирры.

Тогда вполне возможно, что викарий сделал что-то, чего ему делать не следовало, и поплатился за это своей жизнью. С другой стороны, зачем Церковь сделала это так кроваво, ведь ей гораздо проще было убить Арне Кристенсена тихо, так, чтобы не привлекать лишнего внимания. Быть может церковь Крови хотела скрыть свое убийство, свалив его на выдуманных Антицерковников, но Асмер видел страх, настоящий живой ужас смерти в глазах ее служителей. Ничего не сходилось.

Асмер не знал, что ему делать. Единственное, что пришло ему в голову — еще раз навестить дом убитого. Он надеялся на случайность — что полиция что-то упустила, какую-то едва заметную мелочь, подсказку, которая была очень нужна Асмеру.

Он вышел из подъезда, и снова взглянул на дом, понадеялся, что видит его в последний раз, а затем отвернулся и направился дороги, где окликнул извозчика.

Отсюда до старого Атифиса было довольно далеко. От серебряного Города его отделяла река Рида, через которую был перекинут мост длинной около четырех километров. В такое время, а было уже пять часов вечера, он был переполнен транспортом, движущимся в обоих направлениях. Так что, когда Асмер добрался до дома, где до недавнего времени жили Кристенсены, уже порядком стемнело.

Кроме того, почти в самом центре города, совсем недалеко от собора Церкви души движение транспорта совсем остановилось. Сквозь ржание мулов и ругань извозчиков Асмер понял, в чем была причина. Впереди медленно двигалась длинная процессия из людей, одетых в рабочую одежду. Каждый из них нес в руках большой плакат с яркими надписями и кричал:

— Верните нашу работу! Долой смог и пепел! Верните нашу работу! Долой смерть на заводах.

Рабочих, стоявших толпой с развернутыми транспарантами, кольцом окружали полицейские с дубинками. Люди то и дело брыкались на них, пытались прорвать оцепление, однако после удара по голове, их пыл резко утихал. Да и полицейские как будто с каждым разом отвечали на выпады толпы все жестче, как будто бы каждый удар дубинкой возбуждал в них все больше и больше азарта. Больше и больше человеческой жестокости.

— Снова бастуют, — услышал он тихий голос рядом. — Никак им не иметься, но ничего, через пару дней опять утихнут. Всегда утихают.

— Вы о чем? — спросил Асмер, глядя в окно на худощавого мужчину с уставшими глазами, под которыми залегли глубокие тени, держащего в руках трубку и вожжи.

— А то вы не знаете? — поднял тот брови. — Они не довольны условиями работы, вот и бастуют, но завтра послезавтра тут уже никого не будет, а эти «обиженные» вернуться обратно на заводы и будут ныть, что им плохо. Все, что они могут — только жаловаться, сетовать на власть. Они просто не понимают, что ни бургомистр, ни понтифики, ни кто бы то ни было еще, им ничего не должен.

— Вы же в курсе, что с вами может быть тоже самое? — спросил Асмер. — Вы тоже можете потерять работу.

— Как говорила моя мама — работай, отдавая себя всего, и работа будет тебе благодарна. Так что со мной ничего такого не будет, потому, что это я работаю не покладая рук, — уверенно произнес извозчик.

Асмер промолчал. Ему нечего было говорить.

— Этот город… Что-то сним не так, — единственная мысль пронесшаяся в голове.

***

Аллея, к которой примыкал дом, была довольно скудно освещена, в отличие от обычных улиц и парков, так что Асмеру пришлось идти практически в абсолютной темноте.

Не то, чтобы он ее боялся, но нельзя сказать, что он чувствовал себя в полной безопасности. Как только Асмер вступил в тень деревьев с густой кроной, что заслоняла практически весь свет тех нескольких фонарей, освещающих аллею, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянулся, но никого не заметил.

— Наверное, просто показалось, — шепотом сказал он, чувствуя, как где-то внутри что-то съеживается.

Но ему не показалось. На него точно кто-то смотрел. Боковым зрением Асмер увидел красный проблеск средь кустов, довольно яркий в ночной тьме.

— Эй, там есть кто-нибудь? — крикнул он, вытаскивая пистолет.

Никто ничего не ответил, а угольки красных зрачков поднялись выше, выглядывая Асмера, который поднял револьвер, снял предохранитель и медленным шагом двинулся в их сторону. За кустами как будто раздалось рычание.

–Это должно быть какой-то зверь. Но почему у него такие красные глаза? — подумал он. Ему очень не хотелось туда подходить, но какая-то неведомая сила внутри тянула его к кустам, за которыми притаилось что-то, следившее за ним во мраке.

Подойдя к ним, Асмер немного постоял около зарослей зеленого плюща в нерешительности, но затем резко отодвинул их левой рукой. В этот момент на ночном свете взошла луна и осветила небольшую полянку перед ним. Асмер убрал пистолет.

Над землей, покрытой невысокой, аккуратно постриженной травой и редкими опавшими с деревьев листьями возвышалось два бутона красных, будто окропленных свежей кровью цветов. Когда взошла луна, их бутоны раскрылись, обнажив черные листья и карминовую сердцевину, что в свете ночного светила никак не походила на злобно глядящие глаза. Тем не менее, Асмер смотрел в них и никак не мог оторваться, казалось, эти красные бусинки утянули его разум куда-то вглубь земли, словно телефонные провода, провели его куда-то под землю. Сквозь почву и переплетающих ее корней деревьев и кустарников, куда-то под древние мраморные залы и темные, лишенные света пещеры. Уносили Асмера все глубже и глубже в бездну, а, когда, казалось бы, бездна протянула к нему свои леденящие объятия, где-то совсем рядом вспыхнул свет, и он вынырнул из тьмы. Асмер снова стоял на поляне, освещенной тусклым светом луны. Он тяжело дышал. Цветы снова закрыли свои искрящиеся красным бутоны, и в темноте опять засияло два красных глаза.

Асмер вернул кусты в первоначальное положение и вернулся на тропинку. Первые секунды он не понимал, что вообще здесь делает, выбитый из колеи странным видением в сердцевинах цветов. Но вскоре все это начало казаться лишь наваждением, что с легкостью можно было списать на усталость и стресс, и Асмер неуверенным шагом пошел по тропинке. Город сводил его с ума, а последние события лишь изматывали его уставший разум.

— Надо как следует отоспаться, — подумал он.

Асмер решил перестраховаться и зайти в дом через заднюю дверь. Возможно, в нем говорила паранойя, но аккуратность еще никому не вредила. Вход был закрыт на ключ и опечатан. Само собой, помехой для Асмера это не могло быть. Он просто сорвал печать и вставил в замочную скважину заранее сделанную копию ключа. У него их была целая связка. Комиссар любезно положил ее в конверт вместе с отчетом о вскрытии.

Внутри было темно, а включать лампы не хотелось. Для Асмера было лучше, чтобы его присутствие в доме почившего викария Церкви крови оставалось незамеченным. Иначе, могли возникнуть ненужные вопросы.

Он достал из кармана взятый из машины фонарик и щелкнул выключателем. Луч света озарил, выхватив из темноты, силуэты мебели и очертания стен. Осветил так же беспорядок, разгром, царивший везде. Из кухни, в которую Асмер попал через задний ход, он попал в гостиную. Он узнал классические следы обыска: перевернутая мебель, вырванные из горшков цветы и вещи, разбросанные всюду. Однако, здесь было еще кое-то, что-то такое, что осталось совсем не от полиции. Возможно, невооруженный глаз не заметил бы след, проходящий через комнаты, но Асмер видел его. И точно знал.

Здесь кто-то был.

Полки шкафов были открыты настежь, а книги и бумаги, лежавшие там, сложены в аккуратную стопку, словно кто-то поднял их с пола и по-отечески вернул обратно на их законное место. Этот кто-то явно очень ценил книги. Только кто это был?

Свет фонарика осветил небольшую, едва заметную щель между шкафом и стеной. Оттуда тянуло запахом чернил и бумаги.

— Потайная комната? Интересно… — Подумал Асмер и навалился телом на шкаф и, с трудом отодвинув его, открыл проход, достаточный, чтобы ему удалось пролезть.

Ощупал правую стену и наткнулся на переключатель. Раздался щелк — и лампочка на потолке засветилась, почти не слышно трескнув. В ее желтовато-холодном свете возникло небольшое помещение без окон. Слева и справа стояли стеллажи с книгами. Некоторое из них лежали стопками на полу, словно кто-то среди всей этой библиотеки искал что-то конкретное. Между стеллажами, у дальней стены располагался стол с печатной машинкой. Таких Асмер никогда не видел — буквы в машинке были заменены символами незнакомого ему языка. Впрочем, где-то он уже видел похожее.

Это был язык святых.

— Арне владел им? — удивился он.

Речь и письменность святых считалась давно умершей. Ее невозможно было выучить, а книг и учебников по древнему языку многие тысячелетия никто не видел. Однако, Арне Кристенсен каким-то чудом знал его, а значит владел такими знаниями, за которые его вполне могли убить.

Асмер присмотрелся к книгам. В основном здесь была религиозная литература. На это явно указывали названия некоторых из них: «На пути к частоте крови», «Религии Атифиса», «Церковь Крови. Путь к бессмертным землям». Было бы у него время — обязательно взял бы парочку. Атифисом правили великие Церкви, и знать о них как можно больше, было полезно для жизни в этом городе.

В основном книги либо стояли на стеллажах, либо лежали стопками на полу. Однако, одна валялась в стороне, поодаль от других, открытая примерно на середине. Часть страниц отсутствовала, они были вырваны. Это было видно по обрывкам бумаги, неаккуратно торчащим из корешка. Асмер закрыл ее. На кожаном переплете красовались потертые золотистые буквы. Надпись гласила:

«Лоуренс Номен — Рассвет и закат Акрылах»

Он аккуратно поднял книгу и убрал во внутренний карман плаща. Название звучало интересно, и Асмер решил, что там может быть полезная информация о затопленной деревушке.

Потолок в кабинете был не высок. Стеллажи почти впритык упирались в него. Кроме того, книги плотно заполняли их, так что создавалось ощущение, будто находишься в библиотеке. Да и характерный запах бумаги и чернил давал об этом понять. Один ряд на правом стеллаже выглядел немного странно. Это было почти незаметно, но Асмер приметил, что одна из них приняла довольно необычное положение.

Она была немного наклонена относительно других, что показалось ему необычным, ведь книги на полке располагались настолько плотно, что без ведомых причин ни одна из них не могла скоситься, тем более, что соседи привлекшего внимание Асмера чтива, словно солдаты на плацу, стояли ровно.

На тесненным коричневой кожей корешке была выгравирована надпись — «Святые — первое пришествие». Асмер потянул руку к книге и, приложив небольшое усилие, повернул так, чтобы исправить ее небольшой скос в сторону. Над его правым ухом раздался треск.

Асмер повернулся на источник звука, и что-то внутри него возликовало. В белом, покрытом блестящей плиткой потолке появилось отверстие — люк, крохотный и темный. Оттуда повеяло запахом сырого бетона, ароматом пыльного, сырого полуподвального помещения.

Он аккуратно встал на стол. Дерево предательски скрипнуло под ногами, его поверхность слегка прогнулось, но все же выдержала вес детектива. Асмер медленно и предельно осторожно просунул руку в люк, и на ощупь оценил его холодную темноту. Никаких ловушек, что могли оттяпать его пальцы, там, к счастью не оказалось. Лишь, что-то гладкое приятно холодило кожу. Детектив схватил это что-то рукой и, вытащив его из люка, увидел перед собой небольшой обернутый в глянцевую бумагу конверт без надписей. На нем была зеленая печать. Символ, что был отпечатан на ней был знаком.

Глаз и выползающие из него черви.

Асмер нашел, что искал. Больше в доме, где в мертвой пустоте царили только смерть и страх, больше оставаться не было нужды. Поэтому он закрыл люк, еще раз оглядел комнату, и выключив свет, задвинул шкаф на место. Щель между стеной и шкафом становилась все меньше и меньше, пока темнота, струившаяся из нее, не угасла.

***

Тучи, на темно-синем, покрытом рябью небе закрыли свет луны, погрузив Атифис в абсолютный мрак. Фонари едва справлялись с ним, и Асмер шел почти наощупь. Включать фонарь он не хотел — в такой темноте яркий луч света выдал бы его. В таком случае, гораздо проще было бы просто закричать:

— Эй вы, да, именно вы, кто следит за мной. Вон он я, берите, забирайте, черт вас дери.

Все равно никто бы не ответил. Вокруг была тишина, и лишь тихие ночные птицы шелестели крыльями и что-то сонно щебетали.

Цветы, которые Асмер спутал с глазами, спали. Никто, даже они, не наблюдал за его ходьбой в ночи.

Теме не менее, детектив почувствовал себя в полной безопасности лишь, когда щелкнул запорный механизм замка двери его квартиры.

VIII

Бронзовый глаз смотрел на Асмера с упреком:

— Почему ты гоняешься за мной. Неужели ты думаешь, что у тебя получиться раскрыть мои секреты? Это тебе не по зубам. Сдайся.

Ему вторила фотография медальона с места убийства.

— Наверное, я схожу с ума, — прошептал Асмер.

Одним движением он сорвал печать с конверта и раскрыл его. Вздохнул.

Внутри была одна лишь надпись — Liem teros closis u’fet — что это значило, Асмер понятия не имел, однако это было все, что имел. Одна лишь фраза или предложение на давно умершем языке.

— Видимо, мертвом, но, к счастью или к печали, не совсем до конца.

***

Асмер не мог спать. Каждый раз, когда он ложился в кровать, его голову наполняли мысли, а перед закрытыми глазами всплывала записка на языке Святых, отгоняя прочь приятное и мягкое тепло сновидений.

— И как мне понять, что тут написано? — спрашивал он себя, напрягая все силы, чтобы разобраться в крючковатом почерком написанных буквах. Однако, это было выше его возможностей. Язык Святых был для него непреодолимой стеной, которую без кого-то, кто мог владеть мертвой письменностью, перелезть было невозможно.

Асмер отложил в сторону клочок бумаги, решив для себя, что для него же лучше будет пока не думать об этом. Дождаться результатов экспертизы, возможно она и даст ему какие-то ответы. Это успокоило.

Только сон все равно не приходил.

— Ну и хрен бы с ним, — выругался Асмер, соскочив с кровати, искушено посмотрел на стойку алкоголя в шкафу. Горячительное могло помочь, но он вспомнил, как паршиво чувствовал себя утром, и желание тут же пропало.

Асмер знал, что заснуть ему не удастся, как бы он этого не хотел, а время шло чертовски медленно. Тогда он поднялся с кровати и взял в руку книгу, одолженную в кабинете убитого. «Рассвет и закат Акрылах». Нельзя сказать, что книга было очень толстой, но и очень тонкой она не была. Грубый, как будто самодельный переплет, пожелтевшие страницы — чтиво было довольно старым.

Асмер открыл первые страницы. В пустой, чистой комнате неприятно запахло. От книги несло тухлой рыбой. Как будто кто-то вымачивал страницы в прогорклом рыбьем жире. Асмер сморщился.

— Как символично, — проворчал он. — Книга о рыбацкой деревушке смердит рыбой.

Он рассмеялся.

Открыл первую страницу. На ней крупными косыми буквами был выведен жирный заголовок, обозначающий первую часть, и что в ней будет рассказана.

— Обычаи и нравы Акрылах, — прочитал в слух Асмер.

В основном здесь перечислялись и описывались различные обряды и праздники, что проводились в рыбацкой деревушке испокон веков. При этом рассказывалось о них, на взгляд Асмера, чересчур уж подробно. Его это быстро утомило, и уже на главе, где автор повествовал о празднике в честь весеннего половодья, когда рыба Индрж наполняет озеро водой, Асмер читал, пропуская огромные отрывки. Точно не вчитывался в то, что ему было неинтересно. Разве, что вглядывался в предложения, пестрящие именем божественной покровительницы Акрылах.

Далее стало еще менее интересно. Книга рассказывала о каких-то совсем житейских вещах: когда были построены различные муниципальные здания, как менялось правление, что происходило с рождаемостью. Чистые цифры. Асмер пропустил этот раздел.

Он хотел узнать, что случилось в конце, на закате истории рыбацкой деревушки, но книга его разочаровала. Большинство страниц рассказа о конце Акрылах была вырвана, а оставшиеся рассказывали лишь о построении стены и изоляции жителей. Да и в тех не было чего-то конкретного.

Видимо, все, что интересовало Асмера покинуло историю, вместе с отсутствующими страницами.

На этом знакомство с трудом неизвестного ему автора закончилось. Амеру никогда не доводилось слышать о Лоуренсе Номене. Впрочем, если в его книге, и правда, было что-то о действительном конце рыбацкой деревни, это было не удивительно. В Атифисе были силы, которым правда была совсем не нужна. Она только мешала им, покушалась на их власть.

Раздраженно кинув книгу на стол, Асмер выругался и лег. В его голове была пустота. Несколько минут он лежал и смотрел в потолок, не чувствуя и не ощущаю ничего, кроме пустоты. Холодная и темная, она овладевала им, заполняя разум и тело.

Но не до конца.

Асмер подумал о Мирре, и пустота отступила.

Ее пепельно-русые волосы и горящие голубым светом глаза заполнили ее. В непроглядном мраке ночи без единой крупицы света, Асмер видел ее неловкую улыбку и вздернутые от удивления брови — образ, отпечатавшийся у него в голове.

В этот момент он ощутил ее. Силу, могущественную, но не известную. Она влекла его куда-то, в неизвестность, словно течение, с которым глупо бороться. Ты можешь отдать все свои силы, но справиться с ним не получиться. Так не проще ли плыть по нему? — Нет, ведь тогда твоя судьба и жизнь перестанет быть твоей, сольется с теми, так же безвольно лежа на спине влечется потоками воды.

Что же тогда оставалось делать? — ответ прост. — Использовать силу течения в своих целях, в любой момент готовый вылезти из воды и пойти по суше.

Сила была воронкой в реке. Она затягивала Асмера, а он, постепенно погружаясь под воду, чувствовал, как кислорода перестает хватать, как немеют руки и ноги, как легкие сдавливает давление глубины. Свет над ним погас, но Асмер не умер, не утонул. Он хотел, чтобы вода поглотила его, использовал законы природы в своих целях. И теперь, в синеватом свечении поселения, затопленного водой, он чувствовал себя свободным.

— Асмер, — услышал он знакомый женский голос, ласковый и греющий душу среди холода подводного царства.

— Мирра, — ответил он. — Но…как ты?Как ты здесь оказалась?

— А ты не понял? Когда ты пришел ко мне в квартиру, я тоже почувствовала.

— Что ты почувствовала?

— То же, что и ты.

— Постой, я ничего не понимаю. Не уходи, объясни мне.

— Не волнуйся. Все так или иначе всплывает на поверхность. Взгляни на это.

— Дома под водой. Что-то в них прячется. Я это чувствую.

— Ты прав.

Асмер обернулся — никого около него не было. Один он в пустой квартире. Часы мерно тикали, отмеряя время до утра. Большая стрелка, неуверенно, медленно и будто нехотя продвигалась к четверти четвертого.

IX

Солнце встало несколько часов назад, но в участке уже вовсю кипела жизнь. Тут и там сновали незнакомые Асмеру люди.

— Быстро же они, — услышал он голос за спиной. — Налетели, как мошкара.

Это был комиссар, впрочем, не знай Асмер его так долго, подумал, что это совсем не глава полиции Атифиса. Комиссар выглядел плохо, гораздо хуже, чем в предыдущий раз, когда они встречались. Усталость исказила его лицо, мешки под глазами стали еще больше, а морщины — признаки преклонного возраста глубже и явнее. Казалось, комиссар уже несколько дней не спал.

Асмер промолчал.

— Тебе удалось что-то узнать?

— Не совсем, — ответил Асмер, и, почувствовав, как что-то встало посреди горла, откашлялся, а затем, после небольшой паузы продолжил. — Чем ближе я подбираюсь к зацепке — тем дальше она уходит от меня. Я словно пытаюсь пройти сквозь невидимую стену, и все не как не могу понять, почему не могу пройти дальше.

— Мог бы просто сказать, что ничего не узнал. Пафосные речи — меньшее, что я хочу сейчас слышать. Я всеми силами пытаюсь не отдать дело Церквям, но, чувствую, что скоро придется им уступить… — сказал комиссар и что-то неразборчиво пробормотал. Асмеру показалось, что это было ругательство. Хотя, зная Гарвальда, это было именно оно.

— Сколько у нас времени?

— Немного.

— Тебе надо отдохнуть, Гарвальд. Хреново выглядишь.

— Да куда там… На том свете отдохну. Давай иди, делай свое дело, хватит болтать. Да и сам. Давно в зеркало смотрел? Ты как будто не спал всю ночь.

Асмер кивнул.

В зале, где собиралась оперативная группа расследования было как никогда людно. При этом, людей Церквей был гораздо больше, нежели полицейских. У дальней стены, рядом с расчерченной доской стояли двое, которых Асмер уже видел на месте убийства. Он встретился глазами с одним из них. В его взгляде читалось пренебрежение. Асмер прошел мимо и тут же почувствовал, как еще одна пара глаз буравит затылок.

Вокруг был хаос. Полицейские то и дело сновали из угла в угол, выкрикивая поручения и обрывки информации, а среди их голосов, громких и отчетливых в моменты затишья, когда они затихали, четко слышалось шепотом сказанное слово.

Антицерковники.

Но Асмер не обращал на это внимания. Он думал о другом. О том, что случилось какими-то пятью минутами ранее. О разговоре с комиссаром.

Когда Асмер ехал в участок, он думал о том, как посвятить главу полиции в свои подозрения в причастности Церквей к убийству Арне Кристенсена, однако в момент, когда мог об этом рассказать, что-то помешало ему, застряло в горле, не давая произносить слова. Будто что-то внутри детектива вдруг решило, что доверять кому-то участке было опасно, ведь на кону стояла не только жизнь Асмера, но и жизнь Мирры, которая, вероятно, подписала себе смертный договор, просто согласившись поговорить с ним.

Из размышлений Асмера выдернул знакомый запах — запах карамели. Он повернул голову в сторону его источника, и, к своему удивлению, увидел копну пепельно-русых волос. Это была Мирра. Девушка неуверенно стояла, топталась с ноги на ногу прямо перед дверью комнаты допросов свидетелей. Почувствовала взгляд Асмера и только собралась что-то сказать, как тот отрицательно покачал головой. Мирра понимающе кивнула и, заметив подходящего к ней церковника, что сменил мантию с багровым змеем на костюм, слегка поклонилась ему, а затем вместе они скрылись за дверью допросной.

— Как твое ничего, Асмер? — услышал он как всегда веселый голос Брестона — коронера полиции Атифиса, и увидел приближающегося к нему полноватого, крупного мужчину с изрядной плешью посреди густой, светлой шевелюры. — Давненько я тебя не видел, дружище. Что ж ты не заходишь?.. Работаем вроде как не очень далеко.

Коронер деланно насупил брови.

— Могло быть и лучше, — ответил Асмер. — У меня к тебе дело.

— Ба, столько не виделись, а ты все про дела, про дела. Нет бы рассказать, как поживает старший детектив полиции. Эх, ты не исправим, — Брестон вздохнул. Пойдем в лабораторию, там точно никого нет, вечно один сижу.

— Не думай, что я буду тебя жалеть, — сказал Асмер. — Один ты уж точно не сидишь. Я постоянно вижу, как та девушка из бухгалтерии сюда заходит.

— За кого ты меня принимаешь? Я слишком стар, чтобы водить к себе девушек. — улыбнулся коронер. — Но вот прекращать водить женщин, думаю, пока еще рано.

— Ты не исправим, Брестон, — покачал головой Асмер, улыбаясь в ответ. — Мне кажется, для женщин ты никогда не станешь стар.

— Что верно то верно, — с важным видом произнес коронер, открывая дверь. — Тебе бы знаешь тоже не помешало бы обзавестись подружкой. Годы то идут.

Асмер промолчал.

— Ну что ж, прошу в мою скромную обитель. Шуметь можно, думаю, никого мы тут не разбудим. Хотя, мне иногда кажется, что воон тот, который слева, иногда дергает ногой.

— Оставь свои страшилки для бухгалтерш, — Асмер сморщился. В нос ударил едкий запах хлора и различных кислот. Глаза защипало, и из них покатились мелкие слезы.

— Знаю, ты рад меня видеть, приятель, но плакать совсем не обязательно, — улыбнулся коронер.

Асмер тяжело вздохнул.

— А ты как всегда не понимаешь шуток. Да не смотри на меня так. Знаю… У тебя дела… Выкладывай.

Асмер протер глаза рукавом рубашки, и потянулся рукой в портфель. Через мгновение он вытащил оттуда конверт и протянул его коронеру.

— Вот. Мне надо знать, как можно больше о записке, что внутри, хотя, желательно и о конверте тоже.

Брестон вытащил записку и внимательно оглядел ее.

— Речь святых…Интересно.

— Сколько тебе времени понадобится? — перебил его Асмер, не дав задать лишние вопросы.

Брестон странно посмотрел на него, а через мгновение ответил:

— Нисколько. Это бумага сделана из прибережного корунда, а такая продается только в одном месте в Атифисе.

***

«Лавка братьев Шуль» — гласила надпись не серебристо-серой вывеске над витриной, заставленной книгами и яркими табличками, призывающими заглянуть внутрь.

— Лучший выбор литературы на весь вкус и цвет: от захватывающих дух геройских повестей до высокоинтеллектуальных научных трудов, написанных лучшими учеными Атифиса, а также лучшие материалы для печати и лучшие пишущие принадлежности, и много-много всего другого. Заходи, добрый человек, не смотри на витрину, внутри книг во много раз больше, — зазывал Асмера молодой парень в шляпе в форме открытой книги, стоявший у входа в магазин.

Асмер не стал отказывать. Молча направился к массивной двери, украшенной сплетеньем цветов. Потянул на себя ручку, а перед тем, как зайти, взглянул на залитую солнцем мостовую. Асмеру казалось, что кто-то за ним следит.

Однако улицы города были практически пусты. Лишь единицы горожане с заспанными, уставшими глазами медленно брели куда-то по делам, поднявшим их в такую рань в выходной день. Асмер их понимал — некоторые вещи гораздо важнее сна. Теперь и он чувствовал усталость. Бессонная ночь брала свое, вытягивала из Асмера силы. В участке он не чувствовал этого, а теперь, стоя под лучами медленно двигающегося в зенит солнца, ощутил легкую сонливость. Особенно в магазине, где царил усыпляющий полумрак и витал приятный аромат. Асмер протер глаза и осмотрелся.

«Лавка братьев Шуль» представляла собой большое неправильной формы помещение, разделенное на три зала. В первый Асмер попал сразу после того, как переступил порог магазина. Здесь был высокий потолок, в который почти упирались длинные жерди, перстрящие яркими и блеклыми, толстыми и тонкими, да и вообще, абсолютно разными — книгами. Они заполняли стеллажи, ровными рядами стояли на полках, кучами были свалены в больших решетчатых коробах. Пропитывали воздух деревом страниц и кожей переплетов. Асмер никогда в жизни не видел столько книг в одном месте, даже архив полицейского участка, казалось, был много меньше. Парень в смешной шляпе перед входом, и правда, не лукавил, говоря про хороший выбор литературы. Она действительно была тут на любой вкус. Таблички, на которых написаны жанры, так и пестрили, глядя на Асмера с высоких стеллажей.

Второй зал, виднеющийся в арке слева, совсем не заинтересовал его. От него пахло клеем и чернилами. Здесь продавались различные канцелярские принадлежности — чернила, бумага и ручки для письма. По идее Асмеру нужно было именно сюда, но никого из продавцов в зале не было, да и вообще магазин был пуст: ни персонала, ни покупателей. Так что он лишь взглянул на светлое помещение прямо под рядом окон, за которыми все тот же парень в смешной шляпе отплясывал, зазывая покупателей, а затем направился ко входу в третий зал. Лампа над табличкой, обозначающей вход туда не горела, и Асмер так и не смог различить, что на ней написано. Тем не менее, решил заглянуть и туда. И не пожалел: прямо у входа стояли стеллажи с книгами, как в первом зале, а вот дальше, под тусклым светом ламп, ощерив зубастую пасть, застыло в безмолвной злости чудовище. Таких Асмер никогда не видел, ни в книгах, ни в газетах и журналах, а тем более в жизни.

Чуть выше Асмера, оно стояло на двух ногах, но было ужасно сгорбленным. Его длинные до коленей лапы, с оттопыренными перепонками крыльев, заканчивались острыми, словно кухонные ножи когтями. Покрытая густой бурой шерстью голова имела острые большие уши, а сморщенная, покрытая черной щетиной морда, ощерившая широкую зубастую пасть, смотрела крохотными глазами. Асмер никогда не видел подобного.

— Я назвал его Кормин… Довольно опасная тварь, я вам скажу… Практически слепая, но за счет способности к эхолокации видит все на радиусе километра. Охотится ночью, а днем преспокойно спит в пещерах и всяческих темных местах, но от этого не становится менее опасной. Это еще молодая особь, взрослые много крупнее. Экземпляр перед вами, похвалюсь, пойман мной… Ох, и много пуль пришлось всадить в нее, — произнес низкий, хриплый голос позади Асмера.

Он обернулся. Перед детективом стоял высокий мужчина в шляпе, опирающийся на трость из красного дерева. Длинные, седые волосы, блестящие серебром, ниспадали на плечи, странно контрастируя с черной, густой бородой.

— Кто вы?

— Меня зовут Недлард Вейверуш, скромный владелец сего чудного заведения, — сказал незнакомец, снимая шляпу. Асмер успел разглядеть глубокий рубец, проходящий от основания лба до самой макушки.

— Приятно познакомится, — сказал Асмер, — меня зовут…

— Нет нужды рассказывать о себе, мистер Амуннсен. Я прекрасно знаю, как вас зовут, и чем вы занимаетесь. Как и предполагаю, что вас сюда привело.

— Неужели? — удивился Асмер. — Откуда?

— Скажем так. Это мое хобби, — подмигнул хозяин лавки, опершись на набалдашник трости в форме птичьего черепа. — Люблю знать, как можно больше.

— Это не ответ, — сказал Асмер, продолжая задумчиво смотреть на чучело. В его крохотных, черных глазках он видел свое искаженное отражение. Через мгновение детектив добавил: — Мы можем поговорить в более уединенном месте?

— Мне, казалось, кроме нас с вами тут итак никого больше нет, — щербато и покровительственно улыбаясь, подметил хозяин магазина.

— Вы ошибаетесь. Кто-то подслушивает нас вон там. За тем стеллажом с книгами, — Асмер нарочно повысил тон, чтобы неведомый ему шпион, услышал эти слова.

За полками послышался суетливый шорох и звон. Асмер добился своего.

— Рене, это ты? — спросил Недлард. — Выходи, поздоровайся с нашим гостем. Это Асмер Амуннсен — старший детектив полиции Атифиса.

Из-за стойки книг вышел довольно упитанный невысокий мужчина с черными, как смоль, волосами и стоявшей колом бородой. Невозмутимо подошел к Асмеру, и, нисколько не смутившись, что его только что обвинили в подслушивании, приветственно протянул руку.

— Рене Янсенс, — весело сказал он, подмигивая правым глазом. — К вашим услугам.

Асмер молчал. Все происходящее вокруг начало казаться ему каким-то розыгрышем, будто эти странные люди над ним потешаются, чтобы потом вдоволь насмеяться где-то в закрытых комнатах этого странного магазина. Но руку он пожал.

Тот, кто представился Рене, сверкнул радостными глазами, отсалютовал и, пританцовывая вышел из зала. Асмер взглянул на Недларда, который все так же щербато улыбался:

— Не волнуйтесь. Все, кто может подслушать нас здесь — мои хорошие друзья, которым я целиком и полностью доверяю, а что до покупателей — они сюда редко заходят.

— Все же, мне кажется, лучше поговорить в другом месте, — немного с напором произнес Асмер.

— Знаете, детектив… Мне нравится ваша серьезность. Прошу за мной, — Недлард поманил его свободной от трости рукой. Асмеру было непонятно, почему хозяин магазина носит ее с собой. Конечно, он выглядел старым, но движения старика выглядели полными силы и энергии. Видимо трость была лишь дополнением образа.

— Вот мы и пришли. Мой кабинет, — Недлард отворил дверь, и, раскрыв ее, пригласил Асмера внутрь, слегка поклонившись. С его лица не сходила улыбка, которая постепенно начинала раздражать.

Большое, прямоугольно окно хорошо освещало небольшую комнату. Асмер обвел ее головой. Кабинет Недларда больше напоминал комнату с охотничьими трофеями: на стене прямо над дверью висели закрученные по спирали рога. По правую сторону стоял аквариум с диковинными рыбами. Они были вытянутыми, словно змеи, с длинными плавниками и раздвоенным хвостом. Тело рыб было покрыто небольшими роговыми пластинами, в свете переливающимися всеми цветами радуги.

Слева от двери стояло чучело еще одного зверя, которого Асмер так же никогда не видел. Он выглядел намного крупнее того в зале и занимал чуть ли не половину кабинета. По всей видимости, как понял Асмер, зверь был явно хищным, на что указывали заостренные клыки с зазубринами, торчавшие из закрытого рта наверх. Так же на это указывали длинные когти, по три на каждой лапе, и покрытый шипами толстый хвост. Зверь когда-то передвигался на четырех мускулистых конечностях. Покрытая густым светло серым мехом морда была формы вытянутого овала. Большие, широко посаженные вертикальные щелочки глаза, и зубастая пасть выглядывали из густого черного меха.

Рядом с чучелом стоял стеклянный комод с множеством банок и контейнеров, в которых плавали, похоже, части чьих-то тел. В одной из них Асмер увидел небольшое извивающееся щупальце, то прилипавшие, то отлипавшее от прозрачной поверхности. Над комодом располагались две полки с книгами. Точно такими же, какие детектив видел в доме Кристенсенов, только в гораздо меньшем количестве.

— Что это за существа? — Асмер показал на чучело, ощерившее клыки и на рыб, спиралями крутящихся в аквариуме. — Там, в зале тоже. Никогда не видел подобных.

— Это жители нашего прекрасного мира, точно такие же, как и мы с вами, разве что не такие сообразительные, — ответил Вейверуш, продолжая улыбаться, так, будто объяснял ребенку, что дважды два равно четыре. — Наш мир огромен, весьма богат разнообразием жизни, и совсем не ограничен стенами Атифиса, пределы которых, вы, как и остальные жители этого славного города, готов поспорить, не покидали. Все здесь почему-то убеждены, что за пределами города сущий ад. Да, не спорю, там опасно, но ровно настолько же, сколь прекрасно.

Асмер никогда не думал об этом. Всю его жизнь Атифис был для него целым миром — огромным и безграничным, но теперь, после слов этого странного человека, он невольно задумался — каков мир там, за стенами Атифиса?

— А вы? — вырвалось у Асмера.

— О да, дорогой вы мой Асмер. Бывал…И не раз. Однако, если вас интересует то, что твориться за стенами Атифиса, я с удовольствием вам расскажу. Присаживайтесь. — Владелец лавки братьев Шуль протянул руку в сторону стула, обитого тканью. Асмер сел. — Только не говорите мне, что у нас нет на это времени.

— У нас нет на это времени, — сказал Асмер, чувствуя, как все это начинает раздражать. Этот нарочито насмешливый тон старика и его покровительственный взгляд. — Я пришел сюда…

— Я же говорил, что знаю, зачем вы пришли. Я знаю все — знаю о записке, что вы взяли с собой из дома Арне Кристенсена, знаю, что на ней написано. А также знаю, что завтра утром мы встретимся с вами на пирсе и отправимся в путешествие, ведь впервые за все время, я приблизился к своей цели так близко, что осталось только протянуть руку, — спокойно сказал Недлард, не пошевелив ни одним мускулом лица.

Только один человек, кроме самого Асмера знал о записке на языке святых, и он уже успел об этом подумать.

— Либо вы ясновидящий, либо…Брестон…это он. Хобби, твою мать, — Асмер оперся на стол руками и наклонился вперед. — И многое он вам рассказывает? И как давно?

— Давненько. С тех самых пор, как стал коронером полиции Атифиса, — пожал плечами Недлард, продолжая приветливо улыбаться.

— Почему вы мне это рассказываете? Вы не подумали, что только что признались в воровстве информации? Брестон предатель, а вы… Я даже не знаю, кто вы такие. Шайка сумасшедших? — Асмер выдохнул, стараясь успокоить начинающую вскипать злость. — Благодарите судьбу, что я пришел сюда за помощью, иначе все вы вместе с Брестоном сидели бы уже за решеткой.

Он опустился обратно на стул и почесал красные глаза костяшками пальцев.

— Непременно поблагодарю, как только преставится возможность, — спокойно сказал Недлард. — Я же говорил вам. Владеть информацией — мое хобби, а, чтобы предсказывать будущее, мне совсем не нужно быть ясновидящим, достаточно лишь уметь анализировать ее. Может быть я и сумасшедший, но, как мне кажется, полностью здоровых людей нет. Даже вы, Асмер, совсем не здоровы. Следуете за своим утрированным чувством справедливости, будто имеете право судить кого угодно — Брестона, меня или весельчака Рене, клеймя нас ярлыками безумцев.

Возникла пауза. Асмер чувствовал, что его собеседник специально выдерживает ее, чтобы было время обдумать его слова, а также, чтобы придать им толику драматизма. Старик играл с ним, будто заранее знал исход разговора.

— Но я не виню вас. Совсем нет, — продолжил Вейверуш. — Ваша вина лишь в том, что вы уверены — раскрывать чужие секреты плохо. Совсем не разобравшись в сути дела, вы обвинили Брестона в предательстве, не задумавшись о том, что, возможно, он и не был никогда верен ни вам, ни полиции Атифиса.

— Кто вы такие? — снова задал свой вопрос Асмер.

— На первый раз я прощаю вас, — произнес Недлард, подняв указательный палец правой руки. — Я отвечу на ваши вопросы, если вы пообещаете больше не оскорблять моих друзей. Во всяком случае, не углубившись в суть дела.

— Хорошо, я вам обещаю, — Асмеру почему-то стало стыдно, что он не сдержался. Все-таки, следовало держать себя в руках. Тем более человеку его положения и должности.

— Это все из-за недосыпа, — подумал он. — Черт, курить охото.

Недлард будто прочитал его мысли и, выдвинув ящик стола, вытащил оттуда портсигар. Протянул его Асмеру.

— Спасибо, — сказал тот.

— Эмоции не всегда плохо, — спокойно сказал старик, — иногда можно дать им волю, а стыдиться их, уж и подавно, не стоит.

Недлард поднял со стола трубку. Чиркнул спичкой, поджигая табак, поднес не успевшее погаснуть пламя Асмеру. Затем сделал две затяжки и засунул руку в карман. О поверхность стола глухо звякнул металл медальона.

— Узнаете это? — спросил он.

Асмер узнал. Фотография такого же лежала у него в папке.

— Да. Узнаю, — сказал он. — Откуда он у вас? Тоже Брестон?

— Опять вы спешите с выводами, — улыбнулся старик, покачивая трубкой. — Нет, этот принадлежит мне. Вообще-то, такой есть у всех, кто состоит в нашем братстве. И у Арне был такой, хоть он и давно пошел своим путем.

— Братстве? — переспросил Асмер. — Каком таком братстве?

— Возможно, вы слышали что-то о нас. Впрочем, вполне вероятно, что, так называемые Антицерковники давно исчезли из памяти города… Да не смотрите на меня так, название придумывали не мы, — хмыкнул Недлард. — Нам оно в принципе и не нужно, это все народ. Очень уж он сообразительный.

Асмер онемел:

— Но Церкви же уничтожили вас. Я читал про колья, поставленные вдоль дорог, читал про массовый геноцид семей Антицерковников.

— Да, знаю. Многие тогда погибли. Да, насколько я знаю, почти все. Однако, мой отец выжил. Долгое время мы скрывались, пока в городе все не утихло, а вскоре после этого он умер, завещав мне продолжать его дело. С тех пор я и продолжаю, только иду немного другим путем.

— Вы жестокие убийцы, — перебил Асмер. — Вы ничуть не лучше тех, с кем боретесь.

— Мы лишь боролись с Церквями их же методами. На выстрел из ружья глупо отвечать броском камня. Впрочем, соглашусь. Убийства, и правда, были иногда излишне жестокими. Однако, мы лишь отголосок былого братства, и не боремся с Церквями. Цель, которую я поставил для нас — гораздо выше, глобальнее. Это и побудило меня столько странствовать по миру.

— Так какова же цель?

— Атифис.

— Что?

— Атифис, — повторил Недлард. — Город. С ним что-то не так, я чувствую это, и вижу по вашим глазам — вы тоже. Много лет я живу здесь, много лет путешествую, пытаясь понять, выяснить, разузнать, найти хоть малейшие подсказки, зацепки, что помогут мне раскрыть природу Атифиса. Я детектив, как и вы, Асмер. И теперь у меня есть важная улика, все это время, все эти годы скрывающаяся у меня под носом.

— Что эта за улика? — спросил Асмер.

— Листок, что лежит у вас в кармане. Вернее, то, что на нем написано. Языком святых, которым владеет столь малое количество людей, что их можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Liem teros closis u’fet, — проговорил Недлард, глядя Асмеру прямо в глаза. — Остерегайся того, что скрывают глубины.

— И что это значит?

Старик будто его не услышал.

— Полагаю, а я полагаю верно — именно за этим вы сюда пришли. Чтобы узнать, что скрывают в себе эти слова, их тайное значение, что может открыть путь к раскрытию дела. Но такова жизнь — далеко не все идет так, как мы того хотим. Надеюсь я удовлетворил ваше любопытство.

Асмер поднялся.

— Что вы видели за стенами Атифиса? Вы так и не сказали, — стоя возле двери, спросил он.

— Смерть, — серьезно сказал Недлард. — До завтра.

***

Выйдя на улицу, Асмер взглянул на мутные окна лавки братьев Шуль. Перед ними все также маячил светловолосый парень в странной шляпе, завлекая прохожих внутрь, но те почему-то не особо горели желанием посетить магазин, просто молча проходили мимо.

И Асмер их понимал. Выйдя на улицу, в прохладу осеннего Атифиса, он точно знал — сюда он больше не вернется.

— К черту, — сказал Асмер, поджигая кончик сигареты спичкой. — К черту это все. К черту этого Недларда, к черту Брестона, к черту все. Что он вообще несет? С чего взял, что я завтра потащусь куда-то на рассвете? Видимо, он, и правда, не в себе.

Раздражение, заполнившее мозг, достигло пика, и никакой табак не мог ее притупить, лишь распаляя раскаленный до бела тлеющий фитиль. Голова раскалывалась, а солнечный свет резал глаза, застланные пеленой злости на весь окружающий мир. По делу Асмер не продвинулся, и, в который раз за несколько дней, не знал, что делать. Это его бесило.

Та надежда, что он возлагал на лавку братьев Шульц обрушилась, столкнувшись с чем-то. Но с чем? — Асмер так и не понял. И не хотел понимать. Сейчас он хотел только приехать домой и выпить.

— Да пошло оно все, — выругался он, выкидывая докуренный до фильтра бычок в окно. — Подойду к Эгрину и скажу, что не справился. Пусть делает, что хочет. Это все мне уже осточертело.

X

Возле полицейского участка толпилась куча людей. Каждый из них пытался перекричать другого, махая в воздухе блокнотами и тетрадями. Среди общего гула их голосов, разобрать отдельные слова было нельзя. Асмер и не пытался, молча наблюдая за происходящем со стороны, сидя на лавке.

— Крысы, — подумал он, — разинули свои пасти, в надежде, что кто-то кинет им кусок мяса, чтобы затем, сытые, они побежали красочно расписывать подачку в своих газетенках и журналах. Как же мерзко.

Тем не менее, Асмер тоже ждал, не присоединяясь к пиру, лишь наблюдал со стороны, с отвращением ожидая кровавую трапезу. Люди под дверями продолжали кричать что-то стоявшему под навесом крыльца патрульному, а тот раз в несколько минут, невозмутимо декларировал:

— Ожидайте. Скоро прозвучит заявление.

Асмер сплюнул на асфальт. Он, конечно, мог спокойно зайти в участок и выяснить, в чем же там дело, что, по всей видимости, все газетчики Атифиса собрались под окнами полицейского участка. Однако, не делал этого, чувствуя непонятное отвращение к этому месту и людям, что находились за белыми стенами красивого здания с колоннами.

— Эй…Добрый день… — окликнул он мужчину в широкополой шляпе, спешившему присоединиться к толпе. Тот замешкался, и начал водить глазами по сторонам в поисках источника звука. — Я тут.

Асмер помахал ему рукой из машины.

— Чего изволите? — дребезжащим и немного брезгливым голосом спросил газетчик.

— Вы не знаете, что там происходит? — Асмер кивнул в сторону гомона, расходящегося на всю улицу. — Битый час уже ломаю голову, чего это они все расшумелись.

— Убийство, — ответил тот и сощурил глаза, а затем после небольшой паузы добавил: — Мы с вами раньше не встречались? Мне определенно знакомо ваше лицо.

— Убийство? В полицейском участке? Вы должно быть шутите.

Он не шутил.

***

— Сегодня, безусловно, печальный день в истории Атифиса, — сказал церковник. — От лица великих Церквей хочу выразить мои соболезнования всем полицейским, что работали под началом комиссара Гарвальда Эгрина. Я знал его долгое время… И хотя наши отношения нельзя было назвать дружескими, но то, что произошло сегодня, безусловно огромная потеря для всего Атифиса. О, великий свет, даруй ему вечный покой.

Асмер шумно втянул сигаретный дым. Голову наполнил шум, мысли которого глушили окружающий мир, затыкали голоса чувств, оставляя лишь ненависть.

Он смотрел на церковника в белой одежде и чувствовал, что больше всего на свете хочет сейчас достать револьвер и выпустить пулю ему в лоб. За то, что он не соблюдает законы своего бога. За лицемерие, за едва заметную ухмылку, которую, как ни старался, он не мог скрыть.

Асмера трясло. Кожа плаща неприятно шуршала о шероховатую поверхность скамейки. Впереди, там, где на крыльце полицейского участка за трибуной стояли наряженные в церковные мантии люди, и всего два или три полицейских, в шуме вопросов прозвучал один единственный:

— Как это случилось?

Асмер уже знал. Достаточно было одного слова. Имени.

Мэрилинд.

***

— Не могу в это поверить…

— Я тоже. До сих пор мурашки по коже, — Брестон опустил голову. Асмер никогда прежде не видел его таким подавленным. — Ты прости меня, дружище, но я не мог не сказать. Когда ты пришел с этой запиской…Думал так будет лучше.

Асмер уже не злился. Случившееся в участке перевернуло в нем что-то, подорвало какую-то едва заметную нить. И теперь всё негодование о произошедшем в лавке братьев Шуль, вдруг забылось.

— Да ладно…Проехали. Голова просто кругом идет. Ты — Антицерковник?

— Да, — коронер кивнул, — уже давно. Не знаю, говорил ли тебе Нед, но мы не такие, как наши предшественники. Мы не убийцы.

— Говорил. Это и еще много всего, — попытался выдавить улыбку Асмер.

— Знаю, он иногда может быть чудным и странноватым, но все же он хороший человек. Первое впечатление не всегда правдивое, — хмыкнул Брестон, протягивая Асмеру фляжку, пахнувшую чем-то терпким.

— Расскажи мне все по порядку. Как это произошло?

Брестон поднес фляжку к губам и сделал глубокий глоток. Вытер слезы рукавом халата, и шумно втянул носом воздух.

— Я сам не видел. Лишь слышал от парней…После того, как ты уехал к Неду, а может и до этого, сюда привели двух женщин. Одна вроде подруга жены убитого, хорошенькая такая, только звать как не помню, старость знаешь ли…

— Мирра… — задумчиво сказал Асмер.

— Да, что-то в этом роде. Вторая — служанка семьи, такая на первый взгляд милая и добрая старушка, но глаза… Мне не понравились с самого начала, — Брестон глотнул еще и поморщился. — Ее повели допрашивать второй. Комиссар и один из этих.

Коронер многозначительно скривил лицо. Асмер понял, кого он имел ввиду.

— Ну и что дальше?

— С ними был еще тот парень, неприметный такой. Черт побрал бы, имена не запоминаю вообще. Как его звать, мать твою… Йоким, Йемин…Ай, неважно.

— Йокин, — подсказал Асмер.

— Точно, — продолжал Брестон. — В общем… Они начали допрашивать старуху. При чем, церковник почти сходу начал на нее наезжать. Начал обвинять и угрожать церковным судом. Видимо, она и не выдержала. Начала кричать и смеяться, а потом прыгнула на Гарвальда, и вцепилась зубами в шею.

— А Йокин что? И церковник этот всратый?

— Ничего. Сосунок мог спасти комиссара, застрелить сразу безумную бабку, но вместо этого побежал за помощью. Когда парни забежали в допросную, и Гарвальд, и старуха были мертвы. Церковник, белее мела, вжался в стену… Дайка мне еще выпить.

Асмер протянул ему фляжку.

— Ты сказал Мэрилинд тоже умерла? Но от чего?

— Без понятия Асмер. Вскрытие я не проводил. Пока еще. Да и труп не видел, но парни сказали, что выглядела она хреново. Кто-то упоминал кровь из глаз и рта… — почесал обширную проплешину Брестон. Держи.

Асмер сделал два глубоких глотка и, поперхнувшись, откашлялся.

— Как у Арне?

— Похоже на то. Однако, поспешных выводов я все же бы не делал…Хотя, я думаю, вряд ли мы уже узнаем. Церковники слишком быстро ее забрали.

— И никто им не помешал… — Асмер сплюнул на пол.

— Теперь некому.

В небольшом помещении, пропахшем едким запахом кислот и щелочей, наступила тишина. Лишь звонкие глотки последних капель алкоголя нарушали ее. Фляжка опустела.

— Да уж. Я всегда знал, что Йокин покажет себя. Я даже не удивлен, — зло сказал Асмер, и его голос эхом разнесся по лаборатории. — Что теперь с нами будет? Без Гарольда… Представить не могу.

Конец ознакомительного фрагмента.