В последний раз

Гильермо Мартинес, 2022

Гильермо Мартинес (р. 1962) – аргентинский писатель, математик по образованию и писатель по призванию, классик современного интеллектуального детектива. Инструктор по теннису Мертон, когда-то блестящий литературный критик, известный своей беспристрастностью, оригинальностью и честностью суждений, получает неожиданное и весьма лестное предложение. Он должен прибыть в Барселону, в поместье знаменитого писателя, чтобы прочитать и оценить его последнюю книгу. Тот убежден, что критики и публика смогли оценить лишь поверхностный слой его произведений. Литературный агент писателя назначает Мертону фантастический гонорар всего лишь за то, что тот прочитает книгу, и обещает удвоить его, если Мертон сможет разгадать ее истинный смысл. Мертон прилетает в Барселону, поселяется на красивой вилле, где писатель живет с молодой женой и дочерью, и приступает к работе над книгой. Он полон решимости разгадать эту литературную головоломку, но роскошная атмосфера поместья таит в себе множество соблазнов и искушений…

Три

На выходе, как и предупреждала секретарша Нурии Монклус, ждал водитель, высоко поднимая плакат с его именем. Тощий, несмелый, весь какой-то дерганый, он тотчас забрал багаж и поспешил к стоянке.

— Сеньора Нурия со мной на связи, у меня в машине телефон, — произнес он, будто извиняясь, — она ждет, когда ты объявишься.

Был конец октября, но асфальт искрился на солнце, и Мертон обрадовался неожиданному и благодатному продлению лета. Пока они шли к сверкающему серебристому «БМВ», он снял легкое пальто и остался в рубашке с коротким рукавом. Едва Мертон скользнул на заднее сиденье, как шофер передал ему трубку, и на него обрушились немного визгливые, радостные излияния Нурии Монклус. Казалось, по ходу разговора она кроила и перекраивала планы.

— Дорогой, какое счастье, что ты уже здесь! Ампаро сказала мне, что ты предпочел принять приглашение Морганы, это очень верное решение, будет лучше для всех, если ты поживешь в их доме — не придется таскать рукопись туда-сюда. Но прежде мы с тобой должны увидеться, правда? Нужно обсудить одно дельце. Давай поступим вот как: я отправила за тобой Серхи — это мой личный шофер, он возил Габо, Марито, Хулио Кортасара, твоего соотечественника. Я ему полностью доверяю, и ты можешь просить у него все, что угодно. Сейчас я не могу принять тебя в агентстве, такое утречко выдалось, одна авторша приехала из Франции повидаться со мной, я не могу ее быстро спровадить. В общем, Серхи повозит тебя по городу пару часов. Раньше ты бывал в Барселоне?

Мертон ответил «нет», и это было единственное, что ему позволили сказать.

— Тем лучше, дружок, тем лучше. Тогда план такой: вели Серхи, чтобы отвез тебя на Тибидабо, это мое самое любимое место на свете: ты увидишь весь город, как на ладони. Обязательно посети музей автоматов, его нельзя пропустить. Интересно, что ты скажешь, когда посмотришь. Если проголодаешься, попроси, чтобы Серхи отвез тебя на Грасиа, в кафе «Саламбо». Заказывай все, что душе угодно, пусть запишут на мой счет. Я ему позвоню, как только освобожусь, и он тебя привезет в агентство. Не скучай, милый, скоро увидимся.

Мертон вернул трубку Серхи, и тот, уловив его взгляд в зеркале заднего обзора, вопросительно поднял брови.

— Ну что? На Тибидабо?

Интересно, много ли водитель услышал? Наверное, немало, если судить по улыбке, одновременно иронической и отрешенной, которая появилась на его губах, пока он заводил мотор.

— Это обязательный тур? — спросил Мертон.

— Что-то в этом роде, — ответил Серхи, — трудно как следует узнать сеньору Нурию, предварительно не поднявшись на гору. Отец водил ее туда в детстве, каждый раз, когда они приезжали в Барселону. Я до сих пор иногда ее туда отвожу. Там, наверху, парк аттракционов, очень красивый, хотя сейчас немного запущенный.

— Она говорила о музее автоматов. Интересовалась, что я скажу, посмотрев его, будто задавала урок.

— Тут я ничем не могу тебе помочь, — пожал плечами Серхи. — Этот урок тебе придется ответить.

Серхи замолчал, словно и без того произнес слишком много, а Мертон больше ни о чем не спрашивал, пока автомобиль мягко и бесшумно двигался к городу. Он очень устал — прочитал весь роман А., от корки до корки, и в самозабвении, отрешившись от мира, провел бо́льшую часть ночи, — но все-таки боролся со сном. Ему нравилось видеть, приближаясь к незнакомому городу, как постепенно появляются первые поселки, предвестия новых домов или наполовину построенные здания, все еще не скрепленные цементом части того, что присоединяется к городу, упорядочивается, смыкается, становится единообразным и обретает окончательную форму. На сей раз, однако, сон побороть не удалось; Мертон клевал носом, когда услышал голос Серхи.

— Мы уже в Эль-Путксет, — объявил тот и показал на дорогу, тянувшуюся вбок, на склон холма, полную пешеходов и велосипедистов. — Это — дорога в Эгуэс, если захочешь здесь прогуляться, увидишь особняки, которые описывает Марсе в «Последних вечерах с Тересой». И в этом квартале поселился Гарсиа Маркес, когда приехал в Барселону, в съемных апартаментах на улице Лукано. Я припаркуюсь тут, а мы поднимемся на фуникулере, это одна из прелестей прогулки.

Мертон предложил ему отдохнуть, заявив, что и сам может прекрасно подняться, но Серхи печально покачал головой.

— Даже не думай. Сеньора Нурия страшно рассердится, если узнает, что я оставил тебя одного. Идем-идем, не переживай, я хочу побить рекорд, стать человеком, который чаще всех поднимался на эту гору.

Наверху, когда они устроились у перил рядом с огромным колесом обозрения, Серхи показал Мертону шпили Саграда Фамилии, террасу отеля «Мажестик», «куда они все ходят пить джин-тоник»; недавно воздвигнутые сооружения и гостиницы новенькой с иголочки Олимпийской деревни и, чуть поодаль, Монтжуик, крест монастыря Педральбес и покрытый зеленью склон холма, тот район, где Мертону предстояло жить. Но взгляд Мертона устремлялся за расплывчатую сетку улиц, прорезанную отчетливым шрамом Диагонали, в поисках моря, которое не переставало изумлять, далекое, ровное, спокойное, некий однородный фон, нечто нереальное, нарисованное голубой краской. Интересно, что бы я увидел, подумал он, и как поразило бы меня это место на вершине горы, особенно обрыв, разверзающийся под ногами, если бы меня привели сюда в детстве. Парк аттракционов наполовину демонтировали, вагончики на рельсах и фарфоровые чашки, неподвижные, время от времени скрипели под порывами ветра, издавая призрачные стоны. Мертон попытался представить, как все это выглядело в движении, и как маленькая Нурия Монклус кружится на карусели или глядит вниз с высоты огромного колеса. Серхи жестом показал на вход в музей автоматов, наподобие экскурсовода, который своими внутренними часами отмеряет точное время. Они вошли в полутемный зал, и перед Мертоном предстали расположенные полукругом деревянные клетушки, а в них старинные куклы с грубыми чертами уличных марионеток, ожидающие за стеклами витрин.

— Я тоже ходил сюда мальчишкой, — поведал Серхи, — но приходилось копить денежки, чтобы кинуть монетку в отверстие. Теперь достаточно нажать кнопку.

Они стояли перед витриной, где выставлялась гадалка, — черноволосая цыганка с высокой прической, в тюрбане. У нее были ярко-красные губы и большие раскосые глаза. Она прикрывала рукой колоду карт. Мертон нажал зеленую кнопку, женщина подняла голову, повернулась к нему, медленно сняла карту и зашевелила губами, показывая карту, раз, другой, третий, будто действительно безмолвно гадала ему. В зале больше никого не было, возможно, по причине раннего часа, и они потихоньку обошли все остальные клетушки. Мертон не мог сдержать улыбки перед сценой казни на гильотине: священник протягивал крест приговоренному, палач в капюшоне приводил машину в действие, и голова, отсеченная роковым ножом, падала в корзину. Серхи со всей серьезностью объяснил, как работает хитроумный механизм, позволяющий раз за разом ставить на место отрезанную голову. Потом они посмотрели группу акробатов, которые взбирались друг на друга, выстраивая пирамиду, паяца, надевавшего шляпу пальцами ноги; негров-музыкантов, которые более века играли одно и то же вступление к одной и той же песне. Увидели деревенский танец, а еще, словно музей насмехался сам над собой или над ними, туриста в гавайской рубашке, который поднимал фотоаппарат, чтобы их сфотографировать. Они шли от экспоната к экспонату, и Мертон, будто вернувшись в детство, нажимал все кнопки, но, даже предаваясь кратким механическим иллюзиям, время от времени спрашивал себя, какой такой урок он должен вынести из посещения этого зала. Что Фортуна, по сути, вытаскивает из колоды всегда одну и ту же карту? Что в человеческой комедии отчасти работает принцип вечного возвращения? Что Декарт, как ни крути, не так уж и ошибался, и то, что нам кажется осознанным устремлением, импульсом, свободной волей, тоже движется с помощью искусно пригнанных шестеренок и рычагов?

Мертон остановился перед самой маленькой витриной, внутри которой можно было рассмотреть руку, лежавшую на столе и державшую перо. При нажатии кнопки рука поднималась, острие пера касалось края чернильницы, и рука выводила какое-то слово на листе бумаги. Слово нельзя было прочитать, вероятно, в этом и заключался трюк. Может, здесь любимая игрушка Нурии Монклус, на нее он должен обратить внимание? Не превратилась ли она сама в скрытый механизм, приводящий в движение руки писателей, в потайные мехи, раздуваемые самолюбием? Не она ли из своего кармана платит жалованье самым талантливым, чтобы они могли посвятить себя только написанию романов? Нурия же, если верить слухам, обеспечивает свой кружок избранных в Барселоне врачами, секретарями, няньками, адвокатами, всей невидимой сетью обслуги, чтобы освобожденные руки могли подниматься и выводить слова.

Мертон и дальше нажимал бы кнопки, до самого конца, но пожалел Серхи, которому явно все надоело, и предложил спуститься вниз и выпить кофе. Водитель оживился, поблагодарил, а когда они снова сели в машину и направились в «Саламбо», принялся рассказывать анекдоты о писателях, которых возил по городу. Квартал Грасиа тоже показался Мертону застывшим во времени, с маленькими мирными площадями, старинными барами и узкими улочками, где попадались книжные магазины, устроенные на прежний лад. В кафе Серхи подвел Мертона к стойке и чуть ли не силой заставил заказать полный обед, словно хотел сразу посвятить его во все тонкости местной кухни, дать попробовать все разновидности колбас, копченых и вяленых, ветчин и мелких барселонских рыбок. Когда Мертон попытался остановить его — уж слишком большая сумма обозначалась на чеке, — Серхи и кассир расхохотались.

— Не беспокойся, дружище, сеньора Нурия — хозяйка заведения, она, наоборот, обидится, если узнает, что ты чего-то не попробовал. Пойдем, пока они будут готовить, я тебе кое-что покажу.

Водитель подвел Мертона к стене с длинным рядом фотографий в рамках.

— Знаешь ли ты, что здесь, в этом самом кафе, вручали очень престижную литературную премию? И величайшие писатели «бума» входили в жюри. Вот гляди, они все тут.

Мертон посмотрел и в самом деле узнал их, одного за другим, всю великолепную семерку еще молодых, веселых, плетущих свой заговор среди смеха и поднятых бокалов. Он писал дипломную работу, строго придерживаясь их творчества, методически отделяя их друг от друга, не беря во внимание прилипшие к ним анекдоты, а теперь был вынужден признать: вот он, наверное, тайный ключ к этому золотому поколению, к этой troupe^[5], разлетающейся по миру и собирающейся снова. Обеды и кутежи, праздники, справляемые в Париже, на Кубе, в Мехико и Барселоне, где все друг друга знают и обмениваются книгами, как паролями. На одной из фотографий, над самым концом стола, Мертон вроде различил под сбивающей с толку щетиной знакомые черты и, не веря себе, указал пальцем.

— Да, — подтвердил Серхи, — это А., твой соотечественник. Тогда он только начинал, стал известным гораздо позднее.

Мертон рассмотрел серьезное лицо, защищенное отрастающей бородой, фигуру, непривычно худую, чуть ли не истощенную, и не мог не задуматься над тем, чувствовал ли А. уже в то время, сидя за этим столом, насколько далек он от тесной группы чемпионов, как отличается от них.

Серхи вывел его из задумчивости, указав на накрытый стол:

— Пожалуйста, приступай, пока не остыло, а я схожу к машине, вдруг сеньора Нурия освободилась и оставила для меня послание.

Мертон едва успел проглотить пару кусков и отхлебнуть кофе, как водитель вбежал вприпрыжку, с перекошенным лицом.

— Извини, но я должен отвезти тебя прямо сейчас. У сеньоры Нурии встреча с министром, она сможет уделить тебе несколько минут, если мы помчимся стрелой.

Примечания

5

Толпа, стая (фр.).