Учитель

Герш Тайчер

Книга Герша Тайчера «Учитель» завершает трилогию автора о жизни молодежи в советский период. В ней в легкой современной форме исследованы причины, которые побудили часть молодых людей к выезду из СССР и необходимости построения новой жизни в других условиях, что отличались бы от предложенных социализмом. Мы становимся свидетелями, как разрушаются ложные идеалы, трансформируется моральные принципы и мечты. Книга написана с хорошим чувством юмора и вызовет интерес в читательских кругах.

Глава первая

ЗАМОГИЛА

НАКОНЕЦ-ТО ДОМА

Я — Соломон Абрамович Глейзер, и моя постуниверситетская история началась 3 июля 1975 года в Новосибирском Академгородке, когда я получил диплом физика.

Но физикой заниматься тогда я не стал, хотя по сей день могу в любой момент с закрытыми глазами зафиндюлить тут же на месте такую длинную формулу, что нескольких страниц в этой книге для неё не хватит. Пишу я об этом для того, чтобы никто не сомневался в том, что чему-то длинно-убедительному в физике меня всё-таки в университете научили.

Никто не призывал меня быть учителем, педагогом и воспитателем, всё это случилось по моему собственному желанию. Решил — и всё тут. Планировал учить детей тому, что через две точки можно провести только одну прямую линию, а физика — это наука о природе. И другим истинам тоже собирался учить. Дети должны знать всё. И вот когда пересчитают они недосчитанное, перемножат недомноженное и поделят недоделенное, тогда и будут воспитываться дальше передовыми методами.

А какими именно методами будут они воспитываться, я и сам толком не знал. Уверен был только, что это произойдёт по-новому и будет трудным. И мне будет трудно.

А мне лёгкой жизни не надо было, мне трудности только подавай. Я из тех, кто идёт на грозу и на гром тоже.

…Ярчайшая молния оскалилась над городом, раскатами ей вторил оглушительный гром. Заметно потемнело. Внезапно поднялся ветер. В его порывах липовые и каштановые листья закувыркались по мостовой и тротуару, забились и попрятались в клетки забора, судорожно дрожа там. Дождь огромными каплями застучал по стеклу окна. В эти первые мгновения ливня пыль с мостовой поднялась, но не выдержав напора капель дождя сверху, опять опустилась на мостовую и вместе с дождевой водой стекла вбок к тротуару, а затем вдоль него ручейками побежала вниз по улице.

Последний убегающий от дождя длинноногий парень пробежал по улице и скрылся за углом. Случайный пёс, втянув мокрую голову в тощее туловище, рысцой пронёсся поперёк ручейков и пропал в открытой двери одного из подъездов нашей улицы. Два сизых голубя, стремительно взмахнув крыльями, упали в листву каштана и утонули в ней. Дождь, подгоняемый громом и молниями, уже ничего не стесняясь и никого не боясь, пошёл во всю мощь.

Такое могло случиться в любом городе, когда угодно, но случилось в воскресенье, 13 июля 1975 года, в Черновцах. За шесть дней до этого дождя я вернулся из Сибири после пяти лет учёбы в университете.

В такой дождь идти некуда, да и незачем. Хочется побыть дома с родителями или помолчать в одиночку. Принимать гостей не хочется, да и не ждал я никого. Стоял без дела у окна, глядя на знакомый до мелких деталей пейзаж. Дождь с новой силой стал отбивать дробь по стеклу. Казалось, что он бил меня прямо по лицу.

Через полчаса ливень закончился так же неожиданно, как и начался.

После дождя Черновцы пахнут по-особенному. Город балует озоном, ароматом свежести, его потайные карманы наполняют запахи сырости. Воробьи купаются в лужах, а голуби хозяйничают на площадях. Именно голуби для меня — олицетворение города, они хозяева крыш и подоконников Еврейского дома, который, вместе со зданием театра, является украшением самой красивой площади Черновцов — Театральной.

Абалаковский⁵ рюкзак с моими вещами уныло лежит в углу. В нём отцовское трофейное шерстяное одеяло, сибирская финка из Прокопьевска с семнадцатисантиметровым лезвием, три тома Ландау и Лифшица, книга Сухомлинского «Сердце отдаю детям», диплом о высшем образовании, лейтенантские погоны, фонарик-динамо и моя фирменная штормовка. Ещё совсем недавно в Академгородке с близкого расстояния меня безошибочно можно было узнать по запаху, а с дальнего — по фирменной штормовке.

За исключением одеяла это — всё, что я приобрёл за пять лет. Прямо скажем, немного. Нет, была ещё чугунная сковородка, которой я пользовался три года в общежитии. Но она с некоторым моим сожалением оставлена там в наследство первокурсникам.

Я повзрослел и многому научился. Но это случается со всеми и везде. Все мы выросли на то же количество времени, а вот кто научился большему, с помощью анализа определить трудно. Может, я не научился, как надо жить, но я точно знаю, как жить не надо.

Смогу ли я воспользоваться своим положительным и значительно большим отрицательным опытом? На этот вопрос ответ придёт ещё не скоро.

Мне показались целой вечностью шесть дней, проведенных дома. Я отоспался, наелся, повидался с родственниками и близкими друзьями. Побывал везде, где планировал побывать. Обстоятельно поговорил с отцом. Возможно, впервые в жизни. Получилось, как у Марка Твена⁶. Может, отец был прав и мне не надо было уезжать на учёбу на долгих пять лет. Но теперь — что об этом говорить, уже поздно, время имеет фундаментальное свойство необратимости.

В доме, где родился и вырос, я уже даже не гость, я стал здесь чужим. Меня никто не понимает, да и я не желаю никого понимать. Куда-то временно пропало моё терпение, которое я закалял и растил многие годы. Мои взгляды на жизнь изменились, и сейчас у меня нет желания их менять или кому-либо объяснять.

В Черновцах в эти первые дни после приезда из Новосибирска у меня почему-то временами появлялось желание жить лёгкой жизнью. Не хотелось думать ни о чём тревожном и неприятном, хотелось веселиться, бегать за девчонками, любить их по одной и всех вместе и наслаждаться молодостью.

Громоздкий багаж знаний — формулы, теоремы, выкладки, законы физики и математики, который был загружен и плотно упакован в мою голову пятью годами учёбы, — казался теперь бессмысленным и лишним. Как старый тяжелый чемодан в чулане, который нет желания даже доставать, не то что смотреть его содержимое. Теперь, когда эти знания уже добыты мною, они потеряли смысл для практической жизни. Они стали просто инструментом для профессии, не более того. А сколько на них потрачено сил, уже не важно.

Порой я даже стеснялся этих никому теперь не нужных знаний. Я доказал себе и другим, на что способен, и этого достаточно. Дальше другая, настоящая жизнь, прозрачная и понятная, как это летнее черновицкое утро. Хотелось приносить пользу людям, помогать семье, с энтузиазмом изменять мир, а университетские знания никак этому не содействовали. Больше того — они порой даже мешали.

Лишь задний двор корпуса физфака черновицкого университета напротив моего дома, который я видел ежедневно из своего окна, напоминал о чём-то академовском, уже неповторимом. Но это совершенно не портило моё впечатление от настоящего.

Наслаждение маленькими удовольствиями в жизни — это и есть моя жизнь теперь, в прошедшие дома шесть дней.

…Чашка свежезаваренного кофе с утра, щебет птички в кроне дерева во дворе моего дома, гроздья вишен на Роше, успехи близких людей, вот этот только что окропивший город тёплый летний дождь…

…Поиграл с пацанами в футбол в Пятом дворе. Меня не смутило, что я был самым старшим футболистом среди них.

…Сходил с соседом на вишню в сад дома рядом с Резиденцией. Там было так хорошо, что хотелось даже остаться ночевать в том саду, под деревом. Но к вечеру фанфары в животе протрубили тревогу и пришлось срочно переместиться и занять позицию поближе к туалету. За пять лет я прилично отвык от свежей, немытой, прямо с дерева ягоды. Придётся привыкать заново.

…Прошвырнулись с двумя одноклассниками и тремя одноклассницами по Тралке. Обилие молодых красивых девушек просто поразительно и впечатляет. Черновцы традиционно — город самых красивых девушек. Если бы я не был с одноклассницами, то меня, пожалуй, было бы не удержать.

…Постоял на углу Центральной площади и улицы Франко, долго смотрел вверх, а затем ушёл не оглядываясь.

…Встретив Фиму Вассермана, я спустился с ним в знаменитую «Пирожковую» на углу Русской и Украинской и с необычайным удовольствием съел там четыре пирожка с мясом, щедро запив их томатным соком. Для подтверждения почётного статуса пирожкового гурмана пришлось съесть один пирожок с горохом.

…Всем знакомым при встрече говорил с гордостью:

— У меня призвание быть учителем, а каким именно — физики или математики — для меня не важно и второстепенно.

Не знаю, как у других, но лютый враг таких моих простых наслаждений — это мысли и планы на будущее. В каждый данный момент я живу в будущем, иногда в близком, а иногда в очень отдалённом.

Мои мысли о будущем в основном приятные, особенно перед сном. Может, потому я люблю больше будущее, чем настоящее.

С прошлым дело обстоит совсем по-другому. Чем дальше в прошлое, тем грустнее воспоминания.

В то дождливое воскресенье поздно вечером перед сном я выключил свет и сел на табурет рядом с кроватью. Только в такие минуты я бывал с собой абсолютно откровенен. Я не знал, что и зачем делаю, а делать что-то был обязан.

В эти минуты я понимал, что за моими собственными словами об учительстве не стояло ничего конкретного и от души желаемого.

Я лишь готов был воевать. И обязательно победить.

⁵Абалаковский рюкзак разработан легендарным альпинистом Виталием Абалаковым в конце 50-х годов; он без рамы, но с большими карманами и огромным верхним клапаном.

⁶Марк Твен: «Когда мне было четырнадцать лет, мой отец был так глуп, что я с трудом переносил его. Когда мне исполнился двадцать один, я был изумлён, как поумнел старик за эти семь лет!»

КАК В КИНО

Все по местам! Включить прожектора! Тихо! Идёт съёмка!»

В Путилу из общественного транспорта ходил только автобус, хотя когда-то, ещё при Австро-Венгрии, туда была проложена железная дорога и по ней ходил поезд.

Автобус отправлялся с черновицкого автовокзала один раз в день — рано утром, около шести часов.

С вечера я собрал свой абалаковский рюкзак — походный нож, ложку, фонарик, две пачки папирос, спички, соль, семь кубиков сахара, два яйца, сваренных вкрутую, помидор, огурец, небольшое колечко домашней колбасы и «кирпичик» серого хлеба по 16 копеек.

В среду утром, 27-го августа 1975 года, я встал значительно раньше обычного и дошёл пешком до остановки троллейбуса на Боженко, чтобы на нём доехать до автовокзала. Утро было ясным и прохладным, так что пришлось надеть штормовку.

Добравшись до автовокзала, я направился к кассе. Билетов там было много и все разные, я купил один до Путилы.

И вот вскоре, как в кино, меня уже встречала новая жизнь. Моя мечта в конце концов приобрела реальные очертания. Я оказался в самом дальнем районном центре области — в Путиле, посёлке городского типа. Причем от «городского» там было только несколько двухэтажных зданий и почти незаметный асфальт в самом центре, у памятника вождю.

Наконец-то наяву происходило то, что многократно приходило ко мне в снах, где я видел себя в солнечный день с рюкзаком, шагающим к моей маленькой школе в горах. К сожалению, мои сны обрывались именно на этом месте, и я не имел никакого представления о дальнейшем сюжете. Я ждал следующего эпизода своего кинофильма с нетерпением. И он вот-вот наступит.

Районный отдел народного образования (районо) находился в одном из двухэтажных зданий Путилы, и я совершенно спокойно и даже как-то равнодушно поднялся на второй этаж. Сняв с плеч рюкзак, я предстал перед заведующим. Им оказался обычный местный гуцул, выученный на начальника где-то в большом городе. Скорее всего, он не так давно окончил Черновицкий университет, какой-нибудь гуманитарный факультет, в лучшем случае биофак. Одет он был в хронически запылённый коричневый костюм в полоску. Его хорошо отглаженные несколько лет назад брюки были заправлены в довольно грязные резиновые сапоги. Впрочем, мой внешний вид мало отличался от внешнего вида путильского начальника, с той лишь разницей, что на моих ногах были не сапоги, а кроссовки, а вместо пиджака и галстука — фирменная штормовка.

Звонким, уверенным и хорошо поставленным голосом несостоявшегося лауреата Нобелевской премии я вместо приветствия спросил:

— Нужны ли вам в районе хорошие учителя математики или физики?

Заведующий районо взглянул на меня как на идиота, но переборов первое удивление и справившись с присущей всем важным людям склонностью к многозначительным паузам, довольно шустро ответил:

— Нужны. Но «здесь вам не равнина — здесь климат иной», — процитировал он Высоцкого.

— Чем выше в горах — тем лучше. Моё «сердце готово к вершине бежать из груди», — продолжил я в том же поэтическом стиле.

— Завидую тем, «у которых вершина ещё впереди», — подвёл итог начальник районо, ещё раз демонстрируя, что лирика великого барда дошла и до Путилы.

Почти обнявшись, мы молча подошли с ним к карте местности, висевшей на стене за занавесочкой. Как в ставке у маршала Жукова в каком-то советском кино про войну. Он неуверенно и как бы извиняясь показал мне на карте хутор… Замогилу, а мне больше ничего не надо было.

Чтобы понять глубинные причины моего идиотизма, начальник попытался поинтересоваться, зачем мне это нужно. Я не задумываясь ответил ему, что, мол, имею несколько практических идей в вопросах обучения детей математике и физике по принципиально новым методикам в условиях горных местностей Европейской части СССР. Это, очевидно, окончательно утвердило его в том, что перед ним идиот, но выхода, как и выбора, у него не было, и он радостно согласился с моей аргументацией. Тем более, что моё появление в Путильском районо чудесным образом совпало с выходом в свет закона об обязательном среднем образовании. А законы в СССР принято было исполнять.

Мы договорились, что в Замогилу я поеду немедленно и, если понравится, приеду ещё раз в районо до 1-го сентября со всеми необходимыми документами для личного участия в церемонии официального трудоустройства.

От счастья ещё не понимая до конца того, что произошло, я отправился на автобусе в село Дихтинец и расспросил у местных, как добраться до хутора Замогила. Из объяснений, которые велись на поверхностно мне знакомом, но пока не идеально освоенном гуцульском наречии, я понял лишь главное направление движения — вдоль ручья и вверх. В деталях пришлось разбираться по дороге самостоятельно.

Не менее сотни раз я поднимался потом вдоль ручья от села Дихтинец до Замогильской восьмилетней школы. Но в памяти моей сохранился именно тот, самый первый подъём. Часовой путь — сначала вдоль ручья, затем через лес по тропинке и далее по полонине⁷, в центре которой и располагалась школа.

Все хаты в Замогиле были небольшими и одинаковыми, школа — чуть больше, поэтому я нашёл её довольно быстро. Там я встретил учителя с древнеримским именем Октавиан. Я изысканно, но лаконично представился:

— Семён.

Учитель обрадовался мне так, будто не видел людей несколько десятков лет. Мы разговорились, а минут через 17 подружились. Пока поверхностно, но вполне искренне, а потом всё крепче и крепче, аж до сегодняшнего дня. Осмотром школы, который любезно провёл Октавиан, я в целом остался доволен. Решение остаться в Замогиле работать и жить пришло тут же само собой.

Замогила оказалась во многом, правда не во всём, не такой уже и замогильной. Хотя количество дворов на хуторе было меньше, чем букв в его названии, но этот малонаселённый пункт казался вполне сносным. Тут время остановилось в хорошем смысле слова. То есть, оно, конечно, шло себе дальше, но не так быстро, как в городах. Тут оно как бы присело отдохнуть, затем прилегло и, в конце концов, задремало.

Жили здесь прекрасные люди, которых я полюбил практически сразу. Они строили свои дома на родниках: сколько родников, столько домов. Октавиан снимал койку в хате в 2700 шагах от школы: там была свободна ещё одна койка, которую он гостеприимно предложил мне. Хата находилась на небольшом возвышении по отношению к школе, и когда был туман, то она располагалась над облаками, а школа оставалась в тумане. В этом было нечто занятное, символическое и мистическое.

Уже смеркалось, и нужно было как-то определиться с ночлегом. О возвращении в Путилу, тем более, в Черновцы не могло быть и речи. Никакие автобусы в это время уже не ходили. Нашлась попутка в направлении Черновцов, но только до Усть-Путилы, куда я и отправился. Водитель попутки вызвался устроить там меня на ночь у знакомого учителя украинского языка.

С этого момента мне начало необыкновенно, просто невероятно везти. Оказалось, что учитель, принявший меня на ночь, окончил Черновицкий университет, а во время учёбы снимал комнату на нашей улице. Там мы с ним не встречались, но принял он меня вполне дружелюбно. Мы чего-то похлебали, он постелил мне, и я заснул здоровым учительским сном.

«Стоп камера!»

⁷Полонина — безлесный участок верхнего пояса Карпат, который используется как пастбище и для сенокоса.

ГИМН ГИГИЕНЕ

В первую неделю моего славного учительства на хуторе Замогила я сильно голодал и ничего, кроме мыслей, где бы найти еду, мне в голову не лезло. Лишь к вечеру пятого дня, добравшись до кукурузных лепёшек, случайно кем-то снесённого яйца и тазика съедобного кислого молока, окружённого парой дюжин несъедобных мух, я на некоторое время утолил голод. Нужно сказать, что молоко в Замогиле кисло по-стахановски быстро из-за обилия бактерий и других микроорганизмов. После еды я стал дышать глубже, ходить уверенней и прямолинейней, ко мне вернулись привычная сфокусированность зрения и лёгкий вызов в позе.

Однако следствием принципиально новой для меня диеты явилась большая гигиеническая проблема. После поглощения такой пищи немедленно начало бурчать в животе в необычных для меня тональностях. Затем мне остро захотелось по большой нужде. Необходимость в визитах в туалет обозначилась острее и чаще, а расстояние до него или до какой-либо виртуальной уборной стало критичным. Дистанция в сто метров до ближайшего «очка», как это обозначено в уставе караульной службы советской армии, оказалась непрактично отдалённой и нереально протяжённой.

Через много лет у меня дома, уже в Америке, было семь туалетов. На каждые сто квадратных метров жилой площади приходилось по одному. Один туалет по-маленькому, другой — по-большому, третий — ночной, а четвертый — дневной. Ещё один туалет, для гостей, был оборудован специальной стимулирующей подсветкой и небольшим журчащим фонтаном. Уверяю читателя, что световая гамма и тембр журчания тестировались в американском институте медиавизуальных стандартов и были признаны вполне оптимальными для эффективного cправления нужды любого вида. Просто рай для людей с расстройствами желудка и с запорами, в частности.

В Сингапуре, в силу значительно меньшего размера государства, пришлось уменьшить жилплощадь вдвое. Но в этой стране в два раза меньше никак не означает в два раза хуже. Известная формула «размер не имеет значения» в данном случае оказалась справедливой. Никому и в голову не пришло уменьшить количество туалетов вдвое. Сингапурский стандарт — на каждые пятьдесят метров жилой площади должно быть по туалету. Получилось шесть туалетов в квартире, а седьмой — у бассейна во дворе нашего многоквартирного дома.

В Испании из-за климата мы «скатились» до пяти туалетов. Сначала думал, что это невозможно, но на практике оказалось, что можно жить и так. Может, это от того, что дети не стали жить с нами.

В Израиле и трёх туалетов на квартиру хватает. Почему? В последнее время я часто задумываюсь об этом, даже несколько ночей мучился бессонницей под тяжестью этих размышлений. Интересный вопрос и важная проблема. Может, действительно количество необходимых туалетов в доме зависит от местной пищи или влажности воздуха? А может, от чего-то другого?

В СССР в 70-х тоже были туалеты — вопреки измышлениям оголтелой буржуазной пропаганды. Туалетной бумаги не было, а туалеты были. В общежитиях, универе, библиотеке, на железнодорожном вокзале, в аэропорту и просто так, на улице за углом.

Вот такая она — туалетная география. Если вкратце, конечно.

Когда же я пришёл в первый раз в хату Меланьи — хозяйки дома, где мы проживали с Октавианом на хуторе Замогила, — то, плохо подумав, а, скорее, вообще не подумав, опрометчиво спросил:

— А где тут у вас туалет?

Меланья и все домочадцы уставились на меня, мягко говоря, с недоумением. Такое же недоумение можно было бы, наверное, увидеть в глазах людей в Замогиле, если бы я спросил их, «где тут у вас вертолётная площадка?».

Причина такого замешательства и недоумения очень проста — ни в хате Меланьи, ни в её окрестностях во дворе, ни у ближайших соседей туалета нет и никогда не было. Как и во всём хуторе Замогила. Это относится, кстати, и к посадочной площадке для вертолётов, которой тоже нет. По той простой причине, что тут никакой надобности ни в туалетах, ни в каких-то дурацких взлётных или посадочных площадках не существовало. До сегодняшнего дня никто не собирался прилетать в Замогилу. Все, кто слышал про хутор, уже живут там. Улетать же отсюда никто из местных не знает куда и, главное, зачем.

Если мои вопросы о туалете вызвали среди обитателей Замогилы смесь замешательства и недоумения, то мой задушевный интерес относительно душевой, ванной, бани или просто по поводу водопровода вызывал у аборигенов полнейшую прострацию. По хутору ходили какие-то слухи, что якобы однажды кто-то из местных помылся перед Пасхой дома в тазике. Но из живых людей никто в это не верил — чересчур дело выглядело неправдоподобным, маловероятным, просто смешным и даже абсурдным.

Вследствие комплекса именно этих причин целую неделю с 8-го сентября к урокам я не готовился. Я был занят проектированием деревянной бани рядом с хатой Меланьи. Для постройки бани нужны были четыре основных элемента: дерево — оно уже было на месте и росло себе вокруг хаты; имелся также в наличии вечно пьяный бригадир с бензопилой «Дружба»; была местная и очень дешёвая рабочая сила, которая вот уже несколько десятков лет сидит по домам и рвётся в дело, особенно если обещать ей выпивку на халяву; и, наконец, — в наличии были мои прочные инженерные знания, строительные навыки и яркие способности руководить.

Полный и подробный план развлекательно-гигиенического комплекса учительской интеллигенции под рабочим названием «Гуцулочка» был представлен на утверждение директору школы Леопольду Францевичу Соважу утром в понедельник, 15-го сентября 1975 года. Комплекс включал в себя тамбур, предбанник (он же — ленинская комната), парную, помывочный зал, душевую, небольшой бассейн и, конечно, благоустроенный туалет. Невиданный ранее в этих местах полёт инженерной мысли был ярко продемонстрирован мною при разработке проекта доставки холодной воды из ближайшего родника по жёлобу сквозь крышу с водопадным падением прямо в небольшой бассейн. Такого глобального проектирования Карпаты не видели со времён Великой Римской империи.

Я знал, что проект комплекса «Гуцулочка» пока, увы, не тянет на Нобелевскую премию, но был уверен, что слава о нём вскоре звонко разойдётся далеко за пределы хутора Замогила. Пойдёт дальше самого села Дихтинец, покинет пределы Путильского района, вероятно, дойдет до Черновцов, а может, и до самого Киева. Вот такие головокружительные и грандиозные планы выстроились у меня.

Однако время и реалии показали нечто другое. Наш бригадир окончательно спился; бензопила «Дружба» сломалась, запасные части к ней обещали только в следующей пятилетке и при условии открытия навигации на реке Черемош; местная рабочая сила ушла в глубокое подполье и там сама себе гнала самогон; а мне потребуется еще несколько десятилетий для усовершенствования своих инженерных и руководящих способностей. Только лес вокруг Меланьиной хаты продолжал себе расти и укрепляться, не понимая стратегической важности своего предназначения во имя возведения будущего комплекса «Гуцулочка». И когда этот комплекс будет построен, остаётся неизвестным по сей день.

Но туалет мы с Октавианом всё-таки возвели. Выкопали глубокую яму, положили пол с аккуратной квадратной дырой, так как на круглое отверстие в полу подходящего инструмента не было, и подняли три стены. На крышу и дверь не хватило досок. В первые два дня эксплуатации сооружения внутри него ещё жили запахи свежей древесины, потом, правда, переросшие в унылые ароматы сельской глубинки. Многократно впоследствии наслаждался я нашей работой. Поражало внутреннее торжественное убранство и смелый дизайнерский интерьер туалета, скромно и в то же время дерзко, но со вкусом выстроенного.

Отсутствовавшая дверь и крыша нашего туалета были повёрнуты в тёмную сторону планеты. В ясную ночную погоду, глядя из постройки, я любил мечтать о межгалактических полётах и наблюдать за звёздами на абсолютно тёмном небосводе. Поэтому вскоре необходимость в двери и в крыше была признана нецелесообразной. Лишь в дождливую погоду вопрос о её целесообразности всякий раз остро вставал на повестку дня. Но почему-то всегда получалось, что дождь прекращался до решения вопроса о крыше.

На планирование и строительство туалета ушло много времени. Только к концу сентября я осознал, что являюсь учителем и в классе меня ждут вполне реальные ученики, которые желают знать всё.

ЗАЛЁТЫ СОКОЛИКА

Ущипнул я себя. Вроде больно. Хотя могу и сильнее, если захочу. Но это совершенно не доказывает того, что я не сплю. Это вообще ничего не доказывает. Потому что у меня во сне, бывает, происходит один сон в другом. Мне может сниться первичный сон, а в нём другой — вторичный, ещё более интересный.

Об этом я пишу так подробно, потому что во вторник, 7-го октября 1975 года, я вроде бы своими глазами видел, как в школе на хуторе Замогила второй раз в этом учебном году появился наш директор Леопольд Францевич. Поначалу я не понял, был ли это сон или это была явь. Данных для глубокого анализа этого события явно не хватало, следовать простой логике в Замогиле и её окрестностях не рекомендовалось, поэтому я бросил монету, и вышло, что это был не сон.

Впрочем, был ли это сон или всё случилось наяву, я до сих пор точно не знаю. А может, весь тот год в Замогиле мне просто приснился?

Сам по себе факт прихода директора в школу, каким бы редким он ни был, не вошёл бы в книгу рекордов Гиннесса. Потому что в период с 1-го сентября по 31-е декабря директор Замогильской восьмилетней школы Леопольд Францевич, по кличке Соколик (из-за соколиной формы своего носа), пять раз всё же залетал в школу и, может, даже не случайно. Ходили слухи, что Леопольд Францевич — единственный директор школы в Черновицкой области, который не был членом партии. Но коммунистической ответственностью и отношением к делу он, тем не менее, обладал.

Жена нашего директора тоже величала его Соколиком, даже при посторонних. Он жил с ней и двумя маленькими детьми в долине, в селе Дихтинец. Жена работала учительницей младших классов в этом селе и бывала на работе ежедневно. Если бы она была директором школы, как её муж, то она бы с радостью нянчила своих детей, но, увы, не всё в жизни получается так, как хочешь. С глубокой мужской скорбью констатирую факт, что до сегодняшнего дня женщины во всём мире не достигли равенства с мужчинами. А жаль.

Соколик был нянькой «на полной ставке», а директором лишь в свободное время, которого у него поэтому было очень мало.

Причина этого второго по счёту с начала учебного года директорского прихода в школу была необычной. Даже не стану просить, чтобы вы её угадали, потому что нет ни у кого ни малейшего шанса догадаться. Поэтому, не мудрствуя лукаво, скажу прямо: Леопольд Францевич пришёл в школу, потому что решил провести показательный открытый урок по математике в 5-м классе. Вот и я чему-то научился и с того времени знаю, что рациональные люди иногда поступают нерационально.

Коллектив учителей нашей школы в количестве 17 человек был пёстрым, но вполне целенаправленным и даже местами и временами боевым. Высшее образование было лишь у меня и у директора школы. Остальные преподаватели неспешно доучивались либо не планировали этого делать вообще, уже имея среднее образование, которого для замогильского учителя вполне достаточно.

Я был учителем математики в 6-м, 7-м и 8-м классах, а Леопольд Францевич числился в 5-м. Поскольку у меня было довольно плотное расписание, заменять кого-либо я не имел никакой возможности, а два класса в одну комнату никак не вмещались. Поэтому большую часть уроков математики вместо директора, который нянчил своих детей дома, проводил наш учитель пения и по совместительству руководитель драмкружка Дмитрий Иванович Кравчук.

У Дмитрия Ивановича были довольно авангардистские методы обучения математике в целом и арифметике в частности. Это накладывало свой отпечаток на усвояемость материала. Например, таблицу умножения ученики знали только нараспев, под определённую коломыйку⁸. Думаю, что таблицу умножения или хотя бы часть её они до сих пор хорошо помнят только благодаря такому подходу.

В любой даже очень хорошей методике обучения математике есть некоторые недоработки. Так было и с авангардистским методом Кравчука. Деление трудно усваивалось потому, что ученики часто сбивались с мелодии коломыйки, так как петь её надо было задом наперёд. Математические задачи они решали по мотивам басен Леонида Глибова⁹, поэтому с ними тоже бывали сложности. Ввиду ограниченного количества пальцев на руках и ногах учеников многие авангардистские методы обучения математике внедрить не удалось. Особые трудности возникли при изучении дробей.

В общем, не вышло у Соколика провести хороший показательный открытый урок в пятом классе. С чем «прилетел» Соколик — с тем и «улетел». Не знал он тех коломыек и басен, которые использовал с детьми Дмитрий Иванович, обучая их математике.

А самый первый визит директора в школу состоялся во вторую неделю сентября, а точнее 15-го сентября 1975 года. Леопольд Францевич явился с оперативным планом… выкопать себе погреб под первым этажом двухэтажного восьмиквартирного дома, в котором они проживали. Когда стемнело, мы с Октавианом взяли в школе кирку, совковую лопату, два мешка и под покровом наступающей темноты спустились в село Дихтинец. Вернулись мы под утро, но дело сделали.

Две дюжины банок самогона и пара бутылок водки были аккуратно снесены в свежевыкопанный погреб. Предназначение погреба было необыкновенно прозрачным, как вода в речке Путилка. Он являлся складом алкогольной продукции стратегического назначения для служебных пьянок в случае прибытия инспекции из районо, которая обычно появлялась к концу месяца, когда её собственные запасы алкоголя заканчивались. Хотя количество спиртного в погребе было довольно скромным, его вполне хватало для того, чтобы довести любую инспекцию до кондиции «хорошее настроение» и отбить у неё желание более часа подниматься до школы хутора Замогила, которую возглавлял Соколик.

Третий визит Соколика в школу состоялся в пятницу, 17 октября 1975 года. Леопольд Францевич поднялся в Замогилу и посвятил мужскую часть педколлектива в свой новый план… срочно найти клад. Женская часть учительства, очевидно, из-за природной болтливости, до кладоискательства допущена не была. Нам был предложен следующий алгоритм поиска: учитель географии составит максимально подробную карту всех построек в радиусе 10 километров, которые существовали тут до прихода советской власти, а физрук опросит учеников про богатые семьи, жившие в округе в те времена.

В Черновцах у меня был одноклассник, отец которого служил майором в воинской части на Красноармейской улице. За две бутылки водки он достал мне на три недели Индукционный Миноискатель Полупроводниковый (ИМП) — советский общевойсковой миноискатель индивидуального пользования. Прибор нам вполне подходил.

На протяжении трёх недель после уроков и по воскресениям мы впятером искали директору клад. Время не было потрачено впустую, надёжность и высокая чувствительность миноискателя были налицо. Нами было найдены: подкова — 3 шт., топор — 1 шт., гвозди — 47 шт., сапог кирзовый солдатский (левый) — 1 шт.

В субботу, 12 ноября 1975 года, выпал первый снег, и он продолжал сыпать с недолгими перерывами до вторника. В понедельник все учителя были нервными, а уборщица неожиданно для меня решила помыть полы. Когда я спросил всех, в чём дело, они в один голос сказали:

— Как только снег остановится, Леопольд Францевич поднимется в Замогилу на охоту. Такое случается ежегодно. Но к счастью, только раз в год.

Действительно, во вторник с утра появился Леопольд Францевич с двустволкой и огромным количеством патронов местного производства, которые он принёс в авоське. Это был четвёртый залёт Соколика в школу. Ученики 5-го, 6-го, 7-го и 8-го классов, возглавляемые четырьмя специально обученными учителями, создали живую линию и стали двигаться по лесу в одном направлении, выкрикивая изо всех сил угрозы диким зверям. Все животные, находящиеся в этом лесу, обязаны были бежать к узкому перелеску. Там в сугробе лежал Леопольд Францевич, замаскированный под ветвистый куст, и ждал свою жертву. Но не дождался. То ли животные неправильно поняли свою роль, то ли знали её чересчур хорошо.

В четверг, 17 декабря 1975 года, в школе случилось ЧП. Юрий Бидоча из 7-го класса сломал левую руку. Перевязали мы ему именно эту левую руку, как могли, физрук спустился с ним в село, и затем на автобусе они доехали до Путилы, где ему в больнице наложили гипс.

На следующий день, в пятый раз в том же учебном году, в школе вновь появился Леопольд Францевич с литровой стеклянной банкой самогона и бутылкой водки.

— Придётся сходить повидать отца Бидочи и уговорить его не жаловаться на нас из-за сломанной ноги сына, — сказал он с очень грустным видом.

— Нога у Юры не сломана, он ходячий. Руку поломал, бандит, — осторожно решил внести поправку физрук.

— Что за учителя у меня в этом году! На вас невозможно положиться. Надо было предупредить меня, что рука сломана, а не нога, — он глубоко вздохнул, посмотрел на банку самогона и бутылку водки и добавил, — За руку литра самогона будет достаточно. Из-за вашей бестолковости водку придётся тащить обратно.

Если бы Леопольд Францевич знал, что левая рука сломана, а не правая, то никак больше пол-литра к отцу Бидочи не понёс бы.

Больше мы в первом полугодии того учебного года своего директора в школе не видели.

Может, оно было тогда и к лучшему для всех.

⁸Коломыйка — украинский традиционный народный карпатский танец или плясовая песня, выступающая сопровождением к танцу или существующая отдельно от него.

⁹Л. Глибов — украинский педагог ХIX века, поэт, писатель, автор текстов песен, издатель.

БРОНЕПОЕЗД

Принято почему-то считать, что обязательное среднее образование было в СССР всегда. Это не так. Только в 1976 году советскому народу было сообщено, что одной из задач девятой пятилетки является завершение перехода к всеобщему среднему образованию. И лишь тогда бронепоезд среднего образования помчался по стране.

А годом раньше, в радостный день 1-го сентября 1975 года, прямо с утра хутор Замогила, все сёла и другие хутора Путильщины вздрогнули от плача трембит. Нет, никого не хоронили. Потому что никто не умер, а если кто и умер, то это было просто не относящееся к нашему делу совпадение. Просто все вздрогнули от предчувствия скорого прибытия вышеуказанного общеобразовательного бронепоезда, светоча науки.

Голос трембиты явился вещим сигналом всем ещё живым жителям Карпат о том, что эпоха обязательного среднего образования в соответствии с начертаниями партии и правительства скоро наступит в этих краях, в том числе и на хуторе Замогила.

На территории, закреплённой за нашей школой, проживало 17 человек, не получивших в своё время среднего образования, так необходимого каждому жителю гор. Все они были аккуратно внесены в специальный список. Правда, трое из них давно умерли, пятеро по состоянию здоровья не имели никакой возможности ходить по горам несколько километров до школы, а двое ушли на дальние полонины со стадами овец и вернутся только к зиме. Но список есть список, к делу образования народа надо относиться серьёзно, по-коммунистически.

Для непосредственного практического обеспечения всеобщего среднего образования существовала система вечерних школ. Туда привлекались учащиеся произвольных возрастов. Дело обстояло настолько серьёзно, что вечерние школы создавались даже при фактическом отсутствии учеников, как говорится, на вырост.

На хуторе Замогила для организации вечерней школы было всё необходимое: учителя, здание школы, учебники и вышеупомянутый список учеников. Не было директора. Я был единственным кандидатом, и вскоре меня единогласно, заслуженно и вполне закономерно утвердили на эту ответственную должность. По закону директор любой школы должен иметь высшее образование, а кроме меня, как отмечалось выше, оно было только у Леопольда Францевича, который формально уже являлся директором дневной Замогильской школы.

Чтобы не держать читателя в ненужном напряжении, забегу немного вперёд и отмечу: никогда в этой вечерней школе не состоялось ни одного урока. Ни учителя, ни ученики ни разу в этой школе не появлялись. Тем не менее, директор вечерней школы, то есть я, регулярно организовывал написание контрольных работ. На самом деле эти контрольные писали ученики 8-го класса на моих уроках математики в другой школе — дневной, не вечерней. Я лишь ставил оценки в журнал — вопреки заветам великого педагога товарища Сухомлинского, считавшего, что школьные оценки приносят только вред.

Однако как-то раз произошла осечка в прекрасно смазанном и хорошо отлаженном механизме Замогильской вечерней школы. В один из холодных зимних вечеров сидим мы с Октавианом в прекрасно натопленной, но не существующей вечерней школе и играем в шахматы. Слышим шаги. Медведей в нашей округе не было, а другие звери, как правило, не топают, прежде чем прийти к жилищу людей. Оказалось, что это пара инспекторов районо прибыла с внезапной проверкой. Выглядели они промёрзшими и злыми.

— А где тут у вас вечерняя школа находится? — спрашивает старший по должности.

— Мы вечерняя школа, — ответил я за всех, вставая и выпячивая грудь вперёд по направлению к спросившему.

— Что это значит? Где учителя? Где ученики? Где уроки, в конце концов? — стал нервничать младший.

— Сегодня отпустили всех чуть пораньше, чтобы люди смогли как полагается отметить день рождения нашего вождя Владимира Ильича Ленина, — ответил я и в моих глазах послушно блеснул зарницей революционный огонёк.

— В феврале? Да вы в своём уме? Ленин родился в марте! — и обратившись к сослуживцу, сказал, — Василий Алексеевич, безобразие с вождём революции получается. Так и запишем.

— Ну, не в феврале. Большое дело! Неужели из-за этого пустяка спорить будем? Великий Ленин достоин того, чтобы день его рождения отмечать дважды в году — в феврале и в марте. Неужели он этого не заслужил? — убеждённо сказал я, и задорный революционный огонёк, который пылал ранее лишь в моём взоре, был уже заметен в моих жестах и речах. Меня уже было не остановить, и я пламенно продолжал:

— Я, товарищи, знаю достоверно, что именно в эти февральские дни родились многие другие известные революционеры и великие борцы за счастье людей во всём мире. Будет политически неграмотно не отметить сейчас же их дни рождения, — я выпустил воздух из лёгких, молясь лишь о том, чтобы меня не спросили, о ком конкретно идёт речь.

Пока я «гнал тюльку» первого акта, Октавиан сбегал за водкой и колбасой из нашего стратегического резерва в Меланьиной хате. По дороге он прихватил Петра Якимнюка, и второй акт после небольшого антракта начался.

Акт второй: те же, вбегает Петро. Его глаза выпучены, самогонный перегар от него равномерно разносится по школе и лёгким опахалом опускается на ученические парты. Чувствуют его и те, кто идёт по тропинке от дома Петра до школы в ближайший час.

— Я Петро Якимнюк, ученик Замогильской вечерней школы. Пришёл учиться. Я желаю выучить всё. Кто сегодня мой учитель? — он снял с себя куртку и стал угрожающе засучивать рукава. Петро был похож на безумца, которого на вечер отпустили из сумасшедшего дома повидать родных и вместе со всей страной отметить день рождения нашего вождя Владимира Ильича Ленина.

В то время, как Петро принял на себя огонь неожиданной проверки, Октавиан аккуратно нарезал колбасу и хлеб, неспешно почистил чеснок. Бутылка водки со стаканами уже послушно стояла на столе. Инспектора районо одобрительно встретили водку с закуской и у старшего из них стали трястись руки, которые он тут же сунул в карманы давно не глаженных штанов.

Конец ознакомительного фрагмента.