В погоне за собой, или Удивительная история Старика

Герман Филатов, 2022

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, каково это – остаться в полном одиночестве?Клим Добров, молодой тридцатилетний мужчина, оказался в такой ситуации. Он живет в мрачной съемной квартирке, брошен женой, ненавидит работу, боится всего, даже собственных желаний, и уже положил крест на свою жизнь. Но однажды все меняется. Находясь на грани выселения, он по совету своего лучшего друга устраивается на подработку сиделкой к старому богачу, инвалиду-колясочнику Акелю Вирту.История Старика загадочна, в юношестве он попал в аварию и впал в кому, в которой прожил целую жизнь. Он никому не рассказывал, что там случилось, но это настолько терзало его, что после пробуждения Акель едва не совершил самоубийство…

Часть первая

Пощечины

I

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, каково это — остаться в полном одиночестве?

Под понятием «одиночество» имеется в виду вовсе не то, чтобы запереться в своей комнате, спрятать ключ от замка под подушкой и не выходить наружу до самого утра, а полное одиночество, глухое и нескончаемое, когда поблизости, и даже вдалеке нет ни одной живой души.

Спросите, что это за такое одиночество? Увы, тому, кто не испытал этого на собственном опыте, объяснить подобное будет очень непросто, но все же можно попробовать, опираясь при этом на воспоминания человека, который когда-то оказался и жил долгое время в подобной ситуации.

Звали его Акель Вирт, и история его жизни, должно быть, является одной из самых загадочных, что когда-либо существовали. Произошла она с ним, когда мужчина был еще совсем молодым, пятнадцатилетним юнцом, а услышать ее мне довелось только спустя шестьдесят четыре года, когда ребенок превратился в семидесятидевятилетнего старика. Честно признаться, именно это знакомство спасло мне жизнь…

Было шесть часов вечера, я сидел дома за кухонным столом перед ноутбуком и пытался закончить квартальный отчет, который должен был сдать уже через три дня.

Моя жизнь представляла собой клише обычного земного обывателя. Нелюбимая работа в офисе, маленькая зарплата, и злобный начальник, четыре года занимавший свою новую должность и уже успевший за это время обзавестись объемным животом-бочкой, дорогущим классическим костюмом в мерзкую белую полоску и серебристым автомобилем, на который все работники глазели с заметной завистью. Так же два года назад я развелся с женой, уставшей, как она выразилась, «жить со мной бесперспективной жизнью и не иметь никакой надежды на светлое будущее».

Вам, наверно, сейчас думается, что это предательство доставило мне ужасную боль, родившую страх перед неизвестностью, но ничего подобного не случилось. Да, несколько дней подряд после ее ухода я грустил и накачивал себя алкоголем, но потом мне стало попросту все равно.

«Невелика потеря, — первое время думалось мне, когда я сидел после работы перед телевизором и смотрел вечерний выпуск новостей. — Она еще пожалеет, что бросила меня. Вот пройдет лет пять, и я стану ого-го каким, а она потом локти кусать будет»

Но вот, прошло два года, и ничего подобного даже близко не произошло. Как оказалось, к счастливому будущему двигать меня кроме меня самого никто не собирался, а в те года я об этом даже и не задумывался, будучи уверенным, что все-то у меня еще впереди, просто нужно немного подождать, поднабраться опыта, и прочее в том же духе. Время же, в свою очередь, неминуемо ускользало, будто вода сквозь пальцы, а я смотрел на это и ничего не предпринимал, откладывая свою жизнь и свое будущее на потом, не осознавая при этом, что утекшую воду обратно в ладони не вернуть.

Время от времени поднося чашку с кофе к своим губам и прихлебывая горький горячий напиток, я смотрел на монитор и стучал пальцами по клавиатуре. Господи, каким же я был убожеством тогда! Неделю нестиранная одежда, заляпанная пятнами от того же кофе и высохшего соуса, на голове ворона гнездо свила, под глазами круги от недосыпа, кожа лица чуть пожелтевшая, будто в болезни, и взгляд, как у настоящего зомби — полноценный облик потерявшего себя во тьме человека.

Почувствовав, что сил сидеть больше не осталось, мне пришлось отложить работу до завтрашнего вечера и подняться со своего места. Сохранив текстовый документ на флешку, я захлопнул зашарпанную крышку старенького ноутбука, служившего мне еще с первого курса учебы в университете, встал из-за стола и прошел к себе на небольшую кухоньку. До сих пор помню то чувство опустошенности, которое вечно пребывало внутри меня в те времена.

Вылив остатки растворимого кофе в раковину, я вымыл чашку и налил себе еще одну порцию, после чего разогрел ужин быстрого приготовления, которым закупался каждый понедельник, и отнес все это на журнальный столик перед диваном. Запах еды усиливался из-за спертого воздуха неделю непроветриваемого помещения, но я этого не замечал, давно привыкнув.

Усевшись на диван, я поставил чашку с кофе на лежавшую рядом книгу, испачканную множеством отпечатавшихся на обложке темных кругов. Месяц назад мною были предприняты жалкие попытки прочесть ее, но спустя двадцать страниц я запутался в именах героев и, поняв, что совсем не понимаю сюжета и ничего не запоминаю из прочитанного, бросил эту затею.

«Да и зачем она нужна? — думалось мне тогда. — Телик ведь намного лучше! Там не нужно напрягаться и думать, просто сиди, смотри, и тебе все расскажут и покажут. Красота»

Ткнув на кнопку пульта и услышав, как он пискнул, я открыл упаковку с едой и взял пластмассовую вилку, одновременно с этим глядя на экран. По каналу транслировали сольное выступление знаменитой певицы. Вокруг нее сияли огни, танцевали какие-то девушки и мужчины модельной внешности, и толпа зрителей около сцены сходила с ума, рукоплескала ей и пыталась тайком снимать на телефон…

— Вот же хорошо живут люди, — пробубнил я сам себе, пережевывая вермишель и выковыривая из нее мелкие кусочки курицы. — Везунчики. Наверняка ей помогает какой-нибудь влиятельный родственник или ухажер. Все они там такие.

В груди появился тяжелый шар зависти и злости.

И почему кому-то везет быть таким, как эти богатеи, а кому-то нет? Жизнь несправедлива.

Закончив свои размышления об устройстве людей по слоям общества, я почувствовал некоторое спокойствие. Что же тут поделаешь, если судьба-злодейка так сама распорядилась? Как тут еще быть, если мне предначертано жить таким, каков я есть? Не всем же быть богатыми и успешными. Идти против своего предназначения бессмысленно, так что стоит просто смириться и наслаждаться той жизнью, которая дана, ведь есть люди на свете, которым живется гораздо хуже.

Но, несмотря на это умозаключение, к которому меня приводили собственные размышления каждый раз, я все же переключил канал и поставил себе передачу о диких животных.

Так и прошел мой досуг.

Покончив с едой, я даже не постарался убрать опустевший пластиковый контейнер и, развалившись и закинув ноги на стол, продолжил наблюдать за жизнью львов в дикой природе.

— Хех, — хмыкнул я. — Вот же им нечем больше заниматься, этим ученым. Лучше бы вместо того, чтобы бегать за зверьем по саванне, нашли какое-нибудь лекарство от неизлечимой болезни. От этого было бы больше пользы, чем от знания особенностей львиных повадок в период брачного сезона.

Вскоре мне эта передача наскучила, и тогда я вновь принялся переключать каналы, и вдруг наткнулся на развлекательное шоу. Суть его заключалась в том, что к двум ведущим, мужчине и женщине, и еще полному залу людей приходили «на растерзание» гости, выносившие свои семейные проблемы на всеобщее обозрение публики.

— В-о-от! То, что нужно, — одобрил я и отложил пульт в сторону, свободной рукой почесывая сквозь засаленную ткань футболки свою волосатую грудь.

Спустя двадцать минут история меня так затянула, что я потерял счет времени.

Часто смеясь над гостями, мой мозг то и дело посещали мысли вроде «Вот же идиоты!», «Ну что за клоунада, «И как только таких людей Земля носит!». Мне подобная критика доставляла истинное удовольствие. Знать, что где-то есть люди глупее тебя, и иметь возможность высмеять их — это… это просто прекрасно, согласитесь?

Вдоволь нахохотавшись, перемыв всем косточки и досмотрев до того момента, когда то смеявшиеся, то повышавшие голос ведущие послали куда подальше своих гостей, а затем объявили окончание выпуска и пожелали телезрителям удачи и хорошего настроения, я сделал вывод, что все, сидевшие там, полнейшие дураки, и с приятной легкостью поднялся на ноги.

Стряхнув с майки крошки прямиком на пол, я осмотрелся и таки забрал грязную посуду и отнес все на кухню.

Помыв чашку уже, наверно, десятый раз за вечер, убрал ее в шкаф и взглянул на циферблат настенных часов, подаренных матерью жены на год моей с ее дочуркой совместной жизни.

«Давно следовало их выбросить», — подумал я, но часы висели высоко, потому, чтобы достать их, нужно было нести стул, а он находился в другой комнате, потому я поленился и отложил это намерение на следующий раз. Снова.

Стрелки указывали на 11:34.

Осознавая, что пора бы уже укладываться спать, я решил перед этим принять душ и, зайдя в небольшую ванную комнату, по привычке, так и не исчезнувшей после развода, закрылся на шпингалет.

Стянув с себя замусоленную футболку и бросив ее рядом со стиральной машинкой, я случайно взглянул в зеркало и увидел свое отражение. Оно мне не понравилось, но не настолько сильно, как если бы я посмотрел на него сейчас, спустя восемь лет.

Колкая щетина, уставшие глаза, правый висок весь в маленьких прыщиках.

— Красавчик, — сказал тогда я и еле заметно улыбнулся той улыбкой, какой улыбаются измученные своей никчемностью, погруженные в глубокую апатию люди.

И куда делся тот жизнерадостный мальчик, с таким оптимистичным настроем смотревший в будущее, думавший, что сможет покорить все верха, на которые нацелится? Где не там мне не повезло свернуть, что из этого любопытного, всем интересующегося, с искрящимися глазами ребенка я превратился в живого мертвеца? Призрака. Да, в самого настоящего призрака. Как так вышло? Тогда ответа мне известно не было.

Стянув с себя оставшуюся на теле одежду, я бросил ее рядом с футболкой, забрался в ванну, заткнул отверстие слива пробкой, включил горячую воду, и устроился в наполовину лежачее, наполовину сидячее положение, словно покоился на больничной койке под капельницей.

Ударяясь о дно ванны, струя воды постепенно наполняла ее, и я бездумно таращился на облупленный потолок, слушая при этом шипение и представляя, что сейчас нахожусь у какого-нибудь водопада. Вокруг меня множество зелени, ее свежий аромат повсюду, счастливые люди, держащие в руках разломленные напополам кокосы, наполненные вкусными напитками, проходят мимо меня и смеются… в какой-то момент мне даже показалось, что мой нос чувствует запах той природы.

Но, открыв глаза и осмотревшись, я увидел лишь старую потертую плитку на полу и стенах, потемневшую от старости дверь, и грязный потолок, и легкая, неплотная галлюцинация тут же пропала, развеялась, будто дымка в воздухе. Жуткая реальность затягивала в свою тьму счастье, будто черная дыра. Какое же это неприятное слово. Реальность. Оно убивает всякое воображение, оставляя за собой лишь серое и угрюмое настоящее.

Подождав, пока ванна наполнится, я выключил воду и около получаса пролежал без движений, лишь моя грудная клетка приподнималась и опускалась при дыхании. Когда же меня едва не унес сон, я понял, что пришло время вылезать, принял быстрый душ, вымывшись шампунем с запахом мандарина, а после вылез и обтерся полотенцем. Не задумываясь, надел ту же одежду, в которой пришел, и направился в спальню, где упал на кровать и завел будильник.

Решив перед сном посмотреть какие-нибудь смешные видео, я открыл социальные сети и принялся просматривать последние публикации. Глаза уже слипались, но я все равно продолжал смотреть, не желая ложиться спать. Так не хотелось, чтобы наступал следующий рабочий день!

И все же по истечении тридцати минут я отложил телефон на прикроватную тумбу и погрузился в ночную тьму.

II

Спустя семь часов раздался самый ненавистный звук в мире, заставив меня пробудиться.

Разлепив под него глаза, я нащупал рукой будильник и отключил его, после чего сел и широко зевнул. Сбросив с себя одеяло, я почувствовал, как мое тело озябло и содрогнулось, и едва не соблазнился вновь им укрыться и лечь обратно. Понимая, что сила воли моя не безгранична, я встал с кровати и направился в ванную комнату. Спустя несколько минут стало легче.

Умывшись и почистив зубы, я медленно оделся и, даже не позавтракав, вышел из своей убогой, тесной, и даже при утреннем и дневном свете покрытой мраком квартирки с тяжким грузом на сердце.

Тротуары были полны людей, шедших в разные стороны по своим делам, и на лицах большинства застыли те же самые выражения, что и у меня.

Добравшись до входа в метро улицы Горемыки, на которой я жил, я спустился под землю и через десять минут уже ехал в поезде, сидя на одном из немногочисленных свободных мест.

Попивая из картонного стаканчика капучино, купленный по пути, я, слившись со всеобщей серой массой, не занимал свой мозг ничем и просто смотрел в окно, как вдруг, спустя примерно четверть часа после посадки, в моем кармане завибрировал телефон. Перехватив портфельчик из правой подмышки в левую, тем самым освободив руку, я залез ею в карман, вытащил устройство, и взглянул в окно уведомлений. Мне пришло письмо от Диего Самерса, мужчины старше меня лет на двадцать, у которого я арендовал квартиру.

«Доброе утро, Клим. Напоминаю, что через неделю ты должен отдать мне деньги за два месяца, этот и прошлый. Я все понимаю, приятель, но и ты войди в мое положение, поэтому не обижайся. Если будешь продолжать задерживать выплаты подобным образом, мне придется выселить тебя. Хорошего дня;)»

Я мысленно застонал.

«Чтоб этот старый хрыч под землю провалился! Его только и беспокоят эти деньги! Всем нужны от меня только деньги, все помешаны на своих деньгах, гонятся за ними, словно обезумевшие от голода гиены за раненной добычей!»

Тогда я был вне себя от негодования, думал, что мне выпала роль самого потерянного бедолаги во всем мире, и даже не подозревал, что за многие годы Господь по какой-то неведомой причине впервые решил мне помочь, пусть и таким своеобразным способом. Он напоминал что-то вроде родительского подзатыльника, неприятного, но поучительного и готовящего к будущему повороту. Лишь спустя несколько лет я понял, что самая сильная помощь от Бога идет не дарами, а неприятностями и преградами. Именно они помогают нам подготовиться к будущему и справиться с ним.

И именно тогда, в метро, началась моя подготовка к будущим переменам, и уже час спустя передо мной встал выбор, результат которого должен был изменить мою жизнь в две стороны, или хорошую, которая должна была меня спасти, или плохую, ведущую еще глубже под землю во мрак.

Выйдя на нужной станции, я выглядел еще хуже, чем обычно. Вся кровь буквально оттекла от моего лица, а в животе будто поселился клубок изворотливых змей. В голове, перебивая друг друга, роились мысли и страхи. Я не мог поверить, что мне грозит участь быть выгнанным на улицу, словно пес, чьи хозяева скончались и он стал никому не нужен.

Держа свой портфельчик ватными руками, я вышел на поверхность и без задней мысли выбросил наполовину полный стаканчик в мусорное ведро, после чего направился в сторону офиса. Перейдя дорогу и даже не осматриваясь по сторонам, до моих ушей вдруг донесся мощный, даже, не побоюсь сказать, «звериный» рев двигателя.

Вырвавшись ненадолго из мрачных мыслей и переживаний, я взглянул в сторону дороги и увидел черный спортивный автомобиль без верха. В нем сидел мужчина лет на шесть младше меня, в красивых очках-авиаторах с темно-коричневыми стеклами, рубашке с закатанными по локоть рукавами, и большими золотыми часами на левой руке, лежавшей на руле.

Внутри меня опять что-то укололо.

«Да вы издеваетесь!» — подумал тогда я, обращаясь в своих мыслях ко всему миру. Это было поистине жестоко. Я иду на скучную работу, думаю о том, как мне расплатиться со всеми долгами и не остаться с голым задом на улице, а тут, как нарочно, прямо передо мной проезжает молодой парень на шикарном автомобиле, одетый, словно модель с глянцевого журнала, пишущего статьи о молодых миллионерах. Но, что хуже всего, на его лице сияла улыбка.

Улыбка!

И это ранним-то утром! А еще говорят, что деньги делают людей несчастными! Как по мне, такое мог сказать только человек, никогда не имевший их и желавший скрыть свою бедность от своих же глаз и попросту не думать о ней.

Да, конечно, то, каким способом заработаны деньги, имеет большое значение, ибо заработок, построенный на обмане, человеческих страданиях и подобном, никогда не принесет своему владельцу счастья, сколько бы их ни было, но фраза «не в деньгах счастье» — полная ерунда. Корректнее сказать «счастье не только в них», но в них оно точно есть, иначе на тот момент я был бы одним из самых счастливых людей на планете.

«И как такой молодой человек может иметь столько денег? Ему же от силы лет двадцать шесть! Наверняка у него попросту богатые родители»

Но, что бы я ни думал, второй «подзатыльник» так же подействовал на меня должным образом.

Завистливо проследив за задними фарами шикарного автомобиля, исчезнувшего спустя считанные секунды за поворотом, я продолжил идти в сторону офиса и чувствовал при этом внутри своей груди кошек, которые скребли мою душу своими острыми когтями.

Войдя внутрь через крутящиеся двери и минув турникеты, я вместе с остальными собратьями по несчастью принялся дожидаться лифта. Когда он приехал на первый этаж, мы набились внутрь, словно муравьи, и каждый нажал кнопку нужного ему этажа.

— Привет, Клим, — поздоровалась со мной коллега, Елена Вантеро. — Как дела? Выглядишь хмурым.

— Привет, — ответил я, лишь краем глаза взглянув на свою собеседницу. — Да так, все хорошо.

И вот она, ложь, которую практически каждый из нас говорит остальным. Вранье, помогающее скрыть наше внутреннее состояние. Все мы так поступаем, на вопрос: «Как дела?» отвечаем «хорошо», даже если в жизни творится полный ужас.

Постояв в нерешительности, Елена задала еще несколько вопросов, но я ответил на них скомкано и не спрашивал ничего взамен, потому она оставила попытки завязать беседу и, кивнув, замолкла. Вылезать из своего «панциря» я не желал, и это при том, что он мне был ненавистен и мешал жить.

Вскоре двери отворились на нужном этаже, и мы вместе с коллегой вышли и направились к рабочим местам. Достигнув своего стола, я по своему обыкновению оставил вещи и сразу же направился к кулеру, чтобы заварить себе чашку (на этот раз) зеленого чая.

Зайдя в небольшой уголок, располагавшийся в дальнем конце зала и служивший чем-то вроде небольшой офисной кухоньки, я открыл дверцу верхнего шкафчика и вытащил оттуда мою кружку с надписью «Босс своей жизни» на боку. Бросив в него пакетик и залив все это кипятком, я вернулся на рабочее место, уселся на стул, и принялся ждать, пока включится компьютер.

Наблюдая за тем, как загорается монитор, мне оставалось лишь похлебывать горячую горькую жидкость и слушать чужие разговоры. Кто-то уже работал, общаясь по служебному телефону, кто-то делал вид, что занят, а сам в это время «незаметно» набирал сообщения или просматривал свежие новости, а кто-то еще даже не уселся за свое место и болтал с коллегой, обсуждая недавние яркие события, случившиеся в его жизни и хоть как-то разбавившие серую рутину. В основном это были повести о загуле с какой-нибудь симпатичной молодой девчонкой, бурной вечеринке, с которой все всмятку пьяные участники еле уползли по своим домам, или обсуждения недавних покупок. Именно этим занималась Эльза Хаяси, красуясь перед подругой новомодным дорогущим телефоном и одновременно с этим стеная о том, как же долго придется выплачивать за него кредит.

«Вот дура», — подумал я, фыркнув, но потом вспомнил, что сам полгода назад купил себе робот-пылесос, стоивший, как половина моей зарплаты, а потом через несколько дней наступил на него и раздавил, продырявив пяткой корпус, и заставил внутреннего критика замолчать.

Массируя пальцами усталые, покрытые сеткой из красных капилляров глаза, меня отвлекло уведомление компьютера.

Взглянув на экран и увидев рабочий стол, я недолго полюбовался заставкой в виде фотографии побережья с острова Праслен, представил себя, гуляющим по побережью, а после вспомнил фразу отца «мечтать не вредно, а на жизнь нужно смотреть реалистично», и внял его совету. Открыл папку, в ней еще одну папку, еще одну, и еще одну, а после включил программу, представившую моему вниманию множество графиков, которые мне предстояло изучить, разъяснить самому себе, а после все задокументировать и переслать на рассмотрение начальнику, и принялся за работу.

Каждые десять-пятнадцать минут мой рот подвергался нападению зевка, угрожавшего рваными ранами в области уголков губ, но мне все же удавалось каким-то чудом спасать свою кожу от повреждений. Прикрываясь ладонью, в эти моменты я ощущал себя самым измотанным и уставшим человеком на всей Земле, и вновь пообещал, что сегодня начну придерживаться режима и лягу спать раньше. Но, так же систематически, как давались эти «клятвы», они и нарушались. Это все равно, что заречься никогда больше не пить алкоголь после бурной вечеринки. Плохое самочувствие проходит, забывается, и вслед за ними, словно послушные утята за своей матерью уткой, уходят и исчезают за горизонтом данные обещания.

— Как дела, Клим?! — раздался вдруг за моей спиной громкий голос, заставивший меня вздрогнуть и едва не перевернуть стакан. Благо чая в нем практически не осталось, иначе добрая четверть жидкости точно залила бы клавиатуру.

— Все отлично, Итан! Лучше не бывает! — протянув и пожав приятелю руку, ответил я, широко улыбаясь, и это при том, что внутри было очень тоскливо и шел холодный дождик, заставлявший душу съеживаться и забиваться все глубже и глубже. — А ты что? Выглядишь уставшим!

— Да не говори, брат, — покачав головой, фыркнул друг. — Работаю последнее время как проклятый. Недавно еще и на вторую работу устроился.

— Серьезно? — удивился я, отпустив мышку и развернувшись в сторону Итана. — С чего вдруг? София (его жена) захотела рвануть на Бали?

— Сплюнь, дурень, — отмахнулся мужчина. Он засмеялся, но в глазах его промелькнул мимолетный страх. — Нет. Через несколько лет сын оканчивает старшую школу, нужно начинать копить на университет.

— А на бесплатное обучение он не может поступить? — я нахмурился.

–Очень сомневаюсь, — Итан покачал головой. — Он у меня в хорошистах едва удерживается. Занимается своей этой музыкой, витает в небесах. Смотрит на этого Майкла Джексона и других знаменитостей, на каких там еще наша молодежь молится? Говорит, что когда-нибудь станет таким же. Молодой глупыш. Не понимает он еще, как жизнь устроена. Стараюсь втемяшить в его дурную голову, что по нашей жизни высшее образование — самое главное. Без него ты — никто. Ну, ведь так? Без него ни на одну нормальную работу никогда не возьмут.

— Так, конечно, — согласился я, поглаживая свой старый, засаленный, потрепанный галстук. — Хорошие специалисты везде пригодятся и всегда будут пользоваться спросом.

— А я о чем говорю! — слегка хлопнув ладонью по столу, воскликнул Итан. — Вот объясни, приятель, как мне это донести до Эдварда? Он не хочет меня слушать! Едва приходит со школы домой, запирается у себя в комнате и начинает бренчать на своей гитаре, и эти песнюшки свои сочиняет, только тетради зря исписывает. Ни друзей толком нет, ни девушки, ни хороших оценок, только музыка. Вот, помню себя в его возрасте. Гулял, развлекался, друзей много имел, учился на «отлично»! А он что? Эх, глупая молодежь! Живут в своих мечтах, и ведь ничего им не докажешь! Пока на своем опыте не прочувствуют всю суровость мира, не угомонятся, а ведь он потом вспомнит мои слова. Никогда не слушают старших, мудрых, опытных людей, поживших немало лет…

— А ну хватит бездельничать! — вдруг раздался громкий крик, и все разом притихли. Из своего кабинета наполовину высунулся босс. — Быстро работать, бездари! Тот, кто оторвет свой зад от стула без уважительной причины, получит сверхурочные!

Словно мыши, испуганные неожиданно включившимся на кухне светом, работники начали разбегаться по своим местам. Начальник же, поправив лацкан пиджака, вновь скрылся в кабинете.

— Я тебе что хотел сказать-то… — прошептал Итан, пригнув голову. — Ладно, тогда после работы. Сходим выпить пива и поговорим. Я угощаю. Хорошо?

— Ну ладно.

Приятель засеменил в сторону своего стола, озираясь в сторону кабинета начальника и пытаясь быть неприметным.

«Мудрый же он все-таки, — подумал я, смотря ему в спину. — Видит всю правду без прикрас»

Но, несмотря на сделанный тогда вывод, зернышко сомнений внутри меня продолжало прорастать. Мне преподнесли еще один очень ценный урок.

К концу рабочего дня, несмотря на усталость, я ожил, словно цветок, простоявший неделю в тени комнаты и вдруг выставленный на подоконник под солнечные лучи. Смотря на часы и видя, как стрелки тикают и отмеряют секунды, оставшиеся до окончания рабочего дня, я ощущал нетерпение и едва мог усидеть на месте. Когда же до заветных шести часов вечера оставалось всего пятнадцать минут, у меня сил не осталось вовсе.

Сохранив с превеликой осторожностью все документы, я потянулся и услышал, как в моей спине что-то громко хрустнуло, а после этого появилась чудесная легкость.

Представляя свой досуг, я видел в воображении, как разлягусь на диване и посмотрю какой-нибудь фильм, и даже решил зайти в магазин и купить себе чего-нибудь вкусного, так сказать, хоть одним вечерком расслабиться и насладиться жизнью (поход в бар вместе с другом мог послужить хорошим началом). Но потом мой мозг штурмовали мысли о долгах и недоделанном отчете. Я приуныл, а в сердце по-волчьи завыла тоска.

Вдруг дверь в кабинет босса вновь отворилась, и из нее вразвалочку «выплыл» господин Шапиро. Сначала показался его внушительный живот, а потом и сам мужчина. Держа подмышкой свой дорогой кожаный кейс, он запер за собой дверь, после чего вытащил из внутреннего кармана телефон и, с кем-то по нему заговорив, неторопливо зашагал в сторону выхода, напоминая при этом дирижабль, превращенный неопытным волшебником в человека.

Едва спина господина Шапиро пропала из виду, сотрудники прекратили работать и принялись разговаривать друг с другом, выключать компьютеры, копировальные аппараты, и собирать вещи. Таков был негласный закон — если босс ушел до окончания рабочего дня и не распорядился о том, чтобы остальные сидели и ждали ровно шести часов, значит, можно уходить.

Поднявшись со своего места после того, как потух монитор, я взял свою кружку и отнес ее в «обеденный уголок». На выходе меня встретил Итан. Его лицо едва ли не светилось от хорошего настроения.

— Подошел к твоему столу, а тебя нет. Уже подумал, что ты сбежал без меня, — он засмеялся.

Развернувшись, мы вместе направились в сторону лифтов.

— Итак, куда поедем? — спросил я во время спуска.

— Неподалеку от моего дома есть хорошее заведение, я иногда в него захаживаю.

Покинув здание офиса, мы направились в сторону метро. Шагая вдоль дороги, я жалел о том, что Итан не любил ездить на работу на своей машине и отдавал предпочтение общественному транспорту.

«В пробках стоять не приходится, и меньше стресса»

Так объяснял причину такого поступка друг.

Успев каким-то чудом попасть под землю до начала возникновений столпотворений, мы запрыгнули в пришедший спустя семь минут поезд и на всех парах двинулись по рельсам.

Люди занимались кто чем. Большинство воткнули в уши наушники и, чуть приоткрыв рты, бездумно смотрели в телефоны, другие общались со своими спутниками, некоторые просто глядели перед собой, пребывая глубоко в своих мыслях, и лишь у единиц в руках можно было увидеть книгу. Замечая таких редких особ, люди с телефонами смотрели на них с удивлением, словно те ехали стоя на голове с надетой на ноги вместо штанов футболкой. И наверняка при этом думали что-то вроде:

«Как так можно читать в транспорте? Меня вот сразу начинает мутить (так думают даже те, кто последнюю свою книгу читали в средней школе). Вот доеду до дома, тогда, может, тоже что-нибудь прочту»

А потом, доезжая до дома, они напрочь забывали (или откладывали на потом) о недавних помыслах и усаживались за телевизионные ящики. И правильно. Ведь книги — это пережитки прошлого. Зачем они вообще нужны, если все что нужно можно найти в два счета, забив вопрос в поисковик интернета?

Мы с Итаном принадлежали на тот момент к категории «беседовавших» пассажиров. Сначала я спросил у него, о чем он хотел со мной поговорить, но приятель попросил меня отложить это до прибытия в бар. Тогда мы принялись просто болтать о чем угодно, кроме работы: политике, спорте, перемывали косточки знаменитостям, давно известным или только появившимся в поле зрения широкой публики, автомобилях. Заговорив об авто, Итан вспомнил о том, что мать попросила его залить у себя на загородном участке фундамент для пристройки к дому, и тогда мы принялись размышлять о том, какой лучше нанять автобетоносмеситель (хотя оба в этом ни черта не понимали), какие использовать материалы, и прочее. Закончилось все на том, что мы, два умных человека, решили отложить этот вопрос из-за своей некомпетентности и поискать информацию в (волшебном и спасительном) интернете и проконсультироваться с кем-нибудь опытным.

Выйдя на нужной станции и покинув метро, мы вышли в вечер. Солнце цельным диском висело на небе и было чем-то похоже на ярко-желтую светящуюся наклейку, прилепленную к прозрачно-голубому потолку. До наступления сумерек оставалось еще часа полтора.

Добираясь пешком, к бару мы подошли в 18:48.

Заведение было заполнено наполовину, контингент посетителей состоял из таких же измученных работяг, как мы с Итаном, и местных завсегдатаев, пропивающих деньги жены (или матери, что еще хуже).

Усевшись за выбранный другом столик, я осмотрел свое окружение. Бар был отнюдь не богатым заведением, мебель старовата, зашарпана, и в некоторых местах покрыта глубокими царапинами, словно по ней водили острием ножа, но грязь отсутствовала. Столешница была начисто вытерта, а пол в радиусе метра от одинокой ножки стола тщательно подметен.

— Я сейчас, — сказал Итан, вешая свой портфельчик на спинку высокого стула. — Ты какое пиво будешь?

— Пильзнер, — ответил я, одновременно с этим доставая тонкий потрепанный кошелек из кармана.

— Брось, Клим, — друг махнул рукой. — Я же сказал, что угощаю.

После он отошел к продолговатой барной стойке и оставил меня одного.

Вырисовывая на темной столешнице пальцем всевозможные окружности, эллипсы, синусоиды, тангенсоиды, гиперболы, и прочие штуки, названия которых мне пришлось зазубрить еще в школе, я наблюдал за тем, как бармен выполнял заказ, наполняя высокие бокалы цилиндрической формы прозрачно-золотым пенящимся напитком.

Спустя минуты две, выложив банкноту и получив сдачу, Итан вернулся к столику.

— Спасибо.

— На здоровье, приятель.

Чокнувшись и легонько стукнув бокалами о столешницу, словно в каком-то старом вестерне, мы с Итаном испили одну пятую часть содержимого. В тот момент, когда мы остановились, нам как раз вовремя принесли небольшую тарелку с нарезанными колбасками.

— Так, о чем ты хотел со мной поговорить? — спросил я, пережевывая один из кусочков.

— Хотел предложить тебе работу, — ответил Итан.

— Какую? — удивился я, нахмурив брови. Что-что, а подобного мной никак не ожидалось.

— Видишь ли, месяц назад я устроился на подработку в одно богатое семейство. Сейчас бизнесом — какие-то дела с недвижимостью, точно в подробности не вдавался — заправляют два брата по фамилии Вирт. Слышал?

— Нет.

— Так вот построили всю компанию не они, а их отец, Акель. Сейчас он уже слишком стар, ему вот-вот стукнет семьдесят девять лет, к тому же мужик инвалид. Он в детстве попал в аварию и… точно не знаю, в подробности не вдавался, но сейчас старик не ходит, максимум может встать и постоять с минуту, не дольше. Поэтому братья наняли отцу трех… помощников. Одна девушка, Ульяна, она присматривает за господином Виртом каждый день с пяти утра и до семи вечера, это ее постоянная работа. Я же с Михаилом — он примерно мой ровесник — присматриваем за стариком вечером и ночью. У меня семья, сам понимаешь, поэтому я выхожу работать только в ночь с понедельника на вторник и с четверга на пятницу, остальные ночи дежурит Михаил.

— То есть, ты сиделка? — спросил я с улыбкой, обратив внимание на то, как друг старательно избегал этого слова.

— Тебе смешно, а они платят за одну ночь дежурства, как за четыре полных рабочих дня в нашем офисе.

— Неплохо.

— О чем и речь, — кивнул Итан. — Недавно я узнал, что Михаил увольняется, переезжает в другой город вроде как, так что место освободилось. — Он недолго помолчал, покусывая внутреннюю сторону щеки. — У тебя… вроде бы сейчас никого нет, время свободное после работы есть, поэтому я порекомендовал тебя. Они уже нашли на это место кого-то, но я рассказал, какое у тебя хорошее образование, что у тебя устойчивая психика, что ты спокойный и уравновешенный человек, целеустремленный, пунктуальный, и тому подобное, что там еще любят слушать работодатели, и они согласились повременить. Завтра моя смена, потому они ждут твоего звонка до трех часов пополудни в пятницу. Если не дашь до этого времени ответ, они пригласят того парня.

— Даже не знаю, — сомневался я, пожав плечами.

Повернув голову в сторону, мой взгляд упал на висевший под потолком плазменный телевизор, на котором крутили повтор какого-то футбольного матча.

— А чего тут знать? — в голосе Итана звучали нотки возмущения, мол «предлагают ему ТАКОЕ, а он еще нос воротит!». — Обязанности, конечно, не самые приятные, придется помогать ему добираться до туалета, купать, делать ужин, но они занимают минимум времени. Остальное же — полное раздолье. У него там домашний кинотеатр, библиотека, три огромных телика, и прочие блага, даже мини-бар есть. Вообще врач господина Вирта не рекомендует старику пить, давление и все такое, но иногда Акель делает вид, что забывает о совете, и опрокидывает со мной пару стаканчиков перед сном. Он нормальный мужик, но в основном грустный и неразговорчивый. Видно, таскает что-то внутри себя, но никогда ни чем не делится.

— Может быть, — в итоге ответил я, пожевывая нижнюю губу. — Мне нужно подумать.

— Да о чем… эх, ладно, думай, если нужно. Но не забудь, что я сказал. Дедлайн — эта пятница, три часа дня. Но мой тебе совет — соглашайся.

На этот раз я промолчал.

Когда мы вышли, солнце на четверть зашло за горизонт и окрасило небо в красный цвет малинового оттенка. Итан, несмотря на то, что до дома ему идти было всего пятнадцать минут, поленился и заказал себе такси. Дождавшись машину вместе с ним, мы распрощались до завтра друг с другом, и тогда я направился в сторону автобусной остановки, но потом передумал и решил прогуляться.

Со средним темпом шагая вдоль дороги, в какой-то момент мне вспомнился недоделанный отчет, о котором я забыл на то короткое время, что мы сидел в баре.

— Черт бы его побрал!

Чтобы отвлечься, я начал раздумывать о предложении Итана. Во мне боролись «за» и «против». Сторона, которая была «за», понимала, что мне просто катастрофически не хватает денег, а та сторона, что была «против» стонала и жалела меня, ведь и с одной работой трудно справиться, а тут еще и вторая… просто застрелиться можно.

Когда я, шагая по брусчатке, проходил через торговый квартал мимо бутиков с дорогой одеждой, украшениями, и прочим, то мой взор упал на рекламный щит в виде высокого телевизионного экрана, стоявшего рядом с магазинчиком, продававшим косметику, парфюмерию, и тому подобное. На нем транслировалась видео-реклама, в которой была представлена прекрасная девушка лет двадцати девяти, внешностью чем-то смахивавшая на Мэрелин Монро, одетая в темно-синее платье и шляпку трибли. Она была очень красива, и от одного взгляда я ощутил, как в моих жилах начала закипать кровь, но вдруг в моей голове промелькнула мысль:

«Да куда тебе, ничтожество»

В тот момент для меня это было сродни выстрелу в сердце.

«Обычную женщину не смог удержать, а тут замахнулся, неудачник»

Этот голосок в подсознании я обычно называл сволочью, но лишь спустя несколько лет понял, что это было далеко не так. Этот голосок был тем маленьким живчиком, что еще осознавал запущенность моей жизни и хотел для меня чего-то большего, чем просто существовать, прозябая на нелюбимой работе и живя в съемной загаженной квартирке. Раньше я его сразу же затыкал, душил, но с того момента, когда в моей душе начало произрастать зерно переосмысления, слова эти казались мне справедливыми, и мне пришлось принять их.

Остановившись ненадолго и понаблюдав за видео, я пошел дальше, чувствуя себя даже еще хуже, чем раньше.

Выпитое пиво дало о себе знать, потому мне не удалось сдержаться и я зашел в небольшой магазинчик неподалеку от дома и купил себе дюжину банок какого-то дешевого пойла. На лучшее денег не хватило.

Когда я вернулся домой с тяжелым пакетом, на улице уже было темно.

Уложив все покупки в холодильник, я переоделся и сделал себе стир-фрай из курицы с овощами.

Усевшись за стол, включил телик, откупорил банку и отхлебнул ее содержимое. Больше было похоже не на пиво, а на смесь водки с квасом, но пить можно. Стараясь есть как можно медленнее, чтобы оттянуть время и как можно дольше не садиться за отчет, я продолжал думать о предложении Итана. Во мне продолжалась борьба сторон.

Допив банку, потом вторую, и открыв третью, я наконец-то поглотил свой ужин, и тогда, уже изрядно охмелев, включил компьютер. Сесть за работу мне не дал стук в дверь. Сначала я его не расслышал и не понял, что это. Взяв пульт и убавив громкость на телике, прислушался, и спустя пару мгновений звук повторился. Он был точь-в-точь как «Так судьба стучится в дверь» у Бетховена.

«Тук тук ту-у-к, тук тук ту-ук»

Приблизившись к ней, я провернул не высунутый из скважины ключ и отпер дверь. За ней стоял хозяин квартиры, Диего Самерс собственной персоной.

— Доброго вечера, Клим, — поздоровался он. Голос его был странным, вроде доброжелательным, но в то же время в нем содержалось что-то еще. Но когда мужчина встретился с моим чуть окосевшим взглядом, а потом увидел в руке банку пива, и на столе еще две опустошенные, то его лицо исказило возмущение. — Отлично! Я ему время даю, на уступки иду, а он сидит тут и надирается посреди рабочей недели! Я тебя выгоню, слышишь меня?!

— Диего, прошу прощения, — ответил ему я. — У меня был тяжелый день, да и вообще, сейчас такой период…

— Вот только не нужно мне петь эту песенку, Клим! — прервал меня на полуслове Самерс. — Нам всем тяжело, не только тебе! — мужчина убавил голос. — Слушай, приятель, я все понимаю. Жена ушла, работа — отстой, у меня было то же самое тридцать лет назад, пока я не встретил Матильду (его супруга), так что мне это знакомо. Но те деньги, что я выручаю за квартиру, составляют хорошую часть нашего с ней бюджета. У меня здесь не богадельня. Как я уже сказал, сроки у тебя поджимают. Не заплатишь в течение следующей недели, будешь справляться со своим трудным периодом где угодно, но не в моей квартире.

— Я нашел подработку, — приняв решение, сказал я. — Деньги будут.

— Хорошо, — кивнул Диего. — Очень на это надеюсь.

Он уже собирался уйти, но тут остановился и добавил.

— Возьмись себя в руки, сынок. Продолжишь в том же духе, и остаток жизни будешь бродить по ночлежкам. Спокойной ночи.

— Доброй ночи, Диего.

Запершись в квартире наедине со своей ничтожностью, я прошел к дивану, сделал небрежный глоток пива и пролил часть на футболку. Поставив банку на стол, осмотрел расползающееся по ткани пятно. Притянув ее к носу, понюхал. Смердело так, словно в ней сражался еще сам Ричард Львиное Сердце, и с той поры ее ни разу стирали.

— Фу! — выдох был полон отвращения к запаху и к самому себя.

«Как я раньше не ощущал этого?»

Быстро стянув с себя футболку и спортивные брюки, я бросил их в стиральную машину, запустил ее, а потом, пребывая в ужаснейшем настроении, напился в лоскуты до состояния примата.

III

Голова болела так, словно накануне в ней отпраздновали день города.

Звеневший будильник был будто молот, безжалостно бивший по мозгам. Не знаю, каким образом мне удалось вчера его завести, но в тот момент я ненавидел себя за это всей душой.

Самочувствие было хуже некуда. Приоткрыв глаза, я пошарил рукой по прикроватной тумбе, но она оказалась пуста. Оглядевшись, я понял, что телефон лежал в другом конце комнаты и звенел на полную громкость.

Удивившись своей предусмотрительности, которую мне не удалось утратить даже в наполовину беспамятном состоянии, я кое-как поднялся с кровати и протащил свое тело к комоду, располагавшемуся у стены неподалеку от двери. Схватив телефон и трясущимся пальцем остановив звон, мне пришлось сопротивляться соблазну лечь обратно в кровать и продолжить спать. Было так тихо, постель нагрета и тепла, словно в одеяло была завернута грелка…

«Нет. Нельзя. Возьми себя в руки»

«Но у тебя так болит голова, — шептало подсознание. — Ты себя так плохо чувствуешь, какая тут работа? Останься дома, поспи, расслабься. Ты это заслужил, ведь ты так много работаешь…»

— Замолчи, — вдруг зашипел я сам себе. — Сам виноват.

Как же они были сладки, эти речи, уговаривавшие меня забыть про все и лечь спать. Обольщали меня, обхаживали, сладостно упрашивали и соблазняли, но мне удалось сказать им «нет». Раньше, с вероятностью в 97 процентов я бы поддался на мольбы и рухнул мешком на простыню, но на этот раз почему-то сдержался.

Покинув спальню, в гостиной я увидел полный бардак. Опустошенные банки из-под пива валялись на столе, полу и диване, одна, смятая, даже как-то попала на телик.

Сил (да и желания) убираться не было, поэтому я оставил это дело на потом и отправился в душ. Войдя в ванную комнату, заметил горящую кнопку на стиральной машинке. Открыв дверцу и заглянув внутрь, нашел там свои вещи, свежие и чистые. Вытащив их и повесив на ту же дверцу сушиться, залез под душ.

Вода подействовала на меня, словно лекарство. Как следует потерев старой, разорванной в нескольких местах мочалкой кожу, я смыл с себя мыло, отправляя его вперемешку с грязью и водой через сливное отверстие в канализацию, после чего обтерся полотенцем и в одном нижнем белье направился на кухню.

Сперва думал сделать кофе, но все же мое самочувствие улучшилось не настолько сильно. Стало значительно легче, но голова все еще гудела, а желудок время от времени подкатывался к горлу. Подумывая о том, чтобы пойти в туалет, вызвать рвоту и очистить свой бедный желудок от литров паршивого пива, я все же передумал и решил вместо этого выпить чашку некрепкого чая без сахара. Заварив себе пакетик «Эрл-Грея», уселся на диван и, окруженный иссушенными банками, хлебал горячую жидкость маленькими глоточками, пялясь при этом в темный экран телевизора.

Опустошив чашку наполовину, я взглянул на настенные часы и понял, что пора собираться, иначе опоздание будет гарантировано. Поставив чай перед собой, я прошел к шкафу и надел разбавлено-синюю рубашку и тот же костюм, что и вчера. Застегнув верхнюю пуговицу, повязал на шею галстук, но потом решил снять его. Может, мне казалось, но в то утро петля словно стягивалась удавом в попытке задушить меня.

Резко дернув и развязав петлю, я отбросил галстук на кровать, после чего вернулся к дивану, сделал еще несколько глотков остывшего чая и, поняв, что остальное в меня не влезет, выплеснул остатки напитка в раковину, после чего взял портфельчик и поспешно вышел из квартирки.

Глаза закрыть не было сил. Едва мои веки смыкались, в голове начинало происходить черти что и желудок принимался бушевать.

Зажатый с обеих сторон двумя пассажирами плотного телосложения, я с трудом держал свои ноги сведенными и время от времени осматривал ехавших со мной в одном вагоне людей. Картина была одна и та же, как и всегда. Крысиные бега за счастьем, эстафета, в которой не существует финиша.

Но то, что я в один миг увидел, произвело на меня сильнейшее впечатление, такое неизгладимое, что его без раздумий можно было включить в список «Божьих подзатыльников».

На противоположной стороне, чуть левее меня сидел молодой человек лет двадцати пяти. Одет он был совершенно обычно, в чистую однотонную футболку, джинсы и кеды. Из его уха торчал наушник, проводки которого вели к телефону, который парень держал перед собой. Но то, как выглядело его лицо… мне стало страшно, и не трудно догадаться, почему.

На экран смотрели красивого зеленого цвета глаза, под которыми сформировались отчетливые синяки, словно незнакомец не спал всю ночь (что явно могло быть, потому как в другой руке он держал банку с энергетиком), а из уголка чуть приоткрытого рта — клянусь вам, тут нет никаких приукрашиваний — на небритый подбородок стекала вязкая капелька слюны. Не знаю, попадались ли мне такие люди ранее, или я просто не замечал их, или же этот молодой человек был первым, но эта картина вызвала во мне почти что ужас.

Мне хотелось отвести взгляд, но я словно завороженный глядел на парня, который своими остекленевшими глазами смотрел в экран. Спустя минут пять-шесть его взгляд вдруг прояснился. По всей видимости, закончился видеоролик, который он смотрел. Словно выйдя из транса, незнакомец свел лопатки вместе и вытянул спину, после чего удивленно оттер слюну с подбородка тыльной стороной ладони. Но потом незнакомец, сделав глоток энергетика из банки, включил новый видеоролик, и спустя минуту его взгляд вновь остекленел.

Только тогда отведя от него глаза, я повторно осмотрелся, и увидел эти «мертвые взгляды» практически у всех пассажиров. Слюни они, конечно, не пускали, выглядели вполне нормально, некоторые были одеты очень даже стильно, но все они будто отсутствовали. Складывалось впечатление, словно я неожиданно проснулся в морге и взглянул на живых мертвецов.

Проведя кончиком языка по губам, мне оставалось лишь ждать своей станции.

На работе меня встретил Итан. Он поднялся на этаж на пару минут раньше меня, и когда я вошел, стоял у своего стола и раскладывал вещи.

— Доброе утро, — сказал он, когда я проходил мимо.

— Привет.

— Ну и вид у тебя, Клим. Ты что, с похмелья? Мы же вчера только по бокалу выпили!

— Это было лишь начало моего забега, приятель, — пояснил я, и на мою попытку пошутить друг неуверенно усмехнулся.

— Иди-ка ты за стол и не поднимай головы, — Итан чуть понизил голос. — Если Трицератопс (так некоторые в офисе называли господина Шапиро) увидит тебя в таком состоянии, огребешь по полной программе вместе с овациями.

— Ладно.

Добравшись со своего рабочего стола, я плюхнулся в кресло. Спустя минуты три ко мне подошел Итан.

— Держи, — сказал он и вручил мне пластиковый стаканчик с прохладной водой из кулера и таблетку. — Это аспирин, у нас на «кухне» в шкафу упаковка лежит. Видимо, после корпоративной вечеринки кто-то оставил.

— Спасибо, — кивнул я, положил таблетку на язык и отправил ее в путешествие по пищеводу прямиком в желудок вместе с глотком воды.

— Кстати, ты решил насчет работы?

— Ага. Мне нужны дополнительные деньги.

— Отлично! — обрадовался приятель и слегка хлопнул меня по плечу, после чего взял из стопки маленький квадратный листочек желтого цвета, ручку из подставки, и чиркнул на нем номер телефона. — Забыл тебе вчера его дать. Позвони сегодня в любое время…

Итан не успел закончить. Со стороны лифтов шел господин Шапиро. Взгляд у него был бешеный, словно у ужаленного осой в зад бультерьера, и спустя секунду мы с другом поняли, почему. На его шикарном пиджаке и шелковой рубашке виднелись темные кофейные пятна, а следом за начальником плелся побледневший, перепуганный, трясущийся от ужаса всем телом сотрудник. Его словно вели на плаху.

«Знакомая ситуация», — подумал я.

Он пытался бормотать что-то (видимо, извинения), но босс ему не отвечал. Заметив, как все на него глазеют, он остановился посреди офиса.

— Вам работы не хватает?! — голос был так громок, что сидевшие поблизости сотрудники поморщились и чуть отпрянули. — Быстро за дело, а то… всем выговоры!..

Он, видимо, хотел сказать что-то еще, но не придумал, потому осматривался и искал взглядом хищника какую-нибудь жертву.

Опустившись чуть ли не на корточки, Итан, словно лазутчик на вражеской территории полез между рядами в сторону своего рабочего места так, чтобы его не было видно с ракурса начальника.

Все подчиненные потупили глаза. Так никого и не выбрав, господин Шапиро оглянулся к провинившемуся и прорычал:

— За мной.

После они вместе зашли в кабинет, и целых десять минут из него доносился ор начальника. Как оказалось, взбешенный мужчина провел полную проверку рабочих показателей своего подчиненного, пролившего не него кофе, и там было все не совсем хорошо. В итоге бедолага вышел из кабинета, еле сдерживая слезы. Подойдя к своему месту, он собрал вещи и направился в сторону выхода.

Наблюдая за всем этим спектаклем, в животе моем бушевал ураган. В тот день риск вылететь с работы вслед за (бывшим) коллегой у меня был очень велик, но все же нам всем повезло. Спустя полчаса после окончания инцидента к господину Шапиро приехала молодая женщина с костюмом и рубашкой, а после ее ухода он не выходил из своего кабинета до самого вечера.

Все работник в это время выглядели, будто курицы в загоне, ожидавшие, кого же из них следующего выберут на роль главного ингредиента в сегодняшний суп. К счастью, «позавтракавший» молодым работником господин Шапиро за день больше не проголодался.

На обед мы решили сходить в небольшой ресторан быстрого питания, что располагался в десяти минутах ходьбы от офиса.

Оставив свои рабочие места примерно в час дня, мы вышли на улицу и двинулись вдоль дороги. Мимо проезжали десятки машин, каждый водитель спешил по своим делам, многие разговаривали по телефону, расслабленно, напряженно, некоторые даже кричали в трубку. Единственными непринужденными людьми были молодые мамы, прогуливавшиеся со своими детьми, но такие нам встречались нечасто. В середине июльского дня держащееся в зените солнце палило нещадно, поэтому большинство девушек сидели вместе со своим чадом в домах и квартирах и охлаждались под кондиционерами.

— Когда ты собираешься звонить? — примерно на середине пути поинтересовался Итан.

Я вытащил бумажку с номером телефона и рассмотрел ее, не переставая при этом шагать наравне с другом.

— Вечером, наверно.

— А что тебя удерживает сделать это сейчас?

— Ничего.

— Тогда зачем откладывать?

Он словно переживал, что к концу дня я могу передумать. Хотя, быть может, так оно и было.

— Сейчас придем, сядем, сделаем заказ, и ты позвонишь. Они, скорее всего, просто спросят твое имя, как ты узнал об открытой вакансии, попросят взять документы на собеседование, и скажут адрес. Так, по крайней мере, было у меня.

— Ладно.

В тот момент я был спокоен внутри и внешне. А что здесь такого? Просто позвонить и сказать, мол, хочу устроиться на работу. Это же не в любви признаваться…

Обогнав меня на несколько шагов, Итан схватился за металлическую ручку и открыл дверь. Не сказав ни слова, я вошел в здание закусочной.

Зал был забит примерно наполовину. Посетителями были работники, зашедшие перекусить, и дети разных возрастов, от одиннадцати до семнадцати лет, собравшиеся в веселые шумные компании. Попивая холодный лимонад и поедая жареную картошку, которую они предпочитали называть «картоха!», дети громко беседовали и искренне смеялись. Какой-то человек сказал (не могу вспомнить его имя), что он не будет доверять кому-либо, пока не услышит его смех. По его словам, смех определяет каждого из нас, показывает то, какие мы внутри. Так вот нет ничего более искреннего и чистого в мире, чем детских хохот и слезы.

Смотря на них, в какой-то момент у меня, взрослого неудачника (в то время я уже это осознавал, но тогда это был приговор, а не переменное состояние, изменить которое у меня были силы в любой момент), внутри груди что-то зашевелилось. Клянусь, в тот момент мне очень сильно хотелось сесть рядом, взять в свою пятерню жаренной картохи и похохотать вместе с ними над какой-нибудь глупостью, и я бы так и поступил, если не нормы поведения. Наверняка после такого меня начали бы считать местным дурачком.

На глаза едва не наворачивались слезы. Такие они счастливые! И всего лет через десять-пятнадцать им предстояло «вступить во взрослую жизнь», и стать такими же, какими были мы с Итаном. Потерять задорный блеск в глазах, утратить мечты и надежды стать великими людьми, создающими для мира что-то поистине важное, и стать выросшими реалистами. Смотреть на вещи трезво, объективно, понимать, что если с рождения крыльев не дано, то вырастить их невозможно, и потому придется всю жизнь ползать по земле вместе с тысячами таких же персон, и так и ни разу не взмыть в небо.

— Ты чего встал? — раздался голос Итана в паре метров от меня.

— А?.. — вырванный из мыслей, я обернулся и увидел ожидавшего меня друга. — А, да. Иду.

Вместе мы приблизились к кассе. Нам попалась молодая девушка лет двадцати четырех. На ее лице играла улыбка, но она была неестественной, словно в щеках свело мышцы.

— Доброго дня, — поздоровалась она. — Чего желаете?

На бейдже было написано имя. Катерина.

— Можно нам два гамбургера, пару пачек картошки-фри, кетчуп к ней, и два полулитровых стакана колы? Пожалуйста.

— Разумеется, — кивнула она, после чего начала тыкать пальцем в экран.

Увидев цену заказа и разделив ее пополам, я отдал свою часть суммы наличными. Итан поступил так же, после чего забрал чек и локатор, по которому «носильщики» должны были определить стол. Мы выбрали место для двоих в дальней части помещения, подальше от детей (Итан посмотрел на них, чуть наморщив лоб, и сказал мне, что не хочет напрягаться из-за создаваемого ими шума). Я спорить не стал.

Устроившись на стульях друг напротив друга, мы оба сложили руки на стол и несколько минут потратили на наслаждение прохладой. Когда же это время прошло, Итан вновь напомнил мне о звонке.

— Да, да, хорошо.

Вытащив телефон из кармана, я положил его перед собой, а затем достал бумажку с записанным номером. Печатая его, чувствовал, что сердце вдруг участило свой ритм, словно я сидел на скачках и ожидал завершения забега, от которого зависело, уйду ли я с ипподрома обогатившимся, или ободранным, словно липка. Мои пальцы еле заметно тряслись.

Ткнув на последнюю цифру в последовательности, я покосился на Итана. Тот выглядел спокойным и невозмутимым. Так же он обратил внимание на то, как мой палец в нерешительности завис над кнопкой вызова, но на этот раз ничего говорить не стал и терпеливо ждал.

Наконец я нажал и приложил телефон к уху. Когда из динамика раздался первый гудок, мне в какой-то момент захотелось сбросить звонок, но мысль эту я тут же пресек.

«Не настолько же ты тряпка, даже что по поводу работы позвонить не можешь!»

К тому же, этот внезапный страх мог означать то, что в кои-то веке я движусь в верном направлении. Каждому действию есть свое противодействие, как писал Ньютон в своей книге. Пусть речь там шла о математике, но это правило так же можно интерпретировать и в жизнь. Когда пытаешься делать что-то стоящее, в лицо всегда начинает дуть ветер.

— Ало? — раздался женский голос.

— Добрый день, — начал я, стараясь избавиться от неуверенности в голосе. — Меня зовут Клим Добров, звоню по поводу работы.

Итан, тыча себе в грудь, шепотом что-то сказал.

— О вакансии мне рассказал Итан Новак, он работает…

— Ах да, Итана я знаю, — перебив, ответила женщина. — Он советовал вас нам, но сразу на работу мы принять вас не можем. Нужно сначала пройти собеседование, где мы с вами пообщаемся, а после пройти испытательный срок вместе с господином Виртом. Если вы его устроите, то тогда мы подпишем договор на полгода с последующим перезаключением при согласии обеих сторон о продолжении сотрудничества. Все ясно?

— Да…

— Меня зовут Зоя Аллертон. Я предпочитаю обходиться без лишних формальностей, так что зовите меня по имени. Приходите завтра в шесть часов вечера. Не забудьте взять с собой документы, чтобы мы смогли проверить ваше гражданство, наличие или отсутствие судимостей, и так далее. Записывайте адрес…

— Мне скажет Итан.

— Хорошо, — согласилась собеседница.

— Спасибо, Зоя. До свидания.

— Хорошего дня, Клим.

Она первая сбросила вызов, и я вновь услышал гудки, на этот раз означавшие конец звонка.

— Даже и не думал, что меня могут не принять.

— Возьмут они тебя, никуда не денутся, — отмахнулся Итан. — Они же там все такие важные «профессионалы», но на деле для них главное, чтобы у тебя не было никаких приводов в психиатрические лечебницы и чего-то подобного. Тем более, у них твоя рекомендация от меня, а старик Вирт относится ко мне неплохо. Как я говорил, больше он ценит тишину и покой, но все же время от времени любит сыграть пару партий в шахматы, вечером погулять по окрестностям дома, посмотреть какой-нибудь старый фильмец 70-ых годов типа «Кулаков ярости» и «Крестного отца». Принеси мне стакан воды, Майкл, в моем горле пересохло, — парадируя Корлеоне, просипел Итан, а потом засмеялся. — Если старик в хорошем настроении, он может быть классным, но такое редко увидишь. Обычно он грустит и уходит глубоко в себя.

Сказать мне было нечего, поэтому вскоре, не услышав от меня никакого ответа, не любивший молчание и тишину Итан вновь заговорил. На этот раз он затронул тему о недавнем инциденте в офисе и принялся жалеть несчастного парнишку и ругать господина Шапиро, слишком сурово обошедшегося с подчиненным.

— Да уж, — согласился я. — И всего-то из-за пролитого кофе…

–Да уж, мне ли об это не знать.

В этот момент нас ненадолго отвлек официант, принесший заказ, а после, когда он ушел, мы продолжили беседу.

IV

После окончания рабочего дня мы вышли из офиса к парковке, где я попрощался с Итаном до завтрашнего дня. Приехав утром на автомобиле, чтобы не нужно было добираться в другой конец города до поместья старика Вирта на метро, друг пожелал мне спокойной ночи, после чего сел в автомобиль и укатил на нем прочь.

Мне же пришлось добираться до дома как обычно.

Когда я зашел в квартиру, чувство облегчения едва не заставило меня издать протяжный стон. Сняв ботинки и отбросив их в угол небрежным взмахом ноги, я прошел в гостиную и увидел банки, ни на миллиметр не сдвинувшиеся со своих мест.

Вздохнув, я положил портфельчик на диван и переоделся в домашнюю одежду, чистую и пахнувшую стиральным порошком. Так было намного лучше.

Далее я заглянул в холодильник. Нутро его было почти пустым. Вытащив одну из двух упаковок лапши быстрого приготовления, я налил в чайник воды и поставил его греться на газовую плиту, после чего вытащил из шкафчика черный мусорный пакет и прошелся по квартире, словно бездомный, пытающийся насобирать бутылок и заработать хоть немного мелочи.

«Привыкай, — прошептало мне мое подсознание ядовитым голосом. — Скоро тебе этот навык понадобится, когда жадный до денег Диего “жмот” Самерс наконец потеряет терпение и даст тебе пинка под зад, вышвырнет на улицу, словно надоевшего котенка, вечно гадящего в тапки»

— Замолкни, — прошипел я сам себе, сжав банку в кулаке. — Ты сам виноват.

Мягкий тонкий металл почти без сопротивления поддался и принял рельеф ладони и пальцев.

— И Диего не скуп. На его месте так поступил бы любой человек. Я ему никто и ему нет удовольствия в том, чтобы оплачивать коммунальные счета за квартиру, в которой живет кто-то другой.

Тогда я сделал, наверно, один из важнейших шагов. В голове моей все еще было много грязи, я еще оставался бедным неудачником, но в тот момент я впервые принял ответственность на себя. Не стал обвинять злую судьбу, которая так несправедливо со мной обошлась, политиков, обдирающих несчастный рабочий класс до нитки, фирму, платившую мне мизерную зарплату, и множество других отговорок, какие придумывают люди (в том числе и я в те времена), чтобы даже не допускать мысли «А может, дело все-таки во мне самом?». Ведь не все же люди живут плохо. Многие из богачей-бизнесменов, спортсменов, музыкантов, актеров, режиссеров, писателей, и большое множество других людей в свое время вылезли из грязи, вышли за пределы круга, внутри которого толпится большинство людей планеты, каким-то образом преодолели границы, называемые «финансовой зависимостью», стали свободными и сколотили приличные состояния. В чем же их секрет?

Почему это получилось именно у них? У людей, не имевших за душой ни денег, ни богатых друзей или состоятельных знакомых, ничего. Чем же тогда они отличаются от других людей? У них такая судьба? Фортуна постоянно благоволит им? Они обладают врожденной суперсилой, в их ДНК Богом заложена какая особенная настройка, позволяющая им успешно построить свое будущее? Или же есть что-то такое, что можно приобрести в процессе жизни?

Тогда я впервые заинтересовался вопросом, наверно, одним из самых важных, какой может задать себе человек моего «ранга». Как они мыслят? Видят ли они мир так же, как видим его мы, простые люди со средней и маленькой зарплатой, или же он предстает пред их глазами в другом свете? Если да, то в каком? Почему порой безработный человек с парой сотен в кармане богаче, чем другой, зарабатывающий в несколько раз больше?

В чем же секрет успешных, богатых людей, живущих той жизнью, которой они хотят? Вопрос, за ответ на который большинство людей согласилось бы едва ли не душу продать. И это несмотря на то, что ответ уже давно известен, маячит на поверхности. Секрет, который, собственно, и не является секретом, просто узнать его, это одно, а вот претворить в жизнь… гораздо сложнее. Но в тот момент я еще не понимал всей сути, только начинал размышлять над ней, и не в таком свете, что «с завтрашнего дня начинаю менять свою жизнь» (до него я тогда еще не дозрел), а просто представил ее в виде загадки. Головоломки.

Не заметив как, я убрал все банки из своей квартиры. Их была всего дюжина, но когда они исчезли с глаз, у меня возникло такое чувство, будто я выгреб тонну мусора. Это ощущение мне понравилось, потому следующую четверть часа я потратил на быструю уборку. К концу моя мусорная корзина распухла и наполнилась почти до самого верха, забитая всякими исписанными листочками, пустыми ручками, грязными тряпочками, и прочим хламом.

Закончив, я уселся на диван, чувствуя при этом, словно с души свалилась часть вечно давившего на нее груза, и тогда мой взгляд упал на лежавшую на столе книгу. Взяв ее в руки и перевернув, я прочитал название. «Обломов». Раскрыл на том месте, где торчала закладка, сделанная из сложенного на четыре части тетрадного листа. Двадцать первая страница.

«Да уж, ненадолго тебя хватило, приятель», — подумал я, после чего вынул закладку, вложил ее в самое начало.

— Почитаю, — прошептал я сам себе. — Перед сном. А сейчас нужно наконец-то закончить это отчет. Сдавать его уже завтра.

Отложив книгу в сторону, я открыл крышку ноутбука, вставил флешку и принялся за работу.

Спустя несколько часов моя голова надулась, словно мыльный пузырь. На протяжении всего этого времени я без остановки считал, перечитывал документы из множества папок и переносил выуженную информацию в ужатой форме в текстовый документ, и, когда основная работа была завершена и оставалось лишь придать отчету требуемое господином Шапиро оформление, мною было принято решение сделать небольшой перерыв.

Переведя компьютер в спящий режим, я вновь подошел к холодильнику и заглянул внутрь, словно надеялся, что за минувшие часы там что-то могло само по себе материализоваться. Ничего подобного. Само по себе никогда ничего не появляется.

В этот момент во мне проснулась неистовая жажда съесть что-нибудь вкусное. Неважно что именно, но главное, чтобы это было что-то сладкое. Захлопнув дверцу холодильника, я сделал себе чая с сахаром, но этого оказалось недостаточно.

«Прекрати. На улице уже темно, а до ближайшего супермаркета идти не меньше пятнадцати минут»

Но в конечном итоге мне ничего с собой поделать не удалось.

— Ладно, — находясь в одиночестве, я часто говорил сам с собой. — Схожу. Как раз прогуляюсь и разомнусь, а то мне еще минимум час сидеть за компьютером, а ноги уже деревенеют.

Одевшись в футболку, джинсы, и накинув легкую кофту с застежкой на молнии, я заглянул в кошелек. Денег там было негусто (и это мягко сказано), но все же я убедил себя, что что-то сладкое и вкусное поднимет мне настроение и придаст энергии.

Выйдя из квартиры, я закрыл дверь на ключ и спустился по лестничной клетке вниз.

Что ни говори, но прогулка по улицам ночного города доставляла необъяснимое наслаждение. Вокруг почти никого не было, лишь изредка встречались возвращавшиеся поздно с работы трудяги и подростки, шатавшиеся в небольших компаниях без дела.

Не привлекая к себе внимания, я шагал со средним темпом и наслаждался своим путешествием.

Добравшись до магазина, я прошел через автоматически открывающиеся стеклянные двери и оказался в царстве еды и бесконечно пикающих кассовых аппаратов. Людей в нем оказалось немного, что было просто замечательно (хоть и предсказуемо). Они медленно проходились вдоль торговых рядов, сновали с тележками и корзинками из одного отдела в другой, держа в руках лист со списком продуктов, слушая супруг или девушек (если это были мужчины) по телефону, или же покупая все по памяти (в этой категории присутствовали только женщины).

Засунув руки в карманы кофты, я принялся размышлять над тем, чем бы себя побаловать с учетом столь ограниченного бюджета. Мимо всяких шоколадных паст с лесными орехами, какао и прочих дорогих сладостей я прошел сразу же. Взглянув на товары, в моей памяти всплыло воспоминание, от которого я почувствовал стыд.

Случилось это давно, когда мне было лет восемь. Мама забрала меня из школы и по пути домой мы вместе зашли в супермаркет. Не тот, в который ходил я, но очень похожий, даже планировка помещения была почти идентична.

Набрав всяких продуктов первой необходимости вроде хлеба, сахара, и прочего, она встала рядом с отделом молочных продуктов и присматривала себе йогурт. Выбор ее пал на два, с клубничным желе и черничным муссом. Она простояла несколько минут, смотря то на один, то на другой, и в итоге взяла первый. Я по ее разрешению взял себе недорогую молочную шоколадку. После мы направились домой.

Спустя несколько часов, когда я сел делать уроки, мама начала выспрашивать о том, как у меня обстоят дела с учебой, какие у меня оценки, и узнала, что в этот день я получил «неуд.» за тест по математике. Она на меня накричала. Руки в ход мать обычно не пускала, но повышенного голоса было вполне достаточно. Так, устроив мне словесную выволочку, она села на наш старенький диван и заплакала, а я устроился рядом, испуганный и не понимающий, что происходит. И тогда она сказала мне то, что врезалось в мою память, словно иероглиф на одном из камней египетской пирамиды.

«От учебы зависит твое будущее, — она взяла лежавший на столе йогурт и покрутила его у себя перед лицом. — Я не хочу, чтобы ты, когда вырастешь, был таким же, как я. Я хочу, чтобы тебе не пришлось стоять перед прилавком полчаса и выбирать один из йогуртов, а чтобы ты мог позволить себе взять их оба, если пожелаешь»

И тогда я пообещал себе, что выучусь, и окончил школу на отлично, как и университет. Стоило мне получить «отлично» за какой-нибудь тест, я тут же вспоминал слова матери и с энтузиазмом размышлял над тем, кем бы мне стать в будущем. Наверно, кем-то успешным, ведь я отличник. Но что теперь? Я так же хожу мимо прилавков, выбираю между первым и вторым, и живу в положении гораздо худшем, чем то, в котором состояли родители больше двух десятков лет назад. В итоге мне удалось стать лишь никем, и чувство было такое, словно меня обманули.

Нахлынувшие воспоминания помогли определиться с выбором. Сначала я пошел и взял себе две шоколадки, а после, уже у самой кассы, из невысокого холодильника взял две банки вишневой газировки. Расплатившись на кассе, вышел наружу и отправился в обратный путь.

Ощутив жажду, хотел открыть одну банку и утолить ее, но решил подождать до возвращения домой. Когда идти оставалось всего минут шесть, я все же не вытерпел и собирался откупорить напиток, но тут до моих ушей донесся угрожающий возглас.

— Сказал, давай сюда деньги, или я с тебя скальп сниму!

Замерев, словно вдруг у меня отключились все двигательные функции, я прислушался. Вот тебе и спокойная прогулка получилась.

— У меня там почти все деньги, — ответил ему пропитанный слезами женский голос. — Я ребенка одна воспитываю…

— Да мне плевать, дамочка, — безжалостно перебил незнакомец. — Было бы все равно, даже если бы у тебя их была цела дюжина, черт возьми! Показывай немедленно, что в сумке, или я тебе вскрою глотку, словно конверт для писем!

Избавившись от оцепенения, я прошел немного вперед и, покрутив головой, увидел обладателей голосов. В узком переулке промеж двух домов на лестнице (поднявшись примерно на середину ее высоты) мужчина в капюшоне прижал симпатичную женщину лет тридцати к стенке. В одной руке грабитель держал нож-бабочку, а другой пытался отнять у незнакомки ее сумку. Та же вцепилась в нее обеими руками мертвой хваткой, словно там находилась вся ее жизнь.

В тот момент у меня в голове была полная каша. Знаете, лишь в кино мужчины сразу без раздумий кидаются на помощь незнакомой женщине, в реальности же приходится всё раз десять обдумать, причем происходит это за считанные секунды.

Я понимал, что не был бойцом, или здоровяком, которого могли бы испугаться, потому драка с тем человеком для меня стала бы лотереей. Повезет или не повезет. Звонить в полицию бесполезно, вовремя приехать они не успеют. Вариант с трусливым бегством тоже был для меня унизительным. Если бы я тогда попросту слинял, то навсегда потерял бы остатки самоуважения. К тому же, внутри меня проснулся какой-то странный инстинкт, приглушивший страх.

И что вы думаете? Я, как истинный рыцарь, потащился на помощь.

— А это что? — спросил незнакомец, вытащив из сумки девушки тонкой работы наручные часы.

— Отдайте! — впервые повысив голос, взвизгнула она и выхватила вещь у грабителя.

— Ты что?!.. — начал тот, но боковым зрением уловил движение и прервался на полуслове.

Когда преступник повернул голову, я смутно увидел его лицо. Небрежная борода с проседью, впалые щеки, скулы и надбровные дуги выступали из-под тонкой кожи. Подойдя ближе, я заметил, что руки незнакомца заметно тряслись. Вероятнее всего передо мной стоял наркоман.

— Чего тебе надо? — обратился незнакомец ко мне. — Иди отсюда. Не твое это дело.

— Извиняюсь за вмешательство, — не зная, что сказать, вымолвил я. Любой из приходивших мне в голову вариантов продолжение диалога казался глупым, поэтому мне ничего не оставалось, как попытаться заговорит зубы и выгадать момент для… чего-то. — Просто шел мимо и невольно стал свидетелем вашей небольшой ссоры. Бывает же такое!

— Что? — спросил сбитый с толку незнакомец. Внимание обоих было приковано ко мне.

— Вам не кажется, что те действия, которыми вы пытаетесь получить деньги, немного… устарели. Они ненадежны. Раньше, когда не было видеокамер и представители закона не могли снимать отпечатки пальцев, бандиты могли с легкостью грабить и увечить горожан, и никто не мог их найти. Сейчас же, если вы навредите этой девушке или мне, вас моментально разыщут.

На несколько секунд повисло молчание. Но потом преступник направил нож в мою сторону и, отпустив сумку и схватив женщину за плечо, чтобы та не убежала, ответил.

— Ты что мне тут мозги пудришь? Думаешь, я совсем идиот, и поведусь на всё это? — он даже хмыкнул, несмотря на сложившееся напряжение. — Видно же, что ты обычный трус. Иди отсюда, пока можешь.

— Пожалуйста… — произнесла незнакомка.

— Закрой рот! — повернув к ней голову, крикнул мужчина.

Вот он — момент. Женщина неосознанно дала мне шанс. Замахнувшись и стараясь вложить в руку как можно больше силы, я швырнул одну из двух банок. Если бы в тот момент бандит смотрел на меня, он бы сумел отклониться, но тогда, когда он повернулся и увидел летевший в него предмет, незнакомцу просто не хватило времени.

Банка угодила прямо в переносицу грабителя. Смявшись, емкость потеряла свою целостность и на мужчину, зашипев, брызнула содовая.

— Ай-а!..

Выпустив женщину, выронив нож и прижав обе руки к носу, он подался назад и, оступившись, упал и покатился вниз по лестнице.

–Бежим! — крикнул я, и мы вместе со спасенной женщиной ринулись в противоположную сторону, слыша позади себя крики и ругательства незнакомца.

Спустя две минуты мы уже, то шагом, то трусцой двигались вдоль дороги, полной проезжавших в обе стороны машин, а еще спустя приблизительно такой же промежуток времени зашли в небольшое придорожное кафе, оказавшееся как раз неподалеку.

— Прошу вас, — открыв дверь, я пропустил незнакомку.

— Благодарю, — ответила она дрогнувшим голосом.

Пройдя внутрь, мы оба пытались справиться с легкой отдышкой.

— С вами все в порядке?..

— Линнет Метаксас, — представилась она.

— Клим Добров. Он вас не ранил?

Женщина осмотрела себя беглым взглядом и покачала головой.

— Нет, кажется, — Линнет сделала несколько глубоких вдохов. — Спасибо вам, Клим.

— Всегда пожалуйста.

Мы постояли еще секунд пять, после чего позади нас послышался «кхм-кхм!». Обернувшись, я увидел стоявшую в паре шагов от нас официантку этого заведения. Она глазела на нас обоих так, будто мы только что заявили, что являемся путешественниками из будущего. Удивление, приправленное щепотью недоверия.

— Добрый вечер, — поздоровалась светловолосая девушка (на вид ей было лет двадцать). — Вам чем-нибудь помочь?

— Извините, — ответил я, распрямившись. — Можно нам присесть?

— Разумеется, — нахмурив брови, кивнула официантка. — Если что-то понадобится, позовите меня.

Затем она развернулась и, тихо пробубнив себе под нос «чудилы», отошла в дальнюю часть зала и уселась за небольшой круглый столик. Взяв в руки какой-то роман в мягкой зашарпанной обложке, девушка принялась читать, но время от времени все же косилась на нас из-под опущенных бровей.

Мы же с Линнет присели друг напротив друга за стол, расположенный у окна, устроившись на диванчиках с высокими спинками.

— Как вы считаете, — первой нарушила молчание женщина, — нам стоит вызвать полицию?

— Думаю, нет, — покачав головой, я провел ладонью по чуть вспотевшему лбу. — Тот человек наверняка уже убежал (если не сломал шею). Он не причинил вам никакого физического вреда, ничего не украл… не украл же?

Женщина отрицательно покачала головой. Ее светлые кудрявые волосы при этом чуть пружинили.

— Хорошо. Вы далеко живете?

— Идти минут тридцать.

— Я вас провожу.

— Извините, но лучше я вызову такси.

— Ладно, — кивнул я. — Вы… вы голодны? Можно угостить вас стейком, салатом… ну, или что вы хотите?

— Нет, не нужно, спасибо, — Линнет улыбнулась, и я не понял, искренняя ли была эта улыбка, или женщина попросту пыталась быть вежливой. — Уже поздно, и меня дома ждет дочь.

— Конечно.

Вытащив мобильник из кармана, она набрала номер и поговорила с диспетчером.

— Говорят, машина приедет минут через десять.

— Может, хотя бы чая выпьете, или кофе? Хоть успокоитесь. У вас руки трясутся.

Она взглянула на них, а после перевела взгляд на меня.

— У вас тоже, — она вновь улыбнулась, и на этот раз улыбка была (вроде как) более искренняя и не натянутая. — Хорошо, я выпью кофе. А вы будете это?

Линнет кивнула в сторону. Переведя взгляд ниже, я увидел, что в одной моей руке все еще была сжата вторая банка содовой.

— Нет. Мне сейчас хочется чего-нибудь горячего.

После я подозвал официантку Есению (имя прочитал на бейдже). Моя новая знакомая заказала капучино без сахара, я попросил латте.

Все время ожидания заказа мы молчали, а когда нам принесли две чашки с дымящимися напитками, я заговорил.

— Если не секрет… зачем вы бродили по темным переулкам, да еще и с полным кошельком денег? Этот человек мог заприметить вас, когда вы расплачивались в магазине, и пойти следом.

— Я ему соврала, Клим, — взяв чашку и прихлебнув напиток, ответила Линнет. Тремор в её руках начинал пропадать. — Надеялась вызвать сочувствие. Как оказалось, мне попался грабитель отнюдь не мягкосердечный. Но как вы запудрили ему мозги… гораздо лучше, чем я, признаю.

— Как мне кажется, этим вы, наоборот, лишь его подстегнули. Мужчина, скорее всего, наркоман. Такие люди не задумываются о чужих семьях, для них главное — удовлетворить свою потребность.

— Наверно, вы правы, — согласилась женщина, поглаживая длинными ухоженными пальцами свою чашку. — Мне не каждый день приходится попадать в такие ситуации. А что насчет того, зачем бродила по переулкам, я возвращалась со дня рождения подруги. Год назад она овдовела, ее муж погиб на работе. Ребенка у них не было. Вот я и решила побыть с ней подольше. Никакой человек не заслуживает того, чтобы справлять свой день рождения в одиночестве. По-крайней мере, если сам того не хочет.

— Так, почему же вы сразу не поехали на такси?

— Я работаю учителем биологии в средней школе, — было заметно, что отвечать на этот вопрос Линнет не очень хотелось. — В одиночку воспитываю дочь уже лет как десять, с тех пор, как мужа не стало.

— Примите соболезнования.

— Ох, Боже мой, — женщина смутилась. — Похоже, я ввела вас в заблуждение. Мой бывший муж жив. Он ушел к другой даме и бросил нас с Маргаритой… — она запнулась. — Извините, не думаю, что вам интересно выслушивать историю несчастной любви одинокой разведенки.

— Ничего страшного, я вас понимаю. Меня так же бросили, правда, детей завести не успели. Жена ушла к персоне побогаче.

— Мне жаль.

— Не стоит, — я отмахнулся и выпил немного кофе. — Если ушла, значит, не любила, а если не любила, то хорошо, что ушла.

На это Линнет ответа не нашла и о чем-то задумалась.

Когда такси прибыло и свет фар проник через оконное стекло в кафе, наши чашки почти опустели.

— Извините за отказ в ужине, — увидев автомобиль, сказала Линнет. Секунду подумав, женщина залезла в свою сумочку, вытащила блокнот с ручкой, и быстро чиркнула номер телефона. — Вот, — вырвав лист, она вручила его мне, — если не передумали насчет своего предложения, то позвоните мне через пару дней.

— Хорошо, — кивнул я, принял кусок бумаги, а после мы вместе поднялись. — Дайте мне минуту, чтобы расплатиться за кофе.

Женщина кивнула и вышла на улицу.

Достав кошелек, я расплатился за напитки, а после быстрой походкой вышел наружу и увидел Линнет, стоявшей в шаге от автомобиля.

— Позвольте оплатить вам дорогу.

— Нет, не стоит, — отказалась моя новая знакомая. — Хватит мне на сегодня пользоваться вашей добротой.

— Возьмите хотя бы это, — расстегнув карман кофты, я вытащил одну из двух плиток шоколада. — Для вашей дочери.

— Спасибо.

Приняв небольшой подарок, Линнет еще раз поблагодарила меня за помощь и тепло улыбнулась, после чего забралась на пассажирское сиденье и захлопнула дверь. Когда такси отъехало и, выезжая на дорогу, несколько раз моргнула мне задней фарой, словно подмигивая, я взглянул на лист с номером. Улыбнувшись как дурак самому себе, достал телефон и вбил его в контакты. Давно мне не доводилось чувствовать себя настоящим мужчиной и общаться с симпатичной женщиной дольше пяти минут.

После я направился домой.

Оказавшись в квартире, я ощутил истощение, словно только что вернулся с двадцатикилометрового марафона.

Добравшись до кухни и выпив полстакана воды, я вытащил оставшуюся плитку шоколада и банку и положил все на стол между раковиной и газовой плитой, после чего переоделся, вернулся за купленными сладостями, и устроился вместе с ними на диване в гостиной перед ноутбуком.

Я нажал кнопку включения и, ожидая, когда он «оживет», распечатал упаковку и откупорил банку. Плитка оказалась разломанной на три части, а после громкого «пши-и-ик!» банки мне пришлось быстро прижаться к горлышку губами, чтобы не дать вспенившей соде вылиться и перепачкать все вокруг. Но, несмотря на все мелкие неприятности и усталость, я был доволен, словно получивший премию работник. Эта энергия, какой шарахнули меня произошедшие ночью события, словно зарядила какую-то внутреннюю, давно истощившуюся батарею счастья в моей душе. До этого она как будто работала на запасном генераторе, который давал слишком мало электричества, его едва хватало на поддержание существования, а тут вдруг такой нежданный разряд.

Жуя шоколад, попивая содовою и стараясь держать ее при этом подальше от компьютера, я всего за какие-то полчаса покончил с отчетом и, распрямившись, выдохнул с облегчением. Вытащив флешку и с трепетом пройдя в спальню, я убрал ее в портфельчик. Вернувшись, сунул в рот последний кусок шоколадки, выкинул упаковку в мусорное ведро, а после вспомнил про данное самому себе обещание тем же вечером, улегся на диван и, обеспечив хорошее освещение, взял книгу в руки. Страницы были сухими, словно газетные листы, и жесткими. Казалось, что если сложить одну из них пополам, то бумага лопнет на том месте, где должен был остаться изгиб.

Заведя будильник на телефоне и положив его на стол рядом с собой, я принялся читать первую главу первой части.

«На Гороховой улице, в одном из больших домов…»

V

Несмотря на то, что проспать за ночь мне удалось лишь шесть с половиной часов, этого оказалось достаточно для того, чтобы не чувствовать сонливости на протяжении всего дня и большей части вечера.

Размышляя о предстоящем собеседовании, я предпринял все возможные меры, чтобы выглядеть на нем как можно более профессиональным. Наспех почистил костюм старым роликом-щеткой, практически утратившим свою клейкость, надел самый лучший галстук, до блеска начистил туфли, пригладил волосы так, чтобы не было торчащих пучков, и тому подобное.

Закончив сборы, я схватил портфельчик и отправился на работу, но в самых дверях вдруг остановился. Раздумывая о том, как мне придется добираться до имения старика Вирта, я подумал о варианте с метро, и тогда перед моими глазами предстал тот молодой человек, сидевший напротив меня, пялившийся в телефон и пускавший слюни. Жуть.

Повернув голову направо, я увидел перед собой человека. Внешне он был очень даже неплох, но вот выражение лица… уставшие глаза, морщины, начавшие врезаться в кожу. Мне словно на минуту удалось стать Дорианом Греем и смотреть на свой портрет, только вот пугало то, что висевший передо мной предмет был не полотном с нанесенным на него рисунком, а зеркалом.

Ощутив страх и представив в воображении себя, сидевшего и таращившегося в одну точку и пускавшего слюни, стекавшие по подбородку и капавшие на пол, я вернулся обратно к дивану и прихватил с собой книгу.

Когда поезд добрался до нужной станции, мне удалось прибавить к прочитанным вчера пятнадцати страницам еще десять. Свободных сидений не было, поэтому на протяжении всей поездки мне пришлось стоять. Держась левой рукой за поручень, первые несколько минут я сомневался, стоит ли, но потом все же решился и вытащил книгу.

Мне было некомфортно, казалось, словно все пассажиры оглядываются на меня, украдкой тычут пальцами и перешептываются.

«Что это он, читает? — шушукались незнакомцы. — Ну и дурень. Небось, наслушался всяких бредней от этих миллионеров-мотиваторов, думает, раз взял книгу в руки, то это чем-то ему поможет. Вроде взрослый человек, а наивный, как ребенок»

«Да и пусть смотрят», — подумал тогда я и попытался абстрагироваться от окружения. Через какое-то время у меня получилось. Это было, словно уйти в комнату с прозрачными стенами. Вроде бы всех видишь, слышишь приглушенные голоса, но в то же время находишься в одиночестве. Рядом только книга и собственные мысли, время от времени обсуждавшие между собой в голове сюжет читаемой истории.

Лишь голосу в динамиках, провозгласившему название станции, удалось пробудить меня от литературного забвения. Книга читалась едва ли не взахлеб, и всё потому, что в каком-то роде я узнавал себя в главном герое. Нет, мне не доводилось проводить все свое время, лежа на диване, но так поступала моя душа. Она пребывала в летаргическом сне, и продолжала оставаться в том же состоянии еще некоторое время, но в тот момент, выйдя из метро и держа книгу подмышкой, мне впервые удалось трезво взглянуть на себя и понять свое истинное внутреннее состояние. Телом я обладал, но на деле был лишь призраком человека, и это меня здорово напугало, но что с этим делать тогда я не имел ни малейшего представления.

— Ну что, ты готов к первой ночи? — спросил меня Итан, когда мы выходили из офиса.

— Вроде бы. Сначала нужно пройти собеседование.

О вчерашнем происшествии я ему рассказывать не стал.

— Ох, все будет нормально, Клим, — приятель отмахнулся. — Главное — следи за словами и поведением. Будь самим собой, не умничай, и все будет magnifique¹.

Друг улыбался, но вид у него был какой-то болезненный. Я несколько раз спросил его, все ли у него хорошо, и Итан отвечал неизменной фразой «я в порядке».

— Постараюсь.

— Хорошо. Кстати, вот еще что. У старика Вирта есть собственный врач, он приходит осматривать его каждый день утром и вечером, и раз в неделю колет ему какие-то витамины. Акель терпеть этого не может. Тебе повезло, потому как процедура была вчера. Сегодня старик должен быть доброжелателен. — Спустя несколько секунд он добавил. — Если у него в голове вдруг что не переменится, конечно.

— А что ему колют, знаешь?

— Нет. Врач всегда делает процедуру наедине со стариком, да и, к тому же, ты знаешь эти препараты. Названия сложные и такие длинные, что их можно перекинуть с одного берега на другой и использовать в качестве моста. Да и, к тому же, какая разница. Это все равно не твоя сфера деятельности. Если вдруг Акелю станет плохо, просто вызовешь его доктора, Фернандо.

— Фернандо?

— Знаю, знаю, будто персонаж из бразильского сериала.

Дойдя до входа в метро, мы распрощались.

— Как ты будешь добираться? — спросил Итан.

— На автобусе. Если поеду на метро, придется делать пересадку, а так доеду до Бакалейной, оттуда всего минут пятнадцать-двадцать ходьбы, и я на месте.

— Готовься, — предупредил меня друг. — Если не считать обязанностей, которые придется выполнять, тебя там ждет раздолье.

Разминувшись, мы направились в разные стороны.

Автобус приехал быстро, мне на остановке пришлось ждать всего шесть минут. Усевшись на свободное сидение рядом с окном, я понаблюдал за скользившими мимо улицами, а после вытащил из портфельчика книгу и провел оставшийся путь в чтении.

«Приходи обедать, выпьем за повышение!..»

Итан описывал имение Виртов, но все же слов оказалось недостаточно для того, чтобы в полной мере передать те чувства, которые испытывает такой человек, как я, когда попадает в места, подобные этому.

Сперва мне пришлось предстать перед высокими воротами, сделанными из черных каленых металлических прутов, изогнутых во всевозможные петли и витки и украшенных посредине шикарным вензелем, вмещавшим в себя две буквы, сделанные из серебра. Одной была «В», а другой «С». Первая, как нетрудно догадаться, была началом фамилии Старика (это прозвище я, не осознавая, перенял у Итана, но называл так Акеля только у себя в голове), а насчет второй я был неуверен, но сделал предположение, что эта буква первая в фамилии жены.

Заметив меня, приближавшегося к воротам, охранник в черном классическом костюме и одним наушником в правом ухе, выглядевший, словно из личного кортежа президента, пошел навстречу и остановился в трех шагах от меня.

— Добрый вечер, — поздоровался я, сунув руки в карманы брюк и ковыряя ткань указательными пальцами. — Мое имя Клим Добров. У меня собеседование.

— Документы, пожалуйста, — попросил мужчина. Голос его был холодным и безразличным, потому вежливость не поспособствовало разрядке моего внутреннего напряжения.

— А?.. — потратив несколько секунд на растерянность, потом до меня дошел смысл просьбы. — Ах, да. Разумеется.

Запустив руку во внутренний карман пиджака, я выудил из него паспорт, раскрыл, и продемонстрировал незнакомцу свою фотографию и написанное рядом имя. Чуть прищурившись, охранник взглянул на документ, после чего кивнул, отошел на пару шагов и принялся что-то наговаривать в микрофон.

«У кого-то плохое зрение», — думал я, обратив внимание на прищур.

Это не имело для меня никакого значения, но мне нравилось замечать подобные мелочи в других людях. Когда-то давно, будучи тринадцатилетним юнцом, я увлекался детективными романами о Шерлоке Холмсе и Эркюле Пуаро, и у первого мне очень понравилась теория о методах дедукции. Около полугода, ходя по улицам, путешествуя в общественном транспорте, да и везде, где только можно, я разглядывал людей и пытался понять по пятнам и помятостям на одежде чем они занимались час-два назад.

Послышался щелчок, а за ним жужжание моторчиков, и ворота начали разъезжаться в разные стороны, но их остановили, когда сформировалась щель, приблизительно равная ширине стандартной двери в подсобное помещение.

Оказавшись на территории имения, я вновь услышал жужжание. Ворота заперлись.

— Пожалуйста, подождите пару минут, — вновь обратился ко мне охранник с прежней сухой вежливостью. — Сейчас за вами придут.

Кивнув, я встал неподалеку и окинул взглядом владения Старика. Они были обширны, большую часть занимал газон, разделявшийся пополам подъездной дорогой, уходившей от въезда до самого дома, больше походившего на замок, сворачивавшей там направо и удалявшейся к другому зданию, вроде бы гаражу. Но большая часть участка была за домом.

Прошло чуть меньше десяти минут, и я заметил, как в нашу с охранником сторону по окраине дороги шла девушка лет двадцати семи. Одета она была, чем-то походя на директрису, в юбку-карандаш цвета марсала и белую, заправленную в нее рубашку с коротким рукавом. Черные волосы были собраны в куль на затылке, а на лице присутствовало минимум макияжа.

Ловко шагая на каблуках, будто модель по подиуму, она приветливо улыбнулась, и образ строгой ледяной дамы, успевший сформироваться за тот короткий промежуток времени, что мне довелось ее осматривать, тут же рассыпался, как карточный домик, попавший под струю воздуха.

— Здравствуйте, Клим.

— Добрый вечер…

— Зоя. Зоя Аллертон. Мы говорили по телефону.

— Ах да, прошу прощения, — я смутился. — Добрый вечер, Зоя.

— Идите за мной.

Развернувшись, она направилась в обратную сторону, цокая каблуками своих туфель о дорогу, и я с секундным опозданием последовал за ней, не прекращая при этом глазеть по сторонам с нескрываемым восхищением. Мне казалось, словно я пришел в гости к какому-то графу.

Поначалу я решил, что мы направлялись в большой дом «замок», стоявший посреди территории, но потом мы свернули налево, чуть не дойдя до огромного фонтана, и направились к другому зданию. Это тоже был дом, только двухэтажный, а не шестиэтажный, как главный, с вальмовой крышей, покрытой сланцевой кровлей, и облицованный красным кирпичом.

Сколько лет я прожил в своем городе, но даже и понятия не имел, что в его окрестностях находится такое роскошное имение!

Войдя внутрь, мы сразу свернули к лестнице, которая вела на второй этаж. Рядом с ней я увидел устройство, чем-то напоминавшее лифт, а на втором этаже заметил вмонтированный в стену пульт управления, имевший лишь две кнопки: поднять, опустить.

Хорошо, что на меня в тот момент никто не смотрел. Я был похож на дикаря Амазонских лесов, которому цивилизованный человек показал телевизор. Впервые в жизни мне доводилось видеть все такое… шикарное. В воздухе буквально витал запах богатства.

Поднявшись, мы прошли по коридору в место «для отдыха». Там стояло два пухлых кожаных дивана, повернутых в сторону камина, с обеих сторон которого располагались книжные полки, уставленные множеством томов (скорее всего коллекционных). Рядом с полками я увидел виниловый проигрыватель на подставке и множество пластинок.

Между диванами располагался прямоугольный стол из красного дуба, а посреди в него была вмонтирована шахматная доска, по бокам которой в специальных выемках вряд стояли фигуры, вырезанные из какого-то камня.

И «место для отдыха» не пустовало. На одном из диванов восседало два человека, мужчина и женщина.

— Присаживайтесь, — пригласила меня Зоя, и мы вместе с ней устроились на втором диване напротив незнакомцев. — Это Фернандо, врач, наблюдающий за здоровьем господина Вирта. А это Тереза, она юрист и поможет нам заключить срочный договор длительностью в шесть месяцев.

— Добрый день, господин Добров, — кивнув, Тереза протянула мне руку.

Молодая женщина была очень красивой. Торопливо и незаметно вытерев о ткань брюк ладони, успевшие немного вспотеть от волнения, я высунул руки из карманов и ответил на рукопожатие.

— Приятно познакомиться.

После я пожал руку Фернандо, и тогда мы, покончив с формальностями, перешли к делу.

Тереза попросила меня представить документы и стала их изучать, в то время как Зоя принялась задавать различные вопросы и смотреть на меня взглядом-рентгеном.

— Скажите, Клим, вы когда-нибудь уже ухаживали за больными? Молодыми, старыми?

— Нет.

— И даже если не брать в расчет работу? Например, присматривали за своей больной бабушкой?

— Нет, — дублировал свой ответ я. — На момент рождения у меня оставался лишь один дедушка, но он скончался, когда мне было три года. От острого миелоидного лейкоза, если не изменяет память.

Зоя кивнула, продолжая меня разглядывать, но вдруг перевела взгляд на стол.

— Вы умеете играть в шахматы?

— Занимался около пяти лет в школьные годы, — вопрос сбил меня с толку, но тем не менее я ответил подробно. — Выиграл за то время с дюжину наград, самая серьезная — второе место в чемпионате города. Получил две ничьи, в то время как победитель, Артем Лебедев, сыграл вничью только с одним игроком — мной в финале. Получился разрыв в одно очко.

— Обидно, наверно, — предположила Зоя, связав ладони пальцами и обхватив ими колено. — Проиграть, при этом ни разу не получив поражения.

— Точно, — я кивнул, улыбнувшись. — Но такие уж правила, победитель должен был быть один. Но зато факт, что никто не одержал надо мной верх, все равно грел душу в тот момент, когда мне на шею повесили серебряную медаль.

— А сейчас как? Потеряли любовь к игре?

— Нет, что вы. Я люблю шахматы, но взросление и новые обязанности забрали все свободное время. К тому же, достойных соперников не так легко найти, мало таких, кто умеет играть, а большинство тех, кто умеет, попадаются на «дурацкий» мат и даже не знают, что такое демаркационная линия.

— Это хорошо, — Зоя была явно удовлетворена ответом. — Господин Вирт тоже любит шахматы. И это мягко сказано. Если вы с ним подружитесь, быть может, он вас даже пригласит в свою мастерскую.

— Итан мне говорил, что он редко играет.

— Да, потому что наш уважаемый Итан входит в группу тех шахматистов, которую вы только что перечислили. Однажды мы с ним сыграли, и я поставила ему мат за пятнадцать ходов. И, чтобы вы знали, себя мне приходится считать полным профаном.

— Все в порядке, — уведомила Тереза, закончив ознакомление с документами.

— Отлично. У меня еще один вопрос к вам, Клим. Что вы читаете?

— Простите? — в тот момент, честно скажу, я по-настоящему опешил. Какого-какого, а подобного вопроса я никак не ожидал.

— У вас же в портфельчике книга, верно? — продолжила Зоя, не выглядя смущенной ни на йоту.

— Д-да, — мне не удалось удержаться от того, чтобы не взглянуть на свой портфельчик. Прямоугольник выпирал совсем немного, но я-то знал, что там лежит. Как собеседница умудрилась заметить это? Ума не приложу.

— Итак?

— Это «Обломов».

— Не слышала о таком, но господин Вирт наверняка знает. А так, вы много читаете?

В этот момент предо мной предстал выбор, и я сделал ставку в сторону честности. Не знаю почему, но у меня было чувство, что Зоя непременно почует ложь, словно акула каплю крови в океане.

— Нет. Я стараюсь приучить себя к чтению, чтобы… расширить кругозор.

— Вы даже не представляете себе, Клим, как хорошие книги меняют людей.

— Извините, — сказал я, окончательно сбитый с толку. — Не хочу показаться грубым, но не понимаю, причем тут это? Разве моя начитанность имеет значение на то, как я буду выполнять работу?

Зоя молчала около пяти секунд, но это время показалось мне целым десятком лет. В желудок словно вбили ледяной кол.

«Идиот!!! — визжало мое подсознание. — И зачем ты это сказал?!! Потерял такой шанс!..»

Но тут на губах девушки заиграла улыбка.

— За тем, Клим, что господину Вирту нужна не просто сиделка. Ему необходим умный собеседник. Представьте себе, каково ему целыми днями сидеть в инвалидном кресле, пребывать при этом в здравом уме, и даже не иметь возможности поговорить с кем-то, кто не может написать «стратификация», «деформация», или «эквивалент» без орфографических ошибок?

— Не могу себе этого представить. Я даже не думал об этом, потому как когда Итан рассказывал о работе, он вскользь упомянул то, что господин Вирт не любит разговаривать и больше времени проводит в размышлениях.

— На него действительно иногда находит такое состояние, но это происходит по той причине, что господин Вирт начинает погружаться в воспоминания. Поэтому, рекомендация. Лучше не задавайте ему вопросов по поводу прошлого, особенно об аварии.

Когда Зоя произнесла последнее предложение, я вспомнил, что Итан тоже рассказывал о чем-то подобном. Но только спустя несколько мгновений до меня дошел смысл этого совета.

— Вы хотите сказать?..

— Мы принимаем вашу кандидатуру, — перебив, подтвердила девушка. — Для начала мы заключим с вами срочный договор на месяц, в качестве испытательного срока. Так же присутствует пометка, что если вы не устроите господина Вирта, мы имеем право разорвать с вами соглашение до окончания срока, но выплата при этом будет такая же, как при отработке целого месяца… я правильно говорю, Тереза.

— Совершенно верно, — подтвердила та, вытаскивая из дипломата тощую стопку листов.

— Но если после окончания действия договора обе стороны будут удовлетворены и дадут обоюдное согласие о продолжении сотрудничества, то мы его перезаключим и увеличим срок до шести месяцев. Так же мы предлагаем вам выбор насчет оплаты. Либо мы отдадим вам половину суммы сейчас в качестве аванса, либо заплатим вам в полной мере в конце месяца. В случае перезаключения договора, сумма будет приходить единым платежом каждое тридцатое число. Так, что выберете?

— Я бы хотел воспользоваться первым вариантом, тем, что с авансом, — мне было ужасно неловко это говорить, но выхода не было. Щеки и кончики ушей горели пламенем стыда.

— Разумеется, — Зоя понимающе улыбнулась, после чего посмотрела на Терезу. — Тогда подпишем бумаги, а после вместе с Фернандо проведем для вас инструктаж.

Забрав одну часть документов себе, а другую вручив мне, девушка-юрист поднялась с места и, попрощавшись со всеми, направилась к выходу. Мы же с Зоей и доктором, как и было обещано, отправились изучать дом, в котором все было оборудовано для нужд старика Вирта. Сначала мне показали второй этаж, и самым значительным местом там была комната для «сиделки» (как же меня раздражало это слово!). Там стояла двуспальная кровать с балдахином, прикроватные тумбы, большой шкаф для одежды, и письменный столик. Телевизор отсутствовал, но зато был ноутбук. На стенах же, заклеенных обоями спокойных тонов, висели картины с изображениями леса и реки, окаймленные черными с серебром багетами.

— Здесь вы можете проводить свое свободное время и спать ночью. Вот, держите, — она передала мне какую-то штуку, похожую на рацию. — Всегда держите ее при себе. Если вы понадобитесь господину Вирту, он нажмет на кнопку своего пульта и ваше устройство начнет звонить. Звук очень громкий, так что не волнуйтесь, разбудит вас в любом случае. Вы должны явиться к господину Вирту без промедлений.

— Ясно.

После мы направились к лестнице, и по пути Зоя продолжала меня наставлять.

— Это подъемник, чтобы доставлять господина Вирта на второй этаж, если он захочет сыграть в шахматы, почитать, или просто посидеть у камина. Кстати, насчет камина. Если захотите его растопить, звоните нашему садовнику, номер телефона я оставлю. Так же можете звонить повару и заказывать еду, и прачке, если нужно будет отдать на стирку постельное белье. Стелить и снимать его входит в вашу обязанность. Все номера записаны…

В этот момент мы спустились и прошли на первый этаж. Он представлял из себя гостиную, соединенную с кухней. Все было таким искусным, красивым, и в то же время без золота и других кричащих цветов, в тепло-темных и светло-холодных тонах, что просто удивляло, как подобная простота в декоре может ТАК ШИКАРНО выглядеть.

Пройдя на кухню, Зоя ткнула пальцев в висевшую на стене доску, исписанную номерами телефонов, именами, и должностями.

–…здесь. Фернандо?

— Так же у вас есть определенные лекарства, которые нужно выдавать господину Вирту в определенное время, — принялся вещать мужчина. — Витамины по расписанию, а другие, более серьезные препараты: для понижения давления, от жара, и главное, анальгетики, по необходимости. Господин Вирт часто жалуется на боли в коленях из-за своей старой травмы, так что вам часто придется давать ему обезболивающие, но если ему станет совсем невмоготу, тогда звоните мне. Я приеду и сделаю укол. Вот, — он передал мне листок. — Здесь написаны все названия лекарств, как и в каком случае их использовать, и расписание выдачи витаминов. Если господину Вирту станет совсем плохо, — вновь повторил он, словно боясь, что я не расслышал этого в прошлый раз, — звоните в любое время, вечером, ночью, утром, я приеду незамедлительно.

— Понял.

После мне показали остальные части дома: домашний кинотеатр, бассейн (так же оборудованный для удобств Старика), небольшой винный погребок, галерею с любимыми картинами господина Вирта и подставки с коллекционным холодным и огнестрельным оружием (наверняка всё антиквариат), застекленную веранду, где стояла еще одна шахматная доска (но на этот раз из дерева, а не из камня), и еще много чего. Особое впечатление на меня произвела гардеробная. Столько вещей в одном месте я не видел даже в магазинах. Чего там только не было. Костюмы, сшитые из гуанако и множества других дорогих тканей, десятки пальто из кашемира и шерсти викуньи, рубашки и галстуки из шелка и японского денима, целая армия туфлей различных форм, шляпы и английские кепки восьмиклинки «newsboy» из драпа, целый шкаф с зонтиками и тростями разных цветов, форм, и обладавших необычными набалдашниками. Так же в одном из углов стояла высокая тумба, достававшая мне до груди и запертая на замок. В ней хранились часы, запонки, зажимы для галстука, булавки на лацкан, и прочие штуки. Об этом всём мне рассказ сам Старик через пару недель после того, как я начал у него работать.

Четверть вещей этого гардероба приравнивалась к доходу господина Шапиро не за один год. Тогда я задался вопросом. Если мой начальник, получивший такую небольшую власть, стал таким надменным, высокомерным и мерзким, каким же должен был быть плохим такой богач, как Акель Вирт? Эта мысль меня неслабо напугала.

Единственное место, куда мы не смогли пройти в доме — мастерская Старика. Туда без его разрешения никто не мог попасть.

Когда Зоя демонстрировала мне веранду, я выглянул в окно и посмотрел на небо. За все то время, что я присутствовал в доме, его затянули темные тучи, только-только начавшие сбрасывать с себя холодные капельки. Это меня удивило, так как в течение всего дня ничего не предвещало вечернего дождя.

Зоя так же обратила на это внимание.

— Интересно. В прогнозе погоды не предвещали осадков. Скажите, и как можно на них положиться?

— Не знаю. Мало на кого можно полностью положиться. Синоптиками точно нельзя доверять, — последнее предложение вырвалось у меня невольно, и я прошептал его так тихо, что это не услышал никто кроме меня.

— Вы сейчас о себе?

— А? — засмотревшись на падавшие дождинки, я переспросил, но потом, быстро обдумав вопрос, ответил. — Ах, нет, конечно же нет. Я имел в виду не работу.

— Не буду допытываться, — кивнула Зоя, а после хлопнула в ладоши. — Что ж, мы вроде все вам показали и рассказали. Думаю, теперь настала пора познакомиться с господином Виртом.

От этих слов внутри моей груди ёкнуло что-то трусливое, но я взял себя в руки и кивнул.

Покинув веранду, мы направились к полупрозрачной двери — единственному месту кроме мастерской, куда меня еще не заводила в процессе экскурсии Зоя. Опустив серебристую ручку, девушка толкнула дверь, отворила ее, и вошла внутрь. Мы с Фернандо проследовали за ней.

Комната представляла собой средних размеров спальню, выкрашенную, так же, как и все, в спокойные тона. С правой стороны стояла большая кровать, с обеих сторон обставленная торшерами, а напротив нее висел плазменный телевизор. Паркетный пол покрывал мягкий махровый ковер.

Так же там присутствовало еще множество других мелочей, которые можно было заметить, но мое внимание полностью привлекла стена, противоположная той, в которой располагался дверной проем. Она была полностью сделана из стекла, и сквозь нее был виден задний двор, засаженный цветами, кустиками, и деревьями, между которыми петляли выложенные плиткой дорожки. В метре от прозрачной стены так же располагался небольшой прудик, выполненный в японском стиле, и над ним возвышался невысокий мостик из дикого белого камня.

В ясную погоду, я уверен, выглядит просто бесподобно, но и в созданном тучами сером полумраке так же, вне всяких сомнений, присутствовала особая красота. Увидев все это, я представил, как сырая дождевая вода, падавшая в тот момент с небес, усиливает запах травы, земли и растений… те мгновения, пока не заговорила Зоя, мне казалось, что он витает прямо под моим носом.

Перед огромным панорамным окном (которое без сомнений можно называть стеной) в инвалидной коляске сидел человек. Повернувшись спиной к двери, он наблюдал, как по стеклу стекают сотни маленьких и больших дождевых капель (а может Старик и вовсе дремал, этого я не знал), так что видна была лишь его макушка, покрытая длинными седыми волосами.

— Господин Вирт, — позвала мужчину Зоя, стараясь сделать голос мягким и приглушенным. — К вам пришел Клим Добров.

Никакого ответа. Голова Старика не повернулась чуть в сторону, что могло бы свидетельствовать о том, что мужчина нас слышал, даже не дрогнула. Так продлилось секунд десять, и за это время в мою голову успела прокрасться мысль, а не умер ли Старик прямо перед нашим приходом, пока никого не было рядом?

Но, к счастью, мое предположение (между прочим, вполне справедливое, ведь тогда Старику было почти восемьдесят лет) верным не оказалось.

Послышалось жужжание, и кресло, будто нехотя, развернулось на сто восемьдесят градусов.

VI

Передо мной предстал субъект, который и по сей день является одним из главных людей в моей жизни. Он был самой противоречивой персоной, которую я когда-либо знал. С подобным человеком необычайного ума, искренней печальной доброты, и приверженца честности и порядочности можно познакомиться лишь раз в жизни, и то далеко не каждому так везет.

Акель Вирт не был похож на человека, которому спустя пару лет должно было исполниться восемьдесят. На вид ему было не больше шестидесяти пяти. Морщины врезались глубоко, но не настолько, чтобы заставлять кожу свисать. Черты лица у мужчины были аккуратными, пусть и огрубевшими под давлением стольких лет, а тело тощим. Руки и ноги скрывала чистая выглаженная одежда, но им не удавалось скрывать худобу конечностей. Ладони, покоившиеся на краях подлокотников, были такими же, как у большинства пожилых людей, на кости словно натянули очень узкие кожаные перчатки, сквозь которые были видны синие вены-канаты и играющие при движении сухожилия. На указательном пальце я увидел большой золотой перстень необычайной красоты, на котором изображалась монограмма, составленная из первых букв имени и фамилии Акеля.

Но вот глаза… смотрел на меня Старик так, словно я был боксером, который пытается оспорить его титул чемпиона мира. Смело и самоуверенно, но при этом, вроде как, не враждебно, а больше с интересом.

— Добрый вечер, — сказал я, заметив и попытавшись прервать затянувшуюся тишину.

Мужчина еще пару мгновений помолчал, а потом вдруг выдал шквал вопросов, нахмурив при этом густые брови.

— Что вы хотите этим сказать? Просто желаете мне доброго вечера? Или утверждаете, что вечер сегодня добрый и не важно, что я о нем думаю? Или имеете в виду, что нынешним вечером все должны быть добрыми? Или вы неуверенны в его доброте и пытаетесь посоветоваться со мной? А может вечер добрый для вас, и вы хотите узнать, такой же ли он добрый и для меня?

Господин Вирт не сводил с меня глаз и ждал ответа.

Я же поначалу растерялся, не имея ни малейшего понятия, что он хочет услышать от меня, но потом вдруг мне слова эти показались знакомыми.

«Хоббит?! — вспомнил я, не веря своим ушам. — Старик что, пересказал вопросы Гэндальфа?»

Просто уму непостижимо. Но все же слова ответа Бильбо всплыли в моей памяти.

— Все это сразу, я полагаю.

Акель хмыкнул (мне показалось, что удовлетворенно).

— Вижу, у вас сегодня хорошее настроение? — выходя вперед, вмешался в наш странный диалог Фернандо, при этом улыбаясь.

— И вы мне пришли его испортить своими пилюлями и наставлениями, я знаю.

— Хватит вам ворчать, — отмахнулся врач, видимо, привыкший к подобному поведению своего пациента. — Вы же прекрасно понимаете, что это полезно для здоровья.

— Мне вот-вот стукнет семьдесят девять, мальчик, — Старик перевел взгляд на Фернандо. — Как будто твои витаминки, таблетки от давления, и прочая фармацевтическая продукция сделает меня бессмертным.

После он вновь посмотрел на меня.

— Вы тот самый друг Итана?

— Все так, господин Вирт.

— Что ты о нем думаешь?

— Простите? — не понял я, вновь впадая в ступор.

— Вы пока не сделали мне ничего, за что слоило извиняться, Клим. Подобная реакция присуща патологической жертве, иначе бы вы сформулировали ответ как-то вроде: «О чем вы?». Что же насчет вопроса, мне казалось, что я задал его понятно, но если нужно конкретизировать…. какого вы мнения об Итане? Что можете о нем сказать?

Окончательно сконфузившись и не понимая смысла этих странных расспросов, мне все же не оставалось ничего другого кроме как отвечать.

— Ну… — пару секунд проведя в нерешительности, я принялся перечислять первое, что пришло в голову. — Мы долго дружим. Он хороший человек, отзывчивый, умный, образованный…

— Брехня, — отмахнулся Акель, перебив меня. Его золотой перстень блекло сверкнул в свете лампы. — Итан действительно хороший человек, веселый и забавный, приятный, но идиот. Не путайте, пожалуйста, ум с образованием. Это как сахар и соль, их тяжело различить внешне, но на вкус они совершенно разные. Десятки тысяч молодых людей во всем мире ежегодно оканчивают высшие учебные заведения, но при том лишь пять-десять процентов из них поистине умные, а среди этой малой группы лишь двадцать процентов становятся выдающимися. Остальные же превращаются в солдатиков, которыми играют бизнесмены и политики. Скажите, вы считаете себя умным, господин Добров?

— Чем дольше я живу, сэр, тем сильнее убеждаюсь в том, что наверняка знаю лишь то, что ничего не знаю.

На этот раз я ответил без неуверенности в голосе и продолжительных пауз, потому как это была чистая правда. И по выражению лица Старика понял, что ответ ему понравился.

— Это хорошо, но мне неизвестно, ваша ли это мысль, или бездумно произнесенная цитата. Но надежда все же есть. Задав этот вопрос вашему другу, мне сразу удалось понять, что он дурак. Знаете как? — это был риторический вопрос, поэтому ответа на него я даже не попробовал дать и дожидался продолжения. — Он со стопроцентной уверенностью заявил, что умен. Так делают лишь глупцы. Поверьте мне, я на своем опыте убедился, что еще ни один идиот не думал, и уж тем более не говорил, что он идиот. Им больше по-душе учить всех остальных тому, чего они сами не понимают. Поистине толковые люди в большинстве случаев проявляют свои способности в делах, а не в пустых словах, и лишь признавая свою глупость перед другими и, что самое главное, перед собой, они позволяют себе идти вперед и научиться чему-то новому. Остальные же в это время стоят на месте, боятся взглянуть правде в глаза и обманывают самих себя.

Закончив мысль, Акель еще несколько секунд посмотрел мне в глаза, словно проверял, дошел ли до меня смысл сказанного, или нет, а после обратился к Фернандо и Зое.

— Делайте уже свои дела, а после оставьте нас. Одного надсмотрщика я еще готов терпеть, но трое — это уже перебор.

Едва он замолчал, вновь послышалось жужжание, и кресло развернуло Старика обратно в сторону панорамного окна.

«Что это было?», — думал тогда я.

Вирт, тогда мне совсем незнакомый, был чудным, на первый взгляд даже немного сумасшедшим, но именно это дало мне понять, что он самый необычный из всех, с кем я когда-либо был знаком.

Обычные люди не бывают примечательными и интересными, с ними всегда скучно и «нормально».

Проводив меня на кухню к ящику с кучей препаратов, Фернандо помог мне разобраться со списком и объяснил, что и когда нужно давать Акелю. Это было не так уж и сложно. Одну таблетку, желтую, за час до ужина, зеленую таблетку сразу после ужина, и две бело-желтые капсулы перед сном.

Так как уже было семь вечера и до ужина как раз оставался час, Фернандо «оказал мне честь». Выломав из одной ячейки пластины желтую таблетку, я налил воды в прозрачный стакан, из каких принято пить виски в барах, и отнес все это в сопровождении доктора в спальню Старику.

— Выпейте.

— Надеюсь, она огненная?

— Вы же знаете, что вам нельзя пить алкоголь, — вмешался Фернандо, покачав головой.

— Не учи дедушку кашлять, мальчик. Дожился, молодняк указывает, что мне можно употреблять, а что нет!

Голос у Старика был возмущенным, но при этом не содержащим и намека на агрессию. Присутствовала лишь небольшая толика неприязни, потому как лицо врача сразу же символизировалось у Акеля с уколами, запретами, и прочими неприятными вещами. Такова горькая доля докторов.

— Вы же прекрасно знаете, что это врачебный совет.

Забрав у меня стакан и таблетку, он закинул ее в рот и запил глотком воды. Фернандо кивнул и, попрощавшись со мной и Стариком, направился к выходу.

— Ваша смена заканчивается в половину седьмого утра, — сказала Зоя. — К этому времени приходит Ульяна. Если я вам понадоблюсь, Клим, звоните, не стесняйтесь. Доброй ночи.

И она вслед за Фернандо вышла из комнаты.

— Видишь, как оно, Добров? — спросил Акель, постукивая указательным пальцем с надетым на него перстнем по подлокотнику инвалидной коляски. — Все моё окружение состоит из сиделок, врачей, и прислуги. Так сыновья обо мне заботятся. А сами заходят лишь раз в несколько месяцев, по очереди. Проверяют, наверно, как долго мне еще осталось.

— Сколько у вас детей?

Он открыл рот, словно хотел что-то сказать, тут же его закрыл, будто передумал, но потов вновь разомкнул губы.

— Четверо. Трое сыновей, Альберт, Золтан, Гастон, и дочь, Оливия. До ужина еще минут сорок, до этого времени ты мне не нужен. Иди, осваивайся, а как придет повар, позовешь.

— Хорошо.

Он допил воду и отдал стакан мне.

— Не забудь затворить дверь.

Вернувшись на кухню, я сполоснул стакан, убрал его на место, взял другой, и открыл холодильник. Он был забит фруктами, овощами, и соками со всевозможными вкусами.

Встряхнув несколько пачек и найдя одну, наполовину опустошенную, я скрутил крышку и налил себе полный стакан. Сделал небольшой глоток и почувствовал прохладный, мягкий и сладкий вкус ананаса. Подобного мне еще пить никогда не доводилось. Да и ананас я ел последний раз на свой тринадцатый день рождения.

Долив себе еще немного, поставил пачку обратно, захлопнул дверцу, проверил наличие рации, и решил пойти на застекленную веранду. По пути думал о словах Акеля и, только придя на место назначения, понял, что вообще ничего о нем не знал, после чего решил это исправить.

Поставив стакан на круглый столик рядом с шахматной доской, я быстро сбегал на второй этаж и взял ноутбук. Вернувшись обратно, уселся на диван и, поглядев несколько секунд на окна, поднял крышку компьютера.

Зайдя в интернет, ввел в поисковую строку имя и фамилию Старика, и, припомнив слова Зои (и Итана, который сказал об этом еще в ресторане быстрого питания), дополнил все словом «авария».

Нажал «Enter». Всего на миг появился кружок загрузки (интернет у них был быстрым, словно пуля), после чего на экране появилось множество названий сайтов, готовых перевести на статьи, которых, к слову, была просто куча. Разумеется, выбрав самый первый, я увидел фотографию газеты, на которой была изображена картинка со врезавшимися лоб в лоб легковушками. Под ней (так же как на фото газеты) значился заголовок, а ниже статья.

Лобовой удар на улице Сестер

Ужасная авария унесла жизни четырех человек

В ночь с 21-ого на 22-ое октября 1961-ого года лобовое столкновение двух автомобилей унесло жизни 4-ех человек. Трагедия пощадила лишь одного участника, пятнадцатилетнего Акеля Вирта, сына знаменитого психолога Лоренса Вирта и его жены Екатерины.

Причиной аварии стала потеря управления автомобилем Леонардом Дюбуа, находившимся за рулем, как выяснилось позже после экспертизы, в алкогольном и наркотическом опьянении.

По рассказам очевидцев происшествия выяснилось, что машина Леонардо вылетела на встречную полосу, после чего господин Вирт попытался избежать столкновения и повернул, но не ничего сделать уже не успел. Удар пришелся прямо по водительской стороне, после чего автомобиль занесло на мокром от дождя асфальте и отбросило к краю дороги, вдоль которой в тот момент шла молодая девушка, Шарлота Стоун, погибшая на месте, как и Леонард Дюбуа и Лоренс Вирт.

Прибывшие на место происшествия медики забрали Екатерину и Акеля Виртов в тяжелом состоянии, но выжить удалось лишь сыну. Женщина скончалась за несколько минут до приезда в больницу.

Врачи около недели боролись за жизнь мальчика, которую в конечном итоге сумели спасти, несмотря на обширные травмы головы, грудной клетки, и ног. За всё то время, что врачи боролись со смертью, тенью нависшей над мальчиком, Акель Вирт ни разу не пришел в сознание, и вскоре впал в состояние длительной комы, от которой очнулся только спустя пять лет.

Попутно с текстом авторы статьи показывали старые фотографии участников происшествия. В конце статьи присутствовала еще одна ссылка с подписью: «Пробуждение после пятилетней комы. Акель Вирт проснулся совершенно другим человеком». Я подвел на нее курсор и два раза кликнул указательным пальцем по сенсорной панели ноутбука. Открылась следующая статья.

Отвлекшись на мгновение для того, чтобы сделать несколько глотков ананасового сока, я вернулся к чтению.

Акель Вирт вышел из комы спустя пять лет поле аварии, его пробуждение стало полной неожиданностью для врачей. Все это время подросток не подавал никаких признаков жизни кроме функционирования организма, не реагировал ни на внешние шумы, ни на какие-либо другие раздражители, и в один момент вдруг открыл глаза.

После пробуждения обследованием молодого человека занялись врачи. Акель Вирт утверждал, что ничего не помнил с того момента, как его ослепил свет фар автомобиля Дюбуа, но потрясало то, что он вовсе не находился на уровне развития пятнадцатилетнего мальчика, каковым он был, когда произошла трагедия. По словам главврача больницы, доктора Хофера, Вирт говорил и рассуждал как зрелый мужчина, причем обладал знаниями, неприсущими подростку, и владел французским, хотя его школьный учитель иностранного языка утверждала, что на уроке мальчик не мог толком сказать на нем и пары связных слов…

Рассказ жизни Старика полностью меня поглотил. Пробегая глазами по строкам и попутно с этим бросая короткие взгляды на фотографии, до конца статьи я дошел за считанные минуты. Человеком Вирт был поистине выдающимся. Очнувшись в двадцать лет, до сорока он успел жениться, родить троих детей (дочь у него появилась, когда мужчине было сорок четыре года), и заработать целое состояние.

Так же, почитав о жизни Акеля, я узнал, что он отошел от дел своего бизнеса и передал бразды правления старшему сыну в шестьдесят восемь лет, когда коленные суставы его ног болели так, что Старику едва удавалось простоять полторы минуты без того, чтобы с шипением не упомнить в плохом свете чью-то мать.

Изучая сайт за сайтом, я потянулся за стоявшим на столике стаканом. Почувствовав гладкую поверхность на своей коже, поднес его к губам, но напитка в рот не залилось ни грамма. Отвлекшись, я понял, что все выпил.

Отложив ноутбук, вернулся на кухню. Хотел налить себе еще ананасового сока, но наглеть не стал (мало ли, все-таки первый рабочий вечер) и, вымыв его, убрал на место. Взглянув на настенные часы, увидел, как минутная стрелка приближается к отметке градуированного круга в тридцать пять минут. Времени еще было предостаточно, так что я решил вернуться на веранду.

Плюхнувшись в почти незаметную ямку на диване, оставшуюся после моего седалища, я закрыл все вкладки в компьютере и посмотрел на шахматную доску. Захотелось сыграть (для меня было бы грехом не воспользоваться такими шикарными фигурами и доской, стоившими, наверняка, больше, чем квартира господина Самерса, которую я тогда арендовал).

Решив, что было бы неплохо заполнить появившиеся за лета лакуны в моих знаниях игры, открыл в интернете видеоролик о варианте дракона, являющимся полуоткрытым началом в сицилианской защите, и с удовольствием принялся передвигать фигуры под женский голос автора.

VII

Услышав громкий звонок в дверь, я бросил недоигранную партию и побежал к входной двери. Отперев ее, увидел мужчину в белой одежде и фартуке, держащемся на подвязках, опутавших шею и поясницу незнакомца. Впереди себя он катил двухэтажную тележку, уставленную тарелками (одна из которых была накрыта стальной куполообразной крышкой) и блюдцами.

— Buona serata², — поздоровался мужчина. — Мое имя Антонио Росси.

— Клим Добров. Приятно познакомиться.

Он был в перчатках, потому руку я ему протягивать не стал.

— Вы позволите мне пройти? — повар говорил с сильным акцентом и растягивал слова, будто смаковал каждое из них.

Осознав, что стою в проходе, я кивнул и отошел в сторону. Закатив тележку внутрь дома, Антонио, не оборачиваясь и не дожидаясь меня, отправился прямиком на кухню. В походке мужчины читалась гордость, будто бы он был шеф-поваром, пребывавшим в прекрасных отношениях с богачом-хозяином дома, хотя я уже знал, что главного повара звали не Антонио, а Жерар.

«Ну и имена кругом, — направляясь следом за посыльным, думал я с ухмылкой на губах. — Фернандо, Антонио, Жерар. Что тут забыл обычный Клим?»

Приблизившись к столу, Антонио поставил тележку на тормоз, после чего принялся расставлять посуду с такой аккуратностью и щепетильностью, словно находился в процессе создания музейной экспозиции.

Вспомнив об Акеле, я направился к нему в комнату, оставив Росси заниматься своими делами. Отперев дверь, уже собирался позвать Старика к столу, но едва не столкнулся с ним. Господин Вирт уже подъехал на своей инвалидной коляске и стоял в шаге от дверного проема.

— Что так долго возитесь? — с недовольством в голосе спросил Старик, выезжая с характерным жужжанием электрического моторчика. — У меня желудок уже наизнанку выворачивается.

Взглянув на часы, я увидел, что стрелка подползла к отметке в четверть восьмого.

— Ci scusiamo per il ritardo, signore³, — ответил Антонио. — Ваш старший сын устроил небольшой прием. Кухня загружена.

— Прием? И что же они там празднуют?

— Не знаю, signore, — пожал плечами повар. — Но я готов предположить, что мероприятие имеет более… деловой характер. Лица у всех гостей холодные, а улыбки злые.

— Охотно верю, — фыркнул Старик, «припарковавшись» у стола. — Мне в подобных кругах приходилось вращаться на протяжении двадцати лет, чтобы не дать компании загнить и разориться. Клим, — вдруг позвал он, и я внутренне содрогнулся от неожиданности. — Может, поможешь мне пересесть на стул?

— Конечно, господин Вирт.

Оттолкнувшись жилистыми и крепкими руками от подлокотников инвалидного кресла, Акель поднялся с шипением, похожим на спускающуюся шину автомобиля. Его ноги сразу же затряслись, словно он стоял на работавшей вибрационной плите. Подхватив мужчину подмышками, я поддерживал его, пока он делал пару коротких шагов к стулу. Лицо Старика на протяжении этих секунд искажала гримаса боли.

Когда же он, наконец, уселся на стул, я его отпустил и прошел к другой части стола.

— Buon appetito, — пожелал нам Антонио, после чего поднял куполообразную крышку.

От приготовленной утки к потолку взвились клубы пара.

— Благодарю, — сказал Акель, беря в трясущиеся руки вилку и нож. — Можешь идти.

Кивнув, Антонио удалился, а мы со Стариком приступили к еде.

Первую половину ужина мы провели в молчании, тишину нарушал лишь звон столовых приборов и рокировки посудой, переставляемой с одного места на другое.

Кушанья были просто восхитительные, особенно для меня, сравнивавшего ее с лапшой быстрого приготовления. Свежеиспеченный хлеб, два вида салата, различные соусы к утке, и по бокалу красного вина (Фернандо разрешил), произведенного из зинфанделя. Наслаждаясь вкусностями, на протяжении «немой» части ужина я раз десять в мыслях поблагодарил Итана за такой дар. Жить в таких условиях и получать за это деньги… работа мечты. Тяжесть обязанностей в сравнении с такими привилегиями просто ничтожна.

— Расскажи мне о себе, Клим, — поинтересовался Старик, утолив голод и приступив к неторопливому пощипыванию оставшихся кушаний.

— Что вы хотите услышать, господин Вирт?

— Когда мы наедине, можешь звать меня Акель. — Поднеся бокал к губам, он сделал маленький глоток, после чего причмокнул губами. — Да уж, действительно ужорная выпивка.

После он перевел взгляд на меня, сбитого с толку его странным поведением, и молчал, ожидая ответа.

— Хорошо, госп… Акель, — мне пришлось помолчать, чтобы собраться с мыслями. На протяжении этого времени Старик ждал. — Мне тридцать четыре года. Работаю в престижной компании…

— Там познакомился с Итаном?

— Да, — на моем лице заиграла улыбка, какой обычно улыбаются люди, когда вспоминают что-то приятное. — Когда я после университета устроился на работу, Итан был членом рабочего коллектива уже семь лет. Он помогал мне и после первого же рабочего дня пригласил меня на ужин к себе домой. Жена у него готовит прекрасно.

— А ты женат?

— Был, — отпив вина, кивнул я. Раньше при упоминании о разводе у меня наверняка что-нибудь, да ёкнуло бы внутри, но на тот момент ничего не было. — Мы развелись два года назад.

— Она тебя бросила?

— С чего вы взяли?

— Люди в теме разрыва отношений горделивы, в особенности мужчины. Если бы ты ушел от нее, то обязательно бы это упомянул, прямо, или хотя бы косвенно. Обоюдное согласие — бред. Всегда есть инициатор, а бросаемый, даже если ему впоследствии и будет легче, все равно чувствует уязвление собственной гордости. А по какой причине она тебя бросила?

Акель сделал упор на «бросила», и уже тогда меня это все-таки укололо.

— Не хватало денег. Променяла меня на другого.

— Все они женщины такие, да?

— И не говорите, Акель. Меркантильные, без…

Тут я замолк, заметив, каким взглядом смотрел на меня Старик.

— Вы что, смеетесь надо мной?

— Еще как, Клим, — кивнул мужчина.

— Почему?

— Потому что слышал подобные истории сотни раз. Потому что вижу перед собой еще одного законченного неудачника. Я сразу это понял, как только ты вошел в мою комнату, — Старик с ухмылкой пригубил вино. Его мое изумленное выражение лица развеселило еще сильнее.

— Простите?

— Я назвал тебя законченным неудачником, а ты просишь у меня прощения. Опять. Не говоришь: «Ты что, страха лишился, старый козел?!», или хотя бы: «Да что вы себе позволяете?!». Нет, ты говоришь: «Извините?». Рассказываешь мне, что тебя бросила жена, и жалуешься на то, что все женщины «меркантильные», как настоящий, полноценный, нелюбящий себя и свою жизнь, закомплексованный нытик и неудачник.

Тут я вспылил и подскочил на месте.

— Что вы такое говорите?!

— Что ты инфантильный неудачник, брошенный женой закомплексованный слюнтяй. Мне казалось, я понятно изъясняюсь.

— А ты старый и дряхлый инвалид, брошенный семьей и не способный самостоятельно даже сходить в туалет!

Да уж, провоцировать Вирт умел. Так быстро вывести меня из себя, заставить разозлиться и наговорить такого… у него определенно дар.

Сказав это, я еще несколько секунд ощущал, как у меня в груди пылает огонь, но потом его потушил холодный ветер ужаса.

«Что я ему наговорил?!»

В те несколько секунд я слышал, как земля падает на крышку моего гроба.

— И как тебе удалось меня раскусить?

Что меня изумило еще сильнее, так это то, что Акель ничуть не обиделся. Он продолжал ухмыляться и смотреть на меня изучающим взглядом. Осознав это, я окончательно перестал понимать, что к чему.

— Все, что ты только что перечислил — правда, — не дождавшись ответа, сказал Вирт. — Да, я стар, да, я инвалид, да, моим сыновьям на меня плевать, и жене тоже, когда она еще была жива. Госпожа Соднер любила лишь купюры, которые я зарабатывал. И меня это устраивало, Клим, потому я это и допустил, по собственной воле. Мы не способны контролировать все в своей жизни, как, например, я не мог контролировать то, что мы с родителями попали в аварию. Не знаю, как так получилось, быть может, Господь махнул своей светлой рукой, или папаша не смотрел на дорогу, когда этот торчок Дюбуа потерял управление над своей машиной, но так получилось. Другие же аспекты своей жизни каждый человек волен создавать и контролировать, и ты свою никчемность, Клим, создал сам, а все остальные твои проблемы, такие как уход жены, подавленность, и подобное, попросту вытекающие последствия. Все это — целиком твоя вина, поэтому не нужно все валить на других. Спроси себя, какая уважающая себя женщина захочет жить с патологически инфантильным неудачником, извиняющимся даже тогда, когда обижают его? Одно дело, если бы ты стремился и работал, тогда бы она оставалась и поддерживала тебя, но если мужчина уныло плывет по течению, никакая любовь этого не вынесет. А если бы ты вовсю пытался улучшить свою жизнь, но она все равно ушла к другому, то тогда никакой любви нет, и не было.

После того, как Старик завершил свой монолог и прекратил тыкать меня в миску с унижениями, мы некоторое время молчали, но потом я, проглотив комок в горле, спросил:

— И зачем вы мне все это говорите? Мы с вами едва знакомы…

— Это ты должен спросить у себя, Клим. Почему я говорю это именно тебе, почему именно так, и почему именно сейчас?

— Не знаю.

— Я тоже, — ответил Акель, но я не знал, можно ли было этому верить, или нет. — Все мы рождаемся никчемными. Глупыми, слабыми, маленькими. Мы не умеем ходить, да что уж там, человек на первых неделях даже голову самостоятельно держать не способен. Мы ничего не знаем, ничего не умеем. Мы как несобранный конструктор, лишь множество деталей, сваленных в одну кучу. Большое значение играет воспитание, как родительское, так и школьное, но все же самую большую роль играет то, как себя строим мы сами. И пока человек, неважно, каким или в какой среде обитания он родился, в богатой семье или бедной, благополучной или нет, инвалидом или полноценным, не осознает и не примет свою никчемность, он не начнет расти. Наш мир — большой единый механизм, и каждый человек в нем — деталь. Если он выполняет свое предназначение, он работает и процветает, но если нет… в механизме неработающие детали не нужны, Клим. Их просто выбрасывают на свалку, а на освободившееся место ставят новые.

Закончив свою мысль колоритной фразой, он допил остатки вина в своем бокале, вытер рот лежавшей рядом салфеткой, и положил ладони на стол.

— Пожалуй, на сегодня еды хватит. Хочу прилечь, но сначала в туалет.

Шмыгнув носом, я тоже вытер губы, после чего поднялся и пересадил Акеля в коляску.

— За мной, — скомандовал Старик, после чего развернулся и покатил в сторону своей спальни.

Попав в его комнату и приблизившись к двери, которая вела в уборную, я открыл ее и помог своему подопечному подняться. Обвив мне шею правой рукой, словно раненный солдат, и перенеся почти весь свой вес на меня, господин Вирт потихоньку зашагал вперед. После он оперся об унитаз, отделанный в стиле модерн, и взглянул на меня сквозь легкий прищур.

— Подожди меня снаружи. Убери коляску в угол комнаты, уж как-нибудь до постели дойду.

Кивнув, я вышел, закрыл дверь, и направился на кухню за положенной после ужина таблеткой.

Отворив дверцу, осмотрел целую армию лекарств. В авангарде находились пачки с таблетками и пузырьки, которые имели меньшую важность: витамины, успокоительное, и тому подобное, а в арьергарде этого фармацевтического войска располагались более серьезные препараты, снижающие или повышающие давление, и другие, назначение которых я не знал (и, судя по тому, что Фернандо меня не просветил, знать не должен).

Достав одну зеленую таблетку из банки, я вернулся в спальню и успел только две минуты простоять у панорамного окна, как вдруг из туалета послышался зов Акеля.

Отперев дверь, я увидел мужчину. Он стоял в дух шагах от проема, опирался на стену, а ноги его тряслись так, что он едва умудрялся оставаться в вертикальном положении. Поспешив ему на помощь, я вновь опер Старика о себя и помог добраться до кровати, практически неся его на себе.

— Мой комплект одежды для сна лежит в том шкафу, — он указал пальцем в нужную сторону. — На третьей полке снизу.

Вытащив сложенные в квадратики ночную рубашку и штаны, я помог Старику переодеться. Из-за полумрака его тело было видно плохо, но вот состояние ног меня просто ужаснуло. Даже в полутьме было видно, как покраснели и опухли его колени.

— Дать вам обезболивающее?

— Нет нужды, — отмахнулся Старик, морщась при этом. Из уголка правого глаза у Акеля вытекла слезинка.

— Почему вы терпите? — недоумевал я. — Вы же могли позвать меня, и я бы сразу вам помог. Зачем встали и подошли к двери? Почему не пьете обезболивающее?

— Часто боль — это хорошо. Мне она напоминает о том, кто я есть. И я хочу остаться мужчиной и терпеть ее, а не глотать таблетки горстями. Она давно хочет сломить меня, но пошла она к черту. То единственное, что сломило меня, произошло давно, и по сравнению с этим ноющие суставы и комка грязи не стоят.

Мне было интересно, о чем же таком он говорит, но для вопросов был и момент не подходящий, и состояние у меня было паршивое.

Накрывшись пышным одеялом, Старик положил руки поверх него, а после попросил включить светильник и взял с прикроватной тумбы увесистую «Американскую трагедию», прочитанную на четверть (судя по местоположению ляссе).

— Как соберусь спать, позову тебя через рацию, — сказал Акель. — Нельзя забывать о пилюлях. А пока убери всю посуду обратно на поднос и оставь его рядом с входной дверью снаружи дома. Прислуга заберет.

— Хорошо, Акель.

Когда я шел прочь из спальни, то чувствовал взгляд Старика, упершийся мне в спину.

Прикрыв за собой дверь, мне пришлось выполнять поручение. Не торопясь, я собрал весь оставшийся мусор и, сложив посуду, вытер тряпкой поверхность стола. Все это время попивал остатки вина. Заметив, что оно почти кончилось, позволил себе долить еще немного, после чего унес опустошенную наполовину бутылку на место, и выкатил тележку.

Открыв дверь и выйдя наружу, я услышал биение капель дождя о крышу и землю. Влажный воздух приятно ласкал ноздри и освежал голову.

— Клим! — вдруг послышался зов, раздавшийся из динамиков рации, заставивший меня прекратить довольствоваться погодой. — Иди сюда.

Вернувшись в спальню Старика, я заглянул внутрь.

— Включи телевизор, — увидев мое лицо, попросил Акель. — На флешке в одном из файлов есть подборка классической музыки. Включи ее, — я начал выполнять просьбу и услышал тихое шипение позади. — Чертов дождь.

Запустив первую композицию из перечня, «Лунный свет» Дебюсси, я так же по настоянию Старика опустил защитные ставни на панорамные окна, и только после этого он вновь меня отпустил.

Сходив на веранду за ноутбуком, я расставил брошенные шахматные фигуры по местам, после чего вернулся на кухню, прихватил бокал вина, и направился на второй этаж в выделенную для моего распоряжения комнату.

В мыслях на протяжении всего этого времени у меня крутились слова господина Вирта. Тогда я злился на него, и лишь спустя время осознал, насколько он был тогда прав и какой важный совет я получил в тот вечер. Тогда мне пришлось отхватить еще одну Божью пощечину, посланную через Старика.

VIII

Усевшись за письменный стол и не зная, чем себя занять, я буравил взглядом стену и размышлял, прокручивая слова Акеля в своей голове. Во мне боролись две личности, та, что была согласна с Виртом, и та, что считала его маразматиком и пустословом.

Прервал их дискуссию телефонный звонок. Лежавший на столе телефон завибрировал, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Взяв его, я посмотрел на дисплей и прочитал имя звонившего, после чего принял вызов и приложил смартфон динамиком к уху.

— Привет.

— Здравствуй, — раздался голос Итана. — Решил узнать, как у тебя дела.

— У меня все отлично. Сижу в комнате на втором этаже. Акель у себя, читает.

— Душенька, согласись? — послышался смешок.

— Ага, не то слово.

— Он чудной, первое время тебе будет непросто найти с ним общий язык, но потом все наладится.

— Не знаю, странно как-то заводить новое знакомство с оскорблений.

— Что? — в голосе друга я услышал искреннее удивление. — Какие оскорбления?

Я на несколько секунд призадумался. Раз Итан сразу не понял, о чем идет речь, значит Старик не заводил с ним такого разговора, как со мной. А пересказывать (жаловаться) не было желания.

— Да так, — попытался я закончить эту тему. — Считает себя самым умным, делает вид, что видит меня насквозь.

— Ах, ну, в это охотно верю, — засмеялся Итан, но смех у него был какой-то утомленный, словно у грузчика, пришедшего домой после тяжелой смены. — Господин Вирт действительно умный, но не настолько, как ему кажется. Он всегда говорит и смотрит так, будто знает какую-то тайну, раскрытую только для него одного. Иногда это раздражает, но неслишком часто, особенно когда начинаешь привыкать.

— С тобой все хорошо?

— Что ты имеешь в виду?

— У тебя какой-то странный голос.

— Уставший? — предположил Итан.

— Не знаю. Может.

— Утомляемость, друг мой, — собеседник хмыкнул, но как-то без веселья. — Мне уже за сорок лет, а это тебе не двадцать. Резервуары с энергией со временем истощаются, и с этим ничего не поделаешь.

— Может, спортом заняться? Я где-то слышал, что бодрость появляется, когда начинаешь вести активный образ жизни. Мол, так тело приспосабливается к постоянному движению. Мало двигаешься, мало энергии, чтобы не ерзать на стуле от изнеможения, много двигаешься, много энергии, чтобы хватало весь день находиться в тонусе.

Не задумываясь о том, что в комнате в целях безопасности могут быть размещены камеры, я вел себя, как дома. Выправил рубашку, расстегнул три верхние пуговицы, расслабил ремень, чтобы тот не впивался в живот, и закинул ноги на стол.

— Да ну, что за бред, — ответил Итан. — Выдумки. Мне никакой спорт не поможет, с возрастом бороться бесполезно, поверь мне.

«По-моему, кому-то попросту лень», — подумал я, но тут же себя оборвал.

Разве можно так думать о друге? К тому же, я действительно не знал, о чем говорю, ведь Итан был старше почти на десять лет.

— Что делаешь? Не найти в таких хоромах занятие — преступление. Знаешь, мне сейчас даже немного завидно. Я там просто ночую, а ты будешь проводить целые выходные.

— Сейчас пока ничем. До ужина сидел на веранде, играл в шахматы.

— С Акелем? Он одолел тебя?

— Нет, с ним пока не играл. Просматривал знаменитые партии гроссмейстеров, вспоминал дебюты, решил пару задачек в миттельшпиле.

— О, гляжу, из тебя выйдет лучший соперник, чем из меня, — готов поспорить на ползарплаты, что в тот момент Итан поднял руки, вроде бы сдаваясь. Он любил жестикуляцию при общении. — Но знаешь, что тебе скажу. Первое время лучше не наглеть. Будь скромнее… ты чего?

Я смеялся, потому как вспомнил свое гневное высказывание.

Тогда, за столом, это прозвучало уместно, выпад в ответ на выпад, но в тот момент я смутился. Мне даже показалось, что у меня покраснели уши, но заметить этого никто не мог, а проверять я не стал.

— Ничего особенного, — ответил я, справившись с приступом смешков. — Продолжай.

— Да вроде как это все, — сказал Итан. — Веди себя скромнее, и со временем освоишься. Что же, ладно, мне нужно идти. Женушка попросила наколоть орехов для пирога. Завтра к нам приезжают ее родители из Копенгагена, так что выходные мне предстоят великолепные. Слушай, — это прозвучало так, словно друга вдруг озарила гениальная идея, — может, ты захочешь поменяться местами на эти два дня? Я заплачу, честное слово.

— До скорого, Итан, — улыбнулся я и оборвал линию, услышав его усталое хихиканье.

Едва положив телефон на стол, он вновь затрезвонил. Решив, что друг забыл что-то сказать, я вновь взял вещь, но на этот раз высветилось другое имя. «Д.С.».

— Зараза, — вырвалось у меня вместе с выдохом.

Когда звонил Диего, ничего хорошего это не сулило.

— Алло.

— Ты где, Клим?

Ни здравствуй, ни как дела, типичный коллектор. Я не знал, как относиться к Диего. С одной стороны, он меня раздражал, вечно бегал по пятам с глазами, в которых был нарисован знак денежной валюты, словно у Скруджа Макдака, но с другой, мне была понятна его позиция. Если бы в моей квартире поселился такой же, как я, мне бы пришлось вести себя аналогичным образом.

— На работе. Говорил же, что нашел дополнительный заработок.

В динамике некоторое время висело молчание.

— Врешь?

— Нет.

Он тяжело вздохнул.

— Спокойной ночи, Клим.

Не дождавшись ответа, Диего скинул звонок, оставив меня гадать, что бы это могло означать.

Послонявшись еще какое-то время по второму этажу без дела, я решил скоротать оставшиеся до сна часы за своим недавно обретенным хобби. Вытащив «Обломова», я улегся на кровать и принялся читать.

Несмотря на интерес и чувства, что вызывала у меня история, рассказанная Гончаровым (по большей части из-за того, что я продолжал узнавать себя в главном герое, и мне становилось от этого страшно; я словно взглянул на себя со стороны), читать мне было тяжело. Каждое слово было будто маленький человечек, а мой мозг бутылкой, в которую я их хотел впихнуть через узкое горлышко усваивания информации. Они сопротивлялись, упирались своими маленькими ножками в ее грани, и чтобы запихнуть каждого из них внутрь, приходилось применять силу.

В детстве родители мне говорили, что мозг ребенка похож на сухую губку, впитывающую в себя воду (знания). И теперь я понял, что звук — очень медленная штука. То, что говорила мать в детстве, доходит до тебя лишь спустя десятилетия, если вообще доходит. Причем это относится к тому, что действительно полезно. Вредное же прилипает моментально.

Когда мне говорили учиться, я учился, но не так, как нужно. Я учился в университете, причем хорошо учился, но одновременно с этим оставался на прежнем уровне. Не читал книг, не учил языки, не искал то, что нравится, а просто шел. Искал, как мне советовали, «устойчивости», создавал себе твердую почву под ногами, но что произошло со мной в конечном итоге? Я ползал по этой почве и глотал пыль из-под ног людей, которые, отважившись и подготовившись, брали разбег и взлетали в небо на отращенных в молодости крыльях «мечты» и «неуклончивой уверенности в своем высшем предназначении». У них не было твердой почвы под ногами, и только поэтому они летали у облаков, и днем грелись под солнцем, а ночью любовались звездами.

«…Должен признать свою ничтожность, и тогда ты по-настоящему начнешь расти». Это высказывание Акеля словно брало меня за грудки и встряхивало. На голову свалилось так много, что я просто не мог все обработать и осознать. Мне нужно было время, и мне дали его, продолжая пинать по ребрам и глубже втаптывать в пыль… но об этом чуть позже.

Читать в тот вечер было вдвойне тяжело, потому как текст, который я озвучивал в своей голове, путался там с размышлениями. Я не мог сосредоточиться на чем-то одном.

Отвлек меня громкий звук. Он не был резким, как хлопок по столу ладонью, но при этом все равно меня испугал. Не понимая первые секунды, что это было, я огляделся по сторонам, одновременно чувствуя, как сердце ускорило свое биение.

— Спустись вниз, Клим, — спустя несколько секунд раздался голос Акеля из рации, лежавшей на прикроватной тумбе.

— Иду, — ответил я, откладывая «Обломова» в сторону в раскрытом виде.

— Если ты мне отвечаешь, — продолжил голос из динамика, — спешу уведомить, что эта связь односторонняя, и я тебя не слышу. Если хочешь подать мне знак, что услышал, ткни на кнопку. У меня мигнет лампочка.

Взяв устройство, я нажал на одну единственную кнопку.

— Отлично, — сказал Старик. — Значит, для этого тебе мозгов хватает. Уже хорошо. Иди сюда, homo habilis.

Я вздохнул, сжимая и разжимая кулак. Старик продолжал меня бесить, и при этом явно намеренно.

Спускаясь вниз, на этот раз я хотел оставаться холодным и не поддаваться на его провокации, неизвестно для чего предназначенные.

Не забыв о двух бело-желтых капсулах и стакане воды, я вошел к нему в комнату и застал Акеля в том же положении, в котором он и остался. В телевизоре играла симфония №6 Моцарта. Отложив книгу на колени, Старик слушал.

Заметив меня периферическим зрением, он не стал говорить и движением пальца велел подойти. Я так и сделал.

— Спасибо, — взяв у меня стакан и капсулы, он закинул их в рот и запил. — Тебе нравится?

Мужчина кивнул в сторону телевизора. Послушав несколько секунд, я кивнул.

— Моцарт написал ее, когда ему было всего одиннадцать лет, представляешь? Мальчик начал сочинять симфонию в Вене, но из-за эпидемии оспы его семья переехала в Оломоуц, где он ее и закончил. Это лишь доказывает мою теорию.

— Какую?

— Теорию, что у нас есть душа, а у нее есть свой язык. Язык музыки, танца, живописи, красоты природы, любви, всего того, что заставляет что-то трепетать внутри нас. Язык, не требующий слов. Но сейчас он почти вымер. Когда телефоны перестали быть привязаны к одному месту, люди потеряли свободу. Хотелось бы мне увидеть хотя бы одного человека, который может получать удовольствие, просто сидя на траве и смотря на цветы и деревья. Лишь перед смертью люди понимают тленность своих бывших забав и жалеют, что тратили тысячи бесценных часов своей жизни, уткнувшись в экраны и смотря бесполезную ерунду, а не любовались закатами и слушали пение птиц или биение волн о берег. Что вместо того, чтобы любить и целовать, смотрели на любовь лишь в сериалах и фильмах. Вместо того, чтобы учиться и путешествовать, смотрели телепередачи о путешествиях других людей. Сгорали на скучной нелюбимой работе вместо того чтобы сходить в зоопарк со своими детьми и слушать их счастливый смех и смотреть в их искрящиеся радостью глаза. В браке мечтали о других женщинах и мужчинах вместо того, чтобы ценить и любить своих жен и мужей, жить настоящим, а не выдуманной идеальной жизнью лишь в своих головах. «Не представляю, что бы со мной было, если бы удалилась моя страничка в соцсети. Что бы я делала, там ведь вся моя жизнь!». Это я как-то раз услышал от одной молодой девочки. Черт возьми, это одно из самых страшных высказываний, что мне когда-либо доводилось слышать за всю свою жизнь. Мир никогда не был идеальным, в каждом поколении существовали какие-то недостатки, даже очень большие, но раньше люди хотя бы жили в настоящем, а не виртуальной реальности, как сейчас. Любили настоящих людей, а не компьютерных персонажей, и если и воевали, то материальными мечами и копьями, а не виртуальными, сидя при этом у себя в комнате и воняя, как протухшая под солнцем селедка. Жалуясь, какая плохая жизнь в реальном мире, но не предпринимая никаких действий, чтобы это хоть чуточку изменить в лучшую сторону. Кругом лишь критики, миллионы критиков на одного деятеля. Возможно, будет намного лучше, если весь прогресс в одно мгновение исчезнет и люди окажутся наедине с природой. Природа — это лоно человечества, и эта связь неимоверно важна, но многие об этом попросту забыли.

Выслушав Вирта, я не знал, что сказать. Да и не нужно ничего было говорить. Я слушал, а Старик высказывал то, что нужно было передать старшему поколению младшему.

— Ладно уж, homo habilis, иди. Завтрак приносят в половине восьмого утра, так что если не проснешься до этого времени сам, придется будить тебя этим.

Он кивком головы указал на пульт, лежавший на прикроватной тумбочке.

— Выключи телевизор.

— Хорошо, — кивнул я и выполнил просьбу, а после, будучи у выхода, бросил через плечо. — Спокойной ночи.

После вышел и закрыл дверь.

Так прошел мой первый вечер в доме Акеля Вирта.

IX

Помня о словах Старика, я решил перестраховаться и завел будильник на семь часов.

Проснувшись от его звона утром свежим и отдохнувшим, первым делом проверил телефон. Ни пропущенных звонков, ни непрочитанных сообщений. Той ночью моя персона больше никому не понадобилась.

Надев висевшую на спинке стула рубашку, застегнув пуговицы и заправив ее в брюки, я спустился на первый этаж. Решив почистить зубы, склонился над раковиной и принялся тереть их подушечкой указательного пальца, думая при этом, что в следующий раз было бы неплохо прихватить с собой зубную щетку.

Прополоскав рот, я налил себе полный стакан питьевой воды и залпом выпил все содержимое, после чего поставил чайник и плюхнулся на стул, на котором сидел за вчерашним ужином. Пока вода закипала, просматривал соцсети, разглядывал фотографии некоторых своих знакомых и знаменитостей, за чьими жизнями иногда наблюдал. У тех, как и всегда, все было хорошо. Лучезарные улыбки, смех, забавные моменты из жизни, фотосессии, машины, просторные квартиры и дорогие украшения, якобы случайно попавшие в объектив камеры телефона. Это одновременно и смешило и раздражало.

Листал ленту вниз. Листал и листал, и мне казалось, словно я держал маленькую книжечку и пролистывал десятки чужих жизней. Как уже было сказано, популярные личности выставляли себя самыми счастливыми людьми на планете Земля, и мои знакомые, обычные люди, тоже старались от них не отставать. Одни демонстрировали процессы переезда в новое жилье, другие хвастались тем, что улетели отдыхать заграницу (пусть и в кредит, но все-таки тоже радость), третьи приобретали новомодные побрякушки или уезжали загород со вторыми половинками праздновать годовщины первого поцелуя, танца, совместного спотыкания о кочку на дороге (и какие там еще есть праздники у молодых парочек). От просмотра всего этого у меня создавалось впечатление, что только у одного меня одного все плохо. Все наслаждаются прелестями жизни, а я сижу где-то на обочине и прошу у собственной судьбы милостыню и наблюдаю, как мимо меня проносятся автомобили, за рулем которых сидят люди с довольными лицами.

Услышав поданный чайником сигнал, я отложил смартфон, поднялся, и заварил листовой чай, который нашел в одном из шкафчиков буфета. Подождав пару минут, чтобы он успел настояться, я налил немного крепкой заварки в кружку, а остальную свободную часть заполнил кипяченой водой.

Дверной звонок запел соловьем, когда я успел осушить только половину.

Отперев дверь, на пороге увидел Антонио.

Тот стоял в той же одежде, что и вчера, и с той же тележкой.

— Доброе утро, — поздоровался я и отошел в сторону, пропуская повара-посыльного внутрь.

Тот ответил мне тем же по-итальянски и закатил свою тележку в дом. При этом я испытывал легкое дежа-вю, все было точно таким же, как вчера, лишь дневной свет указывал на то, что настало утро.

Зайдя в спальню Акеля, я застал Старика уже пробудившимся. Поза у него была такая же, как когда я покинул его покои, но смятая постель указывала на то, что он все же был человеком и ворочался во сне, а не лежал неподвижно, будто уложенная в кровать статуя.

— Не прошло и полгода, — сказал мужчина вместо приветствия, увидев меня в дверях.

Взгляд его не был таким, какой присущ только проснувшемуся человеку, и тогда я обратил внимание на его руки, а точнее ладони, накрывавшие собой лежавшую на ногах вниз страницами «Американскую трагедию». Кольцо все так же было на его пальце, судя по всему, он его никогда не снимал.

— Вам не спалось? — поинтересовался я, проходя вглубь комнаты.

— Уже и не помню, когда просыпался позже шести утра, — Акель пожал тонкими, словно сухие ветки, плечами. — Старость странная штука, Клим, с каждым избирательна. Кто-то начинает страдать нарколепсией, а другой, наоборот, не может смежить глаза дольше, чем на пять часов. Мой предел — шесть.

— Почему меня не разбудили?

— А какой смысл? Чтобы потом полдня смотреть на твою заспанную физиономию? К тому же, ты мне был не нужен. Открой ставни.

— Вы много читаете, Акель? — спросил я, подойдя к стене и нажав на панели на кнопку с нарисованной на ней стрелкой, указывающей в потолок. Ставни начали подниматься, и постепенно комнату залил утренний свет.

— Смотря с кем сравнивать, — ответил Старик, закрывая свою книгу и откладывая ее в сторону. — В детстве читал очень много, сначала потому, что отец заставлял. Он считал, что, в первую очередь, книга — лучший учитель для человека, ибо они — голоса великих людей всех времен, застывших на бумаге и не исчезнувших на протяжении десятилетий. Потом я читал сам. Когда начал работать, пришлось сократить часы на чтение, но в старости… они вновь стали моими верными друзьями.

— Какая ваша любимая книга?

— У меня их много. Как и авторов. Но из современных, наверное, лучшим я считаю Пауло Коэльо. Гениальный человек, он видит этот мир совсем по-другому, нежели остальные. Его «Алхимик» — это книга, которую стоит прочесть хотя бы один раз всем, и подросткам, и взрослым людям, и старикам. Ты ее читал?

— Нет.

— Обязательно прочти. Она изменит твое понимание мира, но только если вдумаешься, а не просто пробежишься глазами по словам. Странная это штука. Мир один, но каждый смотрит на него через свою личную призму, и видит совершенно другое, и считает себя при этом правым.

Достав из шкафа одежду, я помог Старику переодеться, а после пересадил его на инвалидное кресло. Акель проехал в туалет и почистил зубы, после чего (под моим неустанным присмотром) направил свою одноместную карету к выходу из комнаты.

Завтракали мы медленно и молча. Из еды нам подали яичницу с беконом, гренки, свежие ягоды в миске, полдюжины небольших свежеиспеченных круассанов с начинкой из белого шоколада, и два заварных чайника, один из которых был наполнен кофе, а другой какао.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Великолепно (франц.)

2

Добрый вечер (итал.)

3

Извините за задержку, сэр (итал.)