S-T-I-K-S. Всех кого ты возьмёшь в плен

Герман Горшенев, 2022

Стикс вечен, бесконечен, но не каждому выпадает счастье увидеть этот прекрасный мир из глубин космоса. Команде разбитого линкора-призрака придётся всё понять самой, но бойцов Нового человечества подобные мелочи никогда не останавливали. Пока на борту жив хотя-бы один член экипажа, корабль в строю и продолжает убивать врагов. Это взгляд с борта потрёпанного межзвёздного линкора, зависшего на кладбище кораблей над миром, который через несколько тысячелетий назовут Стикс. Новый человек, помни! Всех, кого ты возьмёшь в плен, придётся кормить твоей семье, которая трудится в тылу!

Глава 4

Первый поощрительный приз за догадливость

Спали всего несколько часов. Всем необходимым был отдых. Всех мучили вопросы — что происходит, где мы и как отсюда выбираться? Возможно, линкор сейчас падает в пекло звезды и нам нужно срочно включать двигатели, а может, завис где-нибудь в необитаемой части космоса, или мы все умерли и попали в рай для Новых людей, где полно боеприпасов и нелюди не заканчиваются. В общем, никто ничего не знал, поэтому отпускать ситуацию не хотели и взяли от отдыха ровно столько, сколько требовалось для восстановления организма. После сна я изучил ответы на часть моих запросов искину. Именно так. На большую часть моих запросов мозг корабля ответил либо «Нет данных», либо что-то несуразное, не укладывающееся ни в какую логику.

На технические вопросы я получил тот же ответ, что и раньше: линкор представлял собой груду железа, зависшего в космосе, а вот то, что мы находились посреди кладбища кораблей, заинтересовало.

Всё, что я увидел, было престранно. Я думаю, что мы сейчас находимся в каком-нибудь эксперименте создателей вселенных — возможно, курсовая работа по мирозданию. Я даже задание предполагаю — объединить бесконечные жизненные пространства в замкнутом объёме или что-то вроде того. Так и есть. Вывернутая и размазанная по горизонту событий бесконечная плоскость, находящаяся в абсолютной стабильности. Некая гравитационно-пространственная и временная аномалия, собранная в одну кучу бешено вращающимися вокруг друг друга сверхгигантскими парными чёрными дырами, могла удерживать этот хрупкий мир — планеты, астероидные поля, наше кладбище кораблей и бесконечные живые пространства, чередуемые между собой от ледяных метановых пустынь с гигантскими тварями до вполне обитаемых и заселённых разумными миров с милыми домиками и цветочками на клумбах. За кладбищем кораблей в рядок висели и вращались шесть обитаемых планет.

Форм жизни было очень много. Даже с нашей станции слежения, которая могла охватить лишь крупицу этого замысла, мы видели и гигантских чудовищ, поднимающихся с бездонной глубины и взламывающих своими тушами льды метановых океанов; куски огромных территорий, населённые людьми, со знакомыми животными и растениями. Встречались уходящие в небеса и истекающие магмой горы, леса из синих деревьев, высотой во много километров; присутствовали выжженные пустыни, кислотные миры, раскалённые до сотен градусов. Чего только не было. Зачем нужны шесть обитаемых планет при бесконечных триллионах квадратных километров живой плоскости, непонятно. Наверное, в задании, которое давали богу-создателю, так и было записано: «И не менее шести обитаемых планет». Расположение их рядком, скорее всего, этим и объясняется. Бог-создатель просто сунул их в центр в нужном количестве и немного крутанул вокруг оси. Возможно, чтобы не заморачиваться. А затем запустил миллиард-другой звёзд, которые двигались по только им понятным траекториям, пролетая над бесконечной плоскостью горизонта событий.

«Топор палача» висел посреди гигантского кладбища кораблей, и с нашего места прекрасно просматривалось общее устройство мира. Возможно, такие связки планет есть и дальше, но выведенный искином корабль дальней разведки ничего в своём радиусе действия не обнаружил, зато передал кучу информации об обитаемых зонах миров, даже нашёл больше десятка с людьми, но, как и положено, на этом хорошее закончилось.

Из уцелевшего во время боя сохранились только две системы — основные реакторы и прыжковые двигатели. Если с реакторами было всё в порядке и мощности имелось столько, что искин уже заполнил все оставшиеся целыми накопители и включал всё оборудование, которое не разрушилось, чтобы энергия зря не пропадала, то с прыжковым двигателем всё оказалось неоднозначно. Устройство было заряжено, работоспособно, но уверено в том, что корабль находится в твёрдом теле и прыжок невозможен.

Чего я так зацепился за межпространственные двигатели? А потому, что наше кладбище было окружено непонятной областью, в которой уничтожалось всё. На линкоре, кстати, такие места тоже появились, только тут они занимали по несколько отсеков или оказались полосками в несколько метров толщиной, а в космосе всё кладбище кораблей было окружено этой гадостью. До ближайшего обитаемого мира с людьми можно и без прыжка долететь за несколько месяцев, но, наверное, хозяева этого места отпускать нас отсюда не собирались.

Почему я так решил? На определённом расстоянии от основной массы зависших кораблей искин начал терять разведчиков. Тогда умная машина вывела из ангара автоматический артиллерийский монитор и дала несколько залпов всеми средствами во все стороны. Абсолютно всё, от крошечных шариков из роторных орудий до торпед, укрытых силовыми щитами и способными пробить защиту корабля тяжёлого класса, уничтожалось мгновенно. Всё это ещё надо проверить, но, похоже, на дурочку пролететь не удастся.

А ещё появилось странное ощущение мирной жизни. Всё время, пока не спали, мы восстанавливали что могли. На «Топоре палача» функционировало от силы процента три модулей, всё остальное — мёртвое железо. Пожалуй, самым главным достоянием, которое осталась нам от могучего линкора, были реакторы. В энергии мы не нуждались. Созданные, чтобы давать гравитационный импульс на звезду, накачивать энергией разгонные шахты и обеспечивать двигатели, даже тысячной доли их мощности нам хватило бы на всё наше хозяйство. Каждые сорок шесть минут двенадцать малых кораблей жуков привычно появлялись почти перед самой обшивкой линкора и успешно разбивались, не сделав ни одного выстрела, а сколопендра проходила в нескольких десятках метров над корпусом и улетала в сторону одной из небольших планет, чтобы разорваться в клочки на границе нашего космического аквариума, куда нас сунули.

Парни с десантного бота не стали пока приходить к нам, а остались отдыхать в прилепленном к обшивке корабле. Всё равно все будут спать в скафандрах, так что разницы никакой. Пока мы отдыхали, бойцы, прижившиеся на обшивке, ухитрились отловить одну сколопендру и прислали мне отчёт. Молодая, недавно рождённая сколопендра с полностью работающим интегрированным оборудованием не имела ни единой поломки, но не функционировала. Даже не дохлая, она просто была нефункционирующая.

То, что это место странное, я понял сразу, когда не увидел звезд и кораблей. А ещё эти события с заражением. Мой скафандр показывал, что я болен и подвергаюсь химической и биологической атаке, и менять своего мнения не собирался. Я сменил два комплекта датчиков на своём скафандре и на скафе Ирмы, успел протестировать — всё работает, всё правильно. Странности этого места на том не закончились, вернее, они только-только начинались. Каждый час мы находили какие-нибудь новые особенности. Скажи мне кто такое раньше, выставил бы из ангара, чтобы своими буйными фантазиями другим работать не мешал.

Время шло, все трудились, борясь за выживание, и думали, строя самые невероятные загадки насчёт этого места. На второй день мы уже неплохо защитились, привели в порядок жилой модуль и даже ненадолго снимали скафандры — разумеется, только на территории основного блока, где размещалась столовая, душ и каюты. Даже в оранжерею я запретил ходить без брони.

Перед продуктовым автоматом собралась небольшая очередь. Никто ничего не говорил, все ждали. Ирма стояла и решала, взять ещё один блок рационов или оставить на подносе столько, сколько взяла. Девчонка пришла во флот со звёздных колоний, расположенных на ледяных планетах. С ресурсами там всё плохо, и если ты не поел впрок, то, возможно, в следующий раз тебе не удастся поесть, и ты умрёшь голодной смертью. Сколько я её знал, она боролась с природным чувством запасливости, свойственным всем уроженцам подобных колоний. Не наложить в тарелку больше необходимого было самым сложным из всего, с чем приходилось бороться. Смелости, отваги и реакции хватало с избытком, а вот запасливость никуда не девалась, и это чувство можно было только заглушить. Даже при ведении огня очереди Ирмы были чуть короче, чем у остальных штурмовиков. Об этом все знали и просто ждали, не желая говорить под руку. Наконец решив, что еды достаточно, моя воительница направилась к столу и села рядом с Альбиносом и Ланцетом.

Народа было негусто. Из бойцов присутствовали Ирма с Альбиносом, плюс доковылял ещё один штурмовик из полуразбитого медблока. Он пришёл в лёгком скафе. После того, как его товарищи начали терять разум и бросаться друг на друга, он стал их отлавливать, вкалывать лошадиные дозы лекарств и засовывать в работающие медкапсулы. Но это удалось сделать не со всеми. Оружия в медицинском отсеке не было, а сам отсек перебило посередине попаданием болванки, и пройти во вторую половину через искорёженный металл сразу не получилось, а пока возился на этой половине с сумасшедшими людьми, на той стороне оказалось немало странностей.

В самом отсеке всё работало. Мы на боевом корабле, и почти у всех агрегатов есть системы автономного питания. Кроме нескольких блоков капсул, разрушенных попаданием, остальное оборудование оставалось вполне пригодным. Дело было в людях. Они жрали друг друга, росли, корёжились, отращивали челюсти, превращали ногти в когти, а затем в отсек пришли нелюди и искривлённые люди. Дальше было совсем непонятно. Небольшая группа, состоявшая из богомола, двух пауков в разгерметизированных скафандрах и ещё нескольких изуродованных мутацией человек, начала жрать тех, кто был в отсеке. Вновь пришедшие приняли в свою группу двух самых крупных и уродливых сумасшедших из медблока, а остальных сожрали. Нелюди и люди были вместе, скафандры нелюдей разгерметизированы.

Я ещё раз всё проверил. Связи с этим медицинским отсеком не было, искин картинки дать не мог. Бойцы, они такие. Не имея оружия и возможности уничтожить мутировавших заражённых и людей, парень надел лёгкий спасательный костюм, поснимал со стен несколько камер наблюдения, рассчитывая, что в них могут оказаться автономные системы хранения данных, и даже если он погибнет, то информацию, возможно, найдут. Часть камер оказалась повреждена, но небольших устройств размером с половину большого пальца боец собрал немало. Это универсальное устройство специально делалось сменным и небольшим, чтобы любой человек мог его снять и поставить в случае нештатных ситуаций и потери связи с бортовой системой. Камеры в автономе снимали происходящее ещё много дней. В космосе ситуации бывают разные, вот как эта, например. И подумать было над чем.

Иммунная система людей и нелюдей сильно отличается. Наши микроорганизмы обязательно убьют всех пауков, жуков и сколопендр, если они не будут специально генетически модифицированы. Только богомолы, которые всегда выращиваются искусственно, могут выживать в нашей микрофлоре. Скафандры пауков были разгерметизированы, но до́хнуть они не собирались, а очень даже с аппетитом жрали тех, кто поменьше.

Парень пришёл в состоянии, оставлявшем желать лучшего, но был разумен и перемещался своим ходом. Он носил позывной Ланцет, в честь древнего хирургического инструмента. Совпадение — но он так и пожелал зваться. Многие штурмовики сживались с позывными так сильно, что если их звали по настоящему имени, то не сразу понимали, что обращаются именно к ним. Кстати, Ирма — это тоже позывной. Её имя, длинное и сложное, какие любят давать на ледяных колониях, было сокращено до знакомого и короткого.

Ещё мой отряд состоял из четырёх техников, безлошадного пилота и целого непилот-капитана ударного линкора-призрака. Была связь ещё с четырьмя группами, по докладам искина в некоторых отсеках вели бой. Кто там находился, выяснить не удалось. То ли автоматические защитники сцепились с десантом нелюдей, то ли это кто-то из уцелевших бойцов, ответивших на запрос-контроль.

Выявились и другие странности. Когда стали появляться целые отсеки вместо разбитых, большие части корабля начали перекрывать непонятные области, через которые не проходил сигнал связи, а любые датчики выходили из строя. Отправленные на разведку дроны просто отключались. В разных местах происходило по-своему. Где-то механические помощники могли несколько минут бегать по коридорам, прежде чем их заклинит, а где-то их разрывало в клочки за мгновение. Прямо как торпеды и шарики от роторов по границе кладбища кораблей.

И без того тяжёлый путь внутри изуродованных проходов, вывернутых переборок и бродящих по кораблю нелюдей стал опаснее из-за новых выкрутасов этого места. Надо было срочно собрать уцелевших. В общей сложности на запрос-контроль ответило около ста пятидесяти человек, но где они находятся и сколько из них живы в кишащем врагами корпусе линкора, было неясно.

Мы срочно заваривали боковые каналы, технические шахты и укрепляли все места, в которых сомневались. Лучше потом опять прорежем дыры, чем дадим врагам возможность проскочить. Оставили только несколько широких, словно улица, проходов, в которые я отправил механических помощников. В длинных и широких коридорах хитрить с машинами совсем не получится. По всем, кто не был Новым человеком, они открывали огонь. Теперь до наших палуб можно добраться, только имея тяжёлое вооружение, и то не быстро.

Несколько дней я решил ничего не делать, дав людям возможность отдохнуть и осмотреться. Мы неплохо окопались, а территорию нашей ремонтной палубы патрулировали дроны. Защищая основные проходы, замерли автоматические турели, а оборудования, еды и снаряжения нашлось столько, что оставшейся горстке выживших этого хватит на долгие годы. Следовало спокойно ещё раз пересмотреть отчёты искина, попытаться наладить связь с остальными выжившими и немного успокоиться.

Проблемы, если они уже начались, приходят толпой и наваливаются все сразу. Нам всем становилось хуже. Стимуляторы прекрасно отрабатывали, давая забыть о плохом самочувствии, но не исправляли ситуации. Общее состояние понемногу становилось хуже. Расспросил об этом группы, которые были на связи. С ними оказалось то же самое. Довольно долго говорил со старшим медицинским офицером, который вместе с десятком человек из научников и медиков уцелел на одной из палуб. Они были недалеко от нас, но у них не имелось тяжёлого вооружения и дронов, а перед их отсеками бродил потерявший разум десант богомолов. Как я понял, нелюди менялись на глазах, жрали тех, кто поменьше, и прилично подросли, а по силе и скорости стали гораздо быстрее. Закрывшиеся в отсеке люди не спешили прорываться, помня мой приказ, и решили просто подождать, пока мы им поможем.

Правильно. Без серьёзного оружия пройти через богомолов без потерь не удастся, а я не собирался терять ни одного человека. В нашем общении принял участие и искин, вываливший кучу отчётов о работе лабораторий. Медики с научниками развернули бурную деятельность и накопали кое-что новое об этом мире.

Группа размещалась в научной зоне корабля, недалеко от основных реакторов. Вынесенный в глубину корпуса модуль практически не пострадал и отлично функционировал. В нём находился основной медицинский блок линкора, лаборатории, автоматизированные заводы по производству лекарств, стимуляторов, вакцин и всего остального, что необходимо для врачебной деятельности. Как и на любом крупном корабле, который потенциально может общаться с иными видами жизни, встретить новые биологические формы или просто получить удар боевыми вирусами от врага, имелась обширная база знаний, автоматика и специализированный искин, способный выделить биологическую опасность и с большой долей вероятности выработать вакцину или химические препараты.

Военмеды уже провели несколько экспериментов. К сожалению, я узнал, что наши усилия по усыплению и попытки сохранить жизни товарищей оказались бесполезны. Все, кто проявил признаки сумасшествия, теряли разум и активно перерождались в чудовищ. Мы тоже были заражены, но у нас болезнь протекала совсем не так активно, и в нашем случае это была не потеря разума, а общее ухудшение состояния организма. Заразились все, и зараза была везде. Почему заражение происходило в абсолютно герметичных скафандрах, осталось загадкой. У медиков ответов не было, но что имеем, то имеем.

Все попытки выделить саму болезнь и разработать вакцину автоматическими лабораториями корабля успеха не имели. Было найдено несколько индикаторов, которые точно определяли заразу, но расшифровать генокод или определить химический состав не удавалось. Сделать вакцину или синтезировать химическое вещество в качестве противоядия оказалось совершенно невозможно. Нужны были какие-то более солидные образцы для исследований. Как предполагали медики, зараза в нашем организме очень сильно преобразуется, становясь совершенно нераспознаваемой. Нужна либо первичная модель заражения до того, как оно начало развиваться, или уже на каких-то высших стадиях, где зараза приобретёт более окончательные формы. Всё это только предположения, которые можно подтвердить, раздобыв как можно больше мутировавших заражённых или найдя способ выудить первичный источник заражения.

Если с источником было непонятно, то где взять мутировавших, я знал. Врач хотел получить образцы как людей, так и нелюдей. Он тоже заметил, что обычно нелюди, попадая под биологическое воздействие наших вирусов и микробов, успешно дохли, причём быстро, и это не обязательно должна быть какая-нибудь свирепая болезнь. Хватало обычного воздуха, которым мы дышим, и в этом случае больные нелюди не погибали, прекрасно себя чувствуя. Возможно, это связано именно с видом биологического заражения.

Одни вопросы и никаких ответов. Напрашивалась небольшая военная операция в медмодуль, откуда пришёл Ланцет. Я сразу сбросил научникам информацию, принесённую бойцом, и, по мнению военмеда, заражённые нелюди и изуродованные люди из медблока отлично подходили. Возможно, из них удастся что-то наковырять и понять, с чем мы имеем дело.

Чего-то выжидать смысла не было. Чем дольше тянем, тем хуже всем. Похоже, необходима экспедиция по госпиталям линкора. Всё просто. Надо пробраться в медблок, откуда пришёл Ланцет, а потом пробить дорогу к блоку научно-перспективных разработок, где заблокирована группа спецов, и по возможности доставить туда как можно больше трупов для исследований. Делать всё то, что Новые люди могут лучше всего — убивать нелюдей.

Ирма и оба штурмовика были готовы через несколько минут и в нетерпении ждали меня, копающегося с машинами. Брать техников я не стал, собираясь взять как можно больше механических бойцов. Сейчас на корабле творилось не пойми что. Исчезали старые и появлялись новые отсеки, иногда с десантами нелюдей, по коридорам и техническим каналам ползали тысячи потерявших разум врагов. В большинстве своём пауки и богомолы, как самые лучшие бойцы ближнего боя, но были и жуки, и ещё куча не пойми какой дряни. Расы нелюдей невероятно разнообразны, и можно встретить что угодно. А ещё стали появляться нехорошие отсеки и куски коридоров с аномальными зонами, где отключалась электроника и даже разрывались в куски любые предметы. Пока мы с этим всем не разберёмся, ни один человек не сунет нос туда, где не побывал дрон-разведчик.

— Готовы? — спросил я штурмовиков.

— Так точно! — пришёл дружный ответ на общем канале группы.

Я постучал пальцем по стеклу шлема Ирмы, привлекая к себе внимание:

— Не геройствовать. Вначале дрон, потом ты.

— Так точно! — услышал я незамедлительный ответ моей воительницы без доли раздражения в голосе. Так рвётся в бой, что стала отвечать по уставу, а не раздражённым сопением? Это место определённо меняет людей. Хотя после того, как из десятков тысяч человек остаются в живых чуть больше сотни, и это не боевые потери, всё остальное выглядит ничтожным.

Выдвинулись. Через две сотни метров потеряли дрона. Тридцатисантиметрового паучка разорвало на клочки в несколько миллиметров размером. Пришлось делать крюк в полкилометра. Обнаружил ещё одну гадость. Узкая зона аномалии проходила внутри стены и была толщиной в несколько сантиметров. До люка, открывающего проход из одного ангара в другой, можно было спокойно ходить, и после люка тоже, и только внутри самой двери притаилась аномалия. Машину-разведчика разорвало в тот момент, когда он переходил из одного отсека в другой. Это был ещё один дрон. Я всегда всё беру с запасом, но пришлось импровизировать.

Отрезал поручень и отдал механическому паучку, чтобы он его совал впереди себя. Одного дрона сэкономили. Металлическую трубку разорвало и оторвало манипулятор, вырвав её остаток у паучка вместе с куском корпуса. Надо потом давать команду держать железяки не так крепко, чтобы остаток трубы вырывало из манипулятора, а не отрывало с ним.

Отрезал ещё одну трубку от поручней и сунул в оставшийся манипулятор. Дал указание держать не сильно, чтобы её вырвало из металлического зажима, если разорвёт в аномалии, и не покалечило дрона. Отправил вперёд. Паук бодро забежал в отсек, передавая визорами изображение, и отключился. Немного я сэкономил. В этот раз аномальная зона была не такая сильная, поэтому дрон, стуча палочкой перед собой, словно слепой из детских сказок про древние времена, когда ещё не могли регенерировать органы, вбежал в отсек и через несколько секунд выключился. Палочка упала на пол коридора, а через секунду рядом с ней рухнуло металлическое тело паука, свалившегося со стены. Он сам выбирал дорогу, и по какой причине выбрал бег по стене, а не по полу, я представления не имею, но у него очень сложные алгоритмы, и порой действия механических существ на короткой дистанции превосходят действия разумных, если, конечно, дело не касается хитрожопости. Так мы никаких машин не напасёмся. У меня целый контейнер с дронами, я могу их перед собой десятками пускать, но если всё время так придётся пробираться по кораблю, то очень быстро путешествие из одного отсека в другой на расстояние нескольких километров станет очень затратным занятием.

Скомандовал десантником ждать, а сам встал перед люком отсека. Большая дверь, в которую могли пройти два меха, не мешая друг другу, была открыта. В просторном отсеке около стены лежало тело паучка, немного поодаль откатилась трубка, выполняющая функцию палочки слепого. Разведывательных дронов я брал с запасом, но к расточительству я не склонен, а приучен думать.

Снял со скафандра небольшой контейнер. Это были те самые камеры, которые поснимал и притащил Ланцет из своего отсека. Такую камеру можно укрепить практически на любой поверхности или просто бросить. Она снимала в широком обзоре, качество так себе, зато энергии хватало на несколько лет, и каждые полгода запись заменялась, работая по кругу. Обычная, почти гражданская модель. Если есть связь с искином, камера будет передавать информацию в единую базу, если связи нет, можно потом собрать эти устройства и скачать запись вручную.

Камера была как шарик со слегка скошенным боком с одной стороны и прекрасно каталась по полу. Я взял в руку с десяток камер, активировал и швырнул внутрь отсека. Устройства чуть крупнее ногтя большого пальца человека покатились по полу, несколько секунд полежали и частично отключились, но не все. Несколько камер прекрасно работали.

Ориентируясь на оставшиеся функционирующими устройства, кинул несколько шариков рядом. Повторил несколько раз, всё яснее понимая, где остаются работающие камеры. Запустил дрона, который несколько минут бегал по ломаной кривой. Теперь контроль. Металлический паук рванул со всей возможной скоростью напрямик, на ту сторону прохода, и выключился, не добежав до противоположной стены совсем чуть-чуть.

Если расходовать по три дрона на каждый километр пути, то их точно не напасёшься, а шариков видеокамер по всему линкору миллионы, в некоторых местах их можно горстями собирать. Ещё можно камеры в обновляющихся отсеках раз за разом снимать, набирай, сколько хочешь. А вот сможем ли мы раздобыть где-нибудь ещё дронов и тем более мехов, было большим вопросом. Раз мы оказались посреди космической пустоты, запертые среди кладбища кораблей, все ресурсы стоило экономить независимо от того, сколько их у тебя сейчас.

Теперь последний эксперимент. Точная доводка. Я для себя провёл безопасную линию, которую накидал камерами. Пододвинул ногой на несколько сантиметров камеру, подождал, потом ещё, подождать немного и повторить. Устройство сломалось примерно там, где я и ждал. Ошибся всего на несколько сантиметров. Хмыкнул своим мыслям.

Бойцы сосредоточено сопели на общем канале группы, не понимая моего занятия, и почему от такого чудного развлечения, как кидание камер на пол, мне так подозрительно весело. Поделился соображениями о новой опасности и рассказал о незатейливом способе борьбы с этим бедствием.

Двинулись к медблоку. Шли уверенно и достаточно быстро. Почти везде гравитационные демпферы работали. Эти модули расположены вблизи реактора и тоже практически не пострадали. Гравитация оказалась везде разной, от нормальной до слегка ощутимой, но практически нигде не надо было лететь в невесомости. Даже в самых больших ангарах делали небольшое искусственное притяжение. При такой силе тяжести можно руками передвигать многотонные контейнеры, но самая мелкая пыль осаживается на пол. Самое дрянное в космосе, после нелюдей, конечно — это пыль. Она была повсюду, появлялась везде, и даже совсем голый человек производит уйму пыли отмирающими частичками кожи.

Наверное, ко второй части медицинского модуля имелся ещё один проход. Мы рассчитывали найти группу заражённых тварей во второй половине, но они оказались гораздо ближе, прямо около пролома отсека, но с этой стороны. Большая щель от попадания главного калибра врага почти пополам разрывала модуль. Богомол и двое пауков были гораздо быстрее обычного, да и люди оказались странно подвижными. Два фронтальных меха и мои штурмовики открыли огонь. Первой целью атаки безумные насекомоподобные выбрали тех, кто побольше, а именно механических бойцов. Железяки разорвало за секунды, а затем богомол бросился на людей. Я стоял в узком проходе и видел происходящее глазами дронов и камерами с брони бойцов.

Ланцет вскинул руку, и здоровенное пятно теплового излучения засветило визоры скафандра. Штурмовик отпрыгнул назад и упал, уходя от мощного удара богомола. Многие нелюди с генетическими модификациями видят в световом, тепловом и звуковом спектре. Очень эффективно. Малейший шум и перепады температуры в десятые доли градуса не ускользнут от этих бойцов, а чувствительность у них просто феноменальная. Каждый раз нам попадаются варианты всё совершеннее и совершеннее, а убивать всё тяжелее.

Произошло что-то странное. В костюме Ланцета не было никаких тепловых засветок, а в руках у него обычный разгонник. Откуда вспышка, державшаяся секунды три в отсеке, где процентов десять давления от нормы? Странно. Как будто здесь обычный воздух жилого модуля? Запомнил и разбираться с этим буду позднее. Все разбежались, а богомол, упустив цель, рванулся к Ирме, которая шустро увернулась от удара и шмыгнула в узкий проход. Она как будто знала, куда ударит тварь, и за доли секунды до того, когда шипастая лапа была готова её убить, легко уходила в сторону, а потом сбежала в узкий лаз.

Богомол, не отловив мою десантницу, вернулся к Ланцету и Альбиносу, но они тоже уже забились в щель развороченной обшивки. Не найдя на ком оторваться, богомол разорвал одного из пауков и начал жрать.

Похоже, настал тот момент, когда надо остановиться и подумать. Странно всё это. Богомолы использовали достаточно лёгкие скафандры, привыкнув полагаться на свою скорость и практически неуязвимую природную броню. Эти воины могли довольно долго, до нескольких суток находиться в космосе без всякой защиты, и совсем лёгкий, не стесняющий движений скафандр, несущий небольшой запас дыхательной смеси, был нужен только для подстраховки.

Тем временем богомол выколупал нескольких пауков из своих защитных скафандров и сожрал, что типично для поведения нелюдей. Будь то насекомые, пауки, жуки или сколопендры — такое в порядке вещей. Убитых и раненых после боя съедали. Проще вырастить новую особь, чем лечить раненого. Лечили, пожалуй, только высших или особо ценных и развитых специалистов. Я не раз видел богомолов, но это был иной и в то же время настоящий богомол.

— Надо будет брать живым, — сообщил я в общий канал. — Слушаю ваши предложения.

— Товарищ Илли, зачем? Это как живым? — раздались вопросы недоумевающих бойцов. В них слышалась нескончаемая буря эмоций и непонимания, зачем нам пленный. Хорошо, хоть не спрашивают, всё ли у меня с головой в порядке. Наверное, уже привыкли к моим нестандартным решениям. Я не стал мучить бойцов недомолвками и объяснил:

— Нам нужен образец заражённого. Возможно, нелюди и себя заразили, как и нас. Сейчас искину надо отдавать все биоматериалы, которые найдём. Мне для воспитания и вас вполне хватает, о домашних питомцах я пока не думал.

Мой ответ несколько разрядил напряжение, бойцы захихикали, а я напомнил, что пока не услышал ни одного предложения о способе поимки богомола.

Всё было не так просто. Это нетипичный образец. Тварь ухитрилась удержать два заряда плазмы от меха без видимых повреждений, но сильно пострадала, получив почти сотню попаданий из роторного орудия, и при этом ей удалось разодрать двух тяжёлых мехов. Это не дроны десантной поддержки, а почти шагающие танки, только маленькие. Массивные машины с энергетическими щитами и тяжёлым вооружением, которые пробивали проходы там, где не могли пройти штурмовые группы, были достойным противником. Но это обычно. Сейчас богомол в одиночку расправился с двумя серьёзными врагами и добрался бы до нас, позволь ему проход. На наше счастье, он оказался маловат для крупной твари.

Я всё видел сам и сейчас просматривал записи с камер скафандров моих товарищей. Больше всего меня в этой истории смущали не попадания роторной пушки, исправно оставившие дырки, которые так же быстро затянулись и, возможно, через некоторое время заживут. Богомолы всегда славились своей регенерацией, и пока ты не оторвал ему голову, всегда можешь ожидать, что боец нелюдей поднимется, и тебя ударит в спину пара шипованных лап. Меня в этой истории смущали два попадания плазмы. Будь это высший паук или командир десанта жуков, их можно было бы объяснить. В тяжёлой броне есть энергетические щиты. Этот же был в обрывках скафандра, который нужен подобным воинам только для поддержания внутренний температуры, чтобы не мёрзнуть в открытом космосе. Защитой этих воинов являлись скорость и несокрушимая живая броня, которая далеко не всегда пробивалась даже из разгонных комплексов в упор.

Плазма будто скатилась с обрывков скафандра. Это новая модификация, которую нелюдям удалось вырастить втайне? Тогда должен остаться неповреждённым хитин, но скафандр! Он должен был выгореть, испариться, но ситуация явно иная. Плазма просто скатилась со скафандра, зато не сказать, чтобы самое мощное роторное орудие, предназначенное больше для уничтожения лёгких целей, исправно пробило материал и хитин, из которого брызнули струйки крови. Всё было поставлено будто с ног на голову. Никто из бойцов не обратил на это внимания, восприняв нелюдя как очередную, более совершенную и защищённую модель, а я сразу установил себе пометочку разобраться с этим в дальнейшем.

Пока я думал, богомол сделал всё сам. Это, наверное, место такое. Трещина, где прятались Альбинос и Ланцет, расходилась от пола к верху отсека. Два несущих ребра жёсткости раздвинуло разгонной болванкой, выпущенной кораблём врага. Нелюдь, дожрав паука, решил достать моих штурмовиков. Вначале с разбега грохнул в проход, где укрылась Ирма, дёрнулся и попытался пролезть к Альбиносу напрямую, но поняв, что не сможет, запрыгнул к потолку, до половины залез между разошедшимися плитами металла и немного спустился, намертво себя заклинив в разошедшемся стыке отсека. До Альбиноса и Ланцета он не доставал, но попыток пролезть дальше не прекратил, ещё сильнее заклинивая свою тушу в трещине.

Я такого не видел и не слышал о подобных случаях за всю свою жизнь. Даже самые тупые полуразумные работяги пауков не могли так поступить. Заклинить себя на пустом месте. Вся тупость мира должна сейчас собраться в этом нелюде, чтобы поступить именно так. Богомолы всегда славились хитростью и подлостью, а тут первобытное слабоумие.

В наушниках раздался голос Альбиноса:

— Товарищ непилот-капитан, вы видите?

— Да. Может, это хитрость какая? Сидите там, никто никуда не вылезает.

Пока богомол пытался таким уникальным способом поймать моих бойцов, на месте разорванного паука шёл пир. Подъев объедки за своим вожаком, несколько перекошенных людей, один паук и не пойми кто отправились выколупывать Ирму. Ещё одна странность. Атмосфера сильно разрежена, и очень холодно. Не знаю, как конкретно у этих тварей, но для обычных людей это смертельные условия, а они ничего, ходят и жрут. Искривлённые люди были одеты в лёгкие комбинезоны и совсем не выказывали признаков замерзания. Я вспомнил, как Улдис ел сам себя. Наверное, все, кто не оказался заперт в броне, должны были стать такими? Просто тем, кто в боевом скафандре, удавалось питаться только собственными щеками, а эти жрали друг друга. В медицинском блоке всегда находились люди и не обязательно раненые. Мы все проходили курсы реабилитации. Пилоты много часов проводили на крошечных корабликах в открытом космосе под действием радиации, штурмовики кололи лошадиные дозы стимуляторов, а техники весь день дышали ядовитой химией. И вот не надо! Там, где совсем опасно или ядовито, конечно, были скафандры, но ничто не заменит открытых рук и простых глаз, когда нужно спокойно диагностировать и починить железяку.

Альбинос выпустил разведчика. Электронный паучок, чуть больше кулака размером, пробежал несколько кругов вокруг богомола, используя для путешествия как пол, так и потолок, а на втором круге, оказавшись внутри щели, был схвачен нелюдем. Всё произошло столь быстро, что произошедшее можно было рассмотреть только в замедленном повторе с камер наблюдения. Зато теперь понятно, куда достают лапы богомола и что быстро ему не вылезти, а сзади и сверху подходить безопасно.

Бойцы поняли это быстрее меня, и, пока я размышлял, выбрались из укрытий и взяли в плен остальных заражённых. Они переломали ноги пауку и связали его страховочными тросами, входившими в стандартный комплект. С изменёнными людьми, какими бы они сильными ни стали из-за болезни, проблем не было. Человеческое тело не может ничего противопоставить силе сервомоторов и прочности бронепластика. Пока мои штурмовики вязали банду богомола, я занялся главарём. Дал команду дронам, они приволокли несколько кусков металла и приварили к стенкам отсека вдоль разлома, намертво зафиксировав животное. Пока оттащим к научникам остальных, а за этим позже вернусь. Мастерить нечто для транспортировки на бегу я не хотел. Нелюдь играючи разорвал двух мехов, и надо быть крайне осторожным с подобными бойцами, с которых стекает плазма.

Добрались спокойно, проверяя проходы бросками видеокамер, а затем пуская в проход дронов. За нами брёл целый караван транспортных платформ с оружием и штурмовыми скафандрами, топали боевые мехи и дроны. Я не хотел эвакуировать полностью функционирующий отсек научников, но его необходимо вооружить и защитить. Этот мир полон загадок, и модули с умниками были сейчас важны не меньше складов с боевыми машинами.

Через несколько часов я мило общался с главным военным медиком и научником по совместительству. Ёак и его подчинённые всё это время прыгали вокруг притащенных нами мутировавших людей и паука, пытаясь выяснить причины болезни, а по суете сразу стало понятно, что это не просто новый штамм боевого вируса. Я с первых минут активного движения понял, что стандартным протоколом биологического подавления не отделаемся.

— Мы не можем расшифровать формулу вещества, — говорил мне главарь умников.

— Это почему? Мы можем раскладывать любое вещество до нейтрино. Если это новый элемент, то просто посмотреть атомарную структуру. Если нельзя на атомном, сделайте на молекулярном уровне.

Ёак мне улыбнулся и начал тоном профессора серьёзного вуза:

— Товарищ непилот-капитан, вот посмотрите на образец. — Военмед показал на экране некий сгусток из шариков и палочек. — Нас интересует этот элемент. Обычная молекула. Здесь, на основе молекулы тантала, собран белок. Всё просто. А это ещё одна молекула. Здесь, на основе молекулы железа, собран этот же белок, а это та же самая молекула через час. Вместо тантала и железа мы видим натрий. Есть валентность, есть атомарная структура, и если два атома кислорода прекрасно существуют вместе, то три образуют разлагающийся и очень агрессивный озон. Собрать в кучу пятьдесят атомов кислорода невозможно, а мы наблюдаем именно это. Некая молекула, нарушая все физические законы, притворяется разными металлами в органическом соединении. Её связи не соответствуют металлам и вообще ничему. Формула одинаковая, только каждый раз другой металл.

— А если подобрать заменитель для формулы? Может, это всё-таки новый элемент и мы его просто не можем распознать?

— Товарищ Илли, я боюсь строить догадки. Мы даже внутреннюю структуру понять не можем. Мы видим просто ровный монолит без всяких делений. Такое ощущение, что хитрая молекула прячется от нас и каждый раз изображает какой-то из металлов, какой придёт в голову. Нам нужна именно эта молекула, всё остальное мы можем прекрасно синтезировать. Для цивилизаций с более низким техническим уровнем всё выглядит проще. Для них это заражение грибкового типа. Некий паразит захватывает организм, а у нас иммунитет.

— И что вы тогда предлагаете делать с нашей болезнью?

— Тут всё просто и непросто. Это, наверное, место такое, — задумчиво проговорил эскулап. — У тех, кто сразу не заболел и не потерял разум, в организме вырабатывается белок, который строится на основе этой молекулы, и он является противоядием. Если в организме не будет этого вещества, то перестаёт вырабатываться природный антидот, и после определённого времени голодания мы переполнимся токсинами и превратимся в больных. Возможно, тоже подвергнемся мутации. Это вещество в основном концентрируется в паразитных мешках мутировавших, и чем дальше зашла мутация, тем больше вещества.

— Вы же говорили, что оно концентрируется в паразитарных мешках? — уточнил я у военмеда.

— Да, в головах заражённых.

— А почему они тогда болеют? В них же полно этого вещества?

— Не знаю. Может, нет ещё чего-то, что позволяет вырабатывать противоядие, и они просто накапливают это вещество, но не расходуют. На свете есть немало болезней, когда организм прекрасно вырабатывает необходимое вещество, а пользоваться им не может. Обычная природная реакция. Возможно, не хватает какого-то гормона, микроэлемента или просто обычного солнечного света. На ближайшее время проблема в первом приближении решена, только объяснить ничего не можем. Даже представления не имеем, с чего начинать.

— Так что нам делать?

— Как обычно. Убивать мутировавших, желательно покрупнее, тащить их головы к нам в лабораторию и швырять в биореактор.

— Так просто?

— Самое простое — это и есть самое гениальное, — с серьёзным видом произнёс военмед.

Ещё несколько дней мы находились в команде научников. Хитрую молекулу пытались засовывать в ускоритель, выловить химическим способом и просчитать на искине научного отдела, но она никак себя не обозначала и для изучения не давалась. Создавалось ощущение, что у неё вообще нет атомарной структуры или она состоит не из элементарных частиц. Хитрожопый элемент не позволял себя изучить, хотя исправно добывался из паразитных мешков и даже в минимальных количествах выделялся из костного мозга больных людей и ядовитых желёз паука.

А ещё создатели всего это безобразия решили выдать нам поощрительный приз. Увидели, что мы прекрасно разобрались с аномальными зонами, где разрушается электроника, разрываются в клочки механические устройства, а возможно, и скафандры, и решили обозначить опасные места и поменять химическую структуру. Теперь эти области выглядели чёрными. Они постепенно чернели, приобретая тёмно-графитовый цвет. Собственно говоря, это и был графит. В местах, где такое было возможно, мы сковырнули несколько кусочков. Металл, пластик и прочие вещества на разную глубину становились соединениями углерода. Графит, графен, алмаз, фуллерен и прочие высокомолекулярные соединения. Куда девалось прежнее вещество и как это всё изменилось, осталось непонятным. Наверное, это и вправду поощрительный приз за нашу сообразительность.

Ёак развернул настоящее производство, и научники наковыряли довольно много лекарства. Особенно много получилось с паука, который сожрал немало своих и подъел много людей в медицинском блоке. Богомол по-прежнему висел в расколе металла, а около него нёс дежурство фронтальный мех, которому я заменил модуль плазмы на два ротора. Если разогнанные шарики так хорошо пробивали заражённого, а плазма бесполезно стекала с тела, то пусть охраняет. Богомол по-прежнему не мог выбраться, но злобно реагировал на любое движение и звук и, несмотря на низкую температуру, замерзать тоже не собирался.

Несколькими партиями на дронах я отправил лекарство парням, живущим в десантном модуле на корпусе линкора, моим техникам и ещё нескольким группам, которые вышли на связь. Как только появились аномалии, уничтожающие технику и разрывающие всё, что в них попадало, я запретил кому-то двигаться и приказал обживаться на том месте, где они находятся, укреплять оборону и, пока не разобрались, что происходит, никуда не двигаться. Ещё не хватало, чтобы мы потеряли людей просто потому, что кто-то куда-то влез.

Жизнь налаживалась. Человечество, в очередной раз выжившее в самых невероятных условиях, развивало цивилизацию, обживало территорию и создавало вокруг себя комфортное пространство.

Я занимался привычными делами и хотел уже собирать экспедицию от научного отсека к моей ремонтной палубе, когда искин дал канал связи. Ещё одна группа? Но как? Где она могла быть?

— Будь на страже, товарищ Илли! — бодро поприветствовали меня по связи.

Это был командир «Собачьей кувалды».

— Ярл, это ты? Сколько у тебя людей? Почему не выходил на связь?

— Трое, со мной. Я и два пилота москитника. Нас так запрессовало, что уморились, пока проход прорезали.

— Откуда у тебя пилоты малых кораблей?

— Приблудились. Подобрали в спасательных капсулах. У одного импланты под малые зенитные ракеты заточены, а другой через базовый комплект на оружейную башню сел. Москитный флот практически выжгли, а на «Топоре палача» всё равно такой техники не было и сажать их некуда. У нас на корабле остались, а когда обожгло, так и самим выходить некуда было.

— А остальные?

— Мы одни, — коротко ответил Ярл.

Что стало с остальной сотней экипажа, я понимал. На корабле почти всю работу выполняла автоматика, распиханная по многочисленным проходам и пустотам этого странного бронированного астероида. Ответом мне было злое сопение, и дальше расспрашивать я не стал. Искин, который уже подключился к бортовой сети «Собачьей кувалды», хотел мне предложить посмотреть записи с камер, но я отмахнулся.

Большинство людей, находящихся на ремонтных палубах линкора, штурмовых ботах и предотвращающих нападение десантов нелюдей на «Топоре палача», находились в штурмовой броне и, можно сказать, легко отделались при заражении. Почти все потерявшие разум либо сами умерли от истощения, пережёвывая собственные языки, не в силах выбраться из тяжёлых скафандров, или были погружены в искусственную кому по моему приказу.

На «Собачьей кувалде» народ находился в лёгких скафандрах. Прочность корпуса крейсера была такой, что если вдруг кому-то удалось бы расковырять подобный корабль, то ударная перегрузка от раскалывающейся глыбы сплава алмазов и самых прочных и тугоплавких металлов разнесла бы любые скафандры в клочья. Большинству больных членов экипажа наверняка удалось выбраться из лёгкой одежды, выполнявшей в основном роль защиты от разгерметизации. Этим трём парням пришлось перебить всех остальных собственными руками. Всё-таки моё решение заморозить и погрузить народ в искусственную кому далось нам легче. По факту это одно и то же, но всё-таки заморозить с надеждой, а потом понять, что размораживать бесполезно, — это немножко другое, чем стрелять, глядя в обезумевшие глаза своих товарищей.

— Ярл, никуда не уходите. Поставьте что-нибудь из тяжёлого оружия на проходы и никуда не двигайтесь. Ждите. Сейчас к вам придёт дрон с лекарством. Это обязательно здесь. Вам будет лучше. Я к вам ещё на автономе несколько ударных мехов отправлю, пусть попасутся, территорию почистят.

— Так точно! Спасибо, товарищ Илли, а то что-то мы совсем хреново себя чувствуем. Уже распределили, кто кого будет убивать, когда мозги потеряем.

— Ждите. Если будут крупные нелюди, в бой вступать в крайнем случае. Вы мне нужны живыми.

Я прервал сеанс связи и переключился на остальные, не менее насущные дела.

Ещё одна группа, когда совсем уже никого не ждали. Хороший знак.