Банды Нью-Йорка

Герберт Осбери

Действие книги происходит в видавшем виды трехэтажном Нью-Йорке, заполненном бандами «болотных ангелов», головорезами типа «рассветных» или уличных хулиганов, «мертвых кроликов», которые шли в бой, прибивая на концы палок свой тотем. Крысиные бега, игорные притоны, китайские опиумные курильни и их завсегдатаи, но подлинным героем преступного мира этого огромного города был Эдвард Делани – родоначальник организованной преступности, главарь банды в 1200 человек, князь гангстеров, как его называли современники.

Глава 1

КОЛЫБЕЛЬ БAHД

1

Первые банды, терроризировавшие Нью-Йорк почти сто лет, рождались в мрачных многоквартирных домах, которые незаконно строились в отравленных миазмами окрестностях района, называемого Пять Точек, в бывшем кровавом Шестом административном округе. Этот район приблизительно охватывал территорию, прилегающую к Бродвею, Кэнэл-стрит, Бауэри и Парк-роу. В старом квартале Пять Точек теперь расположены три главных городских органа отправления правосудия — тюрьма Томбс, здание уголовного суда и новое здание местного суда. Но в колониальные времена и в первые годы республики, когда негритянское кладбище на Бродвее и Чемберс-стрит находилось на окраине города, а нынешний театральный район площади Таймс был унылой пустыней, по которой бродили дикие индейцы, это была в основном болотистая земля, окружающая огромное озеро, которое англичане называли Чистоводьем, а голландцы — Шеллпойнт или Калчхук. Позднее озеро стало известно как Коллект и под этим названием появилось на старинных картах. Оно занимало область, сейчас граничащую с улицами Уайт, Леопард, Лафайет и Малберри, большую часть которой занимают теперь Томбс и здание уголовного суда. Первоначальное здание тюрьмы было возведено в 1838 году, и, хотя она официально называлась Домом правосудия, в народе ее прозвали Томбс — «гробница», так как план здания был срисован с египетской гробницы, рисунок и описание которой содержались в книге «Путешествия Стивенса» Джона Л. Стивенса.

В центре Коллекта располагался маленький остров, который часто использовался как место для казней или других судебных наказаний. Именно там было повешено, сожжено на костре или переломано на колесе множество негров после заговора рабов в 1741 году, когда черные поднялись против своих законных хозяев и попытались сжечь и ограбить город^[1].

Позднее остров стал местом хранения пороха и получил название Мэгэзин-Айленд.

Главный отток из озера находился в северной части, около того места, где сейчас пересекаются Уайт-стрит и Центральная, затем уходил на северо-запад, следуя вдоль современной линии Кэнэл-стрит к реке Гудзон. Много лет назад, когда еще стояли частоколы, построенные вдоль южного конца Манхэттена для защиты от индейцев, над рекой был возведен небольшой каменный мост, соединяющий Бродвей и Кэнэл-стрит.

Этот мост построили для смелых экспедиций в дикие земли Гарлема и верхнего конца острова. В 1796 году Джон Фитч плавал по озеру Коллект на одном из первых экспериментальных пароходов, за 11 лет до того, как Клермон славно пронесся по водам Гудзона. Судно Фитча было обыкновенным ялом, длиной в 18 футов и шириной в 7 футов, на котором имелся простейший паровой двигатель. Его пассажирами были Роберт Фултон, канцлер Роберт Р. Ливингстон и 16-летний Джон Хатчингс, который стоял на корме и направлял судно при помощи весла.

В водах Коллекта в изобилии водилась рыба, и поскольку индейцы были выдворены отсюда и переселены севернее, на материк, то озеро настолько полюбили рыбаки, что появилась необходимость принятия мер по его охране, и в 1732 году вышел закон о запрещении использования сетей. В том же году некий Энтони Ратгер получил в дар 75 акров (30 га) болотистой земли по обе стороны от места вытекания реки, обязавшись осушить землю всего за год. Он провел канал от озера до реки Гудзон, но сделал его таким глубоким, что воды в Коллекте стало заметно меньше, и рыбаки жаловались, что рыба вымирает. Будучи вынужден компенсировать отступление воды на 30 футов^[2] от края пруда, Ратгер отказался от своего плана, и почти 75 лет серьезных попыток осушения этих земель не предпринималось. В 1791 году город купил земли Ратгера у его наследников, заплатив примерно 700 долларов за имущество, которое сейчас стоит по меньшей мере столько же миллионов.

Так выглядела изначально Томбс

Но усилия Ратгера привели все же к осушению значительного участка земли, и нижний конец острова становился все более и более населенным, множество семей среднего и бедного класса начали строить свои дома вдоль берегов озера и болота. В 1794 году эти колонии так разрослись, что городские власти учредили комитет по строительству улиц в окрестностях Коллекта и в 1796 году предприняли неудачную попытку убедить владельцев недвижимости объединиться и осушить озеро, прорыв канал в 40 футов (12 метров). В 1802 году Якоб Браун, в ту пору занимавший должность специального уполномоченного по улицам, официально рекомендовал осушить и засыпать Коллект, указывая на засоренность его огромным количеством мусора и опасность, которую это представляло для здоровья. Но его предложение не было одобрено, и в течение шести лет ничего не предпринималось.

Зимой 1807/08 года деловая активность в Нью-Йорке почти прекратилась из-за ужасно суровой погоды и неблагоприятной ситуации в международной политике. Уволенная с работы беднота находилась на грани голода. В январе 1808 года толпа под предводительством моряков, чей корабль простаивал в порту, устроила демонстрацию в парке перед мэрией и прошествовала по улицам, выставив плакаты с требованиями хлеба и работы. Обеспокоенные беспорядками, городские власти составили проект уничтожения Коллекта и осушения болотистых земель, и, таким образом, начались первые в истории Нью-Йорка работы по благоустройству. Большие бригады рабочих сровняли с землей холмы на западе и востоке Бродвея, и в озеро была насыпана земля. Вода же вытекала по каналам, ведущим к рекам Гудзон и Ист-Ривер. Через несколько лет, когда земля как следует осела, улицы, которые тянулись вдоль болота, вышли и на место бывшего озера, и вся территория была открыта для поселения. Первая улица, которая была проложена по бывшему Коллекту, получила название Коллект-стрит. Она тянулась посреди строящегося района по прямой линии с севера на юг. Через несколько лет она была переименована в Райндерс-стрит, в честь капитана Исайи Райндерса, государственного чиновника Шестого административного округа и одновременно патрона и покровителя банд Пяти Точек. Почти 50 лет эта улица состояла из публичных домов и салунов и была одной из самых неблагополучных в городе. Она была переименована в Центральную улицу, когда были закрыты кабаки и началась реконструкция Пяти Точек. В последнее время ее стали называть просто Центром.

2

Изначально район Пяти Точек был создан улицами Кросс, Энтони, Литл-Уотер, Оранж и Малберри, которые выходили на небольшую, примерно в один акр, площадь. В середине этой площади был разбит маленький парк, получивший название Парадиз-сквер, впоследствии обнесенный забором. На этом заборе окрестные жители стали сушить белье, и выглядел он совершенно безобразно под повешенной для просушки одеждой, которую охраняли мальчишки, вооруженные обломками кирпичей и палками. Шли годы, и, по мере того как город развивался, очертания многих улиц Пяти Точек изменялись, и внешние характеристики всего района претерпели столь же очевидные изменения, как и нравы и привычки его обитателей. Улица Энтони протянулась до Чэтэм-сквер и теперь стала Уорф-стрит, Оранж стала называться Бакстер, а Кросс заново расцвела под названием Парк-стрит. Улица Литл-Уотер исчезла совсем, а Парадиз-сквер стал юго-восточным углом парка Малберри, который с 1911 года стал называться Колумбус-парк. Квартал, ныне известный как Пять Точек, — это пересечение улиц Бакстер, Уорф и Парк.

Парадиз-сквер был почти единственной частью города, где приветствовались бедняки, и, пока аристократы и преуспевающие купцы прогуливались по Бродвею и парку при городском управлении и развлекались в садах Вишневого холма, простые люди стекались в Точки, чтобы глотнуть свежего воздуха и развлечься по-своему. Поэтому сквер и его окрестности можно назвать Кони-Айлендом того времени, прибежищем для моряков, ловцов устриц, рабочих и мелких служащих. Аристократами Точек были мясники, так как эти «господа» были большими щеголями в городе; они любили выпить, шикарно жили и требовали кровавых развлечений. Одним из популярных представлений была травля быка собаками, когда живого быка приковывали к подвижному кольцу и натравливали на него собак. Главной сценой для этого зрелища был холм Банкера, находившийся приблизительно в 30 метрах от современной линии Гранд-стрит, около Малберри, где американцы построили здание форта во время революции и храбро его защищали от английских войск под командованием генерала Хоуэ. После войны холм стал популярным местом дуэлей и массовых митингов; в более поздние времена банды Пяти Точек и Бауэри устраивали там побоища. В начале XIX века мясник по имени Уиншип поставил ограду внутри старого укрепления и соорудил арену, вмещающую 2 тысячи человек. Там быков травили перед толпами мясников и их гостей, которые держали пари на то, скольких собак забодает бык. На южной окраине холма находился склеп известной по колониальным временам семьи Баярд, и, когда холм разровняли, оттуда достали тела и кости. Один отшельник из Точек завладел склепом и жил там много лет, пугая детей этого района. В конце концов его убили.

Главным развлечением в первые годы Пяти Точек были танцы, и многочисленные танцевальные площадки скоро появились на улицах, окружающих Парадиз-сквер. Эти площадки были предшественниками современных ночных клубов и кабаре, хотя были и не столь роскошны, как теперешние дворцы джаза. Занавеси из красной бумазеи украшали окна, полы посыпались песком, чтобы было удобно ходить в тяжелых ботинках, вдоль стен стояли длинные скамьи. С потолка свисали лампы — обручи-канделябры со свечами, китовым жиром или салом, которые были тогда единственными устройствами искусственного освещения. Танцы были бесплатными, поскольку посетитель время от времени заказывал стаканчик эля, портера или пива в баре, в углу зала. Танцевальные дома, как правило, работали до трех часов утра, но, по крайней мере в течение нескольких первых лет, в таких домах соблюдался порядок. Возбужденные искатели удовольствий иногда завязывали кулачные бои, и бывало, что по воздуху пролетал обломок кирпича и проламывал череп, но, если кто-нибудь доставал нож или пистолет, его хватали всей толпой и окунали в сточную канаву — все, что осталось от потока, который когда-то вытекал из озера Коллект. Крепкого спиртного выпивалось немного, зато в больших количествах весельчаки потребляли содовые напитки.

Теперешние торговцы хот-догами, арахисом и попкорном имели своих прототипов в Пяти Точках в лице детей и старых негритянок, торговавших мятой, земляникой, редиской, жареным бататом, и девушек — торговок горячей кукурузой, предлагавших обжигающие початки кукурузы из кедровых коробов, висевших у них под мышками. Одетая в цветастый ситец и завернутая в шаль, но при этом босая, торговка горячей кукурузой появлялась на улицах в сумерки и всю ночь ходила в толпе на гуляньях и в дансингах, предлагая свой товар:

Горячая кукуруза! Горячая кукуруза!

Для вас белоснежная кукуруза!

Все, у кого есть монеты, —

А у меня, бедняжки, их нет, —

Подходите и покупайте белоснежную кукурузу,

Чтоб я смогла уйти домой…

Торговка горячей кукурузой стала одной из самых романтических фигур Пяти Точек. Молодые люди страстно добивались расположения девушек, дрались из-за них, прославляли их красоту и блестящий ум в песнях и рассказах. Заработки торговок были значительными, и скоро у героев Пяти Точек, презирающих труд, стало принято посылать свою молодую хорошенькую жену на улицу каждую ночь с кедровым коробом, наполненным горячей кукурузой, а самому — ходить за ней по пятам и бросать булыжники в молодых людей, которые смели флиртовать с ней. Первое повешение в Томбсе произошло после именно такого случая. Эдвард Солеман, один из гангстеров Парадиз-сквер, влюбился в молодую женщину, известную в Пяти Точках как Красотка с горячей кукурузой. Он женился на ней после жестокой схватки с дюжиной поклонников и в конце концов убил ее, когда ее заработок не оправдал его надежд. Казнили Солемана в Томбсе 12 января 1839 года, вскоре после того, как поймали.

3

В течение первых 10 или 15 лет Пять Точек были весьма приличным и относительно мирным местом. Все это время один сторож с кожаным шлемом на голове, из-за которого нью-йоркских полицейских раньше звали кожаноголовыми, мог в одиночку охранять порядок; но так продолжалось недолго, пока власти не перестали справляться с буйными жителями Парадиз-сквер и успешно изгонять бандитов и других преступников из их нор и притонов. Характер района стал меняться к худшему около 1820 года. Многоквартирные дома начали разрушаться и тонуть на недостаточно осушенной, топкой земле, малярийные испарения, туман, поднимающийся с болотистой земли, привели к тому, что место стало опасным для здоровья. Богатые семьи переезжали из этих чудовищных домов в другие части Манхэттена, и на их месте поселялись в основном освобожденные рабы-негры и бедные ирландцы, которые наполнили Нью-Йорк большой волной иммиграции, последовавшей после революции и провозглашения республики. Они беспорядочно заселяли трущобы Пяти Точек, и к 1840 году этот район стал самым злачным местом в Америке.

В то время Шестой округ занимал примерно 86 акров (34,4 гектара), но большая часть земли была занята торговыми домами, и почти все население сосредоточилось в области Парадиз-сквер и района, в будущем известного как Малберри-Бенд, к северу и чуть к востоку от Пяти Точек. Тысячи людей влачили жалкое существование в подвалах и на чердаках, основная часть населения была абсолютно нищей и почти полностью погрязла в пороке. Подавляющее большинство составляли ирландцы (перепись, проводимая промышленной палатой Пяти Точек во время Гражданской войны, зафиксировала 3345 ирландских семей), а следующими по численности были итальянцы — 416 семей. Там было только 167 семей чисто американского происхождения и 73 — недавно приехавших из Англии. Более 3 тысяч семей заполонили Бакстер-стрит от Чэтэм до Кэнэл, что составляет расстояние меньше полумили, и на участке 25 на 100 футов (7 на 30 метров), на этой же улице, находились трущобы, в которых ютилось 286 человек. Вокруг Точек и Парадиз-сквер располагалось 270 салунов и еще некоторое количество баров, танцполов, публичных домов и зеленных лавок, где продавалось кое-что покрепче, чем овощи.

«Идемте дальше, и погрузимся в Пять Точек, — писал Чарльз Диккенс в своих «Заметках об Америке». — Ну и местечко! Узкие проходы расходятся направо и налево, и везде запах грязи и отбросов. Образ жизни, который здесь ведется, приносит те же результаты, что и везде. Грубые, обрюзгшие лица, которые мы видим в этих домах, таковы же, каковы и по всему миру. Сами дома преждевременно постарели от дебоширства. Посмотрите, как обрушиваются прогнившие балки и как разбитые и запачканные окна хмуро смотрят тусклыми глазами, словно подбитыми в пьяной драке. Здесь живет множество свиней. Интересно, удивляются ли они тому, что их хозяева ходят на двух ногах, а не на четырех и что они не хрюкают, а разговаривают?

Итак, около каждого дома есть маленькая таверна, и на стенах бара висят цветные гравюры с изображением Вашингтона, королевы Виктории и американского орла. В отделениях для бутылок — осколки тарелок и цветная бумага, это местный стиль украшения. И так как моряки здесь частые посетители, висит тут и около дюжины морских картин: изображение расставания моряков с их возлюбленными; портрет Уильяма из баллады с его черноглазой Сьюзен; Уилла Уотча, смелого контрабандиста; Пола Джонса, пирата, и тому подобных. Среди них нарисованные глаза королевы Виктории, а также Вашингтона выглядят так же странно, как и в большинстве сцен, которые разыгрываются здесь в их присутствии.

Кабак в Пяти Точках

Откройте дверь одной из этих тесных хибар, полных спящих негров. Ба! Внутри горит огонь, пахнет горящей одеждой или мясом, так близко они собрались вокруг жаровни; и везде угарный туман, который ослепляет и душит. Из каждого угла, в который вы заглянете на этих темных улицах, ползет в полусне какая-то фигура, и кажется, что наступает время Страшного суда и темные могилы исторгают своих мертвецов. Тогда собаки воют и принуждают мужчин, женщин и детей покидать ночлег, заставляя испуганных крыс убегать в поисках лучших мест. Здесь также есть дорожки и аллеи, вымощенные грязью по колено; подземные комнаты служат здесь для танцев и игр; стены здесь украшены грубыми рисунками кораблей, фортов, флагов и бесчисленными американскими орлами; разрушенные дома, открытые настежь, где через огромные дыры в стенах вырисовываются очертания других развалин, как будто этому миру порока и нищеты больше нечего показать; огромные многоквартирные дома, которые названы по именам грабителей и убийц; все это отвратительно, уныло, и везде разруха».

Самой печально известной улицей Нью-Йорка в то время была Литл-Уотер, очень короткая улица, которая идет от Кросс-стрит через центр Парадиз-сквер к Коровьей бухте. Последняя была названа так потому, что на этом участке некогда был залив, к которому фермеры приводили свой скот на водопой. В лучшие для Пяти Точек времена район Коровьей бухты представлял собой тупик шириной около 30 футов (9 метров) в начале, который дальше, футов через 100, сужался к одной точке. Этот темный и мрачный переулок был в основном заполнен грязью по щиколотку, и вдоль каждой стороны его тянулись дощатые многоквартирные дома, от одного до пяти этажей в высоту. Многие из них были соединены подземными переходами, в которых совершались грабежи и убийства и хоронились трупы. Один из домов был назван «домом лестницы Якоба», так как вход в него шел через шаткий, опасный лестничный пролет. Другой дом имел название «Врата ада», третий — «дом обломков кирпича».

«Если вы хотите осмотреть Коровью бухту, — говорилось в книге под названием «Горячая кукуруза», изданной в 1854 году, — то пропитайте свой носовой платок камфорой, чтобы вы смогли вытерпеть чудовищное зловоние, и входите. Нащупайте свой путь вдоль узкого прохода, поверните направо, поднимитесь вверх по опасной и темной лестнице; будьте осторожны, когда ставите ногу на следующую ступеньку или когда ступаете в угол широкой лестницы, так как слой смрадных отбросов там толще, чем подошва ботинок. Будьте также осторожны, чтобы не встретить кого-то, мужчину или женщину, кто в пьяном бешенстве может ударить вас из-за ненависти к тому, что у вас одежда лучше, или из-за страха того, что вы пришли, чтобы нанести вред его любимому логовищу, так, что вы полетите вниз, кувырком, по этой грязной лестнице. Вверх, вверх, по спирали, на пять этажей выше — и вот вы под черной, закопченной крышей. Поверните налево (будьте осторожны и не опрокиньте тот горшок с кипящим супом из мясных обрезков, который готовится на маленькой печке наверху лестницы), откройте ту дверь и входите, если получится. Смотрите: вот на полу сидят негр и его жена — где им еще сидеть, если нет стула, — и поедают свой ужин со дна бадьи. В разбитом черном глиняном кувшине — вода, возможно, не только вода. Другой негр и его жена занимают угол; третий сидит на окне, перекрывая весь поступающий воздух. А что мы видим в следующем углу? Мужчину-негра и крепкую, здоровую, довольно хорошенькую молодую белую женщину. Они не спят вместе? Ну, в буквальном смысле вряд ли — в комнате нет кровати, как нет ни стула, ни стола, как нет ничего, кроме тряпок, грязи, паразитов и деградировавших, невероятно деградировавших представителей человечества».

4

Старая пивоварня была сердцем Пяти Точек и самым известным многоквартирным зданием в истории города. Будучи построенной в 1792 году на берегах старого Коллекта, она называлась пивоварней Колтерса, и пиво, которое там варили, было самым известным во всех восточных штатах. В 1837 году она была «перепрофилирована» в жилой дом, так как здание дошло до такого состояния, что уже не могло использоваться по назначению и после этого стало известно просто как Старая пивоварня. Дом имел пять этажей^[3] и когда-то был выкрашен в желтый цвет, но от времени и непогоды почти вся краска скоро облупилась, множество досок отошло, так что здание больше всего напоминало гигантскую жабу с отвратительными наростами, с удовольствием сидящую в отбросах и грязи Пяти Точек.

Здание огибала улица, около трех футов в ширину с южной стороны, а на северной — разной ширины, постепенно сужающаяся к одной точке. Северная дорожка вела к огромному помещению, получившему название «Пещера воров», в котором жили более 75 мужчин, женщин и детей, черных и белых, без мебели и удобств. Многие из этих женщин были проститутками и принимали своих клиентов прямо в Пещере. На противоположной стороне проход назывался «Аллеей убийц», полностью соответствуя своему названию. Многие историки путали ее с другой «Аллеей убийц», известной также как «Дорога Донована», на Бакстер-стрит, недалеко от Точек, где много лет прожил известный одноглазый вор-карманник и мошенник Джордж Аппо, сын китайца и ирландки.

Подвалы Старой пивоварни были разделены примерно на 12 комнат, где раньше стояло пивоваренное оборудование; также там были надземные комнаты, расположенные двойными рядами вдоль «Аллеи убийц» и улицы, ведущей к «Пещере воров». В период пика своей славы здание вмещало более тысячи мужчин, женщин и детей, половина из которых были ирландцы, а половина — негры. Большинство подвальных отсеков принадлежало неграм, многие из которых жили с белыми женами. В этих логовищах рождались дети, которые проживали свое отрочество, не видя света и не вдыхая свежего воздуха, так для жителя Старой пивоварни было так же опасно покидать свое убежище, как постороннему в него входить. В одной из подвальных комнат шириной в 15 футов (4,5 метра) менее чем за десять лет до Гражданской войны 26 человек жили в ужасающей бедности и грязи. Однажды в комнате было совершено убийство (маленькую девочку забили до смерти после того, как по глупости она показала пенни, которое у кого-то выпросила), так ее тело лежало в углу пять дней, прежде чем было похоронено в неглубокой могиле, вырытой в полу ее матерью. В 1850 году полицейские докладывали, что на протяжении недели с лишним ни один из 26 человек не выходил из комнаты, только иногда они прятались в дверном проходе, поджидая тех жителей, которые проходили с едой. Когда такой человек появлялся, его быстро ударяли по голове и крали еду.

Старая пивоварня

Во всем здании условия жизни в подавляющем большинстве ужасали. Смешанные браки между белыми и неграми были общепринятым фактом, да и инцест никого не шокировал, вообще велась беспорядочная сексуальная жизнь. Дом кишел ворами, убийцами, карманниками, грабителями, проститутками и выродками разного типа.

Драки здесь были почти постоянным явлением, и вряд ли нашелся хотя бы час в дневное или ночное время, когда бы не происходили пьяные оргии. Через тонкие дощатые стены слышались удары кирпичом или железной арматурой, визг несчастных жертв, вой голодающих младенцев, неистовые крики мужчин и женщин, а иногда и детей, корчащихся от боли и судорог. Убийства случались часто; было подсчитано, что почти за 15 лет в Старой пивоварне происходило в среднем по одному убийству за ночь и почти столько же в домах Коровьей бухты. Мало кто из убийц бывал наказан — пока полиция не набрала силы, ее представители не могли надеяться на то, чтобы уйти из Старой пивоварни живыми, а жители трущоб были очень скрытными. Даже если полиция определяла личность убийцы, его редко удавалось найти: он растворялся в норах Точек и убегал по подземным переходам. Многие обитатели притонов Старой пивоварни и Коровьей бухты когда-то были добропорядочными и даже влиятельными людьми, но после нескольких лет трущобного существования и они опускались до уровня остальных жителей. Говорили, что последний из рода Бленнерхассетс, второй сын Хармана Бленнерхассетса, который совместно с Аароном Бурром участвовал в тайном заговоре с целью основания Западной империи, умер в Старой пивоварне. И такое случилось не с ним одним.

Церкви и благотворительные общества открыто говорили о бедственном существовании Пяти Точек в течение многих лет, но ничего не было предпринято для спасения и восстановления района до конца 1830 года, когда община пресвитериан с улиц Центральной и Спринг послала туда миссионеров. Но население Точек состояло преимущественно из ирландцев и яростных католиков. На миссионеров набросились, как на протестантских дьяволов, и гангстеры и преступники их прогнали. В 1840 году на Бродвее была возведена Бродвейская молельня, церковь при конгрессе, около Энтони, нынешней Уорф-стрит, и предпринимались спорадические попытки благотворительной деятельности в Пяти Точках. Но ничего особенного не происходило до 1850 года, когда преподобный Льюис Моррис Пиас и его жена были посланы в Пять Точек от Женского местного благотворительного общества Методистской епископальной церкви. Они построили дом на Кросс-стрит, около Старой пивоварни, и начали свою деятельность.

Пиас был одним из величайших филантропов своего времени. Ни один человек не сделал столько, сколько он, и именно ему Пять Точек обязаны конечным восстановлением и очищением своих пещер от порока и нищеты. Но ему не дали долго работать, и через год он был отозван дамами из благотворительного общества, которые таким образом стремились преуменьшить его заслуги. В 1845 году они написали историю миссии методистов в Точках, опубликовав ее в книге «Старая пивоварня». Имя Пиаса в этой книге не упоминалось; он был назван просто «нашим первым миссионером». Согласно первоначальной идее он должен был только читать проповеди для привлечения новообращенных и возвращения бывших христиан в церковь, и несколько месяцев Пиас и его жена подчинялись воле общества. Но скоро он понял, что главной проблемой Пяти Точек были нищета и невежество и что порок и преступность нельзя уничтожить, пока не уничтожены их причины. Чтобы это произошло, Пиас открыл совместные школы для детей и взрослых, а также основал мастерские, в которые фабрики по производству одежды посылали материалы, чтобы делать из них дешевую одежду под присмотром миссионера и его жены.

Умирающая мать — сцена в Старой пивоварне

Связь миссионера с обществом прекратилась, когда дамы, посетившие Точки с целью посмотреть на тех, кому их щедрость обеспечила царство Божие в будущем, выяснили, что Пиас не читал проповедь уже два дня. Он был занят, доставляя большие партии тканей из фабричных домов на Бродвее в местные мастерские. Его заменил преподобный Дж. Лакери, талантливый евангелист. Пиас и его жена отказались уезжать из Точек и занялись деятельностью вне секты, продолжив свои попытки привить в районе просвещение и труд. Результатом его миссии стало создание Промышленного Дома, который и сейчас остается одним из лучших воспитательных и образовательных учреждений этого района. Его первое здание было построено в 1856 году на Энтони-стрит, а в 1864 году был выкуплен старый многоквартирный дом в Коровьей бухте под снос, чтобы освободить место для большего и улучшенного Дома.

Сцена в Старой пивоварне

Комитет, состоящий из Дэниела Дрю и других, договорился о покупке Старой пивоварни от имени Миссионерского общества и в 1852 году купил его за 16 тысяч долларов, из которых городские власти дали только тысячу. Обитатели, как люди, так и грызуны, были выселены, и 2 декабря 1852 года начался снос старого здания. 27 января 1853 года епископ Джонс из Методистской епископальной церкви заложил новую миссию, строящуюся на месте Старой пивоварни, стоимостью в 36 тысяч долларов. Работники, которые разбирали здание, обнаружили несколько мешков, наполненных человеческими костями. Их нашли между стенами и в подвалах, и каждую ночь гангстеры наводняли развалины в поисках сокровищ, которые, по слухам, были там похоронены. Ничего не нашли, но все рыли ямы, простукивали, спускаясь в потайные лазы и стенные проемы. Разрушение Старой пивоварни происходило в атмосфере радости, и преподобный Т.Ф.Р. Мерсейн в порыве вдохновения написал стихотворение в честь происходящего.

Все, видит Бог, теперь закончится

Твой злой закон.

Стен каждый камень кровью сочится,

И слышен стон.

Здесь воздух ядом был напоен,

И без конца

Здесь, истекая смрадным гноем,

Гибли сердца.

Как этот мир жесток, печален —

Они бегут!

О Боже! Призови усталых!

Дай им приют!

Притон порочный! Ты изменишь

И дух и плоть.

Возлюбишь искренне, поверишь,

Спаси Господь!

Любовь Господняя, как ангел,

Летит на глас,

Твердящий строки из Евангелия:

«Христос распят за нас!»

Как этот мир жесток, печален —

Они бегут!

О Боже! Призови усталых!

Дай им приют!

Примечания

1

Подробный отчет об этом мятеже, похожих восстаниях 1712 года и «докторском бунте» 1788-го можно найти в книге Хэдли «Очерки о великих восстаниях». «Докторский бунт» вырос из разграбления могил студентами-медиками. Большинство медиков были высланы из города, на несколько дней была вооружена милиция, а барон Стеубен и Джон Джар были ранены при попытке разогнать толпу. Это произошло еще до появления банд, и преступный мир не был связан с этими мятежами. (Примеч. авт.)

2

9 метров. (Примеч. пер.)

3

На рисунках того времени изображаются только три этажа, но писатели уверяют, что их было пять.