Виртуальные войны. Фейки

Георгий Почепцов, 2019

Георгий Почепцов – доктор филологических наук, профессор, автор пятидесяти книг на тему информационных войн, пропаганды, теории коммуникации, информационных и коммуникативных технологий. Заслуженный журналист Украины, член Национального союза писателей. В издательстве «Фолио» вышла его книга «Пропаганда 2.0». Вместе с Интернетом и социальными медиа в наш мир пришли виртуальные войны и фейки. Иногда они становились важным фактором политики. Это были российские информационные вмешательства в американские и французские президентские выборы и референдумы (Брекзит и Каталония). Сегодняшний мир перешел не только от правды к постправде, но и от фейка к постфейку. Виртуальные войны представляют собой войны без применения оружия. Это делает возможным их применение не только во время войны, но и в мирный период. Виртуальные войны формируют сознание людей, что приводит к трансформации их поведения. Они могут прийти в наш дом как с помощью традиционных медиа, так и через социальные медиа. Эти инструкции по смене поведения могут содержаться в книге, телесериале, песне.

Глава вторая

Использование виртуальности

1. Игры взрослых людей, или виртуальность и ее моделирование с помощью политических игР

Виртуальность — это не только религия или идеология. Это любое продвижение той или иной картины мира в когнитивное пространство индивидуального или массового сознания. Это внесение изменений в картину мира человека, как это происходит во время конкурентных выборов или даже просто с помощью чтения книги, как это произошло с «Гарри Поттером», когда поколение прочитавших эти книги стало более спокойно относиться к стигматизированным социальным группам, чем перешли на позиции демократов, а не республиканцев, отдав в свое время голоса в пользу избрания Обамы президентом (см. новую информацию об использовании плакатов с Гарри Поттером на митингах после расстрелов в американской школе в Паркленде [1]).

Виртуальность моделируется в зависимости от задач. Это может быть разработка сценариев для кино и телесериалов. Это может быть разработка сценариев виртуальной реальности для терапевтических целей, чем отличается Институт креативных технологий (см., например, [2–3]). Это может быть игровая стимуляция для того, чтобы понять развитие сложной будущей ситуации в динамике.

Военные игры (симуляции) появились в Америке с подачи немецких иммигрантов, а холодная война подняла этот инструментарий на новый уровень. В момент ядерного противостояния возникла даже более сильная потребность в таком инструментарии, как и в разработке стратегии. И тут первенство было у корпорации РЕНД.

Исходно Эрих фон Манштейн, будущий генерал-фельдмаршал, организовал в 1929 году игру, в которой немцы защищались от польской атаки. В эту чисто военную ситуацию сознательно была включена политическая игра, чтобы политические и военные лидеры учились друг от друга. При этом они играли как от Лиги наций, так и от Польши, Франции и Чехословакии, что принципиально меняло процессы принятия решений ([4–6], см. библиографию работ по стратегическим играм [7]).

Япония в учрежденном в 1940 году Институте тотальной войны развивала разные варианты агрессии, проигрывая координацию армии, военно-морских сил и правительства в разных ситуациях. С приходом на пост президента Кеннеди играм придали большее значение, их стали проводить по четыре в год.

В РЕНДе был и такой американский участник, как Л. Блумфилд ([8], см. также [9-10]), который увидел важность проведения политических игр в том, что они дают возможность заранее узнать проблемные ситуации для страны в будущем. Он также видел одно принципиальное отличие от типичных военно-штабных игр, считая последние больше тактическими, чем стратегическими.

Блумфилд пишет о соотношении игрового времени с настоящим: «Время может со странной простотой сжиматься, расширяться и делаться прошлым, настоящим и будущим. Некоторые игры были направлены в будущее, чтобы избежать замешательства игроков из-за современных событий. Другие игры принимают мир таким, каким он есть, разрешая влиять на игру тем, что игроки читают каждое утро в «New York Times». В каждом случае есть тенденция развития шизоидной ментальности, пытающейся отделить то, что происходит в игре, от того, что есть в реальной жизни. Это, между тем, иллюстрирует степень включенности, которую индивиды получают в игре. Для того, кто не является психологическим экспертом, это не что иное, как поразительное состояние увидеть взрослых людей, отказавшихся от своих семей, забывших свои мирские обязательства и полностью включивших свои личности и интеллекты в игровой роли. Наверное, шоу-бизнес научился этому достаточно давно».

Кстати, эти ощущения в сильной степени напоминают воспоминания участников организационно-деятельностных игр Г. Щедровицкого.

Исследователи отмечают несколько конфронтаций между разными группами участников, которые стояли на пути этого инструментария. С точки зрения Д. Бесснера, это было противоречие с математиками и физиками, которые все видели исключительно сквозь возможность квантификации [4]. Создатели теории политических игр — что для понимания войны нужно знание контекстов, что не поддается числительному выражению (см. историю использования этого инструментария с другой стороны — математиков и физиков [11]). Шпееру и Голдхамеру не нравилось абстрагирование принятия решений из исторических контекстов, в которых оно происходило. Еще одной характеристикой, которая была у немецких эмигрантов, но не было у американцев, была педагогика К. Маннгейма, которая повлияла на Шпеера и Голдхамера.

У Маннгейма была интересная идея, что социальные группы соревнуются между собой за то, чтобы именно их интерпретация действительности была доминирующей ([12], см. также [13–14]).

Еще одним камнем преткновения стали трения между учеными и профессиональными военными [15]. Сторонники нового игрового подхода вообще требовали забыть о прошлом профессиональном опыте военных, что, конечно, вызывало у тех раздражение и непонимание.

После войны Шпеер вошел в проект «Троя» при госдепартаменте, который давал рекомендации по ведению психологической войны ([16], см. подробнее об этом проекте [17–18]). Шпеер работал как против СССР, так и против Восточной Германии.

Воздействовать на массовое сознание мирными способами можно исключительно через виртуальность. Она может быть материальной, как, например, известные кухонные дебаты между Хрущевым и Никсоном, основой которых стала американская кухня, представленная на известной выставке США в Москве. Это тот уровень пропаганды, видимый вашими глазами вокруг, который Ж. Эллюль определял как социологическую пропаганду горизонтального порядка в отличие от пропаганды политической, идущей сверху [19–20].

Виртуальность может получать разные формы: от телесериала до, как мы видели выше, политической игры. Человек, погружаясь в виртуальность, перенимает многие характеристики, заложенные там, тем самым как получая информацию о поведении в новых ситуациях, так и трансформируя себя самого.

Литература

1. Anderson H. The links between Harry Potter and recent protests // www.bbc.com/culture/story/20180326-the-links-between-harry-potter-and-millennial-protest.

2. Rizzo A. a. o. Virtual Reality Applications for the Assessment and Treatment of PTSD // Handbook of Military Psychology. Ed. by S. Bowles, P. Bartone. — Cham, 2017.

3. Rizzo A. a. o. Clinical Virtual Reality tools to advance the prevention, assessment, and treatment of PTSD // European Journal of Psychotraumatology. — 2018. — Vol. 8. — I. 5.

4. Bessner D. Weimar social science in cold war America: the case of political-military game // www.ghi-dc.org/fileadmin/user_upload/GHI_Washington/Publications/Supplements/Supplement_10/bu-supp10_091.pdf.

5. Bessner D. Democracy in Exile. Hans Speier and the Rise of the Defense Intellectual. — Ithaca — London, 2018.

6. Goldhammer H., Speier H. 1959. Some observations on political gaming // www.rand.org/content/dam/rand/pubs/papers/2008/P1679.pdfCASL.

7. Strategic Gaming Bibliography — History of Gaming // casl.ndu.edu/Portals/81/Documents/CASL-Strategic-Gaming-Bibliography-History-of-Gaming.pdf.

8. Bloomfield L. P. Poltical gaming // dspace.mit.edu/bitstream/handle/1721.1/83139/24959022.pdf.

9. Marquard B. Lincoln P. Bloomfield, 93; helped create tools to contain conflict // www.bostonglobe.com/metro/obituaries/2013/11/12/lincoln-bloomfield-mit-professor-helped-create-tools-for-international-conflict-containment/SqkjNG61kMBIHbYeCk4ogP/story.html.

10. Orbis Forum on Political and Military Gaming // ahorseofpeas.blogspot.com/2007/03/orbis-forum-on-political-and-military.html.

11. Erickson P. The World the Game Theorists Made. — Chicago, 2015.

12. Mannheim K. Competition as a cultural phenomenon // From Karl Mannheim. Ed by K. H. Wolff. — New York etc., 2017.

13. Casavecchia A. Connecting Education to Society through Karl Mannheim’s Approach // ijse.padovauniversitypress.it/system/files/papers/2017_3_11.pdf.

14. Lundberg H. Karl Mannheim’s sociology of politiсal knowledge // www.e-ir.info/2013/10/26/karl-mannheims-sociology-of-political-knowledge/.

15. Ghamari-Tabrizi S. Simulating the Unthinkable: Gaming Future War in the 1950s and 1960s // Social Studies of Science. — 2000. — Vol. 30. — № 2.

16. Bessner D. M. The Night Watchman Hans Speier and the Making of the American National Security State // dukespace.lib.duke.edu/dspace/bitstream/handle/10161/7101/Bessner_duke_0066D_11739.pdf?sequence=1.

17. Project TROY // en.wikipedia.org/wiki/Project_Troy.

18. Needell A. A. «Truth Is Our Weapon»: Project TROY, Political Warfare, and Government-Academic Relations in the National Security State // Diplomatic History. — 1993. — Vol. 17. — I. 3.

19. Ellul J. Propaganda. The formation of men’s attitudes. — New York, 1973.

20. Почепцов Г. Модель пропаганды Жака Эллюля // psyfactor.org/lib/propaganda28.htm.

2. Перестройка как вариант виртуальной войны

Виртуальные интервенции всегда опираются на уже имеющиеся представления, когда они являются продолжением сформированной в массовом сознании модели мира, в которую добавляется новый элемент, не нарушающий основные параметры. Однако виртуальная война в целом имеет целью полную смену модели мира, обычно в ее политическом компоненте, который напрямую связан с цивилизационным.

Серьезные изменения виртуальной модели мира встречаются в истории. Это следующие примеры, в рамках которых происходит так называемая промывка мозгов:

— тоталитарные секты,

— китайская работа с американскими военнопленными времен войны в Корее,

— христианское миссионерство,

— революции,

— тоталитарные государства.

Первые два примера характерны тем, что воздействие осуществляется 24 часа в сутки в закрытой среде, от него невозможно уклониться. Тоталитарная секта специально создает условия, понижающие уровень сопротивляемости новых членов. Это отсутствие белковой еды, не более четырех часов сна, отсутствие внешних источников коммуникации (телевизор, родители исключены).

Тоталитарные государства также являются закрытой средой, в рамках которой функционирует только информация, поддерживающая нужную модель мира. Сомневающиеся в ней изымаются и передаются на перевоспитание. Это пропаганда монологического типа, которой намного легче достичь результата, чем пропаганде диалогического типа, характерной для демократии, при которой допускаются контрмесседжи. Хотя они оттесняются на периферию, не допускаясь в мейнстримные медиа, потребитель такой информации все равно в состоянии ее найти, приложив дополнительные усилия.

Перестройку мы можем также трактовать как организованную виртуальную войну, целью которой была трансформация массового сознания населения СССР, сделанная таким образом, чтобы учесть следующее:

а) найти точки уязвимости массового сознания,

б) подавить сопротивление вводимым изменениям, тем самым облегчить их проведение,

в) выделить целевые аудитории, на которые надо направить воздействие,

г) подготовить новые «говорящие головы», которые придут на смену старым.

Систему, конечно, ломают люди, как те, что сидят наверху, так и те, которые поднимаются снизу. Но без организующей роли верхов низы не смогут прийти к результату.

На фоне отношения, возникшего за последние десятилетия к сетевым структурам, как принципиально безлидерским, неким диссонансом прозвучит такая фраза: «Прогрессисты скромно уходят от определения, что хорошо и что плохо. Восходящие, низовые и ультра-местные — популярные модные слова. Никто не ожидается во главе, по крайней мере, на бумаге […]. Отсутствие структуры является причиной того, что движение Occupy провалилось. Без лидерства невозможно запустить последовательные, продолжительные изменения» [1].

И стопроцентно это касается перестройки, тем более что она оказалась успешным проектом, по крайней мере, в плане разрушения прошлой структуры. Построение нового на постсоветском пространстве уже не было столь успешным. Ф. Фукуяма, выступая в Киеве, назвал, например, такую ошибку: «Главная проблема Украины и других постсоветских стран в том, что во время приватизации здесь срослись политическая и экономическая элита. Люди приходят во власть не для того, чтобы служить на благо других, но для того, чтобы побольше украсть для себя и своей семьи. Это и есть основа коррупционной схемы» [2].

Архитектором перестройки странным образом называют не М. Горбачева, а А. Яковлева. Про Горбачева в воспоминаниях чаще пишут, что никакого плана в голове у него не было. Но что касается Яковлева, то странности и необъяснимые явления сопровождают всю его биографию (см., например, не очень доброжелательный взгляд даже на его военную биографию [3]).

В ЦК Яковлев начинает работать в качестве инструктора отдела пропаганды. Понятно, что это рутинная работа в самом низу иерархии, когда ты полностью зависим от вышестоящих. Но была и такая линия — он был интерпретатором происходящего, корректируя и наказывая отклоняющихся от генеральной линии партии. То есть это та роль, которую выполняли М. Суслов и его подчиненные, среди которых был и А. Яковлев.

Постфактум также нужны были интерпретации ключевых событий, чтобы нужная интерпретация первой оказалась в головах читателей/зрителей. В биографии А. Яковлева о его работе в ЦК был такой эпизод, что М. Суслов поручил ему написать для «Правды» объяснение причин снятия Хрущева (волюнтаризм и т. д.) до того, как это событие произошло. И в запечатанном конверте на следующий день Яковлев оставил свой текст. Это не очень понятно, учитывая достаточно низкий ранг Яковлева на тот момент, только если это не было разработкой самого Суслова, к чему он мог привлекать и своих сотрудников. Кстати, М. Суслов выступал и с основным докладом на пленуме по снятию Хрущева, что вызвало множество обсуждений на Западе [4].

Яковлев вообще дважды входил в одну и ту же реку создания виртуальностей СССР. Один раз он дошел до уровня и. о. заведующего отделом пропаганды ЦК, второй раз вообще стал «архитектором перестройки». Во всем этом много странного, например, какие такие ошибки нашлись в его статье «Против антиисторизма», если он был уже прожженным аппаратчиком уровня заведующего отделом пропаганды. Саму эту статью нужно долго читать, чтобы обнаружить намеки на ошибки. Уже первый абзац статьи дает нам полное понимание ее соответствия своему времени: «Особым смыслом исполнен приближающийся пятидесятилетний юбилей Союза Советских Социалистических Республик. Эти полвека — блестящее доказательство той истины, что история человечества развивается по восходящей линии, в полном соответствии с объективными законами общественной жизни, открытыми великими учеными К. Марксом и Ф. Энгельсом» (см. [5]). Или такая цитата: «Партия всегда была непримирима по отношению ко всему, что может нанести ущерб единству нашего общества, в том числе к любым националистическим поветриям, откуда и от кого они ни исходили бы. Одним из таких поветрий являются рассуждения о внеклассовом «национальном духе», «национальном чувстве», «народном национальном характере», «зове природной цельности», содержащиеся в некоторых статьях, отмеченных объективистским подходом к прошлому. Их примечательная особенность — отрыв современной социальной практики от тех исторических перемен, которые произошли в нашей стране за годы после Великого Октября, игнорирование или непонимание того решающего факта, что в нашей стране возникла новая историческая общность людей — советский народ».

И за эту статью Яковлева наказывают странным образом — отправляют послом в Канаду. Как мы все понимаем, людей так не наказывают, а, скорее, поощряют. Конспирологически возможно, что так был создан прецедент, чтобы ему можно было отправиться официально за пределы страны.

Одной из версий биографии А. Яковлева является интерпретация его поведения как западного «агента влияния», но это мы оставим за пределами нашего обсуждения, поскольку чем дальше уходит время, тем меньше остается живых свидетелей тех событий (см., мнение его обвинителей ([6-11], см. также коллекции разных его документов [12–13]).

Правда, точку зрения недавно скончавшегося В. Фалина придется привести, поскольку он был одним из последних живых свидетелей тех событий: «О том, что Яковлев сидит в кармане у американцев, я узнал еще в 1961 году. Мне об этом поведал один мой знакомый, работавший тогда в КГБ СССР. Почти 10 лет Александр Николаевич работал послом СССР в Канаде. Он не был американским шпионом в обычном смысле этого слова. К тому времени, когда Горбачев стал генеральным секретарем, Яковлев был в СССР одним из важнейших агентов американского влияния. Отмечу ради правды, он был очень одаренным и умным человеком, на два порядка умнее и талантливее Горбачева. Впрочем, его хозяева за океаном тоже не были дураками и бездарями и обладали хорошим представлением о том, что творилось тогда в политических верхах СССР. А в Москве в то время председатель КГБ Владимир Крючков, собрав компрометирующие материалы на Яковлева, пришел с ними к Яковлеву в кабинет. На все расспросы Владимира Александровича Яковлев отвечал молчанием, и Крючков отправился потом на доклад к Горбачеву. Михаил Сергеевич, пожевав губами, вынес поразительное по глубокомыслию резюме. Дескать, у кого не бывает грехов молодости? Яковлев — полезный для перестройки человек, поэтому он нужен стране и его нужно пустить в большую политику. И пустили. Как козла в огород» [6].

Яковлев становится послом в Канаде, и, кстати, если продумывать конспирологическую версию, то можно отметить странное внимание М. Суслова именно к канадской компартии, поскольку партия была совершенно невлиятельной, а встречи с ее лидерами М. Суслова — регулярными [14].

Характерной для Яковлева манерой выступления была модель «и вашим, и нашим». Например, отвечая на вопросы слушателей Высшей партшколы в Москве, он, с одной стороны, заявляет, что шестая статья Конституции не нужна, но тут же звучит, что партийные организации должны остаться на предприятиях.

Эту двойственность подтверждает и Л. Сумароков, ссылаясь на разговор с академиком А. Егоровым в 1986 г., который сказал, что «Яковлев, получив большую власть, в конце концов, со своим хитроумием сам запутается и других запутает. Что и произошло. А еще было великое словоблудие. И оно очень пригодилось, когда сочинялись двусмысленные перестроечные лозунги, типа «что не запрещено, то можно» [15].

В. Легостаев, выдвинув множество обвинений Яковлеву, по крайней мере одну «непонятность» объяснил — как удалось Яковлеву, вернувшись из Канады, устроиться работать директором весьма важного академического института при негативном отношении к нему Андропова, бывшего на тот момент генсеком [16]. Оказывается, в свое время Яковлев и Черненко были коллегами в отделе пропаганды, и Яковлев обратился за помощью к Черненко, который был на тот момент вторым человеком в партии.

Все это личностная линия проблемы, откуда пошла перестройка. Есть, конечно, и экономическая, и политическая. Кстати, китайцы осадили Горбачева, когда он сказал, что они пошли по его пути, дав политическую и экономическую свободы. Китайские руководители в ответ сказали, что они отпустили только экономическую составляющую, а политическую будут удерживать, и что Советский Союз поступил ошибочно.

Горбачев, по мнению В. Фалина, вообще появился в результате договоренности: «Горбачев был приведен к власти в СССР в результате сделки на самом верху. Эта сделка должна была позволить каждому из претендентов на голос в руководстве страной продолжать играть свою роль в политике СССР. Почему в 1964 году был приведен к власти Леонид Брежнев? Потому что Леонид Ильич был человеком, не способным на конфронтации. В 1964 году сложился триумвират, куда вошли Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев, председатель Президиума Верховного Совета Подгорный и председатель Совета Министров СССР Косыгин. Все они имели равные права […]. Рядовые члены ЦК говорили между собой: в СССР правит не Брежнев, а наша доморощенная «банда четырех». В эту «банду» входили: председатель КГБ СССР Юрий Андропов, министр обороны СССР Дмитрий Устинов, главный идеолог КПСС Михаил Суслов и министр иностранных дел СССР Андрей Громыко. Называя этих людей «бандой четырех», коллеги были правы. Эта четверка по своим сусекам и растащила всю власть в нашей стране. Вот тогда-то, в сущности, и начались упадок и агония Советского Союза» [6].

И о Горбачеве: «Главная проблема Горбачева — это отсутствие в человеке человеческой личности. Так получилось, что именно он стал главой Советского государства, и именно в то сложное время. Время, когда в СССР разрыв между словом и делом уже достиг такого состояния, что партии и правительству нельзя было более игнорировать самые элементарные запросы и чаяния советских людей. […] Горбачев пришел к власти, не имея лично никакой программы. Его тезисом был принцип Наполеона: ввяжемся в драку, а там будет видно. После того как Михаил Сергеевич потерял себя в политике, он во что бы то ни стало пытался сохранить свое реноме или хотя бы видимость этого реноме. Он был готов платить за это, как шекспировский герой, с той разницей, что за коня в итоге отдал все царство. Горбачев был для нашей Родины жуком-короедом. Он действовал по принципу Клаузевица: Россию можно победить только изнутри. Вот и побеждал, грыз корни, а дерево сохло и умирало. Ему помогали в этом Эдуард Шеварднадзе, Александр Яковлев и другие пристяжные к ним личности».

Охватить массовое сознание, а именно этого требовала перестройка, могут два типа институтов общества, столь же массовых. Это образование и медиа. Образование требует долгих временных сроков, оно готовит только будущие поколения. Поэтому именно медиа, тем более в структуре СССР, когда они были непререкаемыми глашатаями истины, стали главной опорой перестройки. Отсюда и дописанный к слову «перестройка» термин «гласность».

По этим причинам можно констатировать особую роль медиа в развале СССР. Людей уже невозможно было удерживать взаперти. Конечно, не было возможностей Интернета по свободному перемещению информации. Но даже телевидение расширяло возможности чтения между строк, позволяло видеть не только то, что хотели бы пропагандисты.

СССР был закрыт физически, но информационно и виртуально он был «приоткрыт», здесь, как оказалось, невозможно было удерживать «границу на замке». Информация несла иные смыслы, за которыми начинала проглядывать иная виртуальная система.

Медиа закладывали два типа ростков. С одной стороны, они создавали образ процветающего Запада, а он действительно был заманчивым, поскольку основной визуальной картинкой был Запад из кинофильмов, который никто не мог отделить от реальности, поскольку с ней не пересекался. В результате конкурировали два Запада: Запад западного кинофильма и Запад советской пропаганды. Никому в голову не приходило, что фильм тоже может быть продуктом виртуальной действительности.

С другой стороны, мощная советская система пропаганды стала заложником своих незыблемых правил, в соответствии с которыми с экрана не должны были сходить руководители партии. Поэтому отдельным компонентом развала СССР стал образ деградирующей власти времен Брежнева и персонально Брежнева, который создавался своими же медиа. Перед советским человеком развернулся не популярный в то время фильм «Старики на уборке хмеля» (художественный музыкальный фильм чехословацкого производства 1964 года), а целый телесериал «Старики во главе СССР» (производства Политбюро СССР).

Телевидение внесло свою лепту также в демонстрацию деградации советской власти, отразив во всей полноте время геронтократии. И это было бы невозможным во времена Сталина, когда газетные коммуникации качественнее отбирали нужный материал и блокировали любую другую информацию. Телевидение резко расширило возможности так называемого «чтения между строк», когда стало не чтением, а «смотрением». А у телевизоров сидели абсолютно все: и не только перед «Просто Марией», но и перед программой «Время».

Это был период исчезновения страха перед властью, страха перед репрессиями. Получалось, что советская система могла существовать только в случае жесткой власти. То есть жесткая система удерживала советскую власть, а без нее это было бы другое государство.

И даже основные перестроечные СМИ («Взгляд» и «До и после полуночи») были сформированы ЦК, КГБ и Гостелерадио для того, чтобы привлечь молодежь к экрану в момент прекращения глушения западных радиоголосов [17–18]. Обратим внимание на то, что в момент монологичности советской власти в этом не было нужды, так как ничего другого человек услышать или посмотреть не мог. Минимальная возможность появления диалога заставляет власти вдруг создать нормальное телевидение, интересное не только пропагандистам, но и населению.

Председатель Гостелерадио Л. Кравченко говорит о Горбачеве: «Весной 1991 года мы с Болдиным случайно оказались на дне рождения Михаила Сергеевича, где Горбачев с теми же самыми людьми, которые позже оказались в списке ГКЧП, открыто обсуждал три варианта введения чрезвычайного положения в стране. Долго наблюдая Горбачева, я за пару лет до ГКЧП пришел к выводу, что в его природе, в его психологии заложен опаснейший для большого политика изъян. Об этом мне рассказали и те, кто с ним долго работал в Ставропольском крае, его ближайшие сподвижники тех лет. Они говорили, что Горбачев умел подбирать команду, впитывать интересные инициативы, но для того, чтобы лавры этих инициатив были записаны за ним, возглавлял сам процесс их внедрения и, ввиду отсутствия всяких организаторских качеств, тем самым губил дело. А потом разгонял всю команду, перекладывая на нее свою вину» [19].

О создании молодежных передач, которые стали новым типом информирования населения: «В 1987 году секретарь ЦК КПСС Александр Яковлев пригласил к себе первого зампредседателя КГБ Бобкова, Афанасьева от «Правды» и меня, и объявляет нам: «Через три месяца мы прекращаем глушить западные радиоголоса. Поэтому сейчас самое главное — уберечь молодежь от тлетворного влияния Запада», — эту фразу Яковлева я записал в блокнот, который у меня цел и сегодня, — и поэтому мы должны за короткое время создать свои программы, особенно для утреннего и вечернего эфира». Я, в свою очередь, собрал у себя в кабинете талантливых ребят из молодежной редакции и предложил им сделать эти музыкальные информационно-развлекательные программы. Смелые по сюжетам и фактам, неожиданные по интерпретации этих фактов». В результате именно так было создано одно из орудий разрушения страны, причем снова с помощью А. Яковлева.

Правда, Кравченко защищает себя тем, говоря, что при процессах разрушения это были уже другие «взглядовцы», они на тот момент стали депутатами. И у них были дополнительно и другие документы. Он вспоминает: «Между прочим, после падения ГКЧП именно съемочная группа «Взгляда» во главе с одним из ведущих программы (Кравченко просил не называть имя) сделала самое доброжелательное интервью с уходящим в отставку главой Гостелерадио, которого тогда никто иначе, как пособником путчистов не называл. Но Леонид Петрович уверен — это интервью было обусловлено необходимостью: просто телеведущий работал на КГБ и боялся, что Кравченко об этом кому-нибудь расскажет.

— Все боялись. У нас же у каждого второго политобозревателя, и это не преувеличение — у каждого второго, — была корочка. Но я никого сдавать не стал».

У советского человека было только два пути: или стать потребителем пропагандистского потока, или уйти, как это говорится, во «внутреннюю эмиграцию», что соответствует современному «дауншифтингу». Но люди нерабочих профессий не могли уклониться от пропагандистского потока, тем более власть все время входила со своей информацией даже в свободное время человека. Нужно было посещать собрания, и если не выступать, то слушать, были придуманы агитплощадки во дворах, где вывешивались свежие номера газет. Копеечные цены на газеты приводили к очередям перед киосками Союзпечати по утрам. Разбирали, конечно, не газету «Правда», а газеты, хоть как-то отклоняющиеся от официоза. И на первом месте здесь были «Литературная газета», «Неделя», «Комсомольская правда», «Известия». Люди хотели информации и получали ее.

Историк А. Савин подчеркивает следующее в роли медиа: «Бывший председатель Гостелерадио Николай Месяцев вспоминал, что с конца 1960-х годов телевизионщикам строго предписывалось показывать Леонида Ильича втрое больше, чем остальных руководителей партии и правительства. Поначалу, когда Леонид Ильич был бодр и относительно здоров, телевизионная картинка работала в пользу улыбчивого и энергичного генсека. Но когда Брежнев стал дряхлеть, и особенно когда у него из-за проблем с зубными протезами нарушилась дикция, люди видели на экране старого и больного человека, вынужденного присутствовать на многочасовых официальных церемониях. В итоге телевидение из самого действенного инструмента пропаганды в позднем СССР постепенно превратилось в главный способ десакрализации власти и ее первого лица. И тут даже цензура не помогала. За четыре дня до своей смерти, 6 ноября 1982 года, Брежнев вручал в Кремле орден Ленина и звезду Героя Социалистического Труда председателю Гостелерадио Сергею Лапину. Во время торжественной церемонии коробочка с наградой упала на пол. Лапин поднял ее и заверил Брежнева: «Ничего, ребята вырежут из кадра». Конечно, из телесюжета для программы «Время» можно было вырезать все что угодно, но это уже никак не могло изменить укоренившегося в сознании народа образа дряхлого и немощного генсека» [20].

Андропова многие обвиняют в том, что он сознательно создал миф о диссидентской угрозе, поскольку диссиденты реально не ставили политических задач, они избрали самую мягкую форму сопротивления — этическую. Благодаря новому врагу (внутреннему) значимость Андропова возрастала (и в финансировании КГБ, и в увеличении числа сотрудников). Все это представлялось руководству страны единственной возможностью удержания власти.

Вот мнение Л. Сумарокова, который как зять Суслова винит Андропова и в его смерти: «Сегодня это, возможно, звучит, как парадокс, но реально дело обстояло так, что раздувание деятельности, посвященной диссидентскому движению, Андропову было выгодно для достижения поставленной цели. Диссиденты — это ловко разыгранная с помощью любимого им 5-го управления КГБ — «андроповская страшилка», направленная против плюрализма мнений, а в конечном итоге, против демократии и идеологии социализма в целом. «Дело» Солженицына и Сахарова — прямое порождение андроповщины» [21].

Мы разобрали, кто возглавлял процесс, откуда пришли перестроечные телепередачи. Всем понятна также особая роль медиа, когда огромный пропагандистский аппарат вдруг развернул направление своей атаки, начав стрелять по тому, что до этого столь же яростно защищал. Но все это происходило постепенно, поскольку Горбачев тоже двигался долгое время строго по ленинскому пути в своих речах, реально начав вести население в другую сторону.

У нас остался нерасмотренным только один вопрос — контента. Какой контент мог повернуть страну? Общая идея его понятна. Как и во всяком революционном изменении действует поворот на 180 градусов. Это и «кто был ничем, тот станет всем» 1917 года, это и «белое стало черным, а черное — белым», условно говоря, если Троцкий был плохим, то теперь он должен был стать хорошим.

Виртуальная война — это в первую очередь контент, причем контент системного порядка. В этом случае введение одного контрсмысла тянет за собой остальные, поскольку идет борьба с такой же виртуальной системой, где каждый элемент намертво сцеплен с другими.

Следует признать, что Советский Союз был более силен в «комфортной» борьбе с противниками, когда они не допускались до диалога. А монолог легко объявлялся победой. В то же время Западом был накоплен опыт более серьезной идеологической борьбы с СССР, который сразу пустили в дело. А. Ципко вспоминал, как А. Яковлев дал ему задание как своему сотруднику подобрать все, что известно из критики марксизма (кстати, потом Ципко становится помощником секретаря ЦК Яковлева в 1988–1990 гг. [22], его сайт — tsipko.ru).

И у него есть такое же воспоминание более позднего порядка по поводу беспокойства или боязни ЦК из-за убыстряющихся событий в соцстранах: «Помню, как-то в начале 1989, скорее всего в феврале, попросил меня прийти в первый подъезд ЦК, в приемную Яковлева, его главный помощник, «правая» и «левая» рука, Николай Алексеевич Косолапов. Он только что вышел от шефа, был озабочен. “Александр Николаевич просит помочь, чем можете, — обратился он ко мне. — Нужны материалы, записки, старые, новые, где бы раскрывалась реальная картина положения в странах Восточной Европы, реальные перспективы правящих партий удержаться у власти. Шеф намерен добиваться на Политбюро пересмотра всей нашей стратегии в отношении Восточной Европы. Пора, пока не поздно, принимать серьезные решения. Иначе конец”» ([23], см. также [24]).

Это показывает нарастание проблем, которые приходилось решать, не имея для этого ни опыта, ни инструментария, поскольку старый опыт в виде танков в Праге уже был невозможен. То есть растерянность пришла и в ЦК.

Ципко интересно рассуждает о разнице между Горбачевым и Яковлевым: «Между ними была качественная разница. Я в ЦК больше общался с Яковлевым, был его консультантом. Его план тоже был абстрактным, но у него другие были интенции — он ставил задачу провести реформы, которые подтолкнут к смене советской системы. Но никто из них при этом не думал о гибели СССР! Я тоже полагал когда-то, что можно разрушить идеологию и систему, но оставить целостной страну… В этом пункте и кроется качественная разница между командами Горбачева-Яковлева, а затем Ельцина, идея которого заключалась в отказе от системы и ее разрушении благодаря распаду СССР. Горбачев и Яковлев хотели, по сути, провести контрреволюцию, когда-то не осуществленную Деникиным. Хотя Горбачев, в отличие от Яковлева, долгое время перестройку так не воспринимал. Я глубоко убежден — перестройка рождена, в том числе, и студенческими годами Горбачева, его опытом и философскими идеями, которые он почерпнул в МГУ; он решил использовать власть для облегчения участи интеллигенции» [25].

Следует признать, что связка со студенческими годами Горбачева кажется несколько натянутой, как и желание Горбачева облегчить жизнь интеллигенции. Перед ним стояла задача удержания власти, а интеллигенция никогда не была в СССР решающим фактором, даже боялись выделить ее в качестве отдельного класса.

Очень интересна его характеризация самого Горбачева: «Горбачев был стерильно советским человеком. Он долго не понимал, что без железного занавеса, без цензуры, без политического сыска советская система, которую он получил в наследство, не может существовать. Но он шел за настроениями интеллигенции, пытаясь реализовать эту мечту о некоем новом социализме. А интеллигенция в то время читала запрещенные книги Солженицына, Самиздат, Сергия Булгакова или тот же «Котлован» Платонова, была наполнена и вдохновлена идеями этой литературы. Горбачев подхватил эти настроения, имея за душой лишь несколько идей, суть которых лежала в создании невероятного коктейля — сохранение того позитивного, что имелось при советском социализме, взять то же равенство или систему соцобеспечения, и заимствование у Запада их завоеваний — их рынков, магазинов».

И мы видим еще один фактор перестройки — желание Горбачева что-то изменить, хотя и непонятно, что и как, но так, чтобы это ему не навредило. Ему и жене хотелось понравиться той же интеллигенции, а не только Западу. Горбачев выглядит как типичный собиратель «лайков», правда, в доинтернетную эпоху.

И совершенно неожиданное от А. Ципко: «Уже мало кто вспомнит, что инициатива критического переосмысления марксизма принадлежала профессору политэкономии социализма Вадиму Медведеву, а не антикоммунисту Александру Яковлеву. И что в конце 1980-х Горбачев идейно порвал с Яковлевым и ставку делал на обновленный именно Медведевым отдел пропаганды ЦК партии. В то время я лучше знал Александра Яковлева. Он сильно изменился с годами и, когда начал смотреть на Гайдара и Чубайса преданными глазами школьника, стал мне… непонятен. Но в 1988–1989 годах мы часто общались с ним в его кабинете на Старой площади, и он говорил совсем другое».

Не думаю, что он смотрел преданными глазами школьника. Просто власть в этот момент смещалась от Горбачева в новый центр, где уже восседали Гайдар и Чубайс.

Контент тоже бывает разный. Перестройка опиралась на контент массовой культуры и массовой литературы, например, мемуары Троцкого вряд ли можно считать научным произведением. Это были тексты широкого употребления, а интеллигенция, как любительница писать свое и читать чужое, активно включилась в эти процессы.

Вместо сердитых партийных функционеров, запинающихся даже при чтении по бумажке, на телеэкраны вышли легко тараторящие, новые типы «говорящих голов», которые стали быстро перетягивать на свою сторону зрителей, привычно сидящих перед экранами в надежде понять, что же происходит.

Наиболее обсуждаемыми на тот момент фильмами были «Покаяние» Абуладзе и «Маленькая Вера» Пичула. Лидером советского проката 1989 года стала «Интердевочка» П. Тодоровского. «Покаяние» делалось скрытно в Грузии как республиканский фильм под покровительством Шеварднадзе, чтобы раньше времени его не «зарезали» в Москве.

Фильмы задают не факты, а правила, по которым живут события-факты в реальной жизни. Советский фильм не столько описывал жизнь, сколько управлял ею. Этот набор фильмов должен был положить начало новой постсоветской эре. С одной стороны, без Сталина, с другой — эры разрешенности того, что было запрещено, к сожалению, не самого лучшего.

Конец ознакомительного фрагмента.