Попаданец обыкновенный

Георгий Лопатин, 2013

Сотни тысяч людей пропадают по всему миру без следа. Попал в это число и охотник за аномалиями Кирилл. Неизвестно куда пропадают остальные, а он попал в параллельный мир, где правит балом магия. Кирилл идет в земли людей в надежде найти того, кто отправит его назад, по пути обрастая подругами… правда нечеловеческого роду-племени. Но он надеется, что это только пока…

Глава 2

Кирилл. Пападанец в роли доктора Айболита

Прихватил аптечку с фонариком и резво спустился. Быстро нарубил веток, свалил все это вдоль тела в метре от пострадавшего, не упуская того из виду — вдруг еще кинется, приняв за врага, в таком состоянии действуют на инстинктах, — сбрызнул дрова бензином и поджег. Света нужно много — светодиодного от налобного фонаря недостаточно.

Огонь ярко вспыхнул, осветив спасенного, и я отшатнулся. Нет, не от вида чудовищных, нанесенных волчьими зубами ран, хотя эти раны были просто кошмарными. Предо мной лежал… не человек. Гоблин, самый что ни на есть натуральный гоблин, а если быть еще точнее, то гоблинка, или гоблинша… Как определил? Ну дык чего там определять? Волки постарались раздеть свою жертву перед употреблением, да и чего там было раздевать? Содрали лифчик с набедренной повязкой из шкуры — и вся недолга.

Что сказать о внешности, если забыть про раны. Рост едва под полтора метра, про цвет кожи не скажу — огонь и синеватый свет от налобного фонарика не давали точно определить, — но темный, вроде даже зеленоватый. Тело… тело вполне… вполне приятное на глаз. На ощупь от человеческого точно бы не отличил, в том числе что касается груди — размерчик тоже неплох относительно невысокого роста. Второй точно есть…

Касаемо же головы — тут имелись явные отличия. Первое, что выделялось, — это уши. Довольно большие, чуть оттопыренные, «слоновые», площадью с мою ладонь, но гармоничные. Что касается непосредственно лица, то особого отторжения не вызвало, хоть и гоблинша. Я, признаться, думал, что будет уродство, как рисуют гоблинов у нас: мерзких поганцев, — но нет, при ближайшем рассмотрении можно даже назвать милым. Хотя мужики гоблинские могут быть и явными уродцами, женщины же на лик мягче… Ну и волосы — длинные, собранные в хитрую плетеную прическу, сейчас изрядно растрепанную и залитую кровью.

Все это я оценил в одну секунду, и встал, собственно, насущный вопрос: что прикажете с ней делать? Спасать или добить, чтобы не мучилась? Проявить, так сказать, милосердие…

С одной стороны, это «язык» — какой ни есть, но «язык». С другой стороны, а много ли знает этот «язык», прежде носивший в качестве одежды пару шкурок? Ведь такое одеяние, да и каменный ножичек как оружие, выдает в них отпетых дикарей, и информации много явно не вытянешь. Это я уже молчу о том, что «язык» — гоблинка, не человек. Не то чтобы я был ксенофобом, но гоблины есть гоблины, злобные гады, человечинку при случае наверняка жрут за милую душу…

«Так, стоп! — остановил я себя. — Ты ничего не знаешь, а судишь о лежащем… лежащей перед тобой особью, пусть и не человеческой расы, по земным представлениям о ее виде. Это как минимум опрометчиво…»

Опять же за неимением гербовой пишут на туалетной. Это я в том смысле, что от гоблинши получу хоть какие-то данные — ну, например, в какой стороне искать людей. А то, может, я как раз в царство этих самых гоблинов направляюсь, где меня и скушают со всем их удовольствием. Это будет не слишком весело… для меня точно, а гоблинам — наверняка наоборот, праздник, деликатесный дюфцит… может, даже торжества устроят.

Это географическое обстоятельство и нежелание быть главным блюдом решили все мои размышления в пользу человеко… то бишь в данном случае гоблинолюбия… хоть и звучит как-то гадостно — как некро — и зоофилия в одном флаконе.

Женщина опять же…

В общем, отбросив подальше обсидиановый нож, я принялся лекарить. Лекарь из меня — как папа римский, но за неимением гербовой… буду лечить я. Первым делом убедившись, что пациент скорее жив, чем мертв, дыхание есть, сердцебиение тоже достаточно сильное, живучий народ эти лопоухие, я достал из аптечки иголку и вдел в нее шелковую нитку. Требовалось как можно скорее закрыть раны и остановить кровотечение.

Использовать медикаменты, обезболивающее я не решился. Вдруг подействует как яд? Не человек же лежит передо мной.

Первым делом промыл водой из фляжки с разбавленной в ней маленькой щепоткой марганцовки и зашил самую большую и кровоточащую рану на правой ноге, потом — рану, лишь немного уступающую по размерам первой, на левой. Хорошо, что до вен не добрались клыки лесных пластических хирургов. Оплошали серые.

Дальше промывал и зашивал раны по всему остальному телу — подрали ее знатно, живого места не осталось, учитывая царапины от когтей, даже грудь левую зашил. Тут я ничего не чувствовал. Во-первых, хоть она и женского пола, но не человек, а во-вторых — пациент. А так…

Зашив, замазал все йодом (весь флакон извел, царапин не счесть) и слегка забинтовал. Точнее, прижал к ранам бинтом, которого у меня всего один пакет, широкие листья с ближайшего куста исключительно для того, чтобы грязь не попала.

Ох и умаялся я! Шил, наверное, часа полтора, не разгибая спины, только оглядывался изредка по сторонам. Костер успел прогореть, лишь угли тлели, спасал только светодиодный фонарик, а уж сколько швов пришлось наложить — и ведь не простые стежки делал, чай, не рваный носок штопал, а полноценные хирургические, каждый стежок отдельно! И все в кровище, иголка выскальзывает… Даже порванное ухо ей заштопал.

Кстати, от гоблинши особо и не пахло, разве что слегка и не остро — все-таки долго и быстро бежала, спасаясь от хищников, вспотела. А то обычно дикарей изображают жуткими вонючками, в волосах которых чуть ли не мыши живут и гадят. И это, на мой взгляд, как минимум странно. Сами посудите, ведь дикари — охотники, и лишний запах им совсем ни к чему, дичь вся разбежится, заходи они хоть трижды с подветренной (или наветренной?) стороны, сами ни черта из-за своего амбре не почуют и останутся голодными, так что волей-неволей личную гигиену начнешь соблюдать: урчащее брюхо заставит.

Скорее излишняя телесная вонь — это сомнительное завоевание цивилизации, когда у людей ум за разум заходит, про всякие там телесные защитные пленки, данные от рождения, что смываются во время омовения. Это я про Средневековую Европу намекаю. Особенно воняют двинутые на почве религии — это я уже про орден тамплиеров, где омовение было чуть ли не запрещено!!! Ох и вонючие были парни! Комары, наверное, еще на подлете дохли… А уж какой духан стоял в казармах рыцарей! Бухенвальд плачет от зависти.

Закончив работу, убедился, что пациентка все еще жива и никаких дополнительных мер вроде не требуется, тем более что я ничего сделать уже не в силах. Все, что мог, сделал. Разве что массаж сердца и дыхание рот в рот… но не уверен, что я обрадовался бы последнему, — ведь зубки она все же вряд ли чистила регулярно. Хотя опять-таки именно дикари усердно чистили зубы палочками, так что кто его знает, кому будет «приятнее». Я, надо сказать, гигиену несколько забросил.

Перенеся пациентку на плот, завернул ее в спальный мешок для сохранения тепла, так как крови она потеряла ну очень много.

После чего занялся волками. Не смог удержаться от того чтобы не выбить им клыки. Трофей. Все туши сбросил в реку.

Ворохнулся в душе хомяк, но несильно. Возиться с их шкурами как-то влом. Во-первых, весь мой опыт сдирания шкур заключается в обдирке в детстве полутора десятков сусликов. А здесь громадные волки. Возни много, а толку чуть. Ну не знаю я, как правильно обрабатывать шкуры, да и ингредиентов нет. Завоняют, пропадут — столько труда напрасно канет втуне.

В последний момент одну тушу выловил назад и разделал. Пациентке после пробуждения потребуется жратва, а другой пищи у меня нет. НЗ^[2] тратить не хотелось.

Вырезал печень, немного нарезал мяса и принялся последнее варить в котелке. Сам я волчатину есть не буду, но гоблинке сойдет.

Пока варилось мясо, а вариться волчатине, как и собачатине, надо долго, я, время от времени снимая пену, стоял на часах, осматривая окрестности как невооруженным, так и вооруженным глазом, то есть посредством видеокамеры в режиме ночного видения. Слава местным богам, никого не принесло на запах крови (ее пятна я постарался уничтожить, как мог, огнем с применением бензина, изведя его до капли) и дыма. Хотя вполне возможно, что хищники удовлетворились снесенными тушами волков.

Подступил рассвет, и на душе сразу как-то стало легче. День гонит страхи прочь. Впрочем, как и определенную решимость: сколь ни странно, а ночью все кажется более осуществимым, чем днем… Что поделать, ведь ночь — время фантазии, а день — суровой реальности.

Присев рядом с плотом, на котором все еще без сознания лежала гоблинка, принялся за рыбалку. На этот раз попались мелкие рыбешки вроде подлещиков и такие же костистые.

А гоблинка страдала в горячке, обильно обливаясь потом, горела… Пришлось ее обтирать и поить наваристым бульоном. После кормежки она ненадолго пришла в себя, посмотрела на меня мутным блуждающим взглядом и вновь отключилась.

Понятное дело, в таком состоянии она путешествовать не может, да и я желанием не горел, пока не разберусь с географией хотя бы на самом примитивном уровне, а то и вправду попаду в котел на обед к каннибалам. Пришлось ставить полноценный лагерь и продумывать вариант того, как я буду Зеленоглазку — так я прозвал гоблинку за темно-зеленые глаза — втаскивать на дерево. Не хочется мне еще раз провести ночь на земле, вздрагивая от каждого шороха и вскрика.

Раны у Зеленоглазки опухли, что неудивительно, и я все же рискнул дать ей антибиотик и вновь промыл раны раствором марганцовки.

Соорудив платформу из жердей, с помощью веревки я затащил ее на второй ярус исполинского дерева, где решил обустроиться, и даже поставил на таком же основании из жердей палатку. Там же сделал очаг из камней, и теперь можно было на землю вообще не спускаться, разве только за водой.

Собачье мясо пришлось выбросить, Зеленоглазка все не приходила в себя — и неудивительно, хотя жар к утру следующего дня заметно спал и лихорадка ее колотила не так сильно. Видать, антибиотик сделал свое благое дело.

Но мяса на следующий день я все же добыл. На противоположном берегу показались кабаниха с кабанятами, и одного поросенка-полосатика я свалил из винтовки. Пришлось сгонять туда на плоту, пока мою добычу не оприходовали. Хищников — тьма.

Когда разделал тушу, пришла в себя Зеленоглазка, все еще слабая, потому, наверное, сильно меня и не пугалась, хоть и вздрогнула.

— Ешь…

Я, насадив на палочку с одноразовой пластиковой тарелки кусочек слегка прожаренной печенки с кровью, протянул ей. Зеленоглазка упрямиться не стала и довольно живо слопала все, что было, запив это мясным бульоном, — вот и банки пригодились как посуда а-ля кружка для гоблинки.

Налопавшись, бледная — в смысле очень светло-зеленая — Зеленоглазка вновь погрузилась в целебный сон. Я же принялся за зубы волков, решив сделать из них нечто вроде ожерелья, только не на шею, а на шляпу, как у Крокодила Данди.

Давно мечтал — и вот мечта стала былью, правда, в ином измерении, чтоб его… Муравьи, в чей муравейник я бросил трофеи, хорошо почистили клыки, я еще в кипяточке с марганцовкой ими побулькал. Мучиться особо не пришлось. Нитка есть, иголка есть, есть даже камуфляжная ленточка, на которую я эти зубы и нашил, после чего присобачил все к шляпе. Получилось неплохо — по крайней мере, мне понравилось. Грозно, блин.

Подумал было, что, наверное, еще и хвосты следовало отрезать, подвязал бы к плечам… Но потом понял, что не стоило: их ведь еще обработать надо, а так вонять начнут.

К вечеру третьего дня Зеленоглазка выглядела уже неплохо и, все еще немного шугаясь, приняла от меня вареное мясо кабанчика и бульон. Съела так, что за ушами трещало.

В качестве жеста доброй воли и дабы избежать эксцессов, я протянул Зеленоглазке ее нож, сделав к нему ножны из баночной жести и веревочку, чтобы можно было на шее носить, как это делал Маугли в мультике. И очень надеялся, что она не кинется на меня с оружием.

Долго думал, давать его ей или нет. С одной стороны, дикарка ведь, да еще гоблинка — кто ее знает, как она себя поведет, да еще с человеком: возможно, мы их лютые враги — может и кинуться с кличем камикадзе. А с другой стороны, нужно сразу расставить все точки над «ё» и понять, получится у меня с ней диалог или нет. Нож в этом плане, как лакмусовая бумажка, покажет все без прикрас. Опять же увереннее себя чувствовать станет — поймет, что она не пленница, я ее считаю неопасной, равной, ну и все такое прочее психологическое…

Не напала. Повертела нож в руке, пару раз сунула-вынула из ножен, посмотрела на зашитые раны под частично слезшими бинтами… Раны, кстати, заживали, что называется, будто на собаке! Собственно, такая регенерация не снилась вообще никакой собаке. Похоже, швы можно будет через пару дней снимать. Ну вот, посмотрела на зашитые раны, свой ножичек в руках — и сделала правильные, нужные мне выводы, что убивать ее никто не собирается, и окончательно успокоилась.

Ну что ж, можно приступать к какому-никакому разговору. Начнем, пожалуй, с имен.

— Кирилл, — представился я, показав на себя рукой, а потом переведя руку на гоблиншу с немым вопросом — типа, а тебя как, красавица лопоухая, звать-величать?

— Галлогала, — представилась она.

— Галлогала, — повторил я, показывая на нее.

— Галлогала, Кирриэл…

— Кирилл.

— Кирриэл… — вновь выдала она.

— Ладно, пусть так… — махнул я рукой, понимая, что речевой аппарат гоблинки не сможет выдать мое имя более правильно. — Кирриэл так Кирриэл, мне по барабану.

Отлично. Айкью у гоблинки на удивление достаточно высок, она понятлива и идет на контакт. Это радует, плодотворное общение возможно. А то я боялся, что придется попотеть. Теперь надо выяснить, в какой стороне люди.

Вопрос в том, как обозначить понятие «человек»?! Вот же засада на ровном месте! И что теперь делать?

Тут мне в голову пришла идея обратиться к наскальным рисункам, столь любимым дикарями. В смысле бумажным. Достал из рюкзака блокнотик, карандаш и стал достаточно схематично рисовать гоблина и человека. Благо одно отличие легко бросается в глаза — уши. Вот уши и выделил.

Медленно, чтобы не пугать, подсел к Зеленоглазке-Галлогале. Дергаться она не стала, хотя на ножичек покосилась. Ну да ладно…

Показал на себя и человечка на рисунке, потом на нее и на лопоухого человечка на листке. После этого еще раз показал на себя и рисунок человечка и махнул рукой по сторонам, в смысле, где эти человечки живут ближе всего.

— Где?

Галлогала нахмурилась — видать, не сразу въехала в то, чего от нее хотят, но потом ее лицо озарилось, и она махнула наименее пострадавшей рукой в сторону западных гор. Точно умная.

— Торэ лалеки… торэ лалеки…

Понятно. Люди где-то там, на западе. Непонятно только, что означает «торэ», а что «лалеки». Но одно из них явно означает «люди», а второе слово — «там, туда, в той стороне». Хотя кто его знает, я не лингвист. Я иностранный язык в школе едва на тройку вывел. Не мое.

— Торэ лалеки? — переспросил я, чтобы удостовериться, что понял все правильно.

— Харэ, — согласно кивнула Зеленоглазка. — Торэ лалеки.

— А там есть торэ лалеки? — указал я на север.

— Мэне торэ лалеки, — отрицательно качнула головой Зеленоглазка. — Торэ голоны…

Голоны — это, наверное, гоблины или еще кто-то, решил я и, указав по очереди на север, восток и юг, спросил:

— Торэ голоны?

— Харэ… — подтвердила Зеленоглазка.

Ну вот и все, собственно, цель достигнута, лечение окупилось жизненно важным знанием, я получил от Зеленоглазки все, чего хотел. Направление известно, можно собирать манатки и сваливать в край людей, пока меня тут не слопали как главное блюдо на дне рождения вождя.

«А она?» — вдруг вопросило меня мое второе «я», или иначе совесть, будь она неладна, — вечно лезет, куда ее не просят, в самый неподходящий момент.

А чего она?

«Подохнет ведь…»

Ну дык а мне какая печаль? Не я, так давно волки бы ее на удобрение пустили.

«Мы в ответе за тех, кого приручили», — назидательно заметило мое второе «я».

Гы, если она вообще приручаема. Я, например, не рискну спать с ней на одном ярусе. Собственно, если по уму, ее вообще в расход нужно пустить, от греха подальше…

На это моя совесть ответить ничего не смогла. Видать, подавилась словами от шока. Мучился, спасал — и в расход? Сильно.

Но в расход пустить я эту лопоухую красотку, к которой, прямо скажем, уже привык, как-то, естественно, не мог. Действительно, как минимум жаль своего труда, ну и не убийца я. Опять же человек — стадное животное, ему спутники нужны.

Приодеть бы ее не мешало, подумалось мне, когда Зеленоглазка вылезла из мешка по естественным надобностям и справила их с настила под корни. Ей-то, может, сверкать упругой заштопанной попкой и прочими прелестями не привыкать — святая дикарская простота, — а мне как-то неудобно, мыслишки, знаете ли, определенного рода в голову лезут… организм-предатель в одном месте определенным образом реагировать начинает.

Гы-ы… Возникла еще шаловливая мыслишка фотосессию устроить в стиле «ню». Но не стал. Нехрен дурью маяться. Да и фотомодель несколько не в кондиции в плане внешности — свежие шитые раны выглядят не шибко соблазнительно. Может, потом как-нибудь. Хи-хи…

Порылся в рюкзаке и достал зеленые шорты с камуфляжной майкой. От шортов мне тут толку нету, разве что комарам на радость в них щеголять, а ей в самый раз — гоблинов комары, похоже, не жрут. Дискриминация по расовому признаку, блин! Комары-расисты! Майку разве что жалко, ну да ладно… у меня еще одна есть.

Дал Зеленоглазке и помог одеться, чтобы задом наперед не получилось, показал, как работает молния. Это привело ее в полный восторг. Она, позабыв обо всем на свете, еще долго играла с замком… чисто ребенок. А может, и впрямь ребенок? Хотя вряд ли, но то, что она молода, — это точно.

Вновь подкатила темнота, намекая, что пора делать баюшки-баю… Я залез к себе и заперся в палатке со всем своим снаряжением, а то как бы не ограбила. Дикари — они ведь вороватые, тянут все, что плохо лежит, а все, что лежит хорошо, переводят в состояние «лежит плохо» и далее по тексту…

В палатку опять же незаметно не проникнуть. Чего уж тут скрывать — я опасался. Хоть я ее и спас и она должна быть мне обязана по гроб жизни, но кто знает их образ мышления? Может, тюкнуть камнем по башке — это местное выражение почтения? Шутю, конечно, но все же…

И еще я надеялся, что утром Зеленоглазки не увижу, то бишь она потихоньку свалит от меня куда подальше (и хрен с этой фотосессией), — ведь окрепла достаточно (все же до чего живучие эти гоблины!), ведь бежала же она откуда-то куда-то, где-то есть ее дом — будь то пещера, кочевая юрта, землянка или гнездо на дереве…

Не свалила. Пичалька.

Остается только надеяться, что она не сядет мне на шею и не свесит ножки…

Пришлось задержаться еще на один день. На завтрак, обед и ужин подстрелил какую-то полосатую парнокопытную зверушку с рожками. Зеленоглазка мне достаточно активно помогла разделать тушу. Шкуру она выпросила себе и к вечеру после легкой обработки скребком, сделанным из ближайшего булыжника, и золой, с вымачиванием в каких-то густо пахнущих горечью травах, сшила мокасины и сумку по типу моего рюкзака, то есть с лямками. В дополнение к ножу вооружилась парой коротких дротиков с копьеметалкой, присобачив сыромятной кожей каменные наконечники, что тоже изготовила при мне. Амазонка-на…

К обеду я присел рядом с ней и, показав на раны, легонько поддел один шов, сделал движение пальцем, имитирующее срез. После чего медленно достал нож и срезал первую стяжку, резко дернув ниточку из плоти. Зеленоглазка чуть вздрогнула, а потом принялась сама снимать с себя швы, орудуя своим бритвенно-острым каменным ножом. Правда, до всех ран, тех, что сзади, на спине, она дотянуться не могла или рисковала сделать себе новые, и там опять пришлось работать мне.

Ну, теперь точно все. Завтра поутру выдвигаюсь на запад, к людям.

Примечания

2

Неприкосновенный запас.