Ветер в пустоте

Георгий Лебедев

Это история о молодом предпринимателе Сереже Кармякине – его житейских делах и внутренней трансформации через череду различных событий – как загадочно мистических, так и вполне заурядных. В этом сюжете есть летнее легкое настроение и знакомые многим декорации, причем сама история тоже является декорацией.Подобно тому, как рама обрамляет картину, эта история содержит Великую Тишину. Она звучит между словами, существует вне времени и никому не принадлежит, так же как небо, солнце или луна.

Часть 2. В дорогу

Инициация

Чем ближе была встреча с Михаилом, тем меньше Сережа представлял, как ее построить. Спросить совета? Попроситься к нему учиться? А чему вообще он собрался учиться? Предлагать ли деньги? У себя в команде Сережа был капитаном, он чувствовал себя уверенно и понятно, но в присутствии Михаила ощущал себя подростком. Но с другой стороны именно потому, что Михаил старше и опытнее, Сережа шел к нему. И значит, лучше просто рассказать все как есть, ничего не изображая и не выдумывая. Мысль казалась очевидной и Сереже удивился, что ему потребовалось прокладывать к ней новые тропинки умозаключений.

С середины дня и до половины восьмого вечера они с командой тестировали новый релиз, потом он спустился в кафе перекусить и разговорился там с руководителем другого проекта, тоже недавно купленного. Ребята делали платформу для чат-ботов, и Сережа хотел попробовать их решение, чтобы разгрузить операторов колл-центра.

Когда, наконец, без четверти девять он приближался к «пещере» Михаила, офис уже был почти пустой — в это время оставались только трудоголики, авральщики и те, кому по каким-то причинам на работе было лучше, чем дома.

Михаил был в просторных темно-коричневых вельветовых штанах и красной толстовке с капюшоном. Несмотря на поздний час, выглядел он бодро.

— Днем «придавил» часик, — объяснил он и показал на сложенную в углу раскладушку. Рядом с ней стоял небольшой дорожный чемодан для ручной клади.

— Уезжаете? — спросил Сережа, показывая на чемодан.

Михаил кивнул.

— Через полтора часа машина в аэропорт.

— Далеко и надолго?

— В Австралию. Думаю, на пару недель. Ну что — посидим с Ванюшей? — улыбнулся он. И, увидев вопрос на лице Сережи, пояснил: — Я иван-чай собираюсь заварить с алтайскими травками целебными. Знакомый из тех краев прислал.

— Алтайский знахарь? — пошутил Сережа.

— Так точно, — удивился Михаил. — Как догадался?

— Да я просто так сказал. Вставляю иногда клише к месту и не к месту. Если слышу про Алтайские травы, то представляется знахарь. Наверное перечитал в детстве желтых газет у бабушки.

— Ясно, — усмехнулся Михаил. — Кстати, это тебе, — он протянул небольшой бумажный пакетик. — Инструкцию по заварке уже выслал тебе на почту. Рекомендую утром после легкого завтрака.

— Это тот чай, что мы пили в прошлый раз?

— Другой, но тоже хороший. Присаживайся.

Подушек около столика, за которым они сидели в прошлый раз, сегодня не было, и Сережа сел за обычный стол. Михаил засыпал в чайник трав из нескольких пакетиков и залил горячей водой.

— Ну рассказывай, как поживаешь, куда собрался в отпуск? Ты просто поболтать заглянул, или что-то конкретное есть?

Сережа снова отметил странное ощущение, возникающее в присутствии Михаила. Казалось, что даже обычные его вопросы как-то помогают процессу размышления.

— Ничего конкретного пока не решил, — медленно начал он, стараясь просто озвучивать свои мысли без прикрас. — Визы у меня есть, билет купить недолго. Европа, наверное, обычно я туда езжу. Хочется картинку сменить хотя бы ненадолго. Кстати, можно мне еще раз к Дзико на массаж попасть?

Михаил покачал головой.

— Уже нет. Она сейчас в Японии и неизвестно, когда снова приедет. Но я рад, что ты к ней сходил.

— Да уже. Жаль, что повторить нельзя.

Сережа повертел в руках чашку.

— Я не пойму — узор вроде какой-то другой стал, да?

— Это мы с тобой другие, оттого и узор другой, — Михаил сел напротив него.

— Я после нашего прошлого разговора думал обо всем этом, — продолжил Сережа. — Обновление системы, изменения, свобода, счастье, смыслы…

— т-а-а-к… и чего надумал?

— Есть ли способ ускорить этот процесс? Может, какие книги подскажете?

— Книги есть, но они слабо сейчас помогут. Ты умеешь на велосипеде кататься?

— Конечно.

— А плавать? — Сережа кивнул.

— Представь теперь, что кто-то не умеет ни того, ни другого и просит тебя дать ему пару книг, чтобы научиться.

— А что — нет таких книг?

— Книги-то есть. Сейчас здесь такие времена, что книги есть о чем угодно. Поэтому для начала нужно найти в этой куче ту книгу, которая тебе «подмигнет» и позовет за собой. Но даже толковая книга сама по себе не научит тебя держать равновесие на велосипеде или плавать, у тебя появится просто информация о том, как это делать. А тебе нужен навык.

— Вы снова про идею насчет трех типов знания, да? Разница теории и практики?

— Именно. Книги начинают по-настоящему работать, когда у нас уже есть хотя бы крупицы непосредственного опыта и конкретные вопросы.

— Ну хорошо. А как тогда быть? Упражнения какие-нибудь есть?

— Упражнения? Есть конечно. — Михаил налил чай и пододвинул чашку Сереже. —

Важнейший базовый навык, который стоит развивать, — это навык видеть, как работает твой ум. Видеть — это, конечно, громко сказано, — для начала хотя бы немного замечать. Изучить его типовые траектории и приемы. Замечать мысли в течение дня — как они возникают, откуда. Их, кстати, не так много, как может показаться. И хандра твоя, о которой ты рассказывал, — это просто один из типовых внутренних процессов, говорящий о каком-то скрытом конфликте в системе.

— Каком, например?

— Это тебе самому надо, мой ответ не поможет, — улыбнулся Михаил.

— Ну ладно. А что за упражнение?

— Для тренировки внимания. Про медитацию слышал что-нибудь?

— Слышал, но, честно говоря, не понял. Мы ходили как-то в Гоа с подругой на семинар, сидели там и пели «Оммм», — Сережа скрестил ноги и закатил глаза.

— Неплохо, — засмеялся Михаил. — За понятием «медитация» находится громадный класс техник для работы с вниманием. Движение, дыхание, звук, образ — все это может быть инструментом. Но для начала я предлагаю тебе хотя бы немного «заточить твою указку», то есть сделать внимание более острым и стабильным.

— Что это значит?

— Представь, что ты открыл механические наручные часы и видишь сложный механизм из шестеренок и пружин. Ты не можешь дотронуться пальцем до конкретных деталей — палец для этого слишком толстый. А вот остро заточенным шилом, миниатюрной отверткой или пинцетом можешь. Острое внимание позволяет тебе различать в себе события, которые до этого были не заметны, — поэтому их часто называют «тонкими». А стабильность означает, что рука с отверткой не трясется. Понятно?

— Примерно. А что делать-то надо?

— Одна из классических техник заключается в наблюдении за дыханием. Начинается она с того, что ты наблюдаешь за ощущениями от дыхания на кончике носа. Пробовал когда-нибудь?

Сережа помотал головой.

— Садись, — Михаил поставил два стула друг напротив друга на расстоянии метра. — Представь, что у тебя на кончике носа наблюдатель, который отслеживает физические ощущения от прохождения воздуха через ноздри.

— Прямо на стуле? — удивился Сережа. — Я думал нужно на полу сидеть в лотосе.

— Чтобы сидеть на полу, нужно подготовить коленные и тазобедренные суставы, мышцы живота и спины. У тебя они пока не готовы — я видел, как ты сидел в прошлый раз на пуфике.

— Чего — совсем плохо?

— Не совсем. Но чтобы поддерживать правильную геометрию, тебе сейчас придется сильно напрячься. Это нормально для домашней тренировки. Но для сегодняшних целей это нам не подходит. Мне нужно, чтобы ты поменьше отвлекался на физический дискомфорт. Давай я покажу.

Михаил показал и объяснил, что стоит сесть на край стула, положить ладони на колени, расслабить живот (для этого Сереже потребовалось расстегнуть ремень) и выпрямить спину, но не слишком сильно, чтобы там не возникало явного напряжения. Стопы требовалось расположить так, чтобы в коленях был прямой угол. Для этого может потребоваться подложить подушку или, наоборот, взять стул пониже.

— Далее нужно найти наиболее удобную тебе точку наблюдения. Это может быть перегородка между ноздрями, внутренние стенки крыльев носа или самый его кончик. Поначалу наблюдение будет дискретным, то есть прерывистым — ощущение будет находиться и теряться, но по мере тренировки оно обретет непрерывность.

— Где тебе проще ощущать дыхание? — спросил он, когда Сережа сел на стул и повторил показанную позу.

— На крыльях носа… Вроде бы — неуверенно сказал Сережа.

— Хорошо, сейчас используй эту точку. Дома потом попробуй другие и выбери ту, где ощущения наиболее ярко выражены.

Несколько мгновений Сережа прислушивался к своим ощущениям.

— Честно говоря, не чувствую ничего необычного.

— Это нормально. Как я и сказал — ощущения очень «тонкие». Можно сравнить их с приземлением комара на кожу. Если ты увлечен беседой, то ты не заметишь, когда комар сядет тебе на щиколотку или на локоть. Но если ты знаешь, что вокруг тебя есть комары, и не занят другими делами, то ты можешь направить все доступное внимание на отслеживание ощущений и заметить момент приземления. А если у тебя при этом будет только одна голая рука, то ты с еще большей вероятностью заметишь высадку «вражеского десанта». Чем меньше площадь наблюдения и меньше отвлекающих событий, тем более тонкие события ты можешь на ней заметить.

— Да, это ясно. Но я не понимаю, куда именно смотреть и что чувствовать, — Сережа почувствовал, что начинает раздражаться.

— Попробуй почувствовать мое состояние, чтобы воспроизвести.

— Не понимаю.

— Это нельзя понять. — Наши состояния относятся к такому измерению, где «понималка» не работает. Поэтому я предлагаю почувствовать.

Пять минут в тишине ничего не изменили. Сережа был расстроен, но Михаил выглядел так, как будто все шло по плану.

— Твое внимание уже чуть обострилось, — сказал он внимательно глядя на него. — Переходим к следующей фазе. Теперь ты закроешь глаза и будешь особым образом дышать. Вдох — 5 счетов, выдох — 11. Я буду вести счет вслух, так что тебе нужно просто следовать за голосом. Мы сделаем несколько циклов такого дыхания, а потом ты перенесешь внимание на крылья носа, чтобы почувствовать там ощущения от проходящего воздуха. Оно очень легкое, поначалу едва заметное. На вдохе воздух более прохладный, на выдохе — теплый. Твоя задача собрать все доступное тебе внимание и направить его на ту точку, где ты собираешься наблюдать. Возможно в какой-то момент я положу руки тебе на спину или на голову, не пугайся. Вопросы есть?

Сережа немного подумал.

— Пока нет. Давайте попробуем.

— Отлично. Немного выпрями спину, подбородок чуть ниже, глаза можно закрывать, начинаем с дыхания. Раз-два-три-четыре-пять…

Первые 4 цикла Сережа пребывал в оцепенении, пытаясь вспомнить и сообразить, что ему нужно делать. Затем мысли бешено ускорились, словно в густой кисель погрузили миксер. Сережа сбился со счета и потерялся, а когда опомнился, то ощутил себя в вагонетке Диснейленда, поднимающейся на верхнюю точку горки, чтобы стремглав помчаться оттуда вниз. Воспоминание было удивительно реальным, будто это происходило с ним не 10 лет назад, а прямо сейчас. Вокруг стало тихо и вязко, время замедлилось, а темнота перед глазами странным образом расширилась. Будто он стоял перед стеной, которая отодвинулась вдаль.

Голос Михаила, казалось, тоже отдалился, и следом за этим появилось ощущение, что перед его лицом что-то есть. Какой-то конус вроде шапки звездочёта из детских сказок. Широкий край этого конуса был прислонен к лицу, и получалось, что он смотрит в сужающийся туннель. А затем в голове стало очень тихо. Как будто до этого он ходил по шумному аэропорту, а сейчас вдруг оказался в тихом уютном кабинете или лаунже с мягким шумопоглощающим ковром на полу.

Где-то вдалеке сверкнули огоньки нескольких событий. Михаил положил одну ладонь ему на макушку, а другой рукой дотронулся до точки у основания черепа. Сережа хотел было поразмышлять об этом, но внимание само дернулось к конусу перед лицом. Теперь это уже был никакой не конус, а его, Сережин нос. Большой и живой. Да-да, этот нос был в постоянном движении, потому что… через него шел воздух. Нос непрерывно расширялся и сжимался, и было совершенно непонятно, как такой явно выраженный активный процесс мог оставаться прежде незамеченным.

Но оказалось, что это не предел. Дыхание стало еще более заметным. А затем еще и еще. Внимание снималось со всех других объектов и устремлялось сюда, к наблюдению за дыханием, делая его все более и более выпуклым. Другие объекты при этом исчезали, как исчезают с экрана окна программ перед автоматической перезагрузкой системы.

Ощущения от тела стремительно таяли, отчего было немного волнительно, но в то же время интересно. Откуда-то была уверенность, что это не опасно, и Сереже снова вспомнился Диснейленд. На этот раз он мчался на надувном круге внутри темной трубы, этот аттракцион назывался «черная дыра».

Пальцы, кисти, предплечья, локти, стопы, лодыжки, бедра. Возникло краткое ощущение ускоренной перемотки, а затем остался только этот дышащий нос в бархатной объемной темноте. Нос сделал несколько вдохов и выдохов и тоже исчез. И тогда оказалось, что циклы сжатия и расширения продолжаются. Пульсировала сама темнота…

«С возвращением», — голос Михаила прозвучал неожиданно близко. Сережа чуть подождал и открыл глаза — он по-прежнему сидел на стуле. Было совершенно неясно, сколько прошло времени.

— Ну? Как ощущения?

— Эээ…, — Сережа растерянно огляделся и несколько раз наклонил голову в разные стороны. — Не знаю как сказать. Очень странно. Что это было?

— Демо-тур в некоторые состояния, куда можно попасть с помощью медитации. На медитационных ретритах у людей с хорошей подготовкой обычно уходит несколько дней, чтобы добраться туда, где ты был. Но большинству для этого требуется все-таки три-четыре ретрита, так что доходят немногие. Конверсия, как у вас нынче говорят, низкая, — усмехнулся Михаил.

— А сколько я там был?

— С момента, как мы начали, прошло 15 минут.

— Хм… Интересно

— Еще раз повторю — так бывает не всегда. Это скорее редкость, чем норма. Один из ярких солнечных деньков в обычно хмуром краю.

— Денек реально солнечный. — Я бы еще туда вернулся.

— Не сомневаюсь. Для того этот демо-тур и нужен — заинтересовать. Правда, как ты скоро увидишь, это же будет и преградой.

— Почему?

— Первый раз ты не знаешь, чего ждать, и потому не ждешь ничего. А сейчас ты уже хочешь туда вернуться, и само это желание будет мешать. Но ты не переживай, без демо-тура было бы еще сложнее.

— Я не понял — я смогу повторить это сам?

— Определенно. Хотя и не сразу. У тебя есть все, чтобы дойти туда и пройти гораздо дальше. Однако у тебя есть и то, что мешает даже сделать шаг в этом направлении. Тебе необходимо найти и то и другое.

— Ничего не понял, — засмеялся Сережа. — Я начну делать и буду собирать вопросы. Собственно первый уже есть. Вы в начале сказали, что сейчас здесь такие времена, что книги есть о чем угодно. А что значит «здесь»? За границей разве по-другому?

— Смотря какой границей, — усмехнулся Михаил. — Если за границей этой страны, то, там конечно, все аналогично. А если за границей вот этого всего, — он развел руки и поднял глаза наверх, — то да, по-другому. За границей известного и разумного. Но ты не забегай вперед.

— Непонятно.

— Вот я и говорю — всему свое время. Начинай делать технику — она поведет тебя дальше. Нащупай свой комфортный ритм ежедневный. Хотя бы 20 минут, но каждый день. Лучшие часы — перед рассветом и пару часов после него. Появятся вопросы — пиши, сделаем видео-звонок. Только прежде чем спрашивать меня или искать в интернете, пробуй найти ответ в своей практике.

— Хорошо, — Сережа широко зевнул. — Что-то меня выключает резко.

— Это нормально. Да, и вот еще — в ближайшие дни могут быть необычные сны, смотри их внимательно, можешь даже записать, а вот болтать про них особо не надо. — Михаил посмотрел на телефон. — Мне пора, машина приехала. Ты идешь вниз?

Верхнее освещение на этаже было переведено в приглушенный ночной режим, и в таком свете «скала» посреди офиса выглядела странным, инопланетным объектом. Они молча дошли до лифта и также молча спустились.

Перед входом стоял шоколадный Мерседес S-класса, такие возили топов Вайме. Михаил коротко кивнул Сереже, передал чемодан вышедшему водителю, а сам скрылся за тонированным стеклом. Через полминуты, когда Сережа подходил к пешеходному переходу, Мерседес с ускорением прошуршал мимо и скрылся в вечернем потоке.

Посылка

«Необычный сон», о котором предупреждал Михаил, случился в первую же ночь. От обычного он отличался невероятной яркостью и реалистичностью переживаний. Если в простых снах присутствовала специфическая фоновая странность, смутно подсказывающая, что это сон, то здесь сомнений не возникало — происходящее было не просто настоящим, а даже более реальным, чем та жизнь, к которой Сережа привык. Впрочем, как он понял наутро, само понятие «реальность» явно требовало если не пересмотра, то более внимательного и глубокого рассмотрения.

Вероятно, именно в силу необычной яркости запомнить сон было легко. Однако Сережа сразу понял, почему Михаил посоветовал ему не болтать об этом. Было вообще неясно, кому такое можно всерьез рассказывать — в его круге подходящих для этого людей точно не было. В лучшем случае посмеются, а в худшем решат, что крыша поехала.

Странности начались сразу после того, как Сережа лег и, как ему показалось, привычным образом заснул. Вместо бессознательного забытья он вдруг ощутил небывалую ясность и яркость.

Казалось, будто он сам стал живым вниманием. Ясным и целостным, воспринимающим все и сразу, а не как набор отдельных каналов. Вспомнилась фраза из детских книжек: «он весь превратился во внимание». Она передавала суть очень точно, хотя авторы и переводчики использовали ее в совсем других контекстах.

Сережа не сразу понял, что его тело исчезло, а когда понял, то ничуть не смутился и просто отметил этот факт. Каким-то образом он знал, что здесь быть без тела нормально, словно уже бывал тут, причем не раз. Любопытно, что несмотря на отсутствие тела, память о его геометрии сохранилась, словно тело стало невидимым и невесомым.

Пространство, где он оказался, походило на большую комнату, в центре которой он мягко парил. Прямо перед ним на расстоянии нескольких метров так же парило большое облако, которое, без сомнения, было живым. Оно слегка меняло форму и размер, сжимаясь и разжимаясь, как будто дышало. Кроме того, на его поверхности переливался постоянно меняющийся гипнотический узор, который, казалось, жил сам по себе.

Каким-то невыразимым образом было совершенно ясно, что Существо перед ним несоизмеримо старше, сильнее и разумнее него. Никакой угрозы от него Сережа не ощущал, и потому страха не было, только удивление и любопытное возбуждение.

Вокруг него возникли чьи-то невидимые руки. Одна из них мягко прикоснулась к нему в том месте, где у его обычного тела была середина лба. Сережа вдруг понял, что его внимание очень раздергано. Если сравнить его с лучом фонарика, то пятно его света спонтанно прыгало по пространству, совершая хаотичные движения. Стоило ему это понять, как внимание стало стабилизироваться, словно дрожащую руку с фонариком кто-то заботливо поддержал, чтобы она не тряслась. Возникшую стабильность внимания сравнить было не с чем, он никогда не испытывал ничего подобного — все его привычные состояния отсюда казались суетливой бестолковой возней.

Вторая рука мягко дотронулась до центра его живота и, казалось, повернула какой-то невидимый регулятор в глубине его существа. Сережа почувствовал, что он, оказывается, полон напряжений. Таких глубоких, старых и привычных, что давно перестал их замечать. А сейчас он их не только замечал, но видел, как они уменьшаются, будто на каком-то пульте опустили соответствующий рычажок, отвечающий за их интенсивность.

Происходящее выглядело совершенно невероятным, если смотреть на него из московской квартиры, но дело в том, что и московская квартира и сама Москва отсюда выглядели еще более невероятными. Забота, исходившая от Облака, была такой искренней и безусловной, что Сереже вдруг захотелось плакать. Теплый шарик благодарности возник в его груди, и он мысленно протянул его по направлению к облаку.

Прикоснувшиеся к нему руки исчезли, а затем он заметил, что мысли странно меняются, приобретая форму фраз. Каким-то образом он сразу сообразил, что это телепатическое сообщение от облака. Удивления снова не было — такой способ коммуникации здесь был таким же естественным, как отсутствие тела, и Сережа откуда-то это знал. Более того, слова были лишь малой частью входящего сообщения. Помимо них, оно содержало интонацию, визуальные образы, запахи и звуки.

— Здравствуй, — сказало существо. Сережа отметил, что это была простая форма обращения, наиболее близкая к «ты», но в ней не было пренебрежения или сюсюканья, которое иногда встречается у бабушек или дедушек по отношению к маленьким внукам. Скорее, это походило на голос пожилого соседа, который обращается к соседскому ребенку.

— Здравствуйте, — ответил Сережа также телепатически.

— Меня зовут Зауг.

Сережа «поклонился» и хотел представиться в ответ, но понял, что в этом нет необходимости: Зауг знал, как его зовут и, кажется, знал про него еще много чего другого. Похоже, что вообще все.

— Да, я знаю тебя, — подтвердил Зауг. — Мы встречались, хотя сейчас ты этого не помнишь. Все живые люди в твоем мире видели меня хотя бы один раз. И еще хотя бы один раз увидят. Каждого из вас я встречаю и провожаю.

Зауг замолчал, видимо предлагая Сереже это осмыслить.

— Вы имеете в виду рождение и смерть?

— Включаю и выключаю, — сказал Зауг, и Сережа ненадолго увидел странный образ. В темноте перед ним появился сверкающий музыкальный автомат с компакт-дисками, какие одно время ставили в кафе. Любой посетитель за небольшую плату мог выбрать кнопками диск и трек — оглавление картотеки размещалось на передней стенке машины. Компакт-диски давно вышли из обихода и автоматы стали уделом музеев или ретро-заведений, но Сереже повезло застать такую машину в Макдоналдсе на Юго-западной, он даже несколько раз ставил там треки Элвиса. Если верить старым американским фильмам, то еще раньше вместо дисков в таких автоматах были виниловые пластинки, но Сережа таких экземпляров никогда не видел. Репертуар загруженных в автомат дисков обычно отдавал нафталином, но для Сережи кайф был не в том, чтобы заставить посетителей слушать его выбор, а в наблюдении за механизмом автомата.

Его передняя стенка делалась прозрачной, так что сквозь нее виднелись компакт диски, заряженные в специальные обоймы. При вводе номера диска железная «рука» подъезжала к нужной обойме, вытаскивала диск и переносила его на проигрыватель, где он начинал весело вертеться. Иногда проигрыватель был встроен прямо в «руку».

И вот сейчас Зауг показал ему этот давно забытый им музыкальный автомат, а затем почему-то особенно выделил эту роботизированную «руку». Образ возник буквально на мгновение, и когда он уже почти растворился, Сережа поймал кончик ускользающего сообщения.

Зауг был чем-то или, вернее, кем-то вроде такой «руки», а люди — компакт-дисками.

Некоторые из них крутились на проигрывателях — в отличие от автомата, их здесь было много, — а некоторые ждали своей очереди в обоймах.

Осознание вызвало странный привкус чего-то давно забытого и важного, так что Сережа захотел вернуть музыкальный автомат и рассмотреть его получше. Метафора была хоть и яркой, но неполной, отчего к ней стали быстро созревать уточняющие вопросы. Однако, когда он попытался снова представить автомат, Зауг его остановил, и Сережа понял, что нужно слушать дальше и не отвлекаться.

— То, что я видел — это какая-то аналогия, да? — решил все-таки уточнить он.

— Да. В твоем языке нет нужных понятий для интерпретации моих сообщений, поэтому твой ум показывает тебе ближайшие подходящие по смыслу образы.

— Выходит, что каждый человек когда-либо живший на земле, проходил через вас?

— Да. Некоторые люди помнят фрагменты наших встреч, и через их рассказы я попадаю в ваш фольклор под разными именами и образами.

Я работаю здесь «привратником» с момента возникновения вашего мира. Ваш мир — это дом, а мы сейчас в сенях. Всякий, кто входит в дом или выходит из него, должен пройти через сени. Сказать, что я живу в сенях, будет не совсем верным. Я сам являюсь этими сенями, вы все проходите через меня. Однако при вашем текущем уровне мышления такое логическое построение создает много дополнительных вопросов, поэтому для упрощения я буду говорить, что я здесь живу и работаю.

Время в «сенях» и в «доме» течет с разной скоростью. То, что для вас было пару сотен тысяч лет назад, для меня было сегодня ранним утром, а сейчас у меня почти полдень. Я — это вы через много эволюционных циклов.

Зауг замолчал, и Сережа понял, что это пауза снова дана ему для осмысления.

— Люди станут такими облаками?

— Я говорю не о форме. Она может быть разной.

— А как я сюда попал? Почему вы мне это рассказываете?

— Пришла пора. Твоя скорлупа истончается и скоро треснет.

— Скорлупа?

— Вы называете ее «эго». Она подобна скорлупе, которая защищает вызревающий плод. Когда он созрел, она трескается, и начинается следующий этап развития.

— И что мне нужно делать? — осторожно спросил Сережа, чувствуя, что внимание начинает потихоньку уставать.

Зауг не ответил и Сережа повторил свой вопрос.

— Я только что показал тебе, — ответил Зауг. — Тебе нужно смотреть ровно. Это основная задача всех людей.

— Я не понимаю, — расстроенно сказал Сережа.

— Ты устал, тебе пора возвращаться.

— А сейчас я сплю?

— Спит тело. А ты здесь. Вернее ты смотришь сюда. Твое внимание и психика еще не привыкли и быстро устают. Твоя точность интерпретации моих сообщений составляет менее 50%. Я оставлю для тебя посылку с декодером, он поможет понимать больше.

— Посылку? Что мне с ней делать? Как я ее открою?

— Она откроется сама.

Сережа снова почувствовал, что рядом с ним возникли невидимые руки, одна из которых дотронулась до его лба. В этот раз прикосновение напомнило сеанс удаленного подключения технического специалиста к его рабочему столу на компьютере. Где-то что-то двигалось, открывалось, сканировалось, редактировалось. Через мгновение руки отодвинулись.

— Я буду помнить эту встречу?

— Кое-что. Недолго.

Сережа показалось, что где-то возник индикатор, показывающий то ли обратный отсчет, то ли емкость батареи. Судя по нему, времени оставалось совсем немного.

— Это как-кто связана с Михаилом? Мне нужно продолжать медитацию?

— В тебе есть все необходимое. Оно уже распаковывается.

Сережа хотел поклониться и сказать спасибо, но комната вместе с Заугом стала быстро блекнуть, а затем все погасло, будто где-то выдернули шнур питания с биркой «Сережа».

Скафандр

Птичья кормушка за окном оживала вскоре после рассвета. Но если раньше хлопанье крыльев, чириканье и курлыканье Сережу раздражали, то теперь они служили ему природным будильником. Месяц назад, после таинственного сна, он начал по утрам бегать и медитировать. Несмотря на то, что для этого приходилось вставать минимум на час раньше, пробежка и медитация быстро стали важным и приятным утренним ритуалом, задавая настроение на весь последующий день. Так что в отпуск он пока не поехал.

Необычных снов больше не было. Первые дни он скучал по ним, медитировал перед тем как лечь, вспоминая необычные ощущения, переливающееся облако и широкое пространство, но все это не помогало — он просто засыпал вечером и просыпался утром. Спустя неделю он заметил, что волшебный сон стал отдаляться и блекнуть, так что очень скоро осталось лишь смутное воспоминание с несколькими яркими кадрами, неопределенные цветные образы да странное имя из 4 букв.

Сережа пожалел, что не записал сон сразу, и даже положил рядом с кроватью блокнот и ручку. Несмотря на то, что они пока не понадобились, а старый сон растаял, в ежедневные распорядки пришли вполне конкретные изменения, и они Сереже нравились.

Во-первых, появилась медитация, во-вторых, пробежка и, в-третьих, ушли пятничные барные посиделки. Все случилось очень естественно, без внутреннего сопротивления, напряжений, целей, срывов, и поиска какой-то особой мотивации. Как будто долго брал в кафе одно и то же блюдо, а потом начал заказывать другое. Одно разонравилось, а другое понравилось.

Такая легкость выглядела удивительно. Серёжа вспоминал, как несколько лет безуспешно пытался начать бегать на морально-волевом топливе, а сейчас это все случилось вообще без усилий.

Утренние часы обладали особым вкусом и силой, которых не было в другое время суток, пусть даже там были свои прелести. Сереже так нравилось поспевать к этой «утренней раздаче», что он целенаправленно разгрузил вечера от дел и ложился не позже половины одиннадцатого — совершенно нереальный график по прошлым меркам.

Но главное изменение было даже не в распорядках. Сережа стал замечать, что его восприятие реальности несколько раз в день специфическим образом ненадолго меняется. Происходило это спонтанно и первый раз случилось наутро после таинственного сна. Он потянулся к кранам в ванной, и собственная рука вдруг увиделась ему как кран-манипулятор, которому он откуда-то подает команды. Это походило на детские игровые автоматы, где с помощью джойстика можно вытащить маленьким краном игрушку из ящика за стеклом.

Это также напомнило Сереже роботов из японских мультфильмов, в груди или голове которых была кабина оператора. Глядя на свою руку, он на мгновение явственно ощутил, будто находится в кабине своего тела как в таком роботе или умном скафандре.

На словах это звучало весьма странно и даже бредово, однако внутри переживалось очень приятно. Если обычно наблюдение сливалось с действиями, то сейчас между ними возникла дистанция, приносящая незнакомое прежде ощущение легкости.

При взгляде из этой «кабины» физические действия обретали новую глубину, и было интересно их рассматривать. Например, банальная ходьба оказалась сложным составным процессом постоянной потери равновесия и по сути падения вперед, при котором мышцы тела показывали чудеса слаженной работы.

Это «ощущение скафандра» было одной из причин, по которой Сережа так полюбил пробежки. Ему нравилось находиться в кабине и наблюдать, как «скафандр бежит». Как рождается движение, выбирается усилие, оценивается расстояние до окружающих объектов, выбирается способ постановки стопы и т. д. В такие моменты Сережа ощущал себя не сколько Сережей, сколько кем-то, кто за ним наблюдает. Это было странно и приятно. Оказалось, что скафандр отлично справляется с бегом практически без участия Сережи, и пробежка в таком режиме дается значительно проще физически.

Кроме того, привычная болтовня в голове заметно притихала, и это имело настолько явный терапевтический эффект, что в некоторые дни Сережа делал пробежку еще и вечером. Бег стал для него продолжением медитации.

Если в самом начале ему показалось, что состояние наблюдателя ничего не меняло по существу, то вскоре стало ясно, что оно меняло очень многое. В сущности, оно меняло все, поскольку наблюдение распространялось не только на физические ощущения, но и на мысли. Действия раскладывались на составные части — цепочки мыслей, чувств и физических ощущений вспыхивали яркой анфиладой перед внутренним взором и растворялись. Будто на монтажной ленте видеоредактора увеличили масштаб какого-то фрагмента, так что стали видны кадры, из которых он состоит.

Даже с учетом того, что кадры были явно видны не все, само появление этих цепочек в поле зрения позволило обнаружить ряд невидимых прежде автоматических реакций, которые он про себя назвал «мусорными». Различные машинальные движения, похрустывание суставами, привычные, но неудобные позы, некоторые гримасы, напускная бравада, словесные присказки, специфические интонации, шутки и многое многое другое.

Большинство таких автоматизмов имели схожие корни — они возникли когда-то давно в качестве подражания кому-то или как компенсация психологической неловкости, своего рода щит для прикрытия уязвимых мест.

Каждый раз, обнаруживая автоматическую цепочку, Сережа интуитивно старался рассмотреть ее корень. Было интересно увидеть, какую внутреннюю неловкость она прикрывает, или как он говорил «на чем она растет». Часто оказывалось, что уязвимые прежде места заматерели и в защите больше не нуждаются. В таких случаях автоматическая цепочка схлопывалась и исчезала, как собранный фрагмент тетриса.

Если же сворачивания не происходило, то это обычно означало, что есть какие-то важные звенья, которые пока не видны.

Рассматривая траектории ума, он заметил, что мыслей вовсе не так много, как ему прежде казалось, просто они многократно повторяются и наслаиваются друг на друга, создавая суету. И еще он стал замечать, что его хандра, как и предупреждал Михаил, была сложным фоновым процессом. Причем она маскировалась и всячески защищала себя от рассмотрения. Например, в первые две недели, оказываясь ненадолго в рубке скафандра, Сережа даже не мог про нее вспомнить. Обязательно были какие-то сиюминутные события, которые привлекали его внимание и он начинал рассматривать их устройство. А когда вспоминал про хандру, то наблюдатель уже выключался.

Расследование его увлекало. Он чувствовал себя детективом, который хочет заглянуть в определенное окно дома напротив. В его распоряжении мощный объектив, закрытый крышкой, которая непредсказуемым образом ненадолго снимается несколько раз в день. И в этот момент ему нужно вспомнить, в какое именно окно смотреть.

В конце третьей недели это, наконец, удалось, и хотя хандра показалась в объективе всего на мгновение, этого оказалось достаточно, чтобы Сереже стало не по себе. Как и месяц назад в такси, он снова увидел, что заперт в тюрьме собственных установок и представлений.

«Стать успешным», «сделать что-то великое», «изменить мир», «создать разницу», — шипели эти установки, как рассерженные змеи в большой банке. И этой банкой был он сам.

Ему хотелось поделиться своими находками, но поговорить было не с кем — в команде Мандельвакса такими вопросами никто не интересовался, а из подходящих для такого разговора друзей был только Леха, который уже снова улетел, на этот раз куда-то в Гималаи.

В итоге Сережа решил поговорить с Костей. Они были знакомы больше 10 лет и не раз помогали друг другу в разных житейских вопросах. Пятилетняя разница в возрасте и двое детей делали его для Сережи кем-то вроде старшего брата. Сережа никогда не чувствовал с Костей душевной близости, но ни с кем другим из своего круга делать бизнес он бы не стал. Костя был если не идеальным, то близким к этому партнером. Позитивный, честный, надежный, с обезоруживающей простотой и прямолинейностью, позволяющими быстро подбирать ключ к таким клиентам, с которыми Сережа бы сам точно не справился. Первый крупный клиент Мандельвакса — небольшой крытый рынок на окраине города — появился благодаря Косте. Его школьный товарищ работал в администрации и помог, что называется, правильно зайти к тем, кто принимал решение.

Костя был примерно одного роста с Сережей, но крупнее и плотнее. В школе и институте он серьезно занимался борьбой. Возможно именно это придавало ему увесистую солидность, полезную на переговорах.

Небольшая проблема, однако, была в том, что Костя считал себя «склонным к полноте» и потому даже самые искренние комплименты про свою солидность считал скрытыми уколами и намеками. У него был абонемент в зал, куда он ходил заниматься с некоторой регулярностью, но, несмотря на нагрузки, форма его тела заметно не менялась. Костя походил на крепкий чемодан. Не раздутый, но плотно набитый.

Когда он приходил в костюме, а он почти всегда носил на работе костюмы, он напоминал Сереже депутата. Быть «депутатом» Косте нравилось, так что этот неформальный ник скоро прижился. Он жил в коттеджном поселке за городом и приезжал на темно-синем Туареге с большим походным багажником на крыше. Раз в несколько месяцев он на 3—4 дня выбирался на охоту или рыбалку.

«Расскажу сначала депутату, — думал Сережа. — Он крепко на ногах стоит, послушаю, чего скажет.» Сережа не торопил события и терпеливо ждал подходящего момента для разговора, но у мироздания оказался другой план.

Был теплый летний день, и они с Костей сидели на открытой веранде Кофемании через дорогу от офиса. За день до этого Костя ходил на внутренний семинар Вайме, посвященный личной эффективности, и сейчас оживленно пересказывал Сереже тезисы, жестикулировал и даже показывал на телефоне слайды.

— Прикинь, для нашего мозга неважно, какую задачу мы решаем — увлеченно говорил Костя, — выбираем утром рубашку в шкафу, пишем код или структурируем сделку на десять миллионов. И в том, и в другом случае кора мозга активируется примерно одинаково. Увеличивается интенсивность кровотока, нагружаются капилляры, затрачивается энергия. Поэтому какая идея просится?

— Какая? — спросил Сережа без особого энтузиазма. Тема была ему интересна, но чутье подсказывало, что разговор идет не туда.

— Ну понятно же, — удивленно посмотрел на него Костя, — перевести все рутинные вопросы вроде выбора футболки в автоматический режим, чтобы сохранить ценные ресурсы мозга для важных дел.

— Хм. Похоже у вас был семинар «Как стать роботом», — мрачно сказал Сережа.

— Да ладно тебе. Мы и так все роботы, причем бестолковые, а семинар был про то, как стать классным роботом. Чего ты упираешься-то? Это ж вроде очевидно, нет?

— Не уверен, — Сережа немного замялся, но решил все-таки продолжить. — Я последний месяц занимаюсь обратным процессом — избавляюсь от автоматизмов, чтобы яснее видеть каждый момент и делать осознанный выбор. Я понимаю, что автоматизмы могут помогать, когда ты за рулем по телефону болтаешь или на доске по пухляку валишь, но я тут про другое.

Сережа чуть помолчал и продолжил:

— Вот, помню, в школе один козел был, мы с ним дрались постоянно. И была у него куртка кожаная. Так вот я, оказывается, до недавнего времени автоматически напрягался, встречая людей в кожаных куртках. И сам того не осознавал даже. Ты тут вообще?

Сережа пропустил момент, когда Костя нырнул в телефон, видимо, в поисках очередного слайда, и потому с опозданием понял, что говорил в пустоту. Вскоре Костя вынырнул.

— Прости, я отвлекся, — сказал он и снова уткнулся в телефон. — По-моему, с куртками — это вообще больше про психологию какую-то. А про автоматизмы — я правильно услышал, что ты убираешь их?

— Правильно.

— А зачем? Я же только что объяснял, что они помогают. Если я про каждое действие думать буду и заново решение принимать, что с моей эффективностью станет? Я же буду тормозить как интернет на даче, — Костя засмеялся и заторможенно поднес стакан с водой ко рту. — Я, наоборот хочу побольше полезных действий в автоматический режим перевести. В этом самый жир и есть. Что тут плохого?

Сережа задумался. Почему-то такой вопрос у него даже не возникал, и это было странно. Ему нравилось находить и схлопывать автоматические цепочки, это казалось важным.

— А что хорошего в том, чтобы выбирать футболку на автомате? Это как фильм «Клик» — там у чувака был пульт, чтобы перематывать все скучные моменты в жизни. Помнишь, чем закончилось?

Костя покачал головой, давая понять, что не помнит и совсем об этом не грустит.

— Тем, что лучше жить без такого пульта. Потому что если ты жизнь перематываешь, то ты ее и не живешь, тебя здесь в этот момент нет, понимаешь? А это как-то странно, мне кажется. Ты хочешь быть тут?

— Тут или не тут? — Костя сделал драматическое лицо. — Серег, чего ты тут, — он выделил это слово, — философствуешь, усложняешь? Я тебе говорю про классическую многозадачность, ничего странного в ней, прозрачная логика, причем банальная. А про кино я даже комментировать не хочу, ты еще на мультфильм сошлись в качестве примера.

Костины аргументы вводили его в странный ступор. В нем была часть, которая с ними соглашалась, но была и другая, которая чувствовала за ними ловушку. Проблема была в том, что эта вторая часть не могла себя адекватно выразить, буксовала, и от этого возникало общее оцепенение.

— Костяныч, мы о разном, — Сережа решил сделать последний заход. — Я пока не знаю, как это объяснять правильно. Просто поверь — когда ты обнаруживаешь у себя автоматизмы, которые ты даже не осознаешь, у тебя не будет идеи, что это круто. Ты захочешь их убрать.

— Пример давай, — сказал Костя, намазывая еще горячий хлеб маслом.

Сережа понял, что рассказывать про шипящих змей в банке не стоит. Но совсем сворачивать разговор не хотелось. Нужен был какой-то реальный пример из его недавних находок.

— Ты трусы носишь? — спросил он.

— Чего? — Костя отложил хлеб и посмотрел на него.

— Трусы, спрашиваю, носишь?

— Ношу. А что?

— Каждый день носишь?

— Ну каждый, да. А ты чего — по праздникам только? Ты куда клонишь-то?

— Попробуй завтра их не надевать. Или прямо сейчас иди сними и остаток дня так походи.

Несколько мгновений Костя молча сверлил друга взглядом, пытаясь понять, серьезно тот говорит или шутит. Сережа его взгляд выдержал.

— Да нафига это надо, объясни толком?

— Ты попробуй, сам все поймешь, и потом посмеемся вместе.

— Да иди ты, — Костя скомкал салфетку и бросил ее в тарелку с остатками супа. Чувствовалось, что он разозлился. — Скажи мне лучше, когда вы доделаете интеграцию с новыми сканерами. Уже на две недели сроки поехали. В чем загвоздка — трусы мешают?

Разговор провалился, и Сережа пожалел, что нельзя откатить все назад, как выкаченную по ошибке в production проблемную версию сервиса. Он переживал, что Костя не понимает его, и злился на себя, что не может подобрать правильных слов.

Конечно, он знал, что они с Костей из разного теста, но прежде это им помогало. Сопоставляя свое видение по развитию бизнеса, они приходили к новому общему знаменателю, который помогал. А сейчас он впервые отчетливо почувствовал, как их разница может стать причиной больших перемен. Ему точно не хотелось ссориться с Костей, да и никаких рациональных причин для этого не было, но от Костиных слов и тона все внутри него вставало на дыбы, так что хотелось защищаться и нападать. Это было странно и неадекватно, раньше с ним такого не бывало.

Остаток обеда прошел в молчании. Костя сидел в телефоне, а Сережа разглядывал, как солнечный луч преломляется в бокале с минералкой. Он вспоминал, как в детстве, обижаясь на кого-то, говорил «я тобой не разговариваю».

«На самом деле, — думал он, — в такие моменты с этим человеком продолжается очень активный диалог. Но только про себя».

Он решил не затрагивать с Костей подобных тем, пока у него самого не возникнет больше ясности. И хотя уже вечером того же дня они нормально и даже весело обсуждали рабочие дела, неприятный осадок остался.

Чтобы «заесть» разговор, Сережа написал вечером Михаилу. С момента его отъезда в Австралию они иногда перекидывались короткими сообщениями — Сережа делился своими находками, а Михаил его подбадривал. Потом он написал, что уезжает на 10 дней в центр континента, где доступ в интернет будет редкий. Сережа надеялся, что это правда, а не завуалированный способ от него отвязаться, но все равно ждал ответа с некоторым волнением.

Михаил ответил через час и предложил созвониться на следующий день.

Там, где нас нет

Сережа вышел на утреннюю пробежку, когда до звонка с Михаилом оставалось меньше часа. Выходя из подъезда, он обратил внимание на свинцовую тучу, наплывающую с севера, но решил, что успеет. Такие же тучи ходили над центром весь день накануне, и ни одна из них не пролилась. Однако эта, как вскоре выяснилось, не шутила.

Пока Сережа бежал свой стандартный пятикилометровый «круг» по окрестным переулкам, туча, не теряя времени, расползлась по небу, отчего, казалось, наступили сумерки.

«Ничего, успею», — подбадривал себя Сережа, прибавляя скорость и пряча телефон поглубже в карман. Но туча была быстрее. Когда до дома оставалось уже рукой подать, в небе несколько раз свернули длинные зигзаги, а затем громыхнуло так, что у нескольких стоящих машин сработали сигнализации. Какие-то невидимые глазу небесные трубы с оглушительном треском лопнули, и началась московская июньская гроза — резкая и беспощадная.

Можно было, конечно, спрятаться в арку или подъезд, такие грозы редко бывали долгими, но тогда возникал риск опоздать на звонок с Михаилом.

Примерно с минуту Сережа пытался бежать, прячась за ветви редких деревьев над тротуаром, но потом бросил это бесполезное занятие.

Вода лилась не струями, как в душе, а низвергалась бурным ливневым потоком, так что Сереже казалось, будто над ним висит опрокинутая бочка, причем она двигается с такой же скоростью, как и он.

Этот странный образ его так развеселил, что он сначала засмеялся, потом сбавил ход, а затем и вовсе перешел на шаг, чувствуя, как вода попадает в глаза, стекает по спине, заливается в трусы и хлюпает в кроссовках.

Такое прекращение сопротивления вдруг принесло с собой странную легкость и радость. Это было так приятно, что он сошел с тротуара и пошел прямо по центру проезжей части. В арках домов и под козырьками подъездов ему встречались люди, которые, глядя на него, начинали улыбаться, и он тоже улыбался им в ответ и махал рукой.

Уже подходя к дому, он заметил впереди соседа-художника. Тот стоял под зонтом около подъезда, смотрел на Сережу и тоже улыбался.

— Красиво идете, маэстро, — сказал художник. — Или стоит сказать «Сережа-сан», — художник чуть поклонился.

— Доброе утро, — улыбнулся Сережа. — Почему сан? Я похож на японца?

— В Бусидо сказано: «Попав под дождь, ты можешь извлечь из этого полезный урок.» И ты его явно извлек.

Художник говорил вполне весело и дружелюбно, но Сережа не знал, что такое бусидо, и ему показалось, как будто его проверяют.

— Это что-то японское?

— Самурайский кодекс, — ответил художник, пропуская его в подъезд.

Сережа надеялся, что он расскажет дальше, но художник молчал, а спрашивать, подтверждая свое незнание, Сережа не хотел.

Узкая кабина лифта, установленная в дом значительно позже его изначальной постройки, спускалась медленно и шумно. Сережа слушал, как она грохочет, задевая какие-то стыки на этажах, и отмечал свою неловкость от того, что они с художником стоят и молчат. Он даже хотел пойти по лестнице, но подумал, что это будет странно. Внутри кабины ему настолько сильно захотелось нарушить тишину, что он как-то неопределенно цикнул и кивнул на свежий рекламный плакат на стене лифта. Там виднелось бирюзовое море, солнечный пляж, пальмы и небольшая яхта недалеко от берега. На переднем плане этого курортного клише большая черная обезьяна в шортах и солнечных очках сидела в шезлонге, держа в лапе коктейль с соломинкой. Сверху был лозунг: «Отдых, который вы заслужили».

— Хорошо там, где нас нет, — сказал Сережа. Он предполагал, что они обменяются каким-то стандартными фразами и разойдутся, но его реплика неуклюже повисла в тишине. Сережа внутренне поморщился. «Зачем я эту ерунду ляпнул? — с досадой подумал он. — Ведь уже доехали почти».

Художник внимательно посмотрел на него. Он носил круглые очки с дымчатым затемнением, так что его глаз Сережа не видел.

— «Нас нет»? — медленно переспросил Художник. — А ты знаешь, о чем это?

Двери открылись, и путь был свободен, но теперь от разговора было уже не отвертеться.

— А тут разве какой-то хитрый смысл есть? — спросил Сережа. — Где бы мы ни были, и как бы хорошо себя не ощущали, всегда есть места, куда нам хотелось бы попасть, потому что там лучше, чем там, где мы сейчас.

— С этим все ясно, — ответил художник. — Но почему так получается, и может ли быть иначе? Что такое «нас нет»? Вот что интересно. Доводилось ли тебе бывать там?

Вопрос показался Сереже какой-то казуистикой.

— Как мы можем быть там, где нас нет, если нас там нет? — спросил он с небольшим раздражением.

— Вот в этом и вопрос, — засмеялся художник и весело ему козырнул. — Будь здоров, сосед.

Зайдя домой, Сережа сразу прыгнул в горячий душ, где еще пару минут прокручивал в голове этот странный диалог, пытаясь понять, что художник имел в виду, а затем его мысли направились к предстоящему созвону.

Вопрос-ответ

Надев сухую футболку и толстовку, он насыпал в миску мюсли, залил их черничным йогуртом и устроился в кресле за большим монитором.

Михаил вышел на связь ровно в назначенное время, в Аделаиде было три часа. Одетый в бежевую льняную рубашку он сидел за деревянной барной стойкой. Стена позади него была стеклянная, и за ней виднелась зеленая лужайка, а еще дальше — длинная полоса белого песка, на которую непрерывно набегали зеленоватые океанские волны. Михаил выглядел усталым, и Сереже показалось, что он похудел, а черты его лица заострились.

Они помахали друг другу.

— Привет. Здорово там у вас, — сказал Сережа.

— Здравствуй. Да, как и положено «виртуальному фону».

— А почему виртуальный? Выглядит вполне реально.

— Потому что времени на эти радости нет, очень плотный график тут.

— Много обновлений ставите аборигенам?

— Ты удивишься, но у этих аборигенов системы в чем-то посвежее наших. Так что себе тоже патчи приходится ставить, — улыбнулся Михаил. — Ну, расскажи, как твои дела. А то ведь мы и не виделись с Москвы. Ты писал, что необычный сон был. Помнишь его сейчас?

— Да, был. Честно говоря, он растаял через пару недель. Жаль, я не сообразил записать его сразу.

— Ничего. Может еще что-нибудь приснится, — засмеялся Михаил. — Давай тогда про медитацию. Я так понял, у тебя есть вопросы. Спрашивай.

— А вы не смотрели? Я их вчера присылал.

— Смотрел, — улыбнулся Михаил. — Но я хочу послушать, как их задаешь.

— Что значит «как задаю»? Как написано, так и задаю. Мне их прочитать что ли?

— Нет, читать не надо, — Михаил протянул руку куда-то за кадр и поставил перед собой квадратную тарелку с виноградом. Оторвав несколько ягод, он как бы взвесил их на ладони и положил в рот.

— Скажи, ты когда-нибудь задавался вопросом — что значит думать?

— Думать? — переспросил Сережа, слегка приподняв бровь. Он только приготовился задавать вопросы, как разговор неожиданно сменил направление.

— Что прямо сейчас происходит в твоем уме?

— Я пытаюсь понять, что означает ваш вопрос и что вы хотите услышать.

— А как ты это делаешь?

— Ммм… Не знаю. Просто смотрю.

— Не «просто». С чего начинается это «смотрение»?

— Нууу… Сережа закатил глаза вверх и в сторону. — Я как бы спрашиваю себя…

— Вот, — Михаил поднял указательный палец вверх.

— Что?

— Совершенно верно — ты спрашиваешь себя. Думать — значит задавать вопросы. Любое твое думание всегда начинается с вопроса. Он задает направление, в соответствие с которым приходят и выстраиваются мысли. Поэтому формулировка вопроса очень важна.

— Хм.

— Кроме того, возможно, ты уже заметил в своих сессиях, а если нет, то я немного забегу вперед: мы, как живые системы, постоянно меняемся. Этот процесс очень медленный, но непрерывный. Поэтому тот Сережа, который сейчас со мной говорит, — это не совсем тот Сережа, который писал эти вопросы. Хотя они и похожи на первый взгляд. Потому я предлагаю тебе внимательно сформулировать вопрос, актуальный именно сейчас.

— Понял-понял, — кивнул Сережа. — Основной вопрос такой — как различить наблюдение за дыханием от управления дыханием? Похоже, что пытаясь наблюдать, я часто контролирую дыхание, отчего оно делается неестественным.

— Сколько ты сидишь?

— 20—25 минут.

— Сколько циклов тебе удается пронаблюдать без отвлечения?

— От 60 до 100.

— Ясно. Ты молодец.

— Это много, да?

— Не в этом дело. Ты молодец, что задал вопрос. Похоже, ты и правда обуславливаешь дыхание.

— Как вы поняли?

— Когда ты действительно наблюдаешь дыхание, то уже через 10—15 циклов твое восприятие начнет ощутимо меняться.

— Как было у вас в кабинете?

— Не так интенсивно, но отчетливо. У тебя бывало что-нибудь такое?

— Не было. Мне, в принципе, и без спецэффектов нормально сидится, но хотелось бы все-таки научиться отпускать контроль. У меня, похоже, иногда получается, но совсем коротко.

— Наверняка получается. Иначе бы этот вопрос не возник, ты бы просто не заметил разницы. Я предложу тебе один трюк, который часто помогает в этом месте.

— Здорово, — обрадовался Сережа. — Что нужно делать?

— Перестать дышать. Ненадолго.

Михаил пояснил, что следует ненадолго задержать дыхание, и когда возникнет желание вдохнуть, то следовало позволить телу сделать вдох. Не делать самому этот вдох, а просто убрать «заслонку», которая включает/выключает дыхание.

Трюк позволял более явно прочувствовать разницу между естественным вдохом, который тело выполняет само, и обусловленным. Михаил сказал, что с этим вопросом встречаются все начинающие медитаторы, потому что наблюдатель по умолчанию сцеплен с контролером.

Длина задержки не имела значения. Если не делать предварительных больших вдохов, то 7—10 секунд было уже достаточно, чтобы тело захотело вдохнуть.

Михаил также предупредил, что стоит обратить внимание на лицо, губы и живот — они имеют тенденцию напрягаться во время задержки.

— Будь готов, что, скорее всего, через 1—2 цикла естественность уйдет, и ты снова начнешь контролировать вдохи и выдохи, так что нужно будет повторить трюк заново, «отклеивая» наблюдателя от дыхания и помещая его на некоторую дистанцию.

— Я понимаю о чем вы, — радостно кивнул Сережа. — И мы тут как раз подходим ко второму вопросу. Хотя это даже не вполне вопрос, а наблюдение. Или состояние. Короче, не знаю. В общем, я ощущаю, будто мое тело — это большой скафандр, а я сижу где-то в кабине, где показывается состояние скафандра, мысли и эмоции.

— Очень точно подмечено, — похвалил Михаил. — Поздравляю. Это еще один шаг.

— А что он означает?

Михаил слез со стула и на несколько мгновений исчез из кадра. Когда он вернулся, в его руках был высокий узкий стакан с желтым соком. Он взял стакан в руку, посмотрел на него, а затем сделал неторопливый глоток, поставил стакан на стол и повернул голову в камеру. Все действия были совершенно обычные, но в них было что-то странное.

— Видишь? — спросил Михаил.

— Вижу, но не понимаю.

Михаил протянул руку и взял виноградину. Посмотрел на нее и положил в рот.

— Вы как-то особенно плавно двигаетесь. Как мастер ушу.

Глядя на движения Михаила, Сережа вдруг почувствовал знакомое ощущение скафандра. Похоже, что движения Михаила были триггером. Или, вернее, наблюдение за этими движениями.

— Почувствовал свой скафандр? — улыбнулся Михаил. — Оно?

— Да. Классно. Так что это?

— Мы воспринимаем этот мир не напрямую, а опосредованно. Сигналы со всех каналов восприятия поступают в мозг, где из этой информации создается то, что мы называем реальностью.

Я говорю, что я вижу стакан, но на деле световые волны улавливаются глазами моего скафандра, передаются в мозг вместе с потоком данных от других сенсоров. Далее все эта информация сопоставляется с базой прошлого опыта и выносится заключение, что перед мной сосуд для жидкости, который обозначается в моем языке набором звуков, звучащих как «стакан».

— Прямо как в «матрице», — засмеялся Сережа и поднял длинную десертную ложку, которой ел мюсли. — «Ложки нет».

— Ложка есть. Но как ложка она существует лишь в уме того, кто на нее смотрит. А вне этого ума есть только колебания или вибрации.

— Занятно, — Сережа задумчиво постучал ложкой по ладони. — Вы хотите сказать, что мы видим не саму жизнь, а кино про жизнь — так получается? Или даже мы видим кино про то, как мы видим, да?

Михаил кивнул.

— Причем это кино у каждого свое. Один и тот же входящий сигнал, будь то свет, звук, вкус, запах, прикосновение, образ или новость, раскрывается веером трактовок в умах тех, кто его уловил. Например, у нас тобой разная Москва и разный Вайме.

— Потому что мы по-разному интерпретируем одни и те же сигналы?

— Да. И кроме того, наше внимание изначально движется по разным траекториям, выбирая из одного массива данных разные фрагменты и по-разному размечая фигуру и фон.

— Не понял. Это как?

— Знаешь такие рисунки, где из образующих их линий складываются другие вложенные картинки. Один из известных примеров — профиль старушки и молодая девушка, смотрящая вдаль. Как правило, человек видит только один из них, в соответствие со своей текущей операционной системой, и если ему не говорить про второй, то он его не заметит. И даже если сказать, то ему потребуется некоторое время, иногда значительное, чтобы его увидеть.

Вокруг любой, даже самой, казалось бы, безобидной вещи, будет раскрываться такой же веер трактовок в смотрящих умах.

Возьми, например, какой-нибудь новый московский парк. Один будет радоваться и постить фоточки, другой заявит, что прежний парк на этом месте был душевнее, третий рассудит, что парк, конечно, неплохой, но по уму надо было бы сделать иначе, четвертый будет кричать, что парк построен на грязные деньги, пятый возразит, что деньги очень даже чистые, но собраны они были для строительства школ и больниц, а не для того, чтобы зарывать в землю миллионы в виде цветов, седьмой грустно поведает, что хотел поставить там палатку с газировкой и мороженым, но оказалось, что «не своим» предпринимателям туда не войти и так далее, этот список бесконечен.

— Но ведь может быть, что человек видит несколько перспектив? Например, когда я работал по найму, я радовался праздникам, а когда появился свой бизнес, то праздники иногда становились источниками проблем.

— Верно. Значительная часть человеческих конфликтов, как внутренних так и внешних, решается заменой союза «или» на «и».

Помнишь, мы с тобой в прошлый раз говорили о внутреннем взрослении? Если оно продолжается, то человеку становится доступно все больше точек зрения. Ты начинаешь видеть, что всему есть свое место, и от этого твой внутренний мир становится шире. А чем шире внутренний мир, тем меньше внутренней войны. Поэтому каждая дополнительная перспектива продвигает тебя к свободе.

— Хм. Но я бы не сказал, что свой бизнес добавил мне свободы по сравнению с наймом, — скептически заметил Сережа.

— Я бы такого тоже не сказал, — усмехнулся Михаил. — Я говорю, что переход из найма в свой бизнес расширяет картину мира. Он помогает критически пересмотреть старые распорядки и отбросить какую-то их часть, создав при необходимости новые. Узнать на собственном опыте разницу в достижении чужих целей и своих. И кроме того, шире увидеть некоторые социальные механизмы, о которых до этого обычно не задумывался, — зарплаты, налоги, страховки, праздники и тому подобное. Ты оказываешься по другую сторону этих процессов, отчего твоя картинка мироустройства становится полнее, а это всегда полезно. Но физической свободы, как ты верно заметил, больше обычно не становится, скорее даже наоборот.

— Да, мысль я понял.

— Хорошо. А чего хмуришься?

— Уф… Да как-то опора выбивается от этих разговоров про разные перспективы. Становится непонятно, как с людьми общаться. Да и вообще неуютно от всего этого в голове. Как будто не на что опереться и все разваливается.

Михаил допил сок.

— Опора найдется, не переживай. В этом и есть цель — найти то, что для всех одинаково и всегда, так сказать, «под рукой», — Михаил выделил этот оборот кавычкам. А «разваливание», о котором ты говоришь, — часть пути. Чтобы найти настоящую опору, нужно, чтобы отвалились старые фальш-подпорки. Для этого полезно замечать разницу между событиями и своей интерпретацией этих событий.

— Как вы со стаканом?

— Не только. Вот ты идешь по улице и видишь впереди девушку симпатичную. Идея в том, чтобы суметь отдельно увидеть факт и мысли об этом факте.

— Как это?

— Фактом в данном случае можно считать наличие зрительного образа, который тебе нравится. А мысли — это весь тот быстро растущий ментальный хвост, который этим фактом порождается. Ты начинаешь смаковать ее конкретные формы и изгибы, сравнивать ее с кем-то и фантазировать, чем и как вы бы с ней могли заняться?

— Я понял, — ухмыльнулся Сережа. — И это все? Просто замечать разницу? Прикольное упражнение.

— Да, этого достаточно. Следующие шаги будут возникать сами через осознание этой разницы. И я тебя уверяю — это упражнение значительно более прикольное, чем ты сейчас представляешь.

— Еще вопросы есть? — весело спросил Михаил.

— Есть кое-то. Я вас там не очень отвлекаю?

— Нормально. Мне сегодня снова в пустыню выдвигаться, так что посидеть лишний час в кондиционере я только рад.

Сережа рассказал, как он караулил свою хандру, чтобы рассмотреть ее из состояния наблюдателя, и что обнаруженные в основе хандры установки его озадачили. Ему казалось, что он рассказывает нечто очень важное, почти интимное, и он ожидал схожего отношения со стороны Михаила. Однако тот сидел на барном стуле, переплетя ноги, как йог, чему-то улыбался и иногда закидывал в рот виноград и какие-то незнакомые Сереже ягоды.

— Ты молодец, — сказал он, когда Сережа закончил. — Хорошо копаешь. Продолжай также и не завышай особенно важность этих находок. Гляди дальше. Все только начинается.

— Вы хотите сказать, что это нормально? — с сомнением спросил Сережа.

— Абсолютно. Через такие установки выражается базовая программа эго — расти и доминировать. Она, в свою очередь, является отражением страха и желания что-то доказать звучащим внутри голосам. Как правило, родительским.

— То есть вы встречали других предпринимателей с такими штуками?

Михаил так искренне засмеялся, что Сережа тоже улыбнулся.

— Я сейчас немного переступлю профессиональную этику, — сказал он. — Подобные установки в различных вариациях есть у каждого первого бизнесмена, независимо от величины его проектов. Просто пока человек их не видит, они управляют им скрыто, а когда начинает замечать, у него появляется возможность выйти из-под их власти. Так что по сути твоя хандра совсем не уникальна, но ее конкретный привкус у каждого свой особенный.

— Вы говорите «не завышать важность». Но как же не завышать, если она меня давит уже полгода? Я хочу с ней разобраться.

— Сережа, это может показаться тебе сейчас странным, но хандра — твой друг, который принес какое-то сообщение от жизни. И чтобы его услышать, с ней стоит не разобраться, а подружиться. Любая боль, неважно, физическая или эмоциональная, — это инструмент, которым жизнь корректирует наш курс. Хандра подсказывает тебе дорогу, и ты уже начал по ней двигаться. Продолжай идти.

— Так что мне — уйти из бизнеса, если у меня от него тоска?

— Не спеши. Возможно, стоит просто чуть поменять свои настройки и делать бизнес как-то иначе. А может начать что-то другое. Этот как раз пример ситуации, где стоит различать факты и интерпретацию.

— Но если я считаю себя предпринимателем, а сейчас начиняет выясняться, что мое предпринимательство — просто социальная программа, то как тут быть?

— Пока ты жестко сцеплен с ролью предпринимателя, который должен делать успешные проекты, то вариантов немного. Хандрить дальше и терпеть. Но если ты поднимаешься на другой слой самоидентификации, то создание бизнесов может стать просто одним из дел, а не определяющей социальной ролью. Еще раз повторю, что «предприниматель» — просто ступенька в развитии, социальная роль, позволяющая увидеть мир шире. Называй как хочешь — обновление системы, опыт, расширение кругозора. Но это не финальная точка, ты можешь двигаться дальше. И твоя хандра — это колокол, зовущий в дорогу.

— А что делать с автоматизмами, которые я начинаю замечать?

— Просто смотри. Чем острее и стабильнее становится твоя указка, тем глубже ты будешь проникать. И тогда программы начнут деинсталлироваться и меняться. А следом за ними будет перестраиваться сюжет. Похоже, мне пора, — закончил Михаил и обернулся. Следом за этими словами где-то на фоне послышался нарастающий гул, а еще через мгновение за окном позади возник хищного вида вертолет песочного цвета, который приземлился на лужайку и затих.

— Ого. Это за вами? В пустыню полетите?

— Да, иначе туда очень долго добираться. Ну что — надеюсь, в следующий раз вживую увидимся. Все вопросы разобрали или осталось чего? Чувствую, еще что-то есть, да? Давай коротко.

— Ну это так, необязательно. Я тут пытался с Костей поговорить обо всем этом. Рассказать про медитацию, автоматизмы, находки свои, размышления. Я просто много думаю об этом, и хотелось с кем-то поделиться. Мы же не только бизнес вместе делаем, а друзья как-никак уже давно.

— Ясно. Я тебе так скажу — твои друзья не виноваты, что у тебя «обновление» идет.

На той стадии, где ты сейчас находишься, лучше лишний раз промолчать, чем пытаться что-то рассказать. Время разговоров придет позже. А пока продолжай изучать свою кухню, — Михаил показал пальцем на голову, — и скафандр. Это поможет всему остальному. Все, прием окончен, — улыбнулся он, спрыгивая со стула.

— Спасибо. Удачи в пустыне.

Михаил взял со стола какой-то пульт и нажал кнопку, отчего большое окно за ним быстро закрылось опустившейся сверху шторой. Потом он встал со стула, протянул руку, и изображение пропало.

Николай

Солнце уже без стеснения заглядывало в щель между шторами, голуби у кормушки наперебой курлыкали, а дворник Айбек уверенно задавал своей метлой утренний ритм.

Сережа приятно потянулся и хотел еще немного поваляться, но понял, что Айбек и голуби свое дело сделали — колесо с мыслями в голове уже завертелось и быстро набирало обороты.

В ванной, уже заканчивая бриться, он вдруг замер и несколько минут внимательно разглядывал свое отражение. Чем дольше он смотрел на лицо в зеркале, тем более непривычным и незнакомым оно казалось. Будто он не видел его прежде или видел совсем не так. При этом сформулировать, как он его видел раньше не получалось.

«Что я реально знаю о нем? Зачем он тут? Кто он вообще?» — пронеслась в его голове вереница мыслей.

«Привет. Кто ты?» — спросил Сережа у зеркала, чуть подождал и усмехнулся, представив, как эта сцена выглядит со стороны.

Выпив стакан теплой воды, он открыл настежь одно окно и расстелил перед ним коврик для йоги. Когда он пару недель назад похвастался Михаилу в переписке, что каждый день медитирует и бегает, тот прислал ему видео с практикой, которую предложил включить в утренний распорядок.

Практика называлась «Око возрождения», хотя иногда ее называли «Пять тибетских жемчужин» или «Пять тибетцев». Она состояла из пяти упражнений, каждое из которых следовало повторить 21 раз. Все вместе занимало меньше 10 минут. Чисто физически упражнения были простыми, не сравнить с кросс-фит тренировкой, куда Сережа одно время ходил. Хотя такое сравнение было не вполне корректным. Как он понял, смысл «тибетцев» был не в том, чтобы накачать мускулы, растянуться или развить выносливость, пусть даже такой эффект и возникал в небольших дозах. Основная же задача практики, по словам мужика из ролика, была в том, чтобы «прозвонить и включить энергетические контуры тела».

Смысл этих слов оставался Сереже не ясен, но доверие Михаилу было достаточным, чтобы просто начать делать упражнения без лишних вопросов. Кроме того, почитав комментарии под роликом, Сережа понял, что практика хорошо себя зарекомендовала. Даже если оставить за кадром таинственные «энергетические контуры», упражнения помогали Сереже проснуться и заменяли разминку перед пробежкой. В интернете было бесчисленное количество роликов с объяснением практики, из которых Сережа узнал, что существует еще шестое упражнение, направленное на подъем и трансформацию сексуальной энергии. Вокруг него было написано что-то совсем туманно-эзотерическое. Сережа хотел спросить Михаила на созвоне, нужно ли ему делать «шестого тибетца», но забыл.

Чтобы освоить предложенный Михаилом трюк с дыханием, ему потребовалось около недели. Сережа понял, что он на верном пути, когда в сессиях стало возникать характерное замедление времени, а темнота перед глазами стала делаться бархатной и объемной. Иногда даже перед носом ненадолго возникал знакомый конус. Дальше пройти пока не получалось, но Сережа и не торопился. Он воспринимал «четвертинки» (так он называл 15-минутные ситы) и «третьячки» как элемент гигиены. «Как голову изнутри помыть от мусорных мыслей», — говорил он друзьям, если они спрашивали, зачем он медитирует.

После медитации он стал одеваться для выхода. Утренняя пробежка сегодня отменялась — через 20 минут он встречался в Кофемании на Новом Арбате с Николаем. Знакомство с ним было одним из тех занятных совпадений, которых в последнее время стало заметно больше. Медитация, которая еще 2 месяца назад могла встретиться разве что в контексте сетевого мема, теперь стучалась к нему с самых разных сторон. Ютуб показывал ролики про медитацию, поисковик предлагал подушки для медитации, социальные сети подсовывали рекламу курсов и ретритов.

Но если эти изменения виртуального пузыря были ему ясны в силу его профессии, то offline совпадения каждый раз вызывали детскую восторженную улыбку. Кажется Юнг, Сережа читал его в рамках университетского спецкурса, называл подобные совпадения синхронией. Так, например, во внутренней сети Вайме, где, как казалось Сереже, никто медитацией не интересовался, неожиданно обнаружилась рассылка, посвященная созерцательным практикам. Из нее Сережа узнал, что два раза в месяц к ним в офис приезжает известный буддолог и рассказывает про светскую медитацию. На фотографии буддолог оказался молодым парнем в очках с макбуком и четками. Сережа добавил себе в календарь расписание и решил при случае сходить послушать.

Знакомство с Николаем тоже было проявлением синхронии. Сережа встретил его неделю назад на вечеринке по случаю дня рождения общей подруги. Празднование проходило на крыше одного столичного клуба, гостей было много, и как это бывает в таких случаях, все разделились на небольшие группы по интересам и знакомству. В какой-то момент Сережа оказался рядом с компанией, где модно одетый парень рассказывал про ретрит по медитации, откуда он недавно вернулся. Это и был Николай.

Раньше Сережа наверняка пошел бы дальше, но сейчас, когда он сам медитировал каждый день, ему стало интересно. Тем более, что рассказывал Николай хорошо — просто и искренне. Из его ответов Сережа понял, что он как-то связан с йогой, что показалось ему странным, поскольку на йога из книжек он был не похож.

Среднего роста, пружинистый, рельефный и атлетичный, он был старше Сережи лет на десять, а может и больше. Бритые виски, собранные в хвост светлые волосы и выглядывающие из под коротких рукавов футболки цветные татуировки намекали, что их хозяин не сидит в офисе с дресс-кодом. На груди висел замысловатый кулон, а итальянская оправа очков, стильно рваные джинсы и кеды Kenzo сообщали, что Николай не охладел к материальным радостям и имеет для них финансовые возможности.

Для канонических йогов в Сережином представлении Николай выглядел немного гламурно, но его рассказ и то, как он держался, вызывали интерес.

Про «медитационные ретриты» Сережа узнал недавно. Первый раз он услышал об этом от Михаила, а затем увидел объявления в контекстной рекламе.

Ретрит, откуда вернулся Николай, длился две недели и проходил где-то в Таиланде. Николай несколько раз произнес название то ли монастыря, то ли географической области, но Сереже оно ничего не сказало, поэтому он его не запомнил.

Атмосфера вечеринки не располагала к длинным связным рассказам. То и дело кто-то подходил, отходил или начинал громко разговаривать по телефону. Недавно подошедшие часто влезали с вопросами, причем они повторялись и по большей части касалась распорядка внутренних правил ретрита.

— Я слышала, там надо телефоны сдавать — это правда? — спросила высокая блондинка модельной внешности с мускулистыми руками.

— Не везде. Это зависит от традиции и места проведения. Там, где я был, надо сдавать, да. Причем не только телефон, но и часы, планшеты, компьютеры, плееры и другую технику.

— Вот так она попадает на рынок, — ухмыльнулся парень с бокалом шампанского и коротко оглядел толпу, ища, кому понравилась его шутка.

— В некоторых местах еще зеркала карманные надо сдать, — добавил Николай. — И в туалетах зеркал там нет.

— Это правильно, — снова ухмыльнулся парень. — Чтобы не пугаться своей охреневшей рожи.

Кто-то в группе засмеялся, но блондинка посмотрела на парня с неодобрением.

— А дальше что? — спросила она Николая. — После того, как телефон сдал.

— Дальше объясняют технику медитации, все принимают обет молчания и начинается ретрит.

— А как его принимают?

— Просто повторяешь текст обета за учителем.

— И потом вообще нельзя говорить? А если нужно что-то сказать или спросить?

— Если очень нужно, то можно. Идея не в том, что «вообще нельзя», а в том, что ты добровольно принимаешь обязательство воздерживаться от речи.

— А почему от нее надо воздерживаться? — томная девушка в вечернем платье постучала длинными красными ногтями по фужеру с шампанским.

— Речь делает ум более активным, — спокойно пояснил Николай. — Получается, что если ты говоришь, то мешаешь основной задаче, ради которой приехала — успокоить ум и сделать его ясным.

— Две недели молчать? — с сомнением спросил коренастый парень с коктейлем в руке.

— Ну погоди, дай послушать, — шикнула его спутница.

— Да жесть вообще. У меня бы крыша поехала, — наморщился шутник с шампанским.

— А я бы хотела попробовать, — серьезно сказала накачанная блондинка.

— Это сначала так кажется, — ответил Николай шутнику. — На самом деле помолчать бывает интересно и полезно.

— Слышала? — шепотом спросил бритый мужчина в костюме и галстуке женщину слева. Будешь много болтать, уеду от тебя в монастырь.

— Бу-бу-бу, — передразнила его женщина. — Кто бы говорил — ты про свою крипту часами трещишь и не замечаешь.

— Ребята, ну помолчите. Давайте послушаем, интересно же, — сказала блондинка. — А что дальше — там общее расписание?

— Здесь было общее. Все построено по гонгам. Подъем на рассвете в четыре тридцать, завтрак в шесть, обед в одиннадцать, отбой в десять вечера.

— Не понял, — нахмурился коренастый парень. — Ты сказал, обед в 11, а отбой в десять вечера. А ужин когда?

— Ужина нет, — улыбнулся Николай.

— В смысле нет? А в чем прикол?

— Вот ровно в этом и прикол — не тратить лишнюю энергию на переваривание.

— Хрень какая-то. Это же вредно, желудок посадишь.

— Суши сухари заранее, — засмеялся шутник с шампанским и снова оглядел людей. — А кстати, можно с собой пронести чего-нибудь или там обыскивают?

— Пронести можно. Но надо хранить грамотно, иначе быстро придут муравьи и тараканы. Холодильников же нет.

— Так, ну а вода-то есть хотя бы?

— Вода есть без ограничений. И еще травяной чай от запоров.

В группе громко засмеялись.

— А почему там запоры? — печально спросил лысеющий мужик с маленьким рюкзачком на спине.

— Потому что сидят все время. Профессиональная болезнь, как у таксистов, — серьезно сказал шутник и допил шампанское.

— А монастырь старый? — поинтересовалась томная девушка.

— Старый.

— Там, наверное, привидения есть, — с каким-то придыханием произнесла она.

Кто-то хмыкнул, а Николай улыбнулся и развел руками.

— Я не видел, — ответил он, хотя слышал, что есть. Некоторые специально ради них и приезжают.

— Как это?

— Подождите, не рассказывайте пока, очень интересно, я только пирожное возьму.

Сережа не понял, кто это сказал, но все снова засмеялись.

— А змеи там есть? Или пауки? — подруга мужчины в костюме подвинулась ближе.

— Есть и те, и другие. Змеи почему-то любят жить рядом с монастырями. В этот раз монах, который давал нам наставления, рассказал, что одного участника на предыдущем ретрите укусила кобра. Его быстро отвезли в госпиталь, сделали укол, и на следующий день он уже вернулся. Но вообще это редкость, обычно они отползают сами, в отличие от скалопендры.

— Кого-кого? — переспросила блондинка.

— Ядовитая многоножка.

— Сильно ядовитая? Можно кони двинуть? — встревоженно спросил коренастый парень.

— Навряд ли, но интоксикация сильная. Можно на несколько дней слечь с температурой.

— Ну такое себе… — констатировала девушка с розовыми волосами и тонким шипастым чокером.

— Не говори, — поддержала ее подруга с зелеными волосами. — Концлагерь какой-то. И ведь все добровольно. Может, там гипноз какой-то массовый или подмешивают чего?

— Так сказали же, чего подмешивают — средство от запоров, — громко сказал парень в гавайской рубашке, и все дружно засмеялись.

— Я бы не смогла, — сказала спутница бритого мужчины.

— Точно не смогла бы, — подтвердил он. — Ты даже когда дома одна остаешься, то в каждой комнате включаешь телевизор или радио.

— Да, я не люблю быть одна, ты же знаешь. Что тут такого?

— А мужчины и женщины раздельно живут? — спросила подруга коренастого парня.

— Да, в разных корпусах. А в зале ставится ширма между мужской и женской зоной. И в столовой тоже. Чтобы не встречаться глазами.

— А почему? Чтобы не отвлекаться? — понимающе кивнула блондинка модельной внешности.

— Да. Цель все та же — не подкидывать уму лишней пищи, чтобы он притих.

— Не, — усмехнулся шутник. — Не моя тема. У меня ум и так тихий, мне его наоборот взбодрить хочется. Он шмыгнул носом, огляделся и посмотрел на пустой бокал шампанского.

— Вот и я не пойму, — вмешался коренастый. — У меня половина сотрудников сидят как мухи сонные. Куда дальше-то затихать? Бывают какие-нибудь ретриты для бодрости?

— Может тебе их на тимбилдинг сводить?

— Да пробовал я. Повеселились и забыли. Бабки потратили, а для бизнеса толку никакого. Одна сотрудница только забеременела.

— А если мы пара и вместе приехали, нам тоже нельзя друг на друга смотреть? — обиженно спросила подруга коренастого парня.

— Конечно, — кивнул Николай. — Парам особенно.

— Извращенство какое-то, — нахмурилась девушка.

— Не волнуйся, — успокоил коренастый. — Если мы поедем, то я к тебе ночью в окно залезу. И использую особо извращенным способом.

Сережу немного удивляло, что никто не спрашивал про саму медитацию. Все вопросы крутились вокруг распорядков и организации быта, но, похоже, именно в этом заключался главный вызов для большинства. А может, им так просто казалось. Не начни он медитировать, тоже бы спрашивал про расписание и молчание.

Поток вопросов постепенно угасал, и люди перемещались к другим группам

— А что бы ты порекомендовал в качестве подготовки к первому ретриту? Я через месяц еду.

Вопрос задал высокий, немного сутулый парень с густой и ухоженной хипстерской бородой. Он с самого начала стоял с краю и до этого момента молчал.

Николай оглядел его коротким цепким взглядом.

— Ум подготовить сложно, да и не нужно, на мой взгляд. Смотри на это как на прыжок в воду холодную. Прыгнул, а дальше уже разберешься. А вот физику подготовить можно и нужно — тело поначалу часто доставляет основные хлопоты. Оно не привыкло сидеть на полу, да еще так долго — в среднем выходит 5 часов сидячей медитации и столько же в ходьбе. Так что начинают болеть колени, тазобедренные суставы, спина, шея. Рекомендую хатха-йогу и ци-гун. К чему больше душа лежит. Можно и то, и другое. Друзья, спасибо за ваше внимание. Я с вашего позволения отойду перекусить. Если захотите что-то спросить — подходите.

Николай направился к столу с закусками, а основная масса гостей переместилась внутрь — скоро должен был начаться просмотр ролика, который кто-то смонтировал для именинницы. Сережа хотел поговорить с Николаем, но решил выждать — по опыту конференций он знал, что не стоит сразу подбегать к человеку, который только что закончил выступление и положил себе еды.

Спустя минут 10, когда тарелка Николая почти опустела, он положил себе несколько больших помидорных ломтиков, накрытых моцареллой с песто, и направился знакомиться.

Оказалось, что Николай дает частные уроки йоги и ведет групповые классы в йога-клубе премиального сегмента недалеко от Сережиного дома. Сам он занимается уже больше 20 лет, на ретриты ездит минимум раз в год и уже перестал их считать.

Сережа в ответ поделился, что недавно тоже приобщился к медитации, и рассказал про технику, полученную от Михаила. Ему было интересно мнение Николая.

— Анапанасати, — кивнул Николай. — Для начала в самый раз. Сколько сидишь?

— Минут 20—25.

— А потом что — ноги затекают или спина болит?

— Да я не пробовал особо, — Сережа пожал плечами. — Надо дольше сидеть?

— Не то, чтобы надо, просто после 40—45 минут становится сильно интереснее, — заговорщицки сказал Николай и подмигнул.

— Знаешь, как заинтриговать, — засмеялся Сережа.

— Знаю, — кивнул Николай. — Ты, кстати, на холотроп ходил когда-нибудь?

— Нет, а что это?

— Холотропное дыхание. Техника, которая позволяет заглянуть в свое бессознательное. Сильная штука. У меня после нее другая глава началась в жизни, — Николай мечтательно улыбнулся, вспоминая что-то. — Ну и медитация становится гораздо глубже. Я потому и спросил.

— Хм. А что там в этом бессознательном видно?

— Это пробовать надо, так не расскажешь.

— Ну а все таки? Хотя бы в общих чертах.

— В общих будет непонятно. Считай, что там скрыты корневые аспекты твоей личности, на которых построено то, что ты о себе знаешь.

— Хм…

— Можно сказать, что там набор переживаний, которые твоя сознательная часть не помнит, но именно они делают тебя тобой. Например, родовые переживания и внутриутробный период. Есть теория, что они во многом определяют наши подсознательные жизненные стратегии.

Сережа вспомнил слова Лехи на Патриарших и посмотрел на Николая с удивлением и сомнением.

— Что, неужели можно рождение вспомнить?

— Некоторые фрагменты точно можно, у меня такое было. И это правда интересно. Я на минутку…

Он снова отошел к столу, где два официанта разгружали новые подносы с едой. Сережа с интересом наблюдал, как внутренний «кабинет министров» высказывает разные «за» и «против», хотя, как и в случае с Дзико, решение уже принято.

— А эта техника сложная? Долго учиться надо? — осторожно спросил он, когда Николай вернулся и поставил перед собой тарелку с рыбой и салатом.

— Сама техника простая, но нужна группа и ведущий. Я тебя спросил про холотроп, потому что через неделю приезжает очень хороший ведущий. Он раньше в Москве жил, а сейчас только изредка заезжает и проводит один-два семинара для старой гвардии. Широкой рекламы не бывает, только внутри старой тусовки новость рассылается и все. И приходит несколько новичков обычно, которым старожилы рассказали, как я тебе сейчас. В общем, можешь оставить контакт, и я тебе напишу, как конкретика появится.

— Друзья, просим всех внутрь, начинаем смотреть ролик с поздравлениями, — звонко объявила именинница, появившись в дверном проеме и сложив руки рупором.

Сережа обменялся с Николаем контактами, и они пошли в импровизированный зрительный зал, который был уже полон. Он сел на свободное место позади и, как скоро выяснилось, выбор был удачным. Ролик оказался сорокаминутной приторной нудятиной. Люди на экране, стесняясь, говорили банальные фразы, неестественно улыбались и хихикали. Некоторые читали стихи, и это было еще хуже. Спустя полчаса, проклиная создателей ролика и свою вежливость, Сережа выскользнул из зала. По дороге к лифту и в самом лифте он встретил несколько знакомых, которым сослался на дела, и только выйдя наконец на улицу, с облегчением вдохнул вечерний московский воздух и расслабился.

Спустя три дня Николай прислал детали семинара. Сережа отправил в ответ несколько вопросов, ожидая, что Николай ответит, но вместо этого он предложил встретиться и поговорить вживую. По вечерам Николай вел классы, поэтому они договорились позавтракать.

Где живет мастер? (Завтрак 1/2)

В 8 утра летний Арбат уже весело гудел, влажные после поливальных машин дороги и тротуары радостно искрились на солнце, а в воздухе пахло летним городским утром.

Настроение было хорошим, и спина делалась прямой, а походка легкой. Хотелось смотреть людям в глаза и улыбаться. Встречные прохожие выглядели сегодня более четкими и фактурными — возможно, дело было в особом утреннем свете. Сереже казалось, что он не просто видит их лица и детали одежды, но чувствует их эмоциональное состояние.

Несмотря на хорошую погоду, многие из них выглядели грустными и как будто досыпали на ходу. Кроме того, почти все они отчетливо спешили и смотрели либо себе под ноги либо куда-то в никуда, так что взгляд был отсутствующим.

Около спуска в подземный переход перед Новинским Бульваром ему встретилась группа французских туристов с гидом. У них был характерный удивленный и слегка растерянный взгляд, какой бывает у людей, оказавшихся в новой непривычной им среде. Особенно это было заметно на контрасте с отсутствующим взглядом спешащих вокруг соотечественников. «Модные обезьянки с другой операционной системой приехали в соседний лес проведать сородичей», — услышал Сережа мурлыкающий голос Дроздова в своей голове и улыбнулся.

Уже начав спускаться в переход, он, повинуясь какому-то спонтанному порыву, вдруг замедлился и обернулся через плечо. Все было тем же и одновременно другим. Неожиданно для себя он увидел привычный городской пейзаж так, будто оказался здесь впервые и был таким же туристом, как эти французы — свежо, ярко, сочно очень реально. Этот странный эффект длился всего мгновение, а затем все стало прежним, словно проходящий мимо фокусник показал короткий замысловатый трюк, и растворился.

В кафе, где они договорились встретиться было уже людно. Основной контингент составляли седеющие мужчины 45+ в дорогих рубашках и костюмах.

На их фоне Николай в стильно рваных джинсах выглядел нарушителем корпоративных устоев. Глазницы черепа на его футболке и пряжка ремня были украшены стразами. Он сидел за угловым столиком и помахал Сереже рукой.

— Доброе утро, — поздоровался он, когда Сережа подошел ближе. Я тебя не слишком рано выдернул? Ты вроде говорил, что живешь тут рядом, а я переписываться не люблю, мне удобнее голосом, по старинке.

— Привет. Да, мне тут 5 минут идти, — ответил Сережа, раскрывая меню.

Подошедший к ним официант, похоже, работал всю ночь и буквально валился с ног — пытаясь достать блокнот, он два раза его уронил, потом раздраженно скомкал и засунул в карман. Но даже этот маленький бунт вышел у него каким-то обессиленным.

— Доброе утро. Я вас слушаю, — он говорил еле слышно, Сережа понял его скорее по движению губ, чем на слух. «Как бы в обморок не свалился», — подумал он. Николай попросил сырники, а Сережа — омлет.

— Я тут читал в интернете про ретриты разные, — начал Сережа, когда официант повторил их нехитрый заказ и отошел. — Мне стало интересно — а как потом в город возвращаться после такого опыта? Сложно наверное в работу включаться, да?

— Жизненный вопрос, — кивнул Николай. — На него редко отвечают честно.

Он посмотрел на телефон, словно что-то прикидывая, а потом перевернул его экраном вниз.

— Ответ зависит от того, как ты в этом городе живешь, — Николай показал кивком на людей за окном. — У каждого из них свои отношения с городом. Один встает на рассвете, а другой спит до обеда. Один выживает, а другой оставляет его месячную зарплату за ночь в клубе. Кто-то приехал, чтобы этот город покорить, а кто-то тут вырос и, наоборот, мечтает уехать. И мало кто из всех них всерьез задумывается, почему и зачем он делает то, что он делает, и живет так, как живет. Если такие мысли приходят, то их чаще всего гасят работой или домашними делами, посиделками в баре и сериалами. — Он замолчал и посмотрел на Сережу внимательно. — А на ретрите от этих вопросов отмахнуться сложно. Они встают во весь рост и окружают тебя.

— Жутковато, — Сережа сделал страшное лицо, чтобы немного разбавить серьезность Николая, но тот не улыбнулся.

— Встречаться с собой и прощаться с иллюзиями трудно. Но то, что человек получает взамен, стоит несравнимо дороже. Поэтому люди приезжают на ретрит снова и начинают медитировать дома. Наблюдение ума — это природное лекарство.

«Интересно, как так получается, — усмехнулся про себя Сережа, — вроде бы я спросил простую конкретную вещь, а уже налетел на общую лекцию».

— То есть в город возвращаться непросто — я правильно понял?

— Чем менее счастлив человек в городе, тем сложнее ему будет туда возвращаться. Хитрость в том, что большинство людей даже не осознают, насколько они несчастны. Они так привычно маскируют собственную боль, что начинают верить своему счастью. Таким на ретрите бывает особенно трудно. Практика показывает человеку, где он себя обманывает — чтобы честно это принять, нужно много сил.

У меня был период, когда после ретрита я оставался в Азии еще на пару месяцев, потому что даже мысль о возвращении в город была невыносимой. А сейчас я спокойно возвращаюсь — мне нравится, как у меня здесь все устроено.

— Я еще на форуме читал, что после ретрита состояние очень легкое и возвышенное, а в городе оно теряется за несколько дней.

Николай полил сырники кленовым сиропом, отломил кусочек и положил в рот.

— Я тебе историю расскажу. У меня в старших классах были любимые белые кроссовки. Отец товарищу привез из загранки, а ему малы оказались, так что он продал мне. Зимой я так скучал по ним, что доставал с антресолей уже в марте. И вот выхожу я, значит, в этих кроссовках и шагаю через мартовские лужи, во дворах тогда лютая грязь была. И конечно, через 5 минут одно пятно, потом другое, а потом вообще наступил в лужу или яму глинистую. И тогда перестаешь париться и шагаешь без разбору. Понимаешь к чему я?

— Ты хочешь сказать, что после ретрита мы «в чистых кроссовках шлепаем по грязи»? — Сережа показал пальцами кавычки.

— Вроде того. После 100 часов медитации и молчания ум становится заметно яснее и тише, чем был до. Это переживается очень приятно, но с непривычки люди ошибочно думают, что так будет теперь всегда. Они начинают безудержно болтать и ныряют с головой в свои привычные дела, так что через пару дней их ум тарахтит как до ретрита и даже больше.

— Почему больше? — удивился Сережа.

— Потому что в общем хоре внутренних голосов появляется еще один очень самокритичный голос. Человек расстраивается, что состояние ушло, и ругает сначала себя, а потом ретрит и медитацию в целом. Как ребенок, который обжегся зажигалкой и кричит: «Дурацкая зажигалка. Кто такие придумал, тот самый дурак».

— И какой ты выход для себя нашел? Можно сохранить кроссовки чистыми?

— Во-первых, завести щетку и средства для ухода за обувью. Во-вторых, выбирать, где гуляешь, — это вроде бы очевидно, но изменить свои привычки и распорядки очень сложно. Без первого пункта вообще невозможно.

— А что входит в первый пункт?

— Любые практики и методики, позволяющие лучше узнать устройство своей психики. Например… — Николай улыбнулся и выжидательно посмотрел на Сережу, ожидая продолжения.

— Что? Холотропное дыхание?

— Именно. Почитал про него что-нибудь?

— Немного про Станислава Грофа, который его придумал, и еще меньше про Игоря, который будет вести семинар.

— Вот и хорошо, — кивнул Николай. — Лучше идти без ожиданий. Тогда получаешь то, что получаешь, а не пытаешься подогнать происходящее под то, что где-то прочитал.

Сережа неопределенно пожал плечами.

— А может быть такое, что техника не сработает?

— На сессиях Игоря такое случается редко. Семинар идет два дня и хотя бы в один из них у людей бывает глубокий опыт. А чаще в оба. Главное — довериться процессу.

— Хм. А все-таки — на что это похоже?

Николай улыбнулся.

— Ты же читал историю возникновения метода. Он возник как замена ЛСД-терапии. Ты кислоту когда-нибудь пробовал?

— Пробовал, но ничего не понял. Мы с подругой приехали в Гоа, и нас угостили европейские близняшки. Было странно и весело. Особенную глючность создавали эти близняшки, которые за нами присматривали.

— А внетелесные опыты были? Сны осознанные, например? Когда проснулся во сне, и не просто смотришь какую-то тарабарщину, которую спящий мозг тебе крутит, а осмысленно действуешь, зная при этом, что тело спит.

— Да, такое было разок. Недавно совсем, — сказал Сережа вспомнив странный сон. — Собственно, с этого медитация и началась.

— Ну вот, может быть похоже на это. Местами.

Разделавшись с половиной омлета, Сережа попросил апельсиновый фреш.

— Как я понял, метод помогает выйти из автоматических реакций. Можешь пояснить, как это работает?

— Это один из главный эффектов практики, — кивнул Николай. — Игорь иногда рассказывает все это для новичков перед началом, так что я сейчас коротко отвечу.

Он отодвинул пустую тарелку и немного помолчал, собираясь с мыслями.

— В течение жизни мы формируем шаблоны мышления и поведения. Эти шаблоны образуют коридор наших возможностей, пространство допустимых сценариев. Пока мы не осознаем свои шаблоны, мы живем по ним, то есть они, по сути, управляют нами. Это значит, что у нас происходит своего рода «день сурка» — мы ходим по замкнутому кругу стимулов и реакций, получая в результате один и тот же набор сценариев. Если человек в глубине себя считает, что не достоин любви, то жизнь раз за разом ему это подтверждает. Если мужик не доверяет женщинам или женщина не доверяет мужикам, то это, опять же, будет проявляться во всех отношениях. Если на работе человеку хронически кажется, что он облажается, то вскоре это начинает происходить. У каждого из нас свой мир, и он создается нашими представлениями о нем. Каждый получает то, во что он верит. Не думает, что верит, а реально верит, в самой своей глубине.

Слова Николая явно перекликались с рассказами Михаила, и Сережа снова поймал ощущение синхронии.

— Значит, холотроп помогает заметить эти свои шаблоны?

— Да. Они находятся ниже границы нашего осознавания, то есть мы про них не знаем и не замечаем. Наша бессознательная часть значительно больше сознательной, так же как подводная часть айсберга больше надводной.

Холотропное дыхание естественным образом меняет на время химию мозга так, что ты замечаешь эту подводную часть своего айсберга. Причем интересно, что ты встречаешься там именно с тем, что сейчас наиболее актуально для твоей системы. Почти всегда это отличается от тех запросов, с которыми ты идешь в сессию. Но это только на первый взгляд. А потом ты понимаешь, что получил ровно то, что было нужно. Я знаю, это все странно звучит, — усмехнулся Николай. — Поэтому пока сам не попробуешь — не поймешь.

— Про айсберг вроде понятно, а остальное туманно, да.

— Ну хотя бы в общих чертах про шаблоны ясно?

— В общих чертах, да. А скажи — бывают хорошие шаблоны, которые не мешают, а помогают?

Николай кивнул, показывая, что услышал вопрос, а потом задумался.

— Я не любитель лекций, это тебе лучше Игоря спросить — он хорошо объяснять умеет. Я бы сказал, что бывают шаблоны, хорошо подходящие для каких-то задач. Например, управлять бизнесом, знакомиться с женщинами, заниматься профессиональным спортом. Есть методики, позволяющие такие шаблоны установить и настроить. Но при этом любой шаблон ограничивает свободу, снижая здоровую спонтанность действий и свежесть восприятия.

— Ограничивает свободу, — тихо повторил Сережа. — А ты эту свободу нашел? — спросил он тут же смутился, что, возможно, заходит на слишком личную территорию.

Но Николай снова одобрительно кивнул.

— Не думаю. Наверное, нет. Но что-то я точно нашел. Я это понял, когда перестал таскаться по разным тренингам. — Он снова кивнул за окно. — Все разные и каждый ищет свою комбинацию методов, которые приведут его к свободе. Пока человек ее не нашел, он пробует чужие техники и ритуалы. Иногда этот процесс затягивается. Люди слепо бьют поклоны, думая, что цель в том, чтобы громче стучать и иметь красивую шишку на лбу.

— А ты встречал… — Сережа замялся, подбирая слово, — настоящих мастеров?

Николай посмотрел на него и засмеялся. Похоже этот разговор его развеселил.

— За 25 лет йоги и разных практик мне несколько раз казалось, что я нашел. Но затем каждый раз выяснялось, что у мастера есть свой шкаф со скелетами, так что я искал дальше. А потом я понял, что так мне мастера не найти. Понимаешь, почему?

Сережа вопросительно посмотрел на него.

— Потому что мастер, которого я искал, существовал только в моей голове. Слово «мастер» для каждого значит что-то свое. У меня в голове был собирательный образ мастера, и я прикладывал его к встреченным учителям. Проблема в том, что когда мы сильно чего-то хотим, то начинаем легко верить в свои фантазии, охотно очаровываемся и потом страдаем.

— И что с этим делать?

— Уяснить, что Мастерство относительно. Например, я мастер спорта по боксу. Для человека, который никогда не боксировал и не занимался серьезно никакой рукопашкой, я — Мастер с большой буквы «М». Но вот олимпийскому чемпиону я сгожусь только для разминки. Поэтому вместо того, чтобы бесконечно искать «настоящего», как ты выразился, мастера, стоит присмотреться к тем, у кого ты можешь и хочешь чему-то научиться. Они для тебя и будут настоящими сейчас. Понимаешь? Такие люди всегда есть в твоем окружении. Причем ближе, чем ты думаешь. Они вовсе не обязательно известны как учителя, но это не значит, что у них нельзя учиться.

— Хм…

— И еще важно не ставить такого человека на пьедестал с подписью «Настоящий Мастер» — это будет сильно мешать, я на таком не раз обжигался.

Главная привычка (завтрак 2/2)

Официант принес счет и кофе для Николая. За окном все также шли люди, теперь их стало заметно больше. Сережа посмотрел на телефон, и, убедившись, что срочных сообщений нет, отложил его в сторону.

— Дааа, — задумчиво протянул он, — я ведь только пару месяцев как медитировать начал. До этого такими вопросами вообще не интересовался — скучно было про такое даже слушать. А тут, оказывается, целый мир.

— Конечно, — подтвердил Николай. У тебя все только начинается.

— А у тебя, кстати, как это началось?

Николай посмотрел несколько мгновений куда-то вдаль поверх домов за окном.

— Как началось? — задумчиво переспросил он. — У меня все началось с привычек. А точнее с их ревизии.

— Ревизии привычек? — переспросил Сережа.

— Да, это те же шаблоны мышления, про которые мы с тобой говорили. На последнем курсе института мне встретилась мысль, что человек — это сумма его привычек. Она показалась мне интересной, и я стал рьяно выискивать свои привычки. Происходило это в компании других таких же неистовых персонажей. По большей части все сводилось к оптимизации личной эффективности — как меньше тупить и больше успевать.

— С прокрастинацией боролись, — вспомнил Сережа заковыристое слово. — В Вайме такие семинары каждый месяц идут.

— Вот-вот. Сейчас таких тренингов стало много — это, как теперь говорят, тренд. А тогда таких слов не было. Собирались на квартирах или в подвальных клубах, обсуждали перепечатанные книги по философии и психологии. В общем, я тогда увлекся личностным ростом, как бы сейчас сказали. Стал следить за собой — что я говорю и делаю — как, зачем и почему. Мы с друзьями были одержимы идеей стать лучшей версией себя и года два фанатично искали свои привычки. Соревновались друг с другом люто, как в спорте, — Николай усмехнулся, а затем сделался странно серьезен.

— А что было потом, после привычек?

— А потом я понял, что все это баловство и пошел в бизнес зарабатывать деньги.

— Ого. Неожиданный поворот. А почему так вышло, расскажешь?

— Мне встретился один необычный человек. — Николай замолчал, словно взвешивая дальнейший рассказ. Потом видимо принял решение, снова посмотрел куда-то сквозь стекло и продолжил.

— Я редко рассказываю эту историю, но раз уж у нас пошел такой разговор, то пожалуй, расскажу. Потому что… — Николай задумался, словно подбирая слова. — Да ладно, чего там. Вообщем, слушай.

Его звали Филин. Настоящего его имени я не знал и не знаю. Мы виделись всего один раз, но я помню все так, будто оно было вчера. Это случилось в конце девяностых, на даче нашего товарища, где мы как-то собрались небольшим кругом друзей. Отец товарища имел высокий чин в разведке, и дача была крутой даже по меркам сегодняшней Рублевки. Пара гектаров земли и замок с развесистыми флигелями, в одном из которых жил этот Филин. Он был шаманом с Алтая и приехал к отцу товарища для работы над каким-то проектом. Что за проект мог быть у шамана и полковника разведки нам, понятно, никто не рассказал, и оставалось только гадать. Что это вообще значит — шаман? Мы уже читали Кастанеду, но все это казалось далекой красивой игрой, и никто из нас не знал, как ее можно всерьез приземлить на нашу московскую реальность.

Был поздний вечер, мы сидели с ребятами в большой гостиной у камина, и, как ты можешь догадаться, говорили о саморазвитии. Разговор постепенно стихал, нас клонило в сон, и ребята потихоньку расходились по комнатам. В какой-то момент остались только я и мой приятель Витя, который заснул прямо там на диване и уже похрапывал. Диван был расположен прямо напротив камина, а по бокам от него стояли два глубоких кресла. Они были повернуты так, что из них можно было смотреть на огонь и общаться с теми, кто на диване. Я сидел в одном из кресел и ждал, когда догорят дрова, чтобы тоже идти спать, и тут меня кто-то окликнул сзади по имени. Я сначала испугался и замер на мгновение, поскольку был совершенно уверен, что кроме нас со спящим Витосом в комнате никого нет. А потом повернулся на звук голоса, но все равно никого не увидел. И тогда из темноты ко мне вышел Филин — в неосвещенном углу гостиной был другой диван, и видимо он сидел там. То ли он тихо прошел туда, когда мы были увлечены беседой, то ли он там сидел еще до нас, а мы не заметили, я не знаю. Да это и не особо важно.

Он подошел к камину, слегка поклонился, сел в свободное кресло с другой стороны дивана и повернулся к огню. Теперь я мог его рассмотреть.

На вид ему было около 60. Отблески пламени играли на его лице, делая и без того глубокие морщины еще более резкими. Седые прямые волосы, большие скулы, длинный чуть загнутый нос (может поэтому его называли Филином?), решительный подбородок. Тонкие длинные пальцы сжимали в руках резную трубку из дерева и кости или камня. Кроме нее никаких других атрибутов, которыми наделяют шаманов в книгах, у него не было.

— Я не хотел тебя напугать, — медленно произнес он, блеснув золотой фиксой. — Я слышал ваш разговор и решил познакомиться. Я понял, что тебя зовут Николай. Можешь называть меня Филин, — голос его звучал дружелюбно, но мне было не по себе. Я сдержанно поздоровался.

— Ты много говорил про привычки. Хорошо говорил, — Филин выдержал паузу, а затем посмотрел мне точно в глаза. — Я хочу тебя спросить — нашел ли ты свою главную привычку?

— Главную привычку? Что это?

— Вот именно — что это? — вкрадчиво переспросил Филин. — Какая у тебя главная привычка, Николай?

Я не понимал, куда он клонит, хотел спать и начинал заводиться от его тона.

— Я не знаю, — ответил я чуть с нажимом. — Уже поздно и я собирался идти спать. Может, без загадок обойдемся?

— Спать? — Филин посмотрел на меня насмешливо. — А как же ты, Николай, пойдешь спать, если ты еще ни разу не просыпался? Еще крепче хочешь заснуть?

Видимо, у меня был растерянный вид, потому что он улыбнулся.

— Видишь, как оно тут все непонятно, да? А ты говоришь «без загадок», — усмехнулся он.

Со мной давно так никто не говорил. В нашей группе я был одним из вожаков, а он общался со мной как с мальчишкой, и это меня бесило. Мне хотелось ударить его, но что-то меня останавливало. Я объяснял себе, что дело в его возрасте и том, что он друг хозяев, у которых я в гостях.

— Чего вы хотите? — спросил я наконец, с трудом сдерживаясь.

— Это не я, — покачал головой Филин. — Это ты хочешь. Хочешь стать, как ты недавно выразился, лучшей версией себя и для этого ищешь свои привычки. А я просто спрашиваю — знакома ли тебе твоя главная привычка?

— Нет. Не знакома. А вам какое дело, собственно? Можете познакомить? — Я быковато выкатил глаза и посмотрел на него уже с явным наездом.

Он, однако, совершенно спокойно выдержал мой взгляд и молча кивнул.

— Могу. Но пока рано.

— Давайте, знакомьте, — процедил я.

— Это многое изменит, — он сказал это добро и даже с какой-то отеческой заботой, которую я тогда воспринял как слабость и желание соскочить.

— Давайте отвечать за свой базар, — прошипел я.

— Горячий, — улыбнулся он. — Очень горячий.

Затем он чуть наклонил голову набок и вперед, как-то странно глянул на меня исподлобья и замысловато цокнул языком. Я хотел было улыбнуться и понял, что не могу. Меня натурально вморозило в кресло, так что я не мог пошевелиться, хотя все видел и понимал. Слышал, как трещат поленья, храпит товарищ на диване и стучит мое сердце.

Филин подошел ко мне и присел на корточки, так что наши лица оказались на одном уровне.

— Я знаю, что ты сильный и смелый, Николай. Это хорошо. Но сейчас это будет мешать, понимаешь? Поэтому я тебя ненадолго выключил. Моргни, если слышишь и понимаешь.

Я моргнул и он продолжил.

— Все люди хотят жить лучше, пока не возникает вопрос, будут ли они жить вообще. И вот тогда некоторые из них, далеко не все, узнают, что Жизнь можно не оценивать, а просто ценить…

Николай вдруг остановился и помотал головой.

— Ты чего? Что случилось? Что дальше было? — спросил Сережа.

— Да странное чувство какое-то… — Николай явно был озадачен. — Я давно перестал эту историю рассказывать. Понял, что ни к чему это. А тут вот начал и сейчас снова чувствую — не нужно. Все, что я сказал, — это между нами, ладно?

— Конечно, — кивнул Сережа. — Но ты хотя бы скажи — он тебе привычку твою главную показал?

— Да, показал. И я понял, что вообще не готов не то чтобы менять ее или не дай бог убирать, а даже приближаться к ней. Поэтому вся эта балалайка с привычками отправилась на полку, а я на несколько лет плотно ушел в бизнес за деньгами.

— Что же там такое страшное обнаружилось?

— А ты подумай сам, — Николай слегка наклонился к нему через столик, — какая у тебя главная привычка?

— Не знаю, — замялся Сережа. — Сомневаться?

— Еще.

— Развиваться?

— Еще.

— Да не знаю… Дышать?

— Это уже ближе. Еще.

— Э-э-э… ну не хочу гадать. Можешь просто сказать?

Николай наклонился еще ближе к нему и медленно вкрадчиво произнес: «Твоя главная привычка — быть Сережей.» Возникла пауза, однако ее театральная драматичность не была согрета светом прозрения. Сережа почувствовал себя как в детстве, когда после финальной фразы непонятного анекдота было несмешно и неловко. Несмешно, потому что непонятно, а неловко, потому что стыдно признаться, что непонятно.

— Пока сам не встретишь — не поймешь, — кивнул Николай и улыбнулся. Это нормально. Я не смогу тебе это показать так, как Филин показал мне, но зато я тебя познакомлю с Игорем. Благодаря ему у меня началась вторая глава в саморазвитии.

Как ты верно подметил в начале разговора, личностный и духовный рост образуют «целый мир», и этот мир многоуровневый. Чего только люди не делают. Одни неистово дышат, другие наоборот задерживают дыхание и ныряют на глубину многоэтажки, третьи стоят на гвоздях часами и орут, четвертые запираются в темные пещеры и там сидят, пятые закапываются под землю с трубкой, шестые ходят голышом, седьмые устраивают оргии, где совокупляются особым порядком, восьмые сидят на специальных диетах, надеясь в итоге питаться только солнечным светом, девятые пьют шаманские отвары из кактусов и лоз, десятые… ну ты понял, я могу долго продолжать.

— А зачем они все это делают, — спросил Сережа, — привычку ищут главную?

— Да, именно. Называть это, конечно, можно по-разному, но суть именно такая.

— И что — находят?

— Находят. Немногие. А ты вот зачем на холотроп собрался? Что тебя привлекло? Где тебе жизнь жмет?

— Нууу… — Сережа задумался. — Да просто… Скучновато как-то стало, старое не особо радует, нового пока нет, встретил интересного человека на работе, он рассказал про медитацию, я стал делать, появились новые мысли, и дальше как-то одно за другое стало цепляться. С тобой вот познакомился.

— Все верно, — улыбнулся Николай, откидываясь на спинку своего стула. Вот так и у других. Появляется неудовлетворенность, рождаются вопросы, начинается поиск ответов и во время этого поиска обнаруживаются привычки. Я уже говорил сегодня — жизнь определяется призмой, через которую на нее смотрят. Этих призм много и они такие привычные, что мы о них не помним. Поэтому чтобы вспомнить о них, отложить одни и достать другие, мы с тобой идем на холотроп, — Николай засмеялся, встал из-за стола и протянул руку. — Все, мне пора.

Сережа поднялся и они попрощались.

— До встречи на семинаре — сказал на ходу Николай. Приезжай пораньше, поглядишь на тусовку.

— Хорошо, — отозвался Сережа уже машинально, косясь на телефонный экран с уведомлениями.

Он задержался в кафе, чтобы ответить на несколько срочных сообщений, и увидел в окно, как Николай вынырнул из подземного перехода на другой стороне улицы и сел в такси.

«Сны о чем-то большем»

Уснуть долго не получалось — Сережа ворочался, менял подушки, открывал и закрывал окно, ходил на кухню пить. В голове крутился разговор с Николаем, рабочие дела, встречи и предстоящий семинар. Лишь к двум часам ночи, окончательно измотавшись, ум и тело, наконец, расслабились, так что дверь в сон отворилась.

Облегченно вздохнув, он перевернулся на живот, закрыл глаза и отключился.

Когда он пришел в себя, то обнаружил впереди твердую темно-коричневую поверхность, напоминавшую фактурой старую школьную доску, на которой писали мелом. Только доска эта была размером с 20-этажный дом. Охватить ее взглядом вблизи было невозможно, зато Сережа мог вдоль нее летать. Возможность такого перемещения не вызывала удивления и воспринималась как нечто совершенно естественное.

Летая вдоль доски, он заметил, что ее поверхность покрыта маленькими цветными наклейками, похожими на канцелярские листочки для записок. Наклейки образовывали разноцветные ряды и колонки. Некоторые листочки были наклеены на саму доску, а некоторые — поверх других. Сережа было подумал, что это канбан-доска из старого офиса, на которой они фиксировали продуктовые спринты, но уже в следующее мгновение эта мысль бесследно растаяла.

Какое-то время он хаотично перемещался вдоль доски, а затем его внимание привлекла ярко-розовая наклейка. Он зацепился за нее взглядом и приблизился в надежде найти какие-нибудь слова, объясняющие происходящее. Слов не нашлось, но сама фиксация внимания на наклейке начинала странным образом передавать ее смысл.

Розовый листочек «рассказывал» о силе взятых обязательств, обращении со временем и важности выполнять данные обещания. Наклейки рядом говорили о правилах дружбы и командного взаимодействия. Синяя учила отношениям в паре, а зеленая была убеждена, что во всех раскладах лучше выбирать стабильность и не рисковать.

Все послания были не просто знакомыми, а какими-то до странного родными — казалось, Сережа сам их написал накануне. Стоило ему так подумать, как пришло осознание — цветные наклейки действительно отражали не просто абстрактно знакомые идеи, а именно его, Сережину, версию этих идей. И это были даже не идеи, а привычки. Сотни привычек, возникших с момента его рождения, переплетались и наслаивались друг на друга, образуя сложные, зачастую противоречивые конструкции. Некоторые привычки касались эмоциональных паттернов, но были и чисто поведенческие. Например в каком кармане носить телефон, а в каком — ключи. Какими жестами прикрывать неловкость или раздражение? В какой позе засыпать?

Ему вспомнился Николай и его рассказ про Филина. Сережа помнил, что там было что-то важное, но не мог вспомнить, что именно. Откуда-то возник ветер, и под его усиливающимся напором листочки на доске стали отрываться и улетать. Сначала по одному, а затем целыми гирляндами. Этот процесс приносил радостную легкость и отчасти походил на закрытие старых вкладок в браузере, отчего высвобождалась оперативная память.

Ему снова вспомнился рассказ Николая, и на этот раз внутри шевельнулось что-то пугающее. Чем больше Сережа пытался вспомнить, о чем тогда говорил Николай, тем болезненнее и страшнее становилось внутри. Словно какая его часть уже знала ответ, но боялась его произнести и потому прятала от других. Ему показалось что где-то в центре его существа возникла темная воронка, поначалу маленькая, она становилась все шире и шире, затягивая все больше внимания, так что думать о чем-то другом было уже нельзя.

Сережа заметил, что странным образом сопротивляется воронке и одновременно хочет в нее нырнуть. Паталогичность этого противоречия действовала на него парализующе и когда он попытался об этом подумать, вся доска с оглушающим ревом содрогнулась. Ему стало по-настоящему страшно, и он попытался закричать, но голос его не слушался.

Доска дрогнула еще раз, и по ней пробежала волна, стряхивая очередную порцию наклеек. Откуда-то налетел ветер, он подхватил Сережу и отнес назад, так что теперь он мог видеть доску целиком, словно отбежал от дома на 100 метров. Доска начала ритмично содрогаться и это явно не сулило ничего хорошего. Должно было случиться что-то действительно серьезное и прежде чем оно случилась, Сережа понял.

Гигантская доска тоже была своего рода наклейкой. Это была та самая «главная привычка», о которой говорили Филин, а затем Николай — привычка «быть Сережей». Ветер уже оторвал и унес несчетное количество маленьких привычек, и сейчас начала отрываться самая главная. Но в отличие от радостной легкости, возникавшей после отрыва мелких привычек, дрожь этой махины вызывала лишь запредельный животный ужас, мрак и трепет.

С каждым содроганием доски Сереже казалось, что в нем что-то обрывается и отмирает. Сама доска между тем начала отгибаться с одного края, открывая зияющую за ней черноту. Мысли путались, но в одном Сережа был уверен — если доска оторвется, то он — как Сережа — закончится. Ужас возникающий от этой мысли, блокировал любые другие размышления. Расставаться с главной привычкой было явно рано, но как сообщить об этом той силе, которая отрывает ее с корнями?

Последним волевым усилием он собрался, и, обращаясь ко всем мыслимым живым формам, крикнул изо всех оставшихся сил: «На помощь! Помогите!». Доска еще раз оглушительно дрогнула, и все погасло.

Многовато басов

Сквозь сон Сережа слышал, как кто-то зовет его по имени. Голос был знакомый, но имени обладателя, вспомнить не получалось. Иногда голос исчезал, и тогда Сереже казалось, что он лежит на спине, а над ним склонились какие-то внимательные существа. Рассмотреть их толком не выходило, но исходившее от них состояние вызывало мысль о врачах, стоящих над постелью пациента.

Знакомый голос, однако, им не принадлежал, и доносился, казалось, из какой-то совсем другой вселенной, как будто в будке киномеханика шутники смешали кинопленки с разными фильмами и теперь крутят эту абракадабру.

Голос стал настойчивее, а затем возникло весьма интенсивное ощущение. Оно быстро нарастало, и наконец Сережа вспомнил, что оно называется словом «холодно». Потом возникло ощущение «мокро». А потом что-то звонко шлёпнулось и стало горячо. Шлепок раздался еще раз. И еще. Кажется его ударяли по лицу, хотя боли не было. Сереже казалось, что он уютно спит, а кто-то ломится к нему в комнату. Причем этот кто-то был настроен явно серьезно и требовал, чтобы Сережа встал и открыл дверь.

На экране снова возникли внимательные существа.

— Приходит в себя, — уловил Сережа телепатически голос в своей голове. — До возврата в тело 3-2-1…

В ушах возник громкий нечленораздельный шум, который достаточно быстро превратился в речь, словно где-то загрузился нужный драйвер.

— Алло, «мандельвакс». Давай дыши уже. Ты где там застрял, а? Хорош бродить в бессознанке. Вылезай живо. Ты меня лучше не серди. Еще тебе леща отвесить?

Сережа открыл глаза. Понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, что он не лежит, как ему казалось, а сидит на полу, оперевшись на край кровати. Перед ним было распахнуто окно его спальни, а рядом на корточках сидел Леха. Он выглядел встревоженным.

— Здрасьте. Очухался. Наконец-то. Что за дела такие? А если бы я не приехал? Ты бы тут ласты склеил, ты в курсе? А я ведь заезжать не планировал. Случайно можно сказать тут оказался, — Леха встал, прошелся по комнате и продолжил.

— Я с подругой поругался и свалил от нее под утро, а она тут рядом живет. Думал домой поехать, а потом вспомнил, что у меня твои ключи валяются в бардачке. Я тебе их не вернул, помнишь? Мне надо было рано уезжать от тебя, и ты мне ключи дал, чтобы я тебя не будил. Вот они и лежали в бардачке. Ну, думаю, зайду тихонько, а утром тебя напугаю и поржем вместе. А получилось, что это ты меня напугал. Я тут чуть не обделался смотреть на твою рожу бледную. Нифига не смешно.

Леха снова прошелся по комнате, резко разворачиваясь на пятках.

— В общем я зашел и думал уже ложиться, и тут слышу, ты как-то странно тут себя ведешь в спальне. То стонешь, то рычишь не своим голосом. Знаешь, как я тебя нашел? — Леха подошел ближе и снова присел на корточки.

— Лежишь, короче, ты поперек кровати, изогнулся дугой, пульс бешеный, глаза закатились. Я, честно говоря, струхнул. Стащил тебя на пол, посадил у окна, стал водой брызгать. А ты вообще не але. Тогда я тебе пару лещей отвесил. Ну а дальше ты знаешь.

Леха прищурился и несколько секунд внимательно смотрел на Сережу.

— В-общем, старик, я, конечно, подозревал, что ты псих, иначе как бы мы с тобой дружили, но не думал, что ты на таких сложных щщах. Что тут у тебя происходит, рассказывай. Это все твой консультант из Вайме? Или ты на свой семинар дыхательный сходил и домашку делал?

Он присвистнул, поднялся и снова заговорил сам. Видимо ответы его не особенно интересовали.

— Так. По ходу спать сегодня уже не выйдет. Отлично, понимаешь, отдохнул. Ну пойдем тогда что ли на кухню завтракать. Ты встать-то можешь? Жрать хочешь?

Сережа кивнул и улыбнулся.

— А чего ты улыбаешься, а?

— Рад тебя видеть, — сказал Сережа, радуясь звуку собственного голоса и отмечая, что его день давно не начинался с этих слов.

— Еще бы ты не рад. Я же тебе жизнь спас. Пойду чайник поставлю.

Сережа посидел несколько минут на полу, слушая птиц и городские звуки с улицы. Пугающий сон покрывался дымкой, как будто приехала бригада специальных невидимых медиков, которые оперативно зашивали порезы, наклеивали пластыри и делали пугающие воспоминания блеклыми и размытыми.

Минут через 20, когда Сережа прошел в гостиную, Леха сидел с грустным видом.

— Бро, ты совсем одичал без бабы. У тебя жрать вообще нечего. Давай закажем доставку — что тут у тебя рядом есть хорошего?

Сережа качнул головой.

— Я омлет собираюсь делать, — сказал он, доставая сковородку. — Будешь?

Леха посмотрел на него с удивлением.

— Ну давай, шеф. Мне, пожалуйста, двойную порцию со сливочным лососем, сыром и зеленью. И большой американо.

— С лососем не получится. Могу грибов добавить.

— Каких еще грибов? Хочешь, чтобы мы тут вместе лежали с закатанными глазами? — Леха карикатурно закатил глаза.

— Да не… Шампиньоны обычные, — Сережа показал упаковку.

Когда с омлетом было покончено, Леха шумно выдохнул и откинулся на спинку кресла. — Так, ну вот теперь я готов слушать. Ты рассказывать-то будешь? — спросил он серьезным тоном. — У меня с собой вот габа есть — давай заварим. Он достал из рюкзака пакет и протянул.

Пока Сережа заваривал чай, он рассказал Лехе про встречу с Николаем и свой сон. Леха слушал его неожиданно внимательно и ни разу не перебил.

— Интересно ты живешь, Серый. А ты сам-то чего думаешь об этом? Ты правда хочешь эту главную привычку отклеивать?

Сережа хмуро покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я как про нее подумаю, так у меня все замирает внутри. Я реально думал, что мне крышка.

— Понимаю, — усмехнулся Леха. — А ты когда-нибудь думал, что такое «крышка»? Вот как ты ее ощущал?

Сережа задумался и понял вдруг, что никогда о таком прежде не говорил. Вокруг темы смерти стоял какой-то внутренний заборчик. Как только внимание к нему приближалось, происходил своего рода микро-сброс. Как будто где-то раздавалась короткий звук сирены, и внимание отбрасывалось назад.

Это напоминало заглушку в программном коде, когда при вызове заблокированной или не написанной пока функции пользователю показывается информационное сообщение, после чего он перебрасывается на одну из предыдущих логических веток.

— Ау? — сказал Леха. — Ты чего завис?

— Да вот, странная штука, — ответил Сережа. — Я только что обнаружил, что не могу сосредоточенно подумать о смерти. Это как будто я хожу в доме со множеством дверей и могу в них заходить. Но если я приближаюсь к двери с надписью «смерть», то меня отбрасывает назад. Как будто заглушка в компьютерной игре.

— Ну да. Я же тебе говорил, что все тут игра. И эта дверь в ней пока заблокирована. Ну и нечего туда лезть. Придет время — откроется. А раньше времени откроешь — назад не закроешь. Я таких людей встречал, они, знаешь, сами не рады. Так чего — как ты эту свою «крышку» ощущал, расскажи?

— Как конец всего.

— А тело ты там чувствовал?

— Вроде да… — Сережа задумался. — …но вроде и нет. Скорее нет. Конец, про который я говорю, к телу не относился. То есть он ощущался как смерть, но эта смерть касалась в первую очередь не тела, а меня как Сережи. Моей самоидентификации. Ощущалось, как будто крыша вот-вот уедет далеко и безвозвратно. И от этого становилось очень страшно.

Леха хмыкнул и зачерпнул горсть орешков из хрустальной вазочки.

— А кому страшно-то? — ехидно спросил он.

— Что значит кому? Мне.

— Да? Ну а где он находится? Этот ты, кому страшно? И какой он?

Сережа нахмурился.

— Я не понимаю, куда ты клонишь. Мне было так страшно, что сейчас пока точно не до вопросиков твоих дурацких.

— Ну ладно, — убрал Леха ироничную улыбку. — Давай по-другому — что такое «крыша уехала»? Меня, помню, в институте иногда накрывало на тему того, что возможно в психушке сидят нормальные люди, а реально опасные психи — это мы тут все. Следишь за мыслью? С чего мы взяли, что с ними что-то не то, а с нами все в порядке? Ты никогда не думал об этом?

— Думал. Еще в школе. Когда Достоевского читал. Мне кажется, ответ простой. Все дело в том, что тех, кого мы считаем нормальным — гораздо больше.

— А почему из того, что нас больше следует, что мы нормальные?

— Ты что сказать хочешь?

— Я хочу сказать, — Леха зачерпнул еще орешков, — что метод определения нормы очень размыт, если не рассматривать ярко выраженные буйные случаи. В 70-х один американский психолог провел эксперимент, где он сам и его друзья симулировали симптомы разных психических расстройств. Их всех поместили на лечение, и им пришлось потом долго и сложно выбираться, доказывая, что это была инсценировка. Причем, что интересно, реальные пациенты быстро увидели в них симулянтов, а персонал больницы — нет. И потом, спустя некоторое время, этот психиатр снова повторил похожий эксперимент, и результат был тот же. Но к чему я это, а? Ты помнишь?

— Не знаю, к чему, — тихо сказал Сережа, подливая кипяток в заварочный чайник. — я говорил о том, что сойти с ума — это страшно.

— А, точно. Я хотел сказать, что вот это «сойти с ума» — неоднозначная штука. Подумай сам — у каждого человека в голове звучат разные голоса. Родители, дети, друзья, коллеги, начальство, тренер из школьной секции, персонаж из книжки или фильма и т. д. Пока человек с ними общается внутри своей головы — это считается социально приемлемым, но как только он начинает с ними разговаривать вслух в общественных местах, на него начинают косо посматривать. Ты Карлсона читал в детстве?

— Конечно. А что с ним?

— Ты понял, что Карлсон был только в голове у Малыша? Пацан так скучал, что придумал чувака с пропеллером, и тот стал его лучшим другом. Или можно сказать, что он был Духом из другого измерения, который показывался только Малышу. В каком-то смысле это одно и то же.

— Хм… — усмехнулся Сережа. — Скажешь тоже… Ну что-то в этом есть, да.

— Я просто пытаюсь тебе показать, — продолжил Леха, — что как бы ни пугал отъезд крыши, ты никогда не знаешь, что впереди. Может быть, крыша отъехала для того, чтобы ты наконец увидел в небе звезды и вспомнил о чем-то важном.

Сережа поднялся и достал из шкафа плитку LINDT с апельсином.

— Возможно, но звезд я пока не увидел и не очень хочется. Расскажи лучше — ты испытывал что-нибудь вроде того, что я рассказал? Тебе бывало страшно похожим образом?

— Бывало, — ответил Леха. — Два раза помню особенно ярко. Могу рассказать. Хочешь?

— Давай, — сказал Сережа.

— Смотри. Сам захотел, — сказал Леха угрожающим голосом. Потом немного помолчал и широко улыбнулся. — Да ладно, не дрейфь, это я тебя пугаю просто.

В общем один случай произошел в Индии около Аруначалы. Там проходила очередная шаманская церемония. У меня их к тому моменту много было, так что я не боялся. Но с другой стороны, там накануне все равно бывает специфический мандраж. «Главная привычка», как ты выражаешься, чувствует угрозу и пытается дернуть стоп-кран.

В общем, в какой-то момент у меня случилось нечто похожее на твой сон. Только я это видел как погружение в пещеру. Будто я держусь за веревку, привязанную у входа, и иду вглубь пещеры. Постепенно становится все темнее, и все меньше людей вокруг. Вроде у входа в пещеру нас много было, а тут уже я один иду, остальные где-то растерялись незаметно. И вдруг я понимаю, что пещера меня начинает затягивать, меня беззвучно всасывает в эту темноту. Я держусь за веревку из последних сил и говорю себе, что надо, мол, напрячься и потерпеть, что этот пылесос однажды выключится и я смогу вернуться ко входу. Говорю и чувствую, будто кто-то смеется. И внутри меня смеется, и снаружи. Будто говорит мне: «А что — слабо отпустить?». И ведь знал, на что меня взять. Я как это «слабо» услышал, так и отпустил разом. «На, — говорю, — получи. Не слабо не фига». И прямо в черноту эту как в пасть прыгнул. Типа «ну давай, вот он я», — Леха раскинул руки и показал, как он прыгнул.

— И чего дальше?

— А дальше я пролетел через черноту и снова оказался у входа. Как будто промчался по темной закольцованной трубе, прикинь? Как пончик, — Леха засмеялся и отломил кусочек шоколадки.

— И все?

— Что значит «и все»? — обиделся Леха. — Конечно, пока я летел, мне там показывали всякое, сейчас грузить тебя не буду, это к делу не относится. Главное, что я насквозь этот страх пролетел и узнал, что он вовсе не страшный.

Сережа с сомнением покачал головой.

— Мой страх очень даже страшный. А что за второй раз?

— Второй раз был не такой прикольный, — сказал Леха, чуть помрачнев. — Но интересный. Я тогда прошлый бизнес делал. Мы продавали профессиональный свет для мероприятий. И попался нам заказчик сложный. Пару заказов с ним сделали, а на третьем забуксовали, очень требовательный этот тип был и дотошный. Ребята мои с ним уже все нервы вымотали. И бросать жалко — заказ большой, платит четко. Обычно когда такое случается, я сам еду на переговоры — у меня это хорошо получается. И тут я тоже сам поехал.

Встречаемся мы с ним, значит, в рестике одном гламурном. Мужик этот выглядит, конечно, эффектно — этакий цыганский барон лет пятидесяти. Сам со мной сидит, а за соседним столиком его свита. Дела мы все быстро порешали, как это обычно у меня бывает. Едим, разговариваем за жизнь. Я вижу, что тип необычный, если не сказать редкий, у меня на них нюх. Пытаюсь его с разных сторон раскрутить на рассказ — не выходит. Спорт, путешествия, женщины — не срабатывает. В бычку не уходит, дурака не включает, а просто как-то очень ловко разворачивается каждый раз, так что я ни с чем оказываюсь. Мне, понятно, еще интереснее становится, я такие задачки люблю. Начинаю ему свою тему про игру задвигать. Так и так, бизнес — это, конечно, классно, но есть игры более высокого порядка, как вы явно знаете. И я не о политике, а том вечном космическом цирке, в которым мы все тут оказались. Приятно встретить другого игрока в цирке. Буду рад дружить и обменяться опытом.

Он в тарелку уткнулся, слушает меня вполуха не глядя, а потом поднимает глаза, откладывает приборы и говорит:

— Алексей, я не хочу вас расстраивать, но… — Леха замолчал и усмехнулся. Чувствовалось, что воспоминание до сих пор яркое. — В общем, он начинает фразу «Алексей, я не хочу вас расстраивать, но…”, а дальше поднимает левую руку, и официант, проходящий мимо, вдруг поворачивается, смотрит на меня и говорит: «…вы не вполне понимаете, о чем говорите». Ты прикинь, а? Мужик фразу начал, а официант ее закончил. Причем глядя на меня.

Я, ясное дело, охренел, сижу моргаю, официант уже ушел, а мужик продолжает: «Вы представляете, кто сидит напротив вас?»

А я, надо сказать, тогда был борзый. Прошел всего месяц после той индийской поездки, я чувствовал себя прекрасно. Казалось, что могу молнии метать и камни крошить.

Посмотрел я на него, и вдруг захотелось мне его перекрестить. Не спрашивай почему, не знаю. Никогда в жизни так не делал, и, наверное, больше не буду. И только я начинаю его мысленно крестить, как чувствую, что меня сковало всего, вообще двинуться не могу, так и застыл с полуоткрытым ртом, куда еду положил.

А он весь скривился брезгливо и говорит: «А вот это вы совсем напрасно начали делать, Алексей. Есть, знаете ли дороги, по которым лучше не ходить». И дальше чувствую, что голова моя начинает наклоняться вперед, будто кто-то мне сзади давит на затылок, хотя сзади нет никого. В общем, так он меня мордой в мой винегрет и положил.

Леха хмыкнул и замолчал.

— Обалдеть. И что дальше было?

— А ничего. Я, по ходу, пару минут без сознания был, хотя мне казалось, что я не выключался. Когда голову из тарелки поднял, то ни мужика ни свиты его в зале уже не было. Рядом официанты стоят, салфетки протягивают. Я иду в туалет, чтобы умыться и вдруг начинаю там блевать люто. Полчаса там просидел, уже стучать в дверь стали настойчиво. Постепенно меня отпустило, я вышел, расплатился и поехал домой. Такие вот дела, — закончил рассказ Леха.

— И как вы с ним дальше работали?

— Мы не работали. Они попросили вернуть предоплату за очередную фазу проекта и сменили поставщика. Продавцы мои, конечно, этого не поняли, ходили на меня дулись пару месяцев, но я, честно скажу, был рад.

— Да уж, представляю. А как ты все это для себя понял? Ты узнал, кто он такой?

Леха помотал головой.

— Сначала, конечно, хотел навести справки, а потом понял, что это неважно. Он же все сказал прямо: «Есть дороги, куда лучше не ходить». Это ведь конкретная игровая подсказка. Я сунулся — получил по башке. Причем получил легонько, предупредительно. Ему с такой силой заставить меня поперхнуться горошиной в салате — плевое дело. Или газ с тормозом в машине на скорости перепутать.

— Странно как-то, — недоверчиво сказал Сережа. — Не похоже на тебя. Неужели тебе не хотелось разобраться, кто он такой и что это за чертовщина?

— Обычно может и не похоже, но ты же просил рассказать необычные случаи. Этот тип меня так напугал, что играть в детектива мне совершенно не хотелось. Если пальцы сунуть в розетку — получишь разряд тока. Это же не значит, что надо обязательно исхитриться и засунуть их в эту розетку. Сделал выводы, запомнил, пошел дальше. В игре полно разных дорог. И в этом городе кстати тоже, так что предлагаю прокатиться. А то мы с тобой тут как в пионерском лагере после отбоя — сидим и рассказываем друг другу страшилки, — Леха засмеялся.

— Надо же, — задумчиво сказал Сережа, складывая тарелки в посудомоечную машину. — Я думал, у меня страшилка серьезная, а теперь вижу, что бывают и покруче. Они оделись и вышли на улицу — было солнечно и по-утреннему свежо.

Леха поставил машину в соседнем дворе, и пока они до нее шли, Сережа почему-то вспомнил разговор с Алисой.

— А какие у тебя были любимые персонажи в детстве? — спросил он Леху.

— Гвидон Вишневский. У меня, как и у него, — детства не было. Я как родился — сразу старым стал.

Они весело засмеялись.

— Ну а серьезно?

— Да я серьезно, бро. Мне читать было некогда. Там, где я жил, вместо обоев использовали газеты, потому что денег не было. Мы сушили полиэтиленовые пакеты на кольях забора. А вместо игрушек у меня были пластиковые цифры из сыра. Так про персонажей книжных я особо не размышлял. Нужно было выбираться. А когда сам выбрался, помочь родным.

— Ну а позднее? — допытывался Сережа. — Неужели никто не нравился из фильмов?

— Ну нравиться может нравились, но ты же я так чувствую, хочешь подвести под это какую-то психологическую муть, типа этот персонаж определяет мою ролевую модель, так? Да я по тону чувствую, что хочешь, можешь не отвечать. А мое «нравится» к ролевым моделям отношения не имеет. Для меня кино всегда было выдумкой, которая очень слабо с жизнью соотносится. Поэтому вместо туманных мечтаний, я вполне конкретно прокачивал своего персонажа.

— Окей, — Сережа решил не продолжать.

— Так что — это был какой-то тест психологический?

— Ну вроде того, да.

— Ну вот, я же говорю — у меня чуйка. Сразу секу этот разводняк. Туфта это все. Я о человеке больше скажу по иконкам на его телефоне или датчику бензина в машине.

— По датчику бензина?

— Конечно. Вот у тебя часто загорается лампочка Low fuel? — спросил Леха и тут же громко заржал. — Ах да… прости… я забыл… у тебя же теперь машины нет. Ты нищеброд. Ладно, пойдем, я тебе дам свою порулить. Может, тоже купишь. Будешь как нормальный пацан. Потом даже издашь мемуары «Из грязи в князи. Путь нищеброда». И там в начале напечатаешь слова благодарности твоему другу Лехе, который в трудную минуту жизни подставил свое плечо.

Пока Сережа регулировал под себя глубокое ковшеобразное сиденье, а затем расположение руля, Леха искал запись выступления своей новой подруги, с которой поругался прошлой ночью.

— Прикинь — захожу я, значит, к ней на концерт, а там уже около сцены стадо ее павлинов сидит. Причем если послушать, то все разговоры про открытое сердце, прекрасную душу и безусловную любовь. А я-то вижу, что они только и думают, как свой «мутатор» ей пристроить. Что я, не знаю что ли, как это бывает? — фыркнул Леха.

Сережа закончил с регулировками и запустил двигатель. Звук у «Порша» и правда был отменный.

— Мы вот с тобой обсуждали как крыша уезжает. Пришло время перейти к практике, — Леха нажал кнопку, и крыша машины быстро поднялась и сложилась в специальный отсек багажника.

— Кстати, — вспомнил Сережа, выруливая на улицу, — а ты послушал аудиокнигу Грофа, которую я тебе присылал?

— Не, — Леха махнул рукой. — Я поставил и сразу выключил — невозможно слушать, многовато басов.

Ответ сначала показался Сереже странным, но потом он подумал, что сам откладывает бумажные книги, если ему не нравится их шрифт.

— Ну если много, давай повысим частоту, — сказал он вслух и нажал на газ, слушая, как двигатель быстро набирает обороты, и звук становится более высоким.

Естественный отбор

Пронзительный вой сирены заполнил все этажи здания, забравшись даже в самые дальние углы. Люди в кабинетах недоуменно переглядывались, некоторые улыбались, но большинство выглядели встревоженно.

В настенных динамиках похрюкало, и раздался голос, напоминающий времена, когда большая часть сотрудников еще не родилась или ходила в детский сад: «Внимание! Учебная пожарная тревога! Всем немедленно покинуть здание, используя эвакуационные выходы!»

— Тьфу ты! Где они только такие голоса берут? — отодвинулся от стола Вова. — Или это у них специальный сэмпл, еще с той поры?

— Чего за прикол? Сережа, можно я не пойду? У меня еще пачка необработанных договоров висит, — Лена недовольно встала и подошла к окну. — Смотрите, там внизу машины пожарные приехали.

В коридоре послышался шум открываемых дверей, громкие голоса, смех и саркастические реплики.

В комнату вошел Костя.

— Объявление слышали? Я сейчас на седьмом был, сказали, что надо всем выйти. Отсидеться не получится.

«Седьмым» называли седьмой этаж, где располагалось высшее руководство Вайме. Словосочетание «на седьмом» в холдинге говорили с характерным придыханием, понижая голос. А «встреча на седьмом» для большинства была почти равносильна свиданию с богом. Обычные пропуска не позволяли туда даже подняться. Для участия во встрече на седьмом требовалось заранее предъявить службе безопасности приглашение на встречу и активировать специальный допуск. Причем он выдавался на 15 минут — если в рамках этого интервала ты не зашел на этаж, то нужно было идти за новым.

Сереже это напоминало военную часть, где он проходил армейские сборы в университете. Там был отдельный туалет для офицеров, который запирался на ключ. Из разговоров со служащими курсантами Сережа тогда с удивлением узнал, что для многих из них этот ключ был вполне реальной мотивацией. Во всяком случае, они всерьез его перечисляли.

Конечно сотрудники Мандельвакса и других недавно купленных компаний не упускали случая потроллить обитателей «седьмого», но смех смехом, а играть по их правилам приходилось всем. Два раза в месяц по пятницам «на седьмом» проходила стратегическая сессия бизнес-юнита, в состав которого теперь входил Мандельвакс, так что Сереже с Костей нужно было подниматься наверх. В прошлый раз Костя был в отпуске, и Сережа ходил один, так что сегодня они поменялись.

— Ну и что там сообщают наши владыки из своих небесных чертогов? — ехидно поинтересовался Вова. — Как они вообще поживают? Чем заняты?

— Как обычно, — устало отмахнулся Костя.

— Ясно… «Все интриги, вероятно, да обжорство», — ухмыльнулся Вова, демонстрируя неожиданную начитанность.

— От обжорства они не страдают, а вот интриги действительно продолжаются. Ну чего сидите — пойдемте вниз. Будем считать, что это зарядка. Если окажется, что надолго, то сходим пообедать.

Сережа посмотрел в окно. Казалось, что в здании открыли какие-то специальные сливные краны, через которые под давлением вытекали разноцветные потоки людей.

В конечном счете, подумал Сережа, любая компания — это маленькое общество. А общество, как верно подметил Данелия, не может жить без «цветовой дифференциации штанов». Как бы красиво не звучали декларируемые ценности, всегда оказываются те, кому можно, и большинство, которому нельзя.

Он положил ноутбук в рюкзак и вышел вместе со всеми. Человеческая река, занимая всю ширину коридора, медленно текла к лестнице.

Вова поморщился.

— Мы что — пойдем в эту давку? Может подождем, пока посвободнее станет?

— А когда настоящий пожар будет, ты тоже останешься ждать? — Света уничтожительно посмотрела на него.

— Света, не «когда», а «если», — назидательно сказал Саша.

— Будь это настоящий пожар, толпа двигалась бы иначе, — пробурчал Вова.

— А если случится пожар, ты меня спасешь? — Света особо выделила предлог «если» и посмотрела на Вову.

— Не знаю, — лениво протянул Вова. — Ты задачку решила?

Поток из двух коридоров слился в один, и вскоре они дошли до ближайшей лестницы. Глядя на спускающуюся впереди себя толпу, Сережа вспомнил студенческие поездки в метро и очереди перед эскалатором в час пик. Его друг называл их «пингвинники». В голове возник Дроздов: «Беззаботная стая пингвинов дружно выходит на свежий воздух для прогулки». Но веселее от него в этот раз не стало.

Неожиданный перерыв, вызванный пожарными учениями, вдруг активировал сомнения, которые начались еще в среду, два дня назад. Идея погрузиться в свое бессознательное, выглядевшая недавно такой важной и многообещающей, теперь казалась дурацкой и несерьезной. На работе набежали важные дела, друзья звали кататься на яхте, родители приглашали на дачу. А вместо этого он собирался два дня лежать неизвестно где в компании незнакомых людей, активно сопеть и пыхтеть. В общем, аргументы «против» были сильны, однако аргументы «за» тоже присутствовали. Их было всего два, но пока что они справлялись с нагрузкой.

Во-первых, он уже подтвердил участие и перевел Николаю $300 предоплаты, которая не возвращалась при отказе. Сумма была для него несущественной, но мысль о том, чтобы позвонить и отказаться от данного обещания, вызывала почему-то заметный психологический дискомфорт.

Во-вторых, в те моменты, когда включался наблюдатель, было видно, что все аргументы «против» — не столько реальные желания, сколько попытка найти уважительную причину для самооправдания.

И для каждой такой причины внутри возникал тихий голос, который шептал: «не верю». Леха называл такие истории «индульгированием» — он часто повторял это слово, после того, как прочитал какого-то автора со звучной испанской фамилией, которую Сережа почему-то никак не мог запомнить.

В среду и четверг он наблюдал, как эти «качели» раскачиваются между точками «Конечно, иду», «Надо еще подумать, возможно нет» и «Сто пудов мимо». Каждое из положений приносило временное облегчение, пока не выяснялось, что противник не повержен, а просто отдыхает. Затем он появлялся, и начинался очередной раунд хождения по одним тем же траекториям. Даже если Сереже удавалось ненадолго заметить их закольцованность, он не понимал, где и как можно разорвать периметр.

Этот изнурительный ментальный «тянитолкай» настолько его утомил, что, проснувшись сегодня, он не стал бегать, а сразу пошел в офис и с головой нырнул в работу, решив таким образом отодвинуть принятие финального решения как минимум до вечера.

В итоге он пришел в офис в семь утра — хорошее время не только для бега, но и для работы. Еще в школе и университете он заметил, что интенсивные мыслительные процессы, например, решение математической задачи, создает своего рода «шум» в пространстве. Пускай предмет размышлений соседа неясен, но сам факт размышлений «слышится» вполне отчетливо. Поэтому когда в больших поточных аудиториях проходили экзамены, Сереже слышался не только гул люминесцентных ламп, но и «скрип мозгов». В первую очередь, понятное дело, своих, поскольку они находились ближе всего.

Что уж тогда говорить об офисе, где сидело несколько тысяч человек. Возможно поэтому некоторые программисты в Вайме принципиально работали в противофазе к общему графику — приезжали после семи вечера и уезжали на рассвете. Подобные ночные бдения Сережа использовал только в экстренных случаях, и они давались ему тяжело — организм хотел спать и после нескольких часов пришпоривания кофе и энергетиками уходил в отказ, начиная выключаться. А вот утренние часы ему нравились — голова была свежей, и офис еще не гудел чужими «думками».

Он заварил пуэр — с недавнего времени на его столе появилась маленькая доска и проливной заварочный чайник — и сел перед экраном. Сначала он ответил на три важных письма, которые откладывал всю неделю, поскольку они требовали неторопливого вдумчивого анализа и внимательного формулирования. Потом обновил два слайда с архитектурой их решения в Сашиной презентации, которую тот показывал крупным клиентам. Затем распечатал и разложил перед собой аналитические отчеты с различными внутренними метриками. Они позволяли увидеть в решении потенциально узкие места в основных пользовательских сценариях.

Днем делать такие задачи было сложно, ввиду большого количества отвлечений, поэтому когда выдавались утренние часы, как сегодня, он использовал их для несрочных, но важных дел. В рамках дня, недели и даже месяца их важность могла быть незаметна, но на более длинных дистанциях в основном именно они обеспечивали бизнесу взрывной рост.

Срочных задач всегда было достаточно, чтобы занять ими все имеющееся время. Но далеко не все срочные задачи были важны. Эту мысль Сережа прочел у Киосаки еще до рождения Мандельвакса, но только начав управлять бизнесом он понял, насколько она ценна. Поэтому с самого начала они с Костей регулярно синхронизировали свое видение стратегии, откладывая на это время все тактические вопросы в сторону.

Света пришла в девять. Она полила цветы и села на свое место, уставившись в задумчивости на листок бумаги перед собой.

— Ты чего призадумалась? — спросил ее Сережа.

— Вова мне задачку вчера задал. Говорит, что делает из меня программиста.

— А ты не хочешь?

— Да мне программирование вообще неинтересно. Я собираюсь в будущем заниматься цветами и ландшафтным дизайном.

— А зачем ты берешься решать его задачки?

Света потупилась и взяла карандаш.

Они с Вовой постоянно подкалывали друг друга в течение дня, но Сережа давно заметил между ними взаимную симпатию, которую они пока маскировали.

— Стесняешься отказаться?

Света тихонько кивнула, отковыривая ногтем ластик на кончике карандаша.

— А ты говорила ему, что программирование тебе не нравится? — Света молчала.

— Тоже стесняешься? — Она снова кивнула и покраснела.

— Он не поймет. Он же фанат программирования, ты сам знаешь. До ночи сидит на форумах специальных, решает тесты, читает про всякие новые штуки. И на выходных то же самое.

— И как ты себя чувствуешь от этих задачек?

Вопрос висел в воздухе так долго, что казалось ответа уже можно не ждать, а потом раздался резкий сухой щелчок.

— Я поняла, — бросила Света в ведро половинки сломанного карандаша. — У меня папа так в детстве делал. Мы уравнения в школе проходили, и я не понимала как их решать. Все эти иксы, игреки. А он мне толком объяснить не мог и только говорил — «думай», «нет», «не правильно». «Ну ты совсем тормоз». «В кого ты такая дубина у нас в семье». «Кого мы вырастили?» «Объясняю второй и последний раз — для самых тупых». Он смеялся, для него это была игра, а я его ненавидела в эти моменты. У меня не было никого дороже них с мамой, а он со мной вот так поступал. Зачем так издеваться? — Света больше не могла сдерживаться и глухо зарыдала.

— Вот так я себя чувствую, — голос ее стал звонче. — Унижение, обида и желание дать в лоб. Зашибись, блин, утречко. — Она надела солнцезащитные очки, взяла из сумки косметичку и вышла.

Сережа встал и прошелся по комнате. Чего, спрашивается, полез, с досадой подумал он. Своих дел что ли нет? А потому полез, что мало что так подкрепляет чувство собственной ценности, как разговор с другим человеком о его проблемах. Если они серьезные, то ты порадуешься, что у тебя все не так печально. Но чаще бывает, что они кажутся мелкими, надуманными и уж точно куда проще собственных, а потому можно говорить мудрые правильные слова, которым сам однако не следуешь.

Сережа крутанул шеей, так что суставы хрустнули.

Вот он спросил ее «Стесняешься отказаться?», а разве он сам не стесняется позвонить Николаю и отказаться от семинара? Да он уже третий день из-за этого ходит сам не свой. Сережа недовольно подвигал челюстью, а затем подошел к столу Светы и посмотрел на листочек с текстом задачи:

Ты в Воронеже, я в Москве. Ты хочешь отправить мне посылку с твоим драгоценным самодельными мылом. Ты покупаешь крутой замок, который нельзя вскрыть, и вешаешь его на посылку. Вопрос — как тебе отправить ее мне, не передавая по почте ключ? (подсказка: почтой можно пользоваться много раз).

Сзади открылась дверь. Света вернулась.

— Видел? — грустно спросила она, поправляя темные очки. Голос ее звучал глухо, но слез уже не было. — Прости за истерику.

Сережа кивнул.

— Знаешь ответ? — кивнула она на листочек.

— Скорее помню. Мы такое решали в университете на курсе про шифрование. Сейчас бы, наверное, не решил.

— Ну вот и скажи мне — где я и где шифрование? На хрена оно мне сдалось? — с вызовом спросила Света.

На столе зазвонил телефон, и Сережа пошел ответить.

Пока он говорил, пришли Вова с Костей, а потом он ушел на встречи — сегодня все они проходили в офисе, что было удобно. Поднявшийся после сделки статус Мандельвакса позволял чаще вытаскивать партнеров к себе, чем ездить к ним. Когда же он вернулся после встреч случилась пожарная тревога.

И вот сейчас, медленно спускаясь по лестнице к эвакуационному выходу и вспоминая этот уже давно начавшийся день, он нехотя признался, что рад этому фейковому пожару. Пожар давал весомый повод перенести часть сегодняшних рабочих дел на выходные и отменить завтрашний семинар. Сережа осторожно прислушался, что скажет внутренний голос по поводу такого аргумента. Голос тихонько шепнул свое «не верю», но Сережа сделал вид, что не слышит. «Решено, — подумал он, — спущусь и позвоню Николаю».

Огромная толпа уже заполнила площадку перед зданием и постепенно его окружала. Несколько человек в ярко-красных жилетках с мегафонами руководили расстановкой, чтобы использовать пространство максимально эффективно.

Сережа повернулся к Косте.

— Это точно больше чем на час. Я схожу пока домой. Как будут новости — пишите.

— Смотри не засни там на своей сиесте, — подмигнул Костя.

Сережа вставил наушники с шумоподавлением, вызвал Николая и зашагал в сторону Нового Арбата.

— Сережа, привет. Звонишь сказать, что передумал? — весело спросил Николай. Он сказал это так просто, что Сережа даже остановился.

— Привет. Да, ты угадал. Что-то у меня тут наваливается всякое, дела, друзья и вообще. Но я еще не решил до конца. Вот думал с тобой посоветоваться. А как ты понял?

— Обычное дело. Перед началом всегда кто-то спрыгивает, а кто-то наоборот запрыгивает. Я называю это «естественный отбор», — Николай засмеялся. Я никого не уговариваю, такие вещи важно самому решить. Могу только сказать, что у меня самого каждый раз бывают мысли «врубить заднюю». И в этот раз тоже есть.

— Да ну? А почему такое сопротивление — ты ведь уже это делал много раз.

— Делал, да, — Николай немного помолчал, а потом снова засмеялся. В том числе потому и сопротивление. Прошлый опыт здесь не только помогает, но и мешает. Не знаю, как сказать. Я в разговорах не мастер. Когда у меня такие непонятки начинаются, я представляю, что прыгаю со скалы в воду. Будешь размышлять — не прыгнешь. Зато стоит прыгнуть, и сомнений уже нет. Как тебе такое — помогает?

— Немного. Надо подумать.

— Вот как раз думать тут не помогает. Лучше погулять и отвлечься, пообщаться с кем-нибудь ненапряжным, кино посмотреть доброе или вообще спать лечь. В любом случае, я бы тебе предложил не спешить с решениями. Сопротивление накануне — это нормально. Завтра перед классом все только и будут его обсуждать, вот увидишь.

— Хм. Ладно. Посмотрим. Спасибо.

— Напиши завтра утром, что решишь. Хорошего вечера.

Рядом с Сережей остановился мальчик лет 6 на детском красном электровелосипеде. Женщина неподалеку, вероятно его мама, говорила по телефону, оживленно жестикулируя свободной рукой.

— Классный велик, — уважительно кивнул Сержа.

— Это мне папа подарил, — с гордостью ответил мальчишка. — А вы в этом доме работаете? — Он показал на офис Вайме.

— Да. А как ты узнал? — удивился Сережа.

— Я тут катаюсь. Видел, как вы вышли. А кем вы работаете?

— Я работаю директором, — Сережа улыбнулся мальчугану, но тот выглядел озадаченным.

— Чего?

— А мой папа тоже здесь работает директором, — тихо сказал паренек.

— Вон оно что, — кивнул Сережа, прикидывая как лучше выйти из надвигающегося «соревнования».

— А директор — он самый главный? Как командир у солдат?

— Да. Но в этом здании так много солдат, что их разделили на отряды. У каждого отряда свой командир, и все эти командиры слушают больших командиров, которые сидят на верхнем этаже.

— Мой папа работает на седьмом этаже.

— Выходит, твой папа — большой командир, то есть большой директор.

Мальчик радостно кивнул.

— А вы, получается, маленький директор?

— Получается, что так. Я, — Сережа слега замялся, — маленький директор.

— Папа говорит, что командир самый умный и смелый. И должен подавать пример.

— Твой папа молодец.

— Сережа, поехали — нам пора, — раздался женский голос.

Сережа непроизвольно вздрогнул и повернулся — рядом с тротуаром остановился длинный шоколадный мерседес с мигалкой и черный джип охраны. Женщина, говорившая по телефону, махала мальчику рукой.

— Тебя зовут Сережа? — спросил Сережа паренька.

Тот довольно кивнул и поехал к машинам. Они с женщиной сели в мерседес, а крепкий мужчина из джипа убрал велосипед в багажник. Затем обе машины разом тронулись, и, словно соединенные невидимой жесткой сцепкой, направились к Новому Арбату.

«Маленький директор», — сказал Сережа вслух и криво усмехнулся. Странный какой-то день. Если у меня уже сейчас так психику колбасит, что же завтра на семинаре будет, когда я дышать начну. Он включил в наушниках треки из фильма Джармуша про вампиров и двинулся дальше. Электрогитара и нарочитая дисгармония некоторых звуков погрузила его в какое-то отсутствующее состояние, когда время меняет свой привычный ход. Один трек сменял другой и он сам не заметил, как ноги вынесли его на перекресток Борисоглебского переулка и Большой Молчановки. Здесь располагалась кулинарная лавка и какой-то магазин со скейтами.

Он зашел в кулинарию, взял корейскую морковку, хачапури, чай и сел за столик.

Через несколько минут он почувствовал на себе взгляд. Около прилавка стояла Алиса со скейтом подмышкой.

— Привет. Ты тоже решил сбежать из офиса? — спросила она, отламывая кусочек медовика.

— Ага.

— А я тут скейт оставляла на ремонт, зашла вот забрать.

Карман вздрогнул и Сережа достал телефон.

Пришло сообщение от Светы: «Сережа, можешь сказать мне ответ? Только Вове не говори, пожалуйста.»

Он откашлялся и записал голосовое сообщение: «Ты покупаешь крутой замок, закрываешь им посылку и отправляешь ему. Он ее получает, тоже покупает крутой замок, вешает его на посылку поверх твоего и отправляет тебе назад. Ты снимаешь свой замок, и снова отправляешь посылку ему. Он снимает свой и открывает».

Отложив телефон, он вздохнул и вернулся к хачапури.

— Что это было? — с интересом спросила Алиса. — И чего так вздыхаешь тяжело?

— Алгоритмическая задачка. А вздыхаю, потому что грустно наблюдать, как люди идут против себя, чтобы понравиться другому. — Он вкратце рассказал ситуацию, не называя имен.

— Ну и что? — хмыкнула Алиса. — У тебя самого так не бывает что ли?

— Бывает. Потому и вздыхаю. Просто когда смотришь на других, то начинаешь лучше замечать в себе. И кроме того, получается, что отправляя ей ответ, я поддерживаю эту их дурацкую игру.

— Не усложняй, — Алиса махнула рукой. Тебя спросили, ты ответил. Что будет дальше — тебя не касается.

— Может и так. А может и касается.

— А ты уверен, что они в отношениях? Откуда ты знаешь? Читал их переписку?

— Нет, — Сережа удивленно на нее посмотрел. — Мне такое даже в голову не приходило. У вас так делают? Я просто люблю наблюдать за людьми.

— Вообще или как-то конкретно?

— По-разному. Например, обращаю внимание на кого в компании человек смотрит, когда искренне смеется. Наши столы в комнате стоят по периметру, и все друг друга видят, так что когда звучит классная шутка, то можно увидеть, кто на кого косится. Обычно это означает симпатию или, как минимум, интерес.

Алиса прищурилась и посмотрела на него.

— А это ловко, — ухмыльнулась она. — Как ты это придумал?

— Да просто заметил по себе. Как это работает, я не знаю, но работает.

— Может это потому, что если человеку хорошо, то он хочет поделиться этим состоянием с тем, кто ему нравится?

Сережа уклончиво качнул головой.

— Возможно. А может дело в том, что чувство юмора во многом определяется жизненными взглядами. И если в паре один не смеется или они смеются над разными вещами, то им будет трудно вместе.

Алиса сосредоточенно доела медовик, а потом кокетливо посмотрела на Сережу.

— Похоже я не просто так тебя сегодня встретила. Мы готовим внутренний тренинг про то, как проводить собеседования. Я хожу по разным командам и предлагаю руководителям выступить или просто собираю их опыт, чтобы рассказать сама. У меня уже большая пачка умных вопросов, головоломок и тестов, так что мне бы хотелось разбавить ее чем-то вот таким житейским. У тебя есть похожие штуки для собеседований?

— Ну кое-что есть, конечно. Собственно у меня в основном только такие штуки и есть. Я проверяю человеческие навыки, а профессиональные компетенции смотрят Саша или Вова.

— Ну давай твой топ-5. Или хотя бы топ-3, — Алиса достала телефон и приготовилась записывать.

Сережа немного подумал.

— Как правило я спрашиваю человека, как он провел свой последний отпуск. Или узнаю, о чем он может говорить долго и с удовольствием. Я шучу и наблюдаю за его реакцией. Я смотрю на опрятность одежды, ногти и волосы. Но основное — это испытательный срок. Во время него я принимаю главное решение.

— А как ты его принимаешь? На что ты смотришь во время испытательного срока?

— На все. Как он обращается со временем. Например, когда он пишет «буду через 5 минут» он приходит через пять или пятнадцать? Или когда обещает какой-то срок запуска, то какова точность этих прогнозов?

— Ясно, да. А что еще?

— Обычно первое время мы вместе ходим на обед, и там я смотрю, как человек разговаривает с официантом.

— А что тут такого?

— Некоторые общаются с ними как с прислугой.

— Хм… Алиса что-то записала в телефоне. — Что-нибудь еще?

— Я обращаю внимание, как человек реагирует на мои косяки и как он себя ведет, если ошибается сам. В любом проекте бывают «факапы» и срывы, и мне важно, чтобы человек мог признавать свои ошибки и исправлять, а не объяснять, почему не получилось, или кто виноват.

Алиса выглядела довольной.

— Хорошо, что я зашла сюда, мне нравятся твои штуки. Не хочешь выступить с этим?

Сережа покачал головой.

— А почему?

— Да чего тут рассказывать. Какие-то доморощенные правила.

— Ясно, — засмеялась Алиса. — Можно тогда я сама расскажу и сошлюсь на тебя?

— Расскажи.

— Спасибо. А ты, если передумаешь — приходи. На внутренних тренингах атмосфера спокойная, без пафоса. Приходят только те, кому реально интересно, так что получается душевно.

— Естественный отбор, — вспомнил Сережа слова Николая.

— Типа того, да.

Алиса помахала телефоном.

— Пишут, что можно возвращаться. Ты пойдешь?

— Нет.

— Какой ты загадочный, — сказала она, округляя глаза. Ну ладно, счастливо оставаться.

Она вышла из кулинарии, бросила скейт перед собой и ловко на него запрыгнула.

Глядя ей вслед, Сережа размышлял о перемене своего состояния. Еще полчаса назад он выискивал любой предлог, чтобы соскочить с завтрашнего семинара, а сейчас был полон сил и решимости.

Он вдруг ясно почувствовал, что хочет пойти на семинар, несмотря на волнение и неизвестность. Что это его решение, и для него это важно. Словно его влечет туда какая-то неясная сила, которая больше, чем простое любопытство.

— Естественный отбор, — усмехнулся он про себя, выходя на улицу.