Годы. Мили. Судьбы

Георгий Константинович Васильев, 2020

Автор книги, известный советский подводник вице-адмирал Г. К. Васильев, во время Великой Отечественной войны в 1942–1943 гг. помощником командира на С-54 уча-ствовал в трансокеанском 18 700-мильном переходе через 3 великих океана и 9 морей с Тихоокеанского на Северный флот. С февраля 1944 года командовал подводной лод-кой С-15 Северного флота, участвовал в 9 боевых походах, в которых уничтожили 4 транспорта, повредили один корабль охранения и высадили на вражескую территорию 2 разведывательные группы. В предлагаемых вниманию читателей воспоминаниях автор правдиво повествует о событиях военного и послевоенного периода.

К 75-летию победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов посвящается

Годы. Мили. Судьбы.

Вице-адмирал

Георгий Константинович Васильев,

участник Великой Отечественной войны

1941–1945 годов

Москва–Рыбинск

2020

ББК 84(2Рос)

УДК 929.5

Г59

Г59 Годы. Мили. Судьбы. — Москва–Рыбинск: Изд-во ООО «РДП», 2020. — 456 с. ISBN 978-5-6044219-8-7

Знак информационной продукции 12+

Автор книги, известный советский подводник вице-адмирал Г. К. Васильев, во время Великой Отечественной войны в 1942–1943 гг. помощником командира на С-54 уча-ствовал в трансокеанском 18 700-мильном переходе через 3 великих океана и 9 морей с Тихоокеанского на Северный флот. С февраля 1944 года командовал подводной лодкой С-15 Северного флота, участвовал в 9 боевых походах, в которых уничтожили 4 транспорта, повредили один корабль охранения и высадили на вражескую территорию 2 разведывательные группы. В предлагаемых вниманию читателей воспоминаниях автор правдиво повествует о событиях военного и послевоенного периода.

ББК 84(2Рос)

УДК 929.5

ISBN 978-5-6044219-8-7

© Кибкало А. А., составитель, 2020

Предисловие

Георгий Константинович по нашей просьбе писал воспоминания для внуков, правнуков и последующих поколений, чтобы они знали о своих корнях, о времени и условиях, в которых жили их предки. Он, не желая публичности, не планировал издавать рукопись. Время летит стремительно. Еще недавно мы общались с Георгием Константиновичем и Марией Антоновной, с их братьями и сестрами, отмечали дни рождения, слушали рассказы и воспоминания о военных годах. Сейчас их с нами нет. Отметили 100-летие со дня их рождения. Память людская коротка. Внуки мало что знают о дедах, а правнуки находятся в неведении о жизни предшественников. История, как мозаика, складывается из отдельных событий и воспоминаний и нередко перезначивается в угоду правящих режимов. В ХХ веке история нашей страны переписывалась трижды. Появляются домыслы и искажения действительности, тиражируемые в средствах массовой информации, а в наше время потоком льющиеся в Интернете. В 1990-е годы и даже спустя 75 лет после окончания Великой Отечественной войны некоторые писаки, не участвовавшие в войне, публиковали материалы и давали оценки, порочащие воинов-защитников Родины. Подобные публикации Георгий Константинович комментировал словами грузинского мыслителя и поэта XII века Шота Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Заканчивая работу над рукописью, разрешил нам издать воспоминания после того, как он покинет этот мир.

Георгий Константинович и Мария Антоновна были яркими и одновременно скромными людьми. Они познакомились в школьном возрасте на своей малой родине в Березайке и пронесли нежные чувства через суровые военные годы. Выбрали самые опасные военные профессии и героически сражались за Родину, за счастье. Твердые жизненные принципы — честность, трудолюбие, ответственность, доброта, готовность к самопожертвованию — были основой их семейных отношений. Наши родители достойны быть примером для подражания. Сейчас, кроме нас, никто не может собрать и обработать рукописи, документы и фотографии о жизни этих замечательных людей, и если этого не сделать, то память о них просто канет в небытие. В истории семьи отображена история нашей страны военных и послевоенных лет. Мы взяли на себя ответственность подготовить и издать книгу воспоминаний вице-адмирала Георгия Константиновича Васильева. Работая над рукописью и документами, поняли, книга не будет полноценной без отображения героической жизни военного летчика Марии Антоновны. Так появилась глава о Марии Антоновне и семье Ивановых.

Выражаем признательность и благодарность Герою Советского Союза адмиралу флота В. Н. Чернавину, адмиралу В. Е. Селиванову, адмиралу И. Н. Хмельнову, Герою Советского Союза вице-адмиралу Р. А. Голосову, писателю-маринисту капитану 1 ранга Н. А. Черкашину, военному журналисту капитану 1 ранга С. И. Быстрову, военному историку капитану 1 ранга Ю. М. Зайцеву, военному историку капитану 1 ранга В. Д. Доценко за предоставленные материалы и фотографии. Благодарим Ирину Георгиевну Латышеву (Васильеву) и ее дочь Екатерину Латышеву, Баканова Владимира Ивановича и Иванову Галину Ивановну за материалы и фотографии, Марию Овсяникову за выполненные рисунки для книги и нашего внука Никиту Кибкало за помощь в обработке фотографий, рисунков и текста. Надеемся, книга будет полезна читателям, интересующимся историей Флота.

Дочь Георгия Константиновича Анна Георгиевна Кибкало и Александр Александрович Кибкало. Москва, 2020 год

Малая родина

Лет 120 тому назад строители Николаевской железной дороги (с 1923 г. — Октябрьская железная дорога) обосновали на правом берегу небольшой речки Березайки станцию с таким же названием — Березайка. Станционное здание, две платформы, водонапорная башня для снабжения водой паровозов, два запасных пути, четыре семафора, три дома обслуживающего персонала, один туалет «М» и «Ж» — вот и вся станция. Рядовая стан-ция на самой старой железной дороге России пережила крепостное право, зарождение и конец российского капитализма, три революции, четыре войны, коллективизацию, индустриализацию, реконструкцию, послевоенную разруху и восстановление — одиннадцать пятилеток строительства социализма, а потом развитого социализма. Теперь переживает перестройку социализма, а во что — никто не знает. Не оказалась она и в центре больших событий, но происходившие в стране процессы невольно оказывали влияние на жителей окрестных сел и деревень. По административному делению Березайка до Октябрьской революции относилась к Валдайскому уезду Новгородской губернии, после революции — к уезду Северо-Западной области, потом ее причислили к Бологовскому району Калининской (ныне Тверской) области.

В 1911 году близ станции построили стекольный завод. Сейчас он носит имя А. В. Луначарского. На заводе работали крестьяне из ближних деревень. В поисках заработка сюда приехали рабочие с других стекольных заводов. Население станции понемногу росло, и в 1938 году населенный пункт получил статус рабочего поселка. Сейчас (1992 г.) в нем проживает более 3000 человек. Поселок застраивался вдоль грунтовой дороги преимущественно деревянными домами. Около заборов, стен домов и сараев были уложены поленницы дров. На огородах сельчане выращивали картошку и овощи. Кроме стекольного завода имелся леспромхоз с лесопилкой, где перерабатывали то, что осталось от когда-то дремучих лесов. В советское время в окрестностях Березайки были созданы три совхоза.

Станция Березайка

Совхоз Березайский включал деревни Волково, Анисимово и Мошонка (от слова мох). Земли его простирались к западу от железной дороги.

Совхоз Дубровский располагался на землях вблизи деревень Дубровка и Угрево.

В совхоз Рютинский входили деревни Рютино, Заборки и три бесперспективных села — Балакирево, Большая и Малая Горнешницы. В конце 20-х годов это были средние деревушки, сейчас от них остались только названия и по 2-3 дома. Жители разбежались, кто куда мог. Многие перевезли свои дома в Березайку. По данным 1988 года, в нечерноземной зоне РСФСР в течение последних 10 лет перестали существовать более 60 тысяч таких деревень.

Изначально существовали две деревни — Большая и Малая Дубровки, они находи-лись в одном километре от станции Березайка. Большая Дубровка возникла на берегу Нижнеберезного озера. В полукилометре от крепких домов Большой Дубровки располагалась Малая Дубровка. В ней проживало 15 семей. Каждая деревня имела свои земли и покосы. Озеро, речка и леса были общими.

Развалины Вознесенской церкви в Дубровке.

Дубровка. 1992 г.

Со временем эти деревни слились, и сохранилось одно название Большая Дубровка. Насчитывала она 600–800 человек населения и 120 дворов (хозяйств), расположенных на двух перекрещивающихся улицах. Несколько в стороне, на берегу реки Березайки, стояла церковь Вознесения, три дома для церковных служителей и двухэтажная деревянная школа, основанная в 1872 году. Школа существует до сих пор. Обучение ведется в четырех классах. Здание отремонтировано и содержится в хорошем состоянии. Учителя планируют отметить 120-летний юбилей школы в 1992 году.

Между деревнями на поросшем соснами холме в 1912 году лесопромышленник Зуев построил две дачи — Красную и Белую — с двумя флигелями (небольшими домиками для прислуги) и хозяйственными постройками. На крыше Белой дачи была смотровая площадка. Здание увенчано шпилем, покрытым оцинкованным железом. Подъезды и дорожки вымощены камнем, территория огорожена забором. Ближайшее болото осушили.

В Красной даче после революции, в конце 1920-х годов, жили заводские рабочие, позднее там размещалось правление колхоза имени Сталина. Теперь на ее месте находится Дом культуры. Что он собою представляет, не знаю. При попытках попасть в него меня встречали запертые на замок двери. Говорят, там устраивают дискотеки, приезжают на мотоциклах ребята из окрестных деревень и молодежь со станции Бологое. Белая дача перестала существовать в середине 1920-х годов. Сначала в ней устроили деревенский клуб, большую библиотеку лесопромышленника растащили. Потом кому-то понадобились печные изразцы, кому-то мраморные ступени от парадного входа, затем разобрали паркет, содрали наружную обшивку и добрались до фундамента. Три дома для прислуги и флигель пока еще сохранились.

Наши места привлекали петроградских дачников. На станции Березайка вдоль липовой аллеи построили более десятка одноэтажных и двухэтажных дач. Они стоят до сих пор. Один дом занимает школа, остальные используются под жилье.

Начало жизненного пути

23 апреля (15 по старому стилю) 1916 года в Малой Дубровке я появился на свет.

Сохранился документ.

«Выпись из метрической книги. Часть первая. О родившихся за 1916 год. Выданная причтом Вознесенской церкви Валдайского уезда, Новгородской епархии

за № 792.

— месяц и день рождения — апрель 15 дня;

— имена родившегося — Георгий (в честь великомученика 23 апреля);

— звание, имя, отчество и фамилия родителей, какого вероисповедания — Валдайского уезда, Дубровской волости, деревни Малая Дубровка, крестьянин Константин Васильев и жена его Ирина Меркурьева, оба православные;

— звание, имя, отчество и фамилия восприемников — той же волости, деревни Балакирево, Игнат Осипов и из Малой Дубровки дочь Матрона Константинова;

Совершил таинство крещения священник Иоанн Троицкий с диаконом псаломщиком Александром Вознесенским.

Подписали: Новгородской епархии, Валдайского уезда, Дубровской волости, Вознесен-ской церкви священник И. Троицкий, диакон А. Вознесенский».

К выписи приложены: мастичная печать с изображением собора и приклеены две гербовых марки по 50 копеек каждая.

Большинство российских деревенских семей с давних пор были многодетными. Рожать детей считалось нормальной потребностью здоровых женщин, появление ребенка было рядовым явлением. Средств, регулирующих рождаемость, не знали.

Выпись из метрической книги о рождении Георгия Васильева

Рождение детей не приносило родителям большой радости, а их потеря — большого горя. Эти события воспринимались как «Бог дал, Бог и взял».

В

нашей семье было девять детей, я появился на свет восьмым. Пятеро мальчиков: Игнатий, Иван, Михаил, Павел и я, четыре девочки: Матрена, Прасковья, Евдокия и Александра.

Родители не испытывали неудобства от многочисленного семейства. Главной заботой было накормить, одеть и обуть всех нас, пока не станем самостоятельными. Они воспитывали первых двух-трех ребят, потом старшим поручали нянчить, заботиться и воспитывать младших. Жили мы в деревянном доме с четырьмя окнами. В северной стене была прорублена входная дверь. Перегородок в доме не было. В одном углу стояла глинобитная печь размером 2 ×3 метра. Раньше в русских деревнях возводили глинобитные печи, целиком вылепленные из густой глины, из такой же гончары делали керамическую посуду. Напротив печи стоял стол, вдоль стен лавки из толстых струганых досок и две-три скамьи.

С другой стороны двери находилась кровать родителей на деревянных столбиках. В переднем красном углу висели пять икон с лампадкой, которую зажигали по праздникам.

Дети спали на полу на холщовых матрасах, набитых соломой. Периодически, а перед праздниками обязательно, матрасы стирали, солому в них меняли. Под голову клали подушку, набитую сеном, или свернутую одежонку. Укрывались мы сшитыми из лоскутов одеялами или дерюгой — сотканными из тряпок ковриками. Дорожки (узкие тряпичные коврики), изготовленные таким же способом, можно и сейчас купить на деревенских рынках. Днем наши постели укладывали на родительскую кровать, они возвышались почти до потолка. Летом спали обычно на чердаке, в чулане или на сеновале, где было удобнее, прохладнее, меньше мух и комаров. Частью дома были сени — неотапливаемое холодное помещение с чуланом для хранения нужных в хозяйстве вещей. Сени примыкали к стене дома и имели ширину около четырех метров. К сеням под одной крышей с домом был пристроен «двор» — помещение для скота, а также туалет — площадка над вырытой в земле ямой с жердочкой, чтобы не упасть в нее. Дом и «двор» были покрыты соломой. На краю деревни, в одном месте, поодаль от огня, семьи строили амбары для хранения зерна. Там же были гумна, где обмолачивали хлеб, и сараи для хранения сена — «пуни».

Баня по-черному

На берегу озера у каждой семьи была своя баня. В субботу и перед праздниками бани топили по-черному. Баня по-черному — деревянный сруб с высоким порогом, низким потолком и плотно закрывающейся дверью, чтобы не выходил жар. Внутри небольшая печь без дымохода, обложенная крупными камнями. Над печью в стене оконце для проветривания после протопки. Вдоль стен полоки (скамейки) для парящихся. Под порогом маленькое оконце для стока воды и подсветки. Когда топят баню по-черному, огонь нагревает до высокой температуры камни, уложенные сверху топки.

Горячие камни являются источником тепла после завершения топки печи. На них плескали воду и таким образом поддавали пар. Баня приобретала особый дух за счет дыма и деревянных конструкций сруба. Копоть, оседающая на стенах, полу и потолке, делала их стерильными. При этом погибали вредные грибки и бактерии. После того, как прогорала печка, стены потолок и пол обмывали горячей водой, протирая их старым веником. Закрывали окна, двери и парились. Холодную воду брали за порогом в озере. Напарившись, из бани прыгали в озеро. И снова в баню мыться. В банях ставили деревянные кадки для холодной и горячей воды. Воду в кадках нагревали раскаленными в печи камнями. Их бросали в кадки с водой перед помывкой. Русские женщины не случайно рожали в бане — самом теплом, чистом и удобном для этих целей помещении.

Зимой и летом в избе ежедневно топили печь дровами. Заготавливали их зимой на два года вперед, чтобы хорошо просохли. Лучшими считались березовые и сосновые дрова, еловые и ольховые похуже. Один раз в неделю в печи пекли хлеб, по праздникам пироги с рыбой, морковью и различной крупой, ватрушки с картошкой и творогом, которые на местном наречии назывались «кокорки». На печи зимой сушили обувь и рукавицы (дянки), отогревали закоченевшие руки и ноги. Согревшись, часто засыпали, подложив под голову валенок. Печь была источником тепла и лекарем. Разболелся живот или поясница, начнут ныть ноги или руки — ложись больным местом на горячую лежанку печи. Всегда становилось легче, и боль проходила. В памяти остались события 1922 года. Наши деревни взбудоражила новость, передаваемая из уст в уста: «Продразверстка отменена!»

Радио и телевидения еще не существовало. Газеты приходили только в волостной совет — районную администрацию. Его создали для изъятия сельскохозяйственной продукции у крестьян и обеспечения хлебом и продуктами рабочих и жителей городов. Все излишки хлеба, принадлежавшие крестьянам, принудительно и безжалостно отбирали и вывозили из деревень. Понятие «излишки» было неопределенным и толковалось каждой стороной по-своему. То, что представители власти считали излишками, для крестьянина было семейными запасами, а при изъятии — неоправданной потерей. Сила была на стороне власти. Кроме милиционеров в Красной даче находился небольшой конный отряд красноармейцев. Они-то и занимались сбором так называемых излишков. Мужику оставалось хитрить, обманывать, прятать и утаивать все, что удавалось. Позже, вместо проразверстки ввели продналог. Размеры продналога были значительно меньше. Они определялись ВИКом (волостным исполнительным комитетом) в зависимости от размеров земельного надела и состояния дел в крестьянском хозяйстве. Исполнительный комитет взаимодействовал с местными комитетами бедноты.

В это же время повсюду начали появляться частные торговцы, их называли нэпманами (представители Новой экономической политики страны). Они открывали магазины и частные мастерские. Стали оживать ремесла, в продаже появился широкий ассортимент товаров и продовольствия. На Березайке, на улице Революции, коренастый сорокалетний мужик, купец Романов открыл частную торговую лавку. В этом помещении до сих пор находится промтоварный магазин Коопторга (кооперативной торговли). На Почтовой улице Вася Кабатчик (видимо, это не фамилия, а прозвище) открыл торговлю. Он продавал продовольствие, промышленные и другие ходовые товары — от керосина до соленых судаков. На Школьной улице другой Романов торговал колбасой, которую сам изготавливал и продавал по 30 копеек за фунт (410 граммов). На улице Октябрьской открылся железнодорожный кооператив, там сейчас находится государственный продмаг. Мой отец был членом кооператива и имел «Заборную книжку». Время от времени покупал там белую муку и сахар. До НЭПа свободная торговля запрещалась, но широко использовался обмен продовольствия на одежду, обувь и другие городские товары. Деньги цены не имели. Миллионы рублей, заработанные на железной дороге, лежали у отца в сундуке. На них ничего нельзя было купить. Реальная стоимость 100 тысяч совзнаков (новых советских денег, знаков) в 1921 году равнялась стоимости одной дореволюционной копейки. В обращении ходили царские кредитные билеты, пятаковки, керенки, сов-знаки, многочисленные суррогаты и местные деньги. С 1 января 1922 года была введена в обращение твердая валюта — червонец, приравненный к 10-рублевой золотой монете царской чеканки, обеспеченный на 25 % своей стоимости золотом и другими драгоценными металлами. Отец стал получать несколько десятков рублей вместо миллионов.

Зашевелились деревенские мужички. Боялись, как бы не опоздать и не отстать от других. Распахивали пригодные для земледелия участки, расчищали заросшие кустарником сенокосы. Каждый хозяин стремился выбиться в люди. Все, кто мог и хотел, вы-возили из леса бревна и строили дома. Для любого дела нужны были ловкие, крепкие рабочие руки и лошадь. Других приспособлений, инструментов и источников энергии — ав-томобилей, электромоторов, дизелей, бензиновых двигателей — в деревнях не было. Железо было дефицитом и использовалось в производстве изделий, где нельзя без него обойтись: топоры, пилы, лемеха для сохи, подковы для лошадей, косы, серпы. Сельские умельцы изготовляли из дерева: телеги, сани, дровни, сохи, бороны, грабли, ведра, кадки для воды, ковшики, чашки, ложки, лопаты, вилы и многое другое.

В каждом хозяйстве производили все необходимое для существования семьи — пищу, одежду, обувь, орудия труда. Семьи жили по безотходной технологии и замкнутому циклу. Потребляли все, что производили. Продукты питания добывались изнурительным крестьянским трудом на земле, разведением домашнего скота и птицы, сбором лесных ягод и грибов. Основной пищей были хлеб, картошка и молоко. Для производства тканей, одежды и обуви выращивали лен, использовали шерсть и шкуры животных. Кормилицей была корова. Круглый год она обеспечивала семью молоком, сметаной и творогом. Во время постов из сэкономленного молока делали топленое молоко и кислый творог. Овцы давали мясо, шерсть на валенки и одежду. Из овчин (шкура, снятая со взрослых овец и молодняка старше 6 месяцев) шили шубы, теперь их называют дубленки. Большинство деревенских жителей зимой носили шубы. Это было признаком бедности, а не благосостояния. Коз до середины 1930-х годов в наших краях не держали даже бедные семьи. Этих бородатых животных крестьяне не любили за разборчивость в кормах и специфический вкус молока.

Обойтись собственными силами часто не удавалось. Возникала необходимость в услугах тех, кто имел специальное оборудование и обладал профессиональными навыками. Чтобы перемолоть зерно на муку, ехали на мельницу. Подковать лошадь или выковать какое-либо нужное в хозяйстве изделие из железа, шли к кузнецу. Для обработки шкур овец обращались к овчинникову, скатать валенки — к валяльщику, сшить праздничную одежду — к портному. Работу оплачивали натурой — зерном или продуктами. Цены устанавливали по договоренности. Бутылка водки или самогона, как универсальное средство оплаты затраченного труда, хождения не имела.

Для разовой большой работы, на которую сил одной семьи не хватало, — собрать дом, сложить печь, выкопать колодец — приглашались соседи. Сообща за один или два дня выполняли трудоемкую работу. Дело завершалось хорошим застольем. Оплатой были благодарность и обед с водкой.

Общественные работы в интересах всех жителей деревни — строительство мостов, прокладка зимников (зимних дорог по глубокому снегу), ремонт дорог — производили по решению общего собрания с обязательным и равным участием работников от каждого хозяйства. Пригодная для обработки земля и покосы время от времени (раз в 10–15 лет) заново делились между хозяйствами деревни. Власть в жизнь деревни не вмешивалась. Что и где сеять, сроки начала работ, кому, когда и что делать, крестьяне решали сами. Крестьянин больше всех был заинтересован в конечном результате — обеспечении семьи хлебом. Сам планировал, сам работал и сам нес ответственность за результаты труда.

Дом Васильевых в Дубровке

Мы тоже построили себе новый деревянный дом взамен старого, таких же размеров, как предыдущий. Сохранили привычную планировку. В нем долго жила наша семья. Дом до сих пор стоит на улице Кирова, № 69. Там живут незнакомые люди.

В нашем семейном хозяйстве трудились все с детских лет до совершеннолетия. Старшие братья и сестры не имели возможности учиться в школе более четырех лет, только младшая сестра Шура и я закон-чили семилетку. По достижении совершеннолетия дети уходили трудиться на завод. Отец и старший брат Игнат служили на железной дороге в должностях кондукторов товарных поездов. Воздушных тормозных систем тогда не существовало. В поездах было 6–8 вагонов со специальными тормозными площадками, на которых, по одному на каждой, ехали кондукторы. По сигналу машиниста, подаваемому паровозным гудком, они, вращая винтовой привод, тормозили колеса или прекращали торможение своего вагона. Работа неквалифицированная, тяжелая и низкооплачиваемая. Зимой и летом, днем и ночью, в снег и дождь стой на площадке, слушай сигналы машиниста и «крути, Гаврила, мазаное твое рыло».

Работа на железной дороге для отца была вынужденным и оптимальным вариантом. Ни кондукторская зарплата, ни семейное хозяйство не обеспечивали даже минимальных

потребностей многочисленной семьи. Сопровождение поездов на участке Бологое–Окуловка и обратно, поездки к месту службы (смена бригад происходила в Бологом) отнимали много времени.

Семейное хозяйство тянула мать и подрастающие дети. Отец занимался им, когда оставалось свободное от работы на железной дороге время. Обычно ограничивался дачей указаний. Мать вставала раньше всех, часов в пять, растапливала печь, доила двух коров, готовила завтрак, потом будила нас, ребят. Умывались кое-как из глиняного рукомойника с двумя носиками, подвешенного на веревочке к потолку. Мыло мы не употребляли, его просто не было. Полотенце одно на всех. Завтракали одновременно 6–8 человек. Обычно мама ставила на стол чугун (горшок из чугуна для тушения и варки продуктов в русской печи) с вареной картошкой в мундирах (не очищенная от кожуры картошка).

Ели ее иногда с квашеной капустой или солеными огурцами, зачастую просто с солью, с куском черного хлеба и льняным маслом. На обед обычно были щи из зеленого крошева или белой капусты, заправленные молоком, иногда рыбный суп, реже мясной. На второе обычно каша овсяная или перловая, или картошка, жаренная на сметане или сале, реже картофельное пюре, запеченное на сковороде. Ужинали после окончания рабочего дня тем, что оставалось от обеда. Ели из общей глиняной миски деревянными ложками. На праздничные обеды для гостей ставили глубокие тарелки, одна тарелка на двух-трех человек.

мать Георгия Константиновича Ирина Меркурьева,

Летом распорядок дня менялся. Раньше вставали, раньше ложились спать. Завтракали и ужинали основательно, более сытно, а на обед брали в поле кусок хлеба и бутылку молока. В период напряженных летних работ расходовалось много энергии. Силы восполняли за счет созданных зимой запасов — топленого масла, вяленого мяса и кислого творога, который хранили в небольших деревянных кадках. Лучшая и обильная пища была осенью. Хлеб нового урожая к столу давали без ограничений, картошкой был засыпан полный подвал дома, в сенях стояли заготовленные бочки с огурцами, капустой и солеными грибами. С наступлением устойчивой холодной погоды родители резали выросших за лето ягнят и телят. Ежедневно варили щи или суп с мясом. Сначала съедали сердце, легкие, почки и печень. Желудок и кишки животных очищали, отмывали и тоже использовали в пищу. Только потом ели мясо. Для питания летом в период тяжелых работ засаливали и вялили лопатки домашних животных, подвешивая их на чердаке. Почвы в наших местах в основном легкие супесчаные и суглинистые, быстро просыхают весной. Время начала работ сельчане определяли по религиозным праздникам. В день Святого Георгия — 23 апреля — в первый раз выгоняли скот на пастбище. В Петров день — 23 июня — начинали сенокос. Со Спасова дня — 19 августа — приступали к жатве овса, ржи и ячменя. Заканчивали ее к середине сентября. Перед началом жатвы крестьяне срывали несколько соломинок ржи, скручивали их и совали за спину, чтобы спина не болела. Эти соломинки держали дома в течение года за иконами. Считалось, что спина болеть не будет, да и хлеб на следующий год вырастет хорошим. К 1 октября, празднику Покрова Пресвятой Богородицы, все полевые работы заканчивали. Сельчане ориентировались по датам проведения полевых работ на опытных удачливых соседей, тех, кто собирал высокие стабильные урожаи. Семьи наделялись одинаковыми по размерам и качеству участками земли.

Каждому хозяйству доставался кусок, равнозначный соседскому и находившийся на примерно одинаковом расстоянии от деревни. Система земледелия была трехпольной. На одном поле в августе сеяли озимую рожь, которую убирали следующим летом. На втором поле весной сеяли яровые хлеба, ячмень, овес, лен и сажали картошку. Третье поле отдыхало. Его удобряли навозом, пахали, боронили и в августе засевали озимой рожью. Специальных пастбищ не было. Скот пасли на полях и прилегающих к ним луговинах и болотах. Весной пасли на первом поле, после жатвы на озимом, а осенью на яровом. Первым начинали распахивать яровое поле под посев ячменя, овса и посадку картошки. Пахали с помощью деревянной сохи, не углубляясь ниже пахотного слоя и не переворачивая земли. Этот способ вспашки теперь называется прогрессивной безотвальной обработкой. После вспашки кочковатую поверхность выравнивали боронами с деревянными зубьями (боронили).

Самую ответственную операцию — сев — выполняли родители. В сеялку, сплетенную из березовых лык корзину емкостью полтора-два ведра, насыпали зерно. Вешали через плечо на живот с помощью привязанного полотенца или веревки. Сеятель, перекрестившись, взмахом правой руки равномерно разбрасывал зерно по земле. Так, взмах за взмахом, шаг за шагом, и засевалась вся полоса. Чтобы заглубить зерно в почву, после сева поле еще раз боронили.

Сеятель

Помню один яркий счастливый день. Мне было лет семь. В ясный, прохладный вечер мать досевала последнюю полосу. Она что-то пела. А я, завернувшись в освободившийся от овса мешок, лежал на телеге и смотрел в высокое-высокое, бесконечное небо. Там где-то между редкими, освещенными заходящим солнцем облаками звенел жаворонок. Все было так хорошо, легко и просто. Теперь телегу заменил автомобиль. Жаворонка я не слышал уже лет пятнадцать-двадцать. И не было повторения того чудесного вечера.

В середине мая высаживали картошку, сначала на огороде около дома, потом в поле. Работа нетрудная и делалась довольно быстро. После сева наступала «навозница». Владимирский писатель Владимир Солоухин описывал это время, как самое интересное и счастливое. У меня таких впечатлений не осталось. Это была грязная, но необходимая работа. Со скотного двора накопившийся за зиму навоз накладывали вилами на телегу и вывозили в поле на свои полосы, равномерно разбрасывали и закапывали. Эту работу заканчивали к празднику Святой Троицы. Готовились к празднику всей деревней. Делали уборку в домах, мыли полы, стены и окна. Стирали белье и одежду, мылись в бане, парились свежими березовыми вениками. Приносили из леса и прибивали к стенам домов молодые зеленые березки. Деревня свежела, молодела, хорошела и зеленела.

Лучшим временем года для подростков было лето — пора сенокоса. Мальчишки с двенадцати лет косили траву. Сначала мы выкашивали между кустами, по кочкам и другим неудобным местам, чтобы взрослые не тратили на это время и силы. Потом косили наряду со взрослыми. Ширина прокоса у ребят была поуже, когда кто-то оставлял нескошенные травинки, один из взрослых произносил неизменную фразу: «Смотри, не зевай!» Этого замечания было достаточно. Сушка сена и укладка в пучки были обязанностью детей и подростков. Подсушенную на лугах траву в солнечный день привозили в деревню, раскидывали ровным слоем на лужке и несколько раз за день граблями переворачивали. Досушенное сено сгребали и переносили в сарай, укладывали и утрамбовывали ногами, чтобы больше вместилось. Сенная труха забивалась под одежду, колола и щекотала.

С большим удовольствием после работы бежали на берег озера и, вытряхнув одежду, купались в прохладной воде. Часть сенокосов деревни, протяженностью километров пять и шириной около двух, была в пойме реки Березайки между деревнями Угрево и Горнешницы. Весной пойма затапливалась паводковыми водами, местные жители называли это место «ножни». Когда вода спадала, пойма зарастала травой. Около берегов реки образовывались сухие кочковатые участки, а дальше них вода держалась все лето. Чтобы подойти к этим участкам приходилось по колено брести в зыбкой мягкой жиже. Удобными местами были участки берега, свободные от ила, длиной метров подвести, у первого и второго рога (мыса). Скошенную траву сушили на месте и складывали в стога. Сметать стог, чтобы он не протекал, было непросто, требовалось уменье. Обычно взрослые подавали вилами сено, а подростки, стоя на стоге, прижимали его и утрамбовывали. Сено из поймы вывозили зимой, когда «ножни» замерзали.

Были у нас и детские радости. Купались в речке, вытекающей из озера. Названия она не имела и, кажется, до сих пор не имеет. Глубина в основном была по колено, а в ямах достигала двух метров. На мелководье нам иногда удавалось заколоть вилкой зазевавшегося пескаря. После дневной жары, закончив работу, шли купаться на озеро. Озеро мелководное, илистое, заросшее тростником и осокой. Больше половины берегов заболочено.

Жатва

«Бабки»

Уровень воды в нем поддерживался за счет родников и притоков из окрестных болот. В нем водились плотва, окуни, ерши и щуки. В начале тридцатых годов приезжие люди попытались осушить озеро, углубив вытекающую из него речку. На осушенном участке хотели посеять траву. Из проекта ничего не получилось. Инженеры осенью уехали, озеро не высохло, обмелело и превратилось в болото. Теперь нет ни озера, ни луга. Охотники вмешаться и «исправить» природу появились уже тогда.

Вслед за сенокосом наступала жатва, работа тяжелая, но радостная. Женщины надевали, как на праздник, яркие кофточки, повязывали белые косынки на головы, обували лапти, чтобы не повредить ноги. Начинали работу рано, когда высыхала роса, и заканчивали поздно вечером. Целый день, нагнувшись, под палящим солнцем срезали серпом с корня рожь.

Затем ее связывали в снопы диаметром сантиметров тридцать, колосьями в одну сторону. Снопы по девять штук ставили вертикально в так называемые «бабки», колосьями вверх и сверху накрывали десятым. Издалека «бабки» действительно напоминали женщин в широких длинных юбках.

После жатвы дозревшую на полосе рожь свозили на гумно и складывали в круглые скирды, похожие на африканские хижины. Часть ржи обмолачивали на семена для осеннего сева и для питания, остальную оставляли до осени — более свободного времени. После ржи убирали ячмень и овес. Технология такая же, только на гумнах овес и ячмень складывали не в круглые скирды, а стеной метровой толщины и трехметровой высоты, колосьями вовнутрь.

В сентябре после занятий в школе сразу же шли копать картошку. Копали деревянными лопатами, они меньше повреждали клубни. В полдень над полем поднимались столбы дыма от костров, варили ее на обед. За время работы в согнутом состоянии спина изрядно уставала. К вечеру просушенную от влаги картошку ссыпали в мешки и везли домой в подвал (подпол), там она хранилась. Обычно семьи расходовали собранный урожай с таким расчетом, чтобы картофеля хватило до конца мая — середины июня. Тогда проблема питания считалась решенной на целый год. Ежедневно по вечерам на костре за огородами мы варили картошку на ужин для всей семьи. Подростки работали наравне со взрослыми. Никто не освобождался от работы, но и не принуждался делать что-то сверх сил. Чем тяжелее был мешок, тем сильнее было чувство удовлетворения. Это было мальчишеское самоутверждение, мы думали: «И я могу». Осенью, обычно в первой половине дня, молотили хлеб. Для этой цели были построены гумна — длинные деревянные сараи из бревен с широкими воротами и глинобитным полом. Одна треть гумна, отделенная внутренней стеной, обогревалась по ночам и называлась ригой. В ней 12–16 часов сушили снопы хлеба. Высушенные снопы расстилали на полу гумна в два ряда. Три-четыре человека, медленно продвигаясь вдоль ряда снопов, молотили — ударяли в такт цепами по колосьям, выбивая из них зерна. (Цеп — орудие для обмолота, состоит из двух подвижно связанных концами палок. Более длинная, до 2 метров, рукоятка и более короткая, до 0,8 метра, рабочая часть, которой ударяли по злакам.) Выбитое зерно отделяли от соломы и сгребали в кучу — ворох. Затем веяли — отделяли зерна от мякины и плевел. Для этого деревянной лопатой смесь обмолоченного зерна, мякины и мусора бросали против ветра на расстояние 4–5 метров. Мякину относило ветром в сторону, а более тяжелое зерно летело дальше в груду. После веяния зерно везли на мельницу и перемалывали на муку. Мельница находилась на речке между Большой и Малой Дубровками.

.

Мельница

Капусту выращивали на огороде около дома. С первыми морозами ее срезали. Зеленые листья отделяли от белого кочана и сечками рубили в длинных деревянных корытах. Получалось зеленое крошево. Затем рубили белую капусту и заквашивали вместе с крошевом в больших деревянных кадках. Кочерыжки съедали сырыми и в пареном виде, часть их давали скоту. Всем хватало. Капусты заготавливали столько, чтобы хватило семье до лета. В июне на лугах вырастала кислица (дикий щавель), из нее варили зеленые щи. Выручали окрестные леса. Осенью собирали грибы для сушки и соленья, по берегам речки бруснику и чернику, в моховых болотах росло много крупной клюквы. В голодные годы в начале лета сдирали с сосен верхний слой коры. Под ним находился мягкий слой молодой древесины, который мы срезали ножом продольными полосками и ели. Это называлось «глотать сок».

Осенью и зимой женщины занимались обработкой льна. Сначала в период ранней желтой спелости его теребили — вместе с корнями выдергивали из земли, вязали в снопы и сушили в риге. Деревянными колотушками на плахе выбивали (отделяли от стебля) семена. Затем стебли расстилали рядами на скошенных лугах — росяная мочка, или расстил. Иногда лен замачивали в водоемах. Под воздействием росяной влаги и микроорганизмов разрушалось клейкое вещество внутри стебля и получалась треста. Через две недели собирали и сушили. Потом на специальном приспособлении — мялке — мяли, волокно отделялось от одеревеневших частей стебля (костры). На следующем этапе лен трепали. Ударами трепала, деревянного инструмента, похожего на меч, выбивали остатки костры. После мятья и трепанья оставались отходы из костры и обрывков волокна — отрепья. Отрепья (паклю) использовали для свивания жгутов, которыми перевязывали лен, для витья грубых веревок и для конопачения бревенчатых строений. На завершающем этапе щетинными или металлическими щетками лен чесали — отделяли короткие волокна, кудели, от длинных, которые называются кужели. Кудели шли на второстепенные поделки, не требующие большой прочности. Из кужелей пряли нити, а из нитей ткали холст. Деревенские мастерицы умели ткать холст белый, в полоску, клетку и елочкой. Для окраски нитей использовали отвары коры и листьев разных деревьев и лесных растений. Отбеливали холст, расстилая весной по снежному насту. Верхнюю одежду шили из ткани, основой которой были льняные нити.

Быт русского дома, глинобитная печь и приспособления для обработки льна

Зимой большинство сельчан носили валенки — универсальную деревенскую обувь, пригодную при погоде с температурой ниже нуля градусов. Ночью их сушили на печке или в печке. Валенки от высокой температуры не коробились. Чем больше они сохли, тем легче и мягче становились. Протертые задники зашивали кожей, а подошвы голенищами старых валенок. Летом рабочей обувью были ленты. Их умел плести любой деревенский мужик из березовых или ракитовых лык — узких полосок коры. Ленты не предохраняли от воды и не задерживали ее. Они немного похожи на современные босоножки. Дети ходили босыми с мая по сентябрь, за исключением случаев, когда нужно было идти в лес за грибами или на болото за ягодами. Взрослые носили сапоги. Летом надевали их только по праздникам, а весной и осенью — в мокрую, холодную погоду. Сапоги шили местные сапожники из выделанных телячьих кож. Смазывали их дегтем — черной масляной жидкостью, применявшейся для смазки осей тележных колес. Деготь изготовляли методом сухой перегонки корней деревьев в специальных печах, вроде кухонных духовок, имевших размеры 2 ×2 ×3 метра. Деготь собирали в бочки для продажи, образовавшийся древесный уголь использовали в кузницах. Березовый деготь применяли как антисептическое, противовоспалительное средство. Широкое распространение он получил во время Великой Отечественной войны в качестве основы мази Вишневского. Теперь эта мазь применяется редко, ее заменили антибиотики.

Кроме участия в полевых работах обязанностью мальчишек был уход за лошадьми. Летом нужно было найти лошадь в поле, привести домой, днем накормить, а вечером снова отвести на пастбище. С окончанием полевых работ мужчины уходили из деревни на заработки. В окрестных лесах заготавливали дрова для стекольного завода и Ленинграда. Работа тяжелая. Осенью приходилось валить деревья, стоя в воде, зимой по колено в снегу. Два человека ручной пилой спиливали дерево, затем топорами очищали от сучьев. Ствол разрезали на части метровой длины, сносили в одно место и складывали в штабели. Оплата была сдельной по низким расценкам, но другой работы не было. Зимой дрова по болотам и озерам вывозили на станцию. Там, где не было больших подъемов, прокладывали дороги — зимники, по ним тянулись обозы с дровами. Для Ленинграда дрова загружали в вагоны, для стеклозавода укладывали на склады. Вывозили их из леса крестьяне дальних деревень. Они приезжали со своим сеном и овсом для лошадей и запасами продуктов для себя. Жили по две-три недели в малочисленных семьях, где можно было спать на полу, а на печке сушить валенки и одежду.

Кибкало (Васильева) Анна Георгиевна в музее народного быта.

2018 г. Фото А. А. Кибкало

Во второй половине зимы начиналась подготовка к лету. Чинили телеги, сохи, бороны, делали новые грабли. Из леса привозили, пилили, кололи дрова для дома и плели корзины. Для этого заготавливали лучины. Выбирали в лесу молодую, стройную, тонкослойную сосну, обычно на болотах. Из ствола выкалывали бруски шириной 8–10 см, распаривали в печке, а затем отдирали от них слой за слоем лучины. Из лучин плели корзины разных размеров. Большие, емкостью до кубометра, предназначались для переноски сена. Средние — для сбора грибов, ягод и картошки. Кузова — наспинные корзины с закрытым верхом — использовали для переноски всяких вещей и грибов.

Носить в дом дрова и воду было женской обязанностью. Зимой после возвращения из школы дети выполняли работы по дому — то сена принести корзины три-четыре, то снег расчистить, лед обколоть. А потом бегали, играли и развлекались. Как только замерзало озеро, катались на самодельных коньках. Брали трехгранный кусок дерева, для лучшего скольжения снизу к нему крепили кусок проволоки. Раскаленной кочергой в бруске прожигали отверстия для веревки, которой прикручивали конек к ваенку. И стрелой, на одной ноге, неслись по ледяному озеру.

Случалось, дети проваливались под лед, но это никого не пугало и не останавливало. Несколько березайских мальчишек катались на настоящих коньках-снегурочках, прикрепленных к кожаным ботинкам. Нам такие вещи были недоступны.

Самодельные коньки и санки

Выпадал снег — на лыжах, санках и «быках» катались с довольно высокой, по нашим понятиям, Желтой горы за крайней избой деревни. Теперь горы нет. Ее срыли и на самосвалах увезли на строительство дороги. Санки мастерили сами из дерева без единого гвоздя или какой-либо железки.

Делали санки как простые, так и финские с длинными полозьями и ручкой для толкания сзади. Также мастерили «быки» — на длинную доску крепили скамеечку, чтобы можно было сидеть. Для лучшего скольжения на нижнюю поверхность доски намораживали лед. Изготавливали лыжи. Выкалывали пластины из ствола березы, обстругивали их рубанком, загибали носки — и лыжа готова. Нечем было сделать продольные желоба, обходились без них. Предметом зависти были лыжи фабричного производства. Ими могли похвастаться только Вера Романова, купеческая дочь, и сын дьякона Вознесенского. Играли в прятки и войну. В снежных сугробах рыли окопы, пещеры, строили крепости. Нашим оружием были снежки и палки. Позднее появились игрушечные пистолеты с бумажными пистонами и стрелявшие пробками пугачи. Как только сходил снег, «гоняли попа», играли в лапту, рюхи (подобие городков) и другие игры, их названия уже забыты. В возрасте семи лет меня отправили учиться в начальную школу, она располагалась недалеко от церкви. Рядом находился дом учителей. В школе учились дети из шести деревень Дубровской волости.

В нашем классе было восемнадцать учеников. Четверо из Малой Дубровки: Шурка Лясников, Шурка Ефимов, Николай Боровский и я; четверо из Большой Дубровки, остальные из окрестных деревень. Девочек было четыре, в том числе одна из Березайки — Верочка Романова, дочь купца. В березайские школы — заводскую и железнодорожную — ее не приняли из-за принадлежности к классу эксплуататоров. Первые два года я учился плохо, не понимал материала. Преподавал Алексей Петрович Белозаров, высокий, тощий, сердитый мужчина по прозвищу «журов» (журавль). Он не вызывал симпатий у учениов, и мы, видимо, не представляли для него интереса. Иногда для поддержания порядка в классе он пускал в ход линейку. Время от времени учитель выдавал нам по две-три тетрадки в обмен на несколько фунтов ржи (фунт — 410 граммов). На учебный год полагалась одна ручка с пером № 86 и немного фиолетовых чернил. Перья у учеников ценились высоко и были предметом купли и обмена. Мои успехи в школе мало интересовали родителей, обремененных житейскими заботами. Реальный контроль с их стороны отсутствовал. Отец умел читать и писать, а мать была неграмотной. Действовало данное отцом напутствие: «Учись, а то в пастухи пойдешь».

Со второго класса увлекся чтением книг. Читал все, что попадало под руку. В основном это были исторические очерки, изданные Сытиным в конце XIX века для народного чтения. Помню до сих пор книги: «Брат на брата» о междоусобных войнах русских князей, о Дмитрии Донском и Мамаевом побоище, о святом Евстафии Плакиде — римском военачальнике, принявшем христианское вероисповедание, за это его отдали на растерзание львам. Книги мне давал Шурка Лясников, они валялись на чердаке их дома.

В третьем классе нашим учителем стал Алексей Федорович Большаков, только что окончивший педагогическое училище. Сразу разрушилась стена отчуждения между учителем и учениками, постепенно пробудился интерес к учебе, знаниям и книгам. Кроме уроков в классе он знакомил нас с окружающим миром. Организовывал экскурсии на стекольный завод, походы в лес, рядом с котором мы жили и росли, но мало что о нем знали. Спланировал поездку на только что построенную гидроэлектростанцию, но она не состоялась — не было денег на билеты. Жил учитель один в доме рядом со школой. В зимние вечера иногда приглашал учеников к себе. При свете керосиновой лампы читал нам повести Гоголя, стихи Некрасова, позволял рассматривать и читать все, что находилось в его комнате. Был он человеком большого ума и трудной судьбы. Я нашел его через сорок лет, в 1965 году, в Москве. Он рассказал, что после работы в нашей школе окончил институт. Преподавал. В 1936 году его арестовали, как английского шпиона. Отбыл заключение, был реабилитирован. С началом войны призвали в армию и отправили в строительный батальон рядовым, как не заслуживающего доверия. После войны преподавал, заведовал кафедрой в институте почв, защитил докторскую диссертацию. До войны женился на донской казачке, сохранившей ему верность на всю жизнь. Много в моей жизни было учителей, преподавателей, воспитателей, командиров и начальников, но ни один из них не повлиял на мою судьбу так, как Алексей Федорович Большаков.

В начале четвертого года обучения Алексей Федорович заболел и уехал из деревни. Наш класс доучивали горбатая Ольга Петровна, худенькая, просвечивающаяся насквозь Лиза (Еркина Елизавета Яковлевна скончалась в 1989 году) и Н. Николаев. Под их руководством мы завершили начальное образование — закончили «школу первой ступени».

Школа в Дубровке

В четвертом классе нас всех записали в пионеры. Родители мне сказали, что после смерти придется кипеть в смоле в аду, а когда сменится власть, нас перевешают на красных галстуках. На этом их противодействие закончилось. Не было у нас походов в белых рубашках с красными галстуками, со знаменами, горнами и барабанами. Не уезжали на каникулы в пионерские лагеря, не проводили сборы у костров. Мы, пионеры, как все ребята, бегали босиком по деревенской улице в холщовых рубашках и портках, работали в поле с утра до вечера. Были у нас костры, но не для песен, а для того чтобы сварить к ужину картошку. Взрослые жили по старым, давно заведенным порядкам. Большое влияние на деревенскую жизнь имела церковь, особенно священник Иван Троицкий. У него был твердый характер. Он ревностно исполнял обязанности священника и строго соблюдал правила церковной православной жизни. Хорошо знал и держал в повиновении жителей своего прихода, возвращая под власть церкви тех, кто уклонялся от церковных обрядов. По праздникам проводил богослужения. Мать и отец старались их посещать. Раз в год исповедовались в совершенных грехах. Дома утром читали молитвы: «Отче наш, иже еси на небеси…», «Богородица дева, радуйся…». Верили в существование Бога, черта и нечистой силы, но особенно боялись после смерти попасть в ад.

Праздновали Рождество, Масленицу, Пасху, Вознесение, Петров день и Покров. Гостей приглашали на Масленицу, Пасху и Петров день. Перед праздником тайно гнали самогон, зимой дома по ночам за плотно занавешенными окнами. Летом приспосабливались гнать самогон за огородами, в болоте на релке (сухое место среди болота). Власти боролись с самогоноварением, но безуспешно. Изготовление домашнего пива не запрещали. Варили пиво в бане. Специального оборудования, кроме больших бочек, не требовалось. Технология была хорошо известна. Сырьем служили солод — пророщенное высушенное и крупноразмолотое зерно ржи, мука и хмель. Несколько раз мне доводилось этим заниматься под руководством соседа Феофана Евдокимова.

Гостей приглашали из других деревень. Из Коры-нова приезжали родственники матери. Она была родом из этой деревни. Родственники по отцовской линии из Балакирева. После возвращения из церкви гости усаживались за стол, покрытый клеенкой с изображением памятника гражданину Минину и князю Пожарскому. На стол ставили четыре–шесть глубоких тарелок, по одной на два-три человека, деревянные ложки, хлеб и соль. Самогон пили чайными стаканами. Угощать из граненых стаканов считалось признаком скупости. Обычно подавали два первых блюда — суп и щи, два вторых и на третье клюквенный кисель. Потом пили пиво домашнего приготовления или чай из самовара и вели долгие разговоры.

Самовар

Молодежь выходила на улицу и собиралась вокруг гармониста. Плясали, взяв друг друга под ручку. Ходили в ряд по улицам по 6–8 человек, распевая под гармошку частушки. Девки пели про любовь, неверность и измены своих «миленьких» и «золотеньких», не называя их по именам. Рядом идущие парни орали во все горло частушки такого нецензурного содержания, что одной из них было бы теперь достаточно, чтобы получить 15 суток ареста за сквернословие. Девушек это не смущало. До сих пор помню слова деревенского фольклора, но вслух произнести уже не могу. Между подвыпившими парнями случались драки. Редко пускались в ход ножи, обрезы и револьверы. После Гражданской войны оружия в деревне было много. В одной из драк убили парня из Большой Дубровки — Ваську Пыркина. Убийцу не нашли, пулю не обнаружили и дело замяли. Подозревали в убийстве заведующего избой-читальней из деревни Балакирево.

Красивым и торжественным праздником была Пасха. В этот день заканчивался семинедельный Великий пост, когда запрещалось употреблять в пищу мясо, молоко, масло, сметану, яйца и птицу. Можно было есть рыбу и продукты растительного происхождения. Во время поста каждый православный был обязан исповедаться — рассказать священнику о совершенных грехах и поступках, не соответствующих христианскому образу жизни. В зависимости от тяжести греха, священник или прощал от имени Бога, произнося слова: «Бог простит», или на грешника налагал взыскание. Родители посылали нас, малолеток, в церковь на исповедь. С детьми схема упрощалась. Детей собирали группой, а не по одному, как у взрослых. Священник задавал вопросы: «Не воровал ли? Не богохульствовал ли? Почитаешь ли родителей?» и т. д. Мы были обязаны отвечать: «Грешен, батюшка!» — независимо от того, были мы грешны или нет. Самокритика, как форма осуждения аморальных поступков, использовалась с давнего времени, только слова были другие. Раньше говорили грешен, а теперь — виноват, исправлюсь, признаю некоторые ошибки.

В конце недели принимали причастие. По очереди подходили к священнику, он вливал в рот чайную ложку кагора (красного крепленого вина) и совал кусочек пресной лепешки. Вино символизировало кровь, лепешка тело Христа. В четверг, пятницу и субботу перед Пасхой проходили ежедневные богослужения, а в ночь с субботы на воскресенье служба шла беспрерывно. В полночь верующие во главе со священником Троицким и дьяконом Вознесенским под звон колоколов с иконами и горящими свечами в руках выходили во двор и совершали крестный ход вокруг церкви. Шествие сопровождалось пением, пуском ракет и выстрелом из пушки. Да, из пушки! На территории церкви хранился ствол орудия без лафета времен Крымской войны. Какой-то бывший артиллерист засыпал в него чайную чашку черного пороха, забивал пыж и упирал казенной частью в дерево. Прячась за деревом, он факелом поджигал заряд, и пушка стреляла. Ради этого со-бытия мы не спали до полуночи. Утром поздравляли друг друга с праздником и разговлялись. Ели до отвала крашеные яйца, мясную пищу, масло и все, что было запретным в течение сорока девяти дней. Праздник продолжался три дня. Церковные колокола звонили всю неделю. Желающим разрешали подниматься на колокольню и звонить, сколько хочешь и как хочешь.

Самым веселым праздником было Вознесение — праздник нашего прихода, так как церковь называлась Вознесенской. В деревню привозили карусель. Она крутилась с утра до вечера под музыку шарманки. Верхом на деревянных лошадках за 5 копеек катались дети и взрослые. Продавали мороженое в виде лепешки, зажатой между двумя вафлями, по 5, 7 и 10 копеек за порцию. Родители покупали семечки подсолнуха, которые честно делили между нами. На каждого приходилось по два-три стакана. Приезжали гости. Отмечали так же, как и другие праздники, — обед, гулянье, пляски и песни под гармонь.

Осенними и зимними вечерами молодежь собиралась поочередно у каждой девушки на беседы (посиделки). Как правило, матери устанавливали дочерям норму — напрясть за вечер два початка (пряжа на веретене, сколько вместится), а остальное время пляши, пой, играй в жмурки. Пряли лен. Плясали «Кадриль», «Барыню» под гармошку или балалайку. Пели песни о пряхе, которая сидит в низенькой светелке, «Златые горы» и обычные частушки на вечную тему про любовь. К девушкам приходили парни даже из соседних деревень, иногда издалека, километров за 7 или 10. Знакомились, влюблялись. Парни из-за девушек иногда ссорились и дрались.

Девушки собирались группами по возрасту. Младших к старшим и старших к младшим не допускали. К полуночи расходились по домам. Парни провожали девушек, по дороге досказывая то, о чем при народе говорить было неудобно. В отношениях между девушками и парнями была относительная свобода, но до известного предела. Грань переступали редко. Внебрачных детей в окрестных деревнях было мало, один-два. От соблазна удерживало сознание греха, опасение за репутацию, боязнь родительского гнева. С дурной славой бесполезно было рассчитывать на замужество. Молва о поведении каждого человека распространялась быстро. Как говорится: «Хорошая слава лежит, а плохая бежит». Молодые ребята всячески избегали ситуаций, при которых можно против желания попасть в отцы. Они знали о законе, по которому на воспитание внебрачных детей судом присуждались алименты. До 18-летия ребенка вычитали одну треть зарплаты, а в деревне треть причитающейся части урожая. Для решения суда было достаточно показаний двух свидетелей. А тем, кто оказывался в подобном положении, оставалось петь на мотив популярной песни «Кирпичики»:

Я хочу рассказать или спеть, как приходится горемычному из зарплаты выписывать треть.

Первым парнем на деревне был гармонист. Где гармонист — там и молодежь. Встречались среди них талантливые музыканты-самоучки, но больше было посредственностей, пиликавших всю жизнь две-три мелодии. Под гармонь пели, плясали, отмечали праздники, провожали в солдаты, справляли свадьбы.

Гармонь, гармонь!

Родимая сторонка!

Поэзия российских деревень!

Балалаечники не пользовались такой широкой популярностью, но и они были нужны. К ним относились бережно, лучше балалайка, чем ничего.

Из революционных праздников рабочие завода торжественно отмечали день 1 Мая — День международной солидарности трудящихся. На площади у заводской школы сколачивали из досок трибуну, собирались люди с красными флагами. В четвертом классе нас водили на митинг. Школьники несли плакат из красной материи с нарисованным бронзовой краской восходящим солнцем и надписью: «И пусть под знаменем науки союз наш крепнет и растет!»

Одноногий Колька Малышев в кожаной куртке с наганом на ремне произносил речь, призывал до конца уничтожить «гидру контрреволюции», дать по морде лорду Керзону и всем дружно бороться за победу мировой революции.

Зимой 1924 года умер Ленин. В классе установили его портрет в черной рамке с надписью «Ленин — вождь мировой революции». Учеников отпустили домой раньше, до окончания занятий. Мы на улице, как обычно, не задерживались, бегом домой в тепло на печь. В вечерних сумерках, в морозном воздухе долго слышались гудки завода и остановивших движение поездов.

Во второй половине 1920-х годов деревенские жители мало знали о событиях, происходивших за пределами своей волости. Сведения из внешнего мира приносили люди, где-то побывавшие. Газету «Беднота» и журнал «Лапоть» получал только председатель сельсовета В. Осипов. С 1929 года стал выписывать газету мой старший брат Игнат.

Журнал «Лапоть»

В 1927 году коммунист Санька Алексеев установил около дома два высоких столба с протянутой между ними медной проволокой — антенной. В доме у него стоял небольшой ящичек с двумя наушниками, в которых слышалась человеческая речь. Несколько раз нас, мальчишек, пустили послушать передачу.

«Говорит Москва! Слушайте радиостанцию имени Коминтерна!» — раздавалось в наушниках. Это было первое радио в наших краях. До сих пор стоит в Москве на Шаболовке башня инженера Шухова, первая длинноволновая широковещательная радиостанция. Через несколько лет по неизвестной причине Санька застрелился, возможно, из-за принадлежности к троцкистам. В конце двадцатых годов появилось кино. Его привозили на телеге, запряженной хилой лошадкой. Сеансы проводили в школе, за просмотр зрители платили по 10 копеек. Электричество для аппаратуры вырабатывала динамо-машина, которую поочередно крутили два человека. За это они смотрели кино бесплатно. По инициативе и под руководством Афони Горбатого (А. Никандрова) несколько парней организвали постановку пьес. Для спектаклей сначала приспособили конюшню на Красной даче, потом вырубили одну стену в Белой даче и пристроили к ней уродливое помещение на столбах — сцену. Зрительным залом стала большая комната, раньше служившая гостиной. Через некоторое время организаторы охладели к театральному искусству, а дачу местные жители растащили. Кому-то понравилась мраморная ступень крыльца, кому-то планки паркета, кому-то керамические трубы из мелиоративной системы. Книги из Белой дачи вынесли еще раньше не из-за их содержания, прельщали красивые кожаные корешки переплетов.

Стекольный завод увеличивал выпуск продукции, требовалось больше рабочей силы. На работу приезжали люди из других поселков и городов, потянулась на завод молодежь из окрестных деревень. Часть рабочих поселилась в заводских домах, некоторые жили во вновь построенных бараках. Несколько семей разместили в Красной даче. Наиболее сильные и энергичные семьи строили свои дома, заводили подсобное хозяйство — огород, свинью и корову. Появилось в наших краях новое животное — коза. Большинство рабочих семей имели средний достаток. Жили неторопливо, спокойно, без скандалов. Растили детей, ежедневно на заводе отрабатывали смену — восемь часов. Гордились своей профессией, ценили рабочее место и членство в профсоюзе. Членов профсоюза принимали на работу в первую очередь. В одной из дач, недалеко от центра поселка, открыли заводской рабочий клуб. Время от времени в нем выступали приезжие артисты, местная самодеятельность и «синеблузники» — агитбригады. Открылась пивная. Каждую субботу в четырнадцать часов на заводе заканчивалась рабочая неделя и выдавали зарплату. Рабочие, не обремененные семьями, и те, у кого семейные узы были слабоватыми, собирались в пивной.

А в советской пивной так красиво, с бубенцами играет баян.

Пили пиво производства ЛСПО (Ленинградский союз потребительных обществ). Пили много, по шесть–двенадцать бутылок на человека. В трехстах шагах от пивной, в Веселом переулке, бывший борец-профессионал Липонин, человек могучего телосложения, торговал водкой по 40 копеек за бутылку. Подвыпившие посетители пели песни: «Стаканчики граненые упали со стола…», «Кирпичики». Пели все, даже безголосые мужики, в любом состоянии и те, у которых язык уже не ворочался. На другой день хвастались, кто и сколько выпил. По утрам искали, чем поправить больную голову. Постепенно от выпивок в праздники перешли к еженедельным застольям с получки. Население привыкало к пьянству. Сдерживающих факторов не было. Появились признаки алкоголизма. Больше всех в пьянстве отличались рабочие завода Васька Дорофеев и Ванька Бреда. К ним сельчане относились, как к пропащим людям. Однажды на сцене клуба участниками самодеятельности была исполнена частушка: «В понедельник или среду, может быть, и ранее, Дорофеев вызвал Бреду на соревнование…» Присутствующим было понятно о каком соревновании шла речь. Однако ничего не изменилось.

Во второй половине двадцатых годов наша большая семья начала распадаться. Старшие дети выросли, поступили на работу, стали независимыми. Они жили, как им нравилось. Отец заболел, и в 1925 году его уволили с железной дороги. В сельском хозяйстве работать не мог, а привычка управлять хозяйством осталась. С утра до вечера он ворчал, ругался, выражая недовольство образом жизни детей. Все чаще и чаще ссорился со старшим сыном. Ругательства с упоминанием Господа Бога и всех святых стали обычным явлением. От неурядиц больше всех страдала мать. Первой из дома ушла сестра Матрена, вышла замуж за Ваську Кудряшова из деревни Анисимовка, гармониста, красавца, кумира девушек окрестных деревень. Ее семейная жизнь не сложилась. После смерти первого ребенка заболела и через год скончалась. Старший брат Игнат перешел работать на стекольный завод. Женился на работнице завода Насте Шальновой и ушел жить к ней.

Иван Константинович Васильев, брат Г. К. Васильева(слева)

Михаил Константинович и Евдокия Константиновна Васильевы, брат и сестра Г. К. Васильева(справа)

Второй брат Иван тоже поступил на завод, затем его призвали на военную службу в Красную армию. Сестра Прасковья уехала к родственникам матери в Москву, поселилась у них в Марьиной роще и работала на швейной фабрике.

Брата Михаила на три года отдали для обучения портняжному мастерству в соседнюю деревню Балакирево. В семейном хозяйстве работали мать, брат Павел, сестры Дуся, Шура и я. В мае 1927 года я закончил обучение в Дубровской школе первой ступени. Хотелось учиться дальше. Но где? В Березайке было две школы-семилетки, заводская и железнодорожная. Дети заводских рабочих шли учиться в заводскую, дети железнодорожников в железнодорожную. Меня не принимали в школы, так как родители не имели отношения ни к одному из этих ведомств. Первая ступень могла стать для меня последней. Я не находил выхода из создавшегося положения. Помогли старшие братья. Их усилиями меня зачислили в железнодорожную школу, как сына бывшего служащего железной дороги.

1 сентября 1927 года начались занятия в пятом классе. Школа размещалась в построенных до революции дачах. Наш класс располагался в пятой даче и вмещал восемь парт, по два ученика за каждой. Русский язык преподавала Анна Николаевна (Анюся), ежедневно приезжавшая со станции Бологое. Внешность ее вполне соответствовала моде периода НЭПа — короткая стрижка, берет, кофточка и юбка выше колен. Во время перемен она скручивала из газетной бумаги и махорки громадные папиросы и, не стесняясь нашего присутствия, с наслаждением курила. Учила она плохо. Математику преподавал Евгений Балтазарович, всегда аккуратно одетый в темный костюм и белую рубашку. Он держался подчеркнуто лояльно, материал излагал четко, просто и спокойно. Говорили, что он бывший офицер. Географию и обществоведение вел Сергей Васильевич Пятницкий, сын священника. Плотный мужчина, лет сорока, с черными густыми, лохматыми бровями, из-под которых сверлил нас проницательным взглядом. Мы его боялись, но преподавал он хорошо. Физику и химию изучали под руководством Касьяна Никифоровича Сырокваши, заброшенного революцией в наши края и застрявшего здесь. С детства он был частично парализован, правая кисть руки не действовала, держал ее в кармане, при ходьбе волочил правую ногу. Это не помешало ему жениться на симпатичной учительнице начальных классов.

Прасковья Константиновна и Шура

(Александра Константиновна) Васильевы, сестры Г. К. Васильева

В нашем классе учился его брат Саша Сырокваша. Немецкий язык преподавала старушка Камчатова, по прозвищу Немка, существо хлипкое и неавторитетное. Столярному ремеслу учил Константин Густавович Мальстрем, обрусевший швед, появившийся откуда-то и неизвестно куда исчезнувший в тридцатые годы. С древесиной мы умели обращаться с детства и к концу обучения могли даже сделать табуретку. Состав учеников класса был разношерстный. Четыре человека из Дубровки, трое со станции Лыкошино, по одному из деревень Лыкошино и Горнешница, остальные березайские. Двое учеников были из деревни Рютино — Нейман и Суйгусор, видимо, эстонцы или латыши, неведомыми путями попавшие в наши края. Учеба шла без напряжения. По всем предметам у нас были учебники. Тетради, ручки, перья и чернила продавались в лавках. Текущие оценки, в соответствии с новыми правилами, нам не ставили. В одном помещении на своих партах мы проучились три года, переходя из одного класса в другой. В июне 1930 года я получил удостоверение об окончании Березайской школы-семилетки Октябрьской железной дороги.

«В течение курса обучения Васильев Георгий приобрел знания и навыки в объеме курса, установленного программами НКП (народный комиссариат просвещения) для школы семилетки по следующим предметам:

Обществоведению.

Родному языку и литературе.

Математике.

Естествознанию.

Химии.

Физике.

Географии.

Немецкому языку.

Труду:

по столярному ремеслу,

на земельном участке.

Изобразительным искусствам — рисованию.

Физкультуре.

За время пребывания в школе обнаружил особую склонность к… — прочерк Настоящее удостоверение выдано Школьным Советом Березайковской школы на основании постановления Совета от 9 числа июня месяца 1930 года. Заведывающий школой Недосекин Секретарь Школьного Совета неразборчиво»

Удостоверение об окончании Г. К. Васильевым курса обучения семилетней школы в Березайке. 9 июня 1930 г.

После окончания школы каждый пошел своей дорогой. Шурка Лясников уехал в Ленинград к родственникам, учился, проходил срочную службу в войсках НКВД, след его затерялся. Шурка (Александр Евгеньевич) Ефимов по прозвищу Ява всю жизнь служил на Октябрьской железной дороге в разных должностях, дошел до диспетчера службы движения станции Бологое. Во время войны женился на Анне Ивановне Игнатьевой, ак-тивной комсомолке нашей деревни. Детей у них не было. Жили на Крестьянской улице, в собственном доме № 11, в поселке Березайка. Скончался в 1967 году. Николай Боров-ский окончил десятилетку в Бологом, там же работал в советских органах. В последние годы заведовал райсобесом. Умер в середине 1950-х годов. Петя Фомин всю жизнь проработал на стекольном заводе, ныне пенсионер, живет и здравствует в поселке Березайка. Лыкошинские Галя Возняк и Катя Федорова учились в Бологом в школе-десятилетке. В октябре 1991 года я ехал в поезде из Москвы в Березайку. Соседкой по вагону оказалась разговорчивая женщина, которая знала моих соучениц. Во время войны их призвали в армию, служили они в медсанбатах. После войны возвратились в деревню Лыкошино. Привезли с войны по ребенку и несколько чемоданов трофейного барахла. Катя вскоре умерла, а Галя сошла с ума. Это все, что она о них знала.

Окончание семилетки совпало с бурными и тревожными событиями в жизни деревни. В начале 1930 года в Дубровке был организован колхоз имени Сталина, туда вступили мать и отец. Проводилась в жизнь коллективизация деревни. Добровольное объединение крестьян на практике осуществлялось силовыми методами. Обобществлению — переходу в общее пользование — подлежали земля, весь скот, сельскохозяйственный инвентарь, запасы кормов для скота, семена и все постройки, кроме избы и бани.

Одновременно с проведением сплошной коллективизации был выдвинут лозунг о ликвидации кулачества, как класса. Официально под словом «кулак» понимался деревенский эксплуататор, использовавший в своем хозяйстве наемную рабочую силу. Раскулачивали зажиточных и средних крестьян, имевших благодаря упорному изнурительному труду крепкие, преуспевающие хозяйства. Местным органам советской власти предоставлялось право выселять кулаков в районы Дальнего Севера или в Сибирь. У них конфисковывали все средства производства (скот, машины, инвентарь) и передавали колхозам. По железной дороге на Север, в неизвестные края, шли составы товарных вагонов с решетками на окнах и замками на дверях. На поездных площадках дежурили красноармейцы с винтовками. Вывозили раскулаченных. Тех, кто не попадал под категорию «кулака» по имущественному положению, но сопротивлялся вступлению в колхоз или вел разговоры против коллективизации, называли «подкулачник» — человек, «льющий воду на мельницу классового врага». Их тоже раскулачивали и выселяли из деревень. С 1930 по осень 1932 года было раскулачено и выселено 240 757 семей. Сколько трудолюбивых и крепких крестьян покинули деревни и скрылись в городах, никому не известно. Запись в колхоз проходила тяжело, болезненно, вызывала моральные и физические страдания крестьян. Мужик не хотел отдавать свое имущество, нажитое десятилетиями тяжкого труда, неизвестно кому и непонятно зачем. Чтобы заставить крестьянина написать заявление о вступлении в колхоз, каждый вечер в деревнях проводили бесконечные собрания. Уполномоченные представители партийных органов произносили длинные речи, уговаривали крестьян, соблазняли прелестями коллективного труда. Одновременно они угрожали раскулачиванием, лишением избирательных прав. Выбирай, что лучше — жить в своем доме, ничего не имея, или жить в бараке в северных лесах, тоже ничего не имея. Угрозы раскулачить не были пустыми словами. По существовавшим понятиям, кулаков в нашей деревне не было быть не могло

Агитационные плакаты времен коллективизации

Обработка небольших наделов земли наемного труда не требовала. Тем не менее две семьи, выехавшие из деревни на хутор в 1925–1926 годах и своими руками раскорчевавшие под пашню участок леса, были раскулачены и сосланы на Север. Через год паренек одной из этих семей появился в деревне и немедленно исчез. Судьба их неизвестна. Рев стоял над деревней, когда сводили скот на один двор. Мычали коровы, блеяли овцы, рыдали хозяйки, прощаясь со своими «кормилицами». В марте 1930 года в газете «Правда» появилась статья И. Сталина «Головокружение от успехов». В ней разъяснялась линия партии о коллективизации, подчеркивался принцип добровольности при вступлении в колхоз. «Обобществление всего имущества крестьян является „перегибом” местных органов власти в проведении линии партии», — говорилось в статье. Был опубликован «примерный устав сельскохозяйственной артели», в котором предусматривалось оставить во владении колхозника приусадебный участок, одну корову, несколько овец и птицу. Стало жить немного легче. Тревожные разговоры, озабоченность родителей, соседей и знакомых, нас, подростков, не беспокоили. Мы с чистой душой приняли образ недалекого светлого будущего социалистической деревни. Верили, что все будем равны, поселимся в теплых, светлых домах с электричеством, как изображалось на плакатах в избе-читальне. Хлеба и пищи у каждого будет сколько хочешь. Не надо будет в жару, холод и осеннюю слякоть работать в поле, в лесу, вязнуть на разбитых, грязных дорогах. Все будут делать умные машины.

Лето и осень 1930 года я работал в колхозе вместе с матерью. Жители Малой Дубровки трудились в одной бригаде на виду друг у друга. Результаты работы каждого были видны в конце дня. Мы равнялись на соседа-колхозника, а он не очень спешил встать пораньше и сделать побольше. Колхозники, так называли тех, кто трудился в колхозе, начинали и заканчивали работу одновременно. В течение рабочего дня делали один перерыв на обед и перекур. Молодежь трудилась добросовестно, старалась изо всех сил. Руководители колхоза пытались организовать общественное питание. Во время сенокоса мы съели старого мерина (коня), ранее принадлежавшего тетке Агафье. На этом колхозный общественный фонд питания был исчерпан.

Степень трудового участия каждого работника определял бригадир. Мера оплаты труда исчислялась в так называемых трудоднях. Бригадир ежедневно проверял объем выполненной работы и в конце месяца каждому колхознику начислял трудодни. После сбора урожая колхоз отдавал государству обязательную норму зерна, которая определялась районным исполнительным комитетом. В народе это называлось «выполнить первую заповедь». Часть собранного урожая оставляли в колхозе на семена, для посевов нового урожая в будущем году. Все, что оставалось, делили между колхозниками по числу выработанных трудодней. Причитавшийся нам заработок за все лето работы в колхозе мы получили осенью. Оказалось, этого зерна нашей семье на год не хватит. Нависла угроза полуголодного существования.

Стали думать, как жить дальше. Продолжать работать в колхозе тяжело и непрестижно. Я имел семилетнее образование и решил уйти из колхоза. На завод не принимали по возрасту — слишком мал, но можно было устроиться на железную дорогу. Для этого необходимо было пройти обучение в школе ФЗУ (фабрично-заводского ученичества) и после успешного завершения учебы получить хорошую профессию. Железнодорожников обеспечивали рабочей продовольственной карточкой, по которой ежедневно выдавали 800 граммов хлеба. В то голодное время в каждой семье главным и основным продуктом был хлеб, позволявший не умереть с голоду и выжить. Как он выращивается и добывается, от чего зависит качество и количество урожая, я прочувствовал на своей шкуре за год работы в колхозе. Работникам железной дороги независимо от урожая, непогоды и других факторов 800 граммов хлеба выдавали каждые сутки. Люди, приезжавшие в наши места на поездах, скупо рассказывали о голоде в южных районах страны. Местные рабочие и железнодорожники едва сводили концы с концами благодаря получаемому по карточкам хлебу, также выручали овощи со своих огородов, грибы и ягоды, собранные в лесу. Я не знал ни одной семьи в наших краях, где кто-нибудь умер от голода в эти трудные годы. В статье А. Орлова «Тайная история сталинских преступлений», опубликованной в журнале «Огонек», № 46, 47 и 48 за 1980 год, утверждается, что в годы коллективизации (1931–1934 гг.) в нашей стране умерли голодной смертью от 3 до 3,5 миллиона человек. Достоверность этих данных на совести автора, бывшего высокопоставленного работника НКВД, сбежавшего в 1938 году в США. Настоящая его фамилия Лев Фельдман. Первая профессия

В феврале 1931 года я поступил на учебу в школу ФЗУ им. КИМ (Коммунистического интернационала молодежи), находившуюся на станции Бологое. После установления советской власти создавались различные организации, комитеты, союзы и прочие сообщества. Наименования их были длинными и многословными. Для упрощения на-звания составляли из сложения первых букв — аббревиатуры. Чем сложнее и непонятнее были аббревиатуры, тем значительнее казалась организация.

В школе ФЗУ обучали по четырем специальностям: кузнецы, столяры, токари и слсари. Меня приняли в группу подготовки паровозных слесарей. Школа размещалась в доме № 11 на улице Феликса Дзержинского. Здание построено в 1870 году для подготовки специалистов среднего звена Николаевской железной дороги. Во время Великой Отечественной войны оно было частично разрушено фашистской авиацией. После войны его восстановили и разместили в нем техническое училище № 7.

Здание школы ФЗУ в Бологом, теперь Техническое училище

В

период моей учебы, 1931–1933 годы, школа занимала несколько зданий: кирпичное двухэтажное здание для теоретических занятий, двухэтажные учебные мастерские со слесарным, токарным, столярным, кузнечным учебными цехами и школьное общежитие. Ежедневно было четыре часа теоретических занятий, а затем практика. Кроме общеобразовательных дисциплин — математики, физики, обществоведения, русского языка и биологии, мы изучали теорию металлов, устройство и ремонт паровозов, профессиональную гигиену и военное дело. В первый год практические занятия проходили в школьных мастерских. Учили обрабатывать металлы — рубить, пилить, шабрить, притирать, нарезать резьбу и закаливать. Приучали обращаться со слесарными и измерительными инструментами.

Первые месяцы инструктором практического обучения у нас был Петр Терентьевич Шереметьев, добрый, умный, внимательный к ученикам, уравновешенный человек лет тридцати. Через полгода он ушел на партийную работу в райком ВКП(б). Его заменил Витька Куров, взбалмошный, неорганизованный парень лет двадцати пяти, женившийся на девушке из соседнего класса. В нашей группе учились ребята из разных мест: трое из города Валдая, четверо из Вышнего Волочка, двое со станции Бочановка и один со станции Академической. Остальные учащиеся жили в Бологом.

На втором году обучения практические занятия проходили в Круглом депо. Наравне со взрослыми мастерами мы ремонтировали настоящие паровозы. Нам доверяли второстепенные, несложные работы. Качество выполненных учениками работ проверяли строго и придирчиво. Не всегда и не все у нас получалось, однако мы старались все делать «по-настоящему». Руководил учениками пожилой деповский мастер Василий Васильевич, человек мягкий, добродушный, знающий слесарное дело.

Петербургско-Московская (Николаевская) железная дорога имела 34 станции четырех классов. Станции I класса располагались на расстоянии примерно 160 км друг от друга. Станции II, III и IV классов — 80, 40 и 20 км соответственно. Для обеспечения надежного технического обслуживания и ремонта паровозов на 9 станциях I и II классов через каждые 80 км были построены здания депо.

Круглое депо станции Бологое

Станции I класса — Петербург, Малая Вишера, Бологое, Тверь и Москва. Станции II класса — Любань, Окуловка, Спирово и Клин. Депо строились по типовому проекту архитектора К. А. Тона. Они были круглыми, с внешним диаметром около 67 метров. Внутреннее пространство разделено арочными конструкциями на 22 секции длиной 15 метров. Четыре секции были сквозными, использовались для въезда паровозов в здание депо и для проезда в мастерские. Остальные 18 были тупиковыми, служили для ремонта и обслуживания стоявших в них паровозов. Каждая секция (паровозное стойло) перекрывалась сводчатым потолком с отверстиями для установки вытяжных труб, отводивших паровозный дым. В центре (внутреннем дворе) располагался поворотный круг. Для защиты поворотного круга от атмосферных осадков внутренний двор перекрывался легким металлическим куполом, на верху которого была надстройка — застекленный фонарь — для освещения и вентиляции.

Бологое, железная дорога

Круглое депо находилось рядом с вокзалом. Во время войны оно было полностью разрушено немецкой авиацией.

Мы ходили в промасленных спецовках с «концами» (кусками материи) в карманах для обтирки рук и фанерными чемоданчиками с обедом из дома, как взрослые рабочие, подражая им во всем. На работу ездили на местных служебных поездах. Старый паровозик «ДВ» медленно, остановками через каждые 3–4 километра, тащил состав из 4–5 таких же старых, довоенной постройки, вагонов третьего класса. В прокуренные вагоны набивалось много народа. Те, кто успевал войти первыми, сидели на скамьях, остальные стояли в проходе или лежали на боковых полках. Возвращались домой обычно на пассажирском поезде № 402 Москва–Ленинград. Он останавливался на всех станциях и полустанках. Часто, особенно зимой, опаздывал на 4–6 часов. В ожидании поезда приходилось околачиваться на вокзале или возвращаться на тормозной площадке товарного поезда и спрыгивать на ходу. Березайский паренек, ученик ФЗУ Миша Строганов, погиб, попав под колеса вагона. Я ехал на том же поезде, но спрыгнул раньше, когда поезд на подъеме шел с небольшой скоростью. Миша хотел подъехать ближе к дому и спрыгнул на платформу. После этого случая я поклялся никогда больше не ездить на товарных поездах, но через 2–3 дня снова добирался до Березайки на тормозной площадке. В вагонах скорых поездов ехали пассажиры из какого-то другого мира. Нас, чумазых деревенских пареньков, туда не пускали сердитые проводники.

Железнодорожная станция Бологое, вокзал

В 1931 году меня приняли в комсомол. По социальному происхождению вступающие делились на три категории: 1) рабочие, крестьяне и кустари, не использующие чужого труда; 2) служащие и интеллигенция; 3) кулаки, нэпманы, торговцы и служители церкви. Детей рабочих и крестьян в комсомол принимали без всяких проблем. Детям служащих и интеллигентов вступить в комсомол было сложно, их количество в молодежной организации намеренно ограничивали. Для детей кулаков, нэпманов, торговцев, служителей церкви комсомол был закрыт. Отказ в приеме в комсомол делал молодого человека отверженным. Ему были закрыты двери средних и высших учебных заведений, перспектива служебного роста, назначения на ответственные должности. Большинство «бывших» уехали из Березайки в Ленинград и там каким-то способом устроились в жизни. На моей памяти был случай, когда сын купца Кадочникова Николай после отказа о приеме в комсомол застрелился. Его отец долгое время не работал, болел, с большим трудом передвигался, получал мизерную пенсию от железной дороги. К сожалению, дети стали отстраняться от него, чтобы скрыть свое происхождение. Отец все больше замыкался в себе. Взаимоотношения в семье испортились, начался разлад. На шестьдесят первом году жизни он умер. По решению матери его похоронили по церковному обряду на местном кладбище. На месте захоронения установили вырубленный из сосны крест.

В этом же году вернулся из армии мой брат Иван. Вскоре он женился на Клаве Строгановой, дочери заводского мастера Владимира Строганова. Поселились они в бараке рядом с заводом. Брата Михаила призвали на военную службу в дивизию им. Киквидзе, дислоцировавшуюся в окрестностях Новгорода. Сестра Дуся и брат Павел поступили работать на стекольный завод. В Березайке построили новый клуб, сейчас на его месте стоит другое здание. Рядом с клубом располагались футбольное поле, волейбольная и баскетбольная площадки. В клубе регулярно показывали кинофильмы, часто выступали ребята из самодеятельности. Летом проводились футбольные матчи между местными командами. Они собирали многочисленных зрителей. Сама собой возникла танцплощадка, прозванная в народе «сковорода», представляющая собой круглый грунтовый участок, утоптанный ногами танцующих.

После революции и Гражданской войны население России жило более чем скромно. Одежда не отличалась изяществом и разнообразием. Легкая промышленность страны была разрушена. Носили то, что могли сшить сами, получить по карточкам или где-то достать.

Местная молодежь одевалась в соответствии с достатком семьи. В основном донашивали старую одежду. Перешивали и переделывали довоенные пальто, костюмы и платья по новой моде. Жизнь продолжалась. Несмотря на трудности, слабому и сильному полу хотелось хорошо выглядеть. Модных журналов не было. Считалось, что у советских людей другие идеалы — отличные от европейских, но мода, хотя и очень специфичная, в стране существовала. Мужчины носили зауженные брюки-дудочки, узконосые ботинки «Джимми», серые рубашки и пиджаки. Галстуки считались признаком буржуйства. Кожаные тужурки и «толстовки», получившие широкое распространение во время НЭПа (период новой экономической политики, 1921–1929 гг.), к тому времени вышли из моды. Девушки делали короткие стрижки. Модными стали маленькие береты, которые для сохранения формы на ночь влажными натягивали на тарелки. Особым спросом пользовались полосатые футболки. Летом носили белые теннисные туфли. Перед выходом из дома их подкрашивали зубным порошком, разведенным в воде.

На зимние каникулы 1932 года мы, учащиеся ФЗУ, отправились в дом отдыха в Крым. Ехали на поезде, разглядывали южный пейзаж с редкими поселками, заметными издали по группам пирамидальных тополей. Проехали легендарный Перекоп, Джанкой, станичную часть северного Крыма. Утром впервые увидели Черное море. Поезд остановился на станции Феодосия. Разместились в двухэтажном доме на набережной. Для нас провели экскурсии в Генуэзскую крепость и картинную галерею Айвазовского. Картины знаменитого мариниста произвели на меня неизгладимое впечатление. В свободное время, пользуясь теплой солнечной погодой, бродили по городским улицам или набе-режной. Вроде ничего особенного не произошло, а жизнь стала восприниматься как-то по-другому. Расширились горизонты увиденного мира. Отдыхали недолго, через неделю нашу группу посадили в поезд и отправили обратно.

В этом же году мой задушевный приятель Павлик Иванов, с которым я провел много дней и вечеров, поступил в нашу школу ФЗУ. Он был прекрасным рассказчиком, балалаечником, весельчаком и балагуром, любимцем девушек, организатором всяческих забав, в общем мастером на все руки. С ним было легко и просто. Чувство равенства, взаимной симпатии, общих интересов и еще чего-то необъяснимого поддерживало наши дружеские отношения. В зимние вечера мы иногда ходили в березайский клуб, смотрели кино, а чаще ходили в Дубровку на беседы (на местном диалекте — свидания, встречи парней с девушками). Петь песни и частушки я еще кое-как мог, танцевать не умел и очень стеснялся девушек. После бесед каждый парень провожал свою девушку до крыльца ее дома. В морозном воздухе из труб деревенских домов поднимались столбы дыма, в небе светила полная луна, под ногами скрипел снег. Кругом была такая звенящая тишина, что отчетливо были слышны шаги человека, идущего на другом конце деревни. А вернувшись домой, затопишь маленькую печурку, наваришь горохового киселя, поешь и заснешь сном праведника после ночной юношеской гулянки.

В мае 1933 года моя учеба закончилась. В июне получил свидетельство об окончании среднего специального учебного заведения с присвоением квалификации 5-го разряда.

«В течение всего срока обучения Георгий Васильев показал успехи по предметам:

а) технологии металлов, описательному и ремонтному курсу паровозов — отличные;

— математике, физике и механике — хорошие;

— графике, обществоведению, русскому языку, биологии и военному делу — удовлетворительные.

б) практическим работам в школьных мастерских и на производстве — хорошие.

На основании постановления учебно-методического совета, утвержденного начальником школы, Васильеву Г. К. определена квалификация 5 разряда.

25.06.1933 г. Начальник школы В. Сиянов»

Свидетельство об окончании школы ФЗУ

Пятый разряд был самым высоким, который за успешную учебу присваивали выпускникам школы ФЗУ. По существовавшей тогда квалификационной сетке, он соответствовал примерно третьему разряду 1970–1980 годов. Предприятия не были обязаны учитывать и оплачивать работы по разряду, присвоенному школой ФЗУ. При приеме на работу его снижали на одну ступень.

После отпуска отправился искать работу. В Круглом и Веерном паровозных депо свободных рабочих мест для выпускников ФЗУ не оказалось. Пришлось согласиться на должность слесаря пункта технического осмотра Восточного депо. Большая часть выпускников устроилась на работу по месту жительства, а несколько человек уехали в Ленинград. Ребята из моей группы поступили на работу в Восточное депо — И. Степанов слесарем, А. Иванов автоматчиком (слесарем по ремонту автотормозов). Позже Иванов стал сотрудником НКВД. После войны я встретил И. Степанова в Бологом, он работал осмотрщиком поездов. Судьбы других ребят мне не известны.

Работали по графику двенадцатичасовых смен. После дневной смены, когда мы работали с 8 до 20 часов, полагались сутки отдыха, а после ночной с 20 до 8 часов отдыхали двое суток. Окончание смены и время отправления пассажирских поездов не совпадали. Домой приходилось добираться 3–4 часа. Можно было сократить время возвращения, если проходил подходящий товарный поезд, но в Березайке приходилось спрыгивать с него на ходу.

Паровозы 1930-х годов

В начале апреля 1934 года я возвращался домой после ночной смены на площадке товарного поезда и, прыгая на ходу, допустил ошибку, не устоял на ногах, упал и покатился по платформе, но успел подтянуть ноги. Стальные колеса вагона прокатились по рельсам в нескольких сантиметрах от моих ног, не задев меня.

Работа в депо была неинтересной. Осмотрщик, проходя вдоль поезда, проверял исправность каждого вагона, а мы, слесари, по его указанию устраняли обнаруженные неисправности. Заменяли подшипники букс, если они грелись, меняли лопнувшие рессоры, буферные стаканы и тарелки, подтягивали крепеж и т. д. Особенно тяжелыми были переносные домкраты для подъема вагонов и стальные рессоры. Их приходилось подносить со стеллажей к месту замены. С тех пор мое правое плечо стало ниже левого. За 12-часовую смену делали один перерыв на обед. С фабрики-кухни нам привозили еду, которая была отвратительной. До сих пор помню вкус и запах форшмака — смеси холодной картошки с селедкой и луком. Жили мы голодно. Выручала карточка, по которой ежедневно получал только 800 граммов хлеба. Зарплата составляла 120 рублей. По ценам того времени это было очень мало, но все же мне удалось осенью купить костюм и демисезонное пальто.

Паровоз-музей на станции Бологое

Самыми престижными на железной дороге были профессии машиниста и диспетчера. Чтобы стать машинистом нужно было окончить специальные курсы, проработать 2–3 года кочегаром, затем 2–3 года помощником машиниста. Только после этого можно было получить старенький маневровый паровоз. До диспетчера путь был еще длиннее и сложнее. Нужно было три года учиться в Ленинграде и дальше подниматься по служебной лестнице в надежде достигнуть желаемой должности, или, как чаще бывало, застрять на должности дежурного захолустной станции. Можно было стать шофером или трактористом, но в наших краях не было ни автомобилей, ни тракторов.

Его Величество случай

Как могла сложиться дальнейшая жизнь неизвестно, помог «Его Величество случай», изменивший мою судьбу. В начале февраля 1934 года работали в дневную смену. Наша бригада обслуживала военный эшелон, стоявший у пассажирской платформы. В эшелоне ехали в Москву на парад в честь XVII съезда ВКП(б) военные моряки. Веселые, сытые, уверенные в будущем ребята, одетые в красивую военно-морскую форму. На их бескозырках золотыми буквами было написано «Военно-морское училище им. Фрунзе».

Плакат 1930-х годов, призывавший молодежь к службе на Красном флоте

По их лицам, внешнему виду и разговорам я понял, что они не думают о хлебе насущном, живут в училище на полном государственном обеспечении и получают хорошие знания по престижной профессии. Посмотреть на них вышли незанятые службой железнодорожники и ждущие своих поездов пассажиры. Размышления на тему «А нельзя ли мне тоже поступить в эти моряки» закончились тем, что я пошел в райком комсомола и попросил дать направление в Военно-морское училище. Сочинил заявление и отправил по почте в Ленинград без большой надежды на успех. Адрес училища мне дали в райкоме. С матерью я даже не посоветовался. В середине мая пришел вызов на вступительные экзамены. Вечером 25 мая 1934 года попрощался с матерью и сестрами. Слез не было. Мать стояла около избы и грустно смотрела, как последний сын уходит из дома. Сел на вечерний почтовый поезд, вагон был полупустым. Долго не спал, курил и смотрел в окно. Неизвестно, что меня ждет завтра, на тот момент терять было нечего.

Военно-морское училище

Поезд прибыл в Ленинград 26 мая 1934 года около пяти часов утра. Было светло, как днем. Наступили белые ночи. Вышел я из Московского вокзала и спросил у дворника, поливавшего из шланга тротуар, как пройти на набережную Лейтенанта Шмидта.

«Иди прямо по Невскому проспекту, а потом повернешь по набережной налево», — ответил он и показал на широкую улицу, в конце которой блестел золотой тонкий шпиль. Пошел по указанной улице, но Невского проспекта не нашел. На домах увидел таблички с надписью «Проспект 25 Октября». Спросил у другого дворника: «Где же находится этот Невский проспект и как пройти в Военно-морское училище?» Тот с недоумением посмотрел на меня и, видимо, поняв, что перед ним «деревня» объяснил, что Невский проспект и проспект 25 Октября — это одно и то же, а идти нужно так, как сказал первый дворник. Двинулся дальше, рассматривая здания и улицы большого города. Торопиться было некуда. Добрел до Дворцовой площади. По гранитной набережной мимо Медного всадника дошел до моста Лейтенанта Шмидта, перешел по нему через Неву и наконец оказался у дверей училища. Вышедшему по моему звонку дежурному объяснил, кто я такой и зачем явился. Он сказал, что приемная комиссия находится в Экипаже и растолковал, как туда пройти.

Здание Крюковских казарм, в которых находился Флотский экипаж. В настоящее время в этом здании находится Центральный военно-морской музей имени императора Петра Великого

Постояв полчасика на ступеньках набережной около памятника первому русскому мореплавателю вокруг света адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну, доел последний кусок хлеба и пошел искать Экипаж. Им оказалось большое старинное здание из красного кирпича, обращенное фасадом на площадь Труда, а тыльной стороной на набережную реки Мойки.

В Экипаже меня зачислили в группу кандидатов на поступление в Военно-морское училище и велели ждать. В полдень накормили обедом, вечером ужином, показали койку со свежим постельным бельем. Табак в кармане у меня еще был, можно покурить. Через пару дней закончилось формирование групп, и нас отправили в казармы на набережную канала Грибоедова для сдачи экзаменов. Медицинскую комиссию прошел без проблем. Небольшое плоскостопие правой ноги от чрезмерных нагрузок на работах в депо врачи не заметили.

Экзамены сдавали ежедневно. Мои оценки были неутешительными: алгебра — 2, геометрия — 2, тригонометрия — 1, физика и химия — 2, русский язык — 4, обществоведение — 5.

Экзаменовали по программе десятилетки, а я закончил только семилетку и школу ФЗУ. Многие разделы физики и математики в нашей сельской школе вообще не изучали. Нависла угроза бесславного возвращения домой. На мандатной комиссии, которая проводила отбор кандидатов по морально-политическим качествам, мне задали несколько вопросов с целью уточнения классового происхождения и моих политических взглядов. В этом отношении у меня все было благополучно. Происходил из рабочей семьи. Недолго, но поработал на железной дороге, был комсомольцем, участвовал в работе первичной комсомольской организации. Высокая оценка по обществоведению и рабоче-крестьянское социальное происхождение свидетельствовали о том, что политику партии и правительства я понимал правильно. В конце разговора члены комиссии потребовали у меня обещания в течение двух месяцев ликвидировать пробелы в знаниях. С радостью пообещал наверстать пропущенное и был зачислен на первый курс училища условно. Предупредили, если двойки не исправлю переведут на подготовительный курс, где в течение года придется повторять школьную программу.

15 июня 1934 года на построении объявили приказ о зачислении нас курсантами Военно-морского училища им. М. В. Фрунзе на авиационный сектор. В то время училище готовило вахтенных командиров для надводных кораблей, подводных лодок, гидрографов и с 1933 года морских летчиков-навигаторов для зарождавшейся авиации Военно-морских сил. В Ленинграде произвели только два выпуска морских летчиков, дальнейшую подготовку по этой специальности осуществляли в Военно-морском авиационном училище города Ейска. Зачисленных курсантов постригли наголо, одели в белую пахнущую нафталином негнущуюся рабочую одежду из парусины (роба — на диалекте моряков), выдали тельняшку, сапоги и бескозырку. Это было далеко от того, что в феврале привело меня в восхищение на платформе в Бологом у военного эшелона, но лучше, чем возвращение домой.

На другой день пригородным поездом нас отправили в Петергоф. Разместили в двухэтажной казарме, рядом с бывшей церковью и зданием с учебными классами. Разделили на роты, взводы и отделения. Назначили командиров подразделений и приступили к обучению. Много времени отводилось общевойсковой подготовке — стрельбе из стрелкового оружия, отработке строевых приемов одиночно и в строю, четкому выполнению военных строевых команд. Всему этому учили командиры взводов — старшины-сверхсрочники с двумя и тремя узкими галунами на рукавах. Нашим командиром был П. Пахоменко, могучий мужчина с двумя полосками на рукаве, старшиной роты — В. Солнцев, с четырьмя галунами.

Ежедневно по 3–4 часа изучали общеобразовательные предметы: математику, русский язык, физику, географию. В порядке повторения для тех, кто изучал это в школе, и заново для таких, как я. Занятия проводили штатные преподаватели училища, хорошо знавшие свой предмет и умевшие блеснуть эрудицией. Одновременно с общевойсковой и строевой подготовкой нас обучали морской практике.

Изучение пулемета. Второй слева Г. К. Васильев. 1934 г.

Шлюпки разных размеров и предназначений стояли в канале Петергофского парка у гавани. Учили гребле, хождению под парусом, корабельной и морской терминологии, применявшейся при управлении шлюпкой. Было довольно тяжело грести без перерыва на 16-весельном баркасе до Александринки и обратно. Тренировал нас старшина В. Молаенков, он отвечал за шлюпочное обучение. Белесое небо, серая грязная вода Маркизовой лужи (так моряки называли Финский залив), в которой было все, что выбрасывали канализационные стоки трехмиллионного Ленинграда и его пригородов. На горизонте виднелся купол Морского собора и маяки таинственного Кронштадта. Такой серой и суровой предстала перед нами Балтика.

День начинался пробежкой по берегу Финского залива и заканчивался прогулкой в строю с обязательным исполнением песен, многие из которых мы знали с детских лет: «Распрягайте, хлопцы, кони», «Вперед, Особая Дальневосточная…», «Фрунзенцы, на „Комсомолец”», «Завтра мы в поход идем…», «Их было три: один, второй и третий, и шли они в кильватер без огней…» и другие.

Много времени уделялось физической подготовке. Мы старательно выполняли упражнения на спортивных снарядах, прыгали в длину и высоту. Необходимо было выполнить установленные нормативы. По асфальтовому шоссе совершали пробежки до Ромбов, так на жаргоне балтийских моряков назывался Ораниенбаум. Во время войны 1941–1945 годов его переименовали в город Ломоносов. Для человека в спортивной форме эта дистанция не столь велика и трудна, но мы бежали кросс в тяжелых кирзовых сапогах, форма одежды — трусы и сапоги. Местные жители к этому маскараду, видимо, привыкли. Насмешек было мало, чаще выражали сочувствие.

Кормили нас прилично и регулярно. Утром выдавали по половине французской (городской) булки с маслом и чай с сахаром. На обед было первое — суп мясной или рыбный, борщ или щи, второе — мясо или рыба с гарниром и компот, а на ужин — второе и чай. Хлеб делился между новобранцами поровну. Большинство из нас, изголодавшихся дома, радовались любой еде. Ежедневная физическая нагрузка и растущий организм еще больше разжигали волчий аппетит. Постепенно установились дружеские, доверительные отношения с Андреем Лукьяновым и Колей Бобковым со станции Столбовой Московско-Курской железной дороги, Федей Караваевым, Колей Лобановым из Москвы и другими ребятами. Отношения между курсантами были ровные. Претендентов на лидерство было немного.

На казарменном положении нас держали целый месяц, делали хотя бы внешне похожими на военных людей. После «обкатки» нам выдали черные суконные брюки, темно-синие суконные рубашки-форменки, хромовые ботинки, ленточки на бескозырки и по выходным дням стали отпускать в город. Это называлось увольнением на берег. Иди, куда хочешь! А куда? Первым делом пошли в Петергофский парк и сфотографировались у фонтана «Ева», чтобы послать фотографию домой. На втором снимке крупным планом мы с Колей Бобковым.

В один из выходных пошли на экскурсию в Большой Петергофский дворец. Нас поразило невиданное великолепие внутреннего убранства бывшей резиденции русских царей. Впечатление от увиденного было ошеломляющим и неизгладимым. Рассказ экскурсовода не доходил до сознания. Зрительные впечатления подавляли все. До этой экскурсии не предполагал, что в мире существуют подобные шедевры архитектуры, живописи и скульптуры. Декор, убранство дворца, мебель, зеркала и яркая позолота переносили в другой, неведомый, сказочный мир. В следующие выходные осмотрели достопримечательности Петергофа: Верхний и Нижний парки, дворцы, беседки, фонтаны. Выезжать за пределы города не могли, не было денег.

Занятия проводились ежедневно. Текущие оценки по общеобразовательным предметам были достаточно высокими, и меня официально зачислили в училище. Одолеть за два месяца трехлетнюю программу по математике не удалось. Этот пробел в знаниях сказывался всю последующую жизнь. В конце августа после окончания курса общевойсковой подготовки нас привезли в Ленинград.

Георгий Васильев и Николай Бобков, Петергоф. Июнь 1934 г.

Здание ВВМУ им. Фрунзе. Фото 1930-х годов(слева)

Мемориальная доска училища(справа)

Училище находилось на набережной Лейтенанта Шмидта, в доме № 17, на 12-й линии Васильевского острова.

Старейшее в России военно-морское учебное заведение ведет свою историю от Навигацкой школы, созданной в Москве Указом Петра Великого 14 (25) января 1701 года: «…быть Математических и Навигацких, то есть мореходных хитросно наук учению». Идею создания Навигацкой школы в России Петр I высказывал еще в 1697 году. Навигацкая школа стала первым в России высшим светским учебным заведением и первоначально размещалась в Москве, в Сухаревой (Сретенской) башне. Его становление связано с именем адмирала Ф. А. Головина.

Быстро растущему флоту требовались офицерские кадры. Указом Петра I от 1 октября 1715 года на базе старших классов Навигацкой школы в Петербурге образуется Морская академия, или Академия морской гвардии, в нее из Москвы переводятся 305 учеников мореходных классов. Академию разместили в одном из домов А. В. Кикина, располагавшемся на месте теперешнего Зимнего дворца. В 1716 году учредили воинское звание — гардемарин, в переводе с французского — страж моря, морской гвардеец. Это звание было переходным от воспитанника (ученика) к чину мичмана, который являлся младшим офицерским чином в Российском флоте с 1732 по 1917 год. После 1752 года воспитанников старших классов стали называть гардемаринами. Российский флот в отличие от армии комплектовался исключительно выпускниками своего учебного заведения. 15 декабря 1752 года указом императрицы Елизаветы Петровны на базе Академии морской гвардии создается Морской шляхетский (дворянский) кадетский корпус, который располагался в Петербурге, на Васильевском острове, во дворце бывшего фельдмаршала Миниха, сосланного Елизаветой в Сибирь.

Летом 1771 года огромный пожар уничтожил половину жилых строений на Васильевском острове. Сгорели деревянные дома Морского шляхетского кадетского корпуса. Последующие 25 лет корпус находился в Кронштадте в Итальянском дворце. В 1796 году вступивший на престол Павел I, генерал-адмирал Российского флота, личным указом вернул Морской корпус на прежнее место в Петербург. К этому времени архитектор Ф. Волков, в 1796–1798 годах, построил величественное здание в классическом стиле, существующее поныне. В 1802 году корпусу было присвоено новое название — Морской кадетский корпус.

Первокурсники авиационного сектора ВВМУ им. Фрунзе Георгий Васильев и Николай Бобков. 1934 г.

В

1934 году здесь размещались: Военно-морское училище, Военно-морская академия, Специальные курсы командного состава (СКОС) и несколько квартир командного состава училища и академии. Теперь в здании академии размещается Главное управление навигации и океанографии Военно-морского флота, остальные помещения переданы Военно-морскому училищу.

Большая часть курсантов, командного и преподавательского состава после летней практики находилась в отпусках, училище было полупустым. Авиационный сектор размещался слева от Компасного зала, где теперь расположены кабинеты кафедры кораблевождения. В авиационном секторе было пять учебных классов — два старшего курса и три нашего, первого. Рядом находилось просторное спальное помещение, красный уголок (комната отдыха) и кабинет начальника. Здесь мы жили и учились.

В здании училища много исторических помещений и реликвий, которые за прошедшие столетия впитали в себя дух и энергетику флотских традиций, они везде, начиная с парадного входа. Войдя в училище через парадную дверь, попадаем на площадку, где слева находится помещение дежурного, справа вход в бывшую квартиру начальника училища. В ней с 1826 по 1842 год жил легендарный мореплаватель, совершивший кругосветную экспедицию с 26 июля (7 августа) 1803 по 7 (19) августа 1806 года адмирал И. Ф. Крузенштерн, в то время он руководил училищем.

Поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж, попадаем в Звериный коридор (ныне Адмиральский). Здесь находится кабинет начальника училища с малым залом совещаний, кабинеты его заместителей и вход в Картинную галерею. По воспоминаниям дореволюционных выпускников Морского корпуса, на гладких стенах Звериного коридора висели деревянные кормовые украшения кораблей с изображением зверей, выполненные по рисункам известного скульптора-анималиста П. Клодта. Особой любовью у кадетов и гардемаринов пользовалась фигура зубра. Существовало поверье: перед экзаменом надо непременно дотронуться до «шаров» животного, и тебя ждет удача.

Иван Федорович Крузенштерн

Позднее эти украшения убрали и передали в Военно-морской музей, на их месте установили мемориальные доски с портретами выдающихся выпускников училища, прославивших наше Отечество. Среди них мореплаватели и флотоводцы — адмиралы: Ф. Ф. Ушаков, П. С. Нахимов, М. П. Лазарев, Д. Н. Сенявин, С. О. Макаров, В. А. Корнилов; писатели В. И. Даль, составитель «Толкового словаря живого великорусского языка», К. М. Станюкович, Л. И. Соболев, С. А. Колбасьев; композитор Н. А. Римский-Корсаков; контр-адмирал А. Ф. Можайский, изобретатель и создатель первого самолета; ученые А. С. Шишков, А. Н. Крылов, А. И. Берг, Б. Б. Голицын, А. Н. Рыкачев; крупный предприниматель и организатор промышленности Н. И. Путилов; художники А. П. Боголюбов, В. В. Верещагин и другие.

Из Звериного коридора, повернув налево, можно попасть в Компасный зал, построенный в 1843 году на пересечении трех старинных коридоров. В центре круглого зала пол украшает большая картушка компаса, выполненная из ценных пород дерева. Отсюда и название зала Компасный. В четырех нишах раньше размещались железные круглые печи, на стенах красовались гипсовые консоли с бюстами древних философов, под ними стояли деревянные диваны. В перерывах между занятиями у теплых печей собирались воспитанники корпуса. В центре картушки компаса число «1701» — дата основания учебного заведения. До сих пор существует неписаный закон — по картушке не ходить! Ее огибают по периметру. Для «забывчивых» в советское время картушку оградили шелковым шнуром, закрепленным на коротких стойках. В ноябре 1945 года училище посетил нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов. Проходя через Компасный зал, Николай Герасимович заметил начальнику училища контр-адмиралу В. Ю. Рыбалтовскому: «В наше время, когда я здесь учился, ограждений картушки не было, и никто не нарушал порядка».

Картушка разделена на 32 равные части — румбы. Ось классного коридора не совпадает с истинным меридианом, обозначенным на картушке. Причину этого знают далеко не все. При планировании Петербурга Петр I рассчитывал вместо улиц — линий Васильевского острова, прорыть каналы по направлению север–юг, то есть по меридиану. Каналы вырыть не успели. Улицы — линии — проложили по указанному Петром плану и направлению. Планировка производилась по буссоли, указывающей направление магнитного меридиана. В 1861 году в круглом зале установили картушку по истинному меридиану, и оказалось, что ось классного коридора отклонена приблизительно на два румба от направления юг–север. В Морском корпусе Компасный зал был вроде лобного места. Здесь на виду у всех ставили в наказание провинившихся кадетов. Иногда они занимали чуть ли не все румбы картушки.

Компасный зал ВМУ им. М. В. Фрунзе. Фото 1930-х годов

Зал революции

В главном корпусе, выходящем на 12-ю линию Васильевского острова, на первом этаже была столовая, на втором — Зал революции (до 1919 года Столовый зал), обширное помещение с высоким подвесным на чугунных цепях потолком. Зал вмещал более тысячи кадетов (1200) и использовался как клуб. После выступления В. И. Ленина в Столовом зале Морского корпуса 8 и 14 мая 1917 года на общегородском партийном собрании большевиков помещение получило новое название Зал революции.

Во времена парусного флота здесь находился тренажер по управлению кораблями. В зале построили макет трехмачтового парусника в масштабе примерно 1:10 (длиной около 5 метров) с рангоутом, всеми снастями и парусами. Гардемарины и кадеты Морского корпуса изучали устройство парусного вооружения и способы управления кораблем. В наше время (1934–1938 гг.) фрегат стоял в левом углу зала. У левой стены, посередине, была установлена гипсовая фигура М. В. Фрунзе с поднятой шашкой, ведущего красноармейцев в атаку. В коридоре, соединявшем главный вход с Залом революции, висели картины, прославлявшие подвиги русского флота. Это место именовалось Картинная галерея.

История галереи Морского кадетского корпуса началась в середине ХIХ века, когда император Николай I наряду с раритетами — флагами плененных кораблей — подарил училищу большую картину «Синопское сражение». В это же время шеф училища, великий князь Алексей Александрович, передал училищу картину «Бриг „Меркурий”, атакованный двумя турецкими кораблями». Иван Константинович Айвазовский презентовал корпусу полотно, посвященное победе русского флота в Чесменском сражении, с дарственной надписью «Приношение Морскому корпусу от профессора И. К. Айвазовского». Николай II также оставил о себе память в Морском кадетском корпусе, подарив еще одну картину И. К. Айвазовского «Смотр Черноморского флота на Севастопольском рейде».

Картинная галерея училища

И. К. Айвазовский, великий певец морской стихии, в 1844 году стал живописцем Главного морского штаба (без денежного пособия), а с 1847 года — профессором Петербургской академии художеств. Состоял в европейских академиях Рима, Парижа, Флоренции, Амстердама и Штутгарта. Его карьера была успешной, награжден многими орденами, получил чин вице-адмирала.

Картинная галерея ВМУ им. М. В. Фрунзе. Фото 1930-х годов

В уникальной галерее училища хранится 116 картин, акварелей и рисунков. Авторы большинства картин — известные русские художники Алексей Петрович Боголюбов, Василий Васильевич Верещагин, получившие образование в стенах этого старейшего учебного заведения России.

С Картинной галереей связана легенда, рассказал ее выпускник Морского корпуса капитан 1 ранга Г. Бутаков. В 1913 году по корпусу разнесся слух о том, что по ночам в училище блуждает тень Белой Дамы, сулившей тем, кто ее видел, беду и несчастье. Однажды ночью дежуривший по Картинной галерее гардемарин разглядел, как на него из полумрака, колеблясь и мерцая, движется нечто белое, напоминавшее женскую фигуру. Призрак медленно приближался. Испуганный до полусмерти гардемарин вскинул винтовку и выстрелил в привидение. На выстрел сбежались дежурные, зажгли свет, но следов Белой Дамы не обнаружили.

Голубая гостиная ВМУ им. М. В. Фрунзе. Фото 1930-х годов

Лишь утром, в одном из портретов директоров Морского корпуса увидели отверстие от пули. В то время портреты директоров размещались там, где теперь находятся мраморные доски с фамилиями золотых медалистов.

В стеклянных футлярах в галерее стояли черно-желтые модели русских броненосцев, участвовавших в войне 1905 года. В кабинетах, прилегавших к Картинной галерее, размещалась фундаментальная библиотека. Далее находилась Голубая гостиная.

Все помещения училища соединялись коридорами и внутренними переходами, в любое помещение можно было попасть, не выходя на улицу. Рядом с Картинной галереей располагался музей училища с собранием реликвий Российского флота.

Училище занимало целый квартал на Васильевском острове и имело внутренние дворы, вымощенные булыжником: Парадный, Сахарный, Камбузный, Хозяйственный, Якорный, Минный. В училище имелся собственный плавательный бассейн, явление в то время редкое. Занятия наши начались 1 сентября 1934 года. Первый год мы проходили общеобразовательные дисциплины — высшую математику (дифференциальные и интегральные исчисления), сферическую тригонометрию, историю России и СССР, историю ВКП(б) и вопросы ленинизма, гидрометеорологию и океанографию, теоретическую механику, иностранный язык.

Изучали средства связи и морскую практику. Ежедневно 15 минут отводилось на тренировку по приему и передаче азбуки Морзе на слух. Жизнь в училище шла по хорошо отлаженному распорядку, день был расписан по минутам. Скоро мы усвоили правила поведения, стали привыкать к дисциплине и своим командирам. После побудки в любую погоду курсантов, по пояс раздетых, выводили на улицу на ежедневную утреннюю зарядку. Каждая рота имела определенное место для выполнения упражнений. Зарядкой руководил старшина роты. Завершив утренние упражнения, курсанты совершали пробежку вокруг здания училища. После умывания и приборки помещений полагался утренний чай с сахаром и половиной французской булки с маслом. Затем, под руководством преподавателей шесть часов классных занятий с двухчасовым перерывом на обед. Разрешалось отдыхать на койках, не раздеваясь, лежа поверх одеяла.

Курсант Васильев Г. К. на вахте

Курсант Васильев Г. К. 1934 г.

После окончания занятий вечерняя уборка помещений и ужин. Далее обязательные два часа самостоятельной подготовки в классе под надзором старшины. На доске дежурный по классу отмечал фамилии отсутствовавших курсантов и причину, почему их нет. После самостоятельных занятий строем шли в столовую на вечерний чай с половиной французской булки, но уже без масла. В завершении дня проводилась вечерняя тридцатиминутная прогулка строем, обычно по Большому проспекту Васильевского острова вокруг зданий училища.

Курсанты 1-го курса авиационного сектора ВВМУ им. Фрунзе, средний в нижнем ряду Г. К. Васильев. 1935 г.

Командовал училищем командир Рабоче-крестьянского Красного флота А. Н. Татаринов, человек принципиальный, строгий, но по-отечески относившийся к курсантам. Ходило много рассказов, как он мог внезапно остановить в училище или на улице курсантов, допустивших нарушения формы одежды, правил поведения или Устава. Его боялись, по возможности старались не попадаться на глаза.

Генерал-майор береговой службы А. Н. Татаринов,

в 1930–1934 гг. комиссар и начальник Военно-морского училища им. М. В. Фрунзе

В то же время он искренне заботился, чтобы мы были хорошо накормлены, чисто и аккуратно одеты и обуты. Начальников, замеченных в недостаточной заботе о подопечных, он распекал, как мальчишек. Решения по устранению замечаний, кому и что заменить в одежде и обуви, принимал на месте, и они исполнялись незамедлительно. Это оправдывало в наших глазах резкость генерала в отношениях с подчиненными.

2 декабря 1934 года на построении объявили: в Смольном злодейски убит член политбюро, секретарь ЦК, секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Сергей Миронович Киров. Больше никто ничего об этом событии не слышал и объяснить произошедшее не мог. В Ленинград приехал Сталин. Он шел за гробом в серой шинели, а мы с винтовками без патронов стояли на Литейном проспекте, обеспечивая безопасность. Похоронили Кирова в Москве. В 1989 году были опубликованы воспоминания А. Орлова, бывшего работника НКВД. Он утверждал, что убийство С. М. Кирова было организовано по заданию Сталина сотрудниками НКВД, которым руководил Г. Ягода. Убийца Николаев был расстрелян, руководители ленинградского НКВД осуждены на 3–4 года лагерей. Отбывали срок на Колыме в должностях начальников «Даль-строя». В конце тридцатых годов их всех расстреляли. Ягода был расстрелян в 1938 году.

С нетерпением мы ждали первых зимних каникул. Хотелось съездить домой, встретиться с мамой, братьями, сестрами и друзьями. Приехал на станцию Березайку утренним поездом. Не помню, кто первый сообщил мне новость, потрясшую поселок. Погиб мой друг Павлик Иванов. После окончания школы ФЗУ он работал на железной дороге поездным слесарем. Накануне моего приезда, глубокой ночью, возвращался со свидания из деревни Корыхново, в 11 километрах от Березайки, и попал под поезд. Первая и самая нелепая потеря. После похорон просидели до позднего вечера у Кольки Кондратьева, вспоминали детские годы, нашу дружбу, погибшего товарища.

Появление человека в морской форме в Березайке было сразу замечено. Знакомые при встрече задавали много вопросов о флоте и морской жизни. Увы! Что мог ответить курсант первого курса? Десять дней пролетели быстро. Возвратился в Ленинград. Прошел в Экипаже карантин с осмотром на обнаружение блох, вшей и проверку состояния здоровья. Эти профилактические меры были обязательны для всех. Явился в училище. Учеба продолжилась.

В конце мая 1935 года закончили теоретические занятия по программе первого курса. Нас погрузили на буксир и доставили на большой трехмачтовый корабль «Комсомолец» для прохождения морской корабельной практики. До революции корабль назывался «Океан» и предназначался для штурманской практики гардемаринов Морского корпуса, а в советское время — для практики курсантов Военно-морского училища. Старое название сохранилось на его кнехтах и других частях. (Кнехт — парная тумба с общим основанием на палубе судна корабля или на причале для крепления тросов.)

Каждому определили место и обязанности по корабельному расписанию: при съемке и постановке на якорь, на ходу, при пожаре и поступлении воды. Распределили по кубрикам (помещение для жилья), койкам и бачкам (посуда и место для приема пищи). Для сна использовали подвесные койки — парусиновые гамаки — и пробковые матрасы, имевшие свой номер и хранившиеся в дневное время в свернутом состоянии на верхней палубе. Завтракали, обедали и ужинали в кубрике. На каждые 6–8 человек выдавался медный, луженый изнутри оловом бачок, с которым назначенный на день «бачковой» по команде являлся на камбуз. Там он получал первое, потом второе, хлеб и компот. Поддержание в чистоте бачков и мисок было его обязанностью. Столы, за которыми мы ели и занимались, складывались и крепились к подволоку (потолку).

Учебное судно «Комсомолец» («Океан»). 1935 г.

Началась наша первая корабельная служба. В течение нескольких дней осваивали обязанности по корабельным расписаниям. Потом загрузили корабль углем. Погрузка угля — работа авральная, тяжелая, азартная. В авральных работах участвуют все члены экипажа. Руководил старпом (старший помощник командира корабля). Оркестр играл бодрые марши. На берегу или барже совковыми лопатами моряки насыпали уголь в мешки. Два человека бросали их на спины курсантов-носильщиков, которые один за другим, гуськом по сходне или трапу поднимались на верхнюю палубу. Там высыпали уголь в люки угольных ям. Темп движения, вес мешков были одинаковыми для всех. От переноски мешков освобождались только радисты и больные, их ставили на вахту или рабочими на камбуз. Полную загрузку корабля углем проводили за 4–5 часов. Потом корабль чистили, команда отмывалась, прихорашивалась.

Наконец мы вышли в море. Прошли по Финскому заливу мимо островов и побережья Финляндии и Эстонии. До 1940 года Советскому Союзу принадлежала только восточная часть Финского залива. На юге граница проходила чуть западнее Лужской губы, на севере — восточнее маяка Стирсудден. Маяк носит шведское название, которое в переводе означает Указующий мыс. Построил маяк инженер-подполковник Большаков с помощью эстонских рабочих в 1873 году.

Маяк Стирсудден. Фото до 1941 г.

Маяк Стирсудден в наше время. В нем расположен музей истории маяка

Трехмильная полоса у побережья и островов была территориальными водами Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы. По Балтийскому морю дошли до Датских проливов и повернули на обратный курс. В иностранные порты не заходили. В бинокли пытались разглядеть, как выглядит заграница, но кроме шпилей Ревеля (Таллинна), что-либо увидеть не удалось. Финские и Эстонские острова, вблизи которых мы проходили, были пустынны. В какой-то мере мы поняли, что такое корабельная служба, когда корабль находится в открытом море. Нам дали возможность посмотреть на мир, простирающийся дальше 12-й линии Васильевского острова.

Вторая половина практики проходила на крейсере «Аврора». В то время он еще не был священной реликвией Октябрьской революции. Это был устаревший крейсер, пригодный только для практики курсантов.

Крейсер «Аврора» в наши дни. Фото В. Д. Доценко

Целый месяц мы простояли на восточном рейде у Кронштадта. Курсанты старших курсов упражнялись в артиллерийской стрельбе по щиту, который таскал катер, а мы знакомились с организацией службы боевого корабля. Однообразие якорной стоянки периодически прерывалось угольными погрузками. Издалека мы смотрели на мощные линкоры, стоявшие на Большом рейде и стремительные эскадренные миноносцы типа «Новик», входившие и выходившие из Средней гавани Кронштадта.

После корабельной практики вернулись в училище. Те, кто не имел задолженностей по учебе, отправились в отпуск. Отпуск провел вместе с Колей Бобковым, сначала у меня Березайке, а потом на станции Столбовая под Подольском у его матери. В 1935 году училище перевели в категорию высших учебных заведений, срок обучения увеличили до 4 лет, ввели специализацию. С этого года начали готовить офицеров по специальностям: артиллеристы, штурманы-надводники, минеры-под-водники, минеры-надводники, гидрографы, летчики-наблюдатели. Корабельных инженеров-механиков для надводных кораблей и подводных лодок со сроком обучения 5 лет готовило училище им. Дзержинского, размещенное в здании Адмиралтейства. Между курсантами этих училищ существовала многолетняя неприязнь. Связистов готовило Военно-морское училище связи имени С. К. Орджоникидзе в Ленинграде. Позже его перевели в Петродворец и дали имя российского изобретателя радио А. С. Попова. Командный состав для береговой артиллерии флотов готовило Севастопольское училище имени ЛКСМУ (Ленинского коммунистического союза молодежи Украины).

Новым начальником училища имени Фрунзе назначили комдива Г. А. Буриченкова, кавалериста с двумя орденами Красного Знамени на груди. В то время людей, награжденных двумя боевыми орденами, было немного. Он мало занимался делами училища, большую часть времени проводил в квартире на 11-й линии.

Комдив Г. А. Буриченков,

в 1934–1939 гг. начальник

Военно-морского училища им. М. В. Фрунзе

Учебным процессом руководил начальник учебного отдела капитан 3 ранга Н. Круглов. Строевая служба и порядок поддерживались подполковником Строгановым. С приходом нового начальника училища курсантов стали с небывалой энергией приобщать к физкультуре. Перед нами была поставлена задача в течение года сдать нормы на значок ГТО 2-й ступени («Готов к труду и обороне»). Сдача норм ГТО для всех была обязательна. Физическая подготовка проводилась по принципу «Не можешь — научим и натренируем. Не хочешь — заставим». В течение года, правдами и неправдами, нормативы сдали. В торжественной обстановке вручили серебряные значки, которые мы с гордостью носили на форменках.

Нагрудный знак ГТО

Курсант Г. К. Васильев. 1935 г.

На втором курсе наряду с общеобразовательными предметами приступили к изучению морской навигации, мореходной астрономии, минного и торпедного оружия, органической химии. Учиться стало интереснее.

В марте 1936 года мое положение неожиданно осложнилось. На ежегодной медицинской комиссии признали негодным к летному составу, снизилась острота зрения правого глаза до 0,8. Предложили на выбор специальность гидрографа или подводника. Выбрал специальность штурмана-подводника, и меня перевели в 217-й класс.

Состав класса — 15 человек:

А. Воробьев, Ф. Лукьянов, А. Еремеев, П. Митрофанов,М. Иванов П. Синецкий, Я. Иосселиани, Ю. Степанов, Б. Ковалев, П. Самойленко, Г. Коваленко, В. Яковенко, Л. Иванащенко, Х. Юсупов.

Старшиной класса был Петр Синецкий, командиром группы Андрей Пшеничников, выпускник училища прошлого года, командиром роты В. Горобец. С переходом в подводный сектор, кроме душевных переживаний, добавилась дополнительная учебная нагрузка. Подводники уже прошли основную часть программы по теории и устройству подводных лодок. Кроме того они изучали английский язык, а я на авиасекторе французский. Пришлось догонять их по этим предметам. Начальство приняло во внимание мои успехи по французскому языку и разрешило один раз в неделю продолжать индивидуальные занятия с преподавателем. Английский шел в порядке классных занятий.

Севастополь. Графская пристань

В начале мая, не дав закончить теоретическое изучение программы второго курса, нашу группу отправили на корабельную практику на Черноморский флот. Разместили на учебном корабле «Игнатий Сергеев». Пока корабль готовился к походу и стоял на якоре в Южной гавани, мы знакомились с Севастополем. Посетили главные исторические места столицы Черноморского флота — Малахов курган, Четвертый и Шестой бастионы. Посмотрели Севастопольскую панораму, памятники Тотлебену и Нахимову, прошлись по Примбулю (так на жаргоне черноморцев назывался Приморский бульвар), посетили Графскую пристань.

Четвертый бастион обороны Севастополя 1854–1855 гг.

Чем занимались в то время наши политработники, не знаю. Не помню случая, чтобы кто-либо из них знакомил курсантов с революционными выступлениями моряков Черноморского флота, с обороной Севастополя в войне 1854 года.

Об адмиралах П. С. Нахимове и В. А. Корнилове нам говорили, как о крепостниках-угнетателях. Прославленных флотоводцев вспомнили только в тяжелые годы Великой Отечественной войны.

На «Игнате Сергееве» мы прошли до Николаева, потом зашли в Одессу, где стояли довольно долго. Удалось выкупаться в Большом фонтане (район Одессы), посетить знаменитый Одесский театр, пройтись по Дерибасовской улице, подняться по Потемкинской лестнице, известной по кинофильму «Броненосец Потемкин».

Затем на корабле мы пошли на восток вдоль Южного берега Крыма и Черноморского побережья Кавказа с заходом в Феодосию, Керчь и станицу Лазаревскую. Основная задача — практическое освоение навигации и мореходной астрономии. Курсанты несли штурманскую вахту на ходу, сменяясь через четыре часа, вели прокладку пути корабля, определяли место корабля по маякам и знакам, а вне видимости берегов — по солнцу и звездам. Наш кораблик неторопливо шествовал по своему пути. Утром, в полдень и перед ужином стопорил ход. Спускали спасательную шлюпку. Вся команда, кроме вахтенных, по сигналу старпома прыгала в воду. Плавали и барахтались в воде, кто как умел. День и ночь жили на палубе. Завтракали, обедали, ужинали, занимались науками и спали там, где находили подходящее свободное место. Форма одежды на корабле — трусы и белый чехол от бескозырки. На берег увольняли в белых форменках и брюках, ботинки черные. Некоторые курсанты щеголяли в белых туфлях, присланных родителями. Увольняли на берег всех до 23 часов, за исключением вахты. Некоторые наши командиры-преподаватели возвращались на корабль в таком состоянии, что подняться по трапу на палубу могли только с помощью курсантов.

Из Лазаревской прямым курсом дошли до Севастополя. Корабельная практика завершилась. Кончилась наша привольная жизнь. В Ленинград вернулись загорелыми, отдохнувшими и заметно отличались от бледнолицых ленинградцев.

Курсант 3-го курса Г. К Васильев 1936 г.

Георгий Васильев с сестрой Шурой в Березайке. 1936 г.

В училище нас ждала новость. Авиационный сектор для дальнейшей учебы в полном составе отправляли в Военно-морское авиационное училище в город Ейск. Через год некоторые из ребят авиасектора приехали в Ленинград уже лейтенантами. Было немного обидно, что я не был среди них. После возвращения в Ленинград наш курс подводников отправили в отпуск. Поехал в Березайку. Старший брат Иван работал на стекольном заводе мастером, жил в бараке в двухстах метрах от проходной. Брат Михаил возвратился из армии и женился на Татьяне Петровой из деревни Угрево, местные жители дали ей прозвище Танька-китаец. Сестры Паня и Дуся работали на стекольном заводе и жили вместе с матерью в Дубровке, сестра Шура училась в школе, брат Павел служил в армии. Продовольствием деревни снабжались плохо. Питались хлебом, который получали по карточкам, и картошкой с приусадебных участков.

На третьем курсе одолел трехгодичную программу английского языка, продолжал заниматься французским, догнал однокурсников по теории и устройству подводных лодок. Учился хорошо, по успеваемости был вторым в группе. Меня назначили старшиной класса. Постепенно установились дружеские отношения с Петром Синецким, Федей Лукьяновым, Юрой Степановым, Георгием Коваленко, Леонтием Иванащенко из нашего класса, Гинкулом и Пасько — из соседнего.

Наступил тяжелый 1937 год, по стране прошла волна репрессий. В Москве шли судебные процессы по делу бывших руководителей правой и левой оппозиций, обвиняемых в организации антисоветских заговоров. На допросах они «признали» себя виновными. Их приговорили к расстрелу. Появился термин «враг народа». Ими оказались Маршалы Советского Союза: М. Н. Тухачевский, А. И. Егоров, В. К. Блюхер, начальник Главного политического управления армии Я. Б. Гамарник. Из командующих флотами на посту остался Л. М. Галлер, командующий Балтийским флотом, хотя все знали, что его брат служил в Польской армии в Генеральном штабе. Арестовали и расстреляли первых секретарей Центральных комитетов компартий союзных республик и ряд наркомов союзных правительств. Некоторые застрелились сами, не дожидаясь ареста. В 1970–1993 годах в энциклопедиях и газетных статьях, посвященных этим десятилетиям, пишут «трагически погиб в 1937–1938 годах». Волны арестов захватывали все новые и новые слои управления партией и государством. Большинство дел «врагов народа» рассматривалось не судами, а «тройками» и особыми совещаниями НКВД. Генеральный прокурор А. Я. Вышинский выступил по радио с разъяснением, что вина считается доказанной, если арестованный признавал себя виновным. Все способы «выколачивания» признаний считались допустимыми. Товарищ Сталин в одном из выступлений сказал, что с «врагами надо обращаться по-вражески». Под воздействием физических и моральных истязаний арестованных заставляли давать показания, что их начальники, подчиненные или знакомые состояли во враждебной организации. Эта информация влекла неизбежный арест. Жен и детей «врагов народа» отправляли в ссылку. Некоторые послабления от преследований получали те, кто публично отказывался от родных и близких, объявленных «врагами народа». Страну накрыла волна тотальной подозрительности и доносительства. С тех пор стали выступать на собраниях по бумажке, с заранее написанным текстом выступления, чтобы в оправдание иметь доказательство — текст выступления.

В одно из воскресений, кажется, в июне 1937 года, курсантов училища построили и объявили приказ наркома К. Е. Ворошилова, в котором предлагалось всем военнослужащим незамедлительно докладывать начальству о подозрительных фактах, разговорах, осуждающих действия руководителей партии, быть предельно бдительными, выявлять «врагов народа» и людей, поддерживающих с ними связь.

Приказ наркомов обороны и внутренних дел № 82 от 21 июня 1937 года «Приказываем:

Командирам, начальникам, военным комиссарам, военным прокурорам и особым отделам ГУГБ НКВД СССР военнослужащих, участников контрреволюционных и вредительских фашистских организаций, раскаявшихся в своих преступлениях и без утайки рассказавших обо всем, как ими совершенном, так и назвавшим всех своих сообщников и единомышленников, задержанию и аресту не подвергать и против них уголовного преследования не возбуждать».

Среди преподавателей и командиров училища никто не пострадал. Одного курсанта отчислили за то, что употребил в туалете газету с портретом Сталина. Видимо, и среди нас была агентура, не терявшая бдительности даже в таких местах. Второй курсант был отчислен, так как оказался родственником расстрелянного командующего Приволжским военным округом И. Кутякова. У всех курсантов взяли отпечатки пальцев. Неискушенные, мы тогда не понимали, для чего это делается.

Агитационные плакаты периода борьбы с «врагами народа». 1937 г.

В

середине 1937 года в газете «Правда» был опубликован ответ Сталина «товарищу Иванову», смысл которого сводился к тому, что «сын за отца не отвечает». Сколько миллионов человеческих жизней было загублено в эти годы, никто не знает. В журнале «Аргументы и факты» № 45 за 1989 год были опубликованы данные о количестве арестованных и заключенных в лагеря НКВД по годам этого периода.

Были уничтожены лучшие партийные, государственные и военные руководители во всех звеньях государственного аппарата. В газетах, литературе, искусстве превозносилось величие И. Сталина, его выдающаяся роль в революции и Гражданской войне. Как бы непреднамеренно вспомнили Ивана Грозного и Петра Великого, их жестокость оправдывалась исторической необходимостью. Сталина стали называть Великий Сталин.

Капитан 1 ранга

Российского флота Белобров Дмитрий Павлович

(1894–1981)

Подводным сектором командовал капитан 1 ранга Вавилов, в прошлом флотский офицер, прямой, подтянутый, серьезный, с черными волосами, расчесанными на прямой пробор. Он мало общался с курсантами, все время держался как-то над нами. Комиссаром подводного сектора был полковой комиссар Петр Иванович Бельский, полный, совершенно лысый офицер. Он досконально знал психологию курсантов, их тревоги и заботы. Определил более ста причин, отчего курсанты напиваются. Слыл человеком душевным, пользовался авторитетом и неограниченным доверием на курсе. В последующем его назначили начальником политотдела училища. В большинстве преподаватели были кадровыми военными, некоторые предметы вели «приватные преподаватели», так мы называли гражданских. Морскую навигацию преподавал капитан 1 ранга Дмитрий Павлович Белобров, бывший дворянин, офицер. Крейсер считал идеалом морской службы. По его глубокому убеждению, только на нем мог служить уважающий себя морской офицер. К подводникам относился с плохо скрываемым презрением не однажды высказывался, что на подводных лодках могут плавать только больные алкоголики. Седой, всегда чисто выбритый, с белыми накрахмаленными манжетами, выглядывавшими из рукавов кителя, он был образцом подтянутости и аккуратности.

Жизнь и учеба продолжались по накатанному распорядку под неусыпным руководством командиров и политработников. Командиром нашей группы в середине 1937 года назначили лейтенанта Андрея Ивановича Пшеничникова, выпускника училища. По характеру он был очень добрым и мягким. Жил интересами курсантов, не считаясь со временем, заботился о нас и оставил о себе добрую память. Командиром курса был капитан 3 ранга Апостоли, живой, энергичный, всегда немножко настороженный. Имел коллекцию макетов кораблей Балтийского флота времен Первой мировой войны, перешедшую к нему от отца, офицера Российского флота.

Входя в класс, внимательно оглядывал поверх серебряных очков каждого курсанта, четко излагал раздел программы, диктуя, что следовало записать в конспект. Учил он хорошо и основательно. Некоторые его высказывания удивляли нас своей наивностью при теперешнем положении дел в корне изменившейся России. «Пойдете на бал, возьмите учебник навигации, в перерыве между танцами повторите еще раз сегодняшний материал». «Вчера вечером был в Зале революции. Ваши дамы приходят на бал в валенках. Это неприлично». Он не допускал мысли, что в Морской корпус могут прийти «дамы» — работницы с табачной фабрики им. Урицкого, у которых, кроме валенок, не было другой обуви. Ударом грома для него был доклад курсанта, которого посадили на гауптвахту за то, что в выходной день выпил два стакана водки. «Водку можно пить не более одной рюмки перед обедом!» — говорил он.

Полной противоположностью был другой преподаватель навигации, капитан 1 ранга Иван Николаевич Дмитриев, невысокий старичок, известный на флоте штурман. Он возглавлял штурманскую службу линейного корабля «Парижская коммуна» на переходе из Кронштадта в Севастополь. По тем временам это было выдающимся событием. Штурманское дело знал хорошо, но преподавал плохо, неумело. Его любимой присказкой было выражение «как его». Употреблял его повсеместно — «как его, советская власть», «как его, товарищ Сталин». К нашему счастью, он преподавал в других классах, только иногда заменял Белоброва.

Историю ВКП(б) читал батальонный комиссар Брутус, тощий, чахоточный политработник. Видимо знал, что долго не протянет и не стеснялся в суждениях и выражениях, многие из которых казались нам чрезмерно смелыми.

Теорию и устройство электронавигационных приборов преподавал капитан 2 ранга Михайлов. Изучали гирокомпасы фирмы «Сперри», лаги конструкции Форбса и Черникеева. Об эхолотах и радиопеленгаторах мы узнали уже на флоте. Михайлов удивил весь курс — 1 января 1938 года пришел на занятия в тужурке с фалдами, в галстуке-бабочке и с обручальным кольцом на пальце. Прямо человек из другого мира. Девиацию магнитных компасов преподавал капитан 1 ранга Посхин, скромный, умный, интеллигентный человек, автор учебника по этому предмету, бывший офицер Российского дореволюционного флота. В учебном классном кабинете ему помогал гражданский служащий с красным носом. Это явление мы объясняли усыханием спирта в котелках магнитных компасов.

Портрет курсанта Г. К. Васильева.

Рисунок Марии Овсяниковой. 2015 г.

Мореходную астрономию читал Олиференко, приватный преподаватель из университета, за чрезмерную полноту прозванный курсантами «большой Тютерс» (остров в Финском заливе). Учебник мореходной астрономии был написан Б. П. Хлюстиным, он вел занятия в других группах училища.

Четыре года я изучал французский язык с преподавателем Людмилой Алексеевной Городецкой. Два года вместе с классом, а после перевода в подводники один час в неделю индивидуально. Преподавала она замечательно. Во время войны мне пришлось встретиться с французскими моряками. Знаний, полученных в училище, хватило, чтобы свободно разговаривать с французами. Последний раз встретил Людмилу Алексеевну в начале апреля 1945 года в Ленинграде, она продолжала преподавать. Годы и пережитая блокада наложили на ее внешность тяжелый отпечаток, но сохранились тонкие черты лица, интеллигентность и аккуратность, свойственные ей с молодых лет. Английский и французский языки преподавала Эллен (Елена) Митрофановна Орлова, бойкая, общительная, молодившаяся, одевавшаяся со вкусом женщина. Все знали, что она сестра «наморси» (начальника морских сил республики) Владимира Митрофановича Орлова. В 1937 году его арестовали, фамилию перестали упоминать, но Эллен продолжала работать в училище. В нашем классе английский язык преподавала Ольга Михайловна Жерве. Ее муж, офицер царского флота, в двадцатые годы был профессором Военно-морской академии. Маленькая, довольно полная, но подвижная и бойкая старушка всегда вносила в класс дух бодрости и оптимизма. С удовольствием вспоминала свою молодость, особенно путешествие, совершенное в обществе флотских лейтенантов в 1904 году из Кронштадта в Порт-Артур, где служил ее муж. Произношение у нее было не очень чистое, нам в этом пришлось убедиться позже. Во время учебы этого и не требовалось, нужно было уметь читать и переводить пособия по кораблевождению и военную литературу.

Изречение «ничто человеческое нам не чуждо» относилось и к нашему бытию. Не все время мы сидели в классах, уткнувшись в учебники. Большое внимание в училище уделялось общему и интеллектуальному развитию курсантов. Мы имели возможность заниматься любым видом спорта. В помещениях, прилегавших к Залу революции, работали кабинеты для занятий боксом, борьбой, гимнастикой и тяжелой атлетикой. В училище сформировали спортивную роту из перспективных курсантов. Они жили по особому распорядку дня, в котором больше времени отводилось на тренировки, и получали усиленное питание. По числу значкистов 2-й ступени и результатам соревнований училище занимало первое место среди военно-морских учебных заведений. Желающие и имеющие музыкальный слух учились игре на фортепиано. Их освобождали в учебное время от основных занятий для репетиций. Курсанты активно участвовали в художественной самодеятельности. Исполняли популярные песни и инструментальные произведения. Курсант параллельного класса В. Пилярский руководил джазом — новым в то время направлением музыкального искусства. По выходным дням в Зале революции показывали кино, по праздникам устраивали танцы. На каждый класс курсантам выдавали несколько пригласительных билетов, по которым знакомые девушки приходили в клуб училища.

Зал революции — самый большой бесколонный зал в России, расположен на втором этаже, является архитектурной редкостью. Поражает красота и размеры зала. Длина, 70 с лишним метров, соответствовала, как упоминал писатель С. Колбасьев, длине 600-тонного миноносца, ширина 21 метр 30 сантиметров. Его плоский потолок держится на мощных якорных цепях, прикрепленных к стенам. Освещался зал свечами восьми легких бронзовых люстр. В конце XIX века свечи заменили электрическими лампочками.

Столовый зал, с 1919 г. Зал революции ВВМУ им. Фрунзе

Над тремя входами располагались хоры (балконы), поддерживаемые металлическими колоннами с канелюрами (желобками). На хорах по воскресеньям и в праздники играл духовой оркестр, услаждая слух обедающих. Стены зала украшал лепной декор из элементов герба Морского корпуса, львиных голов и военных трофеев, выполненный скульптором Солдати. После Наваринского сражения 1827 года по распоряжению директора корпуса адмирала И. Ф. Крузенштерна в Столовом зале напротив входа у задней стороны поместили модель брига «Наварин», вполовину натуральной величины. В 1832 году справа у стены зала поставили еще одну деревянную модель фрегата «Президент». Модели не только украсили зал, но и служили учебными пособиями.

С 1901 года бронзовый Петр I (творение скульптора М. Антокольского) наблюдал с высоты двухметрового постамента, как ежедневно здесь проходили, помимо трапезы, разводы суточного наряда, парадные построения в день принятия присяги и выпусков. В Столовом зале проводили и балы. Ежегодно 6 ноября традиционный бал в Морском корпусе открывал зимний светский сезон в столице. Лучшему танцору из числа гардемаринов вручали голубой бант с надписью «Морской корпус». Обладатель банта имел право на 12 дополнительных баллов к оценкам по успеваемости в конце года.

Танцевать я не умел. Несколько человек, таких же, как я, нашли частную школу танцев на улице Герцена, где за небольшую плату нас научили танцевать вальс, фокстрот, танго и румбу. Главным в этом деле было преодолеть смущение и боязнь наступить на ногу партнерши. Через некоторое время мы стали равноправными участниками танцевальных вечеров.

Степан Поляков из 316-го класса (по прозвищу Слон) имел коллекцию виниловых граммофонных пластинок. На патефоне он проигрывал нам записи цыганских романсов и песен в исполнении Изабеллы Юрьевой, Кэто Джапаридзе, Вадима Козина. Позже появились пластинки с записями Леонида Утесова и его джаза. Курсант соседнего класса Вася Демченко увлекался фотографией, у него я научился элементарным приемам съемки фотоаппаратом «Фотокор-1», проявлению стеклянных негативов, печати снимков. Иногда курсанты ходили в кинотеатры на Невский проспект, редко на танцы в Дом культуры им. Кирова на Большом проспекте Васильевского острова. К сожалению, во время моей учебы 1934–1938 годов руководство училища практически не уделяло внимания эстетическому воспитанию курсантов. Старая школа обучения будущих офицеров включала обязательные уроки культуры поведения за столом, танцы, эстетику и правила поведения в высшем обществе. Высокий уровень интеллектуального развития и обширные знания «бывших» (так называли дореволюционных офицеров) в литературе, искусстве, поэзии, музыке и архитектуре считались пережитком прошлого. Не нашлось мудрого руководителя, способного возбудить интерес курсантов к русской истории. Мы жили и учились в Ленинграде на Васильевском острове, но равнодушно проходили мимо сфинксов напротив Академии художеств и Ростральных колонн. Не были знакомы с шедеврами Эрмитажа и Русского музея. Не ездили в Царское село и Павловск. История и культура России стали интересовать меня незадолго до войны, а пока нам старательно вдалбливали историю ВКП(б) и преимущества нового коммунистического строя.

Ленинградские театры время от времени присылали курсантам бесплатные билеты на спектакли. В один из выходных дней 1935 года я был на опере «Евгений Онегин» в Мариинском театре (тогда Театр оперы и балета им. Кирова) и встретил землячку Марию Иванову. Она училась в фармацевтическом техникуме на Петроградской стороне. Поболтали о нашей родной Березайке, общих знакомых. Закончился антракт, и каждый отправился на свое место. Пригласить ее на свидание я постеснялся.

Студентки-выпускницы Ленинградского фармацевтического техникума. Слева вторая сидит Мария Антоновна Иванова. Ленинград. 1935 г.

Два раза в год на Первомайские и Октябрьские праздники в Москву посылали курсантский морской полк. На этот раз поехал наш третий курс. В апреле 1937 года началась подготовка курсантов училища к участию в первомайском параде в Москве. Как и в прошлые годы, командовать парадом назначили командира флотского экипажа полковника Дубина, признанного грамотным, опытным специалистом по строевой подготовке. Некоторые украинцы с неблагозвучными фамилиями переносят ударение на другой слог, чтобы звучало приличнее — не Нога,´ а Нога,´ не Кочерга,´ а Кочерга´. Наш командир не был исключением. Он не хотел именоваться Дуби´ной, а желал быть Дубино´й. В течение трех месяцев после классных занятий по три часа ежедневно мы маршировали. Чеканили шаг по мостовой Исаакиевской площади, как выражался наш командир полка: «Чтобы девки смеялись и радовались».

Курсантов нещадно муштровали, достигая высокой слаженности и синхронности на марше. В Москву ехали в поезде. На остановке эшелона в Бологом я тщетно искал знакомые лица, никого не увидел. Поезд прибыл в Москву вечером. С развернутым морским флагом, под оркестр, исполнявший марш из кинофильма «Цирк», в строю с винтовками «на плечо» полк военно-морских курсантов вступил на улицы столицы. Перекрыли уличное движение. Люди из открытых окон домов приветливо махали руками. Зеваки и прохожие останавливались на тротуарах.

Кричали женщины «ура!» и в воздух чепчики бросали!

Курсанты 3-го курса ВВМУ им. Фрунзе на параде в Москве. 1937 г.

Да, военный моряк в глазах московских обывателей был фигурой необычной. Разместили нас в Чернышевских казармах в Замоскворечье. Кормили армейской солдатской пищей. Спали на туго набитых душистым сеном матрасах.

1 мая 1937 года на Красной площади после приветствия наркома Вооруженных сил Клемента Ворошилова, объехавшего войска верхом на коне, участники парада приняли присягу. Принимавший парад с трибуны мавзолея В. И. Ленина читал слова присяги, а мы хором, по возможности громче, повторяли: «Я, сын трудового народа, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом трудящихся всего мира торжественно обещаю…»

На трибуне мавзолея стояли И. В. Сталин, М. И. Калинин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов и другие руководители партии и правительства. Большинство были одеты в полувоенную форму, подчеркивающую скромность и преданность Сталину. Он еще не имел военного звания, но со времен Гражданской войны ходил в полувоенной форме. Наш военно-морской полк прошел торжественным маршем мимо трибуны хорошо, начальники похвалили. Три курсанта упали от напряжения в обморок, когда мы долго стояли в строю и ждали начала парада. Их незаметно заменили. В память о параде у меня осталась в альбоме почтовая открытка с надписью «Курсанты ВВМУ им. Фрунзе на параде». На ней запечатлены Гинкул, Федя Лукьянов, Куперштейн и Борька Рохлин. Петр Синецкий и я стояли в третьей шеренге и в объектив не попали.

Корабельная практика после третьего курса планировалась осенью в Кронштадте, перед этим нас отправили в отпуск. Поехал домой в Березайку. Жизнь в деревне шла прежним чередом — заботы о хлебе, одежде и обуви. Не имея ни забот, ни обязанностей, купался в реке, загорал, вечером смотрел кино в клубе, посещал танцы на «сковородке». Около клуба встретил русокосую Марию Иванову. Она окончила техникум и работала в городе Старая Русса. Домой приехала на похороны отца Антона Ивановича. Выражение радости по поводу встречи было неуместно. Через несколько дней она уехала, отпуск пролетел быстро.

Возвратился в училище. Наш курс направили на корабельную практику в Кронштадт — колыбель Русского флота. Создавая крепость Кронштадт, Петр Великий указал: «Место сие и флот беречь паче живота своего, яко самое главное дело».

На памятнике Петру, установленном в небольшом скверике, этот указ увековечен для потомков. В то время Кронштадт был главной базой Краснознаменного Балтийского флота. После Октябрьской революции Финляндия и прибалтийские республики, входившие в состав Российской империи, получили независимость. В Эстонии, Латвии и Литве образовались буржуазные правительства. Русский флот потерял свои базы в Гельсингфорсе (Хельсинки), Ревеле (Таллинне), Митаве и оказался загнанным в восточную часть Финского залива. В Кронштадте базировались 2 линейных корабля «Марат» и «Октябрьская революция». Летом они стояли на Большом рейде, на зиму буксирами заводились в гавань. Кроме линкоров — основы боевой мощи флота — здесь размещались: бригада эскадренных миноносцев типа «Новик», два минных заградителя, две бригады подводных лодок и бригада торпедных катеров. Здание штаба флота было обращено фасадом к Средней гавани, почти весь флот был виден из окон. На здании была построена сигнальная вышка с мачтой для подъема флажных сигналов.

Бригада подводных лодок типа М («малютки») базировалась в Ораниенбауме (Ломоносове). Нас определили в бригаду подводных лодок типа Щ («Щуки» — средние лодки). В Средней гавани стояла плавбаза, к ней с двух бортов швартовались подводные лодки. Первую лодку этой серии назвали «Щука». Последующие лодки получили рыбные названия — «Линь», «Сом», «Окунь» и т. д. Позднее лодкам стали присваивать трехзначные номера.

Первая сотня: Щ-101, Щ-102, Щ-103 и т. д. присваивалась лодкам Тихоокеанского флота. Вторая сотня: Щ-201, Щ-202, Щ-203 и т. д. — лодкам Черноморского флота.

Подводная лодка типа «Щука»

Третья сотня: Щ-301, Щ-302, Щ-303 и т. д. — лодкам Балтийского флота.

Четвертая: Щ-401, Щ-402, Щ-403 и т. д. — лодкам Северного флота.

В бригаде «Щук» было 2 подводные лодки типа «Барс», постройки 1915–1916 годов. Подводная лодка этого типа «Пантера» под командованием А. Н. Бахтина в Гражданскую войну потопила в Балтийском море английский эсминец «Виттория».

Преподаватель нашего училища капитан 1 ранга А. Г. Шишкин в то время служил помощником командира «Пантеры». В 1936 году на страницах «Морского сборника» Шишкин опубликовал статью «Операции подводных лодок на Балтике в Гражданскую войну», в которой описал героические действия экипажа «Пантеры». В 1936 году, во время маневров Балтийского флота, подводная лодка Б-9 попала под таран линкора и погибла со всем экипажем.

Потопление английского миноносца «Виттория». Художники Н. Е. Бубликов и Г. В. Горшков. Из коллекции ЦВММ

Подводная лодка типа «Барс»

Последняя лодка из «Барсов» находилась в строю более 40 лет и закончила службу в качестве зарядной станции в 156 бригаде подводных лодок, которой я командовал в 1955 году. В составе бригады «Щук» была английская подводная лодка L-55, которую потопил в Гражданскую войну российский эсминец. Позже ее подняли, восстановили, и лодка продолжала службу в советском флоте под тем же номером, что и во флоте Великобритании.

Тут же в Средней гавани базировалась бригада больших подводных лодок: три «Правды» (П-1, П-2, П-3), три «Декабриста» (Д-1, Д-2, Д-3), три «Ленинца» (Л-1, Л-2, Л-3). Первыми подводными лодками, построенными в Советском Союзе, были «Правды». Внешне они производили сильное впечатление. Как громадные киты, возвышались их корпуса над причалом. Из-за большого запаса плавучести этим лодкам необходимо было более двух минут для срочного погружения (переход из полного надводного положения в подводное). Это делало их уязвимыми от надводных кораблей и авиации, лодки не успевали вовремя погрузиться при атаке противника. Во время войны все «Правды» погибли, не добившись хороших боевых результатов.

Подводных лодок типа «Декабрист» («Декабрист», «Народоволец», «Гарибальдиец») построили шесть единиц, три для Балтийского флота, три для Черноморского. Перед началом войны балтийские Д-1, Д-2, Д-3 перевели по Беломорско-Балтийскому каналу на Северный флот. Там они активно участвовали в боевых действиях. Все они погибли.

Подводная лодка «Правда»

Подводная лодка «Декабрист»

Подводная лодка-музей Д-2 «Народоволец», Санкт-Петербург. Фото В. Д. Доценко

«Ленинцы» были спроектированы как подводные лодки, способные ставить минные заграждения из подводного положения. Они имели 6 носовых торпедных аппаратов и в корме две минные трубы, в которых размещалось по десять мин в каждой. Всего таких лодок было построено 22 единицы:

Л-1, Л-2, Л-3 — для Балтийского флота; Л-4, Л-5, Л-6 — для Черноморского флота;

Л-7, Л-8, Л-9, Л-10, Л-11, Л-12 (все лодки XI серии), Л-13, Л-14, Л-15, Л-16, Л-17, Л-18, Л-19 (все лодки XIII серии) — для Тихоокеанского флота;

Л-20, Л-21, Л-22 — для Северного флота.

Подводная лодка «Ленинец»

Лучшими по мореходным качествам оказались лодки XI серии, худшими — XIII. Они сильно зарывались носом во встречную волну при плавании в надводном положении. Минное вооружение лодок оказалось малоэффективным. Во время войны предпочтение было отдано торпедам.

Для прохождения практики на каждую подводную лодку бригады назначили по 3–4 курсанта. Нашей лодкой Щ-310 командовал капитан 3 ранга Зброжек, старпомом был выпускник училища лейтенант Торцишвилли. В программу практики входило изучение устройства подводной лодки и исполнение обязанностей дублера штурмана. Через неделю после нашего прибытия начались маневры Балтийского флота. По тревоге подводные лодки вышли в море, перешли в Лужскую губу, там сутки стояли у пирса. Потом вышли в море, заняли условную боевую позицию, отработали торпедные атаки и возвратились в Кронштадт. Поведение курсантов на учении сводилось к короткому правилу: «Стой, смотри и не мешай».

Самым интересным было первое погружение. Для экипажа это привычное и будничное действие, для курсантов событие историческое. После возвращения на базу мы делились впечатлениями, обсуждали поведение каждого. Только один курсант не показал должного самообладания. После выпуска из училища его назначили на надводный корабль. Завершающий этап практики прошел однообразно и тоскливо. Лодки стояли в Кронштадте у причала. Самое скучное время было по субботам. Половина командного состава и часть экипажа увольнялись в Ленинград, курсанты оставались в Кронштадте. Увольняться на берег с плавбазы в «казарму», таким нам казался весь город, не хотелось. Один раз прошлись по главной улице Кронштадта до Якорной площади, посмотрели на памятник адмиралу С. О. Макарову с его изречением «Помни войну», Морской собор, превращенный в матросский клуб, и все. Дальше идти было некуда. С тех пор я невзлюбил этот город и в тече-ние всей моей флотской службы избегал его.

На четвертом курсе заканчивали изучение специальных дисциплин, учеба шла легко. Хватало времени просмотреть пройденный материал и помочь товарищу разобраться в сложных вопросах. К середине учебного года, не без помощи командира группы лейтенанта А. И. Пшеничникова, мы поняли, что училище можно окончить на «отлично». Для этого необходимо иметь отличные оценки по ранее пройденным предметам и уже сданным экзаменам, получить высшие оценки по дисциплинам, которые заканчиваются на четвертом курсе и которые выносятся на государственные экзамены. У меня не было сомнений, что все предстоящие экзамены сдам на «отлично». По правилам допускалось не более одной четверки, но у меня было две оценки «хорошо» по ранее сданным предметам. Высшую математику разрешили пересдать. Раз надо, так надо. После повторения пересдал ее на «отлично», честно сказать, знаний у меня не прибавилось. На конкурсной навигационной прокладке выпускного курса получил высшую оценку и в качестве подарка учебник «Мореходная астрономия» Б. П. Хлюстина. Зимой два курсанта нашего класса женились. А. Еремеев вскоре стал счастливым отцом, а П. Митрофанов через неделю после свадьбы был госпитализирован, заболел «деликатной» венерической болезнью. Сильна любовь в молодые годы! Даже этот инцидент не привел к разводу. В марте началась подготовка к выпуску. Пошили лейтенантское обмундирование, сфотографировались в кителе для личного дела, заказали фотомонтаж нашей группы. Командиры приглашали курсантов на собеседование, спрашивали, кто и где хотел бы служить. Петр Синецкий, Г. Гинкул и я, как отличники, имели право выбора и попросились на Тихоокеанский флот.

Инженер-контр-адмирал Б. П. Хлюстин (1884–1949)

В то время он был самым боевым, передовым и быстрорастущим. Служба там была трудной. О Дальневосточном крае и Тихоокеанском флоте имели смутное представление. Кое-что нам рассказали минеры-подводники, проходившие там практику в прошлом году. Основное население края составляли русские и украинцы, переселившиеся в 1900 — 1914 годах. Оставалось много исконных жителей китайцев и корейцев, занимавшихся обслуживанием местного населения, контрабандой, торговлей и сохранивших свои национальные обычаи и уклад жизни после колонизации края Россией. Основными местами их проживания во Владивостоке были улица Китайская (Океанский проспект), Пекинская (ул. Адмирала Фокина), где располагался китайский театр, Миллионная и Корейская слободка (район Второй Речки). Положение с продовольствием считалось благополучным. Зерно завозили с Запада. Овощи и фрукты высокого качества на месте выращивали корейцы, великие мастера этого дела. Рыбу, в том числе лососевую — семгу, чавычу, горбушу, вылавливали в прибрежных водах и вывозили за пределы края. Пром-товары поступали из Китая в счет оплаты за проданную после вооруженного конфликта 1929 года Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД).

Представители контрразведки в штатской одежде приглашали некоторых курсантов на собеседование. О содержании разговоров участники многозначительно помалкивали, но мы знали, что выпускников, в основном из партийного и комсомольского актива, отбирают в разведку и другие отделы этого ведомства. В их числе был секретарь комсомольской организации нашей группы Г. С. Пасько.

Учебу завершили в середине апреля 1938 года. Объявили расписание государственных экзаменов. На увольнение никто не записался. Сели за учебники. Произошло неожиданное событие. В выходной день в 10 часов утра нас построили и объявили, что госэкзамены переносятся на май, а наш курс едет на парад в Москву. И все перемешалось на нашем этаже. Подготовка к экзаменам мгновенно закончилась. Учебники и конспекты попрятали в рабочие столы (конторки), классы опустели. После этого сообщения мы расслабились, успокоились. Кто-то гладил брюки, чистил пуговицы, готовились к увольнению в город. За неделю тренировок восстановили былую выучку и навыки в строевой подготовке. Командир полка был другой, и методика подготовки непривычная.

В Москве наш полк разместили в Хамовнических казармах на Комсомольском проспекте. Во время тренировок провели испытание «на резонанс» только что построенного Крымского моста. Полк курсантов промаршировал «в ногу» по нему туда и обратно. Парад прошел по прошлогодней схеме. До начала построения на Красной площади проверили, нет ли патронов в винтовках. Во время парада мы снова приняли присягу, торжественным маршем прошли перед мавзолеем. Первое место на этот раз не получили.

После парада знакомая Петра Синецкого Надя неожиданно пригласила Петра, Гин-кула, Пасько и меня в гости. Она недавно вышла замуж за армейского майора, слушателя академии им. Фрунзе. После второй или третьей рюмки новоиспеченный муж стал расспрашивать, кто такой Петр Синецкий, а тот невозмутимо ел и слушал излияния души подвыпившего майора. 3 мая в конференц-зале наркомата на Гоголевском бульваре (после войны и до 1991 в нем размещалось Главное политической управление Советской армии и ВМФ) выпускников училища принимал народный комиссар министр Военно-морского флота Н. Г. Кузнецов. Он рассказал о перспективе строительства большого флота СССР и дал напутствие — служить хорошо. На другой день нас поездом отправили в Ленинград.

Государственные экзамены сдал на «отлично». Английский и французский языки сдавал в один день, получил сразу две пятерки. После каждого экзамена мы выезжали на Кировские острова «выветривать» из головы ненужные знания. Помогало. А на следующий день снова садились за конспекты и учебники. Наконец сдан последний экзамен! Вздохнули с облегчением и вновь поехали на острова «выветриваться». На этот раз по полной схеме, но так, как хотелось, не получилось — денег было мало. Режим, в котором нас держали четыре года, к которому мы привыкли и не замечали его жесткости, вдруг изменился. Обращение «Товарищ курсант!», ранее произносимое повышенным тоном, мы больше не слышали. Командиры разговаривали с нами, как с равными. Строгое выполнение распорядка дня, кроме завтрака, обеда и ужина, для нас стало необязательным. Выходить из училища и возвращаться разрешили в любое время суток. Ждали приказа наркома о производстве в лейтенанты и назначения на флоты. Получили офицерское обмундирование, так называемое приданое: белую и черную фуражки, три кителя (белый, темно-синий и рабочий из хлопчатобумажной ткани), парадную тужурку, две пары брюк, белую рубашку с двумя пристяжными воротничками, по две пары белья и темно-синее байковое одеяло. Обмундирование шилось в швейной мастерской училища.

18 июня 1938 года новоиспеченных лейтенантов, переодетых в новое офицерское обмундирование, построили в Зале революции и объявили приказ народного комиссара Военно-морского флота СССР о присвоении воинского звания лейтенант и назначении на флот. Прозвучали поздравления и троекратное ответное «Ура!».

20 июня вручили Свидетельство об окончании высшего Военно-морского училища и кортик.

Свидетельство ВВМУ им. Фрунзе об окончании курса обучения Г. К. Васильевым в 1938 г. и о присвоении воинского звания лейтенант

«Выдано Военно-Морским Краснознаменным Училищем им М. В. Фрунзе Васильеву Георгию Константиновичу в том, что он прошел полный курс Училища по специальности штурман-подводник по первому разряду отлично, выполнив все требования, предъявляемые программой по нижеследующим предметам:

— Артиллерия отлично

— Торпедное оружие хорошо

— Минное оружие отлично

— Военно-химическое дело отлично

— Средства наблюдения и связи отлично

— Навигация и лоция отлично

— Девиация отлично

— Мореходная астрономия отлично

— Гидрометеорология отлично

— Электронавигационные приборы отлично

— Морская практика отлично

— Устройство подводной лодки отлично

— Боевое использование подлодок отлично

— В. М. организация и КУ-32 отлично

— История ВКП(б) и вопросы ленинизма отлично

— История России СССР отлично

— Корабельная электротехника отлично

— Высшая математика отлично

— Английский язык отлично

— Французский язык отлично

— Смотровая и строевая подготовка отлично

Приказом Народного Комиссара Военно-Морского флота СССР № 542 от 17 июня 1938 г. тов. Васильеву Георгию Константиновичу присвоено военное звание лейтенант.

Начальник Военно-Морского Краснознаменного Училища им М. В. Фрунзе

Комдив Буриченков

полковой комиссар Бельский

20 июня 1938 г.»

Краснознаменного училища им. М. В. Фрунзе. Среди них статья военкома училища, полкового комиссара П. Бельского «Кузница большевистских кадров»

Четыре года назад мы пришли в училище, непохожие друг на друга, с различным объемом знаний и жизненного опыта, с не-схожими привычками, национальными особенностями, наклонностями и желаниями. Выпускали нас примерно с одинаковой подготовкой, подтянутых, выросших, здоровых молодых лейтенантов, внешне одинаковых, как из-под штампа. В числе других П. Синец-кого, Г. Гинкула и меня назначили в распоря-жение командующего Тихоокеанским флотом. Выпускной вечер состоялся в клубе Военно-политического училища на Съездовской линии Васильевского острова. На следующий день выдали документы и деньги за месяц лейтенантского отпуска, подъемное пособие и командировочные. С этого момента мы были сняты со всех видов довольствия. Настало время жить самостоятельно, этому нас не учили. Последний день в училище — день расставаний. Со многими однокурсниками довелось встретиться в последующие годы по службе на флоте. С некоторыми — только через 40 лет на праздновании годовщины нашего выпуска, в 1978 году. С другими расстались навсегда. Покидая старейшее в стране Военно-морское училище, ставшее для нас родным за время учебы, мы договорились встретиться через год.

Третий выпуск штурманов-подводников ВМУ им. М. В. Фрунзе. 1938 г. Г. К. Васильев в третьем ряду снизу, третий слева

После окончания первого лейтенантского отпуска встреча с друзьями-однокурсниками произошла в назначенное время в Москве. Петр Синецкий первым делом сообщил, что женился на Валентине Медведевой. Переписка и встречи с ней во время курсантских отпусков продолжались четыре года. Жила она на станции Часов-Яр, между Славянском и Краматорском, в Донбассе. В некоторые тайны их отношений мы были посвящены и ждали этого события. Поначалу трудно было осознавать, что наш дружный коллектив дал трещину. Отметили это событие в ресторане «Поплавок» Центрального парка культуры и отдыха.

В 1938 году из Училища им. Фрунзе было впущено 403 лейтенанта. Погибли во время Великой Отечественной войны — 51.

Присвоены звания Герой Советского Союза — Я. Иосселиани, Л. Миронову, П. Державину.

Воинское звание вице-адмирал было присвоено трем выпускникам — Г. Васильеву, П. Парамошкину и П. Синецкому.

Воинское звание контр-адмирал шести выпускникам — Д. Агафонову, З. Арванову, А. Горожанкину, В. Евтушенко, Г. Макаренкову и К. Осколок.

Ученую степень доктора наук получили двое — Л. Иванащенко и И. Лактионов, кандидата наук пять человек — В. Бащин, Е. Бердяев, П. Гривский, Г. Поняко, И. Соловьев.

Герой Советского Союза Л. Миронов (Слева)

Герой Советского Союза П. Державин(По центру)

Герой Советского Союза Я. Иосселиани(Справа)

Исходные стартовые условия службы на флоте у выпускников были примерно одинаковые. Все назначены на первичные офицерские должности. В дальнейшем судьба каждого складывалась по-разному. Продвижение по службе зависело от личных качеств, способности понимать сущность и связь явлений и процессов, трудолюбия, работоспособности, физического и морального состояния, энергии, характера и интуиции. На служебную карьеру влияли: способность принимать правильные решения при недостаточной информации, объем, глубина и прочность знаний, полученных в школе и училище. Учитывалось умение работать с людьми, планы на ближайшую перспективу и отдаленное будущее, семейные отношения. Важное значение имели личные, деловые и моральные качества начальников, их честность, порядочность, объективность в оценках, такт, служебный опыт, заинтересованность в судьбе подчиненных. Службу и судьбу мог изменить «Его Величество случай» — непредвиденные и независящие от нас обстоятельства.

Коротко о службе некоторых выпускников

ВВМУ им. Фрунзе 1938 года

Афанасьев Павел Иванович. В училище был старшиной курса. После выпуска назначен в разведку. Служил в штабах на разных должностях. Закончил службу в штабе Краснознаменного Тихоокеанского флота в звании капитан 1 ранга. Живет во Владивостоке.

Баканов Иван Александрович. Выпускник училища по специальности «минер-под-водник». С 1945 года мой родственник, мы женаты на родных сестрах. После выпуска назначен командиром БЧ-2-3 на подводную лодку С-1 Балтийского флота, командир лодки — капитан-лейтенант А. В. Трипольский. В декабре 1939 года во время Финской войны из 100-мм и 45-мм пушек расстрелял немецкий транспорт «Вольхейм» водоизмещением 3224 брт и в январе 1940 года сбил из 45-мм орудия финский самолет «Юнкерс К-43». Первый из нашего выпуска был награжден орденом Боевого Красного Знамени. В 1941–1943 годах дивизионный минер в бригаде подводных лодок Северного флота, г. Полярный. В 1943 году на средней подводной лодке выходил на боевое патрулирование, в ходе которого лодка атаковала и утопила 5 немецких транспортов. Из-за неподтверждения этих данных самолетами воздушной разведки, итоги победных атак экипажу не засчитали. В следующем походе лодка погибла. Позднее по архивным материалам факт потопления этих 5 транспортов средней подводной лодкой подтвердился. Списан с подводных лодок по причине язвенной болезни и назначен командиром десантного корабля, который принял в США и привел на Тихоокеанский флот. В 1945 году участвовал в войне с Японией, осуществлял высадку десанта в Сейсине. За это награжден орденом Боевого Красного Знамени. После войны назначен в Ленинград в минно-торпедный институт, затем НШ на Ладожскую флотилию. Уволился в звании капитан 2 ранга. Умер в Ленинграде 14.12.1987 года.

Иван Александрович

Баканов. 1948 г.

Бобков Николай. Мой друг по училищу, после выпуска летал на самолетах МБР-2 (морской ближний разведчик), базировавшихся в поселке Океанский в окрестностях Владивостока. Женился на местной девице с довольно жестким характером. После войны служил на штабных должностях. Последний раз был у меня в гостях в начале 1950-х годов, тогда он учился на летно-тактических курсах (ЛТКА) в Риге. Позже преподавал в школе младших авиадиспетчеров в Мамоново под Калининградом.

Гинкул Григорий Иванович. Служил штурманом на подводной лодке Л-12 Тихоокеанского флота. По болезни (язва желудка) переведен на береговые должности. Служил оператором в штабе Тихоокеанского флота, затем в Главном штабе ВМФ. Уволен в запас. Живет в Херсоне.

Еремеев Алексей Николаевич. Учились на одном курсе. После выпуска был оставлен в училище, где преподавал до увольнения в отставку в звании капитан 1 ранга. Живет в Ленинграде.

Иванащенко Леонтий Артемьевич. Учились на одном курсе. Был назначен на Черноморский флот, служил в должности штурмана на подводной лодке типа Щ. После окончания Специальных курсов командного состава снова на Черноморском флоте. После войны, в 1949 году, окончил факультет Юридической академии. Защитил доктор-скую диссертацию, преподает в Институте международного права Академии наук СССР. Уволен в отставку в звании капитан 1 ранга.

Иосселиани Ярослав Константинович. Однокурсник. По национальности сван. Был назначен на Черноморский флот. Во время войны командовал подводной лодкой типа М. Удостоен звания Герой Советского Союза. В 1943 году в составе экипажа был командирован в Англию для приема подводной лодки в счет раздела Итальянского флота. В 1944 году участвовал в боевых действиях в составе Северного флота.

Капитан 3 ранга Я. К. Иосселиани у перископа «малютки» М-111.

Из архива В. Д. Доценко

После войны служил в должности командира бригады на Балтийском флоте и в Инспекции Министерства обороны. Закончил службу в должности заместителя начальника Училища им. Ленинского комсомола в звании капитан 1 ранга. Умер в Тбилиси в середине семидесятых годов.

Книги Я. К. Иосселиани

Ковалев Борис Григорьевич. Учились на одном курсе. Был назначен на Северный флот. Участвовал в Великой Отечественной войне. Служил в должности дивизионного штурмана. В поход отправлен в должности помощника командира. Погиб на подводной лодке Щ-401 в апреле 1942 года.

Коваленко Георгий Данилович. Учились на одном курсе. После выпуска служил на Северном флоте. Во время войны был штурманом и помощником командира на подводной лодке типа Щ. В конце войны был назначен командиром «малютки». После войны преподавал в училище в Ленинграде. Умер в середине пятидесятых годов в Ленинграде.

Локтионов Иван Ильич. Секретарь комсомольской организации курса. После окончания училища служил в разведке на Днепровской флотилии. После сдачи фашистам Киева в 1941 году вышел из окружения, перешел линию фронта и пешком дошел до Москвы, по дороге закопал партийный билет. Долго доказывал в НКВД свою не-виновность. Преподавал в училищах. Защитил докторскую диссертацию. Был уволен в отставку в начале семидесятых годов в звании капитан 1 ранга. Умер в Ленинграде 1991 году.

Лукьянов Федор Иванович. Учились на одном курсе. После окончания училища был назначен на Северный флот. Участвовал в Великой Отечественной войне в должности штурмана, помощника командира и командира «малютки». После войны транспортировал лодки по железной дороге. Был назначен на Черноморский флот. Служил в городе Куйбышеве (Самара) начальником штаба бригады, затем был назначен командиром учебного отряда подводного плавания Тихоокеанского флота. Капитан 1 ранга. Умер в 1965 году.

Пасько Георгий Степанович. В училище был секретарем комсомольской организации группы. После выпуска назначен в разведку. После окончания Высшей школы разведки служил в штабе. В 1939 году в числе «туристов» участвовал в установлении советской власти в Риге. Позже работал в аппарате военного атташе в США. В числе других участвовал в обеспечении работы Ялтинской конференции глав государств и правительств союзников в 1943 году.

Книги И. И. Локтионова

За какую-то провинность его направили в штрафной батальон на полуостров Рыбачий Северного флота. Через шесть месяцев оправдали.

Работал в органах разведки в Москве. Уволен в запас в начале шестидесятых годов. Живет в Москве.

Попека Георгий Платонович. Учился в 415-м классе училища. Человек исключительных способностей. Перед выпуском контрразведка установила, что его родителей раскулачили во время принудительной коллективизации. После окончания учебы оставили в училище на преподавательской работе. Защитил кандидатскую диссертацию. Уволился по выслуге лет в отставку, живет в Ленинграде.

Синецкий Петр Владимирович. Учились на одном курсе. После училища назначен штурманом «малютки». Служил на должностях дивизионного штурмана, командира «малютки», «Щуки», командира бригады и командира дивизии подводных лодок на Тихоокеанском флоте. В 1962 году назначен в Главное оперативное управление Генерального штаба, где прослужил до 1976 года. Уволен в отставку в звании вице-адмирал. Умер в 1985 году в Москве.

Яковенко Василий Иванович. Учились на одном курсе. Служил в штабах. Закончил службу на Камчатской флотилии в должности старшего офицера оперативного отдела в звании капитан 2 ранга.

По-разному сложились судьбы выпускников Военно-морского авиационного училища, с которыми я начинал учебу в авиасекторе. Они завершили учебу в Ейске в 1937 году, на год раньше.

Астафьев А., старшина нашего класса, после выпуска немного летал, затем служил в разведке на береговых должностях. После войны был военно-морским атташе в Италии и США. Закончил службу в звании контр-адмирал при Главном штабе Военно-морского флота. Живет в Москве.

Загорский В., веселый, общительный, спортсмен. Служил на штабных должностях, преимущественно в оперативных отделах. Закончил службу в звании полковник. Живет в Москве, работает в конструкторском бюро.

Илюшин П., неизменный руководитель физминутки в училище, спортсмен. После окончания ВМАУ служил на Балтийском флоте, летал штурманом на самолете СБ. Во время Финской войны самолет был сбит, экипаж погиб.

Караваев Ф., добродушный, невозмутимый сибиряк. Погиб во время Великой Отечественной войны.

Кабанов Е. А. служил на штабных должностях. В 1964 году встретил его на Камчатке в штабе, где он был заместителем начальника оперативного отделения флотилии. После увольнения в запас уехал на жительство в Воронеж.

Куровлев Н. — шахматист с математическим и аналитическим складом ума. Летал штурманом на самолетах авиации Военно-морского флота. Встретил его в 1952 году в Гурзуфском санатории. Полковник Н. Куровлев занимал должность главного штурмана ВВС Вооруженных сил.

Лобанов Н. после училища летал на различных типах самолетов.

Выпускники Военно-морского авиационного училища 1937 г.

Во время Великой Отечественной войны служил в разведке Северного флота. После окончания боевых действий входил в состав группы, сброшенной с самолета на территорию Норвегии. При приземлении не успел обрезать стропы парашюта, ударился о скалу и погиб.

Лукьянов А. — мой друг с первых дней учебы. После окончания училища был направлен на Черноморский флот. Летал на МБР-2 в Поти. Погиб при прыжке с парашютом в 1939 году.

Судьбы однокурсников — Ю. Степанова, А. Воробьева, П. Самойленко, П. Митрофанова, Х. Юсупова — мне неизвестны.На дальнем востоке

Новоиспеченные лейтенанты Петр Синецкий, Григорий Гинкул и я ехали на поезде одиннадцать суток через всю страну и прибыли во Владивосток в 3 часа ночи, с опозданием на 36 часов. Оставив чемоданы в камере хранения, пошли в город искать место, чтобы переждать до утра. Сели на скамеечку в каком-то скверике, ожидая начала рабочего дня. По улицам одна за другой проезжали машины, в кузовах под конвоем красноармейцев везли людей. Позже нам рассказали, что проводилось массовое выселение корейцев и китайцев из Приморья. Жителей этих национальностей независимо от рода занятий, пола, возраста, общественного положения спешно депортировали. Ликвидировалась социальная среда, в которой, предположительно, скрывалась японская агентура. По данным, опубликованным в 1990 году, за трое суток в августе 1938 года со станции Первая Речка в Среднюю Азию и Казахстан депортировали 65 тысяч корейцев и китайцев.

Офицеры отдела кадров флота были удивлены нашему почти своевременному прибытию, их реакция стала понятна позже. Опоздание выпускников училищ на неделю было обычным явлением и, как правило, не влекло никаких санкций.

Меня направили на подводную лодку Л-11, а Григория Гинкула на Л-12 в 4 бригаду подводных лодок Тихоокеанского флота. Обоих назначили командирами рулевых групп. Мы были разочарованы. Отличники учебы попали отнюдь не на лучшие должности. Через три месяца поняли смысл назначения. Нас определили командирами рулевых групп с перспективой продвижения по службе на должность командира штурманской боевой части (БЧ-1), куда обычно назначали офицеров после окончания специальных классов. Петра Синецкого назначили на 2 бригаду лодок.

В составе флота было 4 бригады подводных лодок:

1 бригада — средние лодки типа Щ (Щуки) — базировалась в бухте Золотой Рог;

2 бригада — малые подводные лодки типа М («малютки») VI серии — размещалась в бухте Улисс, в 2 километрах от Владивостока;

3 бригада — средние подводные лодки типа Щ — в бухте Находка;

4 бригада — большие подводные лодки типа Л («Ленинцы») — находилась в бухте Золотой Рог около Мальцевского рыка.

Подводной лодкой Л-11 командовал капитан 3 ранга Николай Михайлович Мишенин, призванный на военную службу из торгового флота. Единственное в стране Военно-морское училище им. Фрунзе не успевало готовить необходимое количество офицеров для бурно растущего флота. На военную службу призывали капитанов и старпомов судов торгового флота. На годичных курсах они изучали боевое использование подводных лодок и военные науки, после переподготовки получали назначения на подводные лодки и военные корабли. Николай Михайлович по характеру как был, так и остался гражданским капитаном, душой и отцом экипажа, добрейшим человеком, хорошим мореплавателем. Военного в нем было мало, он к этому и не стремился.

Комиссаром Л-11 был политрук Николай Михайлович Журов. До назначения на Тихоокеанский флот служил матросом в ленинградском учебном отряде подводного плавания. Как член ВКП(б) был зачислен в кадры Рабоче-крестьянского Красного флота. Прошел подготовку на курсах, получил военное звание «политрук» и назначение комиссаром. В морском деле, технике и вооружении не разбирался, в дела офицеров и экипажа не вмешивался. В нужное время был рядом с командиром, так он осуществлял контроль партии за деятельностью экипажа. Политическое воспитание организовать было несложно. Политические занятия и политинформацию регулярно проводили офицеры лодки, работа партийной и комсомольской организаций держалась на выбранных в экипаже секретарях, а выпуск стенгазеты на редакторе.

Старший помощник командира, молодой, красивый, с резкими движениями и отрывистой речью старший лейтенант Петр Степанович Мартыненко, производил впечатление энергичного человека, хотя и с «пыльцой в голове». Считался хорошим и добросовестным исполнителем, но не более того.

Механик-инженер (командир БЧ-5), капитан 3 ранга Петр Матвеевич Мацко, слу-жил на лодке со дня ее закладки. Высокоэрудированный инженер, интеллигент в лучшем понимании этого слова. Спокойный и уравновешенный офицер обладал отличными профессиональными знаниями техники, необычайной пунктуальностью и аккуратностью в делах. Устройство подводной лодки знал досконально, до диаметров заклепок включи-тельно. Через несколько месяцев, в конце года, его назначили флагманским механиком бригады.

Штурман (командир БЧ-1), старший лейтенант Николай Чирков, делами занимался мало. Быстро сдал мне документацию, уехал в отпуск, а затем был направлен на учебу на Специальные курсы офицерского состава в Ленинград (СКОС).

Минером (командиром БЧ-3) на лодке был лейтенант Иван Михайлович Ивлев, спокойный, уравновешенный командир. В отличие от большинства офицеров он был женат и держался как-то в сторонке. Служил добросовестно, по принципу: «Службы не ищи, от службы не беги».

На должности корабельного доктора состоял фельдшер-акушер П. Тарасов. Он главным образом занимался вопросами снабжения лодки продовольствием перед выходом в море. Больных матросов отправлял в медпункт на береговую базу бригады с напутствием: «Ничего, не сдохнешь».

Лев Андреевич Курников

(1907–1997),

вице-адмирал (1958 г.),

подводник

Книга Л. А. Курникова

«Подводники Балтики».

Санкт-Петербург, 2012 г.

Дивизионом подводных лодок командовал Лев Андреевич Курников, человек военный в полном смысле этого слова, образцовый командир. В 1928 году окончил ВМУ им. М. В. Фрунзе. С 1933 года на подводном флоте, командир ряда подводных лодок. В апреле 1938 года назначен командиром 42 дивизиона Тихоокеанского флота, через 3 месяца, в августе 1938 года, был репрессирован. До февраля 1939 года находился под следствием. Освобожден и восстановлен в кадрах, в мае 1939 года назначен на должность командира 43 дивизиона подлодок Тихоокеанского флота. В 1941 году окон-чил Военно-морскую академию и в апреле того же года в звании капитан 2 ранга стал начальником штаба 1 бригады подводных лодок Балтийского флота. В 1942–1945 годах — командир бригады подлодок на Балтике. С 1973 года возглавлял Совет ветеранов-подводников Балтики.

Подводная лодка Л-11 заложена 10 июня 1934 года на заводе № 198 в г. Николаеве на Черном море, планировалось ее именовать «Свердловец». 15 сентября 1934 года лодка получила литерно-цифровое наименование Л-11 и секциями была перевезена по железной дороге на Дальний Восток. 25 мая 1935 года Л-11 перезаложена на стапеле № 1 временной верфи судостроительного завода № 199 «Амурверфь» на берегу Большого Силинского озера в Комсомольске-на-Амуре. После сборки корпуса, установки главных двигателей и навигационного оборудования Л-11 спустили на воду 5 декабря 1936 года и на понтонах вместе с Л-12 отбуксировали до Николаевска-на-Амуре. Оттуда лодки са-мостоятельно перешли во Владивосток и встали на достройку и испытания в «Дальзавод». Строить лодки в Комсомольске-на-Амуре до полной готовности не позволяли два обстоятельства:

1)

лиман реки Амур замерзал на 7 месяцев и более полугода не был судоходен;

2)

глубина на выходном фарватере не более 3,5 метра при полном приливе, осадка лодок — 4,5 метра. Перевозка лодок в плавучих доках тогда еще не применялась.

1938 год, 5 ноября — подписан приемный акт о вступлении в строй.

1938 год, 6 ноября — поднят Военно-морской флаг.

1939 год, 20 февраля — вошла в состав ТОФ, зачислена в 42 дивизион ПЛ 4 бригады ПЛ ТОФ с базированием в бухте Золотой Рог (г. Владивосток).

1940 год — лодку подчинили командованию 41 отдельного дивизиона ПЛ (с 11.02.1941 — 3 ОДнПЛ) ТОФ с базированием в бухте Тарья (пос. Лахтактный).

1940 год, осень — 1943 год, июль — бухта Тарья (пос. Лахтактный).

Экипаж Л-11 поселили на плавбазе «Приморье», переоборудованной из старого парохода времен Гражданской войны. Команды лодок жили в обустроенных трюмах, офицеры в каютах. Меня поселили в четырехместной каюте. Плавбаза стояла кормой к берегу в конце Мальцевской улицы, недалеко от проходной «Дальзавода».

Достроечная база размещалась в западном углу «Дальзавода». Строительством лодок руководил главный строитель Константин Федорович Терлецкий, бывший офицер-подводник царского флота, чудом уцелевший от расправы в лихие годы революции и времена репрессий. Он рассказывал, как революционные матросы расстреливали кадровых офицеров. Ему повезло. Подвыпившие моряки сбросили его за борт. К счастью, удалось доплыть до берега.

Экипаж подводной лодки во время строительства одновременно числился сдаточной командой завода. Формально обслуживать механизмы и системы до сдачи корабля Военно-морскому флоту обязан судостроительный завод, фактически эту работу выполнял экипаж лодки. В этом была большая польза — завод экономил средства на содержании сдаточной команды, а флотский экипаж осваивал новую технику, когда корабль был еще собственностью промышленности.

Быть полноценным членом экипажа лодки значит грамотно и профессионально исполнять обязанности в соответствии с занимаемой должностью, нести вахты и дежурства. Чтобы быть допущенным к самостоятельному исполнению обязанностей каждый член экипажа, независимо от должности, обязан сдать зачеты:

— по устройству и правилам эксплуатации механизмов и систем, входящих в круг его ведения (заведование);

— по устройству подводной лодки (5 программ);

— по «Правилам ухода за аккумуляторными батареями» (ПУАБ) и «Наставлению по борьбе за живучесть» (НБЖ).

В программы по устройству входило:

— прочный и легкий корпус, размеры, прочность;

— способы заполнения и осушения всех цистерн;

— системы погружения и всплытия с их механизмами и устройствами, водяными, воздушными трубопроводами низкого, среднего и высокого давления, водяные насосы и воздушные компрессоры;

— назначение, устройство и число оборотов каждого клапана;

— артиллерийское, торпедное и минное вооружения;

— средства кораблевождения, связи и наблюдения;

— главные двигатели надводного и подводного хода;

— аккумуляторные батареи и системы их вентиляции;

— электроэнергетическая система лодки со всеми кабелями, распределительными коробками, шитами, рубильниками и выключателями.

В «Правилах ухода за аккумуляторными батареями» (ПУАБ) излагались правила зарядки, разрядки, хранения, ухода, вентиляции, периодичность замеров изоляции и плотности электролита; типовые действия при пожаре, попадании морской воды, допустимые нормы водорода в отсеках и аккумуляторной яме.

В «Наставлении по борьбе за живучесть» (НБЖ) излагались правила обеспечения живучести корабля, меры против возникновения пожаров и попадания воды внутрь прочного корпуса. Приложениями к НБЖ были таблицы непотопляемости, рассчитанные для каждой серии кораблей. Это перечень возможных случаев разрушения и затопления отсеков и прилегающих к ним цистерн при аварии и варианты выпрямления возникающих кренов и дифферентов заполнением соответствующих (противоположных) цистерн. Предложения о введении этих таблиц были сделаны еще в начале девяностых годов ХIХ века адмиралом С. О. Макаровым.

Зачеты по штурманской специальности принимал дивизионный штурман старший лейтенант Вадим Ры-бин, а по устройству подводной лодки, ПУАБ и НБЖ — командир Николай Михайлович Мишенин. Фактиче-ски нас опрашивал в присутствии командира механик П. М. Мацко. Он-то уж знал все.

«Наставление по штурманской

службе Военно-морских сил РККА». Москва, 1929 г.

Изредка лодка выходила на испытания в Амурский Уссурийский заливы. Много времени у нас уходило на изучение устройства подводной лодки. Штурманское вооружение было несложным. Его мы хорошо освоили в училище:

— гирокомпас ГУ марки 1, «содранный» с американ-ского «Sperry Mark VIII»;

— электромеханический лаг, очень сходный с английским лагом В. И. Черникеева;

— два магнитных пятидюймовых компаса;

— механический лот для измерения глубины;

— радиопеленгатор «Пассат» с антенной из оголенного медного провода, постоянно отсыревавшего в дождь и туман и выходившего вследствие этого из строя именно тогда, когда он был нужен.

Командир, используя старые связи в торговом флоте, заполучил в Управ-лении «Севморпути» эхолот английской фирмы «Хьюз», записывающий измеренную глубину на бумажной ленте, пропитанной йодистым раствором. Первый опыт установки эхолотов на подводных лодках дал положительные результаты. К концу 1930-х годов наша промышленность освоила серийный выпуск гирокомпасов «Курс-1» по образцу немецкого гирокомпаса «Аншютц» и эхолотов по образцу «Атлас-Верке».

В моей группе было всего 5 подчиненных: боцман, старшина 2 статьи срочной службы Михаил Челядко, рулевые Мартынов и Туркот, штурманский электрик старшина 2 статьи Николай Земцов.

Знакомство с Владивостоком мы начали с центральных улиц — Ленинской (бывшая Светлановская) и 25 Октября (бывшая Алеутская). На Ленинской улице находился Дом Красной армии и флота (ДКАФ) с садиком и танцплощадкой. Там летом по вечерам три раза в неделю играл духовой оркестр. В ДКАФ (теперь — Дом офицеров) показывали кино и выступали гастролирующие артисты.

Рядом с гостиницей «Золотой Рог» размещался драмтеатр им. Горького. В центре города, около крайкома ВКП(б), было два кинотеатра — «Комсомолец» и «Уссури». Третий кинотеатр располагался на улице Пекинской (ныне улица Адмирала Фокина) в бывшем китайском театре. Лучшие рестораны находились в одноимен-ных гостиницах «Золотой Рог» и «Челюскинская» (бывший отель «Версаль»). До 1941 года в этих ресторанах подавали блюда на тарелках с фирменным клеймом.

Г. К. Васильев (второй слева), Владивосток. 1938 г.

На Морском вокзале размещался второсортный ресторан «Волна». В нем проигрывали пластинки в исполнении Александра Вертинского и других белоэмигрантов: «В бананово-лимонном Сингапуре…», «Татьяна, помнишь дни золотые…», наводившие тоску и грусть. Посетителями этой забегаловки были в основном моряки торгового флота.

Рестораны для нас были труднодоступны. Строго приходилось исполнять приказ, изданный не без повода начальником гарнизона: «Военных не пущать!» За его исполнением бдительно следил комендант гарнизона майор Кравченок. Комендантская служба в городе свирепствовала. За это комендант неустановленными лицами был сброшен с моста над железной дорогой, пересекающей Ленинскую улицу.

В эти годы поставки промтоваров в районы Дальнего Востока по КВЖД (Китайско-Восточной железной дороге) прекратились. Купить или пошить штатский костюм было невозможно. Приходилось офицерам срезать медные пуговицы и знаки различия с парадных тужурок. Получался гражданский черный костюм. В один из выходных дней на улице встретил морских летчиков лейтенантов Любельского и Зубкова, с которыми учился в авиасекторе училища. Они летали на МБР-2 в бухте Патрокл.

Одномоторная летающая лодка МБР-2 (Морской ближний разведчик) представляла собой свободнонесущий моноплан смешанной конструкции. Спроектирована под руководством Г. М. Бериева в Центральном конструкторском бюро (ЦКБ) при заводе № 39 в 1931 году. Двигатель с толкающим винтом установлен на стойках над центропланом. Серийный выпуск МБР-2 осуществлялся на заводе № 31 в Таганроге с июля 1934 по сентябрь 1940 года. В общей сложности изготовлено 1365 МБР-2.

Николай Бобков служил в районе станции Океанская и уже женился. На встречу он приехал один. Посидели в кафе, закусили консервированными сардинами и разошлись. Николай поехал домой, я на свою плавбазу «Приморье». Недели через две по его приглашению съездил к ним в гости. Видимо, я не понравился его жене, наши дружеские отношения прервались.

Самолет МБР-2

В 1937 году из Училища имени Фрунзе несколько рот курсантов первого курса перевели во Владивосток во вновь созданное Тихоокеанское военно-морское училище (ТОВМУ). Среди них были знакомые ребята: Яша Гладыш (друг Петра Синецкого), Мишка Медведев, Витька Шмырин и другие. Они быстро нашли нас и ввели в круг своих знакомых. Это устраивало обе стороны. У нас были деньги, а у них связи. В теплое время года, когда позволяли обстоятельства, мы вместе ходили на танцы в ДКАФ, а осенью и зимой в «Железяку» — Клуб железнодорожников, он размещался на Первой Речке. Ре-бята познакомили нас со студентками Дальневосточного государственного университета (ДВГУ), общежитие их находилось на Китайской улице (ныне Океанский проспект) не-далеко от Парка культуры и отдыха. Время от времени в течение зимы 1939 года мы захаживали к ним. После окончания ДВГУ, летом 1939 года, наша компания распалась. Пока я участвовал в походе на Камчатку, Г. Гинкул женился на выпускнице университета Н. Близнец.

К. Васильев Бухта Улисс. 1938 г.Штурман Л-11 Г.

Осенью 1938 года достройка подводной лодки закончилась. На выходах в море проверили и испытали механизмы, системы, устройства и вооружение. Экипаж заново покрасил лодку снаружи и внутри. 7 ноября на Л-11 торжественной обстановке был поднят Военно-морской флаг. Лодку включили в состав 42 дивизиона 4 бригады подводных лодок Тихоокеанского флота с базированием в бухте Улисс. Пролив Босфор Восточный, отделяющий остров Русский от полуострова Муравьев-Амурский, образует 5 бухт: Диомид, Улисс, Парис, Патрокл и Аякс. Эти географические названия носят имена героев античной греческой мифологии. В бухте Улисс базировались бригада торпедных катеров, бригада подводных лодок М («малюток» VI серии) и наш дивизион. Штаб бригады оставался на Мальцевской улице. Экипаж Л-11 разместили в казарме, нас, лейтенантов, поселили в одной комнате.

Приступили к отработке организации службы корабля (Задача № 1 «Курса боевой подготовки подводных лодок»). Приняли запасы топлива, масла и воды. Укомплектовал лодку штурманским имуществом на все случаи жизни, от «Службы времени на кораблях ВМС» до «Правил эксплуатации гирокомпаса». Получил на складах комплект карт, секс-таны, хронометр, секундомеры, часы корабельные, бланки журналов, лоции, описания и всю необходимую документацию.

Изучение устройства и правил эксплуатации всех приборов и их обслуживание было одним из главных условий задачи № 1.

Один раз в неделю мы проводили тренировки по торпедной стрельбе на приборе (тренажере) Казанцева, флотского минера, создавшего это устройство. Тренажер состоял из механического прибора, который определял элементы торпедного треугольника. Несколько шаговых электродвигателей перемещали платформу с находящейся на ней целью. По современным понятиям прибор был грубым и несовершенным, но лучшего в то время на флоте не было.

В 1943 году на английской базе подводных лодок «HMS Dolphin» в Портсмуте мы тренировались на их приборе, который был еще примитивнее. Цель на тренажере перемещал оператор вручную по таблицам. Курс и скорость подводной лодки для выхода на заданное расстояние от цели выбирали из таблиц торпедной стрельбы. Из них надо было выбирать рассчитанные варианты для скорости цели от 8 до 40 узлов и для дистанций от 10 до 60 кабельтовых. Визуально (на глаз) определив элементы движения цели (скорость, курсовой угол и дистанцию), мы выбирали из таблиц подходящий вариант. Далее по ходу атаки сравнивали рассчитанные величины дистанций и курсовых углов с фактическими. Когда они совпадали, обеспечивался выход лодки в точку залпа, при расхождениях производили корректуру курсового угла и скорости цели.

Лейтенант Г. К. Васильев, Владивосток. 1938 г.

Лейтенант Г. К. Васильев, Владивосток. Январь 1939 г.

В обязанности штурмана на тренировках входило графическое определение на карте курса и скорости цели по пеленгам и дистанциям. Командиры лодок, пришедшие из торгового флота, стремились овладеть этой премудростью командирских обязанностей. Грамотные выходы в торпедные атаки не всегда и не у всех получались. Мы не раз слышали в адрес наших командиров нелестную фразу Л. А. Куринкова: «Вам только баржами командовать!»

Новый 1939 год встретил в казарме, меня назначили обеспечивающим порядок в экипаже. Понемногу освоились с обстановкой в гарнизоне.

На шлюпочной базе Тихоокеанского флота. Слева лейтенант Г. К. Васильев. 1939г.

Шлюпочные гонки на веслах. 1939 г. Фото Г. К. Васильева.

Кроме четырех казарм для размещения экипажей на другой стороне поселка стояло пять или шесть двухэтажных домов для командного состава. В одном из них Петр Синецкий получил комнату в коммунальной квартире. Вскоре к нему приехала молодая жена, миловидная, невысокого роста, черноглазая женщина. Черты ее ближневосточных предков в то время были малозаметны. Первый визит я нанес им в конце апреля.

Служба шла своим чередом. Лодка стояла у пирса. Экипажи, не торопясь, отрабатывали и сдавали курсовые задачи. В начале марта лед из пролива Босфор Восточный вы-несло в Уссурийский залив, появилась возможность отрабатывать задачи в море. Сначала отошли от причала и 2 недели стояли на якоре на рейде у полуострова Шкота. Потом от-работали и произвели погружения, всплытия, торпедные и артиллерийские стрельбы, минные постановки. В свободное время проводили спортивные соревнования между экипажами и шлюпочные гонки.

Подводные лодки других бригад несли боевую службу на позициях в 50 милях от острова Аскольд. По степени готовности к ведению боевых действий корабли разделялись на первую и вторую линии:

первая линия — исправные и отработавшие курсовые задачи;

вторая линия — исправные, но еще отрабатывающие задачи боевой подготовки. Боеготовые лодки первой линии выводились в незамерзающие бухты и плавали на полную автономность. В зависимости от проекта автономность лодок — продолжительность пребывания в море без пополнения запасов — составляла от 10 до 30 суток. Стало модным устанавливать рекорды продолжительности пребывания в море, превышать практиче-скую автономность в 2–3 раза. За это командиры и отличившиеся члены экипажа награждались орденами. Командиров-орденоносцев популяризировали флотскими средствами массовой информации и ставили в пример. Не обходилось без очковтирательства. Некоторые умудрялись вместо запасных торпед загружать в лодки дополнительное продовольствие, двигаться на самых экономных режимах, где возможно постоять на якоре или полежать на грунте.

Шлюпочные гонки под парусом. 1939 г. Фото Г. К. Васильева

Так командир-«реформатор» Кливенский пытался торпеду из первого отсека зарядить в кормовой торпедный аппарат. Перетащить ее моряки сумели, но развернуть на 180 градусов не смогли — длина торпеды больше ширины прочного корпуса.

В мае 1939 года стало известно, что группа подводных лодок — Л-8, Л-9, Л-11 — отправляется на Камчатку. Началась их подготовка. Походы такого масштаба в то время были делом довольно сложным. Во время плавания были доступны два способа определения места корабля в море: визуальный, по пеленгам видимых предметов на берегу (маяков, знаков, мысов, сопок), и астрономический. Возможности обоих способов ограничи-вались летом из-за постоянных туманов.

На Дальнем Востоке летом (июнь, июль и половина августа) теплый влажный воздух Тихого океана под влиянием Гавайского антициклона ложится на холодную поверхность воды, приносимой холодными течениями. В результате этого образуются адвективные туманы, возникающие вследствие соприкосновения теплого воздуха с более холодной поверхностью воды. По многолетним наблюдениям у побережья Приморья и Камчатки зафиксировано 29–30 туманных дней в месяц. Постоянные и приливо-отливные течения были изучены слабо, их значения варьировались в широких пределах от 0,1 до 1 узла. Наблюдения за течениями были проведены только в районах некоторых пунктов базирования. Степень изменения скорости течения с удалением от берега известна только одному Богу. Соотношения скоростей дрейфовых течений и ветра также не были изучены. Мы пользовались картами, составленными по материалам различных источников, не всегда точных и достоверных. Масштабы карт были различны. Глубины на них обозначены в разных измерениях — где в саженях шестифутовой меры, где в метрах, где в футах. В частности, карта Авачинской губы была составлена по описи русского исследователя капитан-командора И. И. Биллингса еще в 1854 году.

Берингово море и прилегающая к Камчатке часть Тихого океана были описаны гидрографом Давыдовым в лоции, изданной в 1919 году. Интересно читать лирические отступления в описании Пенжинской губы Охотского моря: «В общем грустное впечатление производит эта забытая Богом земля. Бурые скалы смотрятся в бурое море и т. д.». Не лестно отзывался он и о местных жителях: «Ни к какому труду они не способны, только к пьянству».

В начале июня отряд лодок под командованием командира 41 дивизиона капитана 2 ранга Кулагина с дивизионным штурманом капитаном 3 ранга Евтуховым вышел в Петропавловск-Камчатский. Путь кораблей пролегал в 10–12 милях от берега, так было всем спокойнее. В памяти было еще свежо печальное событие прошлого года, когда эскадренный миноносец «Рьяный» на переходе из Комсомольска-на-Амуре во Владивосток между заливами Де-Кастри и Владимира вылез в тумане на мыс. Корпус корабля был смят почти до командирского мостика. Командовал переходом будущий главком Военно-морского флота С. Г. Горшков. Нарком Н. Г. Кузнецов заступился за него перед И. В. Сталиным и спас от расправы.

Благополучно мы дошли до залива Де-Кастри, там на головную Л-8 приняли лоцмана. Лиман реки Амур, начинающийся от мыса Лазарева и до Сахалинского залива, мелководен. По главному фарватеру, ведущему из Японского в Охотское море, наименьшие глубины между 41-м и 42-м буями составляли около 4,5 метра. На фарватере, ведущем в устье Амура, еще меньше — около 3,5 метра. Условия для определения места корабля были плохие. Сахалинский и материковый берега, кроме мыса Лазарева, низменные, острова сливаются с берегом. Искусственных сооружений на берегу для обеспечения безопасности плавания существовало всего три:

1) входной створ в заливе Де-Кастри;

2) входной створ в Охотское море в северной части острова Сахалин;

3) маяк на мысе Лазарева.

В

период навигации для обозначения фарватеров выставлялось 54 буя. По ним да по некоторым известным только лоцманам местным ориентирам проводились корабли.

Утром от буя №1 лодки начали движение по фарватеру. Узкую часть пролива между мысами Погиби и Лазарева прошли благополучно, отсюда начинался лиман реки Амур. Для увеличения осадки заполнили среднюю группу цистерн главного балласта. Этот спо-соб обеспечения безопасности плавания лодок по мелководью успешно применяется. При посадке на мель цистерна продувается, осадка лодки уменьшается и она легко сходит с мели. Погода была благоприятной, видимость 3–4 мили. В такую погоду был виден за кормой пройденный буй и впереди открывался следующий. По мере движения на север скорость течения заметно увеличивалась. Об этом можно было судить по тому, как вода обтекает буй, и по скорости дрейфа. На выходном Сахалинском створе, когда до последнего буя оставалось миль шесть, видимость ухудшилась, створ закрыло туманом. Лодки продолжали идти прежним курсом и с той же скоростью. Вдруг головная Л-8 застопорила ход и накренилась на правый борт, вторая отвернула влево, застопорила ход и легла на правый борт.

Наш командир отвернул влево, скомандовал: «Задний ход!»

Но было поздно. Все лодки сидели на мели. Поочередно, в той же последовательности, продули балласт средней группы цистерн, крен выровнялся. Задним ходом сошли со злополучной мели. У последнего буя № 54 лоцман покинул лодку, пересел на ожидавший его бот, а мы двинулись дальше. Северную оконечность острова Сахалин прошли поздно ночью. На траверзе мыса Елизаветы легли на курс 110, ведущий к Большерецкому рыбозаводу. Западное низменное побережье Камчатки выглядело уныло и однообразно. Приметных мест мало. Одним из них был рыбозавод в устье реки Большой, имевший шесть дымовых труб. По ним можно было определить свое место.

Л-11 входит в Авачинскую губу. 1939 г. Фото Г. К. Васильева

На видимость берега мы подошли, ориентируясь по глубинам. Ошибка в счислении была невелика. Определили свое место, повернули на юг в направлении Первого Курильского пролива. До 1945 года все Курильские острова принадлежали Японии. Граница проходила посередине Первого Курильского пролива между мысом Лопатка (южная оконечность полуострова Камчатка) и островом Шумшу (яп. Сюмусю-то; на российской карте 1745 года — Шумъ). Во Втором Курильском проливе находилась японская база Катаока (теперь Северо-Курильск), где по данным разведки базировался дивизион японских эскадренных миноносцев и легкий крейсер «Юбари». Пролив прошли при хорошей видимости берегов, в Тихом океане опять вошли в плотный туман.

Вход в Авачинскую губу не представлял сложности. Большие глубины подходят вплотную к берегу.

Скалы «Три брата» на входе в Авачинскую губу. 1939 г. Фото Г. К. Васильева

Скалы «Три брата». Современный вид

Много приметных мест — скалы «Три брата», остров Бабушкин, мыс Маячный. На северо-западном берегу губы хорошо различимый холм «Дирекшен Блеф», который при входе надо держать посредине между правым и левым берегом, как мушку в прицеле, и безопасный проход будет обеспечен.

В бухте Раковая Авачинской губы базировались лодки 41 дивизиона 6 бригады подводных лодок Тихоокеанского флота. У стенки Петропавловской судоремонтной верфи (ПСРФ) стояла плавбаза «Саратов», переоборудованная из парохода. К ней мы пришвартовались и там же поселились. Верфь еще строилась.

История 41 дивизиона ПЛ.

2 июля 1938 года решением Военного совета Тихоокеанского флота в бухте Тарья на полуострове Лахтажный (Рыбачий) начали строительство пункта базирования подводных лодок. На карте Авачинской губы, составленной российским геологом исследователем Камчатки Карлом Владимировичем Дитмаром в середине XIX века есть название «мыс Лахтажий». По рассказам старожилов много там было морского зайца, лахтака. Населенный пункт, возникший здесь, назвали Лахтажный. В 1934 году образовали Паратунский сельсовет, в него вошли Тарья, Лахтажный и другие населенные пункты. В июле 1938 года создана 2 Камчатская флотилия подводных лодок в п. Лахтажный. С конца 1970-х годов поселок называется Рыбачим.

Из Владивостока в Петропавловск-Камчатский передислоцировали подводные лодки Л-7, Л-9 и Л-10 из состава 41 дивизиона 6 бригады подлодок. Командиром созданного дивизиона назначили капитана 3 ранга А. Кулагина. Лодками командовали: Л-7 — капитан 3 ранга Н. И. Цирульников, Л-10 — капитан 3 ранга Ф. Ф. Павлов, Л-9 — капитан-лейтенант М. К. Никифоров. 15 августа 1938 года подлодки прибыли на Камчатку. С момента их прихода дивизион стал именоваться 41 отдельный дивизион подводных лодок 4 бригады ПЛ Тихоокеанского флота.

Лодки Л-8, Л-9 и Л-11 на Камчатке. Июнь 1939 г.

Дивизиону придали плавбазу «Саратов». Решением Военного совета Тихоокеанского флота для обеспечения подводных лодок создали 361 береговую базу. Первым командиром бербазы был старший техник-интендант В. Чистик, комиссаром — старший политрук И. Желковский. К моменту создания береговой базы на территории находились: торпедная мастерская, камбуз лич-ного состава, деревянные пекарня и баня, казарма экипажей. В сентябре дивизион приступил к выполнению плана боевой подготовки, основными задачами являлись: освоение побережья, разведка, отработка операций по высадке разведывательных и диверсионных групп.

В

июне 1939 года в состав дивизиона вошли подводные лодки Л-8 и Л-11. Переход осуществлялся из Владивостока на Камчатку Татарским проливом без лоцмана. Руководил переходом начальник штаба 4 бригады подводных лодок ТОФ капитан 2 ранга Н. Сурабенов, штурманское обеспечение осуществлял флагманский штурман 4 бригады А. Евтухов. В августе 1939 года состав сил дивизиона пополнился подводной лодкой Л-17. В этом же месяце командиром дивизиона назначили капитана 2 ранга В. Киселева. В 1942 году здесь были построены казарма и корень пирса, к которому при-швартовали плавказарму «Саратов». Было закончено строительство причальной стенки длиною около двухсот метров и трех производственных корпусов. В бухте Бабья стоял плавучий док. За прибрежными сопками располагался рабочий поселок Копайгород, позже переименованный в Индустриальный, в нем было 8–10 деревянных двухэтажных домов. Сообщение с городом осуществлялось летом на катере, а зимой пешком по очень плохой проселочной дороге. Автомобильную дорогу только начали строить силами заключенных.

Непременной частью любого приморского города является порт. Первоначально он возникает в укрытых от ветра и волн заливах и бухтах. Петропавловск не исключение.

Памятник русскому мореплавателю

Витусу Берингу. 1939 г.

Фото Г. К. Васильева(Слева)

Памятник защитникам

Петропавловска 1854 года. 1939 г.

Фото Г. К. Васильева(Справа)

Порт разместился в небольшой бухточке (в ковше), закрытой с запада полуостровом Сигнальный, с севера сопкой Мишенной, с востока материковыми возвышениями, со стороны Авачинской губы песчаной косой. Акватория гавани вмещала 1-2 небольших парохода и несколько рыболовных сейнеров. За воротами порта был скверик с памятником русскому мореплавателю Витусу Берингу. Сквер соединялся с главной улицей города Ленинской, застроенной одноэтажными и двухэтажными домами. На западной стороне улицы размещались почта и драматический театр, за ним на сопке часовня — памятник защитникам Петропавловска в 1854 году.

Далее за озером Култучное — поселок АКО (Акционерно-коммерческого общества). Часть озера осушили, на этом месте построили стадион. С восточной нагорной стороны Ленинской улицы находились универмаг, ресторан «Полярная Звезда», здание гидрографии и памятник английскому мореплавателю Кларку. Здесь же была аптека и недалеко от нее памятник французскому мореплавателю Лаперузу — большой гранитный камень с высеченной на нем надписью и прикованным якорем, который лежал рядом с деревянным тротуаром. На пьедестал его установили позже.

В конце улицы в доме адмирала Завойко, руководителя обороны города 1854 года, размещался обком ВКП(б). Около здания установлен памятник В. И. Ленину.

Памятник французскому мореплавателю

Лаперузу. 1939 г.

Фото Г. К. Васильева(Слева)

Петропавловск-Камчатский,

обком ВКП(б). 1939 г.

Фото Г. К. Васильева(Справа)

Далее на юг в небольшой долине возвышались две ажурные металлические мачты длинноволновой радиостанции, осуществлявшей связь с материком и створные знаки, ведущие в порт. Там же стояло несколько деревянных двухэтажных домов, в которых размещались штаб и квартиры командного состава Камчатской военно-морской базы. Здесь город заканчивался.

Дальше в лощине был лагерь заключенных, строивших дорогу и судоверфь. По склону сопки, выше Ленинской улицы, прокладывалась параллельная улица без названия — место мало доступное из-за плохой дороги и непролазной грязи. Там возводили жилые дома.

Петропавловск-Камчатский, площадь Свободы. 1939 г. Фото Г. К. Васильева

Все здания строили только из привезенных с материка материалов. Строительный лес на Камчатке не растет. Глин для производства кирпича не нашли. Цемента не хватало даже для гидротехнических и оборонных сооружений. В жилищном строительстве предпочтение отдавалось деревянным двухэтажным домам, доставляемым в разобранном виде. Этот способ применялся на Дальнем Востоке повсеместно. Особенно там, где не было местных строительных материалов, — на Камчатке, в Магаданской области, на Чукотке. Его начали применять еще в 1860 году при основании Новгородского поста в заливе Посьета, куда военным транспортом «Японец» доставили детали зданий, изготовленных в Николаевске-на-Амуре.

В бухте Раковая наши лодки стояли до середины августа. Несколько раз выходили в Авачинскую губу на артиллерийские стрельбы, выполняли учебные задачи и определяли девиацию магнитных компасов. Впервые на практике мы встретились с явлением приливов. Их высота на восточном побережье Камчатки достигала полутора метров, а вызываемые ими течения, особенно в узкостях, были значительными. Время наступления полной и малой воды рассчитывали по «Таблицам приливов и отливов», издаваемым как морской астрономический ежегодник институтом Штейнберга. Однако фактическое наступление этих моментов настолько искажалось местными условиями (очертанием бе-реговой линии, глубиной и т. д.), что учитывать их было невозможно. Попытки установить поправочные величины по фактическим наблюдениям не увенчались успехом.

Спокойное плавание прервалось чрезвычайным происшествием. На подводной лодке Л-7 (командир капитан-лейтенант Н. И. Цирульников) произошла авария. Через неплотно закрытый клапан осушения забортная соленая вода попала в аккумуляторную яму и залила одну группу аккумуляторов. Необходимо было выгрузить 112 элементов (вес каждого около 750 килограммов), очистить трюм, покрасить суриком и антикислотной краской аккумуляторную яму и вернуть элементы на свое место. Выгрузку и погрузку произвели вручную. Кранов не было, использовали обычные ручные тали. Работали круглые сутки. Помогал личный состав всего дивизиона. Последовала поголовная тщательная проверка знаний «Наставления по борьбе за живучесть». В середине августа получили приказание подводной лодке Л-11 выйти в Охотское море для обеспечения перелета авиационной дивизии из Хабаровска на Камчатку на только что вступивший в строй аэродром Елизово. После обеспечения следовать во Владивосток на гарантийный ремонт. Продолжительность похода 15–29 суток.

Г. К. Васильев, штурман Л-11. Камчатка. 1939 г.

Вышли в море под вечер с расчетом подойти к мысу Лопатка утром следующего дня. Курс проложили в 8–10 милях от берега в своих территориальных водах. Шли в тумане. Около полуночи, пройдя траверз мыса Поворотного, на нашем пути стали попадаться рыболовные сети и японские кавасаки (небольшие рыболовные суда). Некоторые из них несли положенные огни, а большинство находились в море с одним керосиновым фонарем на носу суденышка. Рыбаков встречалось все больше и больше. В этой ситуации главной нашей задачей было не разрезать внезапно возникшие из тумана кавасаки и не намотать на винты их сети. Шли самым малым ходом невообразимым зигзагом. Часа через 4 выбрались из этой «каши».

Конец ознакомительного фрагмента.