Почти как люди

Георгий Васильевич Наумов, 2022

Недалекое будущее. Новая реальность уже разделила население нашей планеты на полезных для общества гениев и праздных прожигателей жизни. Примитивам не надо учиться и работать, их обеспечивают жильем и всем необходимым для жизни. Такие люди безо всяких усилий получают еду и развлечения, а Созидатели с неординарными способностями, обретя возможность неограниченно продлевать собственные жизни, вечно трудятся, создавая Рай на Земле.Но при ближайшем рассмотрении все не так уж и безоблачно: гениальных детей Примитивов насильно забирают, чтобы пополнить ряды Созидателей; семьи разделяют по результатам тестов на интеллектуальные способности; радикальные политики с оружием в руках рвутся к власти, а в трех Советах, руководящих теперь миром, заседают безвольные бюрократы и предатели.Не закончится ли социальный эксперимент по всеобщему благоденствию глобальной катастрофой?

Курт Воннегут «Колыбель для кошки»

Часть 1. Истоки ненависти

Пролог

Душа, внезапно оторвавшись

Стремительно взлетела ввысь

Оставив на земле остатки

Что в ней из детства собрались

И где-то я посередине

Смотрю на это вверх и вниз

И что же я при этом вижу:

И там, и там — я вижу жизнь

Верхняя часть — блеск и сиянье

И воля не замутнена

Нижняя — жалость и страданье

И знаешь из чего она?

Немного злости, тьма печали

Обида на родных людей

Тех, что любви недодавали

Когда я так нуждался в ней

Но это в прошлом, и вопрос лишь

Что ныне гложет так меня

Что скажет мне — взлететь, иль падать:

"И что из этого есть Я?"

Поход к ним

— Какой симпатичный и один!

Я только поднял глаза, а она уже села на стул рядом.

— Что же ты в одиночестве сидишь? Скучаешь? Давай поболтаем!

— Ну давайте поговорим — отвечаю я.

— Как тебя зовут?

— Александр.

— А меня Адельгаина. Какое-то имя у тебя простоватое, прям замшелое. А ты чем занимаешься?

Не успеваю ответить, как она уже продолжает:

— Я вот врог веду. У меня почти 500 подписчиков!

— Понятно — безразлично отвечаю я — И про что твой врог?

— Ну как… — Ну про мою жизнь. Как у меня дни проходят. Ну я там встаю, завтракаю, спортом занимаюсь, с друзьями встречаюсь… Ну обычный такой врог, как у всех.

— То есть вы все такие вроги ведете, где просто транслируете то, что с вами происходит в данный момент?

— Сложно ты как-то разговариваешь, — хихикает она — Ну да, мы все так делаем. Это же прикольно. Подружки и друзья смотрят что у меня происходит. Я смотрю что они делают. А у тебя разве такого нет?

— Нет — коротко отвечаю я.

— А про что тогда твой врог?

— У меня нет врога.

— Тогда ты чем занимаешься?

— Думаю, тебе это будет неинтересно. Вернее, непонятно. Но я, возможно, когда-нибудь сделаю про это врог — иронично отвечаю я.

— А сколько тебе лет? Мне вот 27.

— Боюсь, что мой ответ тебе не понравится.

Вижу, как ее лицо мрачнеет.

— Так ты из этих? — спрашивает она с каким-то отвращением.

— Ага — легко отвечаю я.

— То-то я смотрю имя замшелое. И один сидишь, как пристукнутый. Как ты забрел-то сюда?! Пока!

В следующий момент она уже сидит за другим столиком с подружками, показывает пальцем в мою сторону, они гогочут и что-то обсуждают, беспардонно разглядывая меня.

Когда мимо проходит официант, девушки его подзывают и что-то шепчут на ухо.

Официант подходит ко мне и переминается с ноги на ногу.

— Да говорите уже. Долго так стоять над душой будете?

— Извините, мы, конечно, не имеем право просить Вас уйти. Просто поймите, не хотелось бы инцидентов в нашем кафе. А они регулярно происходят в других заведениях, когда туда приходят такие как Вы.

— И отчего же?

— Ну Вы же знаете, как наши реагируют на созидателей. Ну у Вас же свои места есть. Не лучше ли туда пойти? А то случись что и будут нас потом трясти. А то еще хуже — закроют вовсе, за то, что не усмотрели. Поверьте, я лично ничего против вас не имею, но другие наши относятся к созидателям не так.

— Ладно, не буду ставить под угрозу Ваше заведение. Пойду я, пожалуй…

Дед

Он мне с раннего детства рассказывал о предстоящей Новой Реальности. В 45 лет он уже стал членом академий наук нескольких стран и известнейшим в мире исследователем в области социального поведения. У него всегда был очень жесткий взгляд и такая же жесткая манера общения, даже с моим отцом, но со мной он всегда был очень мягок. Пожалуй, со мной единственным он в своей жизни и был мягок.

Я тогда, как сказки на ночь, слушал об эпохе бесплатной энергии, о том, как роботы будут производить блага и производить себе подобных.

Роботы делают роботов, и роботы делают всё для нас. Энергия возобновляема и бесплатна. Мы больше не лезем в недра за ресурсами — мы занимаемся рециклингом того, что уже ранее использовали.

Лечить людей станут нанороботы, которых будут запускать внутрь организма. Взамен изношенных органов начнут печатать новые. Все органы, кроме мозга, но он способен восстанавливать себя бесконечно. Нам станет доступно бессмертие.

— Это будет Рай, деда?

— Не уверен, Александр.

— Почему?

— Я слабо представляю себе то, чем люди займут себя.

— Будут новое создавать.

— Это доступно немногим. Я боюсь, что человечество разделится на тех, кто создает, и тех, кто деградирует. Возникнет две ветви людей. Очень изолированные.

— А все смогут жить бесконечно?

— Нет. Нельзя позволять, чтобы это было доступно всем.

— Почему?

— Да потому что Земля не резиновая и, если позволять всем жить вечно, очень скоро пространства для жизни не останется. Поэтому продлевать жизнь должно быть позволено только для самых полезных членов общества.

— Но ведь лекарства тоже позволяют человеку не умирать от болезни. Лекарства ведь всем доступны.

— Это уже сложившаяся практика, Александр, и с ней уже ничего не поделаешь. Но в отношении новшеств будет возможность вводить иные правила.

Дед создал первую Декларацию Разделения и Социальных Лифтов. Согласно Декларации, все общество было разделено на креативный класс — Созидателей, способных к творчеству и созданию нового, и остальных — Примитивов.

В результате в ряде крупнейших мегаполисов появились 100 Капитолиев, в которых, закрывшись от примитивов за каменными стенами, жили созидатели. Примитивы же остались в так называемых даунтаунах. Созидатели из всех прочих городов переместились в эти Капитолии. И еще один — сто первый Капитолий — был основан рядом с городом Приморск, вокруг которого со временем сильно разросся Даунтаун. В этом, самом маленьком по размеру из всех, Капитолии были сформированы центральные органы управления всеми остальными Капитолиями: Научный Совет, Совет по этике и Совет по безопасности.

В Капитолиях созидатели занимались исследованиями, создавая новшества и совершая научные открытия. Примитивы же вели праздный образ жизни, ничем не занимаясь и получая необходимые материальные и информационные блага в необходимых количествах.

Декларация закрепляла право на неограниченное продление жизни только за созидателями. Примитивам же была доступна только стандартная медицинская помощь и лечение.

Также Декларация позволяла созидателям находить себе подобных среди детей примитивов и забирать их. Поначалу часто вспыхивали бунты — забирая ребенка из семьи, созидатели сталкивались с агрессией родителей, не желавших отдавать детей. Такие бунты жестко подавлялись: хоть созидателей и было намного меньше примитивов, созидатели превосходили их технологически, а сообщество примитивов при этом было еще и сильно разобщено. Постепенно изъятие талантливых детей из семей примитивов стало привычной практикой.

Новую эпоху, начавшуюся после Разделения, назвали Новой Реальностью, времена же до Разделения стали называть Эпохой Однородных.

Город примитивов: митинг

В прежние времена в Приморске был достаточно некомфортный климат. В результате глобального потепления океанические течения изменились и климат в этих местах стал очень мягким. В итоге местный Даунтаун стал туристическим центром для примитивов из соседних городов и довольно сильно разросся.

Весть город примитивов выстроился кольцами вокруг центральной площади, где сейчас проходил митинг. На возвышении стоял толстый человек со злым обрюзгшим лицом — председатель радикальной, стихийно возникшей, партии «Боевой Союз Против Неравенства» — и вещал через усилитель.

— Почему им доступно бессмертие, а нам нет? Почему они позволяют себе забирать наших детей? Почему они считают себя выше нас?

Примитивы отказались практически от всех социальных атрибутов Эпохи Однородных кроме политики. Заразная, видно, вещь — эта политика, раз даже в период тектонических социальных изменений сохранилась и процветает, причем как в среде примитивов, так и созидателей.

— Мы должны найти самый резкий и жесткий ответ. Мы, в конце концов, должны истребить этих надменных созидателей, непонятно с чего решивших, что они лучше нас!

Звучат длительные и оглушительные аплодисменты.

— А как Вы относитесь к тому, что они улучшают нашу жизнь? — звучит голос из толпы после того, как аплодисменты стихли.

— Считаю чушью и хитрыми уловками!

— Но ведь они постоянно придумывают для нас всякие хорошие вещи! — не унимается голос из толпы.

— И какие же они хорошие вещи для нас придумывают, товарищ?

— Мы все получаем бесплатно. Работать не нужно, чтобы у тебя было все необходимое. Постоянно новые развлечения для нас придумывают. Разве это плохо?

— А ты не находишь, товарищ, что моя кошка может обо мне то же самое сказать? Я ее всем обеспечиваю, так что ей ничего делать не нужно. Но при этом мне позволено то, что ей не позволено. Вот и с созидателями также — кидают нам куски, чтобы мы не бастовали, а право на бессмертие присвоили себе. Это нормально?!

— А Вы-то хотели, чтобы все жили вечно? И сколько нас тогда будет через какое-то время?

— Ты вообще кто такой? Не агент ли ихний? Ребята, ну-ка его придержите, разберемся с ним сейчас!

Дед

— Итак, дорогие ученики — обращается Ирина Дмитриевна, наш классный руководитель, после завершения моим дедом повествования — Давайте поблагодарим Игоря Ивановича его за чудесный и увлекательный рассказ о тех изменениях, которые ждут все человечество в самом ближайшем будущем. Может у кого-то есть вопросы?

Минутную паузу нарушает одноклассница Валя Никанорова, которая мне очень нравится.

— Игорь Иванович, вот Вы рассказываете, что уже сейчас люди управляют почти всеми процессами посредством компьютеров, а в самом ближайшем будущем даже войны будут вестись как компьютерные игры. Получается, что навыки обращения с гаджетами очень важны?

— Да — односложно отвечает дед.

Он вообще никогда не был любителем лишних слов. Когда дед в своем привычном стиле медленно говорил, у меня складывалось впечатление, что он занимается анализом своих будущих фраз и «вычеркивает» из них все слова, которые только можно вычеркнуть.

— Тогда почему родители ограничивают нас в использовании гаджетов, если умение обращаться с ними — полезный навык в будущем?

— Несомненно, это полезный навык, но он не единственно нужный и важный. Я могу предположить, что родители ограничивают вас в использовании гаджетов для того, чтобы вы находили время и желание читать, размышлять.

— А если я лично не хочу? Зачем это мне?

— Это развивает мозг. Чтение развивает воображение. Размышления развивают креативность.

— Зачем это? Я смогу зарабатывать деньги, управляя каким-нибудь производством посредством гаджетов. Зачем мне воображение и креативность?

— Ну если смотреть чуть подальше, лет, этак, на десять вперед, то там уже Ваши навыки управления «каким-нибудь производством» никому будут не интересны. В таких вещах вообще люди уже не будут нужны — там будут справляться роботы, которых делать будут тоже роботы. Чем Вы займетесь? Будете сидеть дома, получая в необходимом количестве еду и одежду, и ничего не делать?

— Да! Это было бы круто! Буду весь день сидеть в соцсетях, трепаться с подружками, заведу свой блог. Это вообще будет рай!!!

— Не думаю, что это будет рай…

— Почему?

— Боюсь, что это долго объяснять. А время у нас истекло.

Капитолий: лаборатория счастья

— Привет, Алекс! Рад тебя видеть!!!

— Привет, Петр!

— Ты чего вчера не пришел? Все были кроме тебя. Было очень интересно и живо. Вино, интересные темы. Инга глаз со входа не сводила. Явно тебя ждала. Чем занят был?

— Да просто настроения не было. Хотелось оказаться в другой обстановке, подумать наедине с самим собой.

— И как, оказался в другой обстановке?

— Да.

— И в какой же?

— Ходил в их кафе в нижней части.

— Ты ходил к ним?! Старик, я, конечно, знаю, что ты у нас крайне необычный и отчаянный, но это явный перебор! Ты же знаешь статистику — 137 убийств за последние 12 месяцев в таких вот случаях. Ладно, что хоть обошлось все…

Я просто молчу, глядя в окно.

— Алекс, ну ты расскажи, как всё прошло?

Пересказываю ему события в кафе — он внимательно слушает. Когда я заканчиваю, Петр снова разражается тирадой.

— Нет, ты все же безответственный абсолютно. Хорошо, что в кафе в это время еще примитивов мало. Иначе не уйти тебе целым оттуда.

— Да прекрати ты уже…

— Ну да ладно… И как тебе общение с этой примитивкой? Какие мысли и эмоции?

— Ты знаешь, хоть мне и не нравится твое уж слишком высокомерное отношение к ним, но вынужден ограничиться наиболее точной формулировкой, которая приходит в голову: как будто кошка подбежала, запрыгнула на колени, понюхала тебя, зашипела и убежала.

— Вот видишь! Я же тебе постоянно говорю, что они — животные. А ты не соглашаешься.

— Я не согласен с тем, что они — животные.

— Почему? Только потому, что они генетически идентичны нам? Старик, хочешь я попрошу Стефана, и он тебе червя сварганит с нашими генами?

Я молчу, а он все не унимается.

— Ну почему ты отказываешься признать, что они не ровня нам, что они — низшая ступень?

— То, что они нам не ровня, я не отрицаю. Но они просто другие. У меня отец и мать были из примитивов. Ты же знаешь. И что же прикажешь? Констатировать, что мои родители — животные?

— Это называется «эволюция», старик! — хохочет он, но натыкаясь на мой взгляд тут же умолкает.

После минуты неловкого молчания, беседу продолжаю я.

— А если честно, Пётр, как ты при таком отношении к ним можешь работать в Лаборатории Счастья? И работать, признаюсь, очень эффективно.

— Спасибо, старик — было видно, что он смутился и почувствовал себя неловко от комплимента про эффективность — Но чем я, собственно, занимаюсь? Если отвечать предельно честно и точно — придумываю всякую всячину, которую они радостно поглощают и счастливы от этого. Новые форматы деградации — вот что я создаю.

Лаборатория Счастья занимается созданием нематериальных благ, призванных сделать примитивов более удовлетворенными и спокойными. А Петр — действительно большой талант по части создания и раскрутки новых форматов обмена контентом. А обмен контентом — это, по сути, единственная социальная активность, которой занимаются примитивы практически с момента наступления Новой Реальности. К слову сказать, тотально популярный среди примитивов формат врога «Моя простая, но чудесная жизнь» — простой непрерывной фиксации событий своего дня и их публичного размещения — его изобретение.

— Но раз ты это так классно делаешь, значит видишь в этом ценность, смысл.

— Да, Алекс, вижу. И он простой. Нас, созидателей, пять процентов, а их — девяносто пять. И, если они не будут счастливы и взбунтуются, нам не устоять. Поэтому смысл моей работы — придумывать бессмыслицу, которую они с радостью заглатывают. Они ведь уже даже не могут придумать, что рассказать друг другу — уже и это приходится решать за них! И это приходится делать: ведь стоит чуть снизить нажим «счастья», как они тут же снова вспоминают о своей ненависти к нам.

После некоторой паузы он продолжает:

— Ты мне лучше скажи, когда выйдет твоя работа «О причинах ненависти»? Говорят, что она уже прошла рецензирование оппонента, но ты её почему-то не запускаешь на Ученый Совет. Почему?

— Потому, что чем больше я размышляю над своей работой, тем более тривиальными мне кажутся мои выводы.

— Ну хоть расскажи мне, как другу, к чему ты пришел. Почему они нас ненавидят? Только из-за того, что им недоступно бессмертие, как многие полагают?

— Я пришел к выводу, что даже если бы мы были смертны, то они все-равно нас ненавидели бы.

— А если бы они были бессмертны, как и мы?

— Это был бы полный херапс…

Оба смеемся в голос. Дверь открывается и в щелку заглядывает милое лицо с очень умными глазами.

— Что у вас происходит, мальчики?

— Инга, милая, заходи — голосит Пётр — Алекс мне рассказывает о причинах ненависти.

Инга мгновенно оказывается внутри, резко закрывая дверь за собой — как будто увидела, что по комнате летает волшебный дух, который вдруг может выскользнуть за дверь.

— Алекс, так и в чем же причина? В бессмертии все же?

— Нет…

— Старик, говори, не томи — не выдерживает Пётр.

— Понимаете, когда я переварил кучу художественной литературы Эпохи Однородных, я обратил внимание на одну особенность поведения, которая была у людей уже тогда. Например, в их школах двоечники, которые усваивали знания крайне плохо, были склонны ненавидеть и покалачивать отличников, имевших высшие степени усвоения знаний. Бедные ненавидели успешных и богатых. Слабые ненавидели сильных. Перелопатив множество источников в поисках причин такого поведения, я пришел только к одному выводу…

— Какому, Алекс, скажи пожалуйста — полушепотом попросила Инга, пристально глядя на меня. И чуть внутрь меня, как она это умела.

— Двоечники били отличников только за то, что они — отличники. Сам факт превосходства отличников побуждал двоечников к насилию.

В комнате повисла тишина…

— То есть — робко начал Пётр — ненависть примитивов неустранима до тех пор, пока мы превосходим их? То есть в принципе неустранима?

— Получается, что так — отвечаю я.

Мишка, я тебя верну

Света уже много дней подряд постоянно плачет. Мне кажется, что я прямо вижу, как из нее уходит жизнь.

— Родная моя, ну не убивайся ты так! Ведь ему там будет лучше. Ты же знаешь какой он у нас умный и необычный. Его ведь здесь сверстники травили, а там он окажется среди своих. Может ему там будет лучше?

— Ты сам веришь в то, что говоришь? — спрашивает она — Ты вспомни как он плакал, когда его забирали. Он — малыш. Ему родители нужны, а не куча умников вокруг.

Смотрю на нее и не знаю, что ответить. Она тем временем слегка успокаивается.

— Ты знаешь ведь, Ваня, что я всегда нормально относилась к созидателям. До тех пор, пока нас это не затронуло. Я умом то все понимаю, но вот сердцем, хоть убей, — нет! Как можно ребенка у родителей отнять? Почему нельзя было это сделать позже — когда он повзрослел бы?

— Ты и сама знаешь. Они считают, что потом таланты ребенка уже намного труднее раскрыть. И намного труднее приучить его к новой жизни. Они ведь нам про это рассказывали.

— В любом случае они не имеют права так поступать.

— Не знаю, что тебе ответить на это.

— Да я и не жду ответа, Ваня. Я просто места себе не нахожу. Как будто часть сердца вырвали. Не могу я… — снова всхлипывает.

Я пытаюсь найти хоть какие-то слова.

— Какой выбор у нас был? — спрашиваю в конце концов я.

— Никакого. Мы просто твари, у которых они могут забирать детей. Тебя, Ваня, устраивает то, что мы — просто твари?

Она молчит. Я — тоже. Просто смотрю на женщину, которую люблю больше жизни, и не могу видеть, как она страдает. Вспоминаю, как забирали Мишку — маленькое родное существо, моего лучшего друга. Перед глазами стоит он, разрывающийся от плача и кричащий: «Мама, папа, не отдавайте им меня! Я хочу жить с вами. Я не хочу уезжать!». Зачем я себе вру и пытаюсь себя успокоить? Зачем?!

— Они вернут нам Мишку — говорю я тихо — Вернут, поверь!

— Как?

— Это уже моя забота. Вернут, даже если ради этого мне придется их всех до одного перебить.

— Разворачиваюсь и быстро иду к выходу из квартиры. Выхожу на улицу и бесцельно бреду. На встречу попадается сосед.

— Вано, привет! Ты что такой грустный?

— Привет! Ты и сам знаешь…

— Умника вашего забрали? А нечего было рожать такого и воспитывать так. Думал, что вот так можно быть лучше всех? Вот и получил…

Ухмылка на его тупом лице резко исчезает — дальше только с упоением чувствую хруст его лица под костяшками своих пальцев. Когда меня оттаскивают от него и я, спустя время, прихожу в себя и не чувствую ничего кроме опустошенности и какой-то беспредельной тоски.

— Мишка, я тебя верну! Чего бы мне это ни стоило!

Отец

Мой отец, хоть и был Созидателем по сути своей, предпочел жизнь Примитива.

Правила перемещения не подразумевали возможности взять мать и моего брата с собой, поскольку по результатам тестирований их отнесли к примитивам.

Только мы с отцом могли переместиться, оставив мать, сестру и младшего брата. И хотя принудительное изъятие детей созидателями как норма уже вступила в силу, для меня было сделано исключение — авторитет деда, к которому апеллировал отец, сыграл свою роль.

Когда отец умирал от болезни сердца, устранить которую можно было только напечатав и пересадив ему новое сердце, что примитивам было недоступно, я спросил его о том, не жалеет ли он об упущенной возможности.

— Зачем, дружочек, нужна бесконечная жизнь, если она пуста и вакуум от того, что ты оставил в обмен на нее, уже никогда не заполнится? Друг, уходи к ним. Делай это как можно быстрее, пока не возникло того, что тебя удержит здесь так же, как меня. Уходи быстрее. Пожалуйста. Обещаешь?

— Обещаю, папа.

Политика

Сегодня вечером у нас в Капитолии проходит традиционный ежемесячный политический диспут.

Представители центристского крыла уже высказались как всегда «ни о чем»: дескать, нужно блюсти Морально-Этический Кодекс Созидателей, строго его придерживаться и хранить баланс.

Когда очередь дошла до представителей радикального крыла, дискуссия оживилась.

— Зачем? Зачем объясните мне нам терпеть эту угрозу под боком? Не проще ли с ней покончить одним махом? — заливался и брызгал слюной лидер партии Единочества — Они же нас ненавидят. Мы сидим на пороховой бочке. И рано или поздно она рванет. Не проще ли нам все же набраться честности и смелости и их уничтожить?

Зазвучали громкие аплодисменты.

— И как Вы дальше себе представляете продолжение? — не выдержал я — У нас периодически будут рождаться примитивы. Их тоже убивать?

— Будем перевоспитывать, Алекс. А с теми, кого не удастся — да.

— Это отвратительно.

— Не нравится, друг — так вали к ним! Ты, вроде, из семьи примитивов, поэтому, может, тебе место там, с ними?

— «Не нравится — вали» — это какая-то слабая аргументация — отвечаю ему я — Вы понимаете, что в своих рассуждениях уподобляетесь фашистам двадцатого века? Уничтожить их только потому, что они другие и нас недолюбливают? И, давайте будем честны мы этому поспособствовали во многом Разделением.

— И твой дед был автором и стоял у истоков.

— Я не считаю это в данном случае важным аргументом. Если бы это был Ваш дед, как это повлияло бы на текущую ситуацию? Она есть такая, какая есть. И я категорически не приемлю фашистских подходов типа «давайте уничтожим низших».

— Может не приемлете, потому что Ваша мамаша была такой, и Вы, в отличие от других здесь присутствующих, пользуясь привилегиями деда, провели с ней слишком много времени? Вот и набрались душевной привязанности к мамаше-примитивке, а теперь транслируе…

Я помню, как меня оттаскивают. Я помню, как рябь перед глазами начинает рассеиваться. Руки все в крови, как и его лицо. Гробовая тишина. Потом крик: «Да он же варвар! Примитивом был с детства и им же остался. Гнать его надо!»

— Рот закрой — слышу голос Петра — Если не хочешь, чтобы я его прикрыл тебе, гавнюк. Это твое, скорее, место среди примитивов. Что ты лично создал за свою жизнь? Скот мимикрирующий!

Одиночество

У каждого свое существование, свой Dasein. Брожу по набережной и как никогда остро ощущаю это.

Всю жизнь каждый из нас пытается строить иллюзии, что он не один в этом мире. Друзья, круг общения — некие суррогаты, заполняющие внутренний вакуум, который мы не способны заполнить сами. Но заполнение этого вакуума иллюзорными временными наполнителями, по сути, как протез для души.

Мы пытаемся ассоциировать других с собой, выделяя атрибуты сходства: «мы с ним на одной волне», «она меня понимает», «он думает как я»…

На ранней стадии развития человечества людям необходимо было объединяться в то, что исследователи называют «человеческое стадо», чтобы выжить. Но сейчас такой необходимости для выживания нет, а потребность в принадлежности осталась. Всю жизнь мы ищем себе подобных и пытаемся стать частью некой социальной общности, естественным элементом которой будем себя воспринимать.

А что потом?

Периодическое чувство пронзительного одиночества в моменты, когда покрывало самообмана вдруг спадает. И, с другой стороны, противопоставление своего круга и всех остальных по принципу «мы и они».

Человек склонен объединяться с другими, чтобы заглушить свое одиночество. И, вместе с тем, проводить границу между своими и чужими, чтобы придать большую значимость, ценность своему кругу, возводя таким образом дополнительный барьер защиты вокруг своего самообмана.

Но все это временно — покрывало обмана так или иначе регулярно спадает. И в эти моменты ощущаешь жуткую тоску по чему-то, что должно было быть тобой, а не наносным, да вот только оно отсутствует! И тогда отчаянно пытаешься натянуть покрывало назад.

Партия

Выйдя на улицу, встретил соседа. Посмотрел на его разбитое лицо: да, здорово же я его приложил вчера!

— Вано, ты это, прости — начал он — Не знаю, что на меня нашло. Просто злой я на всех этих созидателей. А по Мишке сразу было видно, что он к ним попадет, вот все и недолюбливали его.

— Ладно, и ты меня прости, переборщил я. Просто меня и Свету так гложет это все, а тут ты еще… В общем, прости.

— Я тут на собрание партии иду. Пойдем со мной.

— Зачем?

— А разве у тебя нет зуба на созидателей? Будем обсуждать как их скинуть, тварей высокомерных.

— Вот скажи мне, Амвросий, а ты-то почему их так ненавидишь? Тебе они что сделали?

— Да не знаю. Просто твари высокомерные. Заперлись там у себя в капитолях, и считают, что чем-то лучше нас. Твари… Так ты идешь?

— Иду.

На площади было очень людно. Наверное, с тысячу человек собралось, если не больше. На одном конце площади стояла сцена, на которую поднялся жирный неприятный человек, и начал вещать.

— Товарищи, рад что вас сегодня так много! Не откладывая в долгий ящик, сразу перейду к делу. Мы с Вами находимся в переломном моменте. В моменте, когда мы должны сказать свое жесткое «Нет» этим созидателям. Вы, как и я, прекрасно осознаете, что эти сволочи вконец оборзели и считают, что могут помыкать нами как им угодно.

— А чего, собственно, не так — раздается голос из толпы — Живем хорошо. Одежды и еды больше, чем нужно. Развлечения на любой вкус. А что не можем жить вечно как они, так еще разобраться нужно, подарок это или наказание.

— Так, братья, еще один наймит ихний! Хватайте его и отведите в сторону, потом с ним разберемся — в толпе возникает движение и кого-то тащат к краю площади, пока он кричит, что никакой он не наймит — Вам же, единомышленники, скажу следующее: эти созидатели думают, что могут нас болванить и решать все за нас. Разве позволено им решать за нас или решать будем мы?

В толпе возникают одиночные крики «не позволено», «да пошли они». Потом небольшая группка начинает слажено скандировать «Решать будем мы! Решать будем мы!» и постепенно лозунг подхватывает вся площадь. Слушаю их и думаю: «А что собственно они собрались решать?».

— Каждый из нас пострадал от этого — продолжает тем временем жирдяй — И мы должны, просто обязаны дать им решительный отпор. Разрушить их капитолии и покончить с ними раз и навсегда. Каждый, повторю, каждый из нас пострадал от этих созидателей!

— А в чем конкретно? — неожиданно для себя выкрикиваю я — В чем конкретно Вы пострадали?

— Да в том, что решают они все за меня. Решают, как мне жить. Вот ты, товарищ, по всему видно, что не их агент. Выйди-ка сюда ко мне.

Стоящие вокруг начинают похлопывать меня по плечам и подталкивать, в то время как другие расступаются. В конце концов я оказываюсь на подиуме.

— Подойди к микрофону, товарищ. Как тебя зовут?

— Йован — отвечаю я.

— Ну так вот, Йован, ты считаешь, что ты и твои близкие никак не пострадали от этих мерзавцев?

— Пострадали — коротко отвечаю я.

— Да?! И как же?

— Они забрали нашего ребенка, Мишку. Мы с женой очень тоскуем по нему.

— Слышите, братцы!? Они наших детей забирают. Нашу кровь! И превращают их потом в чудовищ себе подобных.

— Спросили они тебя, Йован, согласен ли ты отдать своего сынишку?

— Нет.

— А твой Мишка хотел уходить с ними?

— Нет.

— Так вот, товарищи, эти гады считают, что могут делать с нами что угодно и мы им ответить не способны. Будем терпеть вечно? Доколе мы будем их терпеть-то? Доколе?! Ну что, братцы, вернём Мишку Йовану. Вернём Мишку?! Вернём Мишку!? Вернём Мишку! Вернём Мишку!!!

Вначале из толпы слышны одиночные одобрительные возгласы, а через минуту вся площадь начинает скандировать «Вернём Мишку! Вернём Мишку! Вернём Мишку!».

Растерянно наблюдаю это и чувствую, как меня накрывают какие-то новые чувства.

Одежда для рабов

В последнее время я очень полюбил общаться со Свеном. Свен — руководитель Лаборатории Генной Инженерии — высокий светловолосый человек с вечно грустными глазами, привлекает меня глубиной своих суждений и неожиданностью контекстов, через которые он может посмотреть на ситуацию.

Мы, как и в другие вечера, когда встречаемся с ним поговорить, сидим в ресторанчике на набережной, пьем вино и смотрим на море.

— Этот эксперимент проводился пару веков назад. Молодую самку шимпанзе учили говорить на языке жестов. Ей показывали какой-либо предмет или действие, а затем складывали её пальцы в соответствующий жест. Выучив восемь слов-знаков, она сразу начала их комбинировать. Позже ее словарный запас достиг 160 слов. Она смогла овладеть языком и увязывать слова с объектами и узнавала не только реальные объекты и обозначала их словами, но и изображения на картинках. Эта шимпанзе стала активно использовала знаки для общения с людьми и достижения своих целей. Но самое интересное, что в итоге она стала относить себя к людскому роду, а других шимпанзе называла «чёрными тварями»…

Свен смотрит на меня и молчит. Никакой реакции, только пристальный слегка ироничный взгляд.

— Ты не понимаешь, к чему я это? — спрашиваю я его.

— Кажется понимаю, Алекс — отвечает он — Ты начинаешь думать в правильном направлении.

— Я стал сомневаться — честно признаюсь — Я не понимаю, какие плюсы нам дало это Разделение.

— Ну это ты у своего деда должен был спросить — с легкой усмешкой говорит Свен.

— Пока дед был жив, такого вопроса у меня не возникало — вздыхаю я.

— А в чем ты, все-таки, видишь проблему? — спрашивает Свен.

— В первую очередь, в возникновении этой ненависти со стороны примитивов. И в барьере, который выхолащивает обе стороны и снижает многообразие, замедляя, я уверен, развитие человечества.

— Ты только меня заинтересовал и уже сразу разочаровываешь… А иначе этой ненависти бы не было? Была бы, только ты бы постоянно находился внутри нее — на каждого такого же как ты вокруг всегда нашлось бы еще двадцать, ненавидящих тебя. Разделяющие барьеры стали возникать еще несколько веков назад в виде закрытых клубов, в которых такие как мы с тобой могли общаться с подобными себе. Просто с подачи твоего деда произошло полное разделение и барьеры стали почти непроницаемыми. В свое время, пытаясь решить проблему гетто, власти некоторых стран принудительно смешивали, как потом оказалось, несмешиваемые среды, заселяя представителей «низших» слоев среди более успешных.

— И к чему это приводило?

— Большие гетто просто дробились на маленькие, никуда не исчезая. Границы ведь здесь не территориальные, они — ментальные, они — в нашем сознании.

— А какую же тогда ты видишь ключевую проблему в Разделении?

— Не отвлекай меня — дай насладиться морем. Я вот, кстати, задумался о том, почему мы перемещаем детей именно в семилетнем возрасте? Ты, наверное, знаешь ответ?

— Потому что в более позднем возрасте детей, выросших в среде примитивов, уже научат нас ненавидеть, а дети, выросшие в нашей среде, уже не смогут адаптироваться к укладу примитивов.

— Вон оно что. Ты действительно так думаешь? Очень интересно…

— А ты видишь это иначе?

— Да, иначе. Я считаю, что здесь вопрос не в ненависти, а, скорее, в любви.

— Пояснишь?

— Как-нибудь в другой раз. К слову, я не вижу в Разделении каких-либо концептуальных проблем. Для меня связанные с этим проблемы — исключительно личного характера.

Свен замолкает и смотрит вдаль, в море.

— Полагаю, что сегодня я не узнаю ничего об этом.

— Не узнаешь, Алекс. И напоследок о разделении: знаешь, один из римских императоров решил одеть всех рабов Рима в единую одежду, этакую униформу, чтобы всем сразу было видно, кто раб, а кто господин. Но, в итоге, он отказался от своей идеи.

— Почему?

— Просто он понял, что когда рабы поймут, насколько их больше, чем господ, осознают свое численное превосходство, они могут решить, что им по силам истребить господ.

Канцелярия созидателей

Нужно отдать им должное — меня не томили длительным ожиданием. Через десять минут вышел руководитель канцелярии и пригласил к себе в кабинет.

— Итак, я весь во внимании — начал он — Какой вопрос Вы хотели обсудить?

— У Вас мой сын Миша. Его забрали месяц назад…

— Да, я знаю — прерывает меня он — Я изучил Ваше досье перед приемом. Так какой вопрос Вы хотели обсудить?

— Я хочу, чтобы он вернулся к нам. Мы просто не можем без него. Это неправильно. Нельзя вот так отнимать детей у родителей.

— Ну не нам с Вами обсуждать в данном случае, что правильно, а что нет… Вот скажите, Вы верующий?

— Да, но какое отношение это имеет к моему вопросу?

— Вы рассуждаете на тему того, правильно ли то, что написано в Ваших святых писаниях?

— Нет, но какое отношение…

— Вот и я не рассуждаю — снова прерывает меня он — Для меня Декларация Разделения и Социальных Лифтов является тем же, чем для Вас является Ваше Святое Писание. И не мне рассуждать о его правильности. И, уж простите, Декларация не предполагает никаких иных сценариев, кроме состоявшегося с Вами. Хотя я понимаю Ваши чувства…

— Сомневаюсь.

— Поверьте, понимаю. У нас с женой также забрали ребенка и теперь он живет где-то среди вас. Он еще не повзрослел, мы даже увидеться с ним не можем и ничего о нем не знаем на данный момент.

— И как же Вы можете мириться с этим?

— Вы знаете, я просто верю в то, что это единственно правильный вариант. И эта вера облегчает страдания, которые вначале были невыносимы. Вот и Вы поверьте.

— Как же можно верить в такое?

— Ну Вы же верите и в более сомнительные вещи… — ждет моей реакции, но я просто пристально смотрю на него — Возвращаясь к Вашему исходному вопросу, могу сказать, что удовлетворить Вашу просьбу абсолютно невозможно. У Вас есть еще какие-либо вопросы?

Не отвечая, встаю и иду к выходу.