Голубой пакет

Георгий Брянцев, 1955

1942 год. Полесье. Оккупационный режим день ото дня становится все жестче. В ответ растет недовольство населения, и партизанское движение тоже набирает силу. Подпольщикам небольшого райцентра удается перехватить армейского курьера с документами, в которых содержатся сверхсекретные планы фашистского командования. Но как переправить их через далекую линию фронта, если гестапо, озабоченное действиями партизан, уже начало хитроумную и коварную операцию?..

12

Части Н-ской армии, теперь полностью укомп-лектованной и заново вооруженной, после многодневных тяжелых боев стали на отдых. Разведотдел армии разместился в небольшой освобожденной от фашистских захватчиков, разоренной и почти безлюдной деревеньке.

Начальнику разведотдела полковнику Бакланову отвели однокомнатную избу, сложенную из крепких сосновых бревен. На стене уже была пришпилена карта. Под нею стоял железный несгораемый ящик с двумя ручками по сторонам. Кроме соснового стола и железного ящика, в избе было полдюжины табуреток и стояла походная раскладная кровать, прижавшаяся к глухой стене. На сером шерстяном одеяле лежали автомат с запасными дисками к нему и две чешуйчатые гранаты «Ф-1», похожие на сосновые шишки. На надувной резиновой подушечке красовалась артиллерийская фуражка с выцветшим околышем.

На столе стояли два полевых телефона, пепельница из консервной банки и солдатский котелок с торчавшей из него деревянной ложкой. Полковник Бакланов, уже немолодой человек с крупными чертами лица, в очках, чем-то напоминавший усталого учителя, сидел за столом над раскрытой папкой и читал ориентировку главного разведывательного управления.

Ориентировка говорила о том, что фашистская Германия, не успев еще залечить тяжелые раны, полученные зимой, доукомплектовывает остатки разбитых частей, формирует новые и гонит их на восток. В район Курска непрерывным потоком движутся воинские эшелоны противника, колонны автомашин, тяжелая артиллерия, новые самоходные пушки. Идет грандиозная перегруппировка войск, подтягиваются резервы, перебазируется авиация стратегического назначения.

Бакланов отвел уставшие глаза от фиолетовых машинописных строчек, снял очки, захлопнул папку и встал. Он был высок, держался прямо. Теперь в нем без ошибки можно было узнать старого кадрового офицера.

Спрятав папку в несгораемый ящик, Бакланов заглянул в котелок. Гречневая каша застыла. Он попробовал взять ее ложкой, но каша поддавалась плохо. Бакланов чиркнул зажигалкой, поднес ее к потухшей папиросе и направился к койке, расстегивая на ходу поясной ремень. В это время кто-то постучал в дверь.

Бакланов застегнул ремень и разрешил войти.

Стремительно вошел начальник отделения капитан Дмитриевский. Молодой, быстрый, он подал полковнику расшифрованную радиограмму и сказал:

— От Чернопятова.

— Садитесь, — сказал Бакланов, прошел за стол и стал читать полученное сообщение.

Вдруг он поднял глаза на Дмитриевского и строго сказал:

— Я уже предупреждал вас… Не докладывайте телеграмм частями. Когда будет окончание? Ведь это же не конец? — он наклонился над текстом и прочел глуховатым голосом: — «Предлагаем два варианта. Первый: высылайте человека по известным явкам, паролям…» А дальше?

— Гореловский корреспондент оборвал передачу на этом месте без предупреждения, — доложил капитан. — И больше в эфире не появляется, несмотря на наши позывные.

Черные и густые, точно наклеенные, брови Бакланова строго сдвинулись.

— Оборвал? — переспросил он.

— Так точно.

Бакланов отложил папиросу и уставился глазами в темное пятно небольшого окна. Потом он снова пробежал телеграмму глазами и забарабанил пальцами по столу.

— Черт возьми! — бросил он немного погодя. — Вы понимаете, какие ценные материалы захватили ребята? Мы знали, что по личному указанию Гитлера видный конструктор фон Тротте работает над созданием нового, сверхмощного танка, но не знали, что его назовут «драконом» и что он уже готов. Готов и прошел испытания. Да… — Бакланов вновь энергично забарабанил пальцами. — Молодчина Чернопятов, порадовал! Теперь дело за нами. Нельзя терять ни минуты. Пока фашисты наладят серийное производство «драконов», наша промышленность обеспечит армию специальными снарядами, которыми можно будет обломать клыки новому зверю. А для этого мы должны знать его сильные стороны и уязвимые места. Хм… Как же мог прерваться сеанс?

Капитан Дмитриевский пояснил: сеанс начался в ноль шестнадцать и неожиданно прервался в ноль двадцать одну минуту. Дежурный оператор подозревает, что гореловский корреспондент пытался передать знак «Мне угрожает опасность», но, по-видимому, не успел. Правда, оператор не совсем уверен в этом, так как смог принять только одно слово «мне», которое тот передал открытым текстом. Армейский радиоцентр вызывал гореловского корреспондента два часа подряд, но безрезультатно… Дежурный оператор и сейчас слушает.

— Уж коль он перешел на открытый текст, — заметил Бакланов, — то, видно, неспроста. Что же там стряслось?

Дмитриевский пожал плечами и ответил:

— Многое можно думать…

Он ведал разведывательной и подрывной работой за линией фронта, дважды сам побывал в тылах противника, кое-что повидал и понимал, что на оккупированной территории опасность подстерегает на каждом шагу.

— А все же? Что вы предполагаете? — настаивал Бакланов.

Дмитриевский как-то неловко потер свой высокий лоб, собравшийся в морщинки. Ему почему-то не хотелось высказывать сейчас свои затаенные мысли. Срыв одного сеанса еще не давал основания бить тревогу…

— Возможно, что-нибудь помешало передаче, — произнес он, — и радист решил прервать сеанс… Воз…

— Вы говорите не то, что думаете, — прервал его на полуслове Бакланов. — Не то…

— Нет… Почему? — слабо возразил Дмитриевский. — Вы же помните, как получилось со мной в Орше в прошлом году.

— Ну, ну… Дальше! — как бы подтолкнул его Бакланов.

— Туманова вела передачу, — продолжал капитан, — а я дежурил на улице. И вот мчится мой паренек и докладывает: эсэсовцы окружили квартал и начинают повальные обыски. Передачу пришлось прервать. Тридцать два часа я и Туманова отсиживались в пустой и холодной голубятне. А связь восстановили только через неделю. И уже не из Орши.

— Но если мне не изменяет память, Юлия Васильевна успела дать сигнал «Связь временно прекращаю»? — напомнил Бакланов. — Так, кажется?

— Совершенно верно, — согласился Дмит-риевский.

— А этот пытался передать другой сигнал и не успел, видно… — Бакланов встал из-за стола и заходил по комнате. Отжившие свой век половицы жалобно поскрипывали под ногами. — Все это очень печально и некстати, — произнес он. — Вы только подумайте, какого зверя они ухватили! «Дракона»!.. Одно название чего стоит! Молодчина Чернопятов! Герой! Да… И если с ними стряслась беда… — Он умолк и, подойдя к столу, машинально передвинул полевой телефон с места на место.

Бакланов и Дмитриевский молчали и думали. Думали и молчали… Долгую паузу нарушил капитан:

— Попасть под радиопеленгатор — это худшее, что может случиться, но нельзя исключать и многое другое…

— Как это понимать, многое другое? — задал вопрос Бакланов и сам же попытался ответить на него: — Вы хотите сказать: перегорела лампа, отказало питание или еще что-либо в этом роде?

— Вполне возможно.

— Не думаю. Гореловский корреспондент отличался дисциплинированностью и аккуратностью, за что и представлен к награде. Не допускаю мысли, чтобы он начал сеанс на неисправной рации, а если и начал, то предупредил бы нас. Тут что-то другое.

Дмитриевский промолчал. Ему нечего было возразить.

— Вы не теряете надежды, что связь возобновится? — спросил его Бакланов.

Капитан кивнул.

— Хм… Я хочу тоже верить в это, — проговорил Бакланов. — Ну, а если не возобновится? — Бакланов вновь взял телеграмму и прочел вслух: — «Предлагаем два варианта. Первый: высылайте человека по известным явкам…» Две возможности, — повторил он. — И возможно, что во второй шла речь о присылке самолета… Какая досада!..

— Это был бы самый желательный вариант, — подхватил Дмитриевский.

— Но сейчас совершенно невозможный, — заметил Бакланов. — О посылке самолета мы договориться без связи не сможем. — И он покачал головой. — Нужно же такому случиться?

Бакланов бросил телеграмму, подошел к карте и всмотрелся в нее.

— И что вы все-таки предлагаете? — обратился он, не оборачиваясь, к Дмитриевскому.

— Ждать утра, товарищ гвардии полковник, — последовал ответ. — По условиям связи в шесть утра контрольно-проверочный сеанс, обмен позывными и только. Возможно, корреспондент выйдет…

— А если не выйдет, товарищ гвардии капитан? — прервал его Бакланов, не меняя позы и продолжая рассматривать что-то на карте. — Не выйдет ни в шесть, ни в семь, ни завтра, ни послезавтра. Тогда что, я вас спрашиваю?

— Вы не дали мне докончить, — сказал Дмит-риевский.

— Прошу! — произнес Бакланов и резко повернулся. — Ради бога!

— Ждать утра и одновременно готовить к посылке человека, — отчеканил капитан.

— Вот! Правильно! — одобрил Бакланов. — Готовить. И с таким расчетом, чтобы сегодня же ночью выбросить. Дело архисрочное. Кто у нас свободен?

— Свободны трое, но послать придется Туманову, — ответил капитан.

Полковник едва заметно усмехнулся и внимательно посмотрел на капитана своими умными прищуренными глазами.

Дмитриевский вспыхнул, и кровь прилила к его лицу.

Работая полтора года с Дмитриевским, полковник знал, что капитан далеко не безразличен к разведчице. Их обоих соединяло хорошее, молодое чувство. И оба скрывали друг от друга то, что совсем нетрудно было заметить окружающим. Вместе с Тумановой капитан дважды был в тылу врага. Знал Бакланов и то, что, когда на карту ставятся интересы дела и речь заходит о Тумановой, капитан всегда старательно подчеркивал свою объективность. Случалось, он даже строже относился к Тумановой, чем к другим.

— Но почему именно Туманову? — переспросил полковник.

Еще не успокоившийся Дмитриевский ответил хмуро:

— Могу предложить свою кандидатуру.

Бакланов раздраженно взмахнул рукой и строго потребовал:

— Отвечайте на мой вопрос.

Капитан изложил свои доводы. Свободны трое: лейтенант Назаров, сержант Караулова и лейтенант Туманова. Первый знает радиодело, но еще не обучен шифру, вторая владеет шифром и только изучает радиодело. Следовательно, их можно послать только в паре. Туманова же является и радисткой и шифровальщицей.

— И все? — полюбопытствовал Бакланов.

— Нет, не все, — сказал Дмитриевский. — Чернопятов сообщил нам в начале мая две явки. Основную — к повару кафе «Глобус» Готовцеву и запасную — на себя. На тот случай, если Готовцева не окажется на месте. На явку надо посылать женщину под видом сестры Готовцева и с документами на ее же имя. Сестра Готовцева работает в минской комендатуре переводчицей, свободно объясняется по-немецки. Туманова же, как вам известно, неплохо владеет немецким языком.

— Так, так… Ясно. Кстати, напомните, в связи с чем Чернопятов сообщил нам эти явки и пароли, — попросил Бакланов. — Я тогда был в командировке в Москве.

Дмитриевский кратко рассказал. Люди Чернопятова в конце апреля произвели небольшую операцию. Они вскрыли сейф бургомистра города и изъяли свыше трех миллионов рублей в советских знаках сторублевого достоинства. Деньги надо было вывезти с оккупированной территории. Разведотдел договорился с Чернопятовым о присылке к нему человека, получил явки и пароли. Но через несколько дней Чернопятов сообщил, что деньги оказались фальшивыми, изготовленными в Германии. Тогда командующий приказал сжечь их.

— Хм, забавная история! — заметил Бакланов. — Так… А когда Юлия Васильевна вернулась из-за линии фронта?

— Девять дней назад…

— Так ли? — поинтересовался Бакланов, вынул из кармана записную книжку и стал перелистывать ее.

— Точно так, — подтвердил Дмитриевский. — Сегодня у нас девятое, а она вернулась первого.

— Положим, у нас сегодня не девятое, а уже десятое, — поправил Бакланов. — Это мы, полуночники, сбились со счета. — И он взглянул на часы. — Сейчас без двух минут три. А успела отдохнуть Юлия Васильевна? Как она чувствует себя?

Дмитриевский улыбнулся. Что он может сказать? Она чувствует себя, как обычно, и ни на что не жалуется.

— В ее возрасте я тоже ни на что не жаловался, — сказал Бакланов, — но это вовсе не означало, что я не уставал и не нуждался в отдыхе. Ну, ладно… Решим так: побеседуйте обо всем с Юлией Васильевной самым подробным образом, а я доложу ваше мнение командующему.

— Слушаюсь, — Дмитриевский встал. — Можно идти?

— Идите, — разрешил Бакланов и проводил взглядом капитана.