У Дона Великого на берегу

Геомар Куликов, 1980

В исторической повести «У Дона Великого на берегу» рассказывается о подготовке к Куликовской битве и на Руси, и в Золотой Орде и о сражении на Куликовом поле 8 сентября 1380 года между русской ратью и монголо-татарским войском, которое закончилось победой русских воинов. В битве погибло очень много защитников Отечества, но победа показала превосходство русских над монголо-татарами. Это было важнейшее событие для исторической судьбы Русского государства. Центральное место в книге занимает образ великого князя московского Дмитрия Ивановича – патриота, мудрого государственного деятеля, собравшего в период княжеской междоусобицы на Руси большое войско и ставшего в сражении рядом с воинами ополчения. Автор рисует также образы его замечательных сподвижников – князей и бояр. Прошло 630 лет со дня битвы за свободу Руси, но подвиг русских людей, наших предков, никогда не забудем мы, их потомки. Для среднего школьного возраста.

Глава 3.

Мамай

Благодатны южнорусские степи.

Два человека неторопливо беседуют о них, сидя на мягком персидском ковре за изысканной трапезой.

Царевич Бадык-оглан благодарит наклоном головы хозяина и продолжает прерванную речь:

— Во всем мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих…

Его собеседник — всесильный правитель Золотой Орды Мамай — напряженно морщит лоб, пытаясь вспомнить, кто ранее говорил это.

Царевич после небольшой, вполне приличной паузы заканчивает:

— Так сказал о них мой пращур, славный и благородный хан Джучи*, сын великого Чингисхана.

«Ну конечно! — мысленно выбранил себя Мамай. — Как я мог забыть?» И с глубины души поднялась глухая привычная злоба: щенок, сопливый мальчишка, подчеркивал свое превосходство! Он, видите ли, чингисид! Один из потомков основателя империи. И будь этот Бадык-оглан, отпрыск знатного рода, тупее самого глупого барана, а он, Мамай, умнее всех мудрецов, вместе взятых, все равно между ними будет лежать бездонная пропасть. Преимущества, полученные при рождении, оказываются важнее и выше любых личных достоинств и совершенств. Справедлив ли мир?

Чингисхан велик. Но чем? Собственными заслугами! Его отец, Есугей-багатур*, даже не был ханом, а лишь предводителем племен, кият-борджгинов, и, быть может, двух или трех других.

Почему же должна великая тень преграждать дорогу живым? Разве этот холеный, избалованный царевич — будущее Золотой Орды? Он, Мамай, — нынешний правитель, он, темник, — истинный продолжатель Чингисханова дела!

Так он думал, но, разумеется, не говорил вслух собеседнику. И на губах его теплилась вежливая улыбка.

Заговорили о начинавшемся походе.

— Князь Дмитрий, — по-волчьи оскалил зубы Мамай, — забыл свое место. Запамятовал, из чьих рук получил ярлык* на великое княжение. Мы ему напомним. И походы прежних ханов покажутся русам невинными забавами…

До сих пор Мамай говорил вполголоса, сдерживая ярость. Но тут сорвался. Вскочил с ковра, рванул с пояса усыпанный драгоценными камнями кинжал — так что Бадык-оглан отшатнулся в страхе — и заметался по шатру, выкрикивая:

— Я не Бегич! Я с Дмитрия спущу шкуру! Живьем сварю в котле и мясо отдам собакам! Псам скормлю ублюдков-сыновей! Именем моим оставшиеся в живых русы будут пугать своих детей…

Совладав с собой, Мамай опустился на ковер, сунул кинжал в ножны. Сперва было пожалел о своей несдержанности. Однако, заметив испуг в глазах чингисида, усмехнулся про себя: ничего, сосунку полезно лишний раз убедиться, с кем он имеет дело.

— Прошу извинить… — улыбнулся одними губами. — Кушайте…

— О-о, этот поход долго будет памятен русам! — Царевич оживился, обрадованный тем, что вспышка Мамаева гнева благополучно миновала. — Меч Аллаха жестоко покарает неверных за ослушание!

После нескольких общих фраз речь пошла о плане похода. И тут Мамай подумал, что Бадык-оглан, пожалуй, может быть ему полезен. Беседа потекла оживленнее, без пышных слов, по делу.

Заключался союз двух хищников, выходящих на большую охоту. Союз, выгодный сейчас обоим. Но один из хищников, Мамай, был много сильнее и опытнее другого. И оба это знали и помнили.

Вызов к правителю всегда мог предвещать беду. С тяжелым сердцем каждый раз ехал Бадык-оглан в ставку Мамая. Похоже, сегодня опасность позади. Но царевич знал: в любой день при выходе из шатра правителя Золотой Орды может наткнуться на кинжал. И сейчас, простившись с всесильным хозяином, помимо желания втянул голову в плечи, боясь предательского удара. Однако — слава Аллаху! — на сей раз обошлось. А как-то случится в следующий?

С первых походов его могущественного пращура Чингисхана минуло более полутора веков. Он и его ближайшие преемники огнем и мечом покорили бесчисленные народы, а иные полностью уничтожили. Войска хана Вату, одного из внуков Чингисхана, произвели страшные опустошения русских земель.

После смерти Чингисхана огромная империя стала распадаться. Начало было положено им самим, когда он дал своим сыновьям в правление отдельные обширные земли. Так выделился улус*, подвластный его старшему сыну, Джучи, — область, простиравшаяся от Иртыша до Урала и далее на запад. Многие жившие там народы еще предстояло покорить. Это сделал сын Джучи, хан Вату, или, как его именовали на Руси, Батый. Улус Джучи у русских и получил название Золотая Орда.

Чем далее, тем больше дробилась империя Чингисхана. Все большее число правителей враждовало друг с другом. Сыновья убивали отцов, братья — братьев. Золотая Орда оказалась разделенной на две части. На левом берегу Итили (Волги) остался хан Мюрид. Власть по правому берегу находилась в руках темника Мамая, который по своей воле передвигал ханов, словно пешки в шахматной игре. Разве возможно предсказать, кто будет в ней очередной жертвой?

Оттого Бадык-оглан из рода Чингисхана и опасался за свою жизнь. Только представителям этого рода могла принадлежать высшая власть в Орде. Мамай явно стремился нарушить установленный порядок и провозгласить себя, не будучи чингисидом, ханом. Уже были отчеканены монеты, на которых он так титуловался. Самые близкие и верные люди и многие иноземцы величали Мамая, с его молчаливого согласия, «светлым ханом». Понятно, Мамай втайне боялся, а поэтому ненавидел потомков великого завоевателя. А они ненавидели и боялись его. Вот так-то шла теперь жизнь в Золотой Орде!

Об этом, окруженный преданной стражей, размышлял Бадык-оглан, выезжая из ставки правителя. О том же, но по-другому — Мамай.

Когда после ухода царевича, почтительно согнувшись, в шатер вошел верный Алтанбек, Мамай спросил:

— Как чувствуют себя наши друзья?

Это был своего рода пароль, тайное слово. «Нашими друзьями» среди самых надежных приближенных Мамай называл чингисидов.

— Милостью Аллаха, все спокойно, — ответил Алтанбек, читая, как в открытой книге, мысли и беспокойства, обуревавшие его господина. — Они тайно злобятся на вас. Но и только. Пока вы сильны — а это, волею Аллаха, будет всегда, — они лишь мелкие завистливые недоброжелатели, которые рады погреть руки на ваших успехах. Предстоящий поход обещает богатую добычу. Поэтому они с вами. Они всегда с тем, у кого в юрте серебряное блюдо с жирной бараниной.

Мамай одобрительно склонил голову. Верно говорит Алтанбек. Всё так. Пока сопутствует успех, все с ним. А если судьба переменится? Об этом лучше не думать! Он сильнее царевичей с их чванливой гордостью своей благородной голубой кровью, которая, кстати, — он в этом убедился, — имеет тот же цвет, что и кровь последнего из беднейших пастухов. Но поход на Дмитрия московского должен быть успешным. Любой ценой! Иначе его разорвут в клочья, как ослабевшего вожака-волка рвут крепкозубые собратья. Поход на Русь, на Дмитрия — это не только добыча богатств и приведение в покорность русских. Это вопрос собственной власти в Орде. Самой его жизни. Уж кто-кто, а он прекрасно знает! Стало быть, берегись, князь Дмитрий! Берегитесь, русские! Слишком много поставлено на карту, чтобы он, Мамай, мог упустить победу!

После разгрома Бегича Мамай сгоряча, набегом разорил окраинные русские земли. Но быстро, как часто бывало, укротил первый гнев. Правитель Золотой Орды понимал: не набег нужен — великий поход-нашествие, подобный прежним, кои до сих пор с ужасом вспоминают на Руси. А может быть, и превосходящий их силой и жестокостью.

И Мамай принялся тщательно готовиться к такому походу.

Он собрал огромное войско монголо-татар, к которому присоединились войска подвластных народов, наемные иноземные отряды.

Одновременно против Руси должен был выступить великий князь литовский Ягайло*. Отец Ягайлы — Ольгерд* много раз ходил на Москву. Безуспешно. Теперь сын надеется с помощью такого могущественного союзника, как Орда, отхватить себе кусок русских земель. Что достанется Ягайле — о том речь впереди. И решать будет он, Мамай. А пока помощь и участие в походе великого князя литовского чрезвычайно важны.

И это не всё. Мамай приготовил князю Дмитрию удар в спину. Испокон веков монгольские ханы вели свои дела, применяя древний испытанный способ: разделяй и властвуй! Часто им удавалось сталкивать лбами правителей и вождей того или иного народа и тем одерживать победы. И сейчас в стане русских князей он нашел человека, готового пролить русскую кровь. Им был великий князь рязанский Олег Иванович*. Издавна рязанские князья соперничали с московскими. Многократно схватывались на поле брани. Теперь наступил решающий час. Честолюбивый Олег рязанский дал согласие идти с Мамаем на Москву. Бить русских русскими же! Худо ли?

Алтанбек почтительно доложил хану о новостях. С тонкой улыбкой закончил:

— Доносят, что великий князь Олег и великий князь Ягайло уже поделили между собой русские земли, решили, кому где править.

Рассмеялся Мамай, как позволял себе смеяться только в присутствии самых близких и преданных вельмож.

— Это они преждевременно! Воистину, когда милосердный Аллах захочет наказать человека, он отнимает у него разум. Будущим, с его милостивого позволения, мы распорядимся сами. Равно как и русскими землями, включая рязанские!

Алтанбек сдержанно, насколько позволяло присутствие владыки, засмеялся тоже. И, желая доставить еще большее удовольствие Мамаю, добавил:

— Доносят, они надеются, что при одном известии о начале вашего похода князь Дмитрий бросит Москву и убежит, спасаясь, в свои далекие северные земли…

Мамай, вопреки ожиданиям приближенного, сделался серьезным.

— Это тоже преждевременно. Русские говорят, и вполне справедливо: не следует делить шкуру неубитого медведя. А князь Дмитрий пока еще жив и потому опасен!

Алтанбек склонился в низком поклоне:

— Мудрость ваша беспредельна! Легкомысленны русские!

Но и эти слова возымели обратное действие. Мамай нахмурился:

— К сожалению, уважаемый Алтанбек, не все.

И тут, к крайней досаде Алтанбека, в шатер, подобострастно кланяясь, вступил Абдул-Керим, льстивый наперсник Мамая, давний соперник Алтанбека.

— Светлый хан, важные вести!

Мамай вопросительно посмотрел на Абдул-Керима.

— Русский перебежчик, — склонился до земли Абдул-Керим. — Просит допустить к вам.

— Допрашивали?

— Твердит: все скажу светлому хану.

Мамай заколебался.

— Оружие было?

— Нож.

— Введи!

Ах как изумились бы Бориска, Василий Тупик и иные люди великого князя Дмитрия Ивановича, кабы были поблизости. Их недолгий гость-знакомец, рыжий рязанец, именем-прозвищем Гришка Хряк, почти на животе вполз в шатер правителя Золотой Орды.

— Говори! — через толмача-переводчика приказал Мамай. — Коротко!

Гришка преданно уставился маленькими заплывшими глазками в лицо Мамаю.

— С подворья улусника твоего и холопа ослушного князя московского Дмитрия прибежал! — единым духом выпалил заранее приготовленные слова.

Теперь без раздражения, с живейшим интересом смотрел на жирного руса владыка Орды.

— Продолжай!

Вздохнул облегченно Гришка Хряк.

— Послан был с товарищем на Москву князем нашим, Олегом Ивановичем рязанским, дабы разведать, что там и как…

Перевел толмач. Гришка помедлил чуть. Вдруг спросит что правитель? Не дождавшись, продолжил поспешно, хитря маленько:

— Товарищ направился обратно в Переяславль, Олегов стольный град. А я — к тебе. Подумал: удостоишь милости.

Под холодным взглядом правителя торопливо выложил:

— Сторожа в твою сторону выехала вчерась из Москвы. Сам князь Дмитрий, как узнал, что ты на него идешь, послал. Велено от тебя близкого человека поймать и привесть. Я тех ребят многих и начальника ихнего знаю в лицо…

— Сколько их?

— Семьдесят девять.

Правитель презрительно усмехнулся, искоса наблюдая за перебежчиком.

— Шутишь глупо! Что могут они против моего войска?

— Против войска, светлый хан, ничего. Да оно им без надобности. А вот ближнего твоего какого скрадут — проще простого…

— По пустяку потревожил!

Мамай сделал вид, будто потерял интерес к перебежчику.

Гришка Хряк испуганно затрясся.

— Я те все про московский великокняжеский двор скажу… Сделаю, что прикажешь…

Ордынский владыка думал.

Отряд в восемьдесят человек — мелочь. Но то, что перебежчик многих знает в лицо, весьма ценно. Одним этим уже надобен.

Есть и другое: представляется случай заслать своего человека к Олегу рязанскому, велеречивому и хитрому.

А пожалуй, есть и третье, в чем сгодится перебежчик. Поп, что шел в позапрошлом году с ядовитыми травами, готовя гибель князю Дмитрию, попался. Быть может, попытаться еще раз? Самое время!

Найдя, что русский достаточно натерпелся страху, правитель милостиво обронил:

— Хорошо. Я подумаю.

И кинул кожаный мешочек с серебряными монетами, один из тех, что всегда держал подле себя, дабы оплачивать наличными услугами нужных людей. Мамай давно считал: в одной руке следует держать кнут, в другой — пряник.

Масленым блином расплылась Гришкина рожа. Пополз к Мамаеву сапогу.

— Светлый хан! Да продлятся годы твои…

Отпустив перебежчика, Мамай приказал безмолвно стоявшим приближенным:

— Передать всем: усилить охрану! Особенно ночью. Русские ведомцы-разведчики вышли на охоту. Это серьезно! Рыжего руса завтра утром — ко мне!

— Будет исполнено, светлый хан!

Пятясь и низко кланяясь, придворные, избегая смотреть друг на друга, покинули шатер.