Бретонская роза

Генрих Лаубе, 1843

Около 1515 года вся Бретань начала полниться слухами о небывалой красоте юной графини де Шатобриан, «Бретонской розы», как стали ее позже называть. Слухи дошли и до Блуа, где в это время находился молодой король Франциск I, главный ценитель женской красоты. И Его Величество тут же захотел видеть при своем дворе Франсуазу де Фуа, чтобы убедиться в правдивости слухов.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Бретонская роза предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 5

План Бонниве относительно графини удался полностью потому, что она очутилась одна в доме короля, без всякой защиты. После долгих и настойчивых расспросов ей сообщили, наконец, что ее муж несколько дней тому назад уехал в Блуа, а брат — за несколько часов до ее приезда. Ей доказывали самым красноречивым образом, что граф Шатобриан, вероятно, вернется в самом непродолжительном времени, потому что иначе он не вызвал бы ее в Блуа и во всяком случае оставил бы ей письмо. Следовательно, графиня может быть совершенно спокойна, а несколько дней пройдут для нее незаметно в обществе обходительной герцогини Маргариты.

Тем не менее, графиня до известной степени напоминала собой запуганную лань. Если бы она чувствовала почву под своими ногами и строгий супруг хоть чем-нибудь заявил о своем существовании, то она была бы вполне счастлива, что вместо однообразной жизни в бретонском замке очутилась неожиданно в таком веселом обществе. Пока с нею был Бюде, к которому она относилась с полным доверием, то, несмотря на мучившую ее неизвестность, на лице ее по временам появлялась светлая улыбка, и она с любопытством расспрашивала его об обитателях замка. Но Бюде не мог постоянно оставаться с нею. Маргарита осыпала ее любезностями. Адмирал Бонниве приказал спросить, не может ли он чем-нибудь услужить ей. Даже король послал ей приветствие. Но все это настолько смутило ее, что она, заливаясь слезами, удалилась в свою комнату под предлогом болезни.

Она не знала, что ожидает ее, но при всей неопытности догадывалась, благодаря тому своеобразному инстинкту, который является иногда у женщин, что в жизни ее наступает кризис. Мы не знаем, прирожденное ли это свойство или навеянное воспитанием, но вопреки всему тому, что говорят защитники женской эмансипации, женщина в большинстве случаев, даже при свободном выборе, готова лучше выносить самое тяжелое существование, чем отважиться на какую-нибудь перемену. Молодая графиня, живя в одиноком бретонском замке, не раз горько плакала от грубости своего мужа, который с презрением относился к ее лучшим духовным стремлениям и в то же время выказывал по отношению к ней какую-то полусознательную нежность. Эта нежность со стороны мужчины всегда кажется навязчивой женщине и возбуждает ее неудовольствие, если она не в состоянии отвечать на его страсть. Графиня никогда не чувствовала ни малейшей привязанности к своему мужу, но, получив вполне женское воспитание, она скоро свыклась с супружеским гнетом и даже не замечала того отвращения, которое внушал ей граф. Мы выносим иногда, таким образом, годами величайшие неприятности и не сознаем этого, потому что у нас не было случая для сравнения или сопоставления. У графини, в первые дни ее пребывания в королевском замке Блуа, не было другого стремления, как вырваться скорее из этого блестящего мира, ненавистного ее мужу, и вернуться в замок Шатобриан. Она знала, что граф встретит ее грубыми упреками за ее невольное пребывание при дворе, но она готова была лучше выслушать его выговор и упреки, нежели переносить возрастающие мучения совести. Хотя она была слишком умна, чтобы придавать большое значение банальным фразам о нравственности, которые она так часто слышала от своего супруга, тем не менее, эти фразы, при ее полной неопытности в жизни, были пока для нее единственным нравственным кодексом. Она беспрестанно повторяла себе, что должна уехать из Блуа, но с каждым днем это становилось для нее все труднее. Причина такой нерешительности заключалась не в том, что графиня увлеклась каким-либо красивым и блестящим кавалером двора Франциска I, но она подчинилась несравненно более опасному для нее влиянию. Герцогиня Маргарита была вполне подходящей личностью, чтобы заслужить доверие молодой женщины при ее угнетенном состоянии духа и незаметно вывести ее на новый путь. Сестра короля была сама несчастна в супружестве; ей также приходилось бороться с посредственностью и искать исхода; при этом она была живого характера и богато одарена умом. Несмотря на искреннее стремление к добродетели, она понимала прелесть существования, богатого наслаждениями, а там, где дело касалось любимого брата, она была подчас более снисходительна, нежели того требовала ее совесть. Волокитство было тогда в моде; оно шло рука об руку с возрождением искусств и находило себе оправдание в пробудившемся стремлении восстановить прославленное средневековое рыцарство с его заманчивыми приключениями. При этих условиях легко можно себе объяснить, почему сочинительница веселой новеллы «История счастливого любовника» не пренебрегла никакими средствами, чтобы убедить графиню в несостоятельности ее провинциальных понятий о нравственности. Между тем эта опасная искусительница, характер которой трудно определить в точности, никогда не покровительствовала распутству своего брата; и сам Франциск тщательно скрывал от нее свои мимолетные любовные приключения, потому что она называла их тривиальными и очень строго относилась к ним. Рыцарские романы были любимым чтением Маргариты и привели ее к своеобразному миросозерцанию, отражение которого, по мнению знатоков французской истории, до сих пор заметно в духе и нравах современного французского общества, несмотря на его своеобразные фазисы развития и все те перемены, которым оно подверглось в течение трех столетий. Согласно этому миросозерцанию герцогиня пришла к убеждению, что самоотверженная дружба должна была сделаться основой всяких сношений даже между лицами различных полов, потому что только при этом условии возможно полное и наивное доверие людей друг к другу. Она изобрела так называемые «alliances» (альянсы), в которых друзья разного пола считались братом и сестрой. Им предоставлялось открыто выражать свою взаимную любовь, основанную на духовном влечении, и этим уничтожалась всякая возможность порицания или осуждения. Такого рода союзы Маргарита уже ввела при своем маленьком дворе в Алансоне, и она стремилась теперь распространить их при дворе брата. Само собой разумеется, что эти союзы на деле оказались далеко не такими невинными, какими воображала их учредительница, но, тем не менее, из них выработались известные формы и отношения общежития, которые в значительной мере способствовали смягчению нравов. В данном случае виден любопытный контраст между шестнадцатым и нынешним столетием. Альянсы времен Франциска I были возобновлены во Франции в девятнадцатом веке сенсимонистами и социалистами и проникли в среднее сословие; и то, что прежде представляло собой не более как форму, должно было превратиться здесь в серьезный основной закон для свободных отношений между мужчинами и женщинами. Маргарита сочувственно относилась к кальвинизму и даже впоследствии увлеклась им; если бы сенсимонисты появились в ее время, то она, вероятно, приняла бы и их учение и до известной степени старалась бы применить его на практике. В этом случае, как и во многих других, Маргарита представляла резкий контраст со своим братом, несмотря на кажущееся сходство характеров. Франциск как эгоист, в полном смысле этого слова, никогда не задавался мыслью о благе человечества и, не признавая никакой обязательной системы, находил прелесть жизни в контрастах и случайных удовольствиях.

Неизвестно, насколько Франциск посвятил сестру в тайну своих намерений относительно графини Шатобриан. Вероятно, их объяснение ограничилось общими местами вроде того, что следовало бы вырвать молодое богато одаренное существо из рук сурового сеньора, который не умеет ценить доставшееся ему сокровище. Но этого было вполне достаточно, чтобы возбудить участие Маргариты и желание оказать содействие брату в таком добром деле. Король, как бы в подтверждение своих слов, держался совершенно в стороне, так что Маргарита, тронутая его сдержанностью, сама доставила ему случай присмотреться ближе к прекрасной Франциске. Герцогиня считала неудобным пригласить короля в свою комнату, потому что молодая женщина была бы слишком стеснена его присутствием, и предложила ему сесть у окна в соседней комнате, дверь которой была открыта и где Франциск мог видеть в зеркале всю фигуру графини и слышать каждое ее слово. Графиня Шатобриан держала себя совершенно просто и непринужденно с сестрой короля, которая внушала ей полное уважение, тем более что из всего королевского семейства одна Маргарита пользовалась общим уважением за свою нравственную жизнь.

— Если вы считаете неприличным, чтобы я вернулась в замок Шатобриан, — сказала графиня, — то я готова покориться вашему решению, но мне кажется необходимым написать моему мужу…

— Я все-таки не теряю надежду убедить вас, — возразила Маргарита. — Ваш муж приказал вам приехать сюда и, не заботясь ни о вашей репутации, ни о вашем удобстве и безопасности, уехал из Блуа. Разве он заслуживает какого-либо внимания с вашей стороны после такого нерыцарского поступка! Поймите, что мужчины обращаются с нами так, как мы поставим себя относительно их. Они страстны, грубы, себялюбивы до нелепости и относятся крайне невнимательно к нам вследствие вкоренившегося в них самообольщения, что они принадлежат к избранному полу, который один имеет значение для человечества. Мы должны систематически изобретать известные формы, чтобы ежедневно напоминать им, что мы не хуже их; при этом нам следует поставить себе за правило, что каждая из нас, в своих хороших и дурных отношениях к тому или другому мужчине, должна иметь в виду общую пользу. Это было бы полезно даже лучшему из мужей, потому что они безгранично пользуются очарованием женской красоты и уничтожают тяжеловесными однообразными отношениями всякую возможность перемены, всю прелесть счастья, которое мыслимо только до тех пор, пока мы не уверены в нем.

— Но женщина не должна прибегать к таким мерам, которые подрывают власть мужчин, так как даже религия учит нас, что муж глава в доме.

— Позвольте вам заметить, графиня, что это совершенно старосветские понятия.

— Разве может устареть религия?

— Само собой разумеется, что могут устареть способы, какими объясняют религию.

— Я не стану спорить против этого. Но мне кажется, что если мы будем держаться известной системы в супружеской жизни, то предстоит другого рода опасность — постоянно лгать и притворяться. Между тем в моем воспитании все было направлено к тому, чтобы я всегда говорила прямо то, что думаю, и никогда не отступала от истины, так как это единственный способ остаться добродетельной и сохранить спокойную совесть. Неужели я должна намеренно играть роль перед человеком, которому отдали меня душой и телом? Как совместить подобные противоречия?

— Вы до сих пор остались наивной девочкой! Неужели вы думаете, что наше воспитание имеет какое-либо значение! При первом вступлении в свет вы встречаете ряд грубых противоречий и не можете справиться с ними, пока опыт не научит вас различать вещи и у вас мало-помалу составится собственное суждение. Молодой неопытный человек, являясь в общество, представляет собой больного, который не может ходить без помощи костылей; он опирается на них, пока чувствует свою несамостоятельность, и потом отбрасывает их от себя.

— Но я еще не чувствую себя самостоятельной и вообще не уверена, составляет ли это назначение женщины?

— Такое сомнение само по себе преступление, потому что Бог создал нас такими же совершенными, как и мужчин.

— Может быть, но только это совершенство должно проявиться в ином круге деятельности, а не там, где требуется физическая сила, мужество и все преимущества самостоятельности. Для чего же существует различие полов, если каждый из них может и должен жить независимо один от другого? Этому противоречат ваши собственные чувства и материнские обязанности, возложенные на вас природой для продолжения человеческого рода. Нет, женщине не следует добиваться самостоятельности и брать ее своим девизом!

— Браво! — воскликнула с улыбкой Маргарита, обнимая свою гостью, у которой выступила яркая краска на лице. — Вы положительно превосходите всех наших придворных дам умом и зрелостью своих взглядов. Но что заставило вас так рано задумываться над серьезными вопросами жизни? Не счастливое ли супружество и мирное существование в комфортабельном бретонском замке?

— Нет, я никогда не была счастлива, — ответила со смущением графиня.

— Я в этом была уверена. Счастье не способствует размышлению, — возразила Маргарита.

— Не знаю. Но в ваших словах я нашла подтверждение моих сомнений, которые часто являлись у меня, хотя они, быть может, совершенно неуместны. Так, например, я много раз спрашивала себя: неужели мы, женщины, не можем облагородить мужчин и сделать их лучше и честнее? Если бы это было достижимо для нас, то я вполне помирилась бы с мыслью, что сила и власть всегда останутся на их стороне.

— Моя милая графиня, как вы стараетесь скрыть те страдания, которые вы испытывали от неразвитости и сурового обращения вашего мужа! Не противоречьте мне, вы могли убедиться по опыту, как тяжело мыслящей женщине зависеть от произвола мужчины, тем более что в большинстве случаев они не стоят той власти, которой пользуются.

— Не все же они грубы и не образованы! Разве мы не удивляемся их гениальным произведениям! Какой поразительный возвышенный мир открывается нам в картинах, привезенных из Италии, которые я видела проездом в Фонтенбло! В немом восторге стояла я перед картинами Рафаэля: Святым Михаилом и изображением святого семейства. Тут только я поняла, что может дать нам сочетание силы, величия и нежности, высокого художественного полета и простоты. С этих пор я уже не могла отрешиться от мысли, что подобное совершенство может произвести только гений мужчины, а мы, женщины, не способны создать что-либо, требующее такого могущества и разнообразия таланта. Разве мы не видим перед собой пример монарха, который благодаря своему необычайному уму поставил искусство на неслыханную высоту? Он щедро вознаграждает художника и, что еще важнее, возбуждает его энергию оказанным ему почетом. Мы видели тогда в Монтаржи шествие, вышедшее из Лиона навстречу картине, которую принимали с тем же почетом, как самые важные мощи из Святой земли. При громких звуках музыки, со всей праздничной пышностью и великолепием, которое так действует на наше воображение, он велел снять покрывало с картины, которая тогда в первый раз предстала глазам зрителей. Такая смелая мысль могла явиться только мужчине, потому что он сознает свои права и не боится нововведений, как женщины.

— Кого вы восхваляете, графиня?

— Вашего брата, короля Франциска.

— Если вы так высоко цените его, то почему избегаете всякой беседы с ним?

— Боже мой, о чем могу я говорить с ним при том неловком положении, в каком нахожусь теперь.

Король при последних словах поспешно встал со своего места и, пожав руку стоявшему возле него Бюде, сказал вполголоса: «Благодарю тебя, Гильом, ты был прав. Эта женщина достойна разделить со мной престол!»

Затем, не обращая никакого внимания на просьбы канцлера, который сделал даже попытку удержать его за руку, Франциск бросился к двери и вошел в гостиную своей сестры.

— Позвольте мне поблагодарить вас! — сказал он, подходя к графине и целуя ее руку. — Вы поняли меня лучше, чем кто-либо из моих придворных. Я был случайным свидетелем вашего разговора с моей сестрой, потому что остановился на минуту перед дверью из боязни помешать вам. Но я не выдержал, — добавил он улыбаясь, — когда услышал такую преувеличенную похвалу себе, и решился войти. Теперь мне остается только просить у вас извинения за мой невольный поступок.

Король своим неожиданным появлением разрушил все планы Маргариты. Графиня холодно отвечала на его любезности и не могла скрыть своего смущения, потому что видела в его подслушивании какой-то преднамеренный и непонятный для нее расчет. Хотя в глубине души она была польщена вниманием короля и многое нравилось ей в блестящем придворном обществе, но сознание долга и робость удерживали ее от соблазна и гнали назад, в печальное уединение Бретонского замка. Она предвидела, что ей дорого обойдется ее невольное пребывание в Блуа, но она обладала тем пассивным мужеством, благодаря которому женщина спокойно идет навстречу ожидающим ее неприятностям. До настоящего момента она почти безропотно покорялась кроткой власти герцогини, и только теперь у нее явилось сознание настоятельной необходимости написать мужу. Верная служанка Луизон, которая из преданности к молодой графине последовала за нею из Пиренеев в Бретонь, вызвалась отправить гонца к графу Шатобриану. Хотя все говорили графине, что ее муж неожиданно уехал в Париж по какому-то настоятельному делу и что он скоро вернется в Блуа, она не верила этому и хотела, чтобы ее посланный, побывав в Париже, отправился в Бретонь.

Между тем на деле это оказалось не так легко, как воображала Луизон. Она скоро отыскала человека, который согласился отвезти письмо графини, но Флорио, получивший хорошую плату за свои труды, внимательно следил за дальнейшим ходом интриги и был не менее своего господина заинтересован в ее успехе. Он расположился в комнате привратника, через которую должны были проходить все выходившие из замка и где собирались люди, ожидавшие случайных поручений. Таким образом, Флорио не стоило особенного труда подкараулить Луизон и выманить у нее письмо. Но итальянцу не удалось полностью обмануть догадливую служанку; она тотчас сообщила своей госпоже, что по некоторым соображениям не считает надежной отправку письма и советует написать другое. Графиня, еще более взволнованная этим новым доказательством каких-то тайных козней против нее, решилась отправить свое второе письмо необычайным способом, который вполне соответствовал ее детской наивности и незнанию жизни.

После неожиданного визита короля графиня уже не имела никакого предлога отказываться от мужского общества, собиравшегося по вечерам у Маргариты. Король, по совету сестры, вовсе не показывался в первые дни, и графиня чувствовала себя довольно свободно среди ученых и художников, тем более что тут был и канцлер Бюде, к которому она относилась с искренним доверием. Но вскоре на вечерах герцогини стали появляться веселые любимцы короля; в числе их были Бонниве и Шабо де Брион, самый юный и самый красивый из придворных Франциска I. Он вел себя очень скромно относительно графини и выказывал ей полное уважение, тогда как Бонниве не мог устоять в своей первоначальной решимости и в первый же вечер смело принялся ухаживать за молодой женщиной, хотя лучше чем кто-нибудь знал о тайных намерениях короля. Свободное обращение адмирала, представлявшее резкий контраст со сдержанностью остальных кавалеров, понравилось графине при ее возбужденном состоянии. Она не боялась открытого нападения и с простодушной веселостью поддалась на игру слов, пикантных намеков и удивила всех своим остроумием и находчивостью. Но во время оживленного разговора с Бонниве, когда графиня, по-видимому, совершенно забыла о своем затруднительном положении, она успела заметить человека, искренне расположенного к ней, и решила обратиться к его помощи. Это был Шабо де Брион. Она была убеждена, что скорее может доверить ему отправку письма, нежели Бюде, который казался ей слишком трусливым и нерешительным в важных делах. Вряд ли кому-нибудь кроме женщины могла прийти мысль обратиться с подобной просьбой к одному из молодых любимцев короля. Самый преданный друг не осмелился бы посоветовать это графине, хотя так же как и она заметил бы то поэтическое влечение, которое чувствовал к ней Шабо де Брион.

Но графиня слепо верила своему инстинкту, потому что он редко обманывал ее. Она воспользовалась первым удобным случаем, когда очутилась наедине с Шабо де Брионом в нише окна, и рассказала ему в общих чертах о своем затруднительном положении и желании написать мужу. Не говоря Бриону ни слова о доверии, которое он внушал ей, графиня прямо попросила его взять на себя отправку письма. Брион, как человек неиспорченный, был очень польщен ее доверием и, не задумываясь, обещал послать графу письмо, которое должна была передать ему Луизон.

С этой минуты графиня почувствовала себя довольной и счастливой; застенчивость ее окончательно исчезла, и она приняла деятельное участие в общем разговоре. Герцогиня не знала, радоваться ли такой перемене, потому что приписывала ее ухаживанию красивого Бонниве, чем разрушалась ее затаенная мечта, что графиня подчинится влиянию ее брата.

Когда общество разошлось и они остались вдвоем, Маргарита не могла скрыть своего неудовольствия и сказала графине:

— Если не ошибаюсь, красивые мужчины приводят вас в лучшее настроение духа, нежели умные.

— Разумеется! — возразила со смехом графиня. — Разве может что-нибудь производить на нас более приятное впечатление, чем красота!

Герцогиня тотчас заметила, что выразилась не совсем удачно, потому что все считали короля красивым и статным, и поспешила исправить свой промах.

— Мне хотелось бы знать, — сказала она, — неужели вы предпочитаете внешний лоск осмысленной красоте?

— Да, если вопрос идет о хорошем расположении духа. Но какое это может иметь значение сравнительно с тем впечатлением, которое может и должен произвести на нас человек на всю нашу жизнь. Я убеждена, что красавец никогда не в состоянии возбудить глубокой и прочной привязанности. Безупречная красота, которую изображают в картинах, производит на нас мимолетное впечатление; но если мы почувствуем склонность к человеку со своеобразной, хотя и некрасивой физиономией, то его образ навсегда запечатлевается в нашей душе.

Это объяснение еще менее показалось утешительным сестре короля, чем первое беззаботное восклицание графини, которая с этого вечера сделалась неразрешимой и вследствие этого еще более интересной загадкой для всего двора. Ее застенчивость исчезла и проявлялась только в те моменты, когда к ней подходил король. Но чем труднее и невозможнее казалась победа над загадочной молодой женщиной, тем сильнее волновался король и хотел добиться своей цели. В нем заговорила ревность прежде, чем явилась малейшая надежда на успех; и эта страсть была тем мучительнее для него, избалованного женщинами, что он никогда не испытывал ее прежде. Необдуманная фраза, сказанная им канцлеру Бюде сгоряча и не совсем искренне, относительно своего желания возвести на престол графиню Шатобриан, сделалась для него серьезным намерением. В случае неудачи он готов был дать и это обещание графине Шатобриан, хотя знал, что ее согласие на брак не будет ручательством привязанности к нему, а может быть вызвано стремлением занять высокое положение в свете.

Прошла неделя. В королевском дворце ничто не изменилось: все были убеждены, что Бонниве пользуется особенным расположением графини, потому что с ним она охотнее говорила, чем с другими, и ему чаще всех удавалось вызвать ее веселый смех. Что же касается Бриона, то он мог прямо упрекнуть ее в неблагодарности; она редко обращалась к нему с каким-нибудь замечанием и явно избегала сколько-нибудь серьезных и продолжительных разговоров с ним. Но со всеми художниками графиня была в наилучших отношениях; у нее самой были большие способности к живописи, она удачно копировала эскизы, которые попадались ей под руку. Ласкарис и Бюде знакомили ее с содержанием песен Гомера, и она целыми часами внимательно слушала их. Не менее интересовали ее рассказы старого грека об умственной и религиозной жизни древней Греции и пространные рассуждения Бюде, когда тот распространялся о церковной реформе, совершавшейся тогда в Германии и Швейцарии. Но если в этих случаях к ним подходил Клеман Маро и с комической важностью расспрашивал канцлера о спорных пунктах церковной реформы, то графиня сразу кончала серьезный разговор какой-нибудь шуткой и просила Маро научить ее французскому стихосложению или составлению девизов, которые были тогда в большой моде.

Однажды после обеда король неожиданно присоединился к кружку, образовавшемуся около молодой графини, и попросил позволения принять участие в общем разговоре. Графиня тотчас же сделалась молчаливой и сдержанной, так что король опять не мог убедиться, действительно ли она так талантлива и умна, как говорили его придворные. Но разве подобные соображения могут остановить влюбленного! Для короля они также не имели никакого значения, хотя он был убежден, что все уверения Бюде, Маро и других господ относительно необыкновенного ума графини не более как любезности, которые хотят оказать его гостье и красивой женщине. На этот раз он решил отложить всякое ухаживание и свел разговор на серьезные предметы, в надежде что графиня почувствует себя менее стесненной в его присутствии. Расчет оказался верным.

Франциск не чувствовал никакой склонности к ученым спорам и многостороннему исследованию предмета, но он обладал редким даром обобщения, благодаря которому рисовал перед своими слушателями величественную картину, иногда преувеличенную, но всегда полную ума и художественно выполненную в частностях. Слушая его, казалось, что не только Франция, но и вся Европа должна была получить по его инициативе совсем иной вид. Но, в сущности, все его широкие планы сводились к видоизменению старого; он не хотел радикального преобразования или уничтожения существующих порядков, и даже тот новый элемент, который он стремился внести в мир, он искал не в будущем, а в прошлой истории человечества, и преимущественно в средневековых традициях.

— Если бы вы знали, графиня, — сказал он в заключение своей речи, вставая с места и делая знак рукой, чтобы все удалились, — какую тяжелую борьбу мне приходится вести с рутиной! Ничто не подготовлено, и я теряю дорогое время на разные приготовления, нередко забывая свою главную задачу среди мелких повседневных забот. Около меня нет ни одного человека, который бы с любовью проводил мои планы, несмотря на препятствия, встречающиеся на пути, и поддержал бы меня в трудном деле управления государством.

— А ваша сестра? — возразила графиня, которая слушала короля с замиранием сердца, так как ей казалось, что она видит перед собой тот идеал мужской силы и всеобъемлющего ума, которому она поклонялась в душе. Только ему мог быть доступен широкий круг творческой деятельности, о которой он говорил с таким увлечением. Погруженная в новый мир, неожиданно открывшийся перед ней, она в первый раз не обратила внимания на то, что ее оставили наедине с королем.

— Моя сестра! — сказал печально король, взволнованный темой разговора и отчасти кокетничая своим душевным расстройством. — Пытливый ум Маргариты стремится к точному исследованию и утомляет меня своим постоянным анализом, чуждым творчества. Наконец, у каждого из нас свои интересы; у нее есть муж и целый мир помимо меня. Совместная деятельность возможна только там, где люди соединены друг с другом душой и телом…

Франциск умолк; графиня ничего не ответила ему. Был теплый осенний вечер; она стояла в белом платье, облокотившись о спинку кресла, голова ее наклонилась вперед. Задумчиво и с участием смотрела она на мужественное, красивое лицо короля, глаза которого были устремлены на ковер.

— Помогите мне! — воскликнул он, стремительно вставая со своего места и беря ее за обе руки.

Графиня вздрогнула и проговорила чуть слышным голосом:

— Какую помощь могу я оказать вашему величеству?

— Королева при смерти. Будьте моей женой.

Графиня окончательно смутилась.

— Вашему величеству известно, — сказала она, — что я жена графа Шатобриана.

— Он не достоин вас! Вы призваны играть более видную роль!

— Воля родителей и церковь связали меня с ним…

— Церковь может развязать вас… С этой стороны не будет никаких препятствий!.. Вы отворачиваетесь от меня и не только не отвечаете на мою любовь, но как будто боитесь меня.

— Да, мне страшно оставаться с вами, — сказала графиня, заливаясь слезами, — отпустите мою руку. Если вы действительно расположены ко мне, то не мучьте меня!.. Благодарю вас.

Говоря это, она прикоснулась дрожащими губами к руке короля и поспешно вышла из комнаты. Франциск не решился удерживать ее, несмотря на всю свою смелость с женщинами; слезы и испуг графини Шатобриан смутили его, потому что он совершенно не ожидал подобного исхода.

На следующий день был назначен праздник в королевском замке по случаю окончания построек. Король послал Шабо де Бриона спросить графиню, не угодно ли будет ей сделать ему честь и явиться к столу и что в случае ее отказа праздник будет отложен до того времени, пока она не изъявит своего согласия.

Брион не особенно охотно взялся за это поручение, тем более что должен был сообщить графине не совсем приятные вести. Он застал ее в печальном настроении духа. Выслушав приглашение короля, она объявила наотрез, что не явится официально ко двору до приезда мужа.

— Граф Шатобриан, — возразил Брион, — будет в Блуа в самом непродолжительном времени.

— Боже мой!..

— Гонец, отправленный мною с вашим письмом, привез мне известие, что он всего на несколько минут опередил вашего мужа. Вдобавок я должен сообщить вам, что граф в высшей степени недоволен вашим пребыванием в королевском замке и бросил ваше письмо, не дочитав его.

— Еще этого недоставало! — проговорила с отчаянием графиня, закрыв лицо руками.

— Позвольте мне предложить вам свои услуги, если вы имеете повод опасаться необдуманной горячности вашего мужа. Я выеду к нему навстречу и объясню, каким образом вы попали сюда… Хотя мне ничего неизвестно, но я догадываюсь, как это случилось… Если ему неугодно будет обратить внимание на мои слова, то я могу принудить его со шпагой в руке к приличному обхождению с благородной женщиной.

— Ради Бога, не делайте этого, Брион; это еще больше усилит его гнев… или, лучше сказать, его неудовольствие, и вы только ухудшите мое положение!.. Во всяком случае, благодарю вас от всего сердца!..

При этих словах граф Шатобриан неожиданно вошел в комнату. Он был сильно расстроен; пот струился по его лицу, покрытому мертвенной бледностью; он держал в руке обнаженную шпагу, обрызганную кровью, так как за минуту перед тем ранил и сбил с ног Флорио, который, стоя у входа в комнаты герцогини Алансонской, хотел было остановить его.

— Извините, я, кажется, помешал вам, — воскликнул он, увидя жену свою в оживленной беседе с Брионом.

— А! Это вы, граф! — сказала графиня тоном, в котором слышался скорее испуг, нежели радость свидания. Она сделала несколько шагов ему навстречу.

— Да, за вами приехал ваш муж, — ответил он, сердито схватив ее за руку, — вы должны тотчас же последовать за мной! Торопитесь, пока еще нет никаких препятствий! Впрочем, все это вздор! Кто может помешать графу Шатобриану увезти свою жену из дома насилия!

При этих словах Брион поспешно подошел к графу и, взяв его за руку, сказал решительным, хотя сдержанным тоном:

— Это дом короля, а не дом насилия, граф Шатобриан! Вы ответите перед королем и всеми нами за свое неприличное поведение в королевском замке и за насилие, которое вы позволяете себе с дамой, пользующейся всеобщим уважением.

— Молодой дворянин, тебе, как искателю приключений, следует знать, что не все приключения кончаются удачей. Эта дама моя жена и ты не смеешь ни оскорблять ее, ни хвалить или играть роль покровителя. Я один имею право считать себя ее господином!

— Умоляю вас, Брион, оставьте нас! — воскликнула графиня. — Если вы хотите оказать мне услугу, то поспешите вперед и позаботьтесь, чтобы никто не помешал нам.

Брион молча поклонился графине и вышел из комнаты.

Но граф от этого пришел в еще большую ярость и так сильно сжал руку своей жене, что она застонала.

— Вы, кажется, со всеми перезнакомились здесь, недостойная женщина! — крикнул он, задыхаясь от бешенства. — Вы запятнали мое имя и честь! Мне следовало бы убить вас в этих комнатах, которые были свидетелями вашего позора, чтобы ваша смерть послужила назидательным примером для современников и потомства!

— Вы напрасно обвиняете меня, граф, я не совершила никакого преступления!

— Негодная женщина!

— Я приехала сюда по вашему приказанию…

— Как ты нагло выучилась лгать и в такое короткое время! — воскликнул граф и с такой силой оттолкнул ее от себя, что она упала на пол в обмороке.

В это время отчаянные крики Флорио подняли на ноги весь замок. Брион, выйдя в переднюю, застал здесь целую толпу слуг, сбежавшихся с разных сторон; через несколько секунд явился и Бонниве во главе дворян, находящихся в этот день на службе в замке. Красивый адмирал казался встревоженным; взяв Бриона под руку, он почти насильно заставил его вернуться в комнаты герцогини. Они вошли в тот момент, когда графиня упала без чувств к ногам своего мужа. Не помня себя от негодования, оба дворянина бросились на графа, который встретил их бранью и поднятой шпагой, но они скоро обезоружили его.

— Король! Король! — послышалось на лестнице, и прежде чем кто-нибудь успел оказать помощь графине, лежавшей на полу без малейших признаков жизни, король Франциск вошел в комнату.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Бретонская роза предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я