Мистические истории. День Всех Душ

Генри Джеймс

На страницах рассказов англо-американских писателей XIX–XX веков читатель встретится с хорошо знакомыми сказочными персонажами и призраками, обитающими в старинных домах, с учеными-оккультистами и опасными артефактами, с ведьмами и демонами. О вторжениях зловещего и сверхъестественного в повседневную жизнь, о драматичных столкновениях суеверий прошлого и скептицизма настоящего повествуют – иногда в шутку, иногда всерьез, порой неспешно, а порой с почти детективным напряжением – мастера готических историй Элизабет Гаскелл, Генри Джеймс, Эдит Уортон, Джон Бакан, Уильям Фрайер Харви и другие авторы. Большинство произведений, вошедших в сборник, печатаются в новых переводах, ряд рассказов публикуется на русском языке впервые.

Фрэнк Ричард Стоктон

Призрак и новая должность

Загородный дом мистера Джона Хинкмана представлялся мне райским уголком, и причин тому было несколько. В нем царило искреннее, хотя и несколько сумбурное гостеприимство. Его окружали обширные гладкие лужайки и мощные дубы с вязами; местами встречались тенистые заросли, совсем близко протекал ручей с небрежно сколоченным мостиком и лодкой у берега; имелись плоды и цветы, приятные компаньоны, шахматы, бильярд, аллеи для конных и пеших прогулок, рыбалка. Соблазны были велики, но ни один из них и даже все они вместе не побудили бы меня надолго тут задержаться. Меня пригласили на весь сезон ловли форели, однако в начале лета я бы, наверное, уехал восвояси, когда бы погожими деньками, по сухой траве, под не слишком жарким солнцем не прогуливалась среди могучих вязов, не мелькала в тени кустарников моя Мэдлин.

Говоря по правде, «моя Мэдлин» моей не была. Она не вручала мне себя, да и я никоим образом ею не владел. Но поскольку обладание ею сделалось единственным смыслом моего существования, я звал ее «моею» хотя бы в мечтах. Не исключено, что это притяжательное местоимение я смог бы употреблять и вслух, но для начала нужно было поведать даме сердца о своих чувствах.

И тут передо мной стояли немалые препятствия. Как многие влюбленные, я робел перед этим шагом: во-первых, он подведет черту под тем сладостным периодом любовной истории, который именуется ухаживанием, а во-вторых, может лишить меня всякой возможности общаться далее с предметом моей страсти. А помимо этого, я отчаянно боялся Джона Хинкмана. Названный джентльмен был моим добрым другом, однако в то время я был не настолько дерзок, чтобы оспаривать у него такое благо, как общество племянницы, которая заведовала домашним хозяйством и, как часто повторял старик, составляла главную опору его преклонных лет. Лишь убедившись, что Мэдлин разделяет мой взгляд на вещи, я решился бы затронуть эту тему в разговоре с мистером Хинкманом, однако, как уже сказано, вопрос, согласна ли она быть моей, еще ни разу не был задан. Меж тем этот вопрос занимал мои мысли круглые сутки, и особенно по ночам.

Однажды поздно вечером я маялся без сна, лежа в постели в своей обширной спальне, частью освещенной тусклыми лучами молодого месяца, и вдруг заметил Джона Хинкмана, который стоял у двери рядом с просторным креслом. Меня его появление очень удивило по двум причинам. Во-первых, хозяин дома никогда до того не заходил в мою комнату, а во-вторых, он тем утром уехал, предполагая отсутствовать несколько дней. Именно по этой причине мы с Мэдлин дольше обычного сидели в тот вечер на залитой луной веранде. В ночном госте безошибочно узнавался Джон Хинкман, одетый в свое обычное платье, однако по некоторой зыбкости и расплывчатости фигуры я догадался, что это призрак. Неужели добрейший старик стал жертвой убийства и теперь его дух явился поведать мне об этом и препоручить моим заботам дорогую его сердцу?.. При этой мысли мое сердце затрепетало, но тут призрак заговорил.

— Не знаете ли вы, — спросил он с озабоченным видом, — собирается ли мистер Хинкман сегодня обратно?

Подумав, что самым лучшим будет изображать спокойствие, я ответил:

— По нашим сведениям, нет.

— Рад это слышать. — Гость опустился в стоявшее рядом кресло. — За два с половиной года, что я здесь обитаю, этот человек еще ни разу не ночевал вне дома. Вы не представляете себе, какое я испытываю облегчение.

Призрак вытянул ноги и откинулся на спинку кресла. Фигура его проступила отчетливей, стали различаться цвета одежды, лицо разгладилось и повеселело.

— Два с половиной года? — вырвалось у меня. — О чем вы? Я не понимаю.

— Ровно столько времени прошло с тех пор, как я сюда впервые явился. Мой случай необычный. Но прежде чем рассказывать о себе, позвольте повторить вопрос: уверены ли вы, что мистер Хинкман не вернется к ночи?

— Вполне уверен. Он сегодня поехал в Бристоль, это в двух сотнях миль отсюда.

— Тогда я продолжу, — кивнул призрак, — а то когда еще подвернется слушатель. Но если Джон Хинкман явится и застанет меня, я с ума сойду от страха.

— Никак не возьму в толк, — растерялся я. — Вы ведь дух мистера Хинкмана?

Это был рискованный вопрос, но в моей душе не осталось места для страха — ее переполняли другие чувства.

— Да, перед вами его дух, — подтвердил собеседник, — и в то же время у меня нет права быть им. Вот почему мне так неспокойно и я боюсь попасться ему на глаза. История странная и, похоже, единственная в своем роде. Два с половиной года назад Джон Хинкман лежал больной в этой самой комнате и был близок к смерти. Одно время положение было настолько критическим, что старика сочли мертвым. Кто-то неосмотрительно поспешил с отчетом, и меня назначили духом мистера Хинкмана. Представьте же, сэр, мои ужас и удивление, когда, приняв должность и всю связанную с ней ответственность, я узнаю, что старик выжил, стал поправляться и наконец вернул себе прежнее здоровье. Я попал в двусмысленное, крайне щекотливое положение. Вернуться в прежнее, невоплощенное состояние я не мог, но быть призраком живого человека тоже не имел права. Друзья посоветовали не суетиться: Джон Хинкман немолод и в обозримый срок должность, доставшаяся по ошибке, станет моей на законных основаниях. Но говорю вам, сэр, — продолжал призрак взволнованно, — старик по виду крепок и бодр, и я понятия не имею, когда наступит конец этому досадному недоразумению. Все мое время уходит на то, чтобы избегать встреч с ним. Покинуть дом я не вправе, а хозяин, как нарочно, ходит за мной по пятам. Говорю вам, сэр, он является мне на каждом шагу.

— Положение действительно странное, — согласился я. — Но зачем вам его бояться? Он ведь не может причинить вам вреда.

— Конечно. Но от одного его вида меня бросает в дрожь. Представьте себе, сэр, что вы сами чувствовали бы на моем месте?

Такого я себе представить не мог вообще и только поежился.

— Если и быть неправильным привидением, — продолжал призрак, — то уж кого угодно, только не Джона Хинкмана. Нрав у него вспыльчивый, бранчливый каких поискать. Увидит меня, вызнает, конечно же, как давно и по какому поводу я поселился в его доме, — и что тут произойдет, даже не представляю. Я уже наблюдал, каков он в ярости: вреда вроде никакого, но на кого прикрикнет, тот готов сквозь землю провалиться.

Что это правда, я нисколько не сомневался. Если бы не эта особенность характера мистера Хинкмана, мне было бы куда легче затеять с ним разговор о его племяннице.

— Мне вас очень жаль. — Я в самом деле преисполнился сочувствия к несчастному призраку. — Положение и вправду сложное. Мне подумалось про случаи с двойниками: трудно не разозлиться, когда вдруг видишь, как кто-то другой расхаживает в том же образе, что ты сам.

— О, эти случаи нисколько на мой не похожи, — возразил призрак. — Двойник, или doppelgänger^[32], живет на земле вместе с человеком и, будучи его точным подобием, причиняет ему разные неприятности. Со мной иначе. Я здесь не для того, чтобы жить рядом с мистером Хинкманом, а для того, чтобы занять его место. Если он это узнает, придет в бешенство. Разве не так?

Я подтвердил, что так.

— Теперь, когда он уехал, мне выпала минутка спокойствия, и я рад случаю с вами перемолвиться. Я частенько заходил в эту спальню и наблюдал за вами спящим, но заговорить не решался: вдруг бы мистер Хинкман вас услышал и явился проверить, что это вам вздумалось говорить с самим собой.

— А вас он разве не услышал бы? — поинтересовался я.

— О нет; меня временами можно видеть, но слышат меня только те, к кому я непосредственно обращаюсь.

— А почему вам хотелось со мной поговорить?

— Потому что мне нравится когда-никогда беседовать с людьми, особенно с такими, как вы, — слишком обеспокоенными собственными заботами, чтобы пугаться привидений. Но прежде всего я хотел попросить вас об одолжении. Все признаки говорят о том, что Джон Хинкман будет жить еще долго, меж тем мое положение становится невыносимым. На сегодня главная моя цель — добиться перевода, и думаю, вы могли бы быть мне полезны.

— Что вы имеете в виду под переводом?

— Я говорю о следующем. Сейчас, в начале карьеры, мне полагается быть чьим-то привидением, и я хочу быть привидением человека по-настоящему мертвого.

— Предполагаю, что это несложно. Возможности предоставляются на каждом шагу.

— Вот уж нет, ничего подобного! — проворно возразил собеседник. — Вы себе не представляете, какой в подобных случаях бывает ажиотаж. Когда открывается вакансия (если уместно будет употребить такое выражение), претендентов на привиденство набегает целая толпа.

— Впервые слышу. — Мне вдруг сделалось интересно. — Должен ведь существовать какой-то порядок или очередь — как в лавке цирюльника, когда там много народу.

— Как бы не так! Тогда кому-то из нас пришлось бы ждать вечно. Интересные вакансии все рвут друг у друга из рук, а на иные, как вам известно, желающих вовсе не находится. Оттого-то я и попал в нынешнее затруднительное положение, что чересчур поторопился, но с вашей помощью надеюсь из него выбраться. Быть может, вам по случаю станет известно, что где-то наклевывается вакансия. Если вы предупредите меня накануне, я наверняка смогу обеспечить себе перевод.

— О чем это вы? — возмутился я. — Вы что, хотите, чтобы я совершил самоубийство? Или убил кого-то вам в угоду?

— Ну что вы, нет-нет! — заверил призрак с подобием улыбки. — Ничего такого я не имел в виду. Ну да, влюбленные — народ многообещающий; они, как известно, склонны впадать в тоску и отчаяние, а там недалеко и до весьма соблазнительной вакансии, но к вам я это никоим образом не относил. Вы — единственный, с кем мне хотелось поговорить, и я надеялся получить от вас кое-какие полезные сведения, взамен же я с удовольствием помогу вам в ваших любовных делах.

— Похоже, вам известно, что таковые у меня имеются, — заключил я.

— О, ну да! — ответил призрак с легким зевком. — Я здесь как привязанный, а потому от меня ничто не скроется.

Жутковато было слышать о том, что призрак, возможно, наблюдал за нами с Мэдлин даже и в те часы, когда мы бродили вдвоем в самых восхитительных, густо заросших уголках сада. Но поскольку это был совершенно особенный представитель призрачного сословия, обычных в таких случаях возражений у меня не возникло.

— Мне пора, — произнес призрак, вставая, — но завтра вечером мы увидимся. И помните: поможете мне — я вам тоже помогу.

Утром я терялся в сомнениях, уместно ли будет рассказать Мэдлин об этом разговоре, но вскоре пришел к выводу, что надо держать язык за зубами. Как только Мэдлин станет известно, что в доме обитает призрак, она наверняка ни часу тут не задержится. Поэтому я смолчал, вел себя крайне осмотрительно и, думаю, не дал Мэдлин повода для подозрений. Раньше я мечтал о том, чтобы мистер Хинкман отлучился хотя бы на денек. В таком случае, думал я, мне легче будет набраться храбрости, чтобы поговорить с Мэдлин о видах на совместное жизнеустройство; но теперь, получив такую возможность, я почувствовал, что не готов ею воспользоваться. Что станется со мной, если она откажет?

Однако я понимал и то, как должна рассуждать Мэдлин: если он вообще собирается объясниться, то теперь для этого самое время. Обуревавшие меня чувства были вполне очевидны, и она не могла не желать, чтобы в этом деле были расставлены все точки над «и». Но не совершать же столь важный шаг вслепую? Если ей хочется услышать от меня предложение, надобен какой-то намек с ее стороны, что оно будет принято. Если же она не проявит такого великодушия, тогда пусть все остается как есть сейчас.

Тем вечером я сидел подле Мэдлин на залитой лунным светом веранде. Время близилось к десяти, и я с самого ужина готовил себя к тому, чтобы признаться в своих чувствах. Не то чтобы мои намерения были вполне определенны, но я желал шаг за шагом подвести разговор к той точке, когда, убедившись в наличии благоприятных перспектив, смогу затронуть эту тему. Моя спутница как будто понимала ситуацию, — по крайней мере, мне показалось, что чем яснее становятся намеки на предложение, тем большую она проявляет готовность меня выслушать. Несомненно, в моей жизни наступал важнейший, переломный момент. Если я заговорю, то обрету счастье или, наоборот, сделаюсь навек несчастен, а если промолчу, другого шанса заговорить мне явно не дадут.

Ведя неспешную беседу с Мэдлин и усиленно размышляя над этим важнейшим вопросом, я поднял глаза и увидел в нескольких шагах призрака. Он расположился на перилах веранды: спина оперта о столбик, одна нога вытянута вперед, другая свешивается. Мэдлин сидела к нему спиной, но я — лицом, поскольку глядел на нее. К счастью, внимание Мэдлин было сосредоточено не на мне, а на пейзаже, иначе от нее не укрылась бы моя растерянность. Призрак предупреждал, что увидится со мной сегодня вечером, но я не рассчитывал, что встреча состоится, когда я буду с Мэдлин. Если перед ней предстанет призрак ее дяди, последствия будут непредсказуемы. Я не издал ни звука, но призрак не мог не заметить, что я встревожен.

— Не бойтесь, — заверил он, — я не собираюсь ей показываться, и слышать меня она тоже не может, разве что я обращусь непосредственно к ней, но это в мои намерения не входит.

Наверное, по моему лицу можно было догадаться, как я благодарен.

— Об этом можете не беспокоиться, — продолжал призрак, — но, похоже, дела ваши идут ни шатко ни валко. На вашем месте я заговорил бы прямо сейчас. Лучшего шанса у вас не будет. Помех никаких не предвидится, и, насколько я могу судить, дама настроена благосклонно вас выслушать — то есть если у нее вообще благосклонный настрой. Кто знает, когда Джону Хинкману опять случится уехать; этим летом вряд ли. На вашем месте я бы поостерегся объясняться с его племянницей под самым его носом. Стоит ему узнать, что кто-то пытается приударить за мисс Мэдлин, гнев его будет неописуем.

Я полностью согласился с этим предположением.

— Мне и думать о нем страшно! — воскликнул я вслух.

— О ком? — встрепенулась Мэдлин.

Возникла неловкость. Длинную речь призрака я, в отличие от Мэдлин, слышал вполне отчетливо и в результате забылся.

Требовалось срочно подыскать объяснение, ведь фраза никак не могла относиться к дражайшему дядюшке Мэдлин. В спешке я назвал первое пришедшее на ум имя:

— О мистере Виларзе.

В этом заявлении не было неправды: мне не доставляли удовольствия мысли о мистере Виларзе — джентльмене, который неоднократно проявлял к Мэдлин повышенное внимание.

— Нехорошо с вашей стороны так говорить о мистере Виларзе, — возразила она. — На редкость образованный, неглупый молодой человек, и манеры у него самые приятные. Осенью он собирается баллотироваться в парламент, и я не удивлюсь, если пройдет. И политик из него выйдет отличный: когда нужно что-то сказать, он делает это вовремя и толково.

Произнесено это было спокойно, без осуждения, что было вполне естественно: при благосклонном отношении ко мне Мэдлин должна была понимать, что возможный соперник не вызывает у меня приятных чувств. И я не замедлил уловить намек, содержавшийся в заключительной фразе. Ясное дело, мистер Виларз на моем месте не стал бы медлить.

— Знаю, что нехорошо говорить так о людях, — согласился я, — но ничего не могу с собой поделать.

Вместо того чтобы меня пожурить, Мэдлин как будто еще больше ко мне расположилась. Я же испытывал немалую досаду, так как не желал ни единой минуты посвящать мыслям о мистере Виларзе.

— Зря вы это вслух, — вмешался призрак, — так и до неприятностей недалеко. Мне хочется проследить, чтобы ваше дельце шло успешно. В таком случае я смогу надеяться на вашу помощь, особенно если я в свою очередь сумею быть вам полезен.

Больше всего мне хотелось сказать, что помочь мне он может только одним способом: немедленно убраться вон. Обращаться с любовными признаниями к юной леди, когда в двух шагах сидит на перилах призрак, причем призрак не кого-нибудь, а ее грозного дяди, один образ которого при подобных обстоятельствах заставляет меня трепетать, — не только трудно, а, пожалуй, и невозможно. Но я промолчал, хотя мои мысли, наверное, отразились у меня на лице.

— Полагаю, — продолжил призрак, — до вас не доходили никакие полезные мне сведения. Конечно, если у вас есть что рассказать, мне не терпится послушать, но можно и отложить разговор. Навещу вас ночью в спальне или останусь здесь — дождусь, пока дама уйдет.

— Не стоит дожидаться, — произнес я, — мне совершенно нечего вам сказать.

С горячими щеками и сверкающим взглядом Мэдлин вскочила на ноги.

— Дожидаться? — вскричала она. — Чего, по-вашему, я дожидаюсь? Нечего мне сказать? Ну наверное! С чего бы вам что-то мне говорить?

— Мэдлин, — взмолился я, шагнув к ней, — позвольте мне объяснить.

Но она ушла.

Это был конец всех надежд. В ярости я обернулся к призраку.

— Презренное создание, — вскричал я, — ты все погубил! Испоганил мне всю жизнь! Если бы не ты…

Но тут голос у меня дрогнул и отказал совсем.

— Вы несправедливы, — отозвался призрак. — Я ничего вам не сделал, только пытался ободрить и помочь. Всему виной ваша собственная глупость. Но не надо отчаиваться. Оговорку всегда можно объяснить. Не теряйте мужества. До встречи.

И тут же перила опустели: призрак исчез быстрее, чем лопается мыльный пузырь.

В мрачном настроении я отправился спать, но никакие видения меня той ночью не посетили, кроме воображаемых картин, порожденных горем и отчаянием. Произнесенные мной слова прозвучали для Мэдлин самым тяжким оскорблением. Истолковать их она могла только одним образом.

Раскрыть ей истинный смысл моего восклицания я никак не мог. Бессонной ночью, многократно перебрав в уме все обстоятельства, я решил, что Мэдлин ничего от меня не узнает. Лучше уж я буду всю жизнь страдать, чем ей станет известно, что в доме является призрак ее дяди. Мистер Хинкман в отлучке, и Мэдлин, услышав о появлении его духа, уверится в смерти дяди. Что, если она не переживет этот внезапный удар? Нет уж, смолчу, и пусть мое сердце истекает кровью.

Следующий день выдался погожим, не холодным и не слишком жарким; веял легкий ветерок, природа улыбалась. Но ни прогуляться с Мэдлин, ни прокатиться верхом мне не удалось. Весь день она как будто была очень занята, и мы почти не виделись. За столом она держалась любезно, однако очень сдержанно. Очевидно, Мэдлин рассудила так: хотя я вел себя очень грубо, подоплека моих слов осталась для нее тайной. В самом деле, что могло быть уместней, чем изобразить, будто она не поняла смысл моего вчерашнего высказывания?

Я был подавлен, несчастен и все больше помалкивал; единственным проблеском света на затянутом тучами горизонте был тот факт, что Мэдлин, при всех ее стараниях казаться беззаботной, тоже явно было невесело. Залитая лунным светом веранда в тот вечер пустовала, но, бродя по дому, я застал Мэдлин одну в библиотеке. Она читала, но я подошел и сел рядом. Я чувствовал, что должен объяснить свое вчерашнее поведение — если не полностью, то хотя бы частично. Мэдлин спокойно выслушала мое несколько натужное извинение за слова, произнесенные накануне.

— Не имею ни малейшего понятия, чтó вы имели в виду, но разговаривали вы очень грубо, — сказала она.

Я, нисколько не кривя душой, отверг обвинение в грубости и с пылом, который не мог не произвести впечатление на собеседницу, заверил, что скорее бы умер, чем нанес ей какую-либо обиду. Затем наговорил на эту тему еще многое и стал умолять, чтобы она поверила: я мог бы полностью и удовлетворительно объяснить свое поведение, если бы не некая помеха.

Мэдлин немного помолчала, а потом произнесла (как мне подумалось, смягчившимся тоном):

— Эта помеха как-то связана с моим дядей?

— Да, — ответил я после краткого колебания, — отчасти она связана с ним.

Мэдлин молчала, глядя в книгу, но не читая. По выражению ее лица я понял, что она настроена благосклоннее, чем раньше. Своего дядю она знала не хуже, чем я, и, наверное, подумала, что если именно в нем заключалась помеха, мешавшая мне высказаться (а воспрепятствовать моему признанию он мог многими способами), то такое затруднительное положение извиняет и мою бредовую речь, и нелепые манеры. Убедившись, что пыл, вложенный в это, пусть и не конца откровенное, объяснение, оценен, я подумал, что надо бы не откладывая открыть Мэдлин свои чувства. Как бы она это ни восприняла, по сравнению с тем, что было совсем недавно, мое положение в любом случае не ухудшится. Что-то в ее лице позволяло надеяться, что, выслушав признание в любви, Мэдлин простит мне вчерашнюю дурацкую оговорку.

Я придвинул свой стул к ней поближе, и одновременно в дверях за спиной у нее возник мой давешний знакомец. Я бы сказал, что он вломился в комнату, хотя дверь осталась закрытой и ни один звук не нарушил тишину. Безумно взволнованный, призрак размахивал высоко воздетыми руками. Когда я его увидел, сердце у меня упало. Явление назойливого духа разрушило все мои надежды. В его присутствии я не мог произнести ни слова.

Должно быть, я побледнел. Уставившись на призрака, я уже почти не замечал сидевшую между нами Мэдлин.

— А знаете ли вы, — вскричал он, — что Джон Хинкман уже поднимается на холм? Через четверть часа он будет здесь, и если вы собираетесь улаживать свои сердечные дела, то не теряйте времени. Но я явился не для того, чтобы это сообщить. У меня ошеломляющая новость! Наконец я получил новую должность! Не больше сорока минут назад одного русского аристократа убили нигилисты. Никому и в голову не приходило связывать с ним такие близкие перспективы. Друзья немедля замолвили за меня словечко, и должность досталась мне. К приезду ненавистного Хинкмана меня и след простынет. Как только прибуду к месту службы, сброшу с себя эту постылую личину. Всего хорошего. Только представьте себе, какое счастье — стать наконец правильным призраком! Тенью не абы кого, а настоящего покойника!

— О! — Сраженный горем, я простер к призраку руки. — Сейчас мне больше всего хочется, чтобы вы стали моей!

— Я ваша, — отозвалась Мэдлин, и в ее обращенном на меня взгляде заблестели слезы.

Призрак в наследство

Однажды в начале лета, когда погожий день клонился к вечеру, я стоял на веранде просторного загородного дома, служившего мне обиталищем. Я только что пообедал, а теперь мне было особенно покойно и приятно любоваться обширной лужайкой и раскинувшимися по ту ее сторону рощами и садами. Пройдя в другой конец веранды, я окинул взглядом привольное пастбище, откуда неспешно тянулось на дойку прекрасное коровье стадо, а также зеленые, но местами уже тронутые желтизной хлеба. Невольно (ибо в принципе я подобных чувств не одобряю) я испытал удовольствие при мысли о том, что все представшее моему взору принадлежит мне. В скором времени эти владения должны были фактически перейти в мои руки.

Двумя годами ранее я женился на племяннице Джона Хинкмана, хозяина этого превосходного имения. Он был очень стар, век его клонился к концу, и все без изъятия наследство было завещано моей жене. Этим, говоря коротко, и вызывались вышеописанные радужные предвкушения, и поскольку возникали они ненамеренно (иное, повторяю, противоречило бы моим принципам), я не усматривал повода себя за них осуждать. Я вступал в брак не ради денег, завещанных моей жене. Напротив, оба мы ожидали, что после нашей свадьбы дядя вовсе лишит ее наследства. Племянница Джона Хинкмана вела его хозяйство, служила дяде единственной опорой и поддержкой; если бы она покинула его ради меня, на прощение нечего было бы рассчитывать. Но она его не покинула. Как ни странно, дядя предложил нам обоим жить в его доме, и наши отношения, к взаимному удовольствию, переросли в тесную дружбу. В последнее время мистер Хинкман часто повторял, что лучшего зятя не мог бы и желать: я интересуюсь скотом и посевами, сельские труды мне близки и понятны, и потому после его смерти имение, о котором он многие годы так любовно заботился, не придет в упадок. Нынче он стар и болен, устал от всего, и на склоне лет его утешает факт, что я не оказался тем горожанином с головы до пят, каковым он меня считал. Мы с женой очень печалились оттого, что дни старика сочтены. Мы были бы рады, если бы он еще долго оставался с нами, но нас грела мысль, что, коли уж ему назначено умереть, наше будущее устроено так, как нравится и дяде, и нам. И пусть читатель, с его возвышенным образом мысли, вместо того чтобы упрекать меня за хладнокровие и бессердечие, просто поставит себя ненадолго на мое место.

Впрочем, именно тогда, на веранде, вам, наверное, захотелось бы покинуть мое место как можно скорей, потому что, озирая поля, я почувствовал на своем плече чье-то прикосновение. То есть прикосновением в полном смысле слова это не назовешь, однако я ощутил, что некто, как бы меня коснувшийся, непременно сделал бы это, будь у него такая возможность. Мгновенно обернувшись, я обнаружил рядом высокого субъекта в униформе русского офицера. Я отшатнулся, но промолчал. Я понял, кто это. Это был призрак — подлинное привидение.

Несколькими годами ранее здесь водился призрак. Я в этом уверен, поскольку сам его видел. Но перед моей свадьбой он исчез и с тех пор не появлялся; и признаюсь, вспоминая о том, что имение не обременено долгами и закладными, я дополнительно радовался тому, что и призрака, его посещавшего, тоже больше нет.

Но вот он — тут как тут. В другом наряде и обличье, однако я его узнал. Это был тот же самый призрак.

— О! — воскликнул я. — Это опять вы?

— Выходит, вы меня помните? — отвечал гость.

— Да, запомнил таким, каким вы являлись мне прежде. Сейчас ваш облик полностью поменялся, но я подозреваю, что вы тот самый знакомый мне призрак.

— Вы правы. Рад видеть вас таким цветущим и, судя по всему, счастливым. Однако здоровье Джона Хинкмана, как я понимаю, оставляет желать много лучшего?

— Да, он немолод и очень болен… Надеюсь, — продолжал я, ощущая, как во мне нарастает тревога, — ваши планы и намерения не были связаны с его предполагаемой болезнью?

— Нет-нет. Я вполне удовлетворен своим нынешним положением. В дневное время я свободен от службы, и разница во времени между Россией и этой страной позволяет мне бывать здесь, когда у вас наступают сумерки, посещать памятные, дорогие мне места.

— Каковой факт, вероятно, сыграл не последнюю роль, когда вы соглашались надеть эту униформу, — заметил я.

Призрак улыбнулся.

— Должен признаться, я хлопочу о здешнем посте для одного моего друга и имею основания надеяться на успех.

— Боже правый! — вскричал я. — Выходит, после смерти старого джентльмена наше обиталище должно стать домом с привидениями? За что наше семейство обречено на столь ужасную муку? Не каждый раз, когда кто-то умирает, в доме заводится привидение.

— О нет! — заверил призрак. — Тысячи подобного рода постов остаются невостребованными. Однако здешнее привиденство очень завидное, желающих не счесть. Думаю, мой друг вам понравится — если, конечно, получит пост.

— Понравится? — простонал я.

Идея повергла меня в ужас.

Призрак явно начал осознавать, как потрясли меня его слова: на его лице выразилось сочувствие. Пока я его рассматривал, мне пришла в голову мысль. Если у меня в доме непременно должен поселиться дух, я бы предпочел именно этого. Может ли одна персона замещать два привиденства? Когда здесь день, в России — ночь, так почему бы моему призраку не служить и тут и там? Не такой уж редкий случай: одна персона занимает две должности. Идея показалась мне вполне реалистичной, и я изложил ее вслух.

— Спасибо, — ответил призрак, — но это неосуществимо. Во-первых, насчет дня и ночи дела обстоят не совсем так, как вы сказали, а во-вторых, здешняя должность требует круглосуточного нахождения на службе. Вы ведь помните, я вам являлся не только ночью, но и днем!

О да! Я это помнил. Очередная незадача: присутственные часы у призрака в данном случае не ограниченны.

— А почему, — спросил я, — к службе не привлекают собственный дух покойного? Я всегда думал, дело устраивают именно так.

Призрак покачал головой.

— Подумайте, что светит духу покойного, не обладающему ни опытом, ни влиянием, в соревновании с толпой настырных претендентов, до тонкостей усвоивших все искусства и располагающих необходимой в таких случаях протекцией? Разумеется, иной раз человеку удается устроиться духом самого себя, но так бывает с непопулярными вакансиями, при отсутствии других желающих.

— И этот пришлец, — в панике воскликнул я, — примет облик мистера Хинкмана? Если подобное привидение попадется на глаза моей жене, она этого не переживет.

— Назначенный сюда дух не будет походить на Джона Хинкмана. Чему я рад, поскольку это нравится вам, а вы единственный человек, с которым мне доводилось столь непринужденно и приятно беседовать. Прощайте!

В тот же миг русского офицера, стоявшего рядом, и след простыл.

А я, опустив веки, замер на месте. Во мне уже трудно было узнать человека, который только что с таким удовольствием любовался красивым пейзажем. На окружающий мир пала тень — и это не были сумерки. Мы думали, прекрасное имение достанется нам без всяких обременений, но нет. Как капля дегтя к бочке меда, к нему прилагается жуткое условие — терпеть в доме призрака.

Мэдлин с Пеграмом ушла уже на второй этаж. Пеграмом зовется наш ребенок. Мне это имя крайне неприятно, однако со стороны Мэдлин оно фамильное, и она настояла на том, чтобы дать его нашему сыну. Мэдлин была полностью поглощена заботами о ребенке — чрезмерно поглощена, как мне частенько казалось, потому что в тех случаях, когда я особенно нуждался в ее обществе, нас непременно разлучал Пеграм. С нами проживала сестра жены, к тому же у Пеграма имелась нянька, и все же Мэдлин пеграмизировалась до такой степени, что долгие часы, которые я мечтал посвятить радостям супружества, мне приходилось проводить либо в одиночестве, либо в компании старого джентльмена или Белл.

Белл настоящая красавица, хотя, на мой вкус, не обладает такими чарами, как ее сестра. Правда, не все, вероятно, разделили бы мои предпочтения; по крайней мере, один человек точно не разделил бы. Я говорю о Уилле Креншо, моем старинном школьном приятеле, который уехал в Южную Америку служить инженером-строителем. Уилл был признанным поклонником Белл, хотя формально она не связывала себя никакими обязательствами. Но мы с Мэдлин были всей душой за этот брак, спали и видели, чтобы Белл согласилась, и, собственно, не сомневались: молодой инженер вернется и свадьба состоится. Уилл — отличный парень, мой лучший друг, и виды на будущее у него были самые превосходные. Мы планировали, что после свадьбы молодая чета поселится с нами. Белл с сестрой, конечно, будут в восторге, я же в лице Уилла получу самого желанного компаньона. В дальние страны он больше не уедет, и наш дом сделается самым приятным местом на земле!

И тут эта гнетущая новость: мы получаем в сожители призрака!

Прошло немногим больше недели, и Джона Хинкмана не стало. Все, диктуемое уважением и привязанностью, было проделано должным образом, и никто не печалился о смерти дяди моей жены так глубоко, как я. Если бы это зависело от меня, он пребывал бы на этой земле до конца моих дней.

Когда жизнь в доме вновь вошла в спокойное русло, я стал поглядывать по сторонам в ожидании призрака. Я не сомневался, что первым делом он покажется именно мне, и, наряду с печалью и досадой, испытывал и некоторое любопытство, поскольку не знал, какой он примет вид. То, что он не собирается выдавать себя за Джона Хинкмана, служило мне единственным утешением.

Но неделя шла за неделей, а призрак не являлся, и я стал уже думать, что ввиду выказанного мной отвращения к подобному соседству меня решено пощадить. Тем временем мои мысли заняла другая забота.

На дворе было лето, погода стояла прекрасная, и как-то после полудня я пригласил Белл на прогулку. Я предпочел бы Мэдлин, но она отговорилась занятостью, поскольку изготавливала то, что я принял за престольную пелену для Пеграма. Вещица оказалась покрывалом для детской коляски, но на вывод это никак не повлияло: Мэдлин пойти не сможет. За отсутствием Мэдлин Белл тоже вполне устроила бы меня в качестве спутницы. Девушка она приятная, и во время совместных прогулок я всегда вел с нею беседы о Креншо. С каждым днем мне все больше желалось устроить их брак. Но в тот раз Белл заколебалась и выглядела немного сконфуженной.

— Я не уверена, пойду ли сегодня гулять.

— Но ты уже надела шляпку, — настаивал я. — Мне подумалось, готовишься к прогулке.

— Нет. Лучше посижу где-нибудь с книгой.

— Тогда где же она?

У нее в руках не было ничего, кроме зонтика от солнца.

— Ты ужасно точно все подмечаешь, — ответила она с легкой усмешкой. — Я как раз собиралась за ней в библиотеку.

И Белл убежала.

Что-то в нашем разговоре мне не понравилось. Она явно спустилась вниз, чтобы прогуляться. Но без меня — это было очевидно. Гулял я долго и вернулся к накрытому ужину, однако Белл еще не показывалась.

— Она пошла куда-то с книгой, — объяснил я. — Пойду поищу ее.

Я пересек рощу по ту сторону лужайки — Белл нигде не было. Вскоре, однако, поблизости на поляне мелькнуло ее светлое платье. Сделав несколько шагов, я увидел и ее саму, и представьте себе мое удивление: свояченица под сенью дерева разговаривала с каким-то молодым человеком. Ее визави стоял ко мне спиной, но по фигуре и осанке я заключил, что лет ему совсем немного. Шляпа немного набекрень, в руке короткий хлыст, на ногах сапоги для верховой езды. Разговор настолько поглотил внимание собеседников, что они меня не заметили. Зрелище не только поразило меня, но и несколько шокировало. Несомненно, Белл явилась сюда именно ради этого молодого человека — совершенного для меня незнакомца. Не желая выдавать, что видел их, я отступил назад и из-за деревьев принялся звать Белл. Скоро она показалась. Как я и ожидал — в одиночестве.

— Ого! — воскликнула она, поглядев на часы. — Я не знала, что уже так поздно.

— Почитала всласть? — спросил я по дороге домой.

— Я не все время читала, — ответила Белл.

Больше я не задавал вопросов. Какое я имел право расследовать обстоятельства, которые меня не касаются? Однако же ночью я все рассказал Мэдлин. Новость очень ее встревожила, и она, как и я, расстроилась из-за того, что Белл явно пыталась нас провести. В случаях, когда чужие дела срочно требуют ее разумного совета и деятельного участия, моя жена умеет полностью себя депеграмизировать.

— Пойду-ка я завтра с ней, — сказала Мэдлин. — Не хочу, чтобы, если этот тип явится, Белл встретилась с ним одна.

На следующий день Белл снова вышла из дома с книгой, но не успела пройти и несколько шагов, как к ней присоединилась, в шляпке и с зонтиком, Мэдлин. Вместе они отправились в рощу. Возвратились они задолго до ужина, и за едой Мэдлин шепнула мне:

— Там никого не было.

— Она не сказала тебе о молодом человеке, с которым разговаривала вчера? — спросил я позднее, когда мы остались наедине.

— Ни слова. Меж тем я старалась дать повод. Что, если ты ошибся?

— Ничего подобного, — заверил я. — Я видел этого типа так же ясно, как вижу тебя.

— Тогда это просто свинство со стороны Белл. Если ей нужно общество молодых людей, пусть скажет, и мы будем приглашать их домой.

Не то чтобы я полностью согласился с ее последним замечанием. Мне вовсе не хотелось, чтобы Белл знакомилась с молодыми людьми. Ее будущий супруг — Уилл Креншо, и все тут. Но мы с женой сошлись на том, что не станем в разговорах с девушкой затрагивать эту тему. Было бы недостойно выведывать ее секреты; если ей есть что сказать, скажет сама.

Теперь Белл повадилась выходить с книгой каждый день. Мы не предлагали ее сопровождать и избегали всяких намеков на ее новообретенную привычку к чтению в одиночестве. Однажды мы принимали гостей, и Белл пришлось остаться дома. Ночью, когда мы уже были в постели, Мэдлин потрясла меня за плечо.

— Прислушайся, — шепнула она. — С кем это Белл разговаривает?

Ночь была теплой, поэтому наши двери и окна были открыты. Комната Белл находилась недалеко, и мы ясно различали ее негромкую речь. Она явно беседовала с кем-то, чей голос оставался неслышным.

— Пойду посмотрю, — произнесла Мэдлин, вставая.

— Нет-нет, — шепнул я. — Там кто-то стоит снаружи. Позволь, я сойду вниз и поговорю с ним.

Кое-как одевшись, я тихонько спустился по лестнице. Отпер заднюю дверь и направился к окну Белл. Едва завернув за угол, я увидел прежнего молодого франта в лихо заломленной шляпе и с хлыстом в руке. Он стоял под окном и, запрокинув голову, смотрел вверх.

— Эй! — крикнул я и кинулся к нему.

Он обернулся на звук моего голоса, и я сумел рассмотреть его лицо. Он был молод и красив. На губах его играла полуулыбка, словно он готовился отпустить какую-то острóту. Он недоговорил и не отозвался на мой оклик, а, быстро нырнув за росший рядом большой вечнозеленый куст, скрылся из виду. Я побежал туда, но незнакомца не обнаружил. Вокруг были густые заросли кустарника, и он вполне мог ретироваться незамеченным. Поискав еще минут десять и удостоверившись, что малый удрал, я вернулся в дом. Мэдлин с зажженной лампой в руках громко окликала меня сверху, проснувшиеся слуги начали спрашивать, в чем дело, распищался Пеграм, и только в комнате Белл стояла тишина. Мэдлин заглянула в приоткрытую дверь: сестра спокойно лежала в постели. Не говоря ни слова, жена вернулась к нам, и мы еще долго обсуждали с ней происшедшее.

Утром я решил дать Белл возможность объясниться и за завтраком обратился к ней с вопросом:

— Ты, наверно, слышала ночью шум?

— Да, — ответила она спокойно. — Ты поймал его?

— Нет, — раздраженно бросил я, — и очень об этом жалею.

— Что бы ты с ним сделал, если бы поймал? — Гораздо медленней и сосредоточенней, чем обычно, Белл полила свою овсянку сливками.

— Что бы сделал? Понятия не имею. Но ясно одно: я бы ему внушил, что не позволю чужакам шляться по ночам под нашими окнами.

Последнее замечание заставило Белл слегка покраснеть, но она промолчала, и разговор на эту тему заглох.

Сцена за завтраком глубоко огорчила нас с Мэдлин. Мы убедились окончательно: Белл известно, что мы осведомлены о ее знакомстве с молодым человеком, но она по-прежнему не собирается ни объясняться, ни оправдываться. Она поступила с нами безобразно, и мы волей-неволей дали ей это понять. Держалась она притом тише воды ниже травы, ничем не походя на то веселое и беззаботное создание, каким была еще недавно.

Я убеждал Мэдлин пойти к Белл и по-родственному с ней поговорить, но она отказалась.

— Нет, — покачала она головой, — я слишком хорошо ее знаю. Добром это не кончится. Если произойдет ссора, я не хочу быть зачинщицей.

По мне, возникшая неловкость была не многим лучше ссоры, и я решил положить ей конец. Я сделаю все возможное, чтобы ночные визиты юноши прекратились. Мнение мое о Белл уже никогда не будет прежним, но если наглого субъекта удастся удалить, а Уилл Креншо вернется и поведет себя так, как положено серьезному кавалеру, все еще может сложиться благоприятно.

И тут, как это ни странно, мне подумалось, что обещанный призрак придется теперь очень даже кстати. Перебирая в уме способы удаления тайного поклонника Белл, я понял, что задача эта совсем не проста. Пристрелить его я не могу, и как помешать встречаться двум молодым людям, над которыми у меня нет никакой власти? Что, если ожидаемый призрак облегчит мне эту задачу? Если он обнаружит такую же любезность и сговорчивость, как предшественник, его можно будет убедить поспособствовать ради благополучия семейства разрыву этой не сулящей ничего доброго связи. Если он согласится присутствовать на свиданиях молодых людей, дело будет улажено. По собственному опыту мне было известно, что подобный свидетель отнюдь не облегчает процесс ухаживания, а в данном случае, как я надеялся, сделает его и вовсе невозможным.

Каждую ночь, дождавшись, когда домочадцы отправятся на покой, я совершал обход прилегавшей к дому территории, осматривал веранды и балконы, трубы и фигурный конек крыши в надежде встретить то самое привидение, чье будущее пришествие еще недавно так отравляло мне жизнь. Не забывал я и о прежнем, ныне служившем в России призраке: для моих целей он сошел бы ничуть не хуже.

На третью или четвертую ночь своих бессонных блужданий я встретил на тропинке довольно близко к дому того самого молодого человека, из-за которого начался сыр-бор. Негодование мое не знало предела. Луна была притушена кудрявыми облаками, но я разглядел, что держится он все тем же гоголем, шляпу сдвинул слегка набекрень, упирается в землю широко расставленными ногами, а в сцепленных за спиной руках держит хлыст. Я проворно шагнул к нему.

— Эй-эй, сэр! — крикнул я.

Он как будто совсем не удивился.

— Как поживаете? — спросил он, кивнув.

— Как вы смеете, сэр, вторгаться сюда? — вскричал я. — Я застаю вас здесь уже вторично и хочу, чтобы вы поняли: вам следует немедля убраться восвояси. Если я еще раз поймаю вас на своей земле, к вам будут приняты меры, как к нарушителю границ чужих владений.

— Вот уж не желал вас беспокоить, — отозвался незнакомец. — А теперь позвольте сказать, что я избегал вас по мере сил, но, поскольку вы, очевидно, твердо вознамерились свести со мной знакомство, мне остается только пойти вам навстречу и вступить в контакт.

— Дерзости оставьте при себе! Отвечайте: что вас сюда привело?

— Что ж, — произнес он с легким смешком, — если вам желательно знать, почему бы и нет. Я приходил повидаться с мисс Белл.

— Чертов наглец! — Я замахнулся своей увесистой тростью. — Прочь с моих глаз, не то я разобью вам голову.

— Ну так и разбейте!

Бить его по голове мне не хотелось, и я, крутанув трость, нацелил удар в правую ногу.

Трость прошла насквозь через обе ноги! Это был призрак!

Растерявшись, я отпрянул, наступил на край клумбы и с размаху сел на нее. Язык присох у меня к гортани. Не то чтобы мне раньше не случалось видеть призрака, но данный случай поразил меня до глубины души.

— Полагаю, теперь вы знаете, кто я. — Призрак приблизился и встал передо мной. — Мой предшественник говорил, что ваша супруга не благоволит к призракам и от вас обоих лучше держаться подальше. Но насчет мисс Белл он меня не предупреждал. И клянусь, сэр, если бы даже и предупредил, меня бы это не остановило, ведь только ради этой очаровательной юной леди я здесь и нахожусь. Я — дух Бака Эдвардса; семь десятков лет назад его знал всяк и каждый в нижней части этого округа. Я всегда был неравнодушен к дамам, сэр, и ни разу не упустил шанса за кем-нибудь приволокнуться. Правда, я не знал меры в этом пристрастии, чем вызвал гнев некоего ревнивца по фамилии Рагглз, который однажды, ранним сентябрьским утром, застрелил меня на дуэли. С тех пор я по временам являюсь в дома, где живут красивые девицы, — на моем счету уже больше десятка.

— Вы хотите сказать, — спросил я, снова обретя дар речи, — будто дух может вернуться в этот мир, чтобы ухаживать за девушкой?

— Ну что за вопрос?! — воскликнул фантом. — По-вашему, возвращаться в этот мир за развлечениями дано только старым скрягам и брошенным девицам? Как бы не так, сэр! Любой из нас, кто хоть чего-нибудь стоит, непременно вернется, если представится возможность. Ей-богу, сэр, я ведь ухаживал еще за бабушкой мисс Белл! Мы были превеселая юная пара, вы уж мне поверьте! Никто ничего не заподозрил, и это нас еще больше забавляло.

— Что же, вы намерены здесь обосноваться и строить куры моей свояченице? — встревожился я.

— Ну разумеется. Я ведь уже сказал, я здесь как раз за этим!

— Неужели вы не понимаете, что можете наделать бед? Не приведут ли ваши действия к разрыву помолвки между нею и одним достойнейшим джентльменом, которому мы все желаем…

— Разрыв помолвки? — Призрак Бака Эдвардса расплылся в довольной ухмылке. — На моей совести столько разбитых помолвок! Перед уходом со сцены я как раз проделал что-то подобное. Она отказала в своей руке джентльмену, который меня застрелил.

Было ясно, что дух не испытывает ни малейшего раскаяния.

— Если это вам все равно, — взвился я, — подумайте хотя бы о том, что по вашей вине у юной леди могут испортиться отношения с ее самыми преданными друзьями и ничего доброго такое развитие событий не сулит.

— Послушайте, приятель, — отпарировал призрак, — если вы с женой действительно так преданы мисс Белл, вы не станете делать глупости и поднимать шум.

Я не нашел что на это ответить, но заверил с большой горячностью, что собираюсь открыть мисс Белл глаза на ее ухажера и тем положить конец всей интриге.

— Как же, как же, откройте ей глаза на то, что она прогуливалась и вела беседы с кавалером своей бабушки! Думаю, если она пороется в бумагах старой леди, то найдет там и кое-какие из моих писем. Да она с перепугу лишится рассудка! Сойдет с ума как пить дать. Уж я-то знаю женщин, сэр.

— Я тоже, — простонал я.

— Не надо волноваться, — посоветовал призрак. — Просто оставьте девицу в покое, и все пойдет тихо-мирно. Доброй ночи.

Я направился в спальню, но не заснул. История кошмарная. За свояченицей волочится призрак! На чью долю выпадало такое испытание? А ведь я должен перенести его в одиночестве. Нет никого, с кем я мог бы поделиться этим секретом.

После этого мне не единожды попадался на глаза зловредный призрак франта былых времен. Он шаловливо мне кивал, но я не удостаивал его ни словом. Как-то днем я вошел в дом, чтобы поискать жену, и, естественно, забрел в комнату, где стояла кроватка Пеграма. Ребенок спал, рядом никого не было. Я признавал, что он красивый мальчик и, судя по всему, славный, но, несмотря на это, мне невольно хотелось видеть его слегка подросшим или же достигшим такого состояния, чтобы матери не нужно было, выражаясь фигурально, все время держать его под крылом. Если бы в ее жизни Пеграм занимал чуть меньшее место, а я чуть большее, надежды, которые я связывал с нашим браком, были бы реализованы более полно.

Занятый этими мыслями, я поднял глаза и узрел по ту сторону кроватки мерзкий дух Бака Эдвардса.

— Хорошенький мальчик, — сказал он.

При виде того, как призрак бесстыдно внедрился в святая святых моего дома, я вознегодовал до крайности.

— Как же ты мне осточертел! — вскричал я.

И тут в комнату вошла Мэдлин. Бледная и суровая, она шагнула прямо к кроватке и взяла ребенка. Потом повернулась ко мне.

— Я стояла в дверях и видела, как ты смотрел на мое дитя. И слышала, что ты ему сказал. Я это подозревала и раньше.

И вышла с Пеграмом на руках.

При появлении Мэдлин призрак исчез. Обиженный и злой, поскольку прежде не слышал от жены подобных речей, я сбежал по лестнице и вылетел за порог дома. Бродил я долго, в голове вертелись черные мысли. Вернувшись домой, я обнаружил записку от жены. В ней было сказано:

«Ушла с Пеграмом к тете Ханне, забрала Белл. Не могу жить с человеком, которому „осточертел“ мой ребенок».

Убитый горем, я подумал, что есть в этом мраке хотя бы одна утешительная искра. Мэдлин забрала Белл. Первым моим побуждением было кинуться за ней и все объяснить, но я быстро сообразил, что придется рассказать ей про призрака и тогда она наверняка откажется жить с Пеграмом в доме, где нечисто. Выходит, чтобы вернуть жену, я должен отказаться от этого прекрасного дома! Два дня я ломал себе голову и мрачно бродил по окрестностям.

Во время одной из таких печальных прогулок я наткнулся на призрака.

— Что вы здесь делаете? — удивился я. — Мисс Белл уехала.

— Знаю, — кивнул призрак со своим обычным наглым и самодовольным видом. — Но я ее дождусь. Ваша жена, когда будет возвращаться, непременно возьмет с собой юную мисс.

Тут меня осенило. Нет худа без добра. Белл не вернется. Что бы там ни было, у наглого призрачного волокиты не останется предлога являться в мой дом.

— Пока вы здесь, она не вернется! — выкрикнул я.

— Не верю, — ответил призрак хладнокровно.

Более я эту тему не затрагивал. У меня сложился план, и злиться на столь эфемерное существо не было никакого резона. Однако я мог бы добыть у него кое-какие сведения.

— Скажите-ка, если по той или иной причине вы покинете мой дом и откажетесь от данного, так сказать, поста, займет ли ваше место кто-нибудь другой?

— Чтобы я ушел? И не мечтайте, — фыркнул он. — Ваши уловки бесполезны! Но раз вам так приспичило знать, то уж скажу: если мне вздумается уйти в отставку, вакансию в тот же час заместит другой дух.

— Но что же делает это место столь привлекательным для духов, тогда как есть сотни и тысячи таких домов, где привидения никогда не показывались? — С досады я топнул ногой.

— Старина, — произнес призрак, скрещивая руки на груди и глядя на меня из-под полуопущенных век, — привлекает привидений не дом, а кое-кто внутри дома. Пока вы здесь, привидения не переведутся. Но не стоит из-за этого переживать. У всякого дома своя напасть: где крысы, где малярийная зараза, а где привидения. До встречи!

И я остался один.

Итак, вот она, ложка дегтя от призрака, — от нее вовек не избавиться. С тяжестью в сердце и в ногах я поплелся через рощу в мое некогда счастливое жилище.

Не прошло и получаса, как там появилась Белл. Она прибыла утренним поездом и с собой прихватила только маленькую сумочку. Я удивленно уставился на нее.

— И трех дней не вытерпела, — приветствовал я ее, — так замучила любовная лихорадка?

— Рада слышать это от тебя, — ответила Белл, опускаясь на стул, — значит, я правильно угадала твои мысли. Я сбежала от Мэдлин, чтобы доискаться, чем вызван этот ваш жуткий раздор. Она пересказала мне твои слова, и я не верю, что они относились к Пеграму. И теперь я хочу задать тебе вопрос. Есть ли в происшедшем хоть толика моей вины?

— Нет, прямой, во всяком случае, нет. — Приободренный тем, что только что услышал, я добавил: — Но этот твой тайный визитер или приятель замешан по уши.

— Я догадывалась, что дела обстоят именно так. А теперь, Джордж, мне нужно тебе кое-что сказать. Боюсь, ты будешь потрясен.

— В последнее время я пережил столько потрясений, что подготовлен едва ли не ко всему.

— Ну так вот, человек, с которым я иногда виделась и которого ты однажды застал у меня под окном, — не человек, а призрак.

— Так ты знала? Я-то знал, но думал, ты даже не подозреваешь.

— Ну да, — отвечала Белл. — Я его разгадала чуть ли не сразу. Сначала растерялась и даже перетрусила, но скоро поняла, что вреда от призрака никакого. Ты не представляешь себе, как это было забавно. Привидения мне всегда нравились, но чтобы познакомиться и общаться — такого я не ожидала.

— Так ты все время знала, что это не настоящий человек! — воскликнул я, не переставая удивляться.

— А как же иначе?! — возмущенно фыркнула Белл. — По-твоему, я могу познакомиться таким образом с настоящим человеком и вести с ним разговоры через окно? Я не собиралась ничего рассказывать вам с Мэдлин, так как знала, что вы не одобрите это развлечение и тем или иным способом положите ему конец. Теперь же я от души раскаиваюсь, что промолчала.

— Да, — согласился я, — признание избавило бы нас от многих неприятностей.

— Но Джордж, ты не представляешь себе, какой он уморительный! Чудной старомодный кавалер — и эдакий самодовольный!

— Ага. При жизни он ухаживал за твоей бабушкой.

— А каков нахал! Вбил себе в голову, будто я принимаю его за настоящего человека! Однажды, когда мы беседовали, он попятился и вступил в розовый куст, а потом так и стоял, вперемешку с розами и листьями!

— И ты все время знала!

Слова эти произнес поблизости какой-то гулкий голос. Быстро обернувшись, мы увидели призрак Бака Эдвардса, но на прежнего щеголя он не походил. Шляпа была сбита на затылок, спина ссутулена, голова опущена, ноги косолапили, руки болтались как плети.

— Да, — подтвердила Белл, — я знала все время.

Призрак глянул на нее увядшим, туманным взором, а потом не улетучился, по своей привычке, мгновенно, а начал медленно, неуверенно испаряться. Сперва расплылось тело, потом голова, остались только шляпа и сапоги. Они тоже постепенно растаяли в воздухе, и последним напоминанием о былом весельчаке Баке Эдвардсе нам послужил кончик бессильно повисшего на несколько мгновений хлыста.

— Он ушел, — сказала Белл. — Больше мы его не увидим.

— Да, он ушел. Думаю, гордый дух призрака сломило то, что ты прознала о его истинной природе. А теперь скажи, что мы будем делать с Мэдлин?

— Это ведь к призраку относилось твое «осточертел»?

— Конечно.

— Тогда ступай и расскажи ей.

— О призраке и обо всем?

— А как же.

Вместе мы отправились к Мэдлин, и я открыл ей всю правду. Она уже успела остыть и предавалась печали. Едва я замолк, она, как была вся припеграмленная, кинулась мне в объятия. Я прижал жену и ребенка к груди, и мы прослезились от радости.

Когда возвратившийся домой Уилл Креншо выслушал эту историю, он заверил, что его это не волнует.

— Тоже мне соперник, — заметил он. — Шансов у него никаких, даже призрачных.

— Но ты смотри, не упусти своего, — предупредила Мэдлин. — Круг претендентов на такую девушку, как Белл, едва ли ограничится каким-то призраком.

Креншо учел ее совет, и осенью пара поженилась. Венчание состоялось в небольшой церковке поблизости от нашего дома. Свадьбу сыграли скромно, присутствовали только домашние. По завершении церемонии я то ли почувствовал, то ли увидел (но точно не услышал) легкий вздох, прозвучавший совсем рядом.

Обернувшись, я заметил призрак Бака Эдвардса, сидевший на ступенях алтаря. Голова его была опущена, руки, державшие шляпу и хлыст, небрежно покоились на коленях.

— Подумать только, сэр! — воскликнул он. — Не остановись я в свое время, пошел бы к алтарю и сделался бы дедом Белл!

Эта мысль меня повеселила.

— Поздно уже что-то исправлять, — ответил я.

— Нашел что ляпнуть во время венчания! — с упреком шепнула Мэдлин и ткнула меня локтем в бок.

Примечания

32

Doppelgänger — немецкое слово, буквально означающее «двойник». В романтической литературе — например в сказках Э. Т. А. Гофмана (см. ниже примеч. к с. 92) — часто обозначает темное второе «я» героя, появление которого может быть предвестием смерти.