Великий Шёлковый путь. В тисках империи

Геннадий Меркулов, 2020

Многие сотни лет Восток и Запад развивались обособленно, имея друг о друге смутные представления. Судьбоносная встреча состоялась в 128 году до нашей эры: посланника китайского императора Чжан Цяня, искавшего на Западе союзников империи Хань, судьба свела с сарматской воительницей Заряной, во исполнение воли Рима искавшей страну, где владеют секретом производства шёлка. Через предательство и плен, сражения с жестокими кочевниками и доисторическими чудовищами отчаянные храбрецы сумели заложить маршрут, объединивший Восток и Запад. Он получил название «Великий шёлковый путь» и просуществовал без малого две тысячи лет. Об этой эпохе остались скупые исторические факты. Тем ценнее тот захватывающий древний мир, который сумели создать авторы в романе. Не удивительно, что эта история уже легла в основу будущего многосерийного художественного фильма. И это лишь начало. Кажется вполне логичным, если через несколько лет Великий шёлковый путь возродится в реальности – ведь уже давно настало время для объединения стран и народов Евразийского континента.

Глава 7

Мудрый обычай сарматских вдов

Берега Танаиса, Сарматская кочевая держава

1

Степь похожа на небо — ее невозможно измерить и понять, ее ковыль — это Млечный Путь, а за ее молоко всегда нужно платить кровью. Степь беспощадна и одновременно прекрасна, как вспышка молнии перед пожаром…

Заряна выросла здесь и теперь жадно вдыхает пыльцу местных медоносов, закрывая глаза и возвращаясь в детство. Но чужая речь мешает. Говорят по-латински — словно сурки ругаются о чем-то перед спячкой. Марк, громила Сальвий и десять мужчин, выросших за тысячи миль к западу от матушки-степи. Все вместе они день за днем идут туда, где каждое утро рождается новое солнце; идут, чтобы стать повитухами нового мира. Дойдут ли? Степь знает ответ и шепчет его миллионами голосов. Заряна слушает, но сурки сегодня особо разговорчивы.

— Правду говорят, будто ваш народ произошел от амазонок? — Марк заставляет Заряну открыть сонные глаза и сразу же прищуриться от яркого света.

— Давно терпел, чтобы спросить?

— Готов поставить серебряный, что следующий вопрос будет про наличие правой груди, — Сальвий ускоряет своего жеребца, и вот его запах уже за правым плечом сарматки смешивается с терпким ароматом дикого пиона.

— Я не советую проверять!

— Ох, какая женщина. Огонь! Обжечься можно! — Сальвий скалит свои белоснежные зубы и не стесняется облизнуть губы, глядя на Заряну.

— Заткнись! Я слышал от понтийцев, как она рубилась под Херсонесом! — Марк куда более сдержан. Сальвию иногда кажется, что это не человек с желаниями и страстями, а ожившая статуя из холодного мрамора, которую научили языку смерти.

— Марк, у тебя встает, что ли, на кровь и кишки? Да ты болен, дружок!

— Еще одно слово — и…

Марк не заканчивает свою реплику, резко хватаясь за меч. В сотне шагов, словно из-под земли, появляются неизвестные всадники — четыре или пять десятков. Все это время их кони покорно стояли на коленях в высокой траве, а люди слушали степь и наблюдали за небесными хищниками, чтобы напасть на незваных гостей неожиданно.

— В том бою, о котором говорит Марк, погибли две сотни сарматов и скифов. Молитесь своим богам, чтобы ваши скальпы не украшали царский шатер! — Заряна выдыхает. Это свои!

— Ты не забудь, если что… Меня там не было. Я больше по части морских разборок, — Сальвий едва удерживает под собой возбужденного жеребца, учуявшего приближение течной кобылы.

— И не забудь про своего брата, Заряна! — Марк жестом показывает своим людям достать оружие.

Всадники уже рядом. Марк хорошо помнит сарматов, которых в итоге скормили львам, — эти люди из того же племени. Теперь все зависит от Заряны. Степняки ведут себя как волки, обегая добычу с разных сторон и сбивая ее с толку. Латиняне устают крутиться на одном месте, пытаясь приготовиться к отражению атаки. Но драться с ними — все равно что принять вызов от всей степи. Сарматы выкрикивают на ходу отдельные гортанные фразы, которые тяжело разобрать из-за лошадиного ржания. Но Заряна все понимает — она сперва спокойна, но потом начинает нервничать. Марк читает эту реакцию и понимает, что ситуация вышла из-под контроля. Так и есть!

Сарматы одновременно достают арканы и с фантастической ловкостью цепляют веревками каждого из отряда. Кому-то удавка впивается прямо в шею — человек вылетает из седла и валится на траву, судорожно пытаясь пальцами зацепить веревку, чтобы не быть удушенным. Кто-то получает аркан на руку, роняя меч, а кто-то заваливается прямо вместе с конем.

— Ты решила нарушить слово? — Марку удается быстро перерубить веревку и вскочить на ноги. Он готов драться со всей этой проклятой степью.

— Убери меч! — Соплеменники не трогают Заряну. Она прыгает на землю и хватает Марка за руку. — Убери, я сказала. Я дочь царицы. Я все улажу!

Марк оглядывается по сторонам. Голова кружится от зноя и мелькающих всадников, к тому же решивших затянуть победную песню на своем безобразном наречии. Марк ловит взгляд Сальвия, побелевшего от страха и седой пыли, и почему-то не может сдержать улыбку. Наемник убирает меч в ножны.

2

Каждому путнику связывают руки, накидывают мешок на голову и бесконечно долго везут, пока сквозь грубую пеньку не будет проникать багряная свежесть заката. Зачем они это делают? Неужели думают, что люди, рожденные вне степи, способны запомнить хоть что-то после пары часов плавания по бескрайнему морю ковыля? Но сарматы осторожны: степной волк никогда не укажет врагу путь в свое логово.

Мешки снимают в загоне для овец. Свет ударяет пленникам в глаза вместе с кислым запахом животных испражнений. Пожилой сармат выдает каркающую трель и указывает рукой на единственное сухое место, свободное от навоза. Можно сесть! Сальвий расталкивает руками римских солдат и первым плюхается вниз, прислоняясь к ограде. И сразу же получает в лицо куском земли или дерьма — в такой вони сложно определить. Это дети. Они залезают на плетеный забор и громко веселятся, целясь в пленников подручными материалами. Овцы испуганно шарахаются от шума и наворачивают круг за кругом в замкнутом пространстве.

— Кинула нас, волчица, будь она неладна! — Сальвию тяжело вытирать лицо связанными руками, и он пытается уворачиваться от точных бросков будущих воинов степи. Тщетно.

— Не суетись ты раньше времени. — Дети корчат Марку рожи, но почему-то не обкидывают дерьмом.

— Да я бы и не суетился… Только вы, белые, тут как свои, а я — слишком хорошая мишень. Почему, мать их, ни одной черной овцы? — Сальвий пытается рычать на ребятню разными голосами, изображая то павлина, то бабуина. Но кого он обманывает?

3

Сарматы охотнее верят духам, чем людям — даже своим, даже самым близким. Заряна сидит в шатре перед пожилым мужчиной с одутловатым лицом и болезненным взглядом. Она никогда не была особо близка со своим отцом. Сарматы не привязываются к детям: а зачем, если степь обязательно заберет восемь из десяти? Дети не привязываются к взрослым — они уходят еще чаще в бесконечных войнах, на охоте и просто от болезней. И те и другие знают, что духи умерших витают где-то рядом в вечном хороводе жизни и смерти. А если в вечном, значит, они обязательно рано или поздно пересекутся — в небе, на земле или под водой.

— Помоги мне! Что ты знаешь о Стране восхода? Мне нужны люди, чтобы двигаться дальше! — Заряна берет отца за руку, с надеждой заглядывая в опустошенные временем глаза.

— Я знаю то, что никто там ни разу не был. Степь велика, Заряна, но даже у нее есть границы. За ними горы, песок и смерть. Туда тебя послали латиняне? — Скопасис убирает свою ладонь из рук дочери: он отвык от подобных прикосновений.

— Не латиняне! Мое сердце! Так ты дашь проводников?

— Не дам! Сегодня же эти разведчики будут казнены. Я лично сяду на коня, чтобы разорвать их на половинки, а плоть скормим псам, — Скопасис устало зевает, будто каждый день к нему возвращается дочь и ежедневно он вершит судьбы пленников.

— Очнись! Твой сын у них! Это твоя плоть! Понимаешь? Он сидит в проклятом Пергаме и ждет! — крик Заряны заставляет старика вздрогнуть и подняться на измученные ревматизмом ноги.

— Послушай меня… Атею шестнадцать зим. В его годы я с собственным отрядом громил торговцев на Меотийских болотах. Он же трусливо прятался за спиной сестры. Зачем мне такой сын?

— Ложь! Это я просила его держаться рядом! Я! Потому что люблю свою кровь, свой род и не готова бросаться близкими! — на щеках Заряны появляются слезы, ее губы трясутся. Скопасис делает тяжелый вдох и решается обнять дочь, поглаживая ее по голове.

— Ну, тише, тише. Смерть с оружием в руках — это счастье для мужчины. Даже если он не пожил. Такова воля богов, — Скопасис всю свою жизнь провел в тени супруги-царицы и никогда не понимал женской натуры — расстраиваться над могилами ушедших или ложами смертельно больных. Зачем? Человек становится прахом, у которого нет имени в веках, зато есть тысячи приключений последующих жизней. Заряна — слишком земная. Для нее человек и его прах не одно и то же!

Заряна выбегает из шатра и спотыкается о расставленные колышки, которые удерживают царский шатер. Девушка беспомощно опускается на землю и смотрит в пустоту. Из разливающихся по степи сумерек на нее надвигаются образы из прошлого: сарматка вновь ощущает боль от свежей рубленой раны на плече, она видит хорошо организованных понтийцев в добротных кожаных доспехах с вшитыми металлическими пластинами. Солдаты действуют как загонщики скота, согласованно оттесняя ее людей в сторону моря. Заряна кричит, но не слышит своего голоса. Ноги вязнут в разорванной железом человеческой плоти, глаза лихорадочно следят за последними из выживших. Атей рядом — она чует его детский страх и беспомощность. Брат не хочет умирать. Высоченный понтиец появляется с фланга и замахивается мечом, чтобы отобрать жизнь юноши. Но Заряна проворнее — она кидает свой щит с заостренными краями, который сносит нападающему голову. Брызги крови и тишина…

Скопасис хорошо знает о том злополучном бое: одному воину удалось избежать плена и рассказать о разгроме сарматов, потерявших лучших сынов сразу нескольких степных кланов. Вождь давно простился с детьми и даже тайком проронил слезу на могиле их матери. Но кто мог подумать, что понтийцы сохранят жизнь юной царице сарматов, а потом отпустят ее в родные степи? Зачем? Неужели хотят проникнуть в самое сердце и нанести смертельный удар?

Скопасис плохо видит в сумерках — он щурит больные глаза и идет на голоса. Стоянка напоминает развороченный улей диких пчел: под ногами носятся скулящие собаки, тут и там мелькают факелы. Вождь знает, что дочь просто так не отступит, — сам такой. Он застает ее в загоне с ножом в руках: Заряна перерезает веревки на руках пленников. За ее спиной стоят сарматские воины, но они не имеют права даже рукой коснуться своей царицы.

— Заряна, пойдем в шатер. Мы не договорили! — Скопасис только сейчас замечает среди захваченных большого черного мужчину и ежится от прохладного порыва степного ветра.

— Решил сделать по-своему? Так делай! Только и меня придется убить! Давай, начинай! — глаза Заряны блестят в свете факелов, как у раненого каракала, угодившего в засаду.

— Не смей при людях!

— Все-таки ты беспокоишься о людях? Или больше о себе — какой ты в их глазах?

— Все! Молчи! Лучше бы я слушал свист тетивы, чем обиды из твоих уст! — Скопасис беспомощно закрывает уши и едва не приседает, устав от ходьбы. — Я оставлю им жизнь, но пусть сначала они оставят часть себя!

— Согласна! — Заряна, не глядя, кидает свой нож. Он застревает в заборе на расстоянии ладони от головы Сальвия.

— Что значит «часть себя»? — Сальвий испуганно трогает себя за обрубок уха. — Эй, а можно без этого обойтись?

— Заткнись и делай что скажут! — Заряна бросает на пирата властный взгляд. Сальвий виновато кивает и не без труда выковыривает из древесины брошенный нож, чтобы с поклоном вернуть его сарматской царице.

4

Для пленников все изменилось: им позволили ополоснуться дождевой водой и учтиво пригласили к большому костру, пожирающему степной сухостой. Гостей с запада рассадили в большом кругу сарматов на больших травяных циновках. Мужчины племени о чем-то азартно переговариваются, словно не замечая в своих рядах иноземцев. В нескольких метрах от большого костра на малом огне в глиняных очагах на вертеле жарится баранина — Скопасис распорядился забить нескольких животных в честь приезда дочери. По степи разливается сладкий запах мяса, привлекая к стоянке своры шакалов, с которыми в перепалку вступают местные низкорослые собаки. За спиной Марка появляется женщина с густыми распущенными волосами: она кладет руку на плечо наемника, заставляя его вздрогнуть. Марк интуитивно хватается за меч, но быстро маскирует свое движение, почесывая левый бок.

— Сдается мне, ты ей понравился, — Сальвий непринужденно улыбается, гоняясь широкими ноздрями за ароматами раскаленного бараньего жира.

Марк ничего не отвечает. Через мгновение женщина подносит мужчине серебряный кубок с вином. Сальвия трогают сразу четыре руки — две миниатюрных девушки изучают громилу с нескрываемым восторгом, осторожно нажимая пальцами на его черную шелковистую кожу. Речь сарматок журчит как ручей.

— О чем они говорят? — Сальвий замечает Заряну, которая деловито проходит мимо вместе со Скопасисом.

— О том, что ты — сын вороного жеребца и порочной женщины, — Заряна едва заметно улыбается и проходит мимо Сальвия.

— В точку! Мать точно была путаной, а вот отец… Говорят, что за него отдали целый табун!

— Брехня! Нет такого раба, который бы стоил табуна! — Марк уже сделал глоток, разом осушив кубок с виноградной брагой и охмелев с непривычки.

Сальвий хочет что-то ответить, но ровно в этот момент одна из девушек целует его в губы. Потом пробует вторая. Сальвий закатывает глаза и откровенно лапает своих новых подруг. Два пожилых сармата, сидящие рядом, словно не замечают дыхание страсти и продолжают вибрировать осипшими старческими голосами, вспоминая об удачной охоте десятилетней давности.

Заряна подходит к костру и зажигает от него факел. Голоса смолкают. Несколько десятков глаз разных оттенков — от зимнего неба до густого подшерстка степного тура, внимательно смотрят на свою юную царицу. Заряна обращается к Марку и Сальвию.

— Завтра мы выезжаем! Священный огонь очистит наши сердца и пошлет наши молитвы о защите и успехе в небеса. А теперь поблагодарите наших богов и отдайте честь вашим милостивым и щедрым хозяевам!

— Что нам нужно сделать? — Марк приподнимается, аккуратно освобождаясь от ласковых рук сарматской девы.

— Многое вы уже сделали — оставили этих женщин без мужей! А теперь поработайте, чтобы наше племя не осталось без будущих воинов!

— А мне нравится такая работа! — Сальвий встает и с легкостью поднимает своими могучими руками сразу двух сарматок. Они визжат от неожиданного восторга, заставляя стариков расплываться в беззубых улыбках. — Куда идти-то?

— Отведайте сначала жертвенного мяса! Потом ступайте туда, — Заряна показывает Сальвию в сторону нескольких шатров, обильно украшенных перьями диких птиц.

— Нет. У нас не так. Сначала любовь — потом мясо! Вы это… Оставьте мне кусочек за работу, — Сальвий сверкает своими белоснежными зубами и исчезает в темноте под сбивчивое женское чириканье.

Марк провожает глазами Сальвия, сталкиваясь с взглядом немного раскосых очей степной красавицы, сидящей рядом.

— Я Марк… Как тебя зовут?

Сарматка прикладывает ладонь к своему животу. Марк не понимает ее сбивчивую речь и смотрит на Заряну.

— Ее зовут Сагила. Но ты все равно не запомнишь. Она говорит, что латиняне убили ее мужа и двух братьев. От себя добавлю — один из них был в Пергаме, — Заряна протягивает Марку грудинку, нанизанную на нож. — Его сожрали львы!

Марк хватает жирный кусок мяса руками и не знает, что с ним делать. Заряна сдержанно улыбается наемнику и подсаживается к Сагиле, нежно поглаживая ее по щеке. Девушка целует руку Заряны.

— Но ты не бойся. Наши женщины не знают, что вы латиняне. Мужчины им не сказали. Иначе бы ни один из вас не вышел живым из этих шатров, — Заряна вдруг громко щелкает зубами, заставляя Марка вздрогнуть. — Ты ешь! Силы понадобятся. Сагила выносливая, как сайгак!

Марк покорно кусает мясо, орудуя массивными челюстями. Сагила не стесняется трогать его губы пальцами, чтобы потом слизать с них остатки жира. Марк не знает, что женщинам не положено есть жертвенное мясо. Но им позволено громко кричать, чтобы боги услышали их и подарили детей. Из шатра, куда ушел Сальвий, начинают доноситься такие устрашающие вопли, что даже собаки начинают испуганно скулить. Марк поднимается сам и жестом показывает своим людям идти в сторону шатров. Солдаты слушают душераздирающие крики и недоверчиво смотрят на своих спутниц, которых приходится по две, а то и по три на каждого бойца. Степь еще долго не заснет…

Этой ночью семя дождя пролилось на благодатный ковыль — осадков здесь не было почти две луны.

На рассвете Скопасис выходит из своего шатра, чтобы собрать в ладони намокший пепел от жертвенной трапезы и намазать им лицо. Рядом с ним двое — они выслушивают лаконичные команды вождя и быстро прыгают в седла. Воины уносятся в сторону восходящего солнца, которое уже через пару часов жадно слижет ночную влагу.