Мне снова 15…

Геннадий Марченко, 2017

Алексей Лозовой, 63 лет от роду, музыкант на излёте карьеры, оказывается в теле 15-летнего парня в 1961 году. Причём парня с не самой лучшей биографией. Но героя это не пугает, и он принимается лепить из обычной шпаны звезду не только музыки, но и футбола…

Глава 3

Выяснилось, что доморощенного Пеле на самом деле звали Володей Козловым. Ну точно, а я-то голову ломаю, кого он мне напоминает… Тот самый, что был воспитанником армейской футбольной школы, взрослую карьеру начинал в «Локомотиве», а расцвет его выпал на годы игры в московском «Динамо». И если память мне не изменяет, то в дебютном матче за бело-голубых забил единственный гол. По-моему, мы с батей как раз были на той игре против земляков из «Торпедо».

Наши пути снова пересеклись буквально через пару дней, когда мама отправила меня в магазин за развесной сметаной, снабдив деньгами, авоськой и поллитровой банкой. Не успел встать в очередь, как почувствовал хлопок по плечу. Обернулся — Пеле.

— Привет, Штырь!

— Здорово! Тоже за сметаной?

— Ага. Слушай, я о тебе своему тренеру рассказал и финт продемонстрировал, который ты провёл против якиманских. Он заинтересовался, хочет тебя увидеть. Может, подойдёшь на тренировку?

Да уж, а говорят, что дважды в одну воронку снаряд не падает. В той жизни я в детской футбольной школе занимался, и сейчас что-то такое наклёвывается. Правда, не в динамовской, но всё равно «кони» и «мусора» всегда, что называется, дружили домами, потому как оба клуба представляли силовые ведомства. Нет, ну а что, лето длинное, делать по существу особо нечего, не с Бугром же и Сявой сивуху за сараями распивать. А так, глядишь, воплотится моя мечта стать футболистом. Хотя и музыку однозначно забрасывать нельзя. В конце концов, что мне мешает «сочинять» песни и играть в футбол?

— Мальчик, тебе сколько завешивать?

Оказывается, пока думал, моя очередь подошла.

— Наливайте полную. — И повернулся к Пеле: — Хорошо, можно и подойти. Только заранее предупреди, когда у вас тренировка и где. А лучше зайди за мной.

— Договорились… Гляди, — кивнул в сторону огромной витрины Пеле, — Любка ваша чапает.

Опуская банку со сметаной в авоську, я кинул взгляд на улицу. Точно, Любка, ни дна ей ни покрышки, идёт, одна рука в кармане юбки, из другого кармана семечку за семечкой достаёт, шелуху на асфальт сплёвывает… Да-да, была и такая форма одежды у девчонок эпохи оттепели — юбки с карманами. А лузгать семечки были приучены все — это как в будущем жвачку жевать.

С Любкой и Натахой я познакомился на следующий день после памятного футбольного матча с якиманскими. Оказывается, эти две девчонки периодически присоединялись к нашей дворовой компании, когда им было нечего делать или просто хотелось пофлиртовать с парнями. В тот вечер так и получилось, заглянули «на огонёк», то есть на бутылочку портвейна и покурить. Натаха сразу стала ластиться к Бугру, я так понял, что она его подруга, а вот Любка почему-то своё внимание сосредоточила на моей персоне. Заметив, как Муха мне подмигивает, я отозвал его в сторонку и потребовал объяснения.

— Так ведь Любка на тебя глаз давно уже положила, а ты, похоже, и запамятовал, после того, как тебя током шибануло, — едва сдерживая улыбку, заявил дружбан. — Вы с ней даже как-то целовались, думали, что никто не видит.

Тут он уже не смог удержаться и прыснул в сторону. Я отвесил Мухе шутливого пенделя, а сам не на шутку призадумался. Честно говоря, эта Любка не вызывала во мне никаких чувств, в смысле, тех, на волне которых хочется не только целоваться, но и поставить бабу в позу. Это я уже рассуждаю с высоты прожитых лет повидавшего немало на своём веку человека, в чьей постели побывало достаточно как симпатичных, так и не очень симпатичных женщин. Любка выглядела не совсем страхолюдиной, зубы на месте, курносая, грудки уже выпирают из декольте… Но не было в ней той загадки, что ли, той неприступности, которая заставляет мужиков рвать рубаху на груди и совершать ради прекрасной дамы порой немыслимые поступки. А тут подходи и бери… И я практически уверен, что Любка давно уже не девочка. Тьфу!

На исходе того вечера, заметив, что я стараюсь от неё дистанцироваться, Любка шепнула мне на ухо: мол, чего я как не родной. Отбоярился уже привычной фразой о больной голове.

— Ну-ну, — подозрительно высказалась девица, — и часто она у тебя болит?

— Да-а… Случается.

В общем, увидев через огромное окно неторопливо шествующую Любку, я задержался на какое-то время в магазине, как говорится, от греха подальше. Мало ли, вдруг на шею кинется или ещё что в голову ей взбредёт… Из магазина вышел вместе с Пеле. Какое-то время мы шли рядом, разговаривая о футболе, а затем он свернул к своему дому, а я пошёл дальше.

Вечером мама приготовила на ужин омлет с впечёнными в него кусочками сардельки, а на десерт к чаю отрезала мне нехилый кусок вафельного торта в шоколаде «Сюрприз».

— Сегодня на работе один пациент подарил перед выпиской, — объяснила родительница столь широкий жест. — Егорка, а что ты в тот раз на гитаре наигрывал? Что-то совсем незнакомое…

Естественно, незнакомое, эта песня родится у меня лет через тридцать. Но скромничать я не стал, так и заявил, что сочинил песню, называется «Птица». И могу даже спеть. Мама была двумя руками «за». Не успел я снять со стены гитару, как распахнулась дверь и заявилась раскрасневшаяся Катька.

— Опять хахаль до подъезда провожал? — без особого упрёка поинтересовалась мать. — Давай умывайся и ужинай, а потом нам Егор песню будет петь.

Так что пришлось подождать ещё минут пятнадцать, пока малочисленная аудитория наконец угомонится и займёт места поудобнее. Перебор, вступление, начинаю петь… Исполнение обеих захватило, мама даже немного расчувствовалась, но, вероятно, больше от осознания того, что её считавшийся не очень путёвым сын наконец взялся за ум, научился играть на гитаре и даже сочиняет такие мелодичные песни. После финального аккорда поднялась и чмокнула меня в лоб, отчего я почувствовал себя несколько не в своей тарелке. Катька же зааплодировала, картинно, вроде как со стёбом, но видно, что и её проняло.

— Егоркин, а можешь спеть «Песню о дружбе» из кинофильма «Верные друзья»? — поинтересовалась она.

— Честно говоря, слова я не все помню…

— Можешь подыграть, а мы с мамой тебе подпоём.

— Давай я лучше вам другую песню сыграю, называется «Город золотой».

— А это из какого фильма?

— Пока не из какого, может, в будущем в какую-нибудь картину её и воткнут. Тоже сочинил на днях.

Исполнил им балладу из будущего на стихи Волхонского и музыку Вавилова, который зачем-то приписывал авторство некоему Франческо Канова да Милано. Тут уж и Катюха растрогалась, на пару с мамой принялись упрашивать спеть «Город» ещё раз. Только настроился, как раздался осторожный стук в дверь.

— Входите, открыто, — разрешила мама.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова нашей соседки, толстухи Павлины Терентьевны.

— Алевтин, а мы тут всей коммуналкой на кухне копошимся, слышим, твой-то какие рулады выдаёт. Только через дверь не очень хорошо слышно. Может, Егорка вый дет на кухню, споёт для всех?

Мама вопросительно посмотрела на меня, а я делано пожал плечами. Мол, как скажете, могу и спеть, причём совершенно безвозмездно, как говаривала Сова, вручая ослику Иа его же хвост.

На кухне мне выделили табурет у окна, остальные расселись на вынесенных из комнат стульях и табуретах. Наша коммунальная мелюзга в лице пятилетней Маши и шестилетнего Толика тоже присутствовала здесь, но им строго-настрого наказали не шуметь, иначе они тут же, без разговоров будут отправлены спать. Даже беременная Раиса приковыляла, усаживаясь на заботливо подставленный супругом стул. А к дверному косяку прислонился, скрестив руки с татуированными пальцами на впалой груди и глядя на меня с прищуром, тот самый сосед, что предложил мне чифирнуть, чтобы не болела голова. Про него я как раз накануне расспрашивал Муху. Выяснилось, что зовут его Никодим: то ли это настоящее имя, то ли погоняло, которое он получил, чалясь в лагерях по уголовным статьям. О своём прошлом Никодим не распространялся, это был максимум того, что знал мой нынешний кореш. Судя по татуировкам, отмотал мужик немало и являлся в своей среде авторитетом. Последний вывод я сделал, узрев кусочек восьмиконечной звезды, наколотой под левой ключицей.

Мама с Катькой, гордо поглядывая на соседей, восседали на табуретах в первом ряду.

Однако это же получается своего рода квартирник. Давненько я в них не участвовал. Не устроить ли мне им небольшой концерт на ночь глядя? А что, и сам немного освежу память, а то даже истосковались руки по струнам, а связки по песням. К слову, голос у моего нового тела был вполне неплохой, выдавал тенор с лёгкой хрипотцой, такое чувство, что ломка уже прошла. Во всяком случае, чем-то он напоминал вокальные данные моего находящегося в затянувшейся коме организма.

Исполнил я для начала «Город золотой», затем «Птицу», следом — «Женщину моей мечты», ввергнув маму в лёгкое смятение — всё-таки композиция, как пишется на афишах, 16+. Да пофиг, народу-то нравится, вон как глазищи у всех блестят.

Эх, гулять так гулять! Выдам-ка я им теперь розенбаумовский «Вальс-бостон». Народ пёрся, щас начнут, чего доброго, закидывать букетами… Шутка! Разбавил лирическое настроение публики приблатнённой вещью из репертуара всё того же Александра Яковлевича «Гоп-стоп». С трудом сдержался, чтобы перед началом исполнения не объявить: «А теперь, по просьбе уважаемого Никодима…»

Кстати, если бывший сиделец раньше никак особо не проявлял своих эмоций, то на «Гоп-стопе» зашевелился в буквальном смысле слова. То есть поменял позу, и его маленькие, спрятанные во впадинах глазки заблестели, что было мной расценено как небольшой успех. И не только он, почти вся мужская часть коммуналки изрядно оживилась, а вот мама осуждающе покачала головой.

Ладно, не будем травмировать хрупкую женскую психику, исполним ещё пару вещей — и по домам. А порадую-ка я собравшихся иностранным репертуаром. Например, битловской Yesterday. Народ, конечно, слов не понял, но настроение уловил. А напоследок в качестве колыбельной выдал вещь Кости Никольского «Музыкант». Сколько раз он её пел на наших кухонных посиделках!.. Извини, Костя, что я тут, в прошлом, экспроприировал твоё творение, но уж очень нравится мне эта песня, честно говоря, даже завидовал когда-то, что не я её написал.

— Всем спасибо за внимание, концерт окончен! До следующих встреч!

С этими словами я поднялся и картинно раскланялся. Женщины принялись аплодировать, мужчины одобрительно похлопывали по плечу и жали руку. Только Никодим как-то незаметно испарился. Ну что ж, уверен, что моё выступление его тоже не оставило равнодушным.

— Егор, когда?.. Когда ты успел научиться ТАК играть на гитаре и сочинить все эти песни? Да ещё и на английском языке!

Мама пребывала в лёгком шоке. Она смотрела на меня с таким видом, будто видела впервые в жизни. Катька реагировала менее бурно, но чувствовалось, что и она находится под впечатлением.

— Так вот, понемногу тренировался, пока никого не было дома, — развёл я руками.

А сам думал, что вот вернут меня в моё тело, а в это снова загрузится (если, конечно, загрузится) сознание настоящего Егора, и, естественно, тот ни ухом ни рылом в музыке. Вполне вероятно, у него музыкальный слух отсутствует напрочь. Вот тогда-то шок для мамы будет ещё больше.

Кстати, для пальцев левой руки этот концерт стал нелёгким испытанием. С растяжкой я ещё более-менее справлялся, кисть у пацана была практически взрослой. А вот мозолям ещё предстояло нарасти, потому как струны на гитаре были отнюдь не нейлоновые, а, как мы их когда-то называли, рабоче-крестьянские. Пока же подушечки пальцев левой руки только покраснели, причиняя некоторый дискомфорт.

В общем, в тот вечер я лёг спать в звании героя коммунальной квартиры. Но сон долго не шёл. Я раздумывал, не стоит ли мне занести десяток-другой композиций на нотную бумагу и завизировать их во Всесоюзном агентстве по авторским правам? Правда, меня терзали смутные сомнения, что в это время ВААП ещё называется ВУОАП, то есть Всесоюзное управление по охране авторских прав. Всё-таки в голове что-то такое отложилось. К тому же я не знал, имеет ли право несовершеннолетний регистрировать свои произведения и получать за них гонорар, потому что в той жизни в ВААП впервые я припёрся в двадцать четыре года с песней «Северный восход». За которую, кстати, в течение следующих почти сорока лет получил всего несколько отчислений. Ну не хит, не шлягер, что ж теперь! Зато с «Птицы» и «Женщины моей мечты» я неплохо поимел, что помогло мне держаться на плаву после скандального развода.

Короче, уснул я только под утро. А через день за мной в девять утра забежал Пеле. Вернее, я услышал снизу:

— Его-о-ор! Мальцев!

Я выглянул в окно и узрел будущую звезду футбола с тугим, кое-как застёгнутым портфелем в руке. Увидев мою физиономию, Пеле широко улыбнулся:

— Привет! Ну как, идём на тренировку?!

— Блин, я только завтракать собрался…

— Нужно есть за два, а лучше три часа до тренировки или игры, а лучше часов за пять. Тебе что важнее — завтрак или футбол?

— Ладно, сейчас спущусь.

Кое-как отбоярившись от матери, переживавшей по поводу так и не съеденного завтрака, принялся запихивать трико и кеды по примеру товарища в портфель, раз уж со спортивными сумками в это время, вероятно, дело обстоит туго. Кое-как втиснулась пара завёрнутых в упаковочную бумагу бутербродов — это уже по настоянию матери, хотя после тренировки я оценил её заботу, когда желудок начало подводить от голода. А через три минуты я уже был во дворе, и мы отправились на ближайшую станцию метро.

Отстроенная в этом году учебно-спортивная база «Песчаное» располагалась, следуя своему названию, на 3-й Песчаной улице. Находилась она в двух шагах от стадиона ЦСКА, который ещё год назад назывался ЦСК МО, а до этого ЦДСА. До начала тренировки оставалось минут пятнадцать. Пеле уверенно направился в сторону подтрибунного помещения, где располагались раздевалки.

— Привет всем! А где Ильича найти? — поинтересовался он у переодевавшихся одноклубников.

— У себя в тренерской должен быть, — басовито ответил рослый парень, зашнуровывавший тёмно-коричневые бутсы.

Наставник пятнадцатилетних футболистов Валерий Ильич Байбаков оказался неулыбчивым мужчиной лет сорока пяти, с двухдневной щетиной на подбородке. Он что-то сосредоточенно выводил химическим карандашом в школьной тетради, когда Пеле после короткого стука толкнул скрипнувшую дверь с уже порядком облупившейся зелёной краской.

— Здрасте, Валерий Ильич. Вот, привёл парня, я вам о нём рассказывал.

— А, это тот Мальцев, который чудо-финт изобрёл?

— Ага, он и есть.

— Ну что ж, пусть переодевается и со всеми выходит на разминку. Посмотрим, что он собой представляет.

Как-то не очень приятно, когда в твоём присутствии о тебе говорят в третьем лице. Но права качать в нынешнем своём теле я ещё возрастом не вышел, да и ситуация пока не та, поэтому молча кивнул и отправился следом за Пеле в раздевалку.

Тренировка началась с лёгкой пробежки по кругу стадиона, которая превратилась в бег с ускорениями. Тут я выглядел очень даже неплохо, ещё раз мысленно поблагодарив предыдущего владельца подросткового организма за то, что тот не успел окончательно прокурить свои лёгкие. Затем пошла работа с мячом. Парни разделились на четвёрки и стали перепасовываться в «квадраты». Я оказался в одном квартете с Пеле. Ильич неторопливо прохаживался, делая замечания и раздавая указания:

— Крутов, точнее отдавай. Зиганшин, не спеши, в игре тоже вечно спешишь как на пожар. Оленин, «щёчкой» бей, «шведой» у тебя всё равно пока толком не получается… Новенький, вроде нормально, сейчас поглядим, как в двухсторонке отработаешь. Но сначала покажи свой финт, который тут Козлов пытался продемонстрировать.

Пришлось показывать с помощью пытавшегося отобрать у меня мяч защитника. Прокатило. Второй раз тоже удалось. Ильич дёрнул подбородком:

— Так, все запомнили, как правильно финт делается? Будете отрабатывать каждую тренировку. А теперь играем двухсторонку.

Поле было несколько меньше стандартного размера, соответственно и ворота имели всего пять метров в ширину и два в высоту. Поскольку на тренировке присутствовало 19 человек, то нас разбили на две команды по восемь в каждой — один вратарь и семеро полевых. Трое пока сидели на лавке, дожидаясь замен.

— Правша? — спросил меня Ильич. — Козлов говорит, у тебя скорость хорошая? Тогда сыграешь крайка.

— Крайка? — не понял я.

— Да, крайка, крайнего правого полусреднего, — немного раздражённо повторил Ильич. — А поскольку составы у нас неполные, то держишь всю бровку от своих ворот до чужих.

— А-а, понял, мне играть вингера? Ну так бы и говорили.

— Что ещё за вингер? — непонимающе глянул тренер.

Вот блин, тогда что, этого термина ещё не было? Вроде помню с детства всех этих вингеров-хавбеков-инсайдов, не говоря уже о форвардах. Или тут по команде Никитки всё ещё актуальна программа борьбы с западнопоклонничеством?

— Ну, вингер, от английского слова «wing» — крыло. Так англичане называют крайнего полузащитника, который может закрыть всю бровку. Читал в каком-то старом журнале статью о футболе, там были голкиперы, беки, хавбеки и вингеры.

— Хм, вингер, придумают тоже… Ладно, вингер, всё понял? Тогда вперёд!

Конечно, ребята тут играли не в дворовый футбол, уровень чувствовался. Но и я среди юных футболистов не смотрелся белой вороной. Да что там скромничать, весь тайм, на который тренер отвёл нам 20 минут, я бороздил свою бровку от ворот до ворот, успевая обострять игру в нападении и помогать в обороне при атаках соперника по моему флангу. Мы выиграли 3:1, а я помимо голевой передачи на Пеле и сам отметился забитым мячом, правда, не без помощи лёгкого рикошета от ноги защитника команды соперников.

Впрочем, по окончании встречи Ильич плюшки раздавать не спешил.

— Неплохо для первого раза, — без тени улыбки констатировал коуч. — Говоришь, ни в какой спортшколе раньше не занимался?

— Нет, Валерий Ильич, только во дворе мячик с пацанами пинали.

— Ну, задатки у тебя есть, это видно… Что, согласен в армейскую спортшколу записаться?

— В армейскую?.. Почему бы и нет, можно и в армейскую.

— А так за кого болеешь?

— Хм, вопрос, честно говоря, сложный.

— Надеюсь, не за «Спартак»?

— Уж точно не за него, — усмехнулся я.

— Это хорошо, а то к питомцам Николая Петровича у нас, скажем так, особое отношение… Ладно, хоть набор у нас проходит в сентябре, да и по возрасту ты переросток, но сделаю для тебя исключение. Принесёшь медицинскую справку и выписку из школьного аттестата. Надеюсь, не двоечник?

— Скорее троечник, — утешил я тренера. — Документы уже отнёс в железнодорожное училище. Аттестат, кстати, тоже.

— Тогда там в секретариате попросишь, чтобы тебе сделали выписку. А направление в спортивный диспансер я тебе сейчас напишу. У меня там главврач, Семён Львович, хороший знакомый, пройдёшь прямо к нему, он тебя направит к каким надо врачам. До конца недели управишься? Тогда иди прими душ, а потом зайдёшь ко мне в тренерскую за направлением в диспансер.

Обстановка в спортшколе ЦСКА в принципе располагала, да и тренер не казался каким-то уж авторитарным монстром. Неулыбчив, это да, но дело своё, по словам Пеле, вроде знал неплохо. Поэтому я решил пока приглядеться, может, выйдет из меня какой-нибудь толк и на футбольном поприще. Но с музыкой завязывать я не собирался, одно другому, как говорится, не помеха.

Но прежде чем в следующий понедельник я положил на стол Ильичу справку из диспансера и выписку оценок из школьного аттестата, произошли кое-какие события. Причём из разряда не очень приятных. Я начинал понемногу избегать встреч с корешами Егора, разве что с Мухой, как соседом и одноклассником, а теперь ещё и сокурсником, виделся довольно часто. Вот как раз Муха и настоял в этот субботний день, чтобы я присоединился к их компании, поскольку должен был решаться какой-то серьёзный вопрос.

Пуская по кругу папиросу и бутылку вермута, мы решали, как нам лучше обчистить сегодня вечером табачный ларёк возле станции метро «Курская». Идея исходила от Бугра, он и предложил, как стемнеет, выставить стекло и Сяве, как самому мелкому и шустрому, забраться внутрь.

— Разбивать, что ли, собрался? — спросил Муха, забычивая окурок. — Шуму знаешь сколько будет, там же в центре постоянно милицейские патрули шастают.

— На фига разбивать, гвоздики отогнём, я сегодня уже с утра ходил, приглядывался.

— Я не смогу, мне родичи велят в девять вечера дома быть, — потупив глаза, сообщил Дюша.

— Послал бы их, да и всё, — с лёгким презрением ответил Бугор. — Чё, может, ещё кому-то мамка не разрешает после девяти гулять?

Честно говоря, у меня было большое желание взять самоотвод, но я подумал, что пока рано демонстрировать характер и хорошее воспитание. Всё ж таки табачный ларёк собрались грабить, а не одинокую старушку.

— Так во сколько точно киоск чистить начнём? — решил я всё же уточнить.

— Часов в десять нормально будет. Он не возле самой станции, а за углом, так что место там не самое людное. Двое на стрёме, я и Сява работаем по месту.

В общем, решили, что без четверти десять встречаемся у станции метро «Курская». Желательно с портфелями, потому что сетчатые авоськи, набитые ворованной табачной продукцией, нас сразу же спалят. А подросток с портфелем, даже в одиннадцатом часу вечера, особого подозрения вызвать не должен.

Поскольку мама сегодня снова дежурила в ночную и ушла из дома за час до того, как я заявился на ужин, то я предупредил Катьку, что приду сегодня попозже, часов в одиннадцать.

— Свидание у меня сегодня, — ответил я на её немой вопрос. — Хотим погулять по набережной Москвы-реки.

— Не рано тебе ещё на свидания-то ходить? — потрепала сестра меня за вихор.

— Нормально, — стараясь, чтобы мой голос прозвучал грубее, ответил я.

— А кто хоть твоя избранница?

— Да-а… Есть одна.

— Ну ладно, не хочешь — не рассказывай. Только сильно не загуливайся. Ключ не забудь взять, а то я, может, уже спать буду, когда ты вернёшься.

Без четверти десять мы с Мухой вышли на станции метро «Курская». На выходе нас уже поджидали Бугор и Сява. Путин всячески демонстрировал, что ни капельки не боится предстоящей операции по хищению социалистической собственности, где ему предстоит сыграть одну из главных ролей, но чувствовалось, что вся его бравада больше напоказ.

Мы свернули за угол, где стоял киоск с надписью «Сигары-сигареты-табак», тут Бугор забрал у нас пустые портфели и показал отвёртку:

— Щас гвоздики отогну вон на том окошке, и всё будет чики-пуки.

— Ты только «пальчики» свои не оставь случайно на стекле-то, — посоветовал я автору воровской схемы.

— Что за «пальчики»?

— Отпечатки пальцев, по которым найдут тебя, а через тебя, вполне вероятно, и нас.

— А-а, точно! Блин, а чем их вытереть…

— На вот, держи, — протянул я Бугру относительно чистый носовой платок. — После вернёшь. И ты, Сява, особо там не следи.

— Ладно, не учи учёного, — с ухмылкой протянул малолетка.

После того, как роли были распределены, мы с Мухой рассредоточились в разных концах проулка. В случае появления нежелательных прохожих и уж тем более милицейского патруля следовало зайтись в приступе кашля.

Признаться, пока я караулил свой участок проулка, меня изрядно потряхивало. Как-никак не было у меня опыта противоправных действий, и вероятность быть пойманным и впоследствии отправленным в колонию для несовершеннолетних меня совсем не прельщала. Жизнь, блин, только начинается, а тут сразу большой и жирный крест. И так уже стою на учёте в ПДН, из-за чего, по словам Мухи, мне, как и ему, пока не довелось вступить в ВЛКСМ. А быть вне комсомола сейчас — это лишиться многих плюшек.

Лёгкий свист отвлёк меня от созерцания освещённого окна на втором этаже в доме напротив, где мелькал женский силуэт. Едва различимый в свете далёкого уличного фонаря Бугор махал рукой. Похоже, можно было выразиться фразой Василия Алибабаевича: «О, украли уже? Ну я пошёл».

Действительно, дело провернули довольно быстро, Бугор уже успел вставить на место стекло. У киоска стояли три портфеля и объёмистая сумка, принадлежавшая нашему боссу.

— Всё отлично, отпечатков менты не найдут, — возвращая мне платок, довольно сообщил Бугор. — Сейчас чешем в наше потайное место и там скидываем барахло. А потом можно и по домам.

Потайным местом оказался подвал старого, ещё дореволюционной постройки дома, уже который год, если верить Мухе, готовящегося под снос. У запасливого Бугра с собой был припасён фонарик, он шёл первым, изредка посвечивая назад, чтобы мы не разбили себе лоб о низкий сводчатый потолок. Хорошо хоть, земляной пол оказался относительно ровным и чистым.

Наконец остановились у дощатой двери, закрытой на навесной замок. Ключ от неё у Юрки Крутикова тоже имелся. Комнатушка оказалась небольшой, в ней даже присутствовало что-то вроде стола. То есть крышка была от настоящего стола, но она покоилась на ящиках, сколоченных из деревянных реек. Такие же ящики служили стульями.

Пока Сява и Муха зажигали свечи, Бугор вываливал на импровизированный стол содержимое своей сумки и наших портфелей. Наконец появилась возможность как следует рассмотреть, что же мы приволокли.

«Октябрьские», «Курортные», «Строим», «Крым», «Днiпро», «Памир», «Ворошиловский стрелок», «Дюшес», «Север»… Само собой, «Казбек» и «Беломорканал». О, а вот и сигареты «Друг» Ленинградской табачной фабрики имени Клары Цеткин. Но ещё без собачьей морды на красной упаковке, памятной по фильму «Берегись автомобиля». Плюс несколько пачек махорки и упаковок папиросной бумаги и с десяток бензиновых зажигалок. Не какой-нибудь китайский пластиковый ширпотреб, а поблёскивающие металлом, приятно оттягивающие ладонь прямоугольнички с выгравированным на боку рисунком.

— Ну вот, а то приходилось каждый раз мелочь искать на курево или стрелять по сигаретке-папироске, — довольно произнёс Бугор. — Чё, курнём на дорожку — и по домам?

— А давай.

Мы раздербанили пачку «Крыма», выкурили по сигарете, получили в подарок каждый по незаправленной зажигалке и отправились по домам. До своей станции добрались без проблем. Оставалось пройти пешком минут двадцать и постараться не попасться на глаза милиции. Хотя в Москве и не действовал комендантский час, однако гуляющие в ночное время сами по себе подростки могли вызвать ненужное подозрение.

Мягко провернув ключ в замке, я крадучись направился мимо общей кухни в сторону нашей «полуторки». Свет на кухне не горел, но я разглядел на фоне окна, в которое пробивался слабый свет полумесяца, силуэт Никодима. Тот по привычке дымил в открытую форточку.

— Доброй ночи, — негромко поздоровался я и постарался прошмыгнуть дальше.

— Девок, небось, выгуливал? — окликнул меня бывший сиделец.

— Вроде того.

Задерживаться в потёмках наедине с соседом у меня не было ни малейшего желания, хотя по фактуре я был, пожалуй, помощнее Никодима, случись нам сойтись в рукопашной. Тут же себя одёрнул, мол, что за чушь лезет в голову? Да, тип достаточно неприятный, но не факт, что он прячет в кармане заточку и только и думает, как сунуть кому-нибудь перо в бочину.

— Хорошо поёшь, и песни у тебя неплохие, — неожиданно выдал Никодим, заставив тем самым меня притормозить.

— Да, спасибо за оценку моих скромных трудов, — не смог удержаться я от легкого пафоса.

— А эту, про гоп-стоп, сам, что ли, сочинил?

Блин, не рассказывать же правду, пришлось говорить, что песня принадлежит вашему покорному слуге.

— Ты это, Егор, может, слова мне как-нибудь на бумажке перепишешь?

— Да без проблем. Хоть завтра с утра.

Или уже сегодня? Ну да, время-то, пожалуй, было уже первый час. На том мы с Никодимом и расстались, я отправился спать, даже забыв умыться перед сном. Нет, с криминалом нужно завязывать, рано или поздно такая дорожка приведёт в места не столь отдалённые. Только как откреститься от этой шпаны? Единственный вариант — полностью посвятить себя футболу и музыке, чтобы на встречи с братвой не оставалось времени. Тем более что с футболом уже кое-что вырисовывалось, а вот насчёт музыки… Вряд ли в училище имеется свой ВИА, их сейчас и в Москве не так уж много. Джаз-оркестр Утёсова во времена Фурцевой и то считается довольно фривольным. Так-то министр культуры вроде благоволила Леониду Осиповичу, однако по её команде из оркестра выперли дочку певца, Эдит Утёсову. Якобы чтобы не плодить семейственность в этой сфере. Кстати, любопытно было бы поглядеть вживую на Екатерину Великую от культуры, как её прозвали когда-то за глаза. В своё время не успел, она отошла в мир иной в 1974-м, я тогда только мечтал о покорении советской эстрады. Ну, даст бог, ещё свидимся, за тринадцать лет может произойти немало интересного.