Выживший. Чистилище

Геннадий Марченко, 2018

Бывший спецназовец Ефим Сорокин вряд ли предполагал, что, прыгая с парашютом в 2017 году, приземлится в… 1937-м. В СССР под руководством товарища Сталина вовсю строят социализм, а заодно расправляются с врагами народа. И неудивительно, что так странно экипированного незнакомца сразу записывают в агенты западных спецслужб…

Глава 5

Постоялец не появился и утром. Бабушка меня не будила, так что сам я продрал глаза лишь в половине восьмого. Сев на кровати, сладко потянулся, морщась от лучика утреннего солнца, пробивавшегося в полуподвал. Происшедшее накануне казалось мне случившимся словно не со мной.

— Ой, как на Ваську-то похож! Вчера в потёмках и не разглядела толком, а чичас прямо одно лицо! Только побриться — и не отличишь, — замерла в дверном проёме бабуля с видавшим виды полотенцем в руках, взирая на меня с нескрываемым интересом.

— Что, серьёзно похож?

— Вот те хрест! — мелко перекрестилась старушка.

— А есть его фото? — спросил я неспроста, потому как в моей голове зародилась вполне очевидная мыслишка.

— Ежели только он, паршивец, документ дома оставил, — сказала бабка, делая ударение в слове «документ» на второй слог. — Чичас гляну.

Она принялась рыться в тумбочке и спустя несколько секунд извлекла на свет божий удостоверение личности, принадлежащее некоему Василию Матвеевичу Яхонтову, родившемуся в 1908 году в Змиеве Змиевского уезда Харьковской губернии.

— Паспорта у него не было?

— Да откель паспорт-то! Он, почитай, из села приехал, кто ж ему такой документ выдаст?

Ну да, в это время процесс паспортизации только налаживался, а то начитались Маяковского, что он там что-то из штанин извлекает, я-то только годы спустя узнал, что в стихотворении речь шла о загранпаспорте. В загранку — да, без паспорта никак, а внутри страны как-то обходились.

Приглядевшись к лицу изображённого на небольшой чёрно-белой фотографии человека, я понял, что он и впрямь чем-то смахивает на меня. Может, это знак свыше? На первое время могу закосить под Яхонтова, а там уж как-нибудь, с Божьей помощью… Правда, нужно ещё от формы сотрудника НКВД избавиться, заменив её на гражданскую. Хорошо ещё, что бабуля не разбирается в таких тонкостях, приняла меня за милиционера.

— Знаете что, Клавдия Васильевна, я, пожалуй, временно конфискую этот документ для проверки личности вашего постояльца. Если объявится, так ему и передайте. Потом повесткой вызовем в милицию, а заодно и ваш вопрос постараемся решить. Если внушение не поможет, будем применять к дебоширу более строгие меры.

— Вот спасибо, сынок! Я ж за тебя молиться теперь буду!

— Не надо молиться, ваше дело — вовремя докладывать о творящихся безобразиях. И не поселять у себя жильцов без соответствующего оформления документов… Ох, что-то есть так хочется!

— Так я быстро кашку пшённую с молочком утренним сготовлю, у нас тут поутру разносит крестьянка из Бутово.

— А что ж, не откажусь. Премного благодарен за вашу заботу. Я у вас тут, получается, и сам словно постоялец, вечер да ночь провёл.

— Вот кабы все были такие постояльцы — и слава богу!

— И ещё платили бы, — усмехнулся я.

— Дык жить-то надо, куцы ж деваться, на пенсию, что артель платит, разве ж проживёшь?!

— А что за артель?

— Дык я ж тридцать лет, почитай, на Трёхгорке проработала, они и платят из фонда.

— На Трёхгорной мануфактуре?

— На ей самой, будь она неладна.

— А что так?

— Дык сама там всё здоровье оставила, ещё и мужа моего, Степана Лексеича, мануфактура эта в двадцать первом забрала: попал в ситценабивной станок, вытащили уже одни кровавые ошмётки. — И Клавдия Васильевна со вздохом перекрестилась на чёрно-белую фотографию в рамке, на которой она в возрасте лет тридцати в платочке на голове сидела рядом с усатым, в картузе мужиком, выглядевшим гораздо старше супруги. — Мы ж с ним оба с Псковской губернии. Приехали в Москву аккурат к войне с японцами да и устроились на мануфактуру. Подвальчик вот себе заработали на пару комнатушек. Детей двоих родили, сына с дочкой, ну энто ещё до революции. Дочь, как выросла, за военного вышла, они на Дальнем Востоке сейчас, а сын помер, под поезд попал, царствие ему небесное, Володеньке моему. — Опять перекрестилась, теперь уже на общее фото, где были изображены все члены семьи. — Чивой-то я разговорилась, пойду кашу готовить.

Конец ознакомительного фрагмента.