Ротуск

Геннадий Куликов

«Ротуск» не прочитать за выходные, наскоком. Чтение потребует: усилий, сосредоточенности, внимания. По окончанию, мне думается, вы не пожалеете о потраченном времени, написанное останется в вашем сознании и, возможно, в трудное время вам оно вспомнится. Тема «Государство и роль личности в нём» является причиной написания книги, а «Её величество женщина» лежит в основе развития сюжета.С уважением, Геннадий.

v

Прозвучавшие слова Нины Васильевны, «Виден остров», окончательно вернули Енокентия в реалии происходящего. Он поднялся в рубку капитана, в бинокль, внимательно осмотрел берег. Он боялся возвращения, боялся повторения необузданности толпы, повторения бунта. Признаков — «Посёлок на ушах» он не нашёл. Солнце клонилось к закату, по улицам изредка проходили жители, на пирсе стояли готовящейся к посадке, несколько встречающих. Енокентия ожидал посыльный, с просьбой зайти в Администрацию.

В зале заседаний сидело не более десятка человек. Глава, повторил изложенное Ниной Васильевной об уведённом боте, и добавил «Через час назначено расширенное заседание, с представителями общественности». Собравшиеся, вовсе не собирались зажарить Енокентия на вертеле. Говорили вполголоса, украдкой смотрели в его сторону. Когда зал заполнился, глава попросил высказаться, внести предложения. Предложений не было. Никто не знал что делать: вернуть бывший статус, значит вернуть и ежегодную отсыпку набережной, вернуть в колонию узников. Безвыходностью — одни открыто возмущались, другие мимикой, да себе под нос и все соглашались, что будучи частью большого государства, в оплату за содранную краску их суда от пирса не уводили. Окончательное единодушие установилось с переходом на личности. Для собравшихся, из личностей в зале оказался один хозяин, в него и упёрлись «За охрану ясак берёшь. Дом второй этаж перекрываешь. Не выгоняем, но ты забыл свои обязанности — И в конце, с просьбой, как к единственной надежде — Ты должен, ты сможешь, тебе нужно найти выход».

Енокентий, выходил из административного здания в поисках способов решения задачи. Отворив дверь, он невольно отступил: перед ним, насколько видно, до гостиницы, в несколько рядов стояли люди. Люди, с обеих сторон телами, образовали ограждение. Пройти он мог только коридором, ни свернуть, ни вернуться назад — за ним закрыли дверь. Он шёл, чувствуя за собой движение смыкающихся, закрывающих отступление людей. В гостинице, поднялся в номер и здесь, за ним закрыли дверь. В дополнение и он изнутри повернул ключ. «Ты должен найти выход» — звучало в нём голосами выступающих. «Ты должен» повторялось тысячей взглядов живого коридора. У Енокентия, страх сменился виной. Он прибыл на остров с последним желанием — установления справедливости и главную цель, сменил на постройку дома. Сменил он, который смеялся над всемогущими, направляющими большую часть энергии на обеспечения собственного комфорта и сгинувшим из памяти, в отличие от Диогена. «Диоген смог», отдавалось у него за ухом пульсирующей артерией, один смог, сможет и второй, но в продолжение, звучало: «Наши суда от пирса не уводили» Он искал выход и не находил. На подсознании, зная как спрятаться от неразрешимого, подошёл к холодильнику, достал распечатанную, раскрутил, запрокинул голову и готовый влить, остановился. Люба. Он вспомнил письмо, написанное после гранёного, вспомнил много правильных решений после гранёного и не закупоривая, бросил бутылку в угол за диван. После чего и сам, словно всё-таки вливший в себя раскрученное, свалился, уйдя в некую ирреальность, но быстро поднялся и в состоянии некоего транса, не чувствуя физического тела, для чего-то включил комп и должно быть не понимая где он, для чего он, словно искусный пианист, десятью пальцами, стучал до рассвета по клавиатуре.

Очнулся у компа. Три стопки бумаг — с адресами, номерами банковских счетов, гарантийными обязательствами, высились на столе. Чертежи, сборочные чертежи, технологические карты по деталям и узлам, подписанные им лежали упорядоченные по кодам заказов. Факс не останавливаясь выдавал ответные сообщения. Банки подтверждали открытие кредитов на выполнение заказов. Фирмы подтверждали принятие заказов на изготовление, монтаж и наладку оборудования в полном объёме, в течение месяца. Одновременно, в неком порыве деятельности, Енокентий связался с погранслужбой материка и обрисовав крайность состояния проживающих на острове, просил выделения пограничных катеров. Просил, присутствия в своих водах их флага, для подтверждения наличия сильного хозяина на данных территориях. Затем связался с правительством островного государства Панае, пытаясь договориться о встрече для урегулирования инцидента. Его отказались принять, сославшись «Нужен не ты, а капитан таранивший наше судно. Капитан обязан снять ободранную краску и нанести новое покрытие — в дополнение утверждали — Ваш рыбоперерабатывающий завод, сбрасывает не очищенные стоки, которые наносят нашей фауне значительные убытки, вам следует их компенсировать».

Раздосадованный Енокентий, просил вновь собраться Администрацию вместе с общественностью. На заседании, капитана, как он и ожидал, сдавать никто не подумал, добавляя «Им ещё и завод убытки наносит. Мы правы! Сунь палец, руки лишишься. Если лишаться то всего и сразу — обещание, помощи с материка, восприняли отговоркой — Они меняли границу не извещая нас. Отдавали наши воды для создания „моста дружбы“ между народами. Теперь и подавно мы им не нужны». Объявление Енокентия, о заказе погрансредств и монтаже их в течении месяца, восприняли также без энтузиазма. Собственных же предложений по-прежнему никто не вносил, потому после отказа Енокентия брать проценты за охрану, до закрытия границ, собравшиеся восприняли своей победой. Скорее, признали его согласным плыть с ними в одной лодке и соглашались ждать. А после его объявления о замораживании строительства своего дома, ему показалось, собравшиеся намерены и грести в той лодке.

На заседании, особенно трудно, Енокентию далось обещание остановить строительство. Возвращаясь с Алексеем Алевтиновичем, он захотел зайти на стройку. Перед домом, красавцем домом стояла бочка. Рабочие, словно ожидая их прихода, пошли следом, в гордости показывая сделанное. Обойдя строящееся и вернувшись к бочке, Енокентий обрисовал своё положение «На счетах пусто, сегодня мне не рассчитаться с задолжностью по зарплате». После сказанного, часть рабочих попросила расчёт. За ужином, в присутствии Нины Васильевны, Енокентий с Алексеем погружённые в неопределённость начатого, говорили мало. Нина Васильевна напротив, ровным голосом, не замечая мрачности за столом, рассказывала о своих подвижках в начатом «Мне, под залог здания гостиницы устанавливают импортную мебель, обещают сделать ремонт — а закончила, глядя в тарелку — У нас не уходят сотрудники и даже есть резерв из желающих».

Об этом она говорила. Она не касалась главного — все поставки согласованы с главой острова, на всех документах стоит подпись Геннадия Николаевича. Каждый, прибывший в посёлок должен найти ночлег — гостиница, часть работы избранного главы — не захочешь, да подпишешь. Дом же — частная стройка? Гарантий нет? Однако настроение за столом сменилось. Алексей, совсем неожиданно, предложил составить залоговый договор — по договору строительство продолжится в кредит, под стоимость отстроенного. Отстроенное радовало глаз: первый этаж перекрыт, в ряду надворных построек дошли до гаража. Материалы завезены. Живые деньги нужны только на зарплату. Следующим утром, в разговоре с не успевшими уехать строителями, Алексей Алевтинович объявил о своей готовности месяц — три работать в долг. Он хотел видеть дом законченным, он не хотел уезжать. Осталась и часть рабочих.

Енокентий как и все, не верил в действенность стопки бумаг, обнаруженных утром на столе, не верил и факсам с подписанными договорами. Но надежда не умерла, с ней он вернулся в номер. Иссушенный работой электроники воздух, воздух настоянный на разлитой водке, ударил по носу. В углу валялась полупустая бутылка. Любаша. Пары разлитого вернули Енокентия к встрече в больнице.

*******

Письмо она получила на третий день после ухода Кеши. Прочитала, как записку из прошлого, хотела выбросить исписанный лист в помойное ведро, но заклеила и отправила назад. Письмо отправила, только содержание осталось в памяти, вновь и вновь возвращая в тот день, в ту ночь. Она возвращалась и словно чувствуя, некогда своего единственного в своих руках, перетирала и перетирала его не в силах остановиться. Истирала вплоть до полуночи майской ночи, в которую, разбуженная кошмаром с Кешкой у края высотки не смогла уснуть. В ночь, после ухода Кешки, она тоже не уснула до утра, а затем безразличие и опустошённость овладели ею. В посёлке шёпотки о ней скоро смолкли. Деревня обсуждала открыто, доброхоты подсказывали, домысливали и подвели к следующей бессонной ночи. Нет не бессонной, она легла, забылась на какое-то время и встала с осознанием того, что утром их речка пересохнет. Утром воды в деревне не будет. Воды не будет нигде. Она спокойно оделась, взяла коромысло и до утра носила воду — заполнив: бачки банки чайник. Затем вспомнила о соседях, пошла к ним и кого разбудила посоветовала запастись водой, или хотя бы напиться. «Завтра воды нигде не будет», повторяла она.

Проснулась в обычное время. Проснулась, не желая вставать, не желая выходить «Кешка? А могла быть счастливой» с этой мыслью и поднялась. Она и ложилась с этой мыслью. На столе стояли полные стаканы воды. Она вспомнила ночь, вспомнила разбуженных соседей. Быстро приведя себя в порядок, не завтракая, повесив на медпункт объявление «Сдаю отчёт» поехала в райцентр. Поехала с одной целью — отобедать в районной столовой. Заняв дальний столик она ждала. Когда выстроилась очередь из подошедшей бригады шабашников, кивнула в ответ на приветствие одного из них. Алевтин подсел к ней. Он работал у них на уборочной, во время армейской службы и лечил у неё насморк, но подхватил сердешную болезнь, а излечиться не смог. После демобилизации, устроившись в районе к строителям пытался продолжить лечение, но болезнь не поддавалась и он ждал окончания работ, чтобы уехать. Он и подсел без надежды, однако к концу обеда обещал в выходной приехать. А приехав, он и раньше знал, знал с первого взгляда что она, или ни кого.

В следующий приезд, его уличили в опоздании. Ему говорили, что у них ничего не может быть, а он, сам не зная что с ним, заплакал и со слезами сделал предложение. Ей нужно подумать, а обдумав, согласилась с условием переезда. Алевтину было куда везти свою судьбу. В далёком посёлке, среди лесов и озёр у него стоял большой связной дом — дедово наследство. В доме, в полумраке от заколоченных окон, под слоем многолетней пыли просматривались — широкие толстые лавки вдоль стен, из такого же дерева стол, две скамейки. Треть комнаты занимала русская печь. Во второй комнате — горнице деревянная кровать, круглый стол, два стула. Четырнадцатилетним мальчишкой, единственным оставшимся от семьи, он унаследовал нажитое родом.

Внутри дома быстро навели порядок. Подъёмных хватило на самое необходимое. Устроились на работу. Место для Любы по специальности оказалось занятым и она попросилась в садик — она всегда должна быть рядом со своими будущими детьми. Алевтина определили на общие работы. Трудности быта в виде одной сковороды, прочие мелочи, мало занимали Любу, её беспокоили устои сложившиеся в этой далёкой деревне. Сотню километров в посёлок ехали до сумерек. Река, паром, колеи лесной дороги, а доехав она словно попала в другой мир: электричество подведено, но по лампочке в доме, розетки не у каждого, у некоторых висели ещё радио-тарелки — хрипя победами в новостях. По прибытию, близкие Алевтина устроили встречу. За столом, их соседка её ровесница, её новая родня — красавица, напела частушку «Коля Коля Николай сиди дома не гуляй». Закончила. Муж бросил взгляд. Его, выдавленное сквозь зубы, «Погодь, чуток. Придешь домой» повисло над примолкнувшим столом. На следующий день соседка зашла закутанной платком. Она не могла ходить с открытым лицом. К Любе её отправил муж, Николай, отправил, верно для ознакомления с обычаями и нравами их рода.

В другой раз, за столом заговорили о силе и ловкости в их фамилии, Алевтин, с сидящей рядом молодой женой, сказал и о своих победах, что и он — ну очень их роду. Родственники потребовали подтверждения. Закончилось разбитой головой. От крови своего мужа оттирала она и дверь, и порог, и стол, а по возвращению домой, её битый муж, позор свой решил выместить на жене. Но её ноги, скорые ноги, успели найти убежище. Утром, придя за вещами, она нашла своего избранника пьющим рассол. Он поставил банку и твёрдо сказал «Больше не трону. Завербуюсь на год. Заработаю, найдём место. Прости! Ты у меня одна. Сын будет, назови Алексеем — старшего, погибшего брата так звали». Завербовался на сезон, а вернулся к концу второго года. Уезжал за сотню километров, а вернулся с приполярья.

В деревне, на Родине Алевтина, в стороне от цивилизации знали и знают цену слова. После его обещания, её дом стал для неё крепостью. Позднее, Люба усмирила его гнев и на сына, заслонив его собой, а словами «Бей меня. Меня бей. Его не тронь» привела в чувства и смогла стать равной ему — детей вырастили без шалобанов и подзатыльников. В её присутствии, мужики молчали о своих победах в кулачных стенках с соседями, а её сыновья, ох сыновья — теряли контроль, но в виде исключения.

К возвращению мужа с заработков, многое успела Люба. Успела родить Лёшку, успела привыкнуть к жителям деревни. У неё сменилось отношение к родственникам: в первую зиму сгорело мужнино наследство, успела только сына унести, но не бросили, а летом поставили новый домик из амбара — одностопку, необходимое на первое время натащили. К возвращению Алевтина, она докрашивала сени, а в комнате пытался ходить Лёшка. «В середине лета, в сенокос год исполнился — как-бы смутившись, сказала она своему мужу, а затем рассмеялась и продолжила — на копне, на подстилке и родила». Заработать он заработал, только отговорила она его от переезда «Там каково будет не известно, а здесь не дадут пропасть». Её, после строительства дома посёлок принял: строители пришли, вбили колышки под сваи, а к утру, она ямы выкопала, разу без обеда не оставила, когда спала, никто не знал. Местные, смеялись видимо, требуя для своих сыновей выписать невест из её мест.

Алевтин, унаследовал от деда не только дом. Перекатывая амбар, под верхним венцом, нашли стопку старых бумажных денег и несколько золотых. От деда пошла фамилия, а вместе с фамилией и вера — они сила, они лучшие. Сменившееся время не поменяло веру, не меняли и обстоятельства. Оказавшись в заполярье, в шахте, Алевтина, с его желанием заработать, с его смекалкой и сноровистостью, быстро заметили, назначили бригадиром, обещали комнату, когда вернётся из отпуска. Он и хотел вернуться, только Люба воспротивившаяся приполярью, да и сын умерили решительность. Алевтин, внук того, чьё слово многое решало, сумевший за год заработать не только сберкнижку, пришёл в контору хозяйства. «Я готов остаться, но как в заполярье — бригадиром» объявил Алевтин в присутствии правления.

В дальнюю деревню, состоящую из выселенцев, его и назначили, напутствуя «Там у нас бригадир не справляется. Ты, полстраны объехавший, осилишь их. Принимай». Алевтин принял, только вскоре сдал и долго не требовал должностей. Работал на разных работах, работал через силу. Отдушиной стало своё хозяйство, которое расширял по примеру деда. Построил баню, огородил огород столбами в обхват прихватив пустыря. Намечали и домом заняться, копеечку к копеечке откладывали. У них сын и.. будет второй. Люба с возвращением мужа расцвела, житейское счастье шло по пятам. Бабы деревенские, её ровесницы завидовали, по-разному завидовали. Жизнь налаживалась, хлеба досыта, не ставила она свежеиспечённые булки по окнам, чтобы прохожие видели и так знали — не голодают. Она и сама налилась женской красотой, всегда чистая и причёсанная, старающаяся никого не обидеть, была желанна в любом доме. Старшего проводила в школу, когда у соседки-красавицы погиб муж Николай и показалось ей, нет, конечно показалось — её Алевтин, уж больно охотно помогать ей соглашается, а после придёт, да и стоит у окна.

В посёлке, по заведённому обычаю от Нового года до следующего нового, отмечали три христианских праздника. Деревня, далеко не набожная, заведённое не оспаривала. В праздники ходили друг к другу в гости. Старались приготовиться — чтобы хуже, чем у других не было. От них приглашения ждали — насоленное, напеченное, рыбные пироги. Праздновали Николу-зимнего, Люба постаралась. Стол звал румянцем выпечки, расставленными закусками, рюмками. Любаша, её радушие не обошло никого, не обошло и соседку-красавицу, она попросила сесть её рядом с мужем, с собой усадила Петьку. А рассадив, забыв мужа, детей, соседку, осталась единственной для всех, единственной для каждого. У неё, как когда-то по возвращению Кешки, не было равных: она пела и у мужиков наворачивались слёзы, она брала за руку своего соседа Петьку, выходила в круг и другие хотели пройтись с ней — пол гудел от ритма пляшущих. К окончанию вечера гости забыли про Алевтина, забыли и о красавице-вдове. За столом они остались вдвоём. Алевтин же, смотрел не отрываясь на свою жену. Когда гости расходились и он оделся, пошёл провожать. Долго не возвращался. Люба осталась одна. Она не прибирала со стола, не укладывала детей. Муж вернулся в снегу, молча, а утром, из района прибыла милиция. Его увезли. Она не вышла проводить, не ответила на его слова.

Тяжёлые побои, повлекшие вред Петькиному здоровью, потянули на год. После суда, Любовь Ефимовна замкнулась: ни к кому не ходила, никого не звала к себе — За их столом были только родные, они же выступали и свидетелями. Выступали свидетелями потомки бежавших от старой власти, вместе корчевавшие лес, строившие помочами дома друг другу. Невод и тот тащили всей деревней, деревней и шишку били, чтобы всем поровну.

Вернулся Алевтин по амнистии, отбывал наказание расконвоированным. Рассказывал, что килограмм шоколадных конфет за раз не съесть. Об остальном «Там полно. Тоже люди» и уходил к своему другу Петьке. Петька, жил с Матерью. Ему за тридцать, а он с матерью — смеялась над ним деревня. Его на работу отправляли с бабами, они и сами его требовали. Петька подними, передвинь, наточи, а сядут, разоткровенничаются о своём, словно и нет его рядом. В другой раз, будто взбеленится которая, потеряет платок, да и требует с него. Не поверит, ух подлюка, сама обыщет враз в обоих карманах, да и объявит «Чего-то есть, а платка и вправду нету» посмеются вместе с Петькой, а через сколько-то и другая потеряет чего, остальные на Петьку кажут.

К нему первому и пришёл Алевтин. Его Мать, более других требовавшая от суда наказания, встретила. Собирая на стол, удивлялась переменам в амнистированном. «Тюрьма ещё та машина, перемелет, сам себя не узнаешь — думала она, оставляя их вдвоём — Долго ли хворал после…? — А я и не хворал. А синяк он быстро прошёл — Ты прости меня Петро — продолжил Алевтин, затем достал из сумки одну из купленных поделок на зоне — Прими, будь другом — Придя, домой, извинился и перед женой — Умом знаю. Годами дома не был. А с чего такое сделалось не пойму?» — Не было у них лучшего дня. У обоих не было лучшего дня, чем день его возвращения. Вечером, под объяснение Алевтина о соседе по нарам, повесили на стену ковёр его работы — Гонят собаки сохатого, а у того на голове корона из прожитых лет, впереди лес. Впереди чащА.

Последними, у них родилась двойня. Хозяйство строило жильё им дали большой панельный дом, скорее не дали а убедили переселяться, Алевтин не хотел переезжать, не хотел оставлять дедово место, оставлять настроенное, но после обещания помощи материалами, людьми, они согласились. Люба занималась детьми, домашними делами. Алевтин, где-то с помощью, а большей частью один, застраивал двор. Последней поставил мастерскую, на стену повесил привезённый ковёр — другого места не нашлось, разонравился он домашним. Поглядывая на ковёр, смастерил на коленке кресло, а затем и верстак. Сделанное, своей основательностью не уступало полученному в наследство. В хозяйстве же, до положения деда было ох как далеко. Новое время назначило новые ценности. Алевтин и хотел бы стать в ногу, но не мог, не мог всем виденным и впитанным с босых пяток: Хозяин не подвесит корову на верёвки от бескормицы, не запашет полёгший хлеб, не сдаст мёд, молоко, закрыв глаза на развитие рахита у ребёнка матери одиночки.

У него, по возвращению с зоны, сменилось отношение к происходящему, он обособился, лишь иногда не выдержав бросит пару слов и уйдёт. В средине лета прислали нового председателя. После очередной реплики в его присутствии, Алевтина вызвали в контору и назначили звеньевым. В это время Люба легла в больницу, но вскоре попросила выписать. Дома без работы сидел муж. Его звено определили перегонять свиней из одного конца деревни на другую. Алевтин отказался «Я не мальчик, мне тридцать семь, и за поросятами перед окнами у деревни не побегу — Он отказался и бригадир походя бросил — Не выдержал ты экзамен. Мы думали ты понял нашу Жизь». Звеньевым назначили другого, а о нём забыли — не стали направлять на работы.

На семью напал педикулёз, Люба и из больницы выписалась по боязни, могли заметить, — гребень начёсывался полон. Дома семейство чесали, втирали мази, мыли настоями — ничего не помогало и в какой-то вечер борьбы с напастью, Алевтин, при всех, произнёс «Немного осталось. Уйду и вшей заберу». Он сидел дома, терял интерес к домашнему хозяйству, к семье — дрова колол на одну топку. Любовь Ефимовна пошла выручать. «Я человек новый, но помочь постараюсь» ответили в кабинете. Помогли — бригадир назначил водовозом. Скважина работала, основное подключили, но без бочки не обойтись. В его обязанности входило — чистка прорубей, доставка воды по заявкам, одиноким. «Работа на ветру, у воды, потому водовоз и почернел лицом» судачили по домам. Он написал заявление на увольнение «Ты знаешь, что за последние три года, мы никого не отпустили из колхоза, да и до следующего ежегодного общего собрания рассматривать заявления не будем» ответили в конторе. Написать написал, а как ехать с семьёй? куда ехать? под какого начальника попадёшь? Здесь оставаться? Дом колхозный, не дадут житья! Вопросы не оставляли. Жена и совсем не хотела «У нас четверо. Здесь, не хуже чем у людей — Помолчит, да среди ночи, среди житейского — Алевтин, может летом? Если, совсем не выдержать?»

На Новый год, на тот Новый год, их пригласила соседка-красавица. К их приходу, несколько семейных пар сидели за столом. «Я должна изменить сегодня их отношение к мужу» решила Люба, раскланиваясь. Алевтин увидев компанию, быстро глянул на жену, что-то хотел сказать, но их уже усаживали рядом с женой бригадира. Он сидел не поддерживая разговора, сидел отчуждённо. Люба подкладывала в его тарелку. Когда, разговор перешёл к состоянию дел в хозяйстве, он не вытерпел и не согласился с бригадиром. Бригадирша одёрнула, жена, под столом наступила на ногу и уводя от конфликта, не дожидаясь гармошки начала «Кого ждала, кого любила я, уж не догонишь, не вернёшь» Стол поддержал. Вступил и Алевтин. После первого куплета, выделился голос дочери хозяйки «Неправильно вы дядя Алевт поёте». Допевали без него.

Ему не было тридцати восьми, он лежал в своей мастерской на верстаке, накрывшись ковром, привезённым с зоны. Лежал, обкрутив шею и не дышал когда его нашёл сын. Алексей, почему-то рано вернулся со своего вечера, вернулся, когда ещё не заметили отсутствия одного из гостей. Он побежал в мастерскую, увидел тело и не коснувшись, забаррикадировал вход. Когда выломали дверь, Алексей сидел рядом с Отцом, не в силах что-либо объяснить.

Люба не поехала на кладбище, осталась одна. Когда вернулись — в дыму комнаты, над открытой плитой она вычёсывала волосы, бормоча «Гори, гори ясно, чтобы не погасло». Жуть тона, жуть чужого, не её голоса, остановила вошедших. Пламя касалось рук, кончиков волос. Алексей, со словами «Мама, Мама» бросился к ней. У неё выпал гребень. Вспышка, воспламенившегося казеина, сдвинула остальных. Её оттащить от плиты. «Мне холодно. Я замерзаю — всё чего смогли добиться от неё а, утром, она наотрез отказалась ехать в больницу — У меня их четверо. Какая больница? У меня младшие начальную школу не закончили. Силком не увезёте!»

У каждого, верно бывает время, когда видится, что следующий день может принести только более худшее? В это время невозможно вырваться из круга собственных мыслей, которые круглосуточно, неделю за неделей твердят о безвыходности, о собственной бесполезности, подталкивают уйти. Мысли делают круг и вновь упираются в глухую, нависшую, непреодолимую стену. Стена отделяет от реальности, темень одолевает сознание. Человека нет, на земле остаётся его тень, это она, тень, что-то делает, отвечает на вопросы, бредёт в мире до некоего дня.

В тот день, он измотанный и обессиленный собственным сознанием, не раздеваясь, в обуви, уснёт невесть где, нет, не уснёт, нельзя назвать сном, когда он провалится в забытьи чтобы, проснувшись и вовсе не проснувшись, а среди ночи оказавшись в полнейшей тишине, это может быть и не тишина, но сознание настолько отделено от мира, что не слышны шаги, не слышен лай собак, сознание погружено в собственный мир. Сознание сконцентрированное в себе, настолько отделено от остального мира, что в следующий час, каждой клеткой мозга, оно, сознание, стучит в темя — трагедии нет, не только трагедии, но даже и беды нет, а есть только мелочи, которые не стоят раздумий. Достаточно принять решение, достаточно посмотреть со стороны на свои несчастья, на свою безвыходность и она исчезнет.

Безысходность, при первом появлении собственного, свободного разума, словно ночной мотылёк от первых лучей солнца, падает на воду, кружит, не в силах оторваться, силы быстро заканчиваются и он тонет. На поверхности от мотылька, от собственной безвыходности, остаётся полупрозрачная оболочка. Полупрозрачная оболочка? как из-под неё выйти? Сколько нас не успевают выйти, не успевают отодвинуться, чтобы увидеть себя со стороны. Нужна совсем крупица, нужно дождаться утра, дождаться первого луча солнца, ждать проблеска собственной мысли или чьей либо помощи. «Посёлок на ушах. Будь там, не уберёгся бы ты от собственных похорон» Страх расширяет артерии, выталкивает дремлющие по закуткам нейроны бездельники, и они, наотдыхавшиеся, своей свежестью возрождают Человека. Он, возрождённый, становится равным навалившимся обстоятельствам, становится сильнее навалившихся обстоятельств.

*******

Енокентий, после встречи с Любой, после прохода живым коридором, изменил свой распорядок. Он присутствовал на всех планёрках у главы острова, учувствовал в решении вопросов. Соседи бот не вернули, но с помощью материкового государства, задержали несколько браконьерских лодок. Задержания не изменили общего положения: ежедневно возвращающиеся рыбаки свидетельствовали об обнаружении чужих орудий лова, свидетельствовали об уходящих в нейтральные воды судах и судёнышках.

Заключенные договора на поставку погрансредств, лежали на столе, желающие перечитывали, хмыкали, комментариев не оставляли. Енокентий, как и остальные, смотрел на бумаги, на напечатанные номера телефонов, как на нечто не относящееся к нему, не относящееся к реальности. Однако, месяц ещё не закончился, а с пришвартовавшегося судна снимали предназначавшийся груз. Место для хранения, многотонному, внушительных размеров цилиндру определили за домом Енокентия в углу. Сопроводительная документация указывала на его уникальность и высокую производительность при строительстве подземных тоннелей. Енокентий, да и весь остров, осматривали, постукивали по корпусу, не представляя о предназначении, не представляя с какой стороны и под чьим управлением устроитель тоннелей будет стеречь их границы.

Следующий груз, под названием «Станция», прибыл со спецтехникой и рабочими. Монтаж требовал подготовительных работ. Установка работала на проточной воде. Согласно проектной документации, подходил недостроенный гараж, с добавлением подсобного помещения. Под подсобку приспособили мастерскую. Для обеспечения водой, речку перегородили плотиной, водовод подвели к гаражу и пристыковали к установке. Смонтированная станция, выпирала большей частью своей высоты над стенами недостроенного гаража. Среди ночи, её многогранная, вытянутая вверх поверхность, искрилась отражённым светом: чёрное покрытие, каким-то чудом притягивало свет, преобразовывая в фиолетово-синие тона. Среди ночи, призрачное свечение производило на посёлок тягостное впечатление.

Последним из заказанного, доставили деревянный контейнер с надписью «Кинарх. Погрансрредства. Жизнеобеспечение». Представитель фирмы, сопровождающий груз, потребовал для монтажа отдельное, отапливаемое помещение. Енокентию, после посещения диспансера второй этаж стал лишним, его он и предложил. Представитель согласился, с условием скорейшего завершения строительства. Он говорил «Помещение, и всё здание после запуска оборудования нельзя будет изменить. Вы не сможете в наружную стену вбить гвоздь. Вы не сможете ни разбить, ни вставить стекло в окне. Вам нужно закончить строительство. Фирма может запустить оборудование по охране границы, только в окончательно готовом помещении. В дальнейшем, при желании, для реализации полного спектра возможностей „Кинарха“, вы можете заключить договор на поставку нашей фирмой электроники, домашних электроприборов» отвечал он на задаваемые вопросы. Закончить строительство? Начать можно, но закончить? Закончить, когда выведены только стены? Енокентий, просил главу острова обратиться к жителям с просьбой помочь достроить его дом, при этом объяснял «Платить нечем. Сбережения закончились».

После доставки последнего контейнера, ещё не зная возможностей «Погрансредств» у Кешки появилась вера в реализацию своей мечты — создание независимого, справедливого государства. Его ли вера, или прибывающие грузы, сменили настроение и жителей острова — они действительно готовы были грести в одной лодке. Жители, распределившись по сменам, по видам работ, круглосуточно вели строительство дома для Енокентия.

Деревянный контейнер с погрансредствами, установили на втором этаже, после чего этаж перекрыли, и приступили к монтажу крыши, одновременно устанавливали оконные блоки, вели внутреннюю отделку. Материалы таяли на глазах, на глазах же, дом обретал формы. По окончанию отделки второго этажа, прибывшие специалисты приступили к монтажу и наладке. Помощники из местных, наводили порядок. Помещение, занимающее второй этаж, преобразилось — заблестело чистотой, приобрело окончательный вид. Кондиционированный, очищенный воздух бесшумно поступал в зал. В зале, посредине на столе — монитор, клавиатура мышь, на стене большой экран. С обеих сторон экрана шкафы с предметами личной безопасности: на полках, змейки на запястья рук, в коробках чипы. Для безопасности хозяина, фирма изготовила браслет, для его же безопасности предназначался нижний отдел в шкафу, который не смогли открыть и оставили до более свободных времён.

На калитке, воротах, дверях установили ручки-замки из комплекта с прибывшим контейнером. После чего, ответственный за настройки, объявил — Кинарх готов к запуску. В помещении может остаться только заказчик оборудования и только он может в дальнейшем находиться здесь, он же, имеет возможность передать свои полномочия другому. Енокентий с сожалением посмотрел на присутствующих, взглядом говоря «Мне не изменить данное требование, мне не изменить правила единоличного доступа, единоличной ответственности». Вслух же попросил отложить запуск до утра. Он намеревался ещё раз осмотреть выполнение наружных работ, ещё раз желал выслушать мнения Администрации, активистов. Он, должен обсудить своё новое положение со ставшими для него близкими Алексеем и Ниной Васильевной, заручиться их поддержкой.

На заседании Администрации, Енокентий огласил всем известное, что с завтрашнего дня запускается пограноборудование о технических возможностях которого он не имеет чёткого представления, но считает, что имея собственные охраняемые границы, они имеют право на создании независимого государства. Геннадий Николаевич поддержал, настаивала и экономист — Александра Александровна. Собравшиеся, большей частью давно готовые к самостоятельному плаванию, подтвердили голосованием. Название в первый день не определили, однако согласились, что их государство должно называться одним коротким словом. Выступившая Тамара Павловна, прежде создания государства, предложила принять необходимые законы для нарушителей границы, сказав «Нам нужны законы, соответствующие мировой практике». Присутствующие согласились, предложив ей и сделать наброски.

Вечером, за ужином с Алексеем Алевтиновичем и Ниной Васильевной, обсуждение продолжилось. Алексей предложил название «Ротуск». На вопрос «Что за странность — ответил — Я знал о существовании посёлка „Ротуск“, в нём жили люди которые не знали оттенков, которые работали с песней и считали себя счастливыми». Нина Васильевна не согласилась с названием от некоего посёлка, в котором жили не знающие оттенков, и даже почему-то, просто вдруг, воспротивилась независимости. Она, вдруг, захотела вернуть паспорт своего бывшего большого государства.

Разошлись поздно. Оставшись одни, ни Алексей, ни Енокентий, не могли понять, что с их Ниной Васильевной. Её, большое государство поселило жить в вагончик и она жила в нём с мужем, при взрослом сыне. Они десять лет стояли в очереди на квартиру, приспосабливаясь к каждому новому начальнику и его ставленникам, пока однажды не объявили «Вам платили 4% от сметы. Мы организуем, кооператив и десятикратно увеличим зарплату». Они увеличили, а через год исчезли распродав имущество. Они назначенные государством, по схемам установленным государством присвоили имеющееся. Они, удерживая людей на минимальной зарплате, выдавая её от случая к случаю, за год оставили их ни с чем. Они за год успели продать даже свалки с нержавейкой, титаном и металлоломом и отбыли за рубеж а, истратившись верно, вернулись и… «избрались» в высшую законодательную власть — утверждать законы, по которым будет жить большая страна.

Не смогли Енокентий с Алексеем найти крупицы здравого смысла у своей кормилицы, потому развели руками « Женщина, чего с неё возьмешь? У неё и логики нет. Её мышление плитой заканчивается». Признали, осерчав на неё. Енокентий, надеялся со следующего дня переселиться из гостиницы в собственную постройку. Дом ждал его, готова была и комната-копия кабинета бывшего главы острова: вдоль стен стулья с позолотой, на столе телефоны, письменный прибор, над часами блестя бриллиантами застыл леопард. В окнах — муляжах сверкали золотом купола церкви. Дом, не мог не радовать Енокентия, в радости за сбывающиеся мечты, он на следующем заседание поддержал предложение Алексея. Появилось новое государство — Ротуск.

Утром, Кешка стоял на окраине посёлка, вниз спускалась накатанная дорога упирающаяся в широкие закрытые ворота его усадьбы. В доме, ждал настройщик охраны границ и жизнеобеспечения. «Станцию», также подготовили к запуску: выпирающую часть закрыли куполом, верх украсили шпилем, небольшое водохранилище заполнилось, излишки стекали по оборудованным желобам, но пуск откладывали, выполняя рекомендации изготовителя — ждали проверки погрансредств.

Войдя в дом, из окна Енокентий рассматривал лежащую во дворе трубчатою конструкцию, в виде эллипса. Его любопытство удовлетворил настройщик, поясняя, что это внешняя часть «Кинарха», имеющая небывалые характеристики и перейдя к столу с монитором, предложил выбрать один из вариантов запуска: первый — охрана территории до центра земли на протяжении трёхсот лет; второй — глубиной до километра, в этом случае заложенная энергия закончится через тысячу лет. По голове Кешки помчалась школьная программа: триста лет трона, триста лет ига, за черепную коробку выпрыгивало — тысячелетний рейх. Тысячелетний рейх и решил его выбор «Были только мечты. Возможно, на малой территории, с благими намерениями, их удастся воплотить? — Замешкавшись, он озвучил своё решение, добавив комментарий — Пусть будет тысяча лет. С глубины в километр к нам чай, не заберутся».

На стене засветился экран, на столе ожил дисплей, перед окнами, оторвавшись от земли вверх пополз эллипс, вскоре исчезли из вида его линзы видео камер, излучатели, а затем, он и сам растворился словно мираж. Дисплей выдал надпись, озадачившую обоих. Категоричность крупного шрифта не могла не смутить «Кинарх продолжит работу, когда в операторской останется один хозяин. До окончания настройки, он не сможет покинуть помещение».

У уха, настройщик жаловался на заказ «Фирма, изготовив блоки, не была посвящена в принципы работы всего комплекса. Фирма не имела описания программного обеспечения». И Енокентию было на что жаловаться: в помещении отсутствовало жизненно необходимое и неизвестно как сложится? Сколько потребуется времени? Но думать поздно. Он, проводив настройщика, сел к столу.

После первого «ОК» после, установки последующих десятка флажков-галочек, категоричность экрана закончилась. Он установил четыре зоны для охраняемых объектов. К первой, автоматически относилась операторская: единоличный вход с тестами — радужная глаза, отпечатки пальцев. Ко второй, отнёс дом и станцию, с входом по отпечаткам, как и к третьей зоне к которой относилась территория его застроек. Первые три зоны, как свидетельствовал экран, способны существовать в любых земных условиях в течение установленного времени, то-есть в течение тысячи лет. Настройку четвёртой зоны, следовало продолжить после снятия биологических тестов. По окончанию сканирования, экран высветился дружелюбным позволением — Дальнейшие настройки можно закончить в любое время — чем Енокентий и воспользовался. Нет, он торопился запустить всё смонтированное, но желание выйти из созданных зон и вернуться, главное вернуться, пересилили.

Он поспешил в гостиницу. Алексей, Нина Васильевна не успели уйти. Им он, где сбивчиво, частью жестами и рассказал о сделанном, приглашая опробовать, приглашая посмотреть чего получилось. Они втроём вернулись к калитке усадьбы. На попытку открыть её Алексеем, Ниной Васильевной ручка не двигалась, но стоило взяться Енокентию калитка отворялась, предлагая предоставить право входа и его спутникам. Система охраны добавила в свою память Алексея. Нина Васильевна отказалась, она отказалась и от доступа в дом, на станцию. Во время осмотра держалась несколько в стороне, своей необычной сдержанностью наводя на мысль, недопонимая значимости произошедшего.

Енокентию, пока нечем было рассчитаться с Алексеем и его людьми, но они оба начинали осознавать, что написанное в бумагах, перечитываемое всеми, подтверждалось. Три рубежа охраны работали: на стене не оставалось следов от молотка; попытки повредить покрытия на металле, дереве не приносили результатов. Енокентий, ранее читал или слышал о подобном и сейчас не мог поверить, фантастика реализовалась — инструмент тупился, ломался, не оставляя царапин.

Енокентий видел, что и Алексей считая себя причастным к свершившемуся, с трудом удерживает в себе мальчишеские чувства. К ним пришла уверенность, что запуск четвёртого уровня защиты обезопасит границы и администрация острова обязана будет перечислять проценты: Енокентий выберется из должников, а у фирмы Алексея появятся возможности, которые трудно переоценить. Население острова они обязаны переселить из вагончиков, времянок, полуподвалов. Они наметили цель, оставалось запустить охрану границы.

Проводив гостей, даже не проводив, а сославшись на срочность запуска второй очереди, Енокентий поднялся в операторскую. После первого клика, на дисплее появилось приглашение — настроить четвёртый уровень охраны, отметить границы территории. Пунктирная линия на дисплее, повторяла контуры владений. Для устранения возможных недоразумений, Енокентий уменьшил охраняемую территорию на десяток метров. В следующем окне с три-Д моделью острова, выпавшее окно требовало установить высоту охраняемой зоны, с умолчанием в один км. После ок, куполообразная модель покрылась сеткой, сетка же пронизывала глубину океана, пронизывала конусом и землю, на первоначально установленную глубину, в тот же километр. В окончательных настройках Енокентий определил: водную границу, внутрь могут пересекать все желающие — люди и корабли, вплоть до 10 — 50 метров от берега, а с пересечением данного рубежа нарушители должны изолироваться от внешнего мира, с отключением связи и любых источников электропитания.

Надпись на мониторе предлагала осмотреть собственную территорию на большом экране. Экран отобразил остров среди безбрежности водного пространства. В водах множество судов и судёнышек: часть, пересекающая территориальные воды для сокращения расстояния, другие — прогулочные, большая же часть — рыболовецкие, принадлежащие соседнему государству. Ближе к берегу, промышляли суда со знакомыми очертаниями, суда жителей острова. Дисплей предлагал меры воздействия для браконьеров: сделать устное предупреждение, или с добавлением СМС-сообщения для каждого. Енокентий выбрал второе, однако на судах паники не возникло. Ничего не поменялось. Повторное предупреждение, что команды судов, не компенсирующие в течение суток нанесённые убытки, будут отвечать согласно законов, также не возымели действия. Капитаны привыкли отдавать команду «Стоп», либо перед патрульным судном, либо перед направленными стволами зависшего вертолёта. На СМС, голос, никто не реагировал. «У них на острове четыре пистолета. У нас, у некоторых, на одном борту больше» наполнился эфир радиообменом меж судами.

На экране картина не изменилась, дисплей не выдавал рекомендаций. Енокентий остался не у дел. Решив обсудить возможные решения нажал — «Выход», выплыло окно с позволением покинуть помещение. Внизу, в комнате-кухне сидел Алексей он, после увиденного, не мог оставаться один. Енокентий объявил о запуске охраны границы «Работает. Они внутри. Их много. Нарушителей очень много — И продолжил — После запуска охраны границы, рекомендовано запустить Станцию».

В гараже смонтированный цилиндр светился фиолетово-синим цветом. После запуска, помещение наполнилось лёгким шумом, свечение исчезло. Дисплей, предлагал распечатать инструкцию по эксплуатации. Прочитав, Енокентий и Алексей заговорили не сразу. Прошу удалить меня из списка доступа к данному объекту — сказал Алексей, тоном не допускающим обсуждения. Енокентий не услышал его, он едва справлялся с собой — умножая и перемножая трёхзначные цифры на наделю, год, на курсы рынка. Описание свидетельствовало, что запущенная станция, способна извлекать из воды растворённое в ней золото. Их речка, в которой ловилась рыбка с позолотой на чешуе, уже унесла в океан золота многократно более чем накоплено в хранилищах всех банков мира. Характеристика станции утверждала о способности многократного увеличения выпуска металла, если использовать только воду из подземных источников. Для выхода на полную мощность, в речку не должны попадать атмосферные осадки и прочие стоки. Монитор предлагал вид получаемого металла: слитки — в виде двухпудовых гирь, слитки классического образца, или выдавать золотые монеты, в этом случае следовало заложить вариант дизайна и соотношения между достоинством монет. Енокентий не мог пользоваться дизайнерскими программами и попросил выполнить первоначально необходимое Алексея. После окончания они прошли в подсобку. В металлические контейнеры по наклонным желобам скользили монеты: на лицевой стороне, по краю надпись «Ротуск» В центре номинал стоимости. На обратной стороне рыбка, летящая над рябью волн. Очень не понятное…, но до пробы на зуб. Выходя, Алексей вторично отказался от доступа к «Монетному двору».

Рабочий день заканчивался, Енокентий ещё раз поднялся в операторскую: на экране несколько судов пытались покинуть территориальные воды, но упирались в невидимую преграду. Суда разворачивались, набирали максимальную скорость и останавливались, отброшенные необъяснимой силой. Нарушители не могли самостоятельно покинуть территорию. Эфир затих, бравада сменилась растерянностью. Енокентий, окончательно убедился — установленная охрана границ работает согласно установленных правил.

Взбудораженный невиданными возможностями с запуском «Кинарха» и «Станции», Енокентий минуя административное здание шёл в школу к Тамаре Павловне. Ему нужна была рабочая сила, много рабочей силы. «Станция» работала в десятую часть мощности — речку нужно перекрыть сверху — она должна нести только ключевые воды. Он шел, неся в голове проект бетонного панциря по всему руслу, вновь прокручивая трёхзначные цифры добываемого, просчитывая возможный уровень жизни доверившихся ему жителей. Для скорейшего претворения планов нужны люди, нужны срочно. «Возможно десятикратное увеличение….?» Мысли путались, запас нейронов в голове у Кешки закончился, закончились не только нейроны, он не замечал происходящее вокруг — он не заметил и идущего навстречу Алексея Алевтиновича.

Школьная суматоха, накануне нового учебного года, отвлекла его. Сторонясь от переносимых парт, стульев, он несколько приостыл, привёл себя в порядок и в кабинете у Тамары Павловны выглядел адекватным. Свой визит объяснил интересом к подготовке проектов законов, но она, должно быть занятая ремонтом, заговорила о предложенной помощи со стороны Алексея Алевтиновича, у Енокентия, ремонт не являлся целью визита, он вновь вернулся к законам. Тамара Павловна поднялась, медленно обошла вокруг стола и заговорила о практике борьбы с браконьерами, нелегалами, высказала своё понимание борьбы с незаконным промыслом в их водах. Согласно её доводов, нужно не наказывать, нет наказывать но, ежедневными лекциями о необходимости соблюдения законов. Люди, она считает, должны понимать что власть назначается только для того, чтобы на территории действовали единые законы и именно действовали. Власть, обязана обеспечить выполнение принятых законов равно всеми находящимися на данной территории. Она выступит на заседании с предложением — после ознакомления нарушителей с нашими законами, отпустить всех впервые задержанных. Енокентий неопределённо кивнул и заговорил о «Кинархе», о запущенной охране границ, о начале выпуска собственных золотых монет. Рассказал о своих планах преобразить остров. Он говорил «Имея десятую часть от возможных доходов нам потребуются десятилетия, а имея рабочие руки в течение осени мы успеем перекрыть речку, а значит, решить финансовый вопрос. Заставив браконьеров компенсировать убытки своим трудом, мы откроем новую страницу нашего государства. Нам нужна всего одна осень. Мы станем недосягаемыми для остального мира — закончил повторив — Своими силами, нам потребуются десятилетия».

Во время разговора она отстаивала свою позицию. Она утверждала, что жёсткостью мы наживём непримиримых врагов. «Есть ли потомки рабов, которые через поколения не стали бы правителями и не вернули бы зло наследникам своих властителей? — спрашивала она и забыв что перед ней не ученик, продолжала — Они, порой рвутся к власти лишь затем, чтобы компенсировать собственные унижения. Рвутся не понимая, что сами, только пылинки замкнутого круга». Енокентий, не понимая к чему рабы, к чему пылинки круга, ответил, что ему не нужна власть, что он противник принудительного труда, что он сам будет следить за согласием каждого в участии строительства панциря. Говорил ровным голосом, как некую истину, как собственный стержень, пока у Тамары Павловны не появились признаки доверия и соучастия к задуманному. От неё, он вышел со словами «Мы с каждым подпишем контракт, выгодный контракт, чтобы все имели интерес к работе, а кто не согласится, пусть время наказания гуляет по острову». Он говорил, но в головокружении явившихся планов, речка казалась и мелкой и узкой.

Не уверенный, что Тамара Павловна предложит законы которые помогут намеченному, Енокентий решил обратиться к администрации. В кабинет главы пригласили экономиста. Коротко изложив новую реальность, Енокентий поинтересовался об имеющихся безработных и возможности переориентировать часть занятых. С интересом выслушав его, они не согласились останавливать производство. «Строительство панциря займёт месяцы. Сорвётся путина. Что будем делать далее?» и выдали список с десятком безработных. Десяток Енокентия не устраивал — при его жизни «Станция» не успеет выйти на полную мощность. О чём и посожалел вслух но, не потеряв надежды просил собрать всеобщий сход.

Сход вновь назначили за час до работы. «Государство, атрибутика? Законы? Отчёт владельца острова» значилось в приглашениях. Утром, перед собранием Енокентий поднялся в операторскую. Экран отобразил бухту. В стороне, под флагами соседних государств стояли суда — они, убедившись в тщетности самостоятельно пересечь границу, обратились в Администрацию с просьбой покинуть территориальные воды. Стояли и рыболовецкие. Среди маломерных судов, выделялась шхуна. Капитаны, избавившись от улова, снастей, надеялись на скорое освобождение не прибегая к крайним мерам. «Кинарх» отобразил на экране список обратившихся, их технические характеристики, владельцев, а также прегрешения со времени вступления хозяина острова в свои права. Большая часть имела систематические нарушения, указывались и убытки, указывались рекомендуемые штрафы. Лист с данной информацией, Енокентий распечатал и добавил к отчёту.

В небольших посёлках сарафанное радио опережает официальные новости, Енокентий ещё обдумывал, как преподнесёт запуск «Станции», задержание судов, а у жителей начинался праздник. В бухте стояли нарушители, стояли те, кто делал им ручкой не спеша уходя с места лова. В бухте стояла шхуна, которую они в своём бессилии таранили, ободрали краску и лишились бота. Ко времени отчёта хозяина, по пригорку, усиливаясь от группы к группе, перекатывалось «У нас есть собственные золотые монеты. Браконьеров мы прищучили! Это наша победа! — Взгляды обращались в сторону Енокентия. Эти люди, весной в единодушии готовые поднять его на вилы, к осени, они же, проводили его с трибуны криком — Ура, Ура, Ура. Они вновь видели одного достойнейшего. Должно быть «Ура» повлияло и на вариант предложенных законов Тамарой Павловной для браконьеров: строгих законов, особенно за умышленное пересечение границы с оружием на борту, с личным оружием. «На территории нашего государства нет места любым средствам уничтожения людей» закончила она, под дальнейшее ликование собравшихся.

Александра Александровна, пыталась образумить собравшихся, но в унисон не попала, да и как попадёшь — в праздник не говорят, что у палки всегда два конца и вместо ликования нужно бы подумать о возможных последствиях устрашающих законов. И вдруг, не удержав в себе, вытолкнула «У нас на острове появились золотые „Рыбки“? — Не заработанное медленный яд. Не заработанное губительно для любого. Мы останемся у корыта», и остановилась, её не слышали. Обведя толпу невидящим взглядом, она сошла с трибуны.

Поднявшегося Алексей Алевтинович, с обращением к Енокентию Трифоновичу о предоставления гражданства, услышали. В приливе энтузиазма, собравшиеся в восторге приняли его просьбу и предложили предоставить право решения вопросов гражданства Енокентию Трифоновичу. Прокатившееся одобрение «Он охраняет, пусть и гражданством занимается» узаконили, едва он успел кивнуть, а Алексей заговорил о Гербе, Флаге. Следом, даже не следом а, согнав его с трибуны, что-то пыталась добавить Нина Васильевна о «Рыбках», но её не слушали. Она привлекая внимание, сорвала платок и замахала над собой. «У нас есть флаг» выкрикнул кто-то, выхватывая платок и пришпиливая к подобию древка, а затем поднял его над головами. На ветру веяло полотнище: по жёлто-золотистому полю растительный орнамент, с выделяющимися яркими красными цветами в центре, мелкими цветами и каймой, по краям.

«У нас есть знамя. Под ним не пойдёшь с винтовкой наперевес, не посеешь страх у неприятеля, но под нашим флагом каждый будет родным сыном, родной дочерью нашей земли — Говорил один — Под флагом, олицетворяющем дом, очаг любовь, мы обеспечим себе процветание на следующее тысячелетие» подхватывал следующий. Снятые кепки, вещи взлетали над собравшимися — Ура. Ура. Ура — уносилось в океан.

Поддавшись общему настроению, Енокентий вновь попросил слова и зачитав отпечатанный лист с нарушителями, предложил отпустить транзитные суда, прогулочные и высказаться желающих по задержанным рыболовным. Слова просили все. Все требовали досмотра браконьерских судов. Капитаны, подавшие прошение на освобождение не ожидали подобного, они в растерянности от осведомлённости, в растерянности от требуемых сумм, выведенные перед толпой согласились участвовать в комиссиях по осмотру собственных судов. При досмотре, обнаружили личное оружие, а на шхуне, в сейфе хранилось автоматическое. Сход требовал немедленного суда. Тамара Павловна, огласив приговор согласно принятых законов, обратилась к островитянам, к администрации, о возможности помилования осуждённых, но толпа помня отношение к себе, требовала строгости. Главу острова, с его утверждением «Сила и милосердие неразделимы — Нину Васильевну с её — Наш флаг, означающий — Дом, очаг, любовь и сроки для сдавшихся» не воспринимались. Толпа видела спасителя в одном, а он молчал — настроение большинства совпадало с его планами.

Конец ознакомительного фрагмента.