Рекуператио

Геннадий Копытов

Порою в простейшей, на наш взгляд, газетной картинке бывает столько избыточного реализма и символизма, а в реальной ситуации – полное отсутствие такового, что не разберешься, где сон, а где явь.

Recuperatio — Выздоровление.

Reductio ad absurdum…

© Геннадий Копытов, 2019

ISBN 978-5-4496-6798-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я заболел. И как всегда это бывает, весьма некстати, неожиданно и странно.

Меня трясло, скрючивало, передергивало даже при малейшем воспоминании о холоде.

По вечерам термометр выдавливал серую ртуть за отметку 38,5 градусов Цельсия.

В двух теплых свитерах и шерстяных штанах я корчился под одеялом.

И так две недели подряд: днем за кульманом в шарфе, шапке и пальто на работе, вечером в том же, но под одеялом дома. И никаких намеков на инфлюэнцию,

только боль в левом боку.

Жене надоели мои стучащие зубы, она забрала сына и ушла к матери,

сказав мне, что я «чудак» и чтобы убирался в больницу.

После посещения врача, я долго разбирал каракули, в медицинской карточке, стилизуя почерк и находя знакомые буквы, и наконец-то прочитал диагноз. «Лихорадка неизвестного генеза»!

Замечательно! От страха я даже всплакнул. Взял старенькие тапочки, пачку газет, и сдался врачам на съедение в диагностическое отделение районной больницы.

Врачи тщательно вгоняли в меня иглы, вливали внутривенно и засыпали орально килограммы лекарств, высасывали литры крови — гоняли и разлагали ее в центрифуге, назначали марафонные анализы мочи, светили везде рентгеновскими лучами, ультразвуком лепили мои внутренности на экране дисплея, подлезали длинными пальцами под грудную клетку, дергали печень, барабанили по почкам, тискали кишечник.

Неделя обследований ничего не определила.

Озноб по вечерам не проходил, а диагнозы валились как из рога «некондиционного изобилия», набирались гирляндой: мышиная лихорадка, пиелонефрит, острый тонзиллит, респираторный вирус.

Больше всего меня порадовало «мышиная лихорадка».

У меня как у сифилитика выуживали: не общался ли я с грызунами, не вступал ли ненароком в контакт. Я признался, что вполне, возможно, но только если в половой…

Я распухал от таблеток и слез, от лежания и дармовой молочной каши. И вдруг я понял, что врачи заодно с моей болезнью. Они только делают вид что лечат меня, на самом-то деле помогают ей укрепиться во мне.

Систематически я выбрасывал таблетки в мусорное ведро в прокуренном умывальнике, но что-то стало происходить в левой части моего живота. Кто-то поселился там.

Я мучился бессонницей. Бессвязная околесица изнуряла мозг. Меня бесила именно эта бессистемность. Если это бред — так будь любезен — идею, предмет, логических ход.

И только таблетка димедрола обрывала все попытки алгоритмировать отчаянный хаос моего организма.

Получилось это совсем случайно, когда димедрол уже распадался в желудке, и горький его раствор уже всасывался через стенки в кровь, появилось какое-то предельное состояние. Несколько секунд, я словно балансировал на узенькой перемычке между сном и явью, пытаясь удержаться, понять, упорядочить то, что увиделось (или показалось) мне слева за брюшинной полостью.

Конец ознакомительного фрагмента.