Захват

Геннадий Гусев

Продолжение книги Г. Гусева «Расплата».После описанных событий прошёл год. Настя развелась с мужем и вместе с сыном решила переехать из Волгограда в Краснодар к Николаю Иванову. Он с нетерпением ожидал счастливую и долгожданную встречу с любимой женщиной, чтобы создать с нею и её сыном новую семью. Всё шло хорошо. Они сели на рейсовый автобус. Однако в назначенное время автобус в Краснодар не прибыл…

Глава 3

Преступники, не церемонясь, вытолкнули Настю и Дениса из автобуса, грубо усадили на заднее сиденье «девятки» с затемнёнными стёклами, завязали глаза, предупредили: сидеть молча, иначе будет плохо.

Через пару минут от их машин остались витать в воздухе лишь пыль да запах сгоревшего топлива. Автомобили мгновенно растворились в темноте за поворотом дороги, как будто здесь их никогда не было. Это дерзкое нападение ночью на автобус с мирно спящими людьми было похоже на внезапную атаку коршуна:

упал камнем с неба, схватил свою добычу и поминай как звали. А перепуганные пассажиры после пережитого ещё долго приходили в себя, проверяли вещи и документы, подсчитывали понесённые убытки.

Тем временем машины преступников с захваченными заложниками, женщиной и ребёнком, на больших скоростях минут сорок неслись по трассе в обратном направлении. Затем свернули налево и ещё с той же скоростью ехали некоторое время. После этого вновь последовал поворот налево. Скорость автомобилей заметно упала.

«Значит, съехали на какую-то местную дорогу», — подумала Настя. С первой секунды, как они тронулись, Настя мысленно стала отсчитывать секунды, минуты, запоминая повороты, ста-раясь сквозь неплотную тряпку, закрывавшую глаза, уловить свет встречающихся по дороге огней. Вот, видимо, блуждая по освещённым улочкам, миновали какой-то сравнительно большой посёлок. Затем недолго снова темнота. Значит, пошли окраины. И резкая остановка.

Бандиты оживились. Ржавый, сидящий с ними на заднем сиденье, открыл дверцу и покинул машину. Настя незаметно расслабила и опустила повязку. Стало хорошо видно, что они подъехали к кирпичному двухэтажному дому, обнесённому высоким, плотным деревянным, выкрашенным в зелёный цвет забором.

Из первого автомобиля также вышел один из членов банды. Он подошёл к металлической калитке и постучал в неё кулаком. Во дворе грозным рыком забрехала собака. Спустя некоторое время за воротами послышались чьи-то шаги. Затем сонный женский голос недовольно произнёс:

— Кого по ночам недобрая носит?

— Маманя, открывай! Это я с ребятами, — произнёс стоящий перед калиткой парень.

— А, это ты, сынок, — послышался всё тот, но уже ласковый голос. — А я вас ожидала ещё вчера. Подожди немного, сейчас собаку уберу.

Через пару минут внутри что-то неприятно заскрипело и большие металлические ворота распахнулись настежь.

Обе машины вкатились на выложенную серой ребристой плиткой площадку внутреннего дворика

Всё то время, пока они ехали, в салоне автомобиля вместе с Настей и Денисом находились ещё трое мужчин. Один, тот, что сидел за рулём, был среднего роста, лет двадцати трёх, по кличке Шнырь, коротко стриженный, светловолосый парень. Ему в обыденной жизни, видимо, не хватало какой-то игры, остроты, а среди бандитов, крепких и рисковых ребят, он быстро освоился и нашёл своё место. Статус крутого пацана, легко добываемые, шальные деньги, непосредственный контакт с серьёзными корешами — всё это по молодости многое значит. Особенно для тех, кто в юные годы воспитывался в негативной социальной среде, а возможно, и имел какие-то нервно-психологические отклонения. Правда, вся эта весёлая, беспечная жизнь в конечном счёте довольно быстро заканчивается, в лучшем случае — тюрьмой, а в худшем — сырой могильной землёй. Но разве кто из них задумывался когда-нибудь об этом? Конечно, нет. Это не тот народ. У них свои воровские принципы, вернее, понятия, а значит, и свой выбор, озвученный актёром Евгением Леоновым в фильме «Джентльмены удачи»: «Украл, выпил — в тюрьму… Романтика!»

Настя во время поездки хоть и была лишена возможности видеть лица бандитов, но хорошо слышала их радостный разговор по поводу удачного ограбления. Они постоянно громко говорили, употребляя непонятные и неприятные для неё блатные словечки. При этом машина с бешеной скоростью неслась, временами на поворотах вжимая сидящих в ней пассажиров в жёсткие сиденья.

«Негодяи, трусы! — клокотало внутри отвращение к уголовникам. — Нашли, кого грабить! Беззащитных людей, большинство из которых женщины, старики и дети!»

Два других бандита разместились следующим образом. Один — рядом с Настей, это был уже знакомый ей по кличке Ржавый. Второй, Кривой, видимо, получивший подобную кличку из-за сломанного носа, сидел впереди с водителем.

Все они представляли собой крепких, молодых мужиков. Каждый из них уже имел реальные представления о зоне. Это наглядно прослеживалось в их сухих, сероватого оттенка, с ранними морщинами лицах, а также жёстких, хищных взглядах. Кроме того, блатной разговор, на котором они общались, окончательно подчёркивал данное предположение. Громкий, бесстыдный тюремный жаргон больно ранил Настю, не говоря о мальчике. Если бы она была одна, может, как-то и вытерпела всё это, но ведь рядом находился её несовершеннолетний сын.

«Как заставить их не выражаться? — думала Настя. — Неужели Денис всё это должен слушать?! Нет, так дальше нельзя!» И она сделала попытку надавить на их совесть, на то, что у них тоже, возможно, есть семьи, может, дети или родственники. Чтобы они постыдились её, женщину, и ребёнка, перешли с манеры выражаться непристойными словами на нормальный, общепринятый людьми язык.

На просьбу Насти бандиты ответили дружным, громким смехом и ещё припугнули: мол, это только начало, а всё самое интересное будет впереди. И опять, не стесняясь, перешли на свой уголовный жаргон, где фигурировали: «бабки», «цацки», «вертухаи», «шмары», «братва» и прочие режущие ухо нормальному человеку словечки.

Заехав во двор и закрыв за собой глухие металлические ворота, преступники вышли из машин. Короткая летняя ночь подходила к концу. На востоке розовел небосвод. Видно, что все были довольны лихо провёрнутым делом. Бандиты потягивались после долгого сидения, о чём-то спорили, толкались, закуривали сигареты, показывали какие-то особо интересные или дорогие вещицы, возможно, отобранные у пассажиров автобуса. Степан, водитель чёрного «опеля», достав из машины спортивную сумку, изъятую у парня из автобуса, быстро унёс её в дом и тут же вернулся.

Настя окончательно сбросила с себя повязку и аккуратно сняла её с Дениса. Он в это время беспокойно, временами что-то бормоча и нервно вздрагивая, спал на её коленях. Ей показалось, что бандиты забыли о них. Однако, что они могли сделать? Пользуясь минутами кажущейся свободы, бежать? Это было бы бессмысленно и безнадёжно. Они — заложники. Их никуда не отпустят. Остаётся только ждать своей участи. Настя нежно гладила спящего сына по голове и плечу, тихо приговаривая:

— Спи, спи, сынок. Всё образумится, всё будет хорошо.

Однако о них не забыли. Вот в их сторону повернулся главарь. Он был ненамного старше остальных. Высокий, сильный мужчина с сухими, узловатыми руками, жёстким взглядом, волнистыми, начинающими седеть тёмными волосами. На правой скуле у него виднелся давний глубокий шрам. Возможно, это и определило ту уголовную кличку, которую он носил, — Шрам.

Хозяйка же дома представляла собой женщину с распущенными каштановыми волосами, лет пятидесяти, одетую в халат и домашние тапочки. Сейчас она вместе с молодым парнем, очень похожим на неё, и Шрамом стояла чуть в стороне от другой группы бандитов и вела с ними какой-то разговор. Через плотно закрытые двери и стёкла автомобиля Настя могла лишь наблюдать за происходящим, ничего внятно не слыша. Возможно, Шрам говорил с женщиной о ночном грабеже и о том, что похитил и привёз с собой двух заложников. Вероятно, девушка угадала ход их беседы, поскольку в процессе её Шрам неоднократно показывал рукой на машину, в которой находились они с Денисом.

«Ну вот настала и наша очередь», — подумала Настя. Её сердце в груди от испуга сжалось в кулак. Она потихоньку разбудила сына. Крепко прижала к себе, говоря ему, что, пока они беззащитны, необходимо вести себя спокойно, не давать повода этим людям сделать себе больно.

— Сынок, нам надо набраться терпения и немного подождать. Нас обязательно найдут и освободят.

Говоря это Денису, она сама не слишком верила в правдивость своих слов, прекрасно понимая, что бандиты часто избавляются от свидетелей своих преступлений. Настя видела и хорошо слышала голоса разбойников. Она могла легко запомнить их марки и номера машин, да и сам дом, в который их привезли, от неё никто не скрывал. От таких раздумий ей стало страшно. И прежде всего не за себя, а за своего сына. На что и на кого им надеяться в своём спасении? Настя никак не могла найти вразумительный ответ. Может, как-то удастся бежать? Или эта женщина, что стоит сейчас с главарём и временами посматривает в их сторону, пожалеет и поможет, ведь она всё-таки женщина, мать?

Но вот обстановка резко изменилась. Шрам отдал какую-то команду их водителю. Тот быстро подбежал к автомобилю, открыл заднюю дверцу салона, приказал Насте с Денисом покинуть его.

Они вышли. Парень подвёл их к Шраму и стоящей рядом с ним хозяйке дома, затем снова вернулся к своей машине. Остальные бандиты тем временем сдали награбленное Ржавому, после чего трое из них вместе со светловолосым водителем по кличке Шнырь сели в «девятку» и уехали. А вторая тройка, среди которых находились Шрам, Ржавый и сын хозяйки дома Степан, остались.

Пленники, стоя возле стены дома в ожидании своей участи, со страхом наблюдали за происходящим. Больше всего молодую женщину пугала неизвестность и то, как бандиты поведут себя в отношении её сына. Мозг её напряжённо работал, пытаясь за что-то зацепиться, найти хоть какую-нибудь возможность выбраться отсюда. Она подумала о телефоне, но его преступники изъяли ещё в автобусе. Настя незаметно огляделась по сторонам.

На большом земельном участке с садом располагался жилой дом, невдалеке — деревянная банька, хозяйственные постройки, времянка с летней кухней. Со всех сторон участок был обнесён высоким глухим дощатым, крашенным зелёной краской забором, основанием и колоннами которого являлись кирпич и бетон. Поверху натянута колючая проволока. Железные глухие ворота и калитка закрывались на засов, а на ночь — на замок. Кроме этого, дом охраняла кавказская овчарка, загнанная сейчас в клетку, время от времени напоминающая о себе злобным рыком.

«Настоящее звериное логово, — подумала девушка. — Нет, самим нам с Денисом отсюда не выбраться. Да к тому же ещё не знаем, куда нас привезли, в каком районе мы находимся».

Рассуждения Насти прервал грубый голос Шрама:

— А ну-ка, голубки, подойдите сюда поближе. Сейчас определят вам апартаменты, в которых придётся несколько деньков пожить. Предупреждаю, ведите себя хорошо и не будите во мне зверя. Условия проживания до определённого времени гарантирую нормальные. Мысли же о том, что можно выбраться отсюда, лучше сразу выбросьте из головы. У меня это не пройдёт. За малейшее неповиновение переведу в подвал к крысам. Понятно, что я сказал? — при этом Шрам грозно взглянул в глаза Насти.

— Да, нам всё понятно, — сдерживая себя, стараясь быть спокойной, ответила девушка.

— Вот и хорошо, что вы такие понятливые, — сказал Шрам и тут же обратился к хозяйке дома. — Клава, отведи их сама знаешь куда да смотри внимательнее за ними. Ненароком что — с тебя и твоего Стёпки спрошу. За них мне деньги хорошие светят. Зря, что ли, на зоне чалился «пятёрку»? И всё это благодаря их родственничку — прокурору! Теперь за каждый день, проведённый мною на киче, заставлю его заплатить! — при этих словах Шрам сжал до хруста свои кулаки и, злобно взглянув на Настю с Денисом, затем с неприязнью сплюнул в сторону. — Ржавый, этот вопрос тоже под твоим контролем. Но предупреждаю, пока всё у меня не выгорит, бабу с пацаном не трогать. Только приглядывай. Знаю я тебя, — добавил он.

— За кого ты меня держишь, Шрам?! — вспылил Ржавый. — На кой мне эта тёлка? Да за то бабло, что мы подняли и ещё возьмём, я себе таких с десяток найду!

— Вот и хорошо, — спокойно ответил Шрам, решив закрыть эту тему. — Всё, чёски (разговоры) на том закончили, приступим к делу. Степан, организуй мне умыться и бельё свежее, а ты, Клава, как только их, — тут он кивнул головой в сторону Насти и Дениса, — определишь, накрывай на стол. Что-то я малость сегодня подустал, да и в желудке пусто. И ещё смотри, чтобы водка была не то пойло, которым прошлый раз угощала, и обязательно холодная. Помню, как тогда наутро меня мутило да голова гудела и трещала. Признайся, наверное, травануть хотела?

— Да ты что, Данилыч, упаси меня бог, чтобы я такое сделать вздумала! — испуганно перекрестилась женщина. — У нас в по-селковом магазине брала. Продавщица ещё сказала — хорошая. Вспомни, ведь и мой сын Стёпка её с тобой пил и ему тоже плохо было. Разве бы я стала своего сына травить? Это либо мне продали левую, либо вы её тогда чересчур много выпили. Уж извини, не обессудь. А насчёт стола так у меня всё давно готово. Я ведь вас ещё со вчерашнего дня дожидалась. Стёпка звонил, что будете, а вас нет, — засуетившись, скороговоркой ответила хозяйка дома.

— Ладно, это я так, — сказал Шрам. — Знаю, все мы тут одной верёвкой связаны. Давай забирай их, — и он снова указал рукой на Настю с Денисом.

— Пошли, что ли, — обратилась хозяйка к невольным пленникам. Вначале они вошли в прихожую первого этажа. Из неё вели три двери. Как станет далее известно Насте, направо — в техническую комнату, другая — в небольшую комнату наподобие кабинета, а та, что прямо, — в кухню, совмещённую с гостиным залом. Там же находилась отделённая простенком с дверью спальня. Прямо из прихожей на второй этаж поднималась лестница, по которой, не останавливаясь и ничего не говоря, их за собой повела хозяйка.

На втором этаже из небольшого коридора расходились в разные стороны четыре двери. Три из них вели в спальни, а одна — в ванную комнату, совмещённую с туалетом. Пройдя до конца коридора, Клава достала ключ, открыла внутренний замок, и они оказались в небольшой, квадратов на пятнадцать, комнате.

В ней стояла полуторная кровать, аккуратный шкафчик, тумбочка, стул, на полу лежал коврик. Одно зарешёченное снаружи окно выходило в сад, другое, закрытое наглухо ставнями, — во двор. Плотные золотистые шторы с красивыми тюлевыми занавесками были открыты.

— Вот здесь ваше место, — холодно, изучающе посмотрев на Настю, сказала хозяйка. — Сейчас, если надо, можете сходить в туалет. Потом мне не до вас будет. Предупреждаю, не шуметь и ничего не портить. Иначе я вас, как сказал Шрам, переведу в подвал к мышам и крысам. Просто так никого не зовите. Только по крайней нужде. Вот здесь, рядом с дверью, есть кнопка. Нажмёте на неё, и я или кто-нибудь другой придёт.

— Извините, вас как по имени-отчеству зовут? — спросила Настя.

— А тебе не всё ли равно? — ответила хозяйка. — Ты мне кто — родственница, подруга? Или собираешься долго здесь задерживаться? Все зовут Клавой, вот и ты тоже. И всё, хватит болтать. Раз не нужен туалет, я пошла.

— Нет, подождите, очень нужен, — испугалась Настя. — Дайте нам с сыном несколько минут привести себя в порядок.

Тем временем внизу события шли своим ходом. Шрам пошёл мыться в не протопленную баню. Но, поскольку стоял горячий июнь, даже в ночные часы было тепло. За день вода, налитая в металлическую бочку, стоящую на крыше бани, хорошо прогревалась и долго не остывала. Шрама вполне это устраивало. Суровая, непростая жизнь недавнего зека закалила его. И к таким простым вещам, как холод, голод, жара и прочие, он относился совершено спокойно.

Сбросив с себя потную одежду на скамейку в предбаннике, Шрам вошёл в мыльное помещение и встал под оживляющий уставшее тело душ. С удовольствием помывшись, ополоснувшись и как следует растёршись до красноты банным полотенцем, он почувствовал огромный прилив силы, энергии, жажду жизни. Шрам вспомнил, как зеки с нетерпением ждали этот желанный банный день, по сути минуты очищения от того нестерпимого, вонючего человеческого стадного запаха, которым пропитана каждая тюрьма, каждая зона. Этот жуткий, до рвоты неприятный запах не покидал его все те годы, что он провёл, как говорят, в местах, не столь отдалённых. А ведь Шрам отмотал на этот день уже восемь лет. Первая ходка — три года. Она-то и определила всю его дальнейшую судьбу. Возможно, он и не стал бы никогда вором, но жизнь сложилась именно так.

Родился и вырос Боря Чёрный, так когда-то его звали, в небольшом шахтёрском городке. Учился средне, как большинство его сверстников. В семье было трое детей. Отец работал на шахте, а заработки в те времена у шахтёров были хорошие, на всех вполне хватало. Борис являлся старшим в семье. По окончании школы пошёл в ПТУ и успешно его закончил. Год проработал на шахте там, где и отец. А потом его забрали в армию. Направили служить в военно-строительные части. Мечтал, конечно, как и многие ребята, попасть в ВДВ или, на крайний случай, в танковые войска. Но ничего не поделаешь, так уж вышло. Впрочем, и здесь он быстро освоился. Муштры и учебных занятий минимум, зато приобретаешь опыт в строительно-монтажных работах, который может пригодиться в дальнейшей гражданской жизни. К тому же неплохая зарплата — от 130 до 250 рублей в месяц в зависимости от специальности, сложности и объёма работ, да плюс халтура.

В общем, смирился Боря и с первого дня стал служить, а вернее, работать добросовестно. Командование быстро выделило его из прибывшего молодого разношёрстного контингента, к тому же в основном выходцев из среднеазиатских республик. Через несколько месяцев он получил звание ефрейтор (лучший солдат), а к концу первого года службы — младшего сержанта и был назначен командовать отделением. Казалось, что всё складывается для него удачно, но тут, словно чёрная кошка перебежала дорогу, одно за другим внезапно свалились несчастья. Сначала пришла телеграмма из дома о том, что в шахте в результате обвала породы погиб отец. Боря служил далеко от родных мест, в Забайкальском военном округе, и на похороны отца просто не успевал. А тут как раз готовился к сдаче серьёзный государственный объект. Командование части пообещало предоставить ему краткосрочный отпуск только после его приёмки комиссией. Свои накопления да те деньги, что ему выделили в части и собрали в подразделении на похороны, он выслал по почте матери.

Все эти первые тяжёлые дни, связанные с потерей отца, Борис думал только об одном: как сейчас там, в родной стороне, что с матерью, братом, сестрой. Тяжело им теперь придётся без кормильца.

В это же время к увольнению в запас готовилась группа солдат. Клеились дембельские альбомы, расшивалась и обвешивалась всевозможными значками и аксельбантами парадная форма, гладились сапоги. Короче говоря, процесс изготовления «сценического наряда» шёл полным ходом. Многие прошедшие срочную службу в армии стремились прибыть домой и предстать перед родственниками, друзьями, знакомыми если уж не героями, то подлинными красавцами наподобие гусаров XVIII века.

Однако, кроме этих швейно-художественных мероприятий, увольняемые, да и всё подразделение в целом, готовились и к другому событию: переводу отслуживших год военнослужащих, или, как называли данную категорию в нашей армии, «слонов» в «черпаки». А делалось это так: военнослужащий, представленный к переводу, ложился на стул и получал от «дедушки» по заднице двенадцать ударов ремнём или черпаком.

В одну из ночей, когда Боря внутренне переживал и мучился из-за потери своего отца, их роту внезапно подняли по тревоге.

Команду отдали в этот раз не офицеры, а сержанты — замком-взвода. Через минуту сотня человек выстроилась в две шеренги в общем коридоре казармы. Везде горел яркий электрический свет, однако сквозь плотно зашторенные окна ни один луч не пробивался наружу из помещения. Перед каждым взводом выставили табуретки. Сержант первого взвода скомандовал: «Смирно!»

В это время из помещения каптёрки (хозяйственное помещение) появилась группа весёлых, хорошо подпитых дембелей.

— Ну что, все, кому положено, готовы пожертвовать своей честью, чтобы стать «черпаками», а?! — громко с ухмылкой сказал один из них. — Тогда давайте, сержанты, начинайте.

Замкомвзвода вышли из строя и по списку начали вызывать военнослужащих, отслуживших на это время один год. Они выходили на середину перед своим взводом, спускали до колен штаны и ложились на табуретку. Затем к ним подходили по очереди дембеля и с силой солдатским ремнём оттягивали их двенадцать раз по мягкому месту. После чего вновь крещённый таким образом «черпак» говорил спасибо «дедушке» и становился в строй. Когда очередь дошла до Бориса Черного, он не вышел, а остался стоять в строю. Его фамилию повторили. Рота замерла. Однако результат был тот же. Младший сержант, стоявший в первой шеренге во главе своего отделения, не шелохнулся.

— Интересно, кто тут самый борзый у нас? — подошёл к нему дембель, который должен был совершить перевод.

Борис молчал. Лицо его побледнело, кулаки сжались.

— Что, Крот (фамилия Кротов), не везёт тебе? Даже «слона» в «черпаки» перевести не можешь, — засмеялись дембеля. Тут же робкий смех волной пробежал по всему строю. — Смотри, над тобой даже «духи» (новобранцы) смеются.

От этих слов лицо Кротова налилось кровью:

— Да я тебя, гада, убью… — разбрызгивая в стороны слюну, он с яростью бросился на Бориса, схватив его за грудки.

Ростом Кротов был значительно ниже младшего сержанта, но плотнее. Все молча ждали исхода разыгравшейся на глазах сцены, понимая, что теперь Боре крепко достанется. Могут действительно убить парня или сделать калекой. Но тут произо-шло нечто невообразимое. В то время, как лица их сблизились, младший сержант резким выпадом вперёд нанёс страшный удар лбом в область переносицы Крота. Удар был настолько сильным и неожиданным, что последний, теряя равновесие, отпустил обмундирование Бориса, пошатнулся назад и, падая на пол с поворотом на правый бок, виском задел острый угол табуретки. Тут же из сломанного носа и пробитого черепа Кротова хлынула кровь. Тело разом обмякло.

Вся рота, в том числе и мгновенно протрезвевшие дембеля, не веря своим глазам, некоторое время в оцепенении смотрели на лежавшего, судорожно вздрагивающего сослуживца. На то, как вокруг него, быстро увеличиваясь в размерах, расплывается лужа тёмной крови.

Но вот один из старослужащих раньше всех пришёл в себя, подскочил к лежащему солдату. Начал тормошить его, выкрикивая разные слова, но тот не подавал признаков жизни.

Послали в санчасть за дежурным фельдшером и дежурным офицером. Те быстро прибыли, однако медик констатировал мгновенную смерть. Вот так просто: раз — и человека не стало. Бориса тут же арестовали и отправили на гарнизонную гауптвахту. Затем военный трибунал. Ему дали минимально возможный срок — три года. С этого момента жизнь его резко изменилась, кардинально повернув в сторону. Новая среда, новые учителя, новые правила выживания. А как там его семья, он уже и не задумывался об этом. Да разве у зека, вора может быть семья?

Вторая ходка у него была серьёзная. Тут уж делать нечего, спалился на конкретном деле. Получил «семёрку», но по полной отсидел лишь «пятёрку». Мало сказать — тяжело на зоне, это всё равно, что ничего не сказать, а особенно в «красной», ему и там пришлось побывать. Но не сломали, выжил, заматерел, отделался лишь шрамом на лице. Вот с той поры и получил кликуху Шрам. Впрочем, ему она подходит.

Но первое тюремное заключение, первая зона запомнились ему навсегда. Там его сломали, превратили в совершенно другого человека — вора, преступника. Тюрьма — не воспитательное учреждение, там нет места нравственным ценностям: морали, нравственности, честности, благородству. Отнюдь. Это зона, пристанище жестокости, насилия и цинизма.

Там его и подобных ему держали в бараках словно стадо баранов в хлеву, заставляя работать, терпеть унижения от вертухаев (надсмотрщик) и самих воров, находясь в процессе постоянной борьбы за выживание. А ещё карцер, многочасовые переклички, серость, холод, лай сторожевых собак, колючая проволока, сводящий с ума жёлтый дежурный и фонарный свет.

Сейчас, надевая чистое бельё, принесённое Стёпкой, он ощутил настоящее блаженство, лёгкость в теле, а в голове странным образом вспомнились слова песни Высоцкого, один из куплетов которой он хорошо помнил:

В лагерях — не жизнь, а темень-тьмущая: Кругом майданщики, кругом домушники, Кругом ужасное к нам отношение

И очень странные поползновения.

Грустно усмехнувшись, он подумал: «Да, там было всякое, но ведь пережил и теперь его зоной не напугаешь». Однако попадать туда Шрам раз и навсегда зарёкся. Боря слишком любил свободу.

— И вот он уже авторитетный вор. Сколотил свою бригаду, каждого обучил тому, чему его в своё время научили серьёзные люди. А эти пацаны. Кто они до него были? По сути — щенки беззубые, сопливые молокососы. Теперь же можно с ними серьёзным делом заняться. Выйдя на свежий воздух, закурив, так рассуждал Шрам. «И эта цыпочка со своим птенцом вовремя мне в руки попалась. Уж я с вашего дедушки прокурора по полной программе своё отожму…»