Вальс для принцессы

Геннадий Бачериков

Книга-победитель конкурса остросюжетного романа. Царская семья и пресловутый Мавроди со своим МММ, уголовники и новые русские, царский дворец и блокадный Ленинград – все это тугим узлом завязывает сюжет вокруг двоих влюбленных. Победит ли ЛЮБОВЬ!?

Глава 5

1949 год, лето,Ленинград и окрестности

Учился Вася очень хорошо и в седьмом классе даже занял одно из первых мест на ленинградской математической олимпиаде. Но когда ему исполнилось пятнадцать лет, закрутилось знаменитое «ленинградское дело», и на следствии попутно вскрылось, что у многих партийных и государственных функционеров после войны в немалом количестве появились раритетные драгоценности, картины, мебель, фарфор, и в ряде показаний источником раритетов указывались Марина Яковлевна и Сергей Алексеевич. Оба они были арестованы и среди прочих, ни в чем не повинных людей, единственные, может быть, за дело получили «расстрельную» статью. Поскольку Вася официально не был усыновлен, его просто выкинули из квартиры, на которые в послевоенные годы был большой спрос, так как партия считала, что первым делом надо делать большую бомбу, строить ракеты и помогать отдаленным братским и освобождающимся народам, а свой народ был у себя под боком как-то не особенно и виден. Так Вася оказался в родном дворе, куда он зашел, чтобы узнать у кого-нибудь, не осталось ли у него прав на комнату, в которой они жили с матерью. Марина говорила ему, что мать жива, но писать ей не разрешают.

Прежде всего, Вася нашел дворника Ильдара. Тот, как оказалось, через своего друга Рината, был осведомлен о Васиной жизни. Трое из пяти сыновей Ильдара погибли на фронте, один до сих пор служил в армии, но был далеко, в Германии, а еще один оказался уже большим начальником в Москве. Он звал Ильдара к себе, но тот врос корнями в питерскую землю, на которой родился он сам и все его сыновья, и не хотел никуда уезжать.

Ильдар сказал, что комната давно уже занята и предложил Васе остаться пока у него. Шло лето, занятий в школе не было, и Вася с утра помогал Ильдару прибирать двор, а потом целыми днями пропадал в Эрмитаже или библиотеке. В конце июля у него появился друг во дворе, Сашка Куваев, который вернулся с родителями из эвакуации. Его отец работал на Урале над каким-то секретным проектом, поэтому после войны они еще три года жили там. Сашка был шустрый и нахальный парень, постоянно придумывавший какие-нибудь каверзы и развлечения, которые не всегда благополучно для него кончались. Вася, который все военное время прожил практически в отрыве от сверстников, просто прилип к нему.

Как-то у Сашки возникла мысль, съездить на велосипедах на места боев на Волхов и поискать там уцелевшее оружие. Какой из мальчишек военного, да и послевоенного времени не мечтал обзавестись пистолетом. Кто-то вырезал их из дерева, приделывал сверху медную или латунную трубку, залитую оловом или заклепанную с одного конца, напильничком делал запальное отверстие, и получалась «поджига». В ствол забивалась селитра, соскобленная с десятка спичек и обрубок гвоздя, к запальному отверстию подносилась горящая спичка или зажигалка. Звук от выстрела был не тише чем от пушки на Петропавловке. Обладатели такого оружия устраивали даже и стрелковые соревнования.

Но обзавестись настоящим пистолетом, это было мечтой и мечтой не такой уж и несбыточной. Еще в течение нескольких послевоенных десятилетий будут искать, и находить на месте боев и личное оружие, и всевозможные боеприпасы, вплоть до полных снарядных ящиков. Похоронные команды собирали только то, что оставалось на виду, да и то далеко не всегда. И никому никогда и не приходило в голову раскапывать засыпанные взрывами и проутюженные танками траншеи и орудийные позиции. А сколько мальчишек станут инвалидами уже прошедшей войны из-за неистребимой тяги «сильной» половины человечества к оружию.

Дома они сказали, что поедут на рыбалку, собрали рыболовные снасти, рыбачить и в самом деле собирались. Из съестного с собой взяли только хлеб, да соль, в лесу сейчас полно ягод и грибов, а в деревнях, за три года уже отошедших немного от войны, опять приветливо встречали каждого путника и уж на что, на что, а на молоко и картошку рассчитывать можно было.

Ехали долго, почти весь день, хорошо еще удалось поймать попутку, и большую часть пути они проделали в кузове старой полуторки, лежа на каких-то тюках. К вечеру добрались до деревеньки, стоявшей на берегу Волхова. Деревня оказалась почти не тронута войной, в том смысле, что все домишки, бог знает, когда построенные, были целы. Война стороной прокатилась мимо нее в обе стороны, но оставила по себе кровавую память тем, что на двадцать дворов вернулись с фронта только пять мужиков, да и те были отмечены разными увечьями.

Ребята остановились возле первого с околицы дома, на завалинке которого сидел, дымя самокруткой, однорукий седоголовый мужик.

— Здравствуйте, — сказал Сашка, — мы вот с другом порыбачить хотим. Не подскажете, у кого можно было бы на пару ночей остановиться в какой-нибудь сараюшке?

— Да хоть бы у меня, — добродушно ответил мужик, — а откудова будете?

— Из Ленинграда, чуть не целый день ехали, — поддержал разговор Вася.

— О, из самого Ленинграда, то-то я смотрю, тощие оба. Небось, в блокаду-то тяжко пришлось?

— Да я—то в эвакуации был с родителями, а вот он, — кивнул Сашка на Васю, — всю блокаду в городе провел, — родители умерли.

— Вишь вот как, хуже фронта, — вздохнул мужик, — а как звать-то? Я Михаил, а фамилия — Емельянов.

— Сашка.

— Васька.

— Ну, давай ребята, сейчас поужинаем, да на боковую. Нам вставать рано. Только вот что, парни, вы на денек еще не задержитесь? Завтра сено в стога метать собрались, а мужиков в деревне почитай, что и нет. Большую помощь бы оказали. А уж мы и накормим и напоим, и места самые рыбные я покажу. У Пашки Медведева лодка есть и бредень. Такую рыбалку зафугуем, что долго помнить будете.

Ребята переглянулись. Собственно говоря, торопиться некуда, и они согласились. Ночевали на сеновале, который наполовину уже был заполнен свежим сеном. Внизу всю ночь жевала свою жвачку корова, а утром, едва рассвело, казалось над самым ухом, заорал петух. Хозяйка Нюра, позвякивая ведром, пошла доить корову. Вася подумал, что, наверное, надо вставать, приподнял было голову, но через минуту опять уже крепко спал.

К вечеру у ребят отваливались руки и ноги. Весь день они длинными трезубыми деревянными вилами-рогатинами забрасывали на стога большие пласты сена из скирд, которые на лошади, запряженной волокушей, подвозил им десятилетний парнишка Колька, сын Пашки Медведева. Две женщины на стоге с вилами в руках равномерно распределяли и утаптывали сено вокруг высокой, воткнутой в землю жердины, поднимая стог и себя все выше и выше. К обеду небо застлали тяжелые облака, но дождь, к счастью, пронесло, и к вечеру на лужке около деревни стояли два огромных стога, накрытых сверху свежесрубленными молодыми березками. Еще хуже усталости было то, что от набившейся за шиворот сенной трухи нестерпимо чесалось все тело. Колька предложил сбегать искупаться на реку, с ними же пошел и Михаил. По дороге захватили с собой два ведра и частый бредень, намотанный на два кола.

Когда на реке разделись, Вася с Сашей просто открыли рты, глядя на Михаила, у которого вдобавок к сине-багровому обрубку культи вместо левой руки, вся спина была исполосована шрамами. Повернувшись и поймав их удивленные взгляды, Михаил усмехнулся:

— Что, не видали такого?

— А чем это вас так?

— Да известно чем, миной. Меня на третий день после начала войны призвали. Я же еще на финской воевал. Полк наш в Ленинграде формировали, и воевал я тут же, можно сказать в родных местах. Первый раз меня на Пулковских высотах ранили, летом еще, ну, правда, не сильно. Когда выздоровел, как раз формировалась вторая ударная армия для прорыва блокады. А командовал ею, может, слышали? — сказал он, понизив голос, как будто здесь на речке его кто-то мог подслушать, — генерал Власов.

— Так власовцы же предатели, они с фашистами заодно против нас воевали. У нас на Урале рядом с заводом лагерь был, так там новые корпуса строили пленные немцы и власовцы, — удивленно сказал Саша.

— Да тут история такая. Власов-то спервоначалу вроде как героем был. У нас в роте старшина еще с довоенных времен с ним служил в пограничной дивизии. Так он рассказывал, что когда война началась, они в наступление пошли и Перемышль взяли на немецкой стороне. Ну, а соседи все отступили, и попали они в окружение, но Власов тогда дивизию вывел. Под Москвой он здорово воевал, вот ему и поручили блокаду Ленинграда прорвать. А когда мы в прорыв пошли, немцы нас окружили, всю армию, и давай крошить. Мало кто вырвался. Тут место такое есть неподалеку, сосновый бор, чистый такой, сосны прямо огромной высоты, белые грибы там до войны собирали. А рядом поселок, Мясной бор называется. Так сейчас лес так стали называть, столько наших там полегло, пол армии, наверное. Там и остались все лежать незахороненные, сейчас никто туда и не ходит, жутко, да и опасно, подорваться можно. А нам тогда в одном месте удалось коридор держать, метров двести шириной. Кое-кому и повезло выйти. Правда, целым, наверное, ни один не выскочил, там по трупам шли. Меня тоже вот зацепило, мина рядом разорвалась, руку и спину осколками нафаршировало. Хорошо ребята не бросили, до своих немного оставалось уже, дотащили, хоть и сами пораненные. А в госпитале руку лечили, а потом гангрена началась, и совсем отрезали. Почитай год провалялся, но выходили все-таки, а там уж списали вчистую. А Власов в плен попал, ну и стал иудой. Хотя, конечно, податься ему было некуда, здесь бы за потерю армии сразу к стенке поставили. Ну, да бог ему судья. Ладно, давайте скоренько помоемся, да побродить надо маленько, сейчас рыба как раз ходит, да и раки повылезли, здесь вода чистая, раков много.

Быстро сполоснувшись, Саша и Вася под командой Михаила развернули бредень — сеть метров пять длиной и полтора высотой, привязанную с двух сторон к длинным палкам.

— Значит так, ребята, — сказал Михаил, — ты, Санек, повыше, поэтому идешь подальше от берега, а ты, Васька, поближе. Идете против течения, колья держать чуть с наклоном назад, нижний конец как можно ближе ко дну прижимайте. А мы с Кольшей возьмем какие-нибудь коряги, зайдем по течению вверх метров на пятьдесят и пойдем навстречу, ботать будем. Как скомандую, потащите к берегу, только сразу близко не сходитесь.

Все снова с удовольствием полезли в теплую воду. Когда Михаил скомандовал идти к берегу, Сашка, который шел почти по плечи в воде, попал в яму и скрылся, было, с головой, но бредня не бросил и уже через несколько секунд, сильно работая ногами, выплыл из ямы, снова встал и пошел к берегу. В это время большая щука, разогнавшись, серебристой тенью мелькнула над бреднем и, сильно плеснув, ушла в глубину. Мальчишки завопили от нестерпимой остроты ощущения радости и огорчения одновременно.

Когда бредень вытащили на прибрежный песок, его мотня была забита травой, в которой что-то шевелилось и трепыхалось, отблескивая серебром в лучах еще высокого солнца. Траву вытряхнули, разобрали и в ведра полетели полтора десятка раков и с десяток рыбин разной величины. Забрели еще несколько раз и с приличным уловом вернулись домой.

За домом Михаила возле бани разожгли костер, подвесили два ведра, одно для ухи, второе для раков. Собралось человек пятнадцать из окрестных домов. Женщины уже чистили рыбу и картошку и сразу же бросали в одно из ведер. Когда картошка на пробу оказалась сваренной, в уху вылили десяток разболтанных сырых яиц и бросили миску нарезанного зеленого лука. В кипящую воду второго ведра высыпали серо-зеленых раков, и уже через несколько секунд в струях ключом бьющего кипятка замелькали алые трезубцы.

Рядом с костром расстелили торцами друг к другу два куска старого брезента, расставили на нем миски со свежими и малосольными огурцами, с солеными грибами. Прямо на брезент двумя кучками шумовкой вывалили раков. Тут же наличествовали два больших пятилитровых бидона и здоровенная бутыль. Когда всем раздали деревянные миски с ухой, один из мужиков стал наливать из бутыли мутную жидкость в маленькие стограммовые стаканчики, которые тут почему-то называли чайными. Михаил, посмотрев на ребят, с усмешкой спросил: — Ну что, работнички, вам-то самогона налить?

— Налить, — с вызовом ответил Сашка.

— Я не буду, — отвернулся Вася от предложенного стаканчика.

— Ну, давай хоть тогда пива налью. Пиво хорошее свежее деревенское, в городе такого не бывает, — предложил Михаил и налил из бидона полную глиняную кружку пенистого вкусно-пахнущего темно-коричневого пива.

Наевшись, ребята отошли в сторону. Гулянка шла своим чередом. Кто-то принес гармошку, пели все вперемешку, — от«Катюши» и «Смуглянки» до похабных частушек. Два мужика со злобой заспорили о чем-то, их еле разняли женщины.

Сашка от выпитого стаканчика самогона изрядно захмелел. Он стоял, запрокинув голову вверх, и слегка покачиваясь, смотрел на звезды. К ребятам подошел Михаил, тоже уже изрядно навеселе.

— Ну что, парни, не получается пока с отдыхом-то? А у нас в деревне каждый день вот так. Весной сажать, летом обиходить, а осенью убирать. С утра до вечера работа, то на колхоз, то на себя. Зимой разве что отдохнешь маленько. Но все лучше войны. Дай бог, сейчас долго ее не будет.

— А я вот жалею, что на войну не попал, — вызывающе заявил Сашка, — здорово, наверное, в атаку ходить! Бросишь пару гранат в немецкую траншею, из автомата от пуза длинной очередью чесанешь, и готово, вылазят с поднятыми ручками — Гитлер капут! А потом медаль дадут или орден. Вот у вас, дядя Миша, ордена есть?

— Да нет, орден получить не довелось. Две медали, правда, есть — за отвагу и за боевые заслуги. И из автомата от пуза мне чесать не довелось, не было у нас автоматов. Винтовки-то и те не сразу дали, я в свою первую атаку с саперной лопаткой пошел.

— Как это с лопаткой? — растерянно спросил Вася. — А немцы с чем же были?

— Немцы как положено, с винтовками, с пулеметами. Нас на фронт везли без оружия, сказали, там выдадут. Вдруг где-то под Лугой поезд останавливается, команда выгружаться, марш-бросок десять километров, приказ окопаться и держать оборону. На роту в сто двадцать человек дают сорок винтовок и двадцать лимонок. Патронов выдали на каждую винтовку по две обоймы, то есть по десять штук. День копали, да ждали, жрать нечего. На следующий день с утра подвезли полевую кухню с кашей. Не успели поесть, приказ — взять высоту в трех километрах впереди. Спрашиваю у взводного как в атаку идти без оружия, он только матерится. У убитого, говорит, возьмешь или у немца отберешь. А ты попробуй, доберись до него, до немца-то. Спервоначалу-то ничего шли, а как к высоте подходить стали, немцы из пулеметов жарить начали, головы не поднимешь. Наша батарея десяток снарядов выпустила, налетели юнкерсы-лапотники и перемешали ее с землей, ну и нам досталось. После бомбежки ротный в атаку поднимает, а у нас большая часть только призванные, необстрелянные, лежат, за землю как младенец за мамкину титьку уцепились. Он наганом в зубы одному, второму, помаленьку поднялись, перебежками вперед. Тут немного подвезло, там бурты торфа были, и он после бомбежки занялся, а ветер дым понес в сторону немцев, и мы вроде как под прикрытием идем. Выбили мы их с вершины, хорошо там не больше взвода оказалось. Мне винтовка еще раньше, после бомбежки досталась, соседа моего осколком убило. Ротный перекличку сделал, пятьдесят человек в строю. А на следующий день немецкие танки нас обошли слева и справа, чудом в окружение не попали, выбрались к своим, а от роты уж десять человек осталось.

Конец ознакомительного фрагмента.