Как я у рыб, змей и стрекоз интервью брал

Геннадий Авласенко

Герои третьей книги из цикла «Мои необычные интервью» очень разнообразны. Это и рыбы, и земноводные, и рептилии, и насекомые… Да разве всех перечислишь! В общем, все те обитатели нашей фауны, кои к зверям и птицам никакого отношения не имеют.

Пресноводный «родственник» трески и минтая

— Налим я! — не слишком охотно отозвалась рыбина, более чем наполовину высовываясь из-под коряги. — Впрочем, в белорусских водоёмах у меня и другие «имена» имеются: мянтуз, мянек, мень, даже калека (последнее потому, наверное, что я почти костей не имею).

— А в чём твоя особенность, уважаемый налим? — спросил я. — Другими словами, чем ты от всех прочих рыб отличаешься?

— Да многим! — польщённый таким внимание, охотно отозвался налим, полностью из-под коряги выплывая. — А главное: я — единственный представитель тресковых рыб в пресных водоёмах, ибо все остальные мои родственники из тресковых (треска, минтай, навага и пр.) в морях обитать изволят, причём, в морях холодных, северных. И именно из-за своей принадлежности к тресковым люблю я воду чистую, холодную и очень богатую кислородом.

— А как же так получилось, что тресковая рыба и вдруг пресноводной стала? — поинтересовался я.

— По мнению учёных, — пояснил налим, — произошло сие в один из ледниковых периодов. Не в тот, последний, что 12 тысяч лет назад закончился, в какой-то из более ранних. Вернее, во время его окончания и бурного таяния ледников. Огромные массы тающей пресной воды, перемешавшись тогда с морской и хлынули на сушу, увлекая с собой многих морских обитателей. Большинство из них, правда, погибла, не сумев приспособиться к изменившимся условиям существования, а вот мои уважаемые предки, хоть и оказались отрезанными от моря, но всё же каким-то образом сумели выжить. Хоть и пришлось им к пресным водоёмам с горем пополам приспосабливаться…

— И как, приспособились? — задал я следующий вопрос.

— Я же говорю: с горем пополам! — шевельнул хвостовым плавником налим, — Ибо до сих пор не любим мы, налимы, тёплую воду. Летом, когда температура воды выше 15–16 градусов поднимается, и вообще в спячку впадаем. Забиваемся под коряги, камни подводные, норы прибрежные и лежим там в полной, как говорится, прострации. Тогда нас можно голыми руками брать, и процесс такой, мягко говоря, ловли хорошо описал Антон Павлович Чехов в своём рассказе «Налим».

— Помню этот рассказ, — сказал я. — Читал. Весьма талантливое произведение!

— А мне больше всего понравилось в нём то, что сумел-таки находчивый налим одурачить всех этих горе-рыболовов! — с каким-то даже вызовом заявил налим, а я, не зная, что и ответить, просто промолчал.

— А так, как ночью и на глубине вода всегда прохладнее, — продолжил после непродолжительного молчания мой подводный собеседник, — то сделались мы типично ночными придонными рыбами. Правда, осенью, когда вода уже окончательно холодной становится, можем и днём активничать, кушать, то есть.

— А что вы, налимы, кушать изволите? — вежливо поинтересовался я.

— А кушаем мы и раков, и лягушек, и рыбёшку всякую мелкую, — пояснил налим. — И чем прохладнее вода, тем больший у нас аппетит!

— Но ведь самой прохладной вода не осенью, а зимой бывает, — заметил я.

— Да уж, зимняя пора для нас — сплошной праздник! — мечтательно произнёс налим. — Мы даже нерестимся зимой, и, как все тресковые рыбы, самки наши огромное количество икры мечут (до миллиона икринок и даже больше…). Казалось бы, налимов при таком икорном изобилии должно быть в наших водоёмах — видимо-невидимо! Ан, нет!

— Почему? — спросил я.

— Ибо много охотников на нашу икру среди рыб имеется! — с горечью пояснил налим. — И окуни, и ерши, и даже плотва целыми стаями сплываются со всех сторон на вкусное и, главное, дармовое угощение. Да и, чего греха таить, мы, налимы, тоже не упустим случая собственную икру слопать.

— А расскажи лучше о своей внешности! — решил я поменять тему разговора. — Вообще-то, я тебя вижу, но ты для читателей моих будущих поведай!

— Внешне я, налим, на молодого сома похож, хоть мы с ним даже не родственники, — принялся описывать свою внешность налим. — Голова плоская, чешуя настолько мелкая и глубоко сидящая, что её и нащупать трудно. А вот что касается окраски…

— Вот, вот! — подхватил я. — Давай про окраску свою!

— Есть налимы тёмные, почти чёрные, а есть пёстрые (мраморные), — пояснил налим. — И чем моложе налим, тем он темнее…

— А теперь про размеры? — попросил я. — Сразу видно, что вы, налимы, рыбы крупные!

— Это точно! — польщено кивнул налим плоской своей головой. — Первое время, после выхода из икринок, мальки наши очень быстро растут, потом, правда, рост их резко замедляется. Но всё равно, — хвастливо добавил он, — могу со временем вырасти свыше метра с весом до 30 кг и более!

— Здорово! — вскликнул я. — За это наши рыболовы тебя и любят!

Налим ничего не ответил и вновь под корягу забился, а я понял, что сморозил сейчас большую глупость.

— Извини! — крикнул я, подплывая к самой коряге. — Тем более, что я и не рыболов вовсе!

Если честно, был я когда-то (в детстве ещё) заядлым рыболовом, но налиму зачем об этом сообщать…

— А знаешь, за что меня рыболовы в первую очередь любят? — отозвался из-под коряги налим. — За то, что у меня, как и у всех тресковых, большая печень (10–15 % от общего веса), да и мясо чрезвычайно вкусное и жирное. Вот за это и любят, только я от этой их большой «любви» далеко не в восторге!

На том и закончилась, вернее, оборвалась моя беседа с налимом. И сколько я не извинялся, сколько не умолял, не выплыл более налим из-под своей коряги для продолжения беседы, даже не ответил мне ничего. Поплыл я тогда далее… как вдруг!

Выплывает откуда-то из подводных зарослей маленькая рыбка и путь мне перегораживает.

— Стой! — восклицает грозно. — А не то, как уколю!

Присмотрелся я внимательно к рыбке. Рыбка, как рыбка, не длиннее моего пальца, красивая, правда. Спинка синеватое, брюшко красноватое, глаза ярко-синие. А на спине и брюшке острые шипы…

— Ты — колюшка! — обрадовался я, поняв, наконец, что за рыбка путь мне преградила. — А я, признаться, именно тебя и искал!