Заколдованная Элла

Гейл Карсон Ливайн, 1997

Элла живет в волшебном королевстве, но волшебство не всегда бывает в радость. По крайней мере, дар, которым наградила ее при рождении одна фея, основательно осложняет Элле жизнь. И Элла решает отправиться на поиски феи, чтобы уговорить ее забрать этот волшебный дар обратно… Эта сказочная, остроумная и трогательная история принесла ее автору, Гейл Карсон Ливайн, мировую славу и множество поклонников, в 2004 году книга была блестяще экранизирована, и роль Эллы сыграла Энн Хэтэуэй. Впервые на русском языке!..

Глава седьмая

Куда ты?! — крикнул Чар. Он сразу понял, что со мной что-то неладно.

— Мне… надо, — выдавила я.

— Стой! Я приказываю тебе остановиться!

Я остановилась — и стояла, трясясь с ног до головы, а гвардейцы сомкнули строй вокруг хижины. Они нацелились мечами на огра, а тот посмотрел на меня исподлобья, повернулся и ушел в темную глубину хижины.

— Почему ты его послушалась? — потрясение спросил Чар.

Мне было никак не справиться с малышом. Он отчаянно теребил бороденку и пытался вырваться.

–, пвич аззугх фреЧ! — верещал он.

Я сделала вид, что из-за его визга не слышала вопроса:

— Ах, бедняжечка, он ужасно перепугался!

Но Чара было не провести.

— Элла, почему ты его послушалась? Отвечай!

Ничего не попишешь, надо отвечать.

— У него… глаза, — соврала я. — Колдовские… его невозможно не слушаться.

— Значит, они нашли новый способ нас привораживать! — встревожился Чар. — Надо сказать отцу.

Гномик брыкался, заливаясь слезами.

Вдруг его утешат попугайские слова? Если они, конечно, не обидные…

–, фвточор эвтугх брззай иртх иммадбеч эв-тугх брззаЙ, — отважилась я.

Личико у малыша сразу прояснилось, он улыбнулся, сверкнув жемчужными молочными зубками.

–, фвточор эвтугх брззай иртх иммадбеч эвтугх брззаЙ, — повторил он. На круглой младенческой щечке показалась ямочка.

Я поставила его на землю, и мы с Чаром взяли его за ручки.

— Его мама с папой, наверное, волнуются, — сказала я.

Я понятия не имела, как спросить малютку, где они, да он бы, наверное, и не ответил — маленький еще.

Гномов не было ни возле клеток с хищниками, ни у загона с травоядными. Наконец мы заметили старенькую гномиху, которая сидела на земле у пруда. Она свесила голову между колен — сломленная, обессиленная. Рядом суетились другие гномы, они прочесывали кусты и тростники и расспрашивали прохожих.

–! фречрамМ, — завопил малютка и потянул нас с Чаром к старушке.

Та подняла голову — лицо у нее было мокрое от слез.

–! жульФ.

Она крепко обняла потеряшку и расцеловала ему личико и бороду. А потом посмотрела на нас — и узнала Чара.

— Ваше высочество, спасибо, вы вернули мне внука!

Чар смущенно кашлянул.

— Мы были рады привести его вам, сударыня, — проговорил он. — Дитя едва не угодило огру в зубы.

— Чар — принц Чармант — спас его, — добавила я. И меня заодно.

— Гномы будут вечно вам благодарны, — поклонилась гномиха. — Меня зовут жатаФ.

Ростом старушка была едва ли выше меня, зато гораздо шире — не толще, а именно шире: взрослые гномы продолжают расти в ширину. Я в жизни не видела лиц, исполненных такого достоинства, — да и никого старше, пожалуй, тоже не видела, кроме разве что Мэнди, да и то неизвестно. Морщины налезали на морщины, мелкие складочки пергаментной кожи теснились в крупных. Глаза у гномихи были глубоко посаженные, некогда медного цвета, но теперь потускневшие.

Я сделала реверанс — ну вот, конечно, чуть не упала!

— А я Элла.

Подошли остальные гномы и обступили нас.

— Как вы заманили его сюда? — спросила жатаФ. — Обычно мы с людьми никуда не ходим.

— Элла его уговорила. — Похоже, Чар мной гордился.

— Что вы ему сказали?

Я смутилась. Одно дело — передразнивать попугаев или дурачиться с малышом. А опозориться перед этой величественной старой дамой — совсем другое.

–, фвточор эвтугх брззай иртх иммадбеч эв-тугх брззаЙ, — проговорила я наконец.

— О, тогда не стоит удивляться, что он пошел с вами, — улыбнулась жатаФ.

–! фреЧ, — радостно завопил жульФ. И завертелся в бабушкиных объятиях.

Его взяла на руки другая гномская дама, помоложе.

— Где вы научились говорить по-гномьи? — спросила она. — жульФ — мой сын.

Я залилась краской и рассказала про попугаев.

— А что я ему сказала?

— Это поговорка. Мы часто так приветствуем друг друга, — объяснила жатаФ. — На киррийский это переводится «Работай киркой и лопатой — и станешь большой и богатый». — Она протянула мне руку. — жульФ — не единственный, кого вы спасете. Я это вижу.

Что еще она видит, интересно? Мэнди говорила, некоторые гномы умеют предсказывать будущее.

— Вы знаете, что меня ждет?

— Нет, в подробностях не знаю. Гномы не видят, какое платье вы наденете завтра или о чем будете беседовать, — для нас это тайна. Я вижу только общие очертания.

— И что же?

— Опасный путь, три фигуры. Они близко, но вам не друзья. — Старушка выпустила мою руку. — Остерегайтесь их!

Когда мы вышли из зверинца, Чар сказал:

— Сегодня я велю утроить стражу вокруг хижины огров. А скоро поймаю кентавра и подарю тебе.

* * *

Ее сиятельство Ольга была дама пунктуальная. Она с дочками прибыла как раз вовремя, чтобы пронаблюдать, как на крышу кареты пристраивают мой сундук и бочонок бодрящего снадобья.

Отец вышел меня проводить, а Мэнди стояла поодаль.

— У тебя, оказывается, совсем мало вещей! — поразилась Хетти.

— Гардероб Эллы не соответствует ее положению в обществе, сэр Питер, — поддержала дочку ее сиятельство. — У моих девочек восемь сундуков.

— Матушка, у Хетти пять с половиной сундуков! А у меня остается только… — Оливия умолкла и подсчитала на пальцах. — Мало. У меня мало сундуков, это нечестно!

Отец любезно улыбнулся:

— Так мило с вашей стороны взять Эллу под свою опеку, ваше сиятельство Ольга. Надеюсь, она не слишком вас обременит.

— Меня? Что вы, меня она вовсе не обременит, дорогой мой. Я же не еду с ними.

От слов «дорогой мой» отца перекосило.

— Их сопровождают кучер и два лакея, — продолжала Ольга. — Они защитят от кого угодно, кроме огров. А от огров я едва ли смогу их уберечь. К тому же без старухи-матери им будет веселее.

Отец помолчал, а потом сказал:

— Не говорите так. Нет, вы не старуха и никогда ею не будете. — И повернулся ко мне: — Хорошо тебе доехать, дитя мое. — Он поцеловал меня в щеку. — Я буду скучать.

Вранье.

Лакей открыл дверцу кареты. Хетти и Оливию церемонно подсадили. Я бросилась к Мэнди. Разве можно уехать, не обняв ее напоследок?

— Сделай так, чтобы они все исчезли. Ну пожалуйста! — шепнула я.

— Ох, Элла, лапочка… Все будет хорошо! — И Мэнди крепко стиснула меня.

— Элеонора, твои подруги ждут, — окликнул меня отец.

Я забралась в карету, пристроила в угол ковровую дорожную сумку, и мы тронулись. Чтобы успокоиться, я потрогала мамино ожерелье, надежно спрятанное под платьем. Будь мама жива, не пришлось бы мне катить из дома неизвестно куда в компании этих гадюк.

— А я бы нипочем не стала обниматься с кухаркой. — Хетти картинно содрогнулась.

— Еще бы, — ехидно улыбнулась я. — Никакая кухарка не согласится.

Тогда Хетти вернулась к прежней теме разговора:

— У тебя так мало вещей, другие девочки, наверное, примут тебя за нашу служанку.

— А почему у тебя платье спереди топорщится? — спросила Оливия.

— Там что, ожерелье? Зачем ты прячешь его под одежду? — спросила Хетти.

— Оно, наверное, ужасно некрасивое, — догадалась Оливия. — Вот почему ты его не показываешь.

— Нет, оно не некрасивое.

— Покажи. Мы с Оливией очень хотим посмотреть.

Приказ. Я вытащила ожерелье. Ладно, не страшно. Здесь нет воров.

— Ой! — восхитилась Оливия. — Даже красивее самой красивой маминой цепочки!

— С таким ожерельем никто не примет тебя за служанку. Очень тонкая работа. Только оно тебе длинновато. — Хетти потрогала серебряные нити. — Оливия, смотри, какой нежный молочный отлив у жемчужин!

Оливия тоже потянула руки к ожерелью.

— Отпустите! — Я отодвинулась.

— Мы его не испортим. Можно, я его померяю? Матушка всегда разрешает нам мерить украшения, мы никогда ничего не портим.

— Нельзя.

— Ну дай! Дай!

Приказ.

— Я что, обязана?

Само сорвалось. Надо было придержать язык!

Глаза у Хетти так и засверкали.

— Да, обязана. Дай ожерелье.

— На одну минуту, — предупредила я и расстегнула замочек. Медлить я не стала. Нельзя, чтобы эти гадюки видели, каких трудов мне стоит сопротивляться.

— Застегни у меня на шее…

Я послушалась.

–… Оливия.

Она приказывала не мне, а сестрице!

— Ах, спасибо, милочка. — Хетти откинулась на сиденье. — Я прямо рождена для подобных драгоценностей.

— Элла, дай мне его примерить, — сказала Оливия.

— Подрасти сначала, — отозвалась Хетти.

Но мне пришлось послушаться. Я отчаянно старалась сопротивляться приказу Оливии, но тут начались обычные мучения — заболел живот, загрохотало в висках, перехватило горло.

— Теперь ее очередь, — выдавила я сквозь стиснутые зубы.

— Видишь? — проныла Оливия. — Элла говорит, можно!

— Оливия, я лучше знаю, что тебе можно, а что нельзя. Вы с Эллой еще маленькие…

Я бросилась к ней и расстегнула ожерелье — она и глазом моргнуть не успела.

— Элла, не давай его Оливии! Отдай мне! — приказала Хетти.

Я послушалась.

— Дай мне, Элла! — завопила Оливия. — Хетти, ну ты и злюка!

Я выхватила ожерелье у Хетти и сунула Оливии.

Хетти посмотрела на меня, подняв бровь. Плохо дело: до нее стало доходить, что происходит.

— Мама надевала это ожерелье на свадьбу, — сказала я, чтобы ее отвлечь. — И ее мать…

— Элла, а ты всегда такая послушная? Верни мне ожерелье.

— Я ей не отдам! — взвилась Оливия.

— Отдашь, а не то не видать тебе сегодня ужина!

Я забрала ожерелье у Оливии. Хетти застегнула его у себя на шее и погладила с довольным видом.

— Элла, вот бы ты его мне отдала! В знак нашей дружбы.

— Мы не дружим.

— Нет, дружим. Я тебя просто обожаю. И Оливия тоже тебя любит, правда, Оливия?

Оливия серьезно кивнула.

— По-моему, ты мне все равно его отдашь, если я прикажу. Элла, отдай его мне в знак нашей дружбы. Я приказываю.

Ни за что! Хетти его не получит!

— Бери.

Слова сорвались сами.

— Ой, спасибо! Оливия, какая у нас щедрая подруга! — И Хетти тут же сменила тему: — Слуги плохо вымели пол в карете. Смотрите, вот там лежит комок пыли — безобразие! Нам не годится ехать в грязи. Элла, подбери его.

Этот приказ был мне по душе. Я схватила комок пыли и втерла его Хетти в лицо.

— Тебе идет, — сказала я.

Но радость оказалась мимолетной.