Сладкая боль

Гасан Санчинский

«Сладкая боль» – это рассказ о любви преподавателя университета к своей студентке, которая годится ему в дочки. Он женат, она замужем. Понимая это Рамазан Алиевич старается как может противостоять этому чувству, хотя даётся это ему не так легко. И всё усложняется тем, что без этой любви, без этих чувств он чувствует себя совсем одиноким и несчастным. Он готов страдать, но отказаться от любви не в силах, и готов нести это бремя до конца жизни, пусть и в разлуке. Ибо эта сладкая боль и придаёт смысл его жизни. А у судьбы – свои правила…

Часть первая

Наверное, друзья мои, многие из вас подумали о том, что слова боль и сладкий никак не могут сочетаться между собой, да ещё так, чтобы они стали неразлучной парой. Но, тем не менее, это так. И вот, о той сладкой боли — не могу называть иначе эту свою боль, — которая гложет мне сердце не месяцы, а годы, я и хочу вам поведать. Может, правду говорят, поделишься с другими — на душе легче станет. Душа… Когда я понял, что влюблён и, что без неё нет мне ни счастья, ни радости, она и стала частицей моей души… Да что там частицей — она стала моей душой.

Она — это Ирина. Ира, Ириша — любовь моя!.. Её глаза, облик её и образ настолько глубоко запали в моё сердце, что оно и до сих пор грустит и тоскует по ней даже во сне. Глаза у неё голубые, и не просто голубые, а цвета бездонного неба. О Всемогущий, как сильно они влекли к себе моё бедное сердце! Я не говорю об изящности, о стройности и красоте, ибо одни эти глаза позволяли причислить её к красавицам мира. Да, да — вся привлекательность в ней и красота заключались для меня в этих глазах! Именно глаза Ирины — как только я увидел её! — и покорили моё сердце. Вернее, видел-то её я и раньше — она выросла на моих глазах! — но я говорю о том, когда я впервые увидел в ней самую единственную.

«О Господи, — взмолился я при первой же встрече с ней, — я бы отдал всё, что у меня есть, если б Ты скрепил наши сердца любовью и соединил нас… Дай мне испить эту чашу любви, насладиться этой нежностью, окунуться в глубину этих глаз, да так, чтобы душа моя слилась с её душой, чтобы стали мы с ней одно целое. — Конечно, это было сумасбродство, и я это понимал, но ничего с этим не мог поделать — я по ней сходил с ума. Я не был из числа верующих и никогда ещё не надеялся на небеса, а тут — неустанно обращался к высшим силам. — Дай нам любить друг друга, Всемогущий, ибо ЛЮБОВЬ не знает за собой греха. А если Ты видишь в этом грех, то спроси с одного меня за всё. Низвергни меня в Ад, распни, но только после, как увижу Рай…»

А теперь начну свой рассказ по порядку, взяв за точку отсчёта тот день, когда любовь моя достигла своего апогея, а жизнь без Ирины просто-напросто потеряла смысл и ничто меня не радовало. Только удовлетворение этой любви могло вернуть меня к жизни, ибо я был словно оторван от земли и плыл неизвестно где — любовь настолько глубоко проникла в моё сердце, что пелена её застлала мне глаза. Даже не могу сказать, с чего всё началось. Наверное, с разлада в семье, когда мы с женой перестали понимать друг друга и упрямо шли врозь, обвиняя друг друга во всём. Да, я понимал, что мы льём воду на огонь и своей отчуждённостью друг от друга гасим последнюю искорку любви, но… Наша лодка уже дала трещину.

Конечно, это не произошло в одночасье — холод проникал в наши сердца коварно, змейкой проскальзывая в незаметную щель, откладывая там свои ядовитые яйца и постепенно отравляя наши чувства. И вот, в конце концов дошло до того, что мы разлюбили друг друга. Если раньше мы хоть уважали друг друга, теперь каждого из нас раздражала любая мелочь — не так сделанный шаг, слово, взгляд, да всё. И не знаю, кто был виноват в этом, жена или я — не берусь судить. Может быть, в чём-то и я был виноват. Но, если б жена не загордилась, не стала бы рассуждать о жизни только со своей колокольни, а продолжала думать и обо мне, и не упрямилась, наверное, нам удалось бы избежать этой трещины, которая развела нас в разные стороны. В общем, как бы ни было, взаимопонимание было утеряно.

Мадина (моя жена) была моей первой любовью, так что я и мысли не допускал о том, что в мои чувства к ней когда-нибудь проникнет холод. Но жизнь диктует по-своему. И всё же эта первая любовь научила меня многому. Это только в книгах да в кино показывают нам идеальных людей, а в жизни всё не так. Да, друзья мои, жизнь учит нас всему, так что идеала в Ирине я не искал. Это уже была зрелая любовь мужчины к женщине, любовь, без которой трудно, а может и невозможно жить, если она стала частью твоей души. А искра этой новой любви зажглась с того дня, как Ирина оказалась на практике в нашей школе, которую она и сама заканчивала шесть лет тому назад.

Раньше я её и не замечал, ибо «раньше» она была ученицей, ребёнком. Ну а теперь всё было иначе — она была взрослый человек, женщина. Конечно, она была чужая жена, и у неё был сын, а я был здесь лишним. Да и я был женат, и у меня было двое взрослых детей, которым не сегодня, так завтра надо играть свадьбу. Разумеется, я всё прекрасно понимал и противился, как мог, но… Но это чувство к Ирине росло во мне, независимо от меня. А всем сознанием и разумом, как только мог, я отгонял от себя греховные мысли. Я старался и твердил себе это! Хотя, если честно признаться, в последнее время я только ими жил и наслаждался. Вот такой парадокс.

Я ругал себя, стыдил и взывал к совести! «Что же это вы, Рамазан Алиевич?.. Педагог! Учитель литературы! Как же это вы позволили себе влюбиться в свою же ученицу?!» «Бывшая… — вторил мне другой голос. — Сегодня-завтра она уже сама начнёт преподавать…» Голос страсти и любви брал верх, а все мои угрызения, как ни странно, наоборот, захлёстывали мою грудь новой, ещё более мощной волной страсти, бороться против которой было всё трудней и труднее. Конечно, я всячески старался не выдавать себя и как мог скрывал свои чувства. Разве только глаза могли выдать меня, но в наш век мало кто смотрит в глаза. Так что о моей любви никто не знал, а может и не догадывался — даже Ирина. Она дружила с дочерью моей Альбиной, которая училась на экономическом факультете — пошла по стопам матери.

Да, друзья мои, это тут жена моя постаралась. «Юристы, банкиры, экономисты — вот на кого надо учиться! Будущее — за ними! — восклицала моя жена, как бы в укор мне. — Учителя кому нужны? — небрежно усмехалась она. — Только разве детишкам малым… Потому и зарплата такая…» Она была права. Вот она и загордилась, что раз в десять больше меня зарабатывала. А премиальные — больше моей годовой зарплаты. О левом доходе — и не говорю. Эта уже другая тема. Наш рассказ о любви, о том, как я, мужчина сорока четырёх лет, безумно влюбился в молодую женщину, которой ещё не было и двадцати трёх.

В тот день — было время школьных каникул — я возвращался из школы домой, получив свои отпускные. Путь мой пролегал возле дома, где жили родители Ирины, и я надеялся увидеть её, а если удастся, и поговорить с ней. Я не знал, что скажу ей, но молчать и не видеть её уже не было сил. Возле дома я замедлил шаг и взглянул на их окна, сердцем взывая к Аллаху и моля о встрече с Ириной. И тут я замер, не в силах сделать и шагу. Из окна на меня — в мою сторону! — смотрела та, о ком я грезил всё это время, любовь моя Ирина, укравшая мой покой. «Ира, солнце моё… — волна нежности захлестнула меня с головы до ног, а в груди радостно застучало сердце. И такое ощущение, словно мне 17 лет. Она была рядом — нас разделяли всего один этаж, да несколько шагов. Я хотел сделать вид, что смотрю в другую сторону, но никак не мог отвести глаз от её лица. Наши глаза встретились — нет, я не мог просто так уйти… И я взмолился, чтобы она пригласила меня к себе на чай. — Я должен признаться… Я больше не могу так… — Ради неё я готов был сразиться не только с кем-то, со всем миром, но даже с силами тьмы и ада. Да что там, меня бы сам дьявол не испугал.

— Здравствуйте, Рамазан Алиевич!.. — заулыбалась Ирина, искренно радуясь встрече. — А я дипломную защитила на отлично! — и засмеялась так приятно, молодо, с внутренним чувством. — Не без вашей помощи, разумеется.

— Какая от меня помощь… — я даже растерялся. — Но я от души рад за тебя, поздравляю.

— Сказали, что моя работа лучшая за последние годы, и предложили продолжить учёбу в аспирантуре. Что мне делать, Рамазан Алиевич, соглашаться?

— Да… Да, конечно… — машинально ответил я ей, думая о другом.

— А давайте к нам, Рамазан Алиевич. Разумеется, если не торопитесь никуда…

— Нет, нет… — поторопился я заверить её. — Я в отпуске, и спешить мне некуда.

— Ну, тем более, заходите к нам… — обрадовалась Ирина. — Во мне столько чувств, и так хочется с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, помечтать о будущем… — и, улыбнувшись, словно ангел, добавила. — Только что чаю свежего заварила. Да и книги ваши пора возвращать.

— Иду… Как тут отказать… Тем более, так чаю хочется… Грех не зайти… — болтал я, сам не зная что. Сердце в груди бешено колотилось, ноги сами несли меня к ней. Я не помню, как зашёл, как она встретила меня, как сели рядом на диван, пили чай и о чём-то говорили — это было словно во сне.

И только прикосновение рук, когда она убирала чашки со стола, вернуло меня в реальный мир, развеяв этот волшебный сон.

— Ну вот, теперь можно продолжить нашу беседу, — улыбнулась Ирина, вернувшись из кухни и присаживаясь рядом. — Что же вы замолчали, Рамазан Алиевич, продолжайте, я вас слушаю.

— Извини меня, Ирина, я задумался и… О чём мы говорили-то, я и забыл…

— Вы затронули очень интересную тему, об отношениях мужчины и женщины, о супружестве, о любви…

— Да?.. И на чём я остановился? — мы были с ней дома одни. Отец её уехал в командировку, а мать работала в садике, куда она забирала с собой и внука, Владика — сына Ирины. А муж Иры остался в Ростове, где они и жили с тех пор, как поженились.

— Вы говорили о том, как тяжело приходится, если муж и жена люди разные, что важно соответствие не только физическое, но и духовное. Говорили о болезнях нашего общества. Потом перешли к работам Зигмунда Фрейда.

— Да, Фрейд был сильным психоаналитиком… — вздохнул я и задумался. — Психика — вот что управляет человеком и его сексуальной энергией. И вот, когда нам приходится подавлять чувства, избегая всплеска энергии, то это сказывается, как на психике нашей, так и на здоровье. А если это становится правилом жизни, то человека не хватает не то что на какие-то подвиги, но и даже на обычную жизнь. Пока молодые, как-то не думаем об этом, и думаем не столько о душе, сколько о житье-бытье, но а с годами… Вот тут-то и начинают возникать разногласия. Меняются взгляды на жизнь, на ценности; ты начинаешь видеть, что рядом с тобой другой человек, другой мир, который никак не стыкуется с твоим миром, с твоими взглядами. И тут в семье, в этой, когда-то цельной глыбе появляется трещина, раскалывающая мир на две части. Это ещё бы ничего, если бы по обоим берегам оставались только двое, супруги, бывшие когда-то такими близкими и ставшие вдруг чужими. Самое тяжёлое, можно сказать, «трагическое» здесь — дети…

Конец ознакомительного фрагмента.