Гармония (3 в 1)

Гарри Боро, 2006

На месте гибели влюбленной пары следователь находит дневник молодого человека. Дневник описывает странный мир полуживотных – полулюдей и больше напоминает записки сумасшедшего чем описание дней и событий. Но чем глубже следователь погружается в расследование дела и чтение дневника, тем меньше нормального он видит в окружающем мире.

Глава первая

Ну что сказать про ту ночь? Он помнил ее до мельчайших подробностей… Нет, не так… Банальщина какая-то… В общем, веселья не хотелось. Болела голова. Нужно было раздробить эту боль хаусом и водкой с вишневым соком. Только так ему удавалось уснуть ранним утром последние полгода. На улице накрапывал дождь, а возле последнего притона веселья тусовалась небольшая очередь лузеров. Его лично здесь лузером еще не считали. Он много пил, но не доставлял хлопот охране, поскольку умел вовремя остановиться и самостоятельно выбраться наружу. Поэтому его всегда пропускали. В ту ночь он также попал внутрь без проблем и тут же прошел к барной стойке.

Было около двух часов. Самый пик. Он с трудом пробрался через толпу в заветный уголок, откуда можно наблюдать за танцующими, потягивая через соломинку незамысловатый коктейль, и, еще не успев сделать заказ, увидел ее. Что-то в лице этой девушки показалось ему знакомым, но рассмотреть ее лучше не представлялось возможным — их разделял угол бара и полыхающий сваркой полумрак ночного клуба. Более ничем особенным на таком расстоянии она его не поразила. Однако же, окинув взглядом физиономии нависших над стойкой людей, он опять вернулся к ней. Наблюдать за девушкой оказалось удобней, чем за остальными, и, удерживая за собой отвоеванное у толпы место за стойкой, он успел рассмотреть ее до мелочей.

На девушке было цветастое платье на лямочках, классической длины — чуть выше колен. На фоне девочек в кожаных шортиках и почти ночных сорочках она выглядела несколько старомодно. Старомодными показались ему и ее танцы с ленивым подтоптыванием в такт хаусу и гоа-трансу. Танцевала она прямо у стойки бара, лишь иногда делая шаг назад, чтобы на секунду исчезнуть из поля его зрения за зеркальным столбом. Ее нежелание раствориться в танцующей толпе было связано, конечно, не с ним. Она находилась здесь не одна, а в сопровождении двух подруг, словно примерзших к бару вместе с открытой бутылкой шампанского. Время от времени они втроем чокались высокими бокалами и выпивали, а он с каким-то щекочущим предчувствием отмечал про себя, что и кажущаяся старомодность девушки, и ее поведение, как это ни странно, чем-то неудержимо влекут к себе.

Он традиционно не спешил. Во-первых, ждал, когда количество алкоголя в его крови достигнет необходимой для нормального желания концентрации. Во-вторых, хотел убедиться, что этот вариант действительно сегодня лучший. Его не отпугивало, что, перебирая варианты, он может и не познакомиться с девушкой. Так бывало неоднократно, но до сих пор по утрам он не загружался чувством потери. Каждый раз, определяя для себя подобный разовый вариант отношений, он начинал копаться в изъянах внешности будущей жертвы. В девушке напротив он изъянов не находил. Разве что чуть покатые плечи. Ну и возраст — наверно, в районе двадцати пяти лет. Для здешнего женского контингента, едва дотягивающего до двадцатилетнего порога, это серьезная конкурентная уступка.

Но зато ее лицо в обрамлении прямых, светлых с рыжинкой волос ни в какое сравнение не шло с этими лубочными портретиками ночной тусовки. Оно единственное казалось здесь живым, исполненным уверенной в себе, но не кричащей красоты. Еще ему очень хотелось взглянуть на ее попу. Для целостности образа попа являлась необходимой деталью. Примерно через час такая возможность ему представилась. Возле бара стало свободнее, и можно было отлучаться, не опасаясь, что вновь придется отвоевывать плацдарм для стакана с водкой и соком. И он отлучался: поднимался на второй этаж, чтобы разглядеть ее сверху, прятался за зеркальными столбами, наблюдая за ней сбоку, — с попой у девушки оказалось все в порядке.

Во время коротких обзорных экскурсий он понял, что девушка его тоже заметила. Когда он исчезал, она живо оглядывалась по сторонам, а когда возвращался — быстро зафиксировав взглядом его присутствие, вновь беспечно общалась с подругами, выпивала и изредка танцевала. Позже она призналась ему, что наблюдала за ним с того момента, как он появился. Если она говорила правду, то наблюдать за ним получалось у нее очень искусно. Ему долго казалось, что их взгляды встречаются совершенно случайно. Ближе к четырем часам утра он даже начал волноваться, что в такой же случайной попытке обменяться с ней взглядами он уже не застанет ее на месте. И тогда он решил действовать. Дождавшись момента, когда одна из подруг девушки куда-то отлучилась, он «подкрался» к оставшимся двум сзади и уже собирался было окликнуть рыжую, чтобы познакомиться, как вдруг какой-то пьяный хмырь опередил его и, припав локтем на стойку, начал клеить сразу обеих. С досады он чуть не прикусил себе язык и, чтобы не выглядеть глупо, крикнул знакомому бармену:

— Саша! Повтори!

Услышал не Саша, а она. И обернулась.

— А вот с этим парнем я бы познакомилась! — весело сказала она словно в продолжение разговора с приставшим к ней пьяным хмырем.

— Молодой человек! — немедленно тронула его за руку подруга девушки — полная, такая же веселая, но явно переборщившая с косметикой. — С вами хотят познакомиться!

— Кто? — улыбнулся он, как будто оказался здесь совершенно случайно и ничего не слышал.

— Моя подруга! — перекрикивая грохот музыки, сообщила толстушка.

Он слегка картинно повернулся к рыжей, и, уже не прячась, они посмотрели друг другу в глаза.

— С удовольствием, — не выдержав и двух секунд паузы, согласился он.

Тогда у них еще были имена, но уже через полчаса разговора с ней он догадывался, что очень скоро их настоящие имена растворятся в новых отношениях, где есть только позывные, известные и понятные лишь двум людям. Конечно, это случилось не сразу. И даже не в ту ночь или утро, когда, не разочаровывая его, она наотрез отказалась поехать к нему. Но поскольку это все-таки случилось, то Лапочкой и Бобби Старшим они стали именно тогда, когда, отколовшись от всех, уединились за освободившимся столиком ночного клуба и говорили обо всем разом, словно метили словами огромную территорию любви, которую им еще только предстояло завоевать…

Стоп! Опять не то. Слишком мармеладно, обычно и логично получается — и стали они жить-поживать и добра наживать. Но при таком раскладе ему нечем объяснить все, что произошло дальше. Значит, все происходило не так, как он отчетливо помнил. Да и отчетливо ли? Например, голова — она у него вовсе не болела. И этот клуб — он не посещал его две недели, а выпивал дома по ночам. Остается водка с вишневым соком. Вот это правда. Вишневый сок — его личное изобретение. Как-то получилось однажды, что в холодильнике не оказалось апельсинового сока, и он заменил его вишневым. Полученная смесь показалась ему вкусней привычной. Но разве он злоупотреблял? Ни в коем случае. Он не мог себе позволить злоупотребления. Днем необходимо быть в форме — садиться за руль и встречаться с людьми. Стаканчик-другой в три часа ночи — и на боковую. Подъем в восемь утра, остальное досыпал днем — вот, собственно, и разгадка его ночных бдений. Попробуй усни, если выспался днем.

Остается разобраться с первой встречей. И здесь сплошное вранье. Он запал на нее с первого взгляда. А это старомодное платье и танцы возникли уже потом, как слабые попытки сформировать защитные порядки утраченной воли. В первые часы были только ее глаза и ниточка прозрачных бусинок справа на светлых, рыжеватых волосах. И этого пьяного хмыря он едва не раздавил плечом, когда тот попытался встать между ними. И за столом позже они сидели не вдвоем, а вместе с ее полной подругой, из-за которой она, в общем-то, и не поехала к нему. Хотя очень хотела. Он видел это, и тоже очень хотел, и на самом деле был сильно разочарован. Нет, не ее отказом, а уже тогда зародившимся ощущением потери отпущенного им драгоценного времени. Все было предопределено. Чего уж тут лукавить. Ведь он действительно не посещал этот клуб две недели, а она только вчера приехала в город из другой страны. Господи, Голландия!..

* * *

Проснувшись днем, он сразу вспомнил, что обещал ей поездку на море. Это уже было странно. Не его обещание, а то, что он о нем вспомнил. Он походил по комнате, сварил кофе, выпил его у окна, за которым словно нарочно стояла отличная погода. Только эта погода и оживляла унылую картину кирпичных гаражей за окном. Изо дня в день жизнь приветствовала его этими белыми кирпичами, и только сейчас он вдруг подумал, что ничего убивающего монотонной тоской в них как бы и нет. Даже если бы сегодня шел дождь, рисуя мокрыми разводами на стенах гаражей гениальные картины даунов. Но сегодня не просто нет дождя — солнце нагло протискивается в комнату между неплотно прикрытыми шторами, охотясь за невидимыми отверстиями уже в его груди, чтобы, проникнув в них, свернуться там щекотливым волнительным клубочком.

Это так здорово! Непонятно, неведомо, но так приятно, что кушать не хочется. Он опять сварил кофе и посмотрел на часы. Время отмеряло третий час пополудни, когда он наконец созрел. Но едва он взял в руки мобильный телефон, как аппарат тут же пискнул в его руке полученным сообщением:

«Hi! How are you? What time will I see you? Lapochka;))»

Лапочка? Ну как же, вчера он сказал, что ее имя ей не подходит. Она призналась, что и сама не любит собственное имя. Тогда он сказал, что знает, какое имя ей подойдет. И назвал ее Лапочкой. Она улыбнулась. Он тоже. Но он готов продолжить игру. Интересно, помнит ли она разговор про собак. У ее свекрови живет семилетний мопс. Собаку подарил Лапочке на день рождения ее муж. Муж! Ладно, вчера это было неважно, не очень коробит и сегодня. Что с собакой? Пса она обожает. Его зовут Бобби. Песик так уютно лежит на ее коленях, когда она приходит к свекрови в гости. И он сказал, что хотел бы побывать на месте Бобби. Бобби Старшим. Она рассмеялась. Потом он пригласил ее на медленный танец и провел рукой по ее бедру, нащупывая трусики. Она сжала его руку и сказала:

— Бобби Старший, так делать нельзя. Накажу…

Он набрал на телефоне ее номер.

— Алло…

— Привет, Лапочка. Это Бобби Старший, если помнишь такого…

— Конечно, помню. А еще помню, что Бобби Старший обещал сегодня морскую прогулку…

Такой приятный голос! Голос очень важен. Для него. Голосом можно обманывать и защищаться. В обоих случаях он кажется неестественным. Голландская Лапочка была естественной, и, хотя он чувствовал себя виноватым, ему едва удалось сдержаться от радостного вскрика:

— Не получилось! Извини, Лапочка — проспал! Но я могу исправить свою оплошность ужином у моря! В прибрежном ресторанчике! Поужинаем, а заодно пообщаемся без посредников в лице твоих подруг!

— Ужин? — переспросила она. — Это хорошо. Если честно, очень хочется кушать.

— Так, может, не стоит откладывать и я заеду за тобой прямо сейчас? — все еще на радостной инерции крикнул он.

— Давай. Я живу…

Она продиктовала свой адрес. Это было где-то за городом, но расстояния его не пугали. Он немедленно принялся собираться. Джинсы, рубашка — все должно быть идеально чистым и отглаженным. Запах — он побрился и надушился. Еще пара-тройка загадочных выражений лица для форсу — их он наспех потренировал уже перед уходом, заглядывая боком в зеркальные двери огромного шкафа, когда несколько раз возвращался в квартиру — сначала за ключами от машины, потом за документами и, наконец, за деньгами. Так начинался второй день их знакомства, который он помнил не менее отчетливо, чем предыдущую ночь…

* * *

Однако если опять же соразмерять тот день с грядущей очумелой волной, то, наверно, о нем можно было рассказать совсем по-другому. Он вообще-то почти и не спал. Ее лицо, как вживленный в память чип, не покидало его воображение, мешая заснуть повышенным давлением. А еще он думал, что напрасно обманул ее и сказал, что ему тридцать два года. Он привык говорить неправду и соврал ей машинально. Как будто это что-то значило для нее. Впрочем, он сказал ей неправду не в привязке к сиюминутному значению. Исключительно интуитивно он врал на будущее, потому что был уверен, что они обязательно встретятся еще раз. Но когда встреча уже стала неизбежной, он пожалел о своем обмане — знал, что и эта встреча не будет последней.

В этих предчувствиях и сомнениях он провел несколько часов, назвав их для самоуспокоения полудремой. А вот после — да, был ее настоящий негромкий голос, поразивший его открытостью. И был этот ужин у моря, во время которого они оба немного стеснялись. Он не знал, как вести себя на второй день знакомства. Ее, как ему показалось, несколько сдерживал замужний статус. В результате почти весь вечер прошел в разговорах о ее семье. Сначала он думал, что она проверяет его, но потом понял, что для нее это действительно важно. Особенно сын. С мужем как-то изначально все выглядело туманно. Хороший парень Сережа, умный и талантливый, любит ее и сына. Он у нее первый, она у него единственная. Все как бы в шоколаде, но без огонька. Это он ощутил.

Но проверить ощущения не мог — все еще только сплеталось в цветочную завязь. И хотя уже проскакивали ее смущенные «что?», если он задерживался на ней взглядом больше положенного, и было заметно, что она немного робеет, а его руки подрагивали, когда он подносил зажигалку к ее сигарете — он боялся разрушить эту хрупкую конструкцию неосторожным словом или действием. Она выжидала, он едва заметными шажками скрадывал ее личное пространство. Со стороны это походило на игру, но он вел серьезную охоту, еще не понимая, что жертвой в случае успеха может оказаться он сам. Впрочем, к его гордости, ей иногда не удавалось скрыть испуг. Значит, для нее также все было очень серьезно. И хотя она с удовольствием скушала какой-то японский супчик, а он почти не притронулся к еде, из ресторана Бобби Старший выходил уже уверенный в собственных силах.

Оставалось только задать главный вопрос. Но тут начался сильный ливень, и они укрылись в его машине. Десять минут на проливной дождь, пятнадцать — на возвращение домой — времени оставалось достаточно. Он медлил, она уже откровенно покусывала губки. Через дорогу прыгали лягушки, очумевшие от неожиданного мокрого счастья после жаркого дня. Он пытался таким же шутовским прыжком перескочить трудные слова, но она не приняла этот тон и мягко, но без вариантов ответила: нет.

— Не сегодня, — добавила она поспешно, заметив, как он изменился в лице. — Я так не могу…

Он не настаивал, на ощупь выбирая беспроигрышную тактику. Как и договаривались, отвез ее домой. И почти тут же, вырулив в молочный туман большой дороги, был выхвачен из едва начавшегося погружения в себя ее торопливым звонком.

— Ты не обиделся?

— Нет, Лапочка.

— Я очень хотела бы поехать к тебе, но у меня характер такой: есть бзики, которые для меня принципиальны…

— Только после свадьбы? — пошутил он.

— Я уже замужем.

— Шучу, я все понимаю. Но не думал, что мне придется возвращаться в этом тумане одному…

— Прости…

— Кстати, тут реально в пяти метрах ничего не видно. Если со мной что-то случится и ты услышишь об этом в сводках новостей, знай, что ты мне очень понравилась.

— Ты мне тоже очень понравился.

— Правда?

— Я никогда не говорю о чувствах, которые не испытываю.

— Никогда?

— Да. Я ведь замужем…

— Зачем ты это подчеркиваешь? Меня это не пугает.

— Я не для того, чтобы напугать… Просто я никогда не ложусь в постель только ради секса…

— Кажется, опять понимаю…

Они проговорили больше часа. Не отрывая трубку от уха, он поставил машину на стоянку, открыл ключом замок квартиры, помыл ноги, вскипятил себе чай, даже успел выпить его и завалился на кровать. Оказывается, за ужином они не сказали друг другу и четверти того, что хотели сказать изначально. И даже когда она пожелала ему спокойной ночи, а он вытер носовым платком запотевший мобильник, Бобби Старший был уверен, что они еще только впервые, по-настоящему поздоровались, прежде чем приступить к приятной долгой беседе.