Прогулки с Алисой

Гарри Беар, 2014

Новая повесть Г. Беара рассказывает нам о девушке Алисе Чудесной, которая живет в наше время, скучает, влюбляется, переживает, в стихах и прозе рассуждает о проблемах земной и небесной жизни. И было бы это все буднично и банально, но девушка-то оказывается не просто начинающей поэтессой, а гостьей с Красной планеты. И отнюдь не Земля – её настоящий дом, и не земные переживания – её боль, а любовь для неё только форма её параллельного существования. Не будем преувеличивать степень понимания читателем текстов «космической Алисы», хотя только во время прогулок с поэтом она и предстаёт перед нами той, кем является на самой деле…

Прогулка 1. Знакомство с Алисой

Я выходил из здания школы, где два раза в неделю вел уроки литературы в 11‑х классах (больше для успокоения души, нежели для заработка), и собирался ехать домой, для чего мне нужно было пройти метров триста до остановки троллейбуса. Накрапывал мелкий октябрьский дождь, теплый, но довольно противный, отучившиеся ученики и отбывшие номер учителя спешили скорее добраться кто до остановки, кто — непосредственно до дома. Я завозился было с плохо раскрывающимся зонтом, и в это время… кто-то бережно тронул меня за рукав моего плаща. Я с недоумением оглянулся и в первый раз, как мне показалось тогда, увидел ее…

Алиса оказалась невысокой светловолосой девушкой лет шестнадцати на вид. Цвет глаз ее был довольно необычным — серый с зеленоватым оттенком, похожий «на глаза осторожной кошки». Одета Алиса была неброско, но элегантно — в короткую коричневую куртку, высокие бежевые сапожки и темный берет с каким-то неясным рисунком слева. Через ее плечо была небрежно перекинута пурпурная сумка на коротком ремешке. Сумка, как мне показалось, несколько дисгармонировала с ее нарядом, но, возможно, я ничего не понимал в молодежной моде. Алиса, чуть нахмурив брови, смотрела на меня спокойно и насмешливо.

— Я Вам писала по поводу встречи, но ответ не был получен, — вместо приветствия сказала она. — А почему?

— Ты мне писала? — удивился я, с трудом соображая, по поводу чего это она собирается со мной беседовать.

— Я прочла Ваши стихи в этой… желтой книжке и написала, — Алиса наморщила нос. — Кажется, две недели тому назад.

— Да-а, — я начинал вспоминать записку сумбурного содержания, которую неожиданно обнаружил у себя в сумке дней десять назад и которую посчитал дурацкой шуткой своих учениц. — Действительно, записка, припоминаю.

— А почему Вы не ответили? — настырно спросила Алиса.

— Там не было обратного адреса, — сухо заметил я и собрался двигаться к остановке, так как на нас уже стали посматривать выходившие из школы старшеклассники. — И что за спешка?

— Это дело жизни и смерти! — почти вскрикнула Алиса. — Мы должны пообщаться немедленно.

— Так ты и есть Алиса Чудесная? — решив не раздражать нервную девицу, заметил я. — Да, я прочитал, и стихи твои весьма…

— Я бы поговорила не только о стихах, — уточнила Алиса.

— А о чем еще говорить? — не сговариваясь, мы стали удаляться от крыльца школы несколько в сторону. — Разве тебя интересует что-то еще?

— Меня интересует Ваше творчество, — заметила Алиса, — в данный момент жизни. И еще кое-что хотела обсудить в плане написания. В классе, где Вы ведете, подруга моя учится, она кое-что мне рассказывает…

— У меня в четверг факультатив по истории поэзии, — я соображал, как мне вежливо отделаться от нервной собеседницы. — Народу обычно мало ходит. Так что твое присутствие никого не обременит…

— Хорошо, — кивнула Алиса. — Пожалуй, приду в четверг, если у меня ничего срочного не будет!

— Вот и хорошо, — завидев троллейбус, я сделал рывок в сторону остановки. — Приходи с новыми стихами.

— Вы стесняетесь гулять со мной? — кивнула Алиса. — Понятненько! Тогда возьмите тетрадь — здесь кое-что новое.

— Хорошо. Прочитаю обязательно, — я схватил протянутую мне сероватую 12-листовую тетрадку и с наслаждением забился в переполненный троллейбус, чувствуя себя неуверенно наедине с новоявленной Ахматовой.

— До встречи! — крикнула Алиса и помахала мне рукой.

В троллейбусе я с трудом запихнул Алисину тетрадь себе в портфель, а через пару минут и думать забыл об этой встрече. В ту пору мне было почти тридцать четыре года, я мнил себя великим, но еще не признанным поэтом, и работа в школе была только дополнительным способом заработать себе на пропитание. К тому времени у меня вышла книжка прозы в Москве, которая принесла мне больше разочарований и проблем, чем радости и гордости, и одна книжка стихов в Билибинске, о которой упомянула Алиса. Впрочем, я честно выполнял свою работу и даже находил в ней много положительных моментов. Детских и юношеских стихов, по долгу службы, я перечитал к тому времени огромное количество. В городе раз в год проводились поэтические турниры, которые требовали некоторого отбора представляемых школьниками текстов. Большая часть «произведений» была, впрочем, стихотворным переложением мыслей и чувств подрастающего поколения, весьма важным и нужным для развития письменной речи подростков. Примерно четвертая часть стихотворений оставляла лично у меня хорошее впечатление, после стилистической правки стихи приобретали некую гармонию формы и смысла, вполне достойно смотрелись потом в сборниках юных поэтов. Но и эти тексты испарялись из моей памяти еще быстрее, чем я того хотел.

Я бы, наверное, уже и не вспомнил о серой тетрадке до четверга, а то и более. Однако, вечером, проверяя сочинения своих учащихся на свободную тему о прошедшем лете (искренностью в большинстве из них не пахло), я наткнулся на подброшенную мне судьбой поэтическую тетрадь. Поскольку после десятка проверенных сочинений на меня уже стала наваливаться вселенская тоска, я все же решил «пролистнуть» тексты симпатичной Алисы. В проверяемых мной сочинениях одна симпатичная девица (весьма раскованного поведения) слезно рассказывала, как она все лето помогала бабушке и дедушке возделывать огород, и какой хороший урожай был собран. Другая девица (ударница и спортсменка-бегунья), путаясь в сложноподчиненных и бессоюзных предложениях, как в преодолеваемых ею барьерах, подробно поведала, как они с подругой летом бегали то короткие, то длинные дистанции, то на роликах, то своим ходом, то по шоссе, то по лесу. Третий автор — прыщавый, белобрысый юноша, обычно предпочитавший прикорнуть за своим объемным портфелем к концу урока, — с несвойственным его меланхоличной натуре энтузиазмом описал в сочинении трудоемкий поход, предпринятый им по заповедным местам Среднего Урала. Рассказ был живописен, изобиловал подробностями походной жизни и любопытными наблюдениями, а еще — был целиком слизан из одного популярного блога в Интернете.

Не дочитав до конца очередное нудное откровение про «веселые» летние каникулы, я раскрыл разрисованную какими-то малопонятными узорами светло-серую тетрадку и решил внимательней прочитать то, что было написано Алисой явно не в расчете на пятибалльную оценку. Первый текст Алисы, которая для пущей загадочности избрала себе псевдоним «Чудесная», носил довольно забавное название «Себе любимой».

Рискну привести основную часть этого стихотворения целиком:

СЕБЕ ЛЮБИМОЙ

Ах, я славная нимфетка,

Просто девочка-конфетка:

Стройная, как елочка,

Светленькая челочка…

Мама с папкой говорят:

"Ты не доченька, а клад!".

Наш сосед дядя Сережа

Глаз с меня не сводит тоже.

Не женат он, без детей:

— Эй, Серега, посмелей!

А на улице мальчишки,

Наглецы и хвастунишки,

Мне нахально вслед глядят —

Видно, спать со мной хотят…

Только мне на них плевать:

Не из кого выбирать.

Мужички на улице,

Как коты, мне жмурятся:

"Славная девчушка,

Пойдем со мной в кафушку!

Чипсами и пивом угощу, вином…

Как мы классно вечер

Вместе проведем".

Только мне на них плевать:

Из кого тут выбирать?

Честно? Жду я одного —

Только принца своего

С серыми глазами,

С сильными руками…

Он сильнее всех мужчин,

В целом мире он один

Девочку полюбит,

Меня приголубит.

Он возьмет меня с собой

В край далекий, дорогой,

Где не будет грязи,

Этой всякой мрази…

Будем только Я и ОН —

Это словно сладкий сон

Мысль мою лелеет,

Душу нежно греет.

Ох, я бедная нимфетка —

Да какая там конфетка!

Грустная как елочка,

И поникла челочка…

Сначала мне захотелось исправить в тексте очевидные ляпы и некоторую нарочитость, но, подумав, я не стал этого делать. Я решил, что вряд ли Алиса ждет корректорской правки своих стихов, скорее, она, как и всякий начинающий автор, мечтает об идеальном читателе и возвышенных переживаниях. В этом плане было бы глупо пытаться говорить с «девочкой-конфеткой» о технической стороне писательского ремесла. «А дядя Сережа еще тот жучара!», — почему-то решил я, хотя в этом тексте и не вполне была прояснена роль скромного соседа-созерцателя.

Второе стихотворение Алисы сопровождал эпиграф из Анны Ахматовой: «Я сошла с ума, о мальчик странный…», и я радостно потер руки. Диагноз вырисовывался теперь сам собой. Облик Алисы разом терял загадочность и привлекательность. Обчитавшись ранней Ахматовой или зрелой Цветаевой, юной, творчески настроенной девице трудно совладать с собой и не выдать «на-гора» пару сборников дамской лирики. Текст назывался «Хороший мальчик», а вот и он, читатели, перед вами:

Ты — хороший мальчик, ты мне очень дорог.

Помню я объятья нежные твои…

Только ненадолго этот милый морок,

И он не замена истинной любви!

Ты в любви признался мило так, наивно —

Чуть не рассмеялась, слушая тебя…

Мной ты любовался словно бы картиной!

Только не поймешь ты, маленький, меня.

Ты пока не знаешь, что любовь — сжигает!

Иссушает душу, губит все подряд.

У влюбленной девы сердце з а м и р а е т,

Лишь она заметит Его грубый взгляд.

Ты со мною, мальчик, быстро повзрослеешь,

Ты забудешь, милый, счастье и покой!

Удержать меня ты просто не сумеешь —

Так что до свиданья, мальчик дорогой!

Ты прекрасный мальчик, ты мне очень дорог!

Не забуду руки нежные твои…

Только не заменит этот милый морок

Странной и жестокой, но истинной любви.

В целом написано это было неплохо и даже бойко. Из текста было совершенно ясно, что именно хочет сказать «хорошему» мальчику новоявленная Анна Домини: ты, друг, молод и хорош собой, но к «взрослым» отношениям со мной пока не готов, а вот я-то, конечно. Наверное, своего одноклассника охмурила, наговорила ему тысячу дамских колкостей, а он в ответ с тоски то ли повесится, то ли напьется дешевого пива, то ли так переживет. Да уж, вот — настоящее сочинение на тему, что я делала этим летом. Остальные стихи были выполнены Алисой Чу — примерно в том же русле: кое-где в них на законных основаниях блистала девичья слеза, и выражалось сожаление озябшим воробушкам и синицам на зимнем дворе, и содержалась инвектива «подлым, коварным подругам» за их бесчувствие и пристрастие к дорогим вещичкам.

«А ведь, пожалуй, и неплохо для 16 лет…» — важно решил я и, закрыв Алисину тетрадку, тяжко вздохнул и вернулся к четырем оставшимся лживым детским сочинениям. Проверить все ж надо, а то ведь на следующем уроке каждый только о своей оценке и спросит. Кстати, про Алису… Надо ведь еще будет придумать, что ей про ее стихи сказать! А то ведь загордится, юное дарование, если уж слишком расхвалить, или наоборот — совсем не то подумает.

На этой оптимистичной ноте я закончил проверку скучных ученических работ и отправился в ванную принять вечерний душ. День, несмотря ни на что, явно удался.