Сексуальная жизнь в Древней Греции

Ганс Лихт

В книге исследуется мораль, нравственные принципы и взаимоотношения полов в Древней Греции. На основе сведений многочисленных авторов воссоздается общая картина жизни древних греков – философия и искусство, брачные обряды и семейные устои, участие в атлетических состязаниях, праздниках, театральных представлениях, конкурсах красоты. Подробно описываются религиозные обряды, суеверия, магические заклинания и другие проявления культуры эллинов.

Введение

Жизненные идеалы греков

Хотя юность греки всегда считали самой большой ценностью, а ее утехи, в первую очередь любовные, почитались ими за великое благо, были и другие представления об идеалах, которые нельзя оставить без внимания. У Гомера Нестор, обращаясь к Афине, растаявшей в безоблачном небе, говорит: «Будь благосклонна, богиня, и к нам и великую славу / Дай мне, и детям моим, и супруге моей благонравной» (Одиссея, iii, 380).

Можно сказать, что в этих словах отражаются нравственные идеалы греков. Упоминание о детях и жене свидетельствует о том, что для грека жизнь состоит не только из войны и мира, участия в атлетических состязаниях, — большую ее часть занимает семья.

Как говорит Пиндар, первое, к чему следует стремиться, — это счастье, второе — безупречная репутация; человек, соединивший в себе оба эти качества, достоин высочайшей похвалы.

Естественно, наряду с нравственными устоями греку надлежало стремиться и к материальному благосостоянию, о котором он также просит богов. Насколько мне известно, Феогнид отдал предпочтение здоровью, а затем — обладанию тем, что каждый любит. Это самый заветный идеал греков, и, как передает Аристотель, такое пожелание было даже начертано у входа в святилище Лето в Дельфах.

Намеренная неопределенность слов Феогнида — «получить то, что любишь», — заставила человека, так хорошо знавшего историю греческой культуры, И. Буркхарда в труде «История культуры Древней Греции» высказать сомнение: «Не совсем ясно, что здесь имеет в виду поэт: любовные отношения или просто пожелание достижения какой-либо цели». Такой известный ученый, посвятивший целые тома греческой культуре, как Буркхард, не мог не знать, что греки наряду с любовными отношениями между мужчиной и женщиной практиковали и однополую любовь (гомосексуальную). Поэтому Феогнид выражается столь расплывчато, но вполне понятно для посвященных и знатоков греческой культуры, когда желает каждому из своих читателей то, что для него приятно и к чему он стремится сам. Из главы о гомосексуальных отношениях в древнегреческой литературе будет понятно, что в этих словах Феогнида выражен его юношеский идеал и всю жизнь его влекло к мальчикам.

Истинность объяснения этого отрывка из Феогнида можно подтвердить, сравнивая его со стихотворением знаменитой Сапфо:

АНАКТОРИИ

На земле на черной всего прекрасней

Те считают конницу, те пехоту,

Те — суда. По-моему ж, то прекрасно,

Что кому любо.

Это все для каждого сделать ясным

Очень просто. Вот, например, Елена:

Мало ль видеть ей довелось красавцев?

Всех же милее

Стал ей муж, позором покрывший Трою.

И отца, и мать, и дитя родное —

Всех она забыла, подпавши сердцем

Чарам Киприды,

…согнуть нетрудно…

…приходит

Нынче все далекая мне на память Анактория.

Девы поступь милая, блеском взоров

Озаренный лик мне дороже всяких

Колесниц лидийских и конеборцев,

В бронях блестящих.

Знаю я — случиться того не может

Средь людей, но все же с молитвой жаркой…^[1]

Анактория, очевидно, пребывала в Лидии. Можно заметить (в четвертой строке оригинала), что выражение также намеренно затемнено, однако означает следующее: то ли женщина страстно желает женщину, то ли мужчина — женщину, то ли мужчина — мальчика.

Однако несомненно, что красота и любовь воплощают те радости жизни, к которым стремится грек, и представляют идеал для поэтов. Эта мысль присутствует на каждой странице произведения древнегреческого автора, однако, может быть, достаточно процитировать короткую песенку, которую греки, несомненно, распевали под воздействием вина, еще более усиливавшего радостное восприятие жизни: «Самое ценное для смертного — здоровье; затем — красота; еще — достойное богатство; и молодость среди друзей».

Светлая радость жизни была определена уже Солоном, знаменитым мудрецом, государственным деятелем и поэтом, как то, к чему следует стремиться, и другие великие умы (такие, как Пиндар, Бакхилид и Симонид) с ним в этом целиком согласны. И в самом деле, греческая культура — это всецело и исключительно — прославление Гедоне (hedone — наслаждение (греч.), то есть веселья и радости жизни, и в первую очередь любовных утех. Сокровенная природа греков — обнаженная чувственность, которая редко становится злодейством — как в случае с римлянами, но бросает отсвет на всю их общественную жизнь, поскольку признание этой чувственности или ее выражение не скованы строгими государственными нормами или не осуждаются общественным мнением. То, что это — не преувеличение, будет ясно из данной книги, в которой говорится, что вся жизнь греков (а не только их частная жизнь) проходит под знаком торжествующей чувственности. Поэтому, за некоторыми редкими исключениями, великие мыслители Древней Греции также признавали право чувственных удовольствий; более того, объявляли их непременным условием человеческого счастья. Лишь в преклонном возрасте Софокл (Платон. Государство, i, 329с) утверждал ставшую известной истину, что старость уже тем хороша, что освобождает от рабства чувственных удовольствий; как мы увидим позже, в молодости представления великого поэта об этом предмете существенно отличались.

Афиней, который приводит это изречение старого Софокла, затем подкрепляет его мнением Эмпедокла, в соответствии с которым человечество когда-то не знало никакой богини, кроме богини любви, в честь которой устраивались празднества.

Всемогущая роль чувственности в жизни греков

Сами боги, по представлениям гомеровского эпоса, подвержены желаниям чувственных удовольствий. Чтобы помочь грекам в их отчаянной борьбе, Гера решает, очаровав своего мужа Зевса, обольстить его. Она тщательно наряжается и украшает себя, и Гомер подробно, в деталях, описывает это (Илиада, xiv, 153), однако, не довольная результатом, она обращается к Афродите, «коварствуя сердцем»: «Дай мне любви, Афродита, дай мне сладких желаний / Коими ты покоряешь сердца и бессмертных и смертных». Афродита подчиняется царице небес и отдает ей узорчатый пояс, в котором заключались и любовь, и желания, шепот любви, изъяснения и льстивые речи, «не раз уловлявшие ум и разумных». Затем царственная богиня обращается к богу сна Гипнозу, которого уговаривает укачать Зевса и ввергнуть его в сладкий сон после любовных утех, чтобы она без помех смогла помочь грекам в их сражении с троянцами. Гипноз, опасаясь последствий задуманного, поначалу отказывается, пока богиня клятвенно не обещает ему в награду любовь одной из граций. Он сопровождает Геру на гору Ида, с вершины которой Зевс наблюдает за сражением между греками и троянцами. Гипноз превращается в птичку, поющую на ветках ели, и дожидается конца любовной сцены между Зевсом и Герой, описанию которой Гомер посвящает более шестидесяти строк.

Гера придумывает различные объяснения, почему она так себя украсила, и притворно оправдывается предстоящим ей важным путешествием, тем самым распаляя желания бога, который не может устоять перед ее красотой. Зевс сознается, что никогда еще не был так взволнован ни одной женщиной, как сейчас при взгляде на нее, и для удовольствия своей супруги (!) подробно перечисляет всех женщин, которые наслаждались в его объятиях, — вещь немыслимая ни в одной литературе.

На его предложение доказать ей свою любовь тут же на месте Гера возражает, что их могут увидеть другие боги, и предлагает перенестись в их опочивальню на Олимпе, где она исполнит все его желания.

Зевс отвечает: «Гера, супруга, ни бог, на меня положися, ни смертный нас не увидит: такое облако я над тобой подвешу златое, сквозь него никто не проглянет, даже и самое солнце». Сын Кроноса заключил супругу в объятия, тотчас под ними проросли весенние травы, росистый лотос, шафран, крокус и душистые цветы гиацинта и подняли их высоко над землей.

Рек — и в объятия сильные Зевс заключает супругу.

Там опочили они, и одел почивающих облак

Пышный златой, из которого капала светлая влага.

Так беззаботно, любовью и сном побежденный Кронион

Спал на вершине Идейской в объятьях Геры супруги^[2].

Эта сцена в четырнадцатой книге «Илиады» — гимн всепобеждающей чувственности, которую невозможно обнаружить ни в какой другой литературе в смысле поэтической выразительности и очевидной наивности, хотя, пожалуй, еще «Одиссея» знает уникальный пример прославления этой неодолимой силы красоты. Я имею в виду сцену из восьмой книги «Одиссеи», в которой Афродита наставляет рога мужу, хромому уродливому Гефесту, соединяясь с красавцем Аресом, богом войны, в самом расцвете его молодости, ради запретной, но от этого только еще более сладостной любви. Однако обманутый супруг, вместо того чтобы болезненно переживать поражение, призывает всех богов в свидетели пикантного зрелища: обнаженные любовники сплелись в объятиях перед взорами довольных зрителей. Описание этой любовной сцены Гомер заключает следующими словами: «К Эрмию тут обратившись, сказал Аполлон, сын Зевеса:

«Эрмий, Кронионов сын, благодатный богов вестоносец.

Искренне мне отвечай, согласился бы ты под такою

Сетью лежать на постели одной с золотою Кипридой?»

и тот отвечает:

«Если б могло то случиться, сетью тройной бы себя

я охотно опутать дозволил,

Пусть на меня бы, собравшись, богини и боги смотрели,

Только б лежать на постели одной с золотою Кипридой».

Так отвечал он; бессмертные подняли смех несказанный».

Как видим, здесь нет ни слова обвинения или нравственного осуждения; только шутки и веселье вызывает у бессмертных богов эта пародийная сцена супружеской неверности богини любви. Вся эта любовная сцена — прославление открытой незамаскированной чувственности и безжалостный приговор тому, что называется «грехом» с точки зрения торжествующей ложной морали.

Афиней обращает внимание на то обстоятельство, что в соответствии с замечанием Теофраста никто не называет счастливым доблестного Аристида, но называют счастливыми жителя Сибариса Сминдурида и Сарданапала^[3].

Гераклид Понтийский, ученик Платона и сам знаменитый философ, написал произведение «Об удовольствиях», многие отрывки из которого сохранились до наших дней. Там, например, он утверждает, что роскошь, и особенно сладострастие, — это право, признаваемое за правящим классом, в то время как тяжкий труд выпадает на долю рабов и бедняков; и что те, кто прославляет роскошь и праздность, — люди широкого ума и, следовательно, достойны большего уважения, чем остальные. Это можно видеть и на примере жителей Афин, которые, вопреки — или скорее благодаря — своей приверженности к чувственным удовольствиям, стали героями, победившими при Марафоне.

Под такими утверждениями нельзя подписаться безоговорочно; важно только в этой связи отметить эти высказывания на право проявления чувственности как очень значимые в общественном мнении. Великий поэт Симонид открыто вопрошал: «Может ли жизнь людей быть счастливой без чувственных наслаждений? Разве даже блаженные боги могут без них обходиться?» И действительно, историк Мегаклеид обвиняет поэтов в том, что они слишком много внимания уделяют трудностям и лишениям, описывая земные подвиги греческого национального героя Геракла. Он бы охотнее указал на то, что Геракл, живя среди людей, находил огромное удовольствие в чувственных наслаждениях, был женат на многих женщинах и многие девушки забеременели от него. Не упомянуты его отношения с юношами — Иолаем, Гилаем, Адметом и другими^[4]. Далее Гераклид напоминает нам, что в земной своей жизни Геракл предавался наслаждениям чревоугодия; что теплые источники по всей Греции назывались Геракловыми банями, что особенно мягкие и роскошные ложа называют Геракловыми. Что же, спрашивает он, послужило этому основанием, если Геракл в жизни пренебрегал негой и сладострастием? Дурной вкус у некоторых поэтов, следующих Гомеру и Гесиоду, представлять Геракла — этого гурмана и любителя наслаждений — так, будто всю свою жизнь он только и делал, что носил стрелы, палицу и львиную шкуру^[5].

В двенадцатой книге «Пирующих софистов» Афиней приводит подробное описание роскоши и чувственных удовольствий в античности. После некоторых теоретических рассуждений о праздности и разврате разных народов, начиная с персов, он обсуждает отдельных личностей древности, знакомя нас с тем, как каждый из них заполнял жизнь роскошью и удовольствиями; затем он приводит впечатляющий список персонажей греческой истории, которые отмечены особенным сладострастием. Интересно, что среди них немало тех, кого мы знаем как военных полководцев, государственных мужей и героев Греции. Подробнее мы остановимся на этом позднее; здесь мы можем упомянуть некоторые вещи, особенно характерные для греческого восприятия чувственности.

Как повествует Гераклид, у персидского царя был гарем из трехсот наложниц. «Днем они спали, а ночью могли быть разбужены огнями, пением и музыкой и проводили время с царем. Эти наложницы также сопровождали его на охоте».

О лидийцах Ксанф рассказывает, что у них в обычае было кастрировать не только юношей, но и девушек, чтобы использовать их в качестве евнухов во дворцах знати.

Как утверждает Тимей, среди тирренцев был обычай, когда служанки должны были дожидаться, пока мужчины разденутся догола. Это подтверждает и Феопомп (Аф., xii, 517д; ФГИ, i, 315), который добавляет: «Среди тирренцев существовал закон, по которому женщины являются общей собственностью. Они тщательно ухаживали за своим телом и часто соревновались в гимнасиях с мужчинами и между собой; они не считали за стыд показываться обнаженными. Они не участвовали в трапезе вместе с мужьями, но садились за стол с любым мужчиной, кто оказывался рядом, и пили с теми, кто им нравился; они были весьма пристрастны к вину и очень красивы. Тирренцы сообща воспитывали родившихся детей, зачастую не зная, кто их отец. Когда те подрастали, они вели тот же образ жизни, как и их воспитатели, часто устраивая попойки и имея связи со всеми женщинами, которых они встречали. У тирренцев не считалось запретным иметь дело с мальчиками открыто, будучи активной или пассивной стороной, поскольку педерастия была в обычае этой страны. Отношения полов столь мало стесняли их, что, когда хозяин дома наслаждался обществом своей жены, а в это время кто-либо его спрашивал, они очень спокойно отвечали, что он сейчас занят тем-то и тем-то, называя каждую непристойность своим именем.

Находясь в компании друзей или родственников, они обычно ведут себя следующим образом. Покончив с напитками, они отправляются в постель, а слуги приводят им куртизанок, или красивых мальчиков, или женщин, оставляя светильники непогашенными. Когда они пресыщаются наслаждениями, они призывают молодых мужчин в самом расцвете лет и также заставляют их испытывать удовольствие с этими куртизанками, мальчиками или женщинами. Иногда они наблюдают друг за другом, отдавая дань уважения любви и соитию, но чаще опускают занавес, прикрепленный к ложу. Они очень любят общество женщин, но большее удовольствие испытывают в компании мальчиков и юношей. Они очень красивы, поскольку тщательно следят за собой и удаляют все лишние волосы на своем теле. У тирренцев много лавок, где удаляют волосы, и хорошо обученный персонал, как в наших цирюльнях. Люди заходят в эти лавки и позволяют удалять волосы с любой части тела, совсем не заботясь о том, что они открыты взорам прохожих»^[6]. Афиней утверждает, что жители Сибариса первыми ввели горячие бани. На попойках они использовали ночные горшки, неприглядное новшество, которое, в соответствии с Евполидом, Алкивиад перенес в Афины.

О роскоши жителей знаменитого Тарента на юге Италии Клеарх сообщает, что «они удаляли все волосы на своем теле и выходили в прозрачных, окаймленных пурпуром накидках. После того как они разрушили город Карбину в Апулии, они сволокли всех мальчиков, девочек и молодых женщин в храмы и выставили их обнаженными на взоры посетителей. Все желающие могли наброситься на эту несчастную толпу и удовлетворить свою похоть, употребив эту красоту на глазах у всех и конечно же перед взорами богов, чего те менее всего ожидали. Однако боги послали наказание за это преступление, поскольку вскоре все эти развратники были убиты ударом молнии. И по сей день каждый дом в Таренте имеет столько мемориальных камней перед входом, сколько умерших сюда приходило, и, когда наступает очередная дата их кончины, люди не оплакивают мертвых, не воздают им обычных почестей, но приносят жертву Зевсу Катайбату (Зевс, который нисходит на землю с громом и молнией)».

Город Массалия (то есть Марсель), в соответствии со свидетельством нескольких очевидцев, был одним из главных оплотов гомосексуализма, откуда и пошло выражение «Корабль в Марсель!».

То, о чем нам рассказывает Афиней относительно жителей Колофона в Малой Азии, интересно, хотя, возможно, и не следует понимать это буквально: будто многие из них никогда не наблюдали восхода или заката, поскольку на восходе они все еще пьяны, а на закате пьянствуют снова. Согласно закону, который существует и в его время, передает тот же автор, флейтисткам, танцовщицам и другим дамам полусвета следует платить с утра до полудня, а после этого — «пока горят светильники», поскольку в остальное время суток все пьяны.

Мы также приведем несколько примеров роскоши некоторых заметных персон в античной истории. Первая — эпитафия, написанная гекзаметром самому себе ассирийским царем Сарданапалом, если можно положиться на свидетельство Аминтата: «Я был царем с тех пор, как увидел свет; я ел, пил и отдавал должное радостям любви, зная, что жизнь человеческая коротка и может измениться и стать несчастной, и другие воспользуются тем, что я оставляю после себя. Поэтому я каждый день жил как жил».

Аристобулу также известен памятник Сарданапалу в Анхиале, одном из завоеванных им городов; правой рукой царь как будто хочет схватить что-то бесценное. Ассирийская надпись гласила: «Сарданапал, сын Анасиндаракса, который завоевал Анхиале и Тарс в один день. Ешь! Пей! Люби! Все остальное — ничто». Такой смысл, кажется, имеет этот жест.

Клеарх рассказал несколько замечательных историй о Сагариде, изнеженном жителе вифинского народа мари-андинов: из-за своей изнеженности он ничего не ел до старости, пока его нянька не разжует ему пищу, так чтобы самому не утруждаться. Он был настолько ленив, что мог дотянуться только до своего пупка. Поэтому Аристотель, издеваясь над тем, что, обмываясь, тот не мог дотянуться до своего члена, цитировал стих Еврипида: «Рука чиста, но мысль грязна».

Оратор Лисий рассказывает такую историю об Алкивиаде. Однажды тот путешествовал со своим другом Аксиохом по Геллеспонту.

В Абидосе они взяли в сожительницы девицу по имени Медонита и жили с ней по очереди. После этого она родила дочь, о которой они сказали, что ее отец неизвестен. Когда дочь подросла, они стали жить и с нею. Когда она была в постели с Алкивиадом, он говорил, что ее отец Аксиох, а когда она была с Аксиохом, тот говорил, что она — дочь Алкивиада.

В комедии Алкивиада часто подвергали насмешкам за его многочисленные любовные похождения, о которых говорили афиняне. Не без причины этот юноша, красота которого восхищала всех, носил на руке изображение молнии. Диоген Лаэрций сказал об Алкивиаде, что, «будучи юношей, он разлучал мужей с женами, а позже — жен с мужьями», также и комедиограф Ферекрат говорит: «Алкивиад, который раньше не был мужем, теперь муж всех женщин»^[7].

В Спарте он вступил в связь с Тимеей, женой царя Агида, что сам, если верить Афинею, объяснял не похотью, но политическими соображениями. Тот же автор утверждает, что во всех походах его сопровождали две самые известные куртизанки того времени.

Историк Клеарх в его «Биографиях» писал о тиране Сицилии Дионисии Младшем: «Когда Дионисий прибыл в свой родной город Локры, он построил самый большой дом в городе, заполнил его диким тимьяном и розами, велел привести одну за другой всех молодых женщин Локр, сорвал одежды с них и с себя и катался с ними по ложу, совершая любые непотребства, которые можно было вообразить. После этого, когда оскорбленные отцы и мужья захватили жену и детей Дионисия, они заставили их совершать непристойности на глазах у всех и предались всем мыслимым видам разврата. После того как они удовлетворили свои желания, они загоняли им иглы под ногти, пока те не умерли». Страбон с некоторыми изменениями рассказывает ту же историю, добавляя, что Дионисий пустил голубей, соединив им крылья, по трапезной, где их должны были ловить обнаженные девушки, коих он обул в непарные сандалии на одну ногу. Дурид поведал о развратности Деметрия Фалернского, бывшего правителем Афин долгие годы, упомянув о роскоши и попойках, которые тот устраивал: «О его тайных оргиях с женщинами и ночных свиданиях с юношами; человек, который давал людям законы и действовал как гарант их жизней, дал себе полную волю. Он также очень гордился своей внешностью, красил волосы, чтобы стать блондином, и белил лицо. Он желал быть красивым и привлекательным для каждого встречного».

Удовольствия как смысл истинной жизни, которые единственно составляют счастье, стали девизом целой философской школы. Она была основана Аристиппом, который, по свидетельству Афинея, украшал свою жизнь «роскошными одеждами и любовными утехами». Его любовницей была знаменитая куртизанка Лаида.

Особой важности идеи о восприятии греками чувственных удовольствий были вложены в уста Полиарха, в произведении мудреца и музыканта Аристоксена «Жизнь Архита». Этот Архит был известен своим пристрастием к роскоши и был одним из послов Дионисия Младшего в Таренте. В разговоре с Архитом и его учениками была затронута тема чувственных радостей в широком смысле слова. Полиарх произнес большую речь, в которой хотел доказать, что все учение этической философии о доблести противоречит человеческой природе; что сама Природа требует, чтобы мы сделали удовольствие максимой жизни. Чувственное удовольствие является целью всякого разумного человека, и подавлять желания — неразумно и не приносит счастья, но лишь показывает, что человек, действующий таким образом, не знает человеческой природы и ее потребностей. Поэтому очень мудро поступают персы, которые награждают всякого придумавшего новый вид удовольствий. Единственной причиной, по которой персы завоевали у мидян их государство, было то, что, обладая могуществом и огромными богатствами, те не могли уже делать ничего другого, как все больше погружаться в мир чувственных удовольствий.

Хотя причина, приведенная Полиархом, естественно, преувеличена, следует допустить, что она содержит зерно истины, как это видно из наших вводных замечаний. Во всяком случае, теперь читатель в достаточной мере познакомится с греческим поклонением Гедоне (чувственному удовольствию), чтобы оценить в последующих главах наиболее важные особенности греческой культуры с этой точки зрения. Он познакомится с людьми, которые, как никто другой, сделали чувственность основой жизни, но которые в то же время знали, как соединить чувственность с высокой этикой и, следовательно, создать культуру, которой человечество будет восхищаться до конца своего существования.

Примечания

1

Пер. В. Вересаева.

2

Пер. Н.И. Гнедича.

3

Сминдурид славился в античные времена своей любовью к роскоши. Во времена Афинея жители города Сибариса в южной Италии были известны своим обжорством и любовью к возлияниям. Сарданапал, последний царь Ассирии, был настоящим развратником.

4

Греческая мифология приводит имена четырнадцати его любовников.

5

Почтенный Мегаклеид, возможно, был не столь далек от истины; во всяком случае, в комедии Геракл сплошь и рядом оказывается типичным любителем наслаждений, который стремится ко всякого рода удовольствиям. Старейшим поэтом, который описывал его только как страдальца, был Стесихор.

6

Для понимания этого отрывка следует учитывать, что лавки в античности, даже еще и сегодня, как часто на юге, выходили на улицу. Здесь описывается процесс депиляции, то есть удаления лишних волос. Стоит заметить, что речь здесь идет не столько о волосах в интимных местах (что у женщин считалось уродливым, но придавало особый шарм мужчинам), а скорее об уродливой волосатости ног у греческих мальчиков.

7

Светоний передает (Юлий Цезарь, 52), что Курион то же самое говорил о Цезаре.