Эксперимент. Самые жестокие исследования в психологии

Ганс Айзенк, 2021

Г. Ю. Айзенк – британский ученый-психолог, один из лидеров биологического направления в психологии, создатель факторной теории личности, автор популярного теста интеллекта. К. Бартол – профессор психологии, бихевиорист, профайлер, автор самого популярного в мире учебника по криминальной психологии. Как люди на полном серьезе стали поддерживать идею геноцида евреев в середине XX века? Это были совсем другие люди? Мы ведь не такие, правда? Мы точно лучше. Так обычно думают люди, изучая историю Второй мировой войны, но знаменитые эксперименты 1960–1980-х годов говорят обратное. Студентов разделяют на две группы, охранников и заключенных, и предлагают поиграть в тюрьму. Через несколько дней эксперимент приходиться завершить досрочно из-за случаев неоправданной жестокости. Добрейшим религиозным домохозяйкам предлагают бить человека током за ошибочные ответы, и почти 100 % испытуемых доводят разряды тока до смертельных значений. Священникам предлагают прочитать лекцию о том, как важно творить добро и помогать людям, но видя по дороге в аудиторию умирающего человека, почти 100 % лекторов безразлично проходят мимо нуждающегося в помощи. Мир полон двуличных и лживых людей? Каждый человек в душе преступник? Или же каждого можно просто вынудить, спровоцировать на нужное, порой преступное поведение? Что лежит в основе психологии преступника и любой ли человек способен на убийство? На этот вопрос отвечают ведущие психологи-бихевиористы XX века. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Психология: Факты и вымысел

1965 г.

Преступления, совесть и обусловливание

В предыдущей главе мы упоминали о существовании «невротического парадокса»; интересно то, что существует также «парадокс преступности». По своей природе эти парадоксы очень похожи. Невротик делает то, чего не хочет делать, и у него не получается делать то, что он хочет. Он не подпадает под общий закон гедонизма, который управляет человеческими и животными реакциями. То же самое можно сказать и о преступнике, особенно о рецидивисте. Несмотря на то, что его ловят, выносят приговор, сажают в тюрьму много раз, он, тем не менее, не способен осознать, что подобная линия поведения не принесет ему счастья, удовлетворения и удовольствия, и продолжает нарушать закон, проводя в итоге большую часть жизни за решеткой.

Как и невротический, парадокс преступности существует с незапамятных времен, и любопытно, что люди, ответственные за принятие законов и сохранение правопорядка, упорствовали и продолжают упорствовать в своем убеждении, которое не подтверждается ни фактами, ни теорией. Это убеждение заключается в следующем. Человек — это существо по большей части рациональное; он оценивает последствия своих возможных действий и предпочитает те из них, которые, в целом, могут сделать его счастливым, тем, которые, в целом, могут сделать его несчастным. Если желательно искоренить определенную линию поведения, то тогда нужно ввести соответствующие меры наказания; это должно будет вызвать предубежденность в гедонистических расчетах, которая не позволит человеку придерживаться этой линии поведения. Вы не хотите, чтобы люди воровали, убивали и насиловали других; соответственно, вы устанавливаете определенные меры наказания за воровство, убийство и изнасилование. Подобным способом, согласно данной теории, можно искоренить все нежелательные для общества модели поведения.

К сожалению, эта теория является ошибочной с психологической точки зрения, и нельзя ожидать, что она будет работать. Одной из главных причин является существование закона, который мы можем назвать «законом временной последовательности». Согласно этому закону, если данное действие влечет за собой два последствия, одно из которых приятное или положительное, а другое — неприятное или негативное, то вероятность того, что человек совершит это действие, будет пропорциональной не только размеру положительных и негативных реакций, но и их временной последовательности. Чем скорее данное последствие, неважно — негативное оно или положительное, последует за совершением поступка, тем большее влияние оно будет иметь на принятие решения; и чем дальше последствие будет отодвинуто во времени, тем меньше оно будет влиять на вероятность совершения или несовершения определенного действия. Если негативные и положительные последствия примерно одинаковы, то тогда действие будет совершено, если положительное последствие будет предшествовать негативному последствию; и не будет совершено, если негативное последствие опередит положительное.

Этот принцип противоречит надеждам, связанным с исправлением преступников с помощью наказания. Награда за преступное деяние достается преступнику практически сразу; убийца получает удовлетворение от вида убитой им жертвы, насильник испытывает удовлетворение после изнасилования, а вор — от обладания желаемым предметом.

Таким образом, положительные награды не только крупны в размерах, но даются человеку практически сразу после совершения преступления. Негативные последствия преступной деятельности если и происходят, то происходят относительно нескоро. Недели, месяцы и даже годы проходят, прежде чем преступника удается поймать, прежде чем он предстанет перед судом и прежде чем он попадет в тюрьму. Таким образом, негативные последствия оттягиваются во времени, преступление и наказание разделяет продолжительный отрезок времени. Более того, в то время как преступник уверен в положительных последствиях преступления, он надеется избежать отрицательных. Невозможно предоставить какие-либо статистические данные относительно того, сколько преступлений совершается на самом деле и сколько из них в действительности рассматривается в суде; о многих преступлениях, возможно, даже об их большей части, не сообщают в полицию, и, следовательно, полиция ничего о них не знает. Даже если о преступлении становится известно, только четверть их можно доказать; а если учесть еще и тот факт, что в эту четверть также входят случаи, которые просто были «приняты к сведению полиции», то оказываемся, что только десять или пятнадцать процентов преступлений в конечном итоге караются по закону. При таких условиях мы, естественно, не можем ожидать, что наказание будет являться эффективным способом борьбы с преступностью. И в действительности, вот уже на протяжении нескольких веков, эксперты в вопросах наказания жалуются на тот печальный факт, что человеческая натура отказывается подчиняться их теории, и признают, что тюрьма, исправительные работы и даже физические наказания не являются факторами, сдерживающими преступное поведение.

Может ли психология предложить какую-либо разумную теоретическую основу преступного и законопослушного поведения? Довольно любопытно то, что объяснение в данном случае будет похоже на объяснение невротического поведения. Прежде всего, мы должны воспользоваться понятием «совесть», которое часто используется в качестве альтернативной гипотезы гедонистическому расчету, в том, что касается моральных норм поведения. Многие люди могут поспорить, что человеческие существа не мотивируются полностью, или даже главным образом, гедонистическим расчетом; они могут заявить, что поведение человека скорее определяется его совестью, или внутренним направляющим светом, или чем-то иным, что можно назвать выражением морального сознания, этого «закона морали внутри нас», который мы осознаем, но который мы с большим трудом можем описать. Часто понятие совести приобретает религиозный оттенок, так как именно Церковь, в основном, взывает к нашим моральным качествам, однако на самом деле это понятие не обязательно связано с религией, многие известные атеисты и агностики не раз призывали на помощь свою совесть, для того чтобы оправдать свои действия, и для того чтобы принимать понятие совести, вовсе не обязательно соглашаться с ее сверхъестественным или божественным происхождением.

Как же появляется совесть? Согласно нашим предположениям совесть это всего лишь условный рефлекс, который формируется точно так же, как фобические или невротические реакции. Маленький ребенок по мере взросления должен научиться определенным моделям поведения, которые сами по себе могут быть неприятными и даже идти вразрез с его собственными желаниями и убеждениями. Он должен научиться умываться каждый день и не мочиться там, где ему захочется и когда ему захочется; ему придется подавлять в себе сексуальные желания и агрессию; он не должен будет бить других детей, когда они будут делать вещи, которые ему не будут нравиться; он должен будет научиться не брать вещи, которые ему не принадлежат. В каждом обществе существует огромный список запретов на действия, которые считаются плохими и аморальными и от которых он должен воздерживаться, даже если они кажутся ему приятными и выгодными. Как мы уже упоминали ранее, этого нельзя добиться с помощью формального процесса отложенного во времени наказания, так как на самом деле лишить преступника того удовольствия, которое он испытывает сразу же после совершения преступления, можно лишь осуществив наказание немедленно, и причем это наказание должно быть сильнее чем удовольствие. Когда ребенок еще маленький, родители, учителя и другие дети могут осуществлять такое наказание в нужный момент; ребенок, который поступил плохо, либо наказывается шлепком, либо отчитывается устно, либо ему не разрешают выходить из своей комнаты и так далее. Таким образом, мы можем рассматривать акт злодеяния как условный стимул, а наказание — шлепок, нотации и так далее — безусловным стимулом, который вызывает боль или страдания другого рода, которые, естественно, являются симпатическими реакциями. Следуя принципам обусловливания, мы вправе ожидать, что после серии повторов подобного рода уже сам плохой поступок будет вызывать условную реакцию; другими словами, если ребенок собирается совершить один из тех многочисленных поступков, за которые он уже не раз наказывался в прошлом, то у него будет немедленно формироваться условная вегетативная реакция, которая будет являться очень сильным сдерживающим фактором и которая сама по себе уже будет неприятной. Таким образом, ребенок будет поставлен перед выбором — либо совершить плохой поступок, получить желаемое, и в то же время (а в большинстве случаев даже раньше) подвергнуться неприятному наказанию, которое осуществит его условная вегетативная система, либо воздержаться от совершения этого поступка и избежать наказания. При условии, что процесс обусловливания проходил надлежащим образом, можно сказать, руководствуясь психологическими принципами, что вероятность того, что человек воздержится от плохого поступка, гораздо больше вероятности того, что он его совершит. Таким образом внутри у ребенка появляется «личный полицейский», который контролирует его атавистические импульсы и который замещает настоящего полицейского, чьи действия вряд ли были бы настолько эффективными.

В данном процессе обусловливания большую роль, естественно, будет играть закон генерализации, с которым мы уже встречались раньше. Каждая нежелательная модель поведения должна будет подвергнуться процессу обусловливания, и в то же время обусловливание генерализируется на другие похожие модели поведения, причем этому будет особенно способствовать словесная идентификация, которая имеет место, когда мать, например, называет все нежелательные действия «плохими» и таким образом обращает внимание ребенка на их схожесть. Результаты лабораторных экспериментов указывают на то, что генерализация следует законам нашего языка и мыслительных паттернов таким образом, что если у человека выработалась условная кожно-гальваническая реакция на слово «корова», то она будет проявляться и в случае со словами «козел» или «овечка», но не в случае со словами «дом» или «дерево», или «цветок». С помощью процессов обусловливания у ребенка формируется сложная, генерализированная вегетативная реакция на множество различных действий, за которые его наказывали в прошлом и которые связались у него вместе благодаря вербальной идентификации, осуществляемой его учителями, родителями, сверстниками и так далее. Мы предполагаем, что именно так формируется совесть, и поэтому можем вполне оправданно заявить, что совесть — это условный рефлекс.

Мы можем попробовать доказать нашу гипотезу, обратившись к экспериментам, проводившимся Р. Л. Соломоном в Гарварде. С шестимесячными щенками, которые не ели ничего целые сутки, он провел следующие эксперименты. Он садился на стул в пустой комнате, в которой не было ничего кроме двух мисок для кормления, одна из которых стояла справа от стула, а вторая — слева. В одной из мисок была сваренная на молоке овсяная каша, которую, как известно, любят есть щенки, а во второй менее любимый щенками специальный корм для собак. Миски можно было легко поменять местами, а щенок практически сразу же направлялся к миске с овсянкой, как только попадал в комнату. Экспериментатор держал в руке свернутую в трубку газету и, как только щенок начинал есть овсянку, ударял его газетой по спине. В данной ситуации процесс поедания овсянки представлял собой аморальный поступок, привычку совершать который нужно было искоренить и который сам по себе являлся условным стимулом; легкий удар газетой по спине является безусловным стимулом, вызывающим определенную боль (очень легкую) и неприятные ощущения у животного. При помощи постоянного похлопывания щенка газетой, когда он собирался есть овсянку, экспериментатор хотел выработать у щенка условный рефлекс, который со временем должен был развиться в миниатюрную «совесть» в отношении овсянки.

Через несколько дней щенки уже не подходили к овсянке, когда экспериментатор сидел на стуле, а сразу же направлялись к миске с собачьим кормом.

Далее наступил самый важный момент в эксперименте. Щенков не кормили два дня, а затем принесли в экспериментальную комнату, в которой не было экспериментатора.

Перед животными опять поставили две миски: в одной была овсянка, а в другой — специальный собачий корм. Все щенки сначала съедали полностью весь собачий корм, а затем начинали реагировать на миску с овсянкой. Соломон описывает это так: «Некоторые щенки ходили по кругу вокруг миски, некоторые щенки ходили по комнате, стараясь смотреть на стены, но не на миску. Другие щенки ложились на живот и медленно ползли к миске, скуля и повизгивая. Для поведения щенков в данном случае была характерна большая вариабельность. Мы измерили степень сопротивления искушению в количестве секунд, которое понадобилось каждому щенку, для того чтобы подойти к овсянке и начать есть. Каждый щенок находился в экспериментальной комнате каждый день всего лишь по полчаса. Если за этот период времени он не начинал есть овсянку, его относили в клетку, где он жил, и не кормили целый день, а на следующий день опять приносили в экспериментальную комнату с овсянкой».

Следует отметить значительную разницу в степени сопротивления искушению. Одному щенку понадобилось всего лишь шесть минут, чтобы подойти и начать есть овсяную кашу, в то время как другой не притрагивался к овсянке в течение шестнадцати дней и эксперимент пришлось прекратить, так как щенок мог умереть от голода. В целом эксперимент показал, насколько сильным может быть влияние процесса обусловливания и насколько прочно у животных укоренилась «совесть», искусственно созданная при помощи «наказания», которое нельзя назвать строгим. Если сравнить страдания, причиняемые голодом, и боль от шлепка газетой, то становится очевидно, что легкая боль, причиняемая газетой, не идет ни в какое сравнение с муками голода, который испытывали животные. Несмотря на тот факт, что рациональный расчет степени удовольствия и степени боли должен был бы заставить щенков есть овсянку, они, тем не менее, этого не делали. Условных вегетативных реакций оказалось достаточно, чтобы щенки воздерживались от соблазна в течение довольно длительного периода времени. Интересно отметить, что Соломон также проводил похожие эксперименты с детьми, и результаты оказались такими же.

Соломон выдвинул гипотезу, согласно которой совесть можно разделить на две части, которые он назвал сопротивление соблазну и вина, и попробовал выяснить, сможет ли в своих экспериментах разграничить причинные предпосылки каждого из двух состояний совести. Он представляет ряд доказательств того, что когда щенков ударяют газетой, как только они приближаются к запретной еде, у них вырабатывается сильное сопротивление соблазну. Когда животные все-таки поддаются соблазну, для них не характерно чувство эмоционального расстройства или вины за совершенное «преступление». С другой стороны, если щенкам разрешается съесть немного овсянки прежде, чем их ударят газетой, то также можно добиться сопротивления соблазну, но в данном случае за «преступлением» следует определенная степень эмоционального беспокойства, которую Соломон называет реакцией вины. Он обнаружил, что для того чтобы вызвать эту реакцию вины, присутствие экспериментатора вовсе не обязательно, хотя оно, безусловно, усиливает реакцию. «Таким образом, мы полагаем, что условия для формирования сильной степени сопротивления соблазну, а также способности испытывать сильные реакции вины напрямую зависят как от интенсивности наказания, так и от времени, которое проходит между приближением к источнику соблазна и наказанием. Мы считаем, что отсроченное во времени наказание не может быть эффективным в формировании высокого уровня сопротивления соблазну, однако оно эффективно в формировании эмоциональных реакций вины после совершения «преступления».

Даже организмы более низшего порядка, чем собаки, можно заставить вести себя так, как будто они подчиняются внутреннему голосу совести. Субъектами одного очень известного эксперимента стали щука и минога. Экспериментатор разделил очень большой контейнер на две части, поместив посередине прозрачное стекло. Затем он поместил в одну часть несколько миног, а во вторую — голодную щуку. Щука тут же бросилась в направлении миног, которые в данном случае являлись условным стимулом, и врезалась в невидимое стекло (безусловный стимул), что причинило ей боль и сильно озадачило. Щука пыталась добраться до миног снова и снова, до тех пор, пока у нее не выработалась условная реакция, в результате которой она перестала обращать внимание на миног. После этого экспериментатор убрал стекло, и щука по-прежнему игнорировала маленьких рыбок, хотя на этот раз плавала прямо рядом с ними.

Эта ситуация очень напоминала сказку, в которой лев спокойно лежал рядом с овечкой, так как в нем проснулась совесть и он стал вегетарианцем. К сожалению, для обусловливания у рыб не характерна высокая степень генерализации, поэтому «совесть» щуки распространялась только на тех миног, в отношении которых у нее сформировалась условная реакция; когда в контейнер запустили еще пару миног, щука, не раздумывая, их съела. Эксперимент однозначно указывает на необходимость помощи в генерализации стимула в процессе формирования «совести»; такой помощью для ребенка является речь.

Что предопределяет различные реакции различных субъектов на описанную нами ситуацию? Мы видели, что некоторые щенки сопротивлялись соблазну всего лишь пару минут, в то время как другие — восемь часов и даже больше, несмотря на то, что соблазн увеличивался по мере усиления чувства голода. То же самое можно сказать и о людях, которые также отличаются друг от друга своими реакциями на обучение, воспитание, моральные нормы. Существуют различные типы людей, начиная от практически святых на одном конце континуума до неуправляемых психопатов на другом: начиная от тех, кто всегда действует исходя из моральных и этических соображений, и заканчивая теми, для которых не существует понятий морали и этики и которые находятся исключительно во власти своих импульсов и желаний. Что же лежит в основе различий между противоположными концами шкалы морали? Одной возможной гипотезой является то, что неуправляемые психопаты и преступники более эмоциональны, и эта эмоциональная неуравновешенность сказывается на их поведении. В судах часто говорят о том, что клептоманы пытаются что-нибудь украсть, когда находятся в состоянии крайнего эмоционального беспокойства, и это иногда считается смягчающим обстоятельством. Существует немало доказательств, к которым мы обратимся позже, что для преступников в целом действительно характерна эмоциональная неустойчивость, и в этом отношении они мало чем отличаются от госпитализированных невротиков. Но прежде чем приступить к обсуждению этого вопроса, давайте рассмотрим еще один эксперимент, в котором на этот раз участвуют крысы. В процессе эксперимента они должны научиться бежать к кормушке, как только зазвенит звонок; кормушка наполнена специальным кормом для крыс. После того как этого удается добиться, экспериментатор устанавливает довольно спорный социальный закон: невежливо съедать корм, если после того, как начал звенеть звонок, не прошло трех секунд. Любая крыса, которая начинает есть до того, как истекут три секунды, наказывается слабым ударом электрического тока.

Конец ознакомительного фрагмента.