Записки доктора Тихонина. Промысел божий

Галина Федоровна Бек, 2022

Полуфантастическая история, связывающая судьбы обычных и не совсем обычных людей с трагическими событиями иномирия, как иллюстрация одной из бесконечных историй борьбы космоса с хаосом, света с тьмой и добра со злом.

Нечистая сила и «философский камень»

Тихон Алексеевич имел привычку подолгу беседовать с душевнобольными, обладающими даром красноречия. Их рассказы о своих видениях или их философские рассуждения он аккуратно записывал в толстые, широкоформатные, «амбарные» книги. Некоторые их размышления о реальности, казались ему вполне правдоподобными, научными гипотезами, некоторые вызывали чувство глубокого разочарования в человеческой природе, а некоторые казались предсказаниями будущего. Что касается событий из реальной жизни психически больных людей, то многие из этих историй были чистыми выдумками или они были настолько искажены камерами обскура их поврежденного сознания, что вызывали недоверие. Однако во всяком правиле бывают исключения. Так в 1997 году к ним в больницу привезли молодого человека, находившегося в страшном возбуждении. Его спасли соседи от прыжка с крыши высотки. Молодой человек лежал на носилках со связанными руками и ногами. Он упорно пытался вырваться из своих пут и, со страхом озираясь по сторонам, повторял:

— Оставьте меня. Живым не дамся…

Пожилой, озабоченный мужчина, который позвонил в психиатрическую больницу и сопровождал больного, представился Иваном Михайловичем Богдановым, соседом молодого человека, которого он знает с детства. Иван Михайлович сказал, что он «управдом на общественных началах» и следит за порядком в их многоэтажном доме, и прилегающем дворе. Как раз сегодня вечером он решил проверить чердак, так как соседи, живущие на последнем этаже, слышали там какой-то шум. Поднявшись по лестнице наверх, он обнаружил, что замок с двери, ведущей на чердак, сорван. Когда он вошел внутрь, то услышал, как кто-то открывает дверь, ведущую на крышу. Иван Михайлович поспешил за ним и увидел мужчину, подошедшего к краю довольно высокого парапета. Самоубийца взобрался на ограждение и готов уже был спрыгнуть, когда Иван Михайлович добрался до него, обхватил и стащил обратно на крышу. В этот момент парень начал кричать, что все равно они ничего от него не добьются и управдом-любитель, узнав в нем своего соседа начал его успокаивать и увещевать. Но ничего не помогало, тот все кричал и пытался вырваться. К счастью, у Ивана Михайловича при себе всегда имелся, как он сказал, «джентльменский набор», в виде многолезвийного, перочинного ножа, отмычки, куска веревки, свечи и спичек. С помощью веревки управдом связал бедного парня, так что бы тот не смог вырваться и, оставив его на чердаке, отправился за помощью. Позвонив в больницу, он вместе с соседями спустил парня вниз, и уложил на скамейку, на которой он продолжал кричать и извиваться всем телом. Иван Михайлович попросил ребят, игравших во дворе, позвать мать парня. Оказалось, что ее нет дома, поэтому он сам отправился с ним в больницу.

На следующий день в девять часов утра на прием к Тихону Алексеевичу пришла мать нового пациента. Это была немолодая, но удивительно красивая женщина с выразительными, темно-зелеными глазами. Оказалось, что по просьбе Вадима, последнюю неделю она жила на даче, и только сегодня рано утром вернулась. Первым кого она встретила во дворе их дома, оказался Иван Михайлович, который и сообщил ей печальную новость. Она была очень встревожена и со страхом спросила Тихона Алексеевича:

— Он останется умалишенным навсегда? Какой диагноз ему поставили?

–Пока еще непонятно, что случилось с вашим сыном. Единственное, что известно, что он пытался спрыгнуть с крыши, якобы, спасаясь от кого-то, кто на него нападал. Скажите, в вашей семье не было случаев заболевания шизофренией или другими душевными заболеваниями?

— Нет.

–Уверен, что вы хорошо знаете жизнь вашего сына, скажите, могло с ним произойти нечто подобное?

— Вы имеете в виду попытку самоубийства или что кто-то на него нападал?

— И то, и другое.

— К моему глубочайшему сожалению, мой сын попал в такие жуткие обстоятельства, что могло быть и то, и другое.

— Искренне вам сочувствую, но не буду пока обнадеживать.

— Могу я увидеться с сыном?

–Сейчас он находится под действием сильных седативных препаратов, приходите завтра.

После нескольких дней приема успокоительных средств пациент немного оправился и стал способен отвечать на вопросы. Он назвал свое имя и свой возраст, Ему было двадцать восемь лет. Он сообщил номера всех телефонов, по которым следует позвонить. Оказалось, что он главный научный сотрудник лаборатории «Центра инновационных, химических технологий», и докторант химико-технологического факультета политехнического института, которому предстояла защита диссертации. На консилиуме большинство психиатров пришли к выводу, что молодой человек перенапрягся, и это вызвало появление у него тревожного невроза, хотя некоторые настаивали на диагнозе абсессивно-компульсивное расстройство. Решили, что окончательный диагноз будет вынесен после наблюдения за пациентом в течение месяца, с применением неагрессивной лекарственной терапии. Позвонили на работу, но там уже знали, что он нездоров. Когда позвонили в аспирантуру института, с тем же известием, то недовольный женский голос произнес:

— Вам что, больше заняться нечем, как только отвлекать меня розыгрышами, ваш докторант успешно защитился еще месяц назад.

Звонивший врач попытался возразить, но женщина просто бросила трубку. Хотя парень внешне был весьма привлекательным и, судя по взгляду серых глаз умным, остальные больные его избегали. Этот эффект происходил от почти постоянного выражения страха, которое искажало его прекрасное лицо, напоминавшее чертами внешность Давида Микеланджело. Его нервное напряжение проявлялось во вздрагивании при каждом шуме и во внезапных, резких поворотах головы, пугавших собеседников. Поэтому единственный человек, с кем он мог общаться, был Тихон Алексеевич, который своим присутствием внушал спокойствие практически всем пациентам, и в том числе Вадиму, так звали этого удивительно красивого и удивительно несчастного юношу. История, которую Вадим поведал, имела продолжение, которое Тихон Алексеевич дописал уже сам, а не со слов пациента.

История, рассказанная Вадимом.

В раннем детстве я был слабым и болезненным ребенком, возможно из-за того, что моя мать росла в тяжелые годы войны, или из-за того, что мой отец порядком подорвал свое здоровье длительными запоями, происходившими задолго до моего зачатия. Но как бы там ни было, я был поздним и желанным чадом, бесконечно опекаемым не в меру любящими меня матерью и бабушкой.

В этот момент на глаза Вадима невольно навернулись слезы, справившись с захлестнувшими его эмоциями, он продолжил рассказ:

— Мой дед погиб в последний год войны с фашистами, оставив мою бабушку одну с десятилетней дочерью на руках. Она больше не выходила замуж, и не потому, что не было ухажеров, просто она была однолюбка и была одержима воспоминаниями о своем погибшем муже. К тому же мужчины ее побаивались, она была «начальницей» — главным технологом на хлебозаводе. Моя мать окончила химико-биологическое отделение и поступила на работу в научно-исследовательский институт, в лабораторию, в которой не только делали анализы для больниц и клиник, но и занимались исследованиями болезнетворных микроорганизмов. Из-за специфики своей работы моя мать была «помешана» на чистоте. Если она замечала где-нибудь грязь или пыль, это вызывало в ней почти физически болезненное ощущение. Неопрятные люди также как и грязный пол вызывали у нее недовольство, неприязнь и отторжение. Возможно, эта особенность характера долго мешала ей найти себе подходящего мужа. Но как говорится, «не было счастья, да несчастье помогло», как-то зимой моя бабушка поскользнулась на ледяном тротуаре и сломала руку. Мама отвезла ее в травмпункт, в котором, в это время дежурил мой будущий отец — прекрасный хирург, большой любитель женщин, выпивки и одержимый химией экспериментатор-любитель. В юности он хотел стать химиком, но в его семье все были врачами, они сказали ему, что эта блажь пройдет с возрастом, и он поступил в медицинский институт. В тот день, когда он встретил мою мать в первый раз, он был с глубокого похмелья, но работу свою выполнил хорошо. Внимательно изучив сделанный им рентгеновский снимок, аккуратно, стараясь не причинять боли пациентке, соединил сломанные части кости, и, закрепив их в таком положении легкой повязкой, наложил гипс. Когда он закончил работу, моя мать и бабушка были преисполнены к нему искренней благодарности, и он ею «воспользовался». Он не только отказался от предлагаемых ими денег, но пообещал придти и снять гипс через три недели. Они были удивлены его вниманием, но решили, что, видимо, у бабушки был сложный перелом. Они ошибались. Мой отец в то время был чрезвычайным циником и материалистом. Его специальностью было человеческое тело, а его жизненным принципом — прагматизм. К тридцати пяти годам он достиг уважения как профессионал, подсадил себе печень как запойный пьяница, расстался с тремя сожительницами и был измучен требованиями своих родителей подарить им внуков. Когда он увидел вместе этих двух здоровых, сильных и красивых женщин, то решил, что только такая женщина, как моя мать достойна, подарить ему потомство. В течение следующих трех недель он жил у своих родителей. Его мать приготовила ему фарш из кураги, грецких орехов, лимонов и меда, с которым он пил чай по вечерам. По утрам он съедал творог с йогуртом. На работу мать давала ему с собой диетический обед из овощей и мяса индейки. После работы он совершал длительные прогулки. В общем, к концу срока он стал выглядеть на пять лет моложе. К тому же он купил себе новый костюм, туфли и красивый галстук. Перед посещением своей пациентки он даже сходил в парикмахерскую. Когда моя мать открыла дверь, то сначала не узнала в мужчине, стоящим перед ней, их с бабушкой спасителя. Она спросила этого элегантного незнакомца:

— Вам кого?

— Я как обещал, пришел снять гипс и проверить состояние руки вашей мамы.

— Боже мой, я не узнала вас без белого халата. Простите, проходите, пожалуйста. Мама это к тебе.

Бабушка, появившаяся в дверях, тоже удивленно посмотрела на гостя:

— Как, однако, одежда меняет облик человека, — задумчиво произнесла она, но в глазах ее пряталась улыбка.

После снятия гипса и осмотра руки больной, которым гость остался доволен, его пригласили выпить чаю. Симпатичный травматолог засиделся у них допоздна, и бабушка пригласила его иногда заглядывать к ним. Моя мать, как показалось гостю, осталась равнодушной к его обаянию и шуткам. Все его коронные, неотразимые для женского пола, смешные истории и откровенно томные взгляды, направленные на молодую хозяйку не вызывали в ней ответного веселья — она сидела со скучным выражением лица. Такое с ним было впервые, это сильно его задело и раздосадовало. Он решил, что зря потратил три недели своей жизни, в которые мог бы пить, гулять и заниматься химическими опытами. Он вернулся из родительского дома в свою холостяцкую квартиру, в которой царил беспорядок, на полу валялись пустые бутылки, а на потолке чернело пятно от неудачной реакции одним из компонентов, которой была селитра. Он заглянул в бар и достал оттуда бутылку водки, но странное дело ему не захотелось сразу окунуться в иллюзию радости, даримую «зеленым змием», ему было больно осознавать, что единственная женщина, к которой он отнесся серьезно, равнодушна к нему. Он не знал в этот момент, что примерно те же чувства испытывала и моя мать. Дожив до двадцати семи лет, она ни разу не сумела привлечь к себе внимания такого интеллигентного, веселого и обаятельного мужчины каким оказался их неожиданный гость, и была уверена, что и в данном случае этот красавец просто хороший врач, честно выполняющий свою работу. От осознания этого ей было грустно, поскольку, скорее всего, ей придется выйти замуж за ее нынешнего ухажера, инженера медицинского оборудования из соседнего с ними отдела: скучного, полноватого любителя хоккея. Возможно, все бы так и закончилось, но вмешались «высшие силы» в лице давнишнего приятеля моего отца по химическим делам. Этот приятель позвонил в дверь в тот самый момент, когда мой отец решил таки утопить свою неудачу в бутылке. Друг школьной юности принес ему приглашение на свою свадьбу и рассказал ему «душещипательную» историю о том, как ему удалось после двух лет совместных походов в кино, театры и выездов на природу, наконец, уговорить любимую им девушку выйти за него замуж. Визит этого друга полностью изменил ход мыслей моего отца, теперь он решил, во что бы то не стало добиться внимания непокорной красавицы. Он начал ежедневно приходить в гости к моей бабушке и приглашать мою мать на прогулки или в кино. Не прошло и трех месяцев как они подали заявление в загс, а еще через год на свет появился долгожданный и всеми любимый я. Мой отец в связи с моим рождением уволился из больницы и стал много зарабатывать. Он устроился на работу в химическую лабораторию, возглавляемую тем самым другом юности. Тем самым, который пригласил его на свою свадьбу в самый критический момент жизни моего отца, и оказался той тонкой «соломинкой, которая переломила спину верблюда». Отец переехал жить в квартиру мамы и бабушки, а свою стал сдавать квартирантам. Он совершенно перестал пить, а у мамы теперь не возникало истерик по поводу каждой пылинки. Все были счастливы, но, к сожалению недолго. Когда мне исполнилось шесть лет, мой отец погиб при невыясненных обстоятельствах: он не справился с управлением на мосту, может быть, его подрезали, но он вместе с машиной утонул в реке. Моя мать, как в свое время и моя бабушка, больше не выходила замуж, всю свою любовь и заботу она посвятила самым любимым ею существам, мне и своей маме.

Несмотря на некоторую физическую слабость, я не был изгоем среди одноклассников или соседских хулиганов. У меня были сильная воля и чувство собственного достоинства, граничащее с высокомерием, воспитанными горячо любящими меня женщинами. Меня даже многие побаивались из-за моего жесткого, неукротимого нрава. Все мое детство я провел в мечтах о создании уникальных веществ, о которых мне, совсем еще «несмышленышу», рассказывал отец. У родителей моего отца была огромная библиотека старинных манускриптов, которая после их кончины досталась нам. Я перечитал всю литературу, посвященную алхимии и все известные физические теории строения материи, заодно с философскими взглядами розенкрейцеров, масонов и других адептов тайных доктрин. Из-за этого поглощающего все мое время увлечения я занимался другими предметами «через раз»: то я пытался решать сложные, олимпиадные задачи по математике, то выучивал целые страницы понравившегося мне текста и писал сочинения на отлично, то вообще отключался от уроков и старательно проводил заинтересовавшие меня опыты по химии. Маме пришлось купить мне набор химической посуды: различного вида колбы, спиртовую горелку и несколько реторт для очистки посредством возгонки различных веществ и продуктов реакций. Первым моим опытом была попытка получить чистую, поваренную соль. Опыт удался и теперь моя мама, и бабушка пользовались при готовке только очищенной мной солью. Я был очень горд. Хотя был один минус, мешавший мне спать по ночам. Моя комната часто бывала, пропитана запахами различных химикатов. В общем, мое отрочество было сплошной, радостной вольницей, пока ей на смену не пришли ночные поллюции и эти изматывающие мой мозг сексуальные картины и фантазии. Мое возмужание проходило трудно, мама и бабушка не справлялись с моими дикими выходками. Однажды я жестоко подрался с одноклассником, который был вдвое крупнее меня, за то, что он назвал меня «маменькин сынок». После этой драки я месяц мучился от непереносимой боли в животе. Мой дневник был красным от учительских записей о моем неподобающем поведении. В моей жизни не хватало присутствия взрослого мужчины, отца. Этот трудный период подросткового помутнения сознания закончился в девятом классе, когда я подружился со студентами-химиками, которые в подвале нашего дома устроили мастерскую по производству фейерверков. Несмотря на разницу в возрасте они приняли меня в свою группу. В этом их убедил наш управдом, разрешивший им пользоваться подвалом в обмен на то, что я буду помогать им, и учиться у них «уму-разуму». Управдом не был настоящим, он был самовыдвиженцем, который следил за порядком в доме и во дворе. Сначала некоторых соседей эта его самодеятельность возмущала, но со временем привыкли. «Михалыч» всегда был на боевом посту. Он первым звонил во все инстанции, если случались какие-нибудь аварии: отключали свет, в какой-нибудь квартире прорывало трубу, возникали проблемы с отоплением или с уборкой двора.

Правда эта история со студентами чуть не закончилась для меня колонией для несовершеннолетних. Но нас спас молодой лейтенант госбезопасности. Он, кстати, чем-то похож на вас. Не помню его фамилию, но помню, что она как-то связана с овсом. Тихон Алексеевич улыбнулся и сказал:

— Толоконников. Он, мой двоюродный брат.

Вадим удивленно посмотрел на Тихона Алексеевича:

— То есть, это карма. Ваша семья по жизни всегда должна мне помогать?

— Должно быть это записано на небесных скрижалях наших судеб.

У Вадима просветлело лицо, он улыбнулся и продолжил свой рассказ:

— Этот неприятный, жизненный урок пошел мне на пользу. К десятому классу я опять начал хорошо учиться и довольно прилично себя вести. Я без труда поступил в политехнический институт на химико-технологический факультет и быстро освоил правила академического сообщества. Я проявлял активность на семинарах и лабораторных, писал доклады, и выступал на конференциях. К четвертому курсу мне уже прочили блестящую, научную карьеру. И все было хорошо, но тут в первом семестре последнего года обучения нам начали читать курс научного коммунизма. Лектор был настоящий авантюрист, «мошенник на доверие», он признавался нам на лекциях, что этот курс настоящая галиматья, набор теоретических оксюморонов, но благодаря именно этому, как он нам доверительно сообщил, он и смог защитить кандидатскую диссертацию. Как он выражался «легко ловить рыбу в мутной воде». Его театральная откровенность некоторым нравилась и многие студентки явно ему симпатизировали, но напрасно. У него была жена, дети и еще молодая любовница, его ассистентка, которая вела у нас семинары. С первой минуты как я увидел эту не в меру раскрашенную «гетеру», меня поразили ее кукольная красота, нарочитая сексуальность и полное отсутствие чувства собственного достоинства. Ее яркий макияж, крашенные, рыжие волосы, уложенные в красивую прическу и ее трикотажное, обтягивающее платье малинового цвета, кричали о страстном желании нравиться мужчинам. Мне было непонятно, как такая мало знающая и не умеющая излагать свои мысли женщина смогла не только получить диплом, но еще и стать преподавателем в высшем учебном заведении. Даже ее имя, Лилия Адамовна Шумерская, вызывало в мозгу какие-то странные ассоциации. На ее красивом лице, застыло выражение самодовольства и капризной обиженности. Ее как будто сильно напрягала ситуация, которая вынуждала ее проводить занятия со студентами. Ее покровитель помогал ей выходить из положения, он сам составлял список вопросов для каждого семинара, и ей надо было только их озвучивать. Все занятия проходили одинаково, она зачитывала вопрос и называла фамилию студента, который должен был отвечать на него. Если студент молчал, она ставила ему минус, если он говорил хотя бы несколько слов, звучащих похоже на то, что читал нам лектор, она ставила ему плюс. На первом занятии мы еще не знали правил игры и стали задавать ей вопросы, ни на один из которых она не ответила, а сказала нам читать лекции, в которых мы найдем все, что нужно. Потом зло посмотрела на нас и потребовала, чтобы мы на семинарах строго следовали ее плану. На следующем занятии наш самый продвинутый в общественных науках однокурсник сам вызвался отвечать на один из вопросов. Он минут пятнадцать нес откровенную околесицу, используя термины из курса научного коммунизма. Она восхитилась им и поставила ему два плюса вместо одного. Кто-то не смог сдержать смех и вся группа начала шушукаться и хихикать. К счастью для нее, это было в конце занятия, она видимо догадалась о розыгрыше и заявила нам с откровенным раздражением, чтобы «мы не считали ее полной дурой» и что-то вроде того, что нам не поздоровиться, если мы будем плохо себя вести. После ее ухода группа разразилась гомерическим хохотом. Началась интеллектуальная оргия зазнавшихся, молодых людей, почувствовавших свое умственное превосходство над преподавателем. Это было жестокое пиршество угнетенных своими комплексами неполноценности рабов ученичества. В конце концов, мне надоело участвовать в этом унижающем нас злорадстве, и я громко прокричал:

— Хватит ерничать. Вспомните вашу собственную глупость и «пусть бросит в нее камень тот, кто сам невинен».

Почти сразу стало тихо и пристыженные своим недостойным поведением, мы тихо разошлись по домам. На следующих занятиях мы вели себя как послушные ученики и в конце семестра все спокойно сдали зачет, и покончили с научным коммунизмом. Но для меня все только началось. Дело в том, что с каждой нашей новой встречей на занятиях, мне все больше хотелось узнать тайну этой женщины и то, что скрывается за вульгарным макияжем и выражением капризного недовольства окружающим ее миром. Мне казалось, что иногда, украдкой, она бросает на меня грустные взгляды. Мое мужское эго кричало, что я прямо таки Дон Кихот, который может вырвать эту красавицу из рук наглеца, имеющего над ней непонятную мне власть. Я начал считать ее невинной жертвой обстоятельств, которые вынудили ее отдаться этому прохвосту. Мой мужской шовинизм и наивность не давали мне разглядеть картины в целом и понять, что в разыгрывавшемся фарсе невинной жертвой был я. Вся эта трагикомедия тайно режиссировалась очень умным постановщиком, хорошо разбиравшимся в людях.

Зачет я остался сдавать последним. Я ответил по билету и она, не глядя на меня, начала делать запись в моей зачетке. Потом отдала ее мне и неожиданно улыбнулась:

— Я знаю, что ты в меня влюблен.

— Как вы догадались?

— У парней все написано на лице.

— А вам это льстит или вы к этому привыкли?

— Привыкла, но что до тебя, то мне это льстит.

— Я вам тоже нравлюсь?

— Нет, но тебя хвалят все профессора, они говорят, что ты очень умный.

— Это вряд ли, — произнес я с внутренним ликованием, — но я рад, что из-за этого вы тоже заинтересовались моей персоной.

— Да, заинтересовалась, и я решила, что ты должен стать моим новым любовником.

Я не нашелся, что ответить и стоял перед ней как истукан в полном смятении чувств. Меня возмутило, что она уже все решила за меня, но при этом горячая волна страстного желания обладать ею стучала в моем беспомощном мозгу. Она встала, пошла к двери, закрыла ее на ключ и приблизилась вплотную ко мне. Посмотрела на меня откровенным взглядом и поцеловала в губы со словами:

— Ты мой сладкий мальчик, маменькин сынок.

Голова моя закружилась, и я стал покрывать ее лицо страстными поцелуями и ласкать все ее стройное тело…. Через минуту она вдруг вырвалась из моих объятий и сказала:

— Это только начало, мы продолжим, если ты придешь ко мне домой, завтра вечером. Вот мой адрес.

Она протянула мне листок бумаги и, собрав бумаги со стола в сумку, направилась к двери с торжествующей улыбкой на лице, помахивая брелком с ключом.

Я простоял в аудитории еще минут десять, приходя в себя и раздумывая над тем, что произошло. Весь следующий день, я мучился сомнениями, но ближе к вечеру я принял ванну, надел самые лучшие брюки, рубашку и джемпер, надушился самым дорогим одеколоном. Когда дверь, в которую я позвонил, открылась, то на пороге стояла моя Дульцинея, то есть Лиля, в легком пеньюаре, слегка прикрывающем ее прелести. Сначала все для меня происходило как в тумане. Я разулся и прошел в комнату, убогость обстановки которой меня поразила. Там были только кровать, накрытая пикейным одеялом и стол с тремя стульями. На столе стояла открытая бутылка сухого, белого вина и тарелки с колбасой, сыром и хлебом. Мы выпили, есть я, не мог. Мои мысли были заняты только тем, что сейчас может произойти, и как я с этим справлюсь. Когда она подошла ко мне и села ко мне на колени, я полностью потерял контроль. Я обнял ее и начал целовать ее неприкрытую халатиком грудь. Она начала стаскивать с меня джемпер. Через минуту мы оказались в постели, и все произошло слишком быстро. Я почувствовал себя слегка виноватым, но она не огорчилась. Она встала, налила нам вина, и мы молча выпили. Теперь я набросился на колбасу и сыр. Когда мы немного отдохнули, она опять села ко мне на колени и все повторилось вновь, но теперь это длилось значительно дольше и принесло мне невероятное, никогда ранее не испытанное удовольствие. Теперь я не хотел покидать эту неуютную квартиру. Но «дама моего сердца» спешила на какую-то встречу, и мне пришлось уйти, но с договоренностью о новой, завтрашней встрече. Я вышел счастливый и уже волновался о новом свидании, как вдруг меня поразила неожиданная мысль, что возможно сейчас она пойдет к своему бывшему любовнику. Все мое мужское естество протестовало против такого развития событий, и я остался наблюдать за ее подъездом, чтобы проследить за ней. Я провел там три часа, но она так и не появилась. И я с невыразимой тоской подумал, что ей не понравилось со мной заниматься любовью, и она просто выставила меня за дверь, а завтра она мне уже не откроет. Когда я поздно вернулся домой, мама и бабушка сразу заметили перемену в моем настроении и всячески старались меня приободрить. Пытались вызвать на откровенный разговор, но я не мог им рассказать, что со мной случилось, и почему меня попеременно охватывают восторг, а затем мучительные сомнения. Весь следующий день я думал только о предстоящей встрече.

Удивительно, от каких мелочей иногда зависит наша жизнь. Поскольку я явился на свидание на час раньше положенного срока, то стал «наворачивать» круги вокруг ее дома. В результате этих странствований я обнаружил, то, что не заметил в предыдущий вечер, оказалось, что подъезды этого дома имеют выходы по обе стороны. Я попробовал открыть дверь подъезда с другой стороны дома, и она легко открылась. Это было неожиданным подарком для моего измученного сердца. Я решил, что моя прекрасная любовница просто вышла с другой стороны дома и я, естественно, не мог ее увидеть. Как раз в этот момент она подошла ко мне и спросила:

— Давно ты тут болтаешься и пугаешь соседей?

— Наверное, минут пять, — соврал я, и попытался ее поцеловать. Но она увернулась и строго произнесла:

— Никогда не делай этого на людях.

Потом мы поднялись, и опять повторилось чудесное превращение убого жилища в роскошный дворец, в котором я впервые испытал блаженство любовных ласк. В этот раз она не торопила меня с уходом, но я знал, что мои мама и бабушка будут сильно волноваться, если я не приду ночевать. Поэтому с трудом, но я сдержался, и не стал просить у нее разрешения остаться ночь в качестве ее верного стража. Прошел месяц после нашего первого свидания, когда я впервые заговорил с ней о свадьбе. Она с явным удовлетворением услышала мое предложение, но ответила:

— Мы поженимся с тобой, только когда ты начнешь зарабатывать большие деньги. И я не собираюсь жить вместе с твоей матерью и бабушкой.

— Хорошо, я постараюсь все сделать быстро.

Я сообщил маме и бабушке, что у меня есть невеста и, скорее всего, я теперь буду жить на два дома. Эта новость была ими воспринята нормально, но они захотели познакомиться с моей будущей женой. Лиля явилась к нам на ужин в своей обычной «боевой раскраске» и сексуальном наряде, чем, видимо, до глубины души поразила мою скромную мать и бабушку. Однако они сдержались от каких-либо замечаний или колкостей. После того как я проводил Лилю и вернулся домой, я нашел моих самых дорогих женщин глубоко опечаленными. Они не стали мне ничего говорить, но и так все было понятно. Я посмотрел на них торжествующим взглядом пирата, захватившего судно, и сказал:

— Советую вам смириться и не пытаться остановить меня.

После этого я ушел в свою комнату и прилег на кровать, размышляя о том, как я могу ускорить нашу с Лилей свадьбу. Неожиданные мысли полезли мне в голову. Перед моими глазами возникла яркая картина прошедшего ужина. Впервые с момента нашего знакомства я увидел Лилю в привычной для меня обстановке. Мои мама и бабушка никогда не использовали косметику, но при этом за столом они выглядели намного более выразительными и живыми по сравнению с ярко раскрашенной Лилей. Казалось, что ее телесность не была натуральной, она как будто была сделана из другого вещества более облегченного, не имеющего настоящей плотности. Тогда я подумал, что из-за недовольства мамы и бабушки в голову ко мне лезет всякая чертовщина, и отбросил эти мысли как безумные. Я не спал всю ночь и придумал план действий, который позволил бы мне быстро обеспечить нам с Лилей безбедную жизнь в собственном жилище. Дело в том, что мой отец, как только я родился, прописал меня в своей квартире, которая сейчас пустовала. Мне надо было ее отремонтировать, а для этого нужны были деньги, и я знал, как их заработать. Приятель моего отца до сих пор руководил лабораторией, в которой платили большие зарплаты сотрудникам. Он как раз недавно звонил нам и приглашал меня к себе в лабораторию, причем предлагал гибкий график, который позволил бы мне продолжать обучение в институте. После этой бессонной ночи я развил бурную деятельность: так как диплом у меня уже был готов, то я устроился на полставки на работу в лабораторию. После успешной защиты дипломной работы, я сумел сдать экзамены в заочную аспирантуру. Завлаб предложил мне тему для кандидатской диссертации связанную и продолжающую исследования моего отца. Это помогло бы мне ускорить работу, поскольку, большая ее часть была уже подготовлена моим отцом. Он сказал, что эти исследования, в случае успеха, позволят мне защитить «на ура» не только кандидатскую, но в последствие и докторскую диссертации. Все дни я проводил в химической лаборатории, где мы вместе с завлабом проводили самые удивительные опыты о каких я, когда-либо слышал. Все вечера я предавался любовным утехам с Лилей, а по ночам писал статьи для диссертации. В ее убогую квартиру, которую как потом выяснилось, снимал для нее ее покровитель, она разрешила мне принести только домашние тапочки. Она почему-то категорически возражала против того, чтобы я оставался у нее на ночь, и спать я всегда возвращался домой. Чему мои мама и бабушка были несказанно рады. Прошло чуть больше двух лет с начала нашего романа с Лилей, когда я наконец закончил ремонт квартиры и у меня была готова диссертация со всеми сопроводительными бумагами для защиты. Теперь я мог слегка расслабиться и начать наслаждаться результатами своего героического труда. Но все к чему я стремился, оказалось миражем.

Четвертый год моего обучения в институте пришелся на начало перестройки. Горбачевым был объявлен курс на демократизацию страны, на корректировку политической системы, на радикальные изменения в экономике и налаживание дружбы с Западом. В стране повеяло свежим ветром перемен, хотя на следующий год после изменения политического курса, нам все еще читали лекции по научному коммунизму. Часть населения была охвачена энтузиазмом, другая отчаянием. Видимо, только я один был далек от политики, я не смотрел телевизор и не читал газет. Моя одержимость Лилей и увлеченность химией не отпускали меня ни на минуту. В отличие от меня, бабушка все свое свободное время в течение трех лет с начала перестройки неотрывно смотрела различные ток шоу и дебаты общественных деятелей по телевизору. Из-за того, что преобразования, которые по ее мнению должны были быть произведены в первую очередь, в частности, перлюстрация руководителей КГБ, никем даже не предлагалась, она начала часто пить корвалол. Мама уговаривала ее не увлекаться политикой, но это не помогало. В результате своих ночных бдений у телевизора бабушка сначала, вроде бы, легко перенесла инсульт, но через пару недель после него, неожиданно умерла. Мама совсем потеряла интерес к жизни. В это же время, в лаборатории, в которой я теперь работал на полную ставку, тоже не все было в порядке. Завлаб ходил мрачнее тучи, так как в лаборатории шли проверки, и не какой-нибудь аудит, а анализ всех имеющихся химикатов на возможность их использования для производства наркотических веществ. Но самый главный удар ждал меня впереди. Когда я решил поговорить с моей невестой о назначении даты нашей свадьбы, и приехал к ней утором, без предупреждения, то застал у нее «научного коммуниста», который в нижнем белье валялся на ее кровати, а она в своем прозрачном халатике варила ему кофе. Меня это так взбесило, что я набросился на него с кулаками, хотя он был тем еще хряком. Сначала мне удавалось мутузить его, так как он лежал на кровати, и не сразу сумел схватить меня и навалиться своим грузным телом. Когда, наконец, ему это удалось, и он начал меня душить, в комнате появилась Лиля и громко крикнула:

— Прекрати немедленно! Хозяин будет недоволен.

«Научный коммунист» тут же отпрянул от меня и, вскочив с постели, начал быстро натягивать брюки:

— Лиля, я люблю тебя, уговори шефа, пусть он разрешит нам пожениться. Только его запрет останавливает меня от того, чтобы бросить семью.

— Убирайся, с тобой разберусь позже.

Лиля закрыла за ним дверь и вернулась в комнату. Я все еще лежал на кровати и пытался осознать происшедшее. Лиля подошла к кровати, она была без макияжа. За ней располагалось окно и, казалось, что солнце просвечивает через ее хрупкое тело. Лицо ее без краски было прозрачно белым. Если бы она не двигалась и не хмурила брови, ее можно было бы принять за статую, сделанную из тончайшего фарфора. Ее неземная красота только усугубляла мое разочарование и отчаяние. Наконец, собрав всю свою волю в кулак, я поднялся с кровати и, не глядя на нее, сказал:

— Наша свадьба отменяется. Я не хочу тебя больше видеть.

Я двинулся к двери, в тайне надеясь, что Лиля попытается остановить меня и придумает какую-нибудь невинную версию того, что произошло. Но она осталась молча стоять в комнате. Весь остаток дня я провел, бесцельно бродя по улицам, домой идти не хотелось. На следующий день я пришел на работу и, собрав все три экземпляра моей диссертации и папку с сопроводительной документацией: авторефератами, разрешениями, рецензиями, отзывами, даже напечатанными уже бюллетенями для голосования, и выбросил их все в мусорную корзину. Остальные сотрудники смотрели на меня с недоумением. Из кабинета появился завлаб, которому видимо, рассказали, что я вытворяю. Он посмотрел на меня и сказал помощнику пойти и принести обратно все, что я выбросил. Он молча просмотрел все ли на месте, потом сказал остальным приниматься за работу, а сам вернулся в свой кабинет, забрав с собой «макулатуру» с результатами моего труда, бросив на ходу:

— Зайдите ко мне Вадим.

Когда я вошел в его кабинет, то увидел, что он наливает в стаканы коньяк. Один из них он протянул мне и сказал:

— Ты можешь мне не верить, но все наладится. Кроме того, ты не должен так поступать с работой твоего отца. Да и с моим вкладом в нее тоже, я ведь все это время не был сторонним наблюдателем.

— Извините, нервы не выдержали.

— Успокойся и иди работать.

Прошло две недели, проверяющие ничего не найдя, убрались с наших глаз. Завлаба и сотрудников перестало угнетать присутствие представителей закона и в конце дня, тем более это была пятница, в лаборатории устроили небольшой праздник. Накрыли столы, и выпили за «победу», молодые люди принесли магнитофон и начались танцы. Меня пригласила на медленный танец наша новая лаборантка, молодая, симпатичная хохотушка. Во время танца она вдруг серьезно взглянула на меня и спросила:

— У вас проблемы в личной жизни? Почему вы такой грустный?

— А вам не кажется милая девушка, что задавать такие вопросы малознакомым людям не принято.

— Но мы вместе работаем, и ваша скорбная физиономия целыми днями портит мне настроение. «Терпеть ненавижу» несчастных людей.

— Выход простой, не смотрите на мою скорбную физиономию.

— Но она мне нравится.

— А вот с этим я вам ничем помочь не могу.

После этого танца я покинул вечеринку, и ноги сами привели меня к дому Лили. В ее окнах горел свет. Я долго колебался, перед тем как зайти, хотя у меня был нормальный предлог: забрать свои вещи, то есть оставленные в ее квартире домашние тапочки. Когда я позвонил, дверь мне открыл «научный коммунист». Я молча прошел мимо него в комнату. Там находилась Лиля и незнакомый мне мужчина. Меня это сильно удивило. Они сидели за столом, и пили коньяк. Лиля теперь выглядела иначе. Она была теперь брюнеткой, со слегка подкрашенными веками и губами. На ней был строгий, стильный костюм серого цвета и черные, лаковые туфли на шпильках. Незнакомый мне, богато одетый мужчина сидел вплотную к Лиле. В одной руке он держал стакан с коньяком, а свободной рукой слегка поглаживал шею моей бывшей невесты. Я посмотрел на Лилю, которая все это время с видимым удовольствием наблюдала за происходящим. Мужчина, посмотрев на меня, криво усмехнулся и сказал Лиле сварить и принести нам кофе. Она беспрекословно подчинилась. Мужчина просверлил меня взглядом маленьких, почти прозрачных глаз из под белесых бровей и спросил:

— Ты тот самый химик, который хотел жениться на моей племяннице?

— Как видно, некоторые до сих пор этого добиваются.

–Не стоит говорить всерьез об этом прохвосте, «теоретике научного коммунизма». Он у меня на содержании. Это я ему приказал взять на работу в качестве его ассистентки биологического робота модели №1.

— Вы хотите сказать, что Лиля не человек?

— Нет, она клон, выращенный из сохранившегося чудом генетического кода Лилит — красивейшей и первой из представительниц женского пола на Земле. У тебя не вызвало подозрений и не показалось странным ее имя? Хотя ты всегда отличался отвлеченным взглядом на мир, твои мысли постоянно были заняты решением разных теоретических шарад. Кстати о шарадах, с какой целью ты сюда пришел? Вернуть себе невесту у тебя уже не получится. Как там у Пушкина: «Она другому отдана и будет век ему верна». И что ты теперь будешь делать?

— Ничего. А вы, мне кажется, выпили лишнего.

В это время Лиля принесла нам кофе, я взял чашку из ее рук, и пока пил его ни разу не смог поднять на нее глаза. Так называемый дядя спросил ее:

— Кто из этих мужчин тебе больше нравится? Безумно влюбленный в тебя аспирант-химик или доцент-коммунист?

–Доцент.

— Почему?

— Он простой.

— Хочешь сказать, что тебе с ним легко ладить?

— Да, он как верный холоп.

— Это, в каком смысле?

— Он не требует от меня каких-то чувств и рад всему, что ему перепадает.

— Хорошо, но тебе придется с ним проститься окончательно, потому что завтра ты должна поступить в полное распоряжение одного достойного господина, заместителя министра и переехать в шикарную квартирку, которую он для тебя снял в центре Москвы.

–Мне сейчас собрать вещи или машина должна прийти за мной утром?

— Утром, иди, посиди пока на кухне.

Я готов был разрыдаться от отчаяния и сердечной боли. Но вместе с тем мой мозг лихорадочно искал объяснение тому, что говорил этот вроде нормальный человек. Внешность незнакомца вызывала у меня двойственное чувство, мне чудилось, как будто я его уже видел. Его маленькие, желтоватые, прозрачные глазки, заплывшие жиром, смотрели насмешливо. Его короткий, широкий, слегка вздернутый нос, торчащий между обвислых, толстых щек, напоминал пятачок свиньи. Из-за его щек, почти достигая макушки его лысой головы, торчали густо поросшие белесыми волосами, несоразмерно большие, со слегка опущенными вниз заостренными верхушками уши. Я подумал, что если посмотреть на него сбоку, то его голова будет похожа на сплющенное рыло свиньи. И вся его фигура в дорогом, шелковом костюме чем-то неуловимо походила на фигуру откормленного борова. При довольно крупном теле, вольготно развалившемся на стуле, его короткие, толстые ноги едва касались пола. Чем дольше я его рассматривал, тем больше убеждался в том, что я разговариваю с некоторым подобием свиньи в человеческом одеянии. Меня мутило от осознания чуждых и непонятных явлений, которые вдруг вторглись и стали менять мой мир на какую-то фантастическую иллюзию. Мой собеседник посмотрел на меня с сочувствием:

— Ясно, что тебе трудно малыш. К пониманию таких вещей люди приходят годами, а на тебя все это обрушилось в одночасье. Твой отец тоже сначала не воспринимал иномирие всерьез.

— А причем тут мой отец? Он что был знаком с вами?

— Ему пришлось со мной познакомиться. Можешь называть меня Асиа, хотя это псевдоним, заимствованный мной из учения каббалы. Я увлекся этим древним «чтивом» в последнее время.

— Объясните, какие у вас были дела с моим отцом?

— Не в этот раз, теперь тебе пора домой к маме. Эй ты, верный ленинец, выведи его отсюда и не забудь вернуть ему его тапочки.

Когда я, наконец, с трудом преодолевая непонятно откуда взявшиеся в Москве отвесные скалы и дремучие джунгли, добрался до дома и позвонил в дверь, то удивился тому, как выглядит моя мама. Она стала в два раза выше, а глаза ее висели на ниточках прямо около моего лица. Она взяла у меня из рук тапочки и сняла с меня пальто. Затем отвела на кухню и дала мне выпить какой-то порошок. Через минуту меня затошнило и я, наверное, час провел, обнимая унитаз. После этого мама стала выглядеть как обычно. Она спросила меня:

— Ты что стал употреблять наркотики?

— Нет, это, наверное, что-то, что было в кофе, который я выпил у Лили.

Эта догадка меня сильно обрадовала, значит все, что было в квартире Лили, весь этот бред про иномирие был простой галлюцинацией. Мама заставила меня принять ванну с какой-то приятно пахнущей, ароматической солью, после которой мне стало тепло и спокойно. Впервые за три сумасшедших года напряженной работы и любовной лихорадки, я провалился в сон как в абсолютную пустоту.

Прошло еще четыре года. За это время я защитил кандидатскую диссертацию и уже готов был к защите докторской. Меня повысили до звания старшего научного сотрудника с соответствующей зарплатой. Наша лаборатория теперь числилась как частное, закрытое, акционерное общество с громким названием «Центр инновационных, химических технологий». Генеральным директором и полновластным хозяином этого центра стал завлаб. Все остальные акционеры существовали, как у Чичикова в его «ревизских сказках», только на бумаге. И это было справедливо, потому что наша фирма процветала в основном благодаря завлабу. Он вникал во все проблемы, занимался теоретическими разработками, договорами, документами и торговлей нашими препаратами. Не знаю, каким образом, все это ему удавалось, и как он находил на все это время, потому что и тема моей докторской, так же как и кандидатской были предложены им. Кроме этого, мы с ним работали над созданием вещества, которое было получено моим отцом и ушло вместе с ним в могилу. Завлаб описывал его мне как уникальное лекарство от такой страшной болезни как бешенство. Он знал составляющие его компоненты со слов моего отца, но не знал последовательности реакций и пропорции, участвующих в них реагентов. Завлаб не отходил от меня ни на минуту, когда я проводил уникальные опыты и экспериментировал с этими компонентами. Вы не поверите, но мы в течение семи лет дошли до конца пути, так и не пройденного нашими предшественниками в течение несколько столетий. Фактически я сумел решить проблему, которая во все времена будоражила умы всех великих медиков. У меня получилось создать небольшое количество (15 граммов) уникального вещества способного к излечению болезни, вызываемой вирусом Rabies, то есть бешенства. Мы опробовали его действие на мышах, зараженных вирусом бешенства. Эффект был моментальным и поражающим воображение: мыши не только выздоровели, но стали намного сильнее и активнее. Этот невероятный успех никак не повлиял на меня, я продолжал вести тихую, домашнюю жизнь. Мама иногда заговаривала о необходимости для меня найти себе хорошую жену, но моя реакция на эти разговоры всегда была отрицательной. Любовь, после произошедших событий, представлялась мне в виде «геенны огненной», и переживать все муки ада вновь мне не хотелось. Единственный вопрос, который мне не давал покоя, это какова была моя роль в разыгранном передо мной спектакле. Зачем Лиля соблазнила меня, если я ей даже не нравился. И почему я увлекся ею, она же при первой встрече показалась мне самодовольной «Эллочкой — людоедкой» Ильфа и Петрова. Из-за всех этих несуразиц, мне иногда начинало казаться, что в словах, так называемого «дяди» была доля правды. Вся история моей любви была невероятной. Но сколько я не думал об этом, разгадать тайну мне не удавалось, пока я не угодил вновь в водоворот ужасающих событий.

Началось все со странного письма без обратного адреса и штемпеля почты, который сунули нам в почтовый ящик. Письмо было написано странным, витиеватым почерком с орфографическими ошибками:

«Уважаемый Вадим, пишу вам как ваш преданный дображелатель. Вам необходимо немедленно уволиться или просто уйти с вашей нынешней работы. Неплохо было бы при этом забрать все екземпляры описаний ваших опытов у генерального директора. Вы не можете себе представить страшные последствия того, что может произойти, если этот человек сумеет разобратся в секрете вашего успеха и его покровители смогут начать его использавать. Нижайше прошу вас прислушаться к моему совету. Искренне ваш М.»

Я решил, что это чья та неуместная попытка сорвать мою защиту, но мама неожиданно разволновалась. Она сказала, что мне следует сделать это под каким-нибудь благовидным предлогом. Я спросил ее:

— Почему ты так расстроилась?

— Перед гибелью твоего отца, он тоже получил странную, предостерегающую его записку. Он только посмеялся и мне ее не показал. Но я проследила, куда он ее спрятал, и прочла. Там было предупреждение о том, что его начальник служит темным силам и ему следует прекратить работать на него.

В этом месте Тихону Алексеевичу пришлось прервать исповедь Вадима, так как было видно, что эти воспоминания тревожат его так сильно, что он уже не в состоянии контролировать свою мимику и движения. Тихон Алексеевич пригласил ассистента, который сделал Вадиму укол, и тот через некоторое время успокоился и заснул.