Рассказы

Галина Сафонова-Пирус

Свидания с друзьями или случайные встречи, воспоминания… Всё это «оседает» в душе, со временем приобретая иные оттенки и краски. И об этом – в моей книге.

Выкупленная радость

— Так всё же это ты… — И на том конце связующей нас «нити» мужской голос то ли с облегчением, то ли с радостью выдохнул: — А ведь надежды почти не было. Мало ли Галин в моём родном Карачеве! Но вот позвонил и оказалось… Да Сашка я, Сашка Коротин! Помнишь, как для ребятишек кукольные спектакли ставили?.. Ну как же, как же! А кукол, которых вы, девчонки сами делали?.. Обещаешь вспомнить… то-то ж… Как узнал твой номер? Да на твоём сайте… Да-да, заглядывал, читал, а когда наткнулся на «Ведьму из Карачева», то и мелькнуло: а вдруг это она? — И рассмеялся. — Даже не верится, что такой подарок судьба подбросила. Я ведь давно хочу заглянуть в «страну своего босоного детства», но всё — никак, а вот теперь… А теперь скажи мне свой мейл и где живёшь… Недалеко от Карачева? Значит, если приеду, то съездим вместе?.. Вот и хорошо, вот и договорились.

И вспомнила… Простыня, привязанная к двум колышкам, а за нею с одной стороны мы, а с другой босоногие зрители, девчонки и пацаны с соседних улиц. Их всего-то с десяток, но мы рады: вот же пришли, пришли по объявлениям, вчера расклеенным на деревьях и заборах: «Приглашаем на кукольный спектакль „Гуси-лебеди“ около дома №9 в 17 часов.» Наши самодельные куклы еще тихо лежат в корзине, но, наверное, тоже волнуются, как и мы: я, моя соседка Тонька, Аллка, живущая в другом квартале за церковь, Лариска из-за речки и Сашка, примкнувший к нам девчонкам потому, что любит читать стихи. А учит их все, попадающиеся на глаза в книгах, газетах и потом нам, уставшим после шумных игр и притихшим в подступивших ночных сумерках, читает: «Шли пионеры вчетвером в одно из воскресений, как вдруг вдали ударил гром и хлынул дождь весенний…» А еще был Сашка нашим художником, рисовал и для того спектакля лес, печку, яблоньку и даже ёжика на картонке, которого мы потом вырезали. Ну а действующих лиц сказки, — Машеньку, Иванушку и деда с бабкой, — мы уже делали сами, выпрашивая у мам и бабушек их сносившиеся платья… Ах, эта очаровывающая пора детства, когда ценностью кажется каждый пёстрый клочок и настоящим кладом вдруг найденный в огороде кусочек когда-то бывшей тарелки или чашки… Но что еще помню о Сашке? Да, был он белобрыс, голубоглаз… мать у него была учительницей, может, поэтому и стихи любил, и не только любил, но вживался в них так… Да-да, помню, как перед нашим спектаклем читал вот это: «Там, вдали за рекой, загорались огни, в небе ясном заря догорала, сотня юных бойцов из будённовских войск на разведку в поля поскакала…» И вспомнилось именно оно потому, что сама любила петь эту песню, когда оставалась одна дома, поэтому и до сих пор не забылась: «Они ехали долго в ночной тишине по широкой украинской степи, вдруг вдали у реки засверкали штыки. Это — белогвардейские цепи. И бесстрашно отряд поскакал на врага…» А вот когда Сашка доходил до этих строк, то голос его становился громче, он поднимал руку, взмахивал ею, словно в ней была сабля, а потом… Да, помню, как на том нашем спектакле на словах: «Он упал возле ног вороного коня и закрыл свои карие очи…» Сашкин голос вдруг задрожал, он замолчал и, не закончив, нырнул к нам за растянутую простыню, плюхнулся на траву, прошептал: «что я честно погиб за рабочих» и на его глазах я увидела слёзы… увидела и, конечно, удивилась: чего он? Тогда моему совсем еще юному сердцу не было дано почувствовать того, что смог он, Сашка… Вот, пожалуй, и всё, что вспомнила о нём… и не удивительно, потому что вскоре его семья уехала в другой город. И вот теперь он пообещал приехать. Но пока через несколько дней в Яндекс-почте я открыла такое письмо от него:

«Признаться, я тоже пишу помаленьку, но никуда не помещаю, просто для меня это — хобби. Ведь иногда наткнёшься на какое-либо откровение вроде твоего, и вдруг появится интерес: а как я?.. кем был, кем стал? И начнёшь копаться в себе, а потом прятать строчки в компьютер. Пройдёт какое-то время, откроешь файл, прочитаешь и удивишься: а вроде бы — ничего! Может ты помнишь, как я любил стихи? А если не помнишь, то скажу: да, любил. И очень! И когда подрос, сам пробовал писать. И не только писать, но и посылать в газеты, журналы, но оттуда получал почти одно и тоже, как под копирку написанное: „Читайте поэзию классиков.“ Вот и решил: хватит баловаться, надо искать настоящую профессию, которая даст деньги. И нашел. Хотя и с большим трудом, но открыл своё дело, так что живу хлопотно, но деньги есть. Семья, дети довольны, а сам… Понимаешь какое дело: всё вроде бы у меня получилось так, как хотелось, но чего-то не хватает. Для души не хватает. И часто вдруг оглядываюсь с вопросом: „А всё ли со мной так, как должно быть?“ Словно что-то по дороге потерял, а найти не могу. И потому не могу, что не знаю: а что искать-то? Ладно, ты уж извини. Нажаловался. Но мы обязательно свидимся. Свидимся, поговорим, съездим в Карачев. Я относительно недалеко от тебя живу, так что жди.»

И после этого Сашка… а вернее теперь уже Александр замолчал. Но недавно посыпались от него короткие письма… нет не письма, а отрывки из его записок. И написаны они так, словно исповедуется перед самим собой. Недоумевала: зачем присылает их? Ведь не объяснил этого. Но не спрашивала, ибо у меня был свой резон: всегда интересно наблюдать за «работой» чьей-то души, а эти наброски открывали нечто новое, поэтому, выбрав из них то, что раскрывало суть того, чем он занимается, составила из них такой «дайджест»:

«Наверное, кто-то думает, что свободный предприниматель валяется в кровати до обеда, потом выпивает в кафе свой смузи, не спеша идет в офис, читает прессу, смотрит телевизор… О нет! Уже с утра тебя начинает подбрасывать от телефонных звонков и от мыслей, а к вечеру даже тошнит от них. Но ловишь и кайф, это даже бодрит! Как и то, что знаешь: только от тебя всё зависит. И вся бюрократия — ты сам.»

«Завидую бизнесам, у которых есть финансовая подушка с оборотами в несколько сотен миллионов, с кредитным плечом и овердрафтом в хорошем банке. А я — где-то посередине. У меня — микробизнес. Цех. Двенадцать рабочих. Десятки заказов в месяц. И всё вроде бы нормально, — сбиваются деньги, которые уходят на НДС, налоги, аренду, — то есть живу здесь и сейчас. Сколько „монет“ есть на счете, стольким и распоряжаюсь, а если нет, беру в долг у сотрудников, поставщиков.»

«Решения надо принимать каждый день, каждый час, минуту. Покупка станка, согласование макетов, утверждение прототипов, утилизация материалов, увеличение сдельного контракта… Как же это утомляет! Поэтому, когда приходишь домой, тебе уже не до детей, не до жены, и самое успокоительное — коньяк.»

«Нет более суеверных людей, чем мы, предприниматели. Покормить дворовую собаку, перевести старушку через дорогу, обязательно помыть машину перед Новым годом — секретные знаки, в которые веришь для удачи, для очистки кармы. А если не везет, если непруха, то начинаешь сомневаться: а тем ли занимаюсь, так ли поступаю с теми, с кем связан? И такое начинается! Хоть вешайся. И учишься признавать свои ошибки, брать на себя всю вину, когда надо просто остановиться, сказать: „Я не прав“ и идти дальше.»

«Не любя заниматься тем, чем занимаешься, нельзя. И даже смотреть на тех, кто нехотя исполняет твои поручения — не так заливает растворы, фрезерует — невозможно.»

Когда прочитала эти, заинтересовавшие меня и собранные в один текст заметки Александра, то тут же спросила себя: а дальше что… для чего мне это нужно? Но тут же мелькнуло подсказкой: а, может, пригодится «автору»? И в тот же вечер отослала ему текст с припиской: «Александр (или можно — Саша?), высылаю Вам (или можно — тебе?) из присланных текстов то, что показалось интересным, со своими короткими комментариями. Не знаю, зачем это делаю, но, может, быть, мой свежий взгляд что-то подскажет?» Но он не ответил, а я, боясь быть навязчивой, не писала ему. Но, привыкшая вдумываться в то или иное явление или человека, всё никак не могла совместить того мальчика из детства, так любящего стихи и теперешнего коммерсанта, — ну как могли ужиться в одном человеке тот и другой? Ведь тот Сашка умел видеть себя в тех, о ком читал, он словно поселялся в душе другого, как бы предчувствую беду, которая могла постигнуть и его. Да, наверное, взрослость его «излечила», но раз задаёт себе тревожащий вопрос: «А всё ли со мной так, как должно быть?», то значит, что в глубине его души остались ростки прежнего.

А потом он прислал вот такую притчу, коротко предварив словами: «Прочитай. Услышал по радио, потом нашёл в Интернете. Приеду, поговорим».

«Однажды добрый человек попросил Бога: «Господи, если можешь, покажи мне, пожалуйста, Рай и Ад.» И Господь подвел его к двум дверям, открыл одну из них и тот увидел бесконечно длинный стол с котлами на нём, в которых была пища, от которой исходил такой вкусный запах, что у доброго человека слюнки потекли. Но люди, сидящие вокруг стола, выглядели умирающими от голода, хотя у каждого к руке была прикреплена ложка с длинной ручкой, которую он мог наполнять едой, но так как ручка была слишком длинной, то поднести её ко рту было невозможно. Добрый человек был потрясен их несчастьем, а Господь сказал: «Ты увидел Ад. А теперь покажу Рай.» И отворил другую дверь. Но человек опять увидел такой же длинный стол, такие же чаши на нём, и люди держали такие же ложки с длинными ручками, но выглядели сытыми и счастливыми. «Я ничего не понимаю» — сказал добрый человек, взглянув вопросительно на Господа, а тот ответил: «Всё очень просто. Тех, которых видишь, научились кормить друг друга, а те, которых ты уже видел, думают только о себе».

И через несколько дней Александр приехал на машине, остановился в гостинице и на другой день повёз меня в наш «город босоногого детства». Весна набирала разбег, за окном мелькали распушившиеся кроны берез и омытые первыми дождями помолодевшие ели, сосны, у обочин, отражаясь в озерцах воды, мелькали желтокрылые стайки калужницы. Странно, но он часто замолкал, словно додумывая что-то, а я, не решаясь потревожить его неуместным вопросом, тоже помалкивала, любуясь свежими красками весны. Но вдруг, после одной из затянувшихся пауз, услышала:

— Ты знаешь почему я прислал тебе ту притчу? — И лишь взглянув на меня, продолжил: — А потому, что… Короче, ехал я однажды вот так… долго ехал и от усталости, чтобы встряхнуться, включил радио. Включил и слышу только это: «Всё очень просто. Те, которых видишь, научились кормить друг друга, а те, которых ты уже видел, думают только о себе». — И усмехнулся: — Ну, меня и заинтересовала эта фраза, запомнил её, а когда приехал домой и отдохнул, в Интернете по ней нашел всю эту притчу. — Снова коротко взглянул: — Спросишь, наверное, а что в ней зацепило, да? — Я лишь улыбнулась: пусть сам ответит на свой вопрос. Но он не ответил, а заговорил совсем о другом: — Когда женился, надо было обеспечивать семью, вот и закрутилось колесо, заработала голова и надо было прежде всего думать о семье, детях, надо было зарабатывать больше, больше, а сердце… моё сердце, которое в детстве на всё отзывалось… — Помолчал и вдруг тихо почти пропел: — «И бесстрашно отряд поскакал на врага, завязалась кровавая битва, и боец молодой вдруг поник головой…» — Взглянул: — Помнишь?.. Так вот, потом душа моя под доводами разума словно умолкла… — Махнул рукой: — Да нет, замечал, замечал я в своей суете несчастных, страдающих, но спешил мимо… не приближаясь. Будто боясь чего-то. А однажды поехал в районный городок улаживать кой-какие дела и случайно познакомился с одним мужиком. Разговорились. И оказалось, что он тоже предприниматель, но и волонтёр, и сейчас ездит по району, хлопочет о том, чтобы сделали ремонт в детском доме, в котором туалеты на улице, а зимой дети замерзают из-за никудышного отопления. Да и не только об этом рассказал… И знаешь, я как-то не поверил ему… или не хотел верить?.. а он, видать, это почувствовал, потому что когда я всё еще ждал улаживания своих дел, предложил: «Может, съездишь со мной в соседний детдом? Тут недалеко…» Я и поехал. А по дороге Сашка… тёзкой оказался, рассказал о том, через что ему приходится проходить, чтобы добиться элементарной помощи этому детдому, ведь начальники далеко не все откликаются сразу, их надо вначале раскачивать, расшевеливать, а то… Один так прямо ему и ляпнул: «Ну что вы хлопочите? Дети относительно сыты, обуты-одеты, а большего им… Ведь рождены-то в основном от пьяниц».

Александр замолчал, вглядываясь в замелькавшие окраинные домики — уже въезжали в Карачев — и мне подумалось: жаль, что не досказал о той поездке… но ладно, сейчас ему не до этого, так что расспрошу, когда назад будем ехать. И, ободряюще улыбнулась:

— Наверное, волнуешься и не узнаёшь город? Ведь столько лет…

— Да, конечно. Пока всё, всё другое. Но, может, там, в наших кварталах что-то осталось прежним? Едем туда.

— Осталось, — загрустила я. — Но мало, ох как мало! И даже мой родной дом уже не мой.

— Как так? — взглянул живо.

— А вот так… Попал в чужие руки, так что очень грустно будет встретиться с ним.

Когда выходили из машины в наших кварталах», то мне всё думалось: ну что он ищет и что найдёт здесь, среди постаревших свидетелей прошлого? Ведь вместо той, покрытой травой-муровой полянки возле моего дома, на которой устраивали спектакли, теперь была наезженная дорога к новым застройкам, а меж когда-то родных окон висела табличка: «Продаётся», да и на месте его хаты возвышался красивый особнячок, огороженный темно-вишнёвым забором. Но Александр больше помалкивал и по его лицу, глазам было трудно понять: что же происходило в его душе? И тогда, чтобы приоткрылся, я «плеснула» своим настроением:

— Нет, и всё же встречаться с прошлым грустно.

Но он лишь пригласил в машину:

— А давай-ка доедем до парка. Помнишь, как висели на его ограде, когда бегали смотреть концерты заезжих артистов? Там, наверное, мало что изменилось… ну, может, только деревья подросли.

Когда ехали назад, Александр снова помалкивал. Да, ожидание даёт большее, нежели сбывшееся, убеждалась в этом не раз, а как — он?.. и что дала ему эта встреча? Спросить или подождать?.. Но он вдруг заговорил:

— Знаешь, после той притчи, которую прислал тебе, я как-то пристрастился к ним. — Коротко взглянув, усмехнулся. — Наверное, подумала: в детство впадает, да?

— Да нет… что ты! Притчи — для любого возраста, недаром Христос часто говорил притчами…

— Ну, тогда… — И он, вздохнув, заговорил медленно, словно читая: — Однажды некто гулял по морскому берегу и увидел старца, который поднимал с песка морские звезды, выброшенные штормом и бросал в море. Ну, и говорит ему: «Не напрасна ли Ваша работа? Ведь под ногами тысячи морских звёзд и что изменится, если спасёте немногих?» Тогда старец поднял еще одну: «Но я изменю многое хотя бы для этой звезды!» — и бросил её в море. — Саша замолчал, и я почувствовала, что сейчас скажет то, о чём и хотелось узнать. — Так к чему я это… Тогда, при поездке в детдом, когда увидел детишек… они как раз гуляли во дворе и окружили нас… я словно очнулся. Да-да, именно так! Ведь они смотрели на нас такими глазами! А потом, когда тёзка раздал им подарки и мы уходили, то всё бежали за нами и кричали: «Дяди, дяди, приезжайте еще!» — Александр хлопнул рукой по рулю. — И как после этого было не приехать еще раз, потом еще, еще… С тех пор и попал к ним в плен. Да и каждый раз вместе с Сашкой заново попадаем, когда приезжаем в другие детдома, привозим подарки, что-то ремонтируем, исправляем. — Опустил боковое стекло, вытянул руку, как бы пытаясь поймать струю ветра. — Знаешь, простое сочувствие, которое во мне было раньше — неважная милостыня, его надо материализовать, вот и я… Да нет, не так уж много зарабатываю, но сколько могу, отдаю и после каждой поездки в детские дома словно омываюсь… словно оживает моя та, детская душа, которая умела втискиваться… нет, вживаться в людей. — Положил руку на руль и почти прошептал: — «Он упал возле ног вороного коня и закрыл свои карие очи…»

— Да-да, помню, как ты однажды не дочитал эти строки и слёзы у тебя…

Но Александр не услышал меня:

— Вот и получилось, что я у прошлого… — Несколько раз разжал-сжал пальцы, лежащие на руле. — У прошлого сам себя выкупил. Да-да, именно выкупил, — вдруг светло улыбнулся найденному слову. — И оно с благодарностью отозвалось во мне. — Помолчал и сказал совсем тихо: — И вместе с семьёй в этом моя истинная радость.