Программа защиты любовниц

Галина Романова, 2013

Лиза никогда не верила в гадания, гороскопы и сонники. Но, когда перед гибелью самой близкой и любимой подруги Сони увидела вещий сон, пересмотрела свой взгляд на эзотерику. Лизе пришлось пересмотреть и всю свою жизнь. Девушка с прекрасным образованием в одночасье бросает престижную хорошо оплачиваемую работу и устраивается на должность горничной. Ей теперь нужно мыть полы, вытирать пыль и терпеть назойливые приставания хозяина дома Стаса, и все это ради справедливости и чувства мести. Она сама найдет настоящего убийцу, жестоко и хладнокровно расправившегося с подругой Соней. Полиция отпустила Стаса, поверив в его непричастность, но Лиза видит всю гнусность и испорченность холеного и вальяжного Станислава Игнатенко и его чокнутой семейки. И она сумеет отомстить за Соню и других девушек, ставших жертвами маньяка… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 4

Что он натворил??? Что наделал??? Сломал свою жизнь! Прикончил ее собственными руками! Он…

Идиот, господи, какой же идиот! Разве стоило ради прекрасных глаз обычной шл…хи так все коверкать?! Зачем надо было ставить на кон свою удачу, все положение ради ее одобрения?! Да она же…

— Она шл…ха! Просто шл…ха! Таких много, их сотни, тысячи!

Он глянул в зеркало, висевшее над камином. В нем отразилось его измученное небритое лицо, взлохмаченные волосы, больные глаза.

— Как ты мог?! — спросил он сам у себя. — Как ты мог так поступить с собой???

Тут же взгляд пополз по дорогой, модной комнате, обставленной с аукционов, как и все остальные в его доме, кроме одной.

Он со стоном выдохнул и схватился руками за голову. Нужно было принимать решение. Единственно верное, от которого зависит вся его дальнейшая жизнь и карьера в том числе. Он всегда был мастером принимать решения, потому и взлетел так высоко и так быстро. Но теперь…

— Владимир Сергеевич, — в дверь осторожно стукнули, и та чуть приоткрылась. — Владимир Сергеевич, она кричит!

— Ванька, сгинь! — рявкнул Владимир и снова с тоской заглянул в зеркало.

Дверь тихо прикрылась, но Ванька остался за ней. Остался ждать, когда схлынет гнев хозяина.

Ванька был его правой, левой рукой, легкими, желудком, организмом всем, помощником, денщиком и еще бог знает кем. Подобрал он его в сильно помятом состоянии после одного из боев без правил. Парня, поиспользовав, вышвырнули вон в буквальном смысле. В заказном бою Ваня играл роль подставного, вот и выкинули его за городом на свалке, как кусок мяса. Его хозяева сильно надеялись, что парень не выживет. А он выполз на дорогу, где его и подобрал Черных Владимир Сергеевич. Подобрал, довез до больнички. Наутро наведался туда и выслушал неутешительный прогноз.

— У парня отбиты почки, легкие, разрыв селезенки, вытек глаз и поломаны ноги в трех местах. Жить будет, но инвалидность обеспечена, — поцокал языком оперирующий хирург.

Потом принял из рук Владимира приличную сумму и проговорил с улыбкой:

— Но сделаем все, что в наших силах.

Внутренности и конечности Ивану подлатали. Глаз протезировали. Но вот с душой у того сделалось что-то неправильное. Он вдруг решил, что всю свою оставшуюся калечную жизнь должен посвятить служению своему спасителю и благодетелю.

— Меня больше нет, — изрек он мрачно, стоя перед Володей на коленях. — Я ваш раб, Владимир Сергеевич. Вы можете делать с моей жизнью все, что угодно.

— Ванька, дурак ты. — Черных с жалостью смотрел в искореженное травмами лицо. — Что мне с твоей жизнью делать-то прикажешь?

— Распоряжаться. Моей жизни больше нет, она в прошлом, — просто ответил тот. — Но для начала в той прошлой жизни мне нужно завершить кое-что.

Ванька пропал и отсутствовал неделю. Потом молча явился, поселился у него в цокольном этаже в крохотной комнатке рядом с котельной. И стал служить ему верой и правдой. Лишь спустя пару лет Черных узнал, что Ванька без лишнего шума и преследований похоронил всех своих обидчиков. Сделал это так грамотно и не наследив, что его даже ни разу не дернули на допрос в качестве возможного подозреваемого.

— Владимир Сергеевич, — снова глухим голосом позвал из-за двери Иван. — Надо что-то решать, завтра придет Зоя.

Зоя была кухаркой и горничной. Ее не было неделю, отпросилась к детям. За это время все и случилось. Завтра Зоя должна вернуться, и тогда…

— Владимир Сергеевич…

— Ванька, ну что ты заладил?! Что?! — взревел Черных, подскочил к двери и шарахнул по ней кулаком.

Иван стоял, не шелохнувшись, но носок ботинка своевременно под дверь подставил, чтобы не получить по носу. На хозяина он смотрел, как собака. Преданно и нежно заглядывал в глаза, готовый к любой команде. А какую команду он ему даст? Какую?! Он и сам не знал.

— Она кричит, — повторился Иван. И снова заглянул Черных прямо в душу. — И плачет без конца. Что станем делать?!

— Угрожает? — вспомнил он утреннюю истерику своей пленницы.

— Уже нет.

— А что говорит, когда кричит?

— Ну… Чтобы отпустили, что это ничего не изменит, что она все равно… Все равно вас не любит, — закончил Иван почти шепотом.

— А кого же она любит?! Кого??? — озверел он сразу же и схватился за Ванькину рубашку в области воротника. — Этого чмыря?!

— Она не уточняет.

Он не стал выдергивать свой воротник, не сделал попытки увернуться от хозяйских пальцев. Просто стоял и ждал, когда гнев хозяина поутихнет и можно будет решить хоть что-то.

Так дело оставлять было нельзя, было очень опасно.

Девица, словно заведенная дьяволом, орала и орала. При этом голос ее отливал металлом и даже не хрипел. И оттого, что силы ее не иссякали, а только крепли, питаясь злостью, Ивану было особенно не по себе. Одно дело решать вопрос с ослабевшей вялой бабой. Другое — с полной сил и решимости львицей.

Та, что бесновалась теперь в кладовой, была львицей. Без боя она не сдастся. Станет выть, орать, царапаться, лягаться, драться, привлечет внимание, поднимет шум. Нет, можно было бы, конечно, и пристрелить ее, просто распахнуть дверь и пальнуть прямо в центр ее великолепного лба. Но огнестрел в данном случае не подойдет. Это очень опасно, может разоблачить, вывести на его хозяина, а за него он всего себя отдаст по кусочку.

Что же с ней делать?! Жрать она не жрет, пить тоже отказывается. Так что снотворным ее не накачать. Что делать?!

— Ваня… — Черных отпустил его воротник, уткнулся лбом в спину своего раба. — Ваня, что делать?! Я не представляю!!! Я не знаю, что мне с ней делать?! Она же… Она же не простит мне этого. Нет?

— Нет, Владимир Сергеевич, — осторожно, чтобы не задеть хозяйского лба, мотнул головой Иван.

— И настучит?

— Да.

— И нам с тобой не оправдаться?!

— Вряд ли.

— Тогда что? Что?!

— Я все решу, Владимир Сергеевич, вы только прикажите, — взмолился Иван.

Он, если честно, уже пару дней назад предлагал ему это. Сразу, как все пошло не так, не по задумке, предлагал. Черных отказался. Он таращил глаза, шипел на него страшно, обвинял в кровожадности и еще бог знает в чем, отказывался.

Иван знал, что сделать это ему с ней все равно придется, выхода потому что не было. И хрен с ней, что повозиться придется, и все равно, что баба может шум поднять, он с ней справится, он уже все продумал. Тогда они останутся вне подозрений, но вот команды все не поступало и не поступало.

— Решит он! — Черных от него отшатнулся, как от прокаженного. — Что ты решишь? Что?!

— Все. — Иван медленно повернулся, глянул на хозяина. — Вам надо будет просто уехать из дома ненадолго. Дня на два-три, скажем. И быть на людях все время. А я… Я все решу.

— А Зоя?!

— Зое я скажу, чтобы еще отдохнула. Чего ей тут, раз вы уезжаете?

Иван говорил тихо, методично, почти без эмоций, и от этого-то Владимиру было особенно страшно. Он не представлял, мог только догадываться, что тот станет делать с бедной девушкой.

Ого! Она уже и бедная! А минут пять назад была шлюхой. И ненавидел он ее в ту минуту. А теперь что же, жалеет? Нет, расслабляться нельзя. Нельзя! Пусть Ванька все решает, он сможет, не наследит.

— Ты правда все решишь? — спросил он через паузу измученным задушенным голосом.

— Да, — бесцветно, тихо, ровно.

— И ты… Ты сможешь отвести от нас подозрения?

— Сто процентов, — кивнул Иван и невольно закусил губу.

Он не был уверен, вот в чем проблема, не был уверен в том, что на вопросы не придется отвечать.

Нет, он сделает все бесшумно, так, что подозрений не будет, но вопросы задавать им все равно станут. Это по умолчанию.

— Ладно, Ваня. Ладно. — Черных хлопнул его по плечу, сгорбился и, тяжело волоча ноги, зашагал к своей комнате. — Делай, что считаешь нужным.

— Хорошо, — кивнул он. — Хорошо. Вы… Вы не станете с ней больше говорить, Владимир Сергеевич?

— Последнее слово? — Черных с ужасом передернулся. — Нет! Я иду собирать вещи. Утром я заеду в одно место, сам знаешь куда, потом сразу в аэропорт. Зое мне звонить, или ты сам?

— Сам, — безошибочно угадал настроение хозяина Иван. — Я позвоню ей сам. Отдыхайте…

Хозяин укатил из дома на следующий день в начале девятого утра. Гладко выбритый, сильно надушенный, в тонкой сорочке из дорогого батиста, тонких льняных брюках, замшевых мокасинах на босу ногу. Он нес в руках дорожную кожаную сумку и кейс, когда столкнулся с Иваном на выходе.

— Вы без завтрака?

— В городе, все в городе, — на ходу откликнулся Черных, выскакивая из собственного дома, как из преисподней. — Все, я позвоню…

— Когда? — крикнул ему в спину Иван.

Но ответа не последовало. Хозяин прыгнул в машину и укатил, оставив его один на один с сумасшедшей проблемой, чего-то затихшей в кладовой. Уже пару часов как молчит.

Иван еще раз набрал Зою, поболтал с ней, все больше для того, чтобы удостовериться, что она невзначай не нагрянет с глупой бабьей башки. Зоя даже не выезжала еще от детей, обрадовавшись вчерашнему предложению продлить свой отпуск.

— Как вы там без меня, Ванюша? Не разнесли еще дом в пух и прах? — рассмеялась она, готовясь проститься.

— Все нормально, Зоя. Все чисто, — соврал он.

На самом деле он ни разу не взял в руки пылесоса и тряпки с тех пор, как в кладовой поместили пленницу, некогда было. Все время приходилось прислушиваться и наблюдать за воротами. Не дай бог, нагрянет кто-нибудь, а у них тут такое!

Небеса были на их стороне, за эти дни ни одна сволочь не навестила их дома. Никто не ткнулся пальцем в звонок на воротах, не прогундосил в домофон и не напросился в гости. Вот и запустил за наблюдениями дом. Ничего, Зойке делать нечего, наотдыхалась, слава богу.

Он прошел все этажи комнату за комнатой, отметив про себя, где особенно пыльно. Зашел на кухню и без аппетита съел приготовленный на двоих завтрак. Каша получилась пересоленной, правильно хозяин сделал, что не остался. Кофе остыл, тосты высохли и скорчились, напоминая вкусом и видом картон.

Иван вымыл посуду под раковиной, считая барством загружать посудомоечную машину двумя тарелками. Тщательно вытер столешницу, обеденный стол сначала влажной тряпкой, потом сухим полотенцем, затем пошел в мастерскую.

Он долго стоял перед верстаком, рассеянно рассматривая предметы, развешанные по стенам. Прикидывал, рассчитывал, думал. Решил, что ничего не годится. Перешел в дальний угол к металлическому шкафу, долго рылся в ящиках, пока наконец не нашел то, что ему было нужно. Тонкая металлическая проволока, прочная и гибкая, как леска. Он откусил кусачками кусок длиной полметра, тщательно закрепил концы на деревянных ручках, дергал, натягивал, получилось вроде прочно. Ладно, что не выйдет с проволокой, он доделает руками. Но стрелять девку он точно не станет, хотя и было из чего, это даже с глушителем опасно. Мало ли кто мог услышать странный хлопок. Вдруг догадаются? Маловероятно, конечно, но вдруг?

Теперь бы хозяин не пожалел о своем решении, он же любил ее, любил. Вдруг опомнится, когда схлынет злоба, и пожалеет?

Приготовив орудие решения проблемы последних напряженных дней, Иван сел у телефона и замер. Вернее, телефонов было сразу три. Один домашний и два мобильных. Они лежали рядом. Иван искренне надеялся, что по одному из трех телефонов его хозяин непременно позвонит. Он дал ему час времени.

Черных позвонил через сорок минут.

— Ванька? — осторожно спросил тот, позвонив на домашний.

— Я.

— Как там у тебя?

— Все тихо.

— Как это тихо?! — заволновался тот сразу. — Она что, перестала орать?

— Да.

Иван тут же снова прислушался, в кладовке было тихо.

— Ты смотрел ее?

— Нет.

— А чего так?

— Завтракал, — безмятежным голосом ответил работник.

— Ну ты… Ну и нервы у тебя! — невольно восхитился Черных, помолчал минуту. — Заявление я оставил.

— Приняли?

— Да. Хотя и с большой неохотой.

— Вопросы были? — насторожился Иван.

— Нет. Спросили про машину. Я сказал, что в моем гараже такой нет.

— Про машину?! — Иван вдруг переполошился. — А как они?.. Кто-то видел? Запомнил?

— Они туману напускают, но, думаю, соседи видели.

— Ладно… — промычал Иван.

А про себя тут же подумал, что дело дрянь. По тачке выйти на него раз плюнуть. Черных — нет, тот не пострадает. Он вообще видел эту колымагу и сидел в ней единожды. Сквозь темные стекла его никто не рассмотрел, а вот на него выйдут запросто.

Черт, черт, черт!!!

Иван так сильно сдавил телефонную трубку, что последние безмятежные слова его хозяина прошли словно сквозь вату, только потом он о них вспомнил, когда уже отключился, и замер возле телефонов, стройным рядом лежащих перед ним, один домашний и два мобильных.

Что сказал Владимир Сергеевич? Что вылет у него через час? Что он уже прошел регистрацию? Да, кажется, так. И что прилетит непременно загоревшим и отдохнувшим. И что ему — отдохнувшему, конечно же, не хочется разгребать проблемы по возвращении. Ему даже вспоминать обо всем этом не захочется.

А он что ответил ему?

— Я все решу, — коротко обронил он.

И теперь он должен это сделать.

Иван погладил стальной корпус своего мобильного. Ему нравилась эта игрушка — подарок хозяина. Он не особенно бывал щедр и не часто, но вот эту игрушку, очень дорогую, ему подарил к Рождеству. Иван подарком дорожил.

Не так уж много было у него в жизни подарков. Главным подарком оказалось его умение держать удар и быть первым в боях без правил. Он всегда выходил победителем, всегда! Но один раз уступил просьбе своего прежнего хозяина и согласился проиграть. Он не знал, соглашаясь, что его просто решили убрать с ринга. Такого вот непобедимого, несгибаемого, не чувствующего боли и редко идущего на компромисс.

Его убивали тем вечером, просто убивали, с удовлетворенной улыбкой, смакуя. Толпа улюлюкала и тыкала перевернутыми большими пальцами в пол. Потом выбросили за городом издыхать, а он взял и выжил. Убрал потом всех своих обидчиков, тихо, без лишнего шума и суеты, и главное, чисто! А после исчез с глаз долой, немного подретушировал внешность, начал одеваться иначе. Совсем перестал походить на себя, не узнавал его никто при редких встречах. Хотя, он знал, его не искали.

Не нашли бы, начни искать! Ни за что не нашли.

И тут этот прокол с тачкой! Угораздило его купить ее, а! Зачем она была ему нужна, если у Черных полный гараж разномастных тазов!

— Зачем тебе она?! — вытаращился, когда увидел, Владимир Сергеевич. — Моих, что ли, мало?!

Иван промолчал.

— Ладно, пусть стоит, — позволил тот великодушно. — Может, пригодится когда. Надеюсь, ты не на себя ее оформил? Ума-то хватило?

Ума не хватило. Именно на себя он ее и оформил, но он не признался.

Теперь что будет? Теперь по этой тачке на них могут выйти? Но разве же знал он тогда, что все так обернется?!

Он вдруг почувствовал, как у него задрожали колени, прямо как в тот раз, когда он вышел на ринг проигрывать. Так же вот сделалось смрадно и страшно, а коленки подогнулись. Иван провел подрагивающей рукой по коротко остриженным волосам, голове было прохладно, значит, где-то сквозняк. После того страшного избиения он малейшее дуновение своей башкой чувствовал. А лопатками опасность.

Он насторожился и прислушался.

Нет, в доме тихо. Слышно даже с того места, где он стоял — в центре холла у входной двери, — как тихо урчат в кухне морозильники и тикают часы в столовой. В доме никого нет, кроме заполошной девицы, вдруг подозрительно затихшей. А сквозняк, потревоживший его затылок, мог произойти и оттого, что дуло в замочную скважину, такое уже бывало.

Иван нащупал в кармане удавку, что смастерил собственными руками. Еще раз обошел весь дом, на всякий случай присматриваясь к окнам и форточкам. Одна, на площадке между первым и вторым этажом, и впрямь моталась на ветру распахнутой, он ее прикрыл и пошел в кладовку.

Кладовка вполне могла быть жилой комнатой, как-никак двадцать квадратов, там было и тепло, и сухо. Мог бы и он туда перебраться, в его конуре рядом с котельной ему сделалось вдруг тесновато от нажитых у Черных вещей и книг, которые он взялся читать с упоением, но в кладовке отсутствовали окна, и хозяин запретил.

— Мало ли что, Ванька! Вдруг пожар!

— И что?

— Как что?! Окон нет. Так и сгоришь заживо! Заживо себя похоронишь!

Он мог бы добавить, что заживо его уже хоронили, но промолчал. Принял решение Владимира Сергеевича, как единственно верное, и теперешнее его вынужденное решение он принял, хотя…

Хотя в глубине души, на самом, самом, не покрытом шрамами дне, теплилось какое-то странное чувство к этой бешеной девице. Это была не жалость, он давно уже никого не жалел. Это было любопытство, наверное. Недоумение, может быть. Непонимание.

Разве можно было так поступать с Владимиром Сергеевичем?! А раз поступила некрасиво, а он не понял, смирись! Сделай так, как тебе велят!

Она не сделала, бунтовала, орала, царапалась, швыряла в стену и дверь подносы с едой, и тарелки. Иван перестал ей их туда носить. Что проку? Все равно все превратит с мусор, а ему потом убирать. Все же ему убирать-то! И следы ее бешенства, и следы ее присутствия. И уборку он наметил на сегодняшний вечер и ночь. Сейчас, вот сейчас он успокоит бесноватую, а потом…

Дверь он запирал! Он точно помнит, что запирал! Надежный врезной замок с хитрым поворотом длинного ключа: два поворота влево, три назад. Он все это проделал! Чего тогда?! Чего дверь приоткрыта?! Свет пробивается тонким лучом. Его взгляд, как заколдованный, замер на острой светящейся полосе на дубовом паркете. Это говорило о чем? О том, что дверь не заперта! О том, что девицы в комнате нет! Потому и тихо, потому и…

Как такое возможно?! Как такое могло произойти?! Когда он ослабил внимание?! Когда она сумела выбраться отсюда?! Чем отперла дверь?!

— Эй, малышка, — неприятным, не своим голосом позвал Иван и потянул на себя дверь кладовки. — Эй, малышка, ты чего?

За дверью было тихо, но он мог поклясться, что комната обитаема. Там кто-то притаился, замер. Дыхание было осторожным и пугающим. Иван напружинил ноги, крепче сжал в ладонях ручки удавки и снова позвал:

— Эй, малышка… Ты чего там, а? Я пришел выпустить тебя… Давай, не дури!

Дыхание, что чувствовал Иван каждым нервом, сделалось плотным, грубым, оно наполнилось ледяным холодом, оно обожгло его легкие удушьем, застило его взгляд кровавым маревом.

Дыхание смерти, мелькнуло у него в мозгу за мгновение до того, как дверь кладовки с силой отлетела в сторону и, с хрустом вспарывая хрящи, в его кадык вонзился острый кусок осколка кафельной плитки…