Неплохо для покойника!

Галина Романова, 2001

У судьи Анны Грачевой погибает муж – машина взлетела на воздух. Единственного подозреваемого она вынуждена освободить, ведь улик против него нет. Неужели союзником судьи станет местный авторитет Хлыст, младший брат которого погиб при таких же обстоятельствах? Хлыст убежден, что в гибели обоих виновен один и тот же человек. Но может ли защитница закона объединиться с преступником – даже если закон перестал защищать ее саму? Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

ГЛАВА 2

День отъезда выдался жарким и солнечным. Асфальт плавился под ногами, прожигая ступни ног даже через подошву кроссовок. Долго проторчав на остановке и не дождавшись нужного автобуса, я взвалила на плечи рюкзак, взяла в руку дорожную сумку и двинулась на стоянку такси. Вопреки предположениям, очереди не было. Как, впрочем, и такси. Машины проносились мимо, словно моя поднятая кверху рука ничего для них не значила.

— Это черт знает что такое! — окончательно теряя терпение, пробормотала я.

И только я помянула нечистого, как со стороны Красногвардейского переулка, отчаянно чихая и коптя, выехал старенький «Москвич» с горделиво обозначенной надписью: «Частное такси».

— Вам куда? — тормознул водитель у бордюра.

— Мне вообще-то на железнодорожный вокзал… — неуверенно начала я, завертев головой в поисках более подходящего транспорта.

— Садитесь.

— А успеем? — мой взгляд недоверчиво скользнул по обшарпанному кузову. — У меня времени в обрез.

— Не переживайте, — успокоил меня водитель, мужчина лет пятидесяти с изборожденным морщинами лицом. — Всю жизнь таксую, знаю свое дело, будьте уверены!

Выбора у меня не было, поэтому, уложив вещи в багажник и кинув взгляд на часы, я уселась на заднее сиденье и еще раз сказала:

— Железнодорожный…

— Понял, — кивнул дядька и рванул машину с места.

Именно рванул. Потому как старенькая колымага полетела стрелой, норовя развалиться на полном ходу.

— Хорошо бегает, — кивнула я на его вопросительный взгляд в зеркале заднего вида.

— А то! — расплылся он в горделивой улыбке. — Я же сказал — все будет нормально. Пусть тот парень крутой и ездит на шикарной тачке, а вот обойти меня не смог! Я интересно подрезал его, пока он зевал на светофоре, свернул в Суворовский и все! Поминай как звали…

— Какой парень? — неожиданно насторожилась я.

— Так на красном «Рено»! Вы что, его не заметили? Он же всю дорогу нас вел… — водитель такси прищелкнул языком. — Я сначала думал, что ему по пути, и поехал по Первомайской. А там дорогу перекопали, колдобины одни. Какой умный человек будет там машину гробить? А он за нами! Нет, думаю, дело не просто так! Вот и пришлось парня немного поучить…

Под ложечкой заныло от неприятного чувства, с точностью дать определение которому я не бралась. Это вовсе не было страхом. Скорее досадой. Досадой на то, что кому-то захотелось испортить день моего отъезда.

Этот кто-то нас опередил. Ярко-алый «Рено» стоял припаркованный на привокзальной площади, нагло глазея сияющими в солнечном свете фарами на входные двери. Парень, в тесно сидящих на нем джинсах, стоял, опершись о машину, и покручивал на пальце связку ключей.

— Вот и он, — занервничал водитель такси, принимая у меня деньги. — Обошел где-то все-таки, гад! Вы уж, Анна Михайловна, поосторожнее. Что-то не нравится мне этот типчик.

— Откуда вам известно мое имя? — удивленно глянула я на мужчину из-под темных стекол солнцезащитных очков.

— Так вы дочку мою с мужем-мерзавцем разводили. Он еще хотел сына у нее отобрать.

— А-а-а, Белоярцева! — вспомнила я душераздирающий судебный процесс. — Помню, помню.

— Благодарен вам очень, — тепло улыбнулся шофер. — По справедливости поступили. Всем бы такими судьями быть!..

«Да! — подумалось мне. — Эта самая справедливость, видимо, выходит мне сейчас боком!»

Я была почти уверена, что парень, лениво жующий жевательную резинку и время от времени надувающий огромные пузыри, не кто иной, как посланец Алейникова. Этого наглеца, возомнившего себя пупом земли!

Отпустив машину и подхватив вещи, я пошла к вокзальным дверям, все еще клокоча от гнева. Парень двинулся следом. Причем намерений своих он и не пытался скрывать. Более того, у меня сложилось впечатление, что он нарочно попадает в поле моего зрения с тем, чтобы окончательно лишить меня душевного равновесия. Я поймала взглядом огромное табло электронных часов и, удостоверившись, что до отхода поезда у меня еще минут сорок с небольшим, решительно двинулась к телефону-автомату.

Номера телефонов этого мерзавца, домашний и служебный, я запомнила наизусть. Несчетное количество раз перелистывая дело, я изучила его до мелочей. Могла с точностью сказать, на какой странице и в каком абзаце у следователя вдруг кончился стержень в авторучке и где нечаянно была пропущена запятая. Но что-то, видимо, я пропустила в этой жизни, потому что по обеим номерам мне ответили совершенно посторонние люди, возмущенно заявив, что ничего о таком-то и таком-то не слыхивали.

Повесив трубку, я задумалась. И чем дольше длился этот процесс, тем мне становилось неуютнее.

То, что Алейников поменял номера телефонов, могло означать только одно — он боится! И не праведного гнева правосудия — от него ему удалось удачно ускользнуть, — а чего-то еще. Чего-то более мощного и опасного. Эта невидимая сила унесла с собой жизнь моего мужа и теперь, по-видимому, подбирается к нему. Он паникует и совершает наивные поступки, пытаясь скрыться, в том числе и за новым цифровым набором. Боже мой! Разве это выход из тупика?..

Подобные размышления вызвали в моей душе приступ раздражения. Я подхватила вещи и ринулась на перрон. Вагон номер девять, значившийся в моем билете, должен был подойти к самому краю посадочной платформы. Поглазев по сторонам в поисках моей необязательной подруги и нигде оную не обнаружив, я прошла к пустующей скамеечке под раскидистым кленом и с глубоким вздохом опустилась на нее.

Легкий ветерок шевелил широкие листья дерева, давая не бог весть какую, но все же прохладу. Я пошарила в сумке и достала припасенную загодя баночку колы. И только-только собралась отвлечься от запретных мыслей, буравящих мой мозг, как над самым ухом раздалось:

— Добрый день! Уезжаете?..

Мне можно было не оборачиваться, для того чтобы посмотреть, кто явился возмутителем моего спокойствия. Он возник через пару секунд передо мной, заслонив своим силуэтом солнце.

— Уезжаете? — повторил свой вопрос Алейников, усаживаясь рядом. — Куда, если не секрет? В такую жару лучше к морю или…

— Это не ваше дело! — не совсем любезно прозвучал мой ответ, перебив навязчивого собеседника.

— Возможно, возможно…

Он закинул ногу на ногу. При этом брючина на левой ноге задралась, обнажив резинку светлых шелковых носков.

«Пижон! — подумалось мне. — Кто же в такую жару в таких носках ходит?»

— Да, вы правы, — улыбнулся Алейников, перехватив мой взгляд. — Жарко, но сами понимаете — положение обязывает…

— Мне плевать! — рявкнула я и отхлебнула из баночки. — Что вам нужно?

— Мне?! — его брови поползли вверх. — Это я вам, по-моему, был нужен! Вы так старательно накручивали диск телефона, пытаясь со мной связаться, что я счел своим долгом явиться на ваш зов. Хотя и не слышал вашего голоса.

— Ага, понятно! — Пустая баночка из-под колы была пущена мною в ближайшую урну, а на Алейникова обрушилось не совсем любезное объяснение: — Я действительно звонила вам. Мне очень хотелось узнать, какого черта этот, обтянувший себя до неприличия мальчик следит за мной?

— Он не следит, а наблюдает.

— А кто его об этом просил?

— Я…

— Зачем?

— В целях безопасности.

— Чьей?! — мои нервы потихоньку сдавали.

— И вашей тоже…

— Что, как вы считаете, может мне угрожать?

— Никогда не знаешь, откуда ждать опасности, — туманно пояснил Алейников, повернувшийся в процессе этого своеобразного диалога ко мне вполоборота.

— Да, не могу с вами не согласиться. Тимур, видно, вам очень доверял, раз поддерживал с вами деловые контакты, за что и был жестоко наказан…

— Я его не убивал, — насупился Алейников.

— Он ехал на встречу с вами — это первое! Никто, кроме вас, не знал, где она должна состояться, потому что позвонили вы ему буквально за двадцать минут до того, как условиться об этой самой встрече. Это второе! И третье — вы попросили его приехать одного! Он все сделал, о чем вы его просили. И в результате, через десять минут после того, как он тронул машину с места, она взлетела на воздух! Кого еще можно назвать подозреваемым?

Хотела я того или нет, но на последних словах голос мой дрогнул, а в области сердца опять ворохнулась старая печаль. Словно почувствовав мое состояние, Алейников тяжело вздохнул и несколько минут пристально меня разглядывал.

— Я ему не звонил, — выдохнул он какое-то время спустя. — В это время я спал! Я знаю, что повторяюсь. Но прошу вас мне поверить. Точно такое же покушение было совершено и на меня…

— Я вам не верю! — почти выкрикнула я и вскочила со своего места, увидев в этот момент выбежавшую из здания вокзала подругу. — Да, я не засадила вас за решетку! Да, я сочла улики, имеющиеся в деле, недостаточными для этого! Но это ничего не меняет, вы — убийца!

С этими словами я подхватила свою поклажу и устремилась навстречу Антонине, которая, завидев меня, расплылась в широчайшей улыбке.

— Анна Михайловна! — окликнул меня Алейников, поднимаясь следом за мной. — Видит бог — вы заблуждаетесь! И было бы очень хорошо, если бы это самое заблуждение не сыграло с вами злую шутку.

Мне некогда было пускаться в объяснения — из-за поворота показалась стремительно приближающаяся длинная вереница вагонов.

— Тонька! — укоризненно склонила я набок голову. — Это как называется?

— Свинство! — опередила меня она. — Анюта, милая, прости! Попала в пробку, затем к тебе заехала. В итоге потеряла целых полчаса! Давай прощаться, а то стоянка поезда всего три минуты.

Но и этих трех минут хватило на то, чтобы во всех подробностях расспросить меня о необычной встрече, свидетелем которой она случайно оказалась.

— Что-то подсказывает мне, что этот типчик здесь замешан… — подвела черту под моим повествованием Тонька. — Все гораздо сложнее, чем обычный дележ в криминальном мире. Ну, да ладно! Поезжай с богом и отдохни как следует. Прости меня, если что не так…

Тонька облобызала мои щеки, вымазав их ярко-алой помадой, швырнула мои вещи в тамбур и, махнув на прощание рукой, пошла прочь. При этом она ухитрялась выглядеть настолько роскошно в своем видавшем виды хлопковом платье и поношенных сандалиях, что толпившаяся на посадочной платформе мужская половина провожающих едва не выкручивала головы, глядя ей вслед. У вокзальных дверей она на мгновение задержалась, оглянулась, выискивая меня среди множества лиц, прильнувших к окнам, и, так и не сумев найти, скрылась из вида.

Электровоз пронзительно свистнул и, плавно дернув вагонами, медленно покатил. Провожающие сбились в галдящую толпу, толкая и наскакивая друг на друга. И лишь один человек стоял далеко, в стороне от всех. В своем светлом дорогом костюме, он резко выделялся на фоне безликой толпы, облаченной в большинстве своем в шорты, майки и сарафаны. Во все то, чего настоятельно требовала июльская жара. Но не его презентабельный вид привлекал к себе внимание, а то, с каким напряжением он вглядывался в проплывающие мимо вагоны.

Приказав себе не забивать голову разрешением неразрешимых головоломок, я открыла дверь купе и, к радости своей, не обнаружив в ней других пассажиров, вошла внутрь.

Поезд, между тем, набирал скорость, мелькая в окнах кадрами изумрудно-зеленых лесов и похожих друг на друга серых полустанков. Я переоделась в легкий спортивный костюм, уложила вещи под нижнюю полку, которая была означена в билете моей, и совсем было собралась задремать, когда дверь поползла в сторону и на пороге возник проводник. Вернее, не проводник, а проводница — молоденькая девчушка лет восемнадцати.

— Чаю хотите? — приветливо улыбнулась она мне.

— Пока нет, спасибо, — улыбнулась я в ответ.

— Вам долго ехать… — пробормотала она и, склонив белокурую головку, спросила: — Отдыхать или к родственникам?

— Отдыхать, — изменяя своей привычке не заводить разговоров с незнакомыми, коротко ответила я.

— Понятно, — продолжала она улыбаться. — Там, куда вы едете, очень хорошо восстанавливать душевные силы.

— Именно за этим я туда и еду… — задумчиво пробормотала я, устало прикрывая глаза. — Именно за этим.

* * *

Шла вторая неделя моего добровольного заточения. Погода стояла изумительная. В меру тепло, в меру прохладно. Даже надоедливый гнус куда-то исчез, словно желал дать мне давно ожидаемое ощущение безмятежности. Но как ни старалась природа, покой в душе так и не был обретен. Ловила ли я рыбу, прибирала ли в домике, меня свербило ощущение неловкости и недовольства собой. Слова Алейникова точили меня изнутри, словно жук-точильщик, постепенно стирая в труху уверенность в его виновности. И если поначалу глаза мои были завешены пеленой страдания и ненависти, то теперь эта пелена потихоньку начала спадать, возвращая миру светлые краски.

К удивлению своему, я без содрогания вкушала приготовленную еду, совершенно не задумываясь над тем, что она способствует продолжению жизни. Я улыбалась своему отражению в воде, не испытывая при этом отвращения к себе за то, что чему-то радуюсь. Скажи мне кто-нибудь пару месяцев назад, что я вновь научусь радоваться жизни, я сочла бы это кощунством. Но факт оставался фактом — я постепенно оживала. Антонина не так уж была неправа, настояв на моем отъезде. Ее жизненная мудрость одержала верх и на этот раз. Но стоило мне вспомнить об Алейникове, как мое ликование сразу тускнело. Мысль о том, что я изводила себя ненавистью и вынашивала планы мести по отношению к человеку, который, возможно, был невиновен, не давала мне покоя.

Надув губы, я усаживалась на малюсенькую скамеечку на крылечке и, глядя невидящими глазами на полыхающий закат, принималась изводить себя угрызениями совести. Ни один из доводов, которые я приводила в свою защиту, не был мною сочтен объективным. Я была прежде всего человеком, наделенным властью судить, а не женщиной и не женой погибшего. Неизвестно, сколько времени продолжалось бы мое самобичевание, если бы однажды я не приняла единственно верное решение: я решила начать самостоятельное расследование. Разумеется, ни Антонине, ни кому бы то ни было знать об этом было совершенно не обязательно. Поскольку я в отпуске, мое времяпровождение не должно никого волновать. А вездесущей подруге я решила не сообщать о дне своего приезда.

— Да будет так! — сразу воспряла я душой и принялась готовиться к отъезду.

Сборы мои были недолгими. Рано поутру я плотно поела, убрала остатки провизии в недосягаемые для мелкого зверья места и, накинув щеколду на дверь, двинулась к сторожке лесника, откуда он обещал меня доставить в ближайший городок.

Первый час путешествия прошел без приключений. Я вышагивала едва заметной тропинкой, совершенно не ощущая тяжести своей поклажи, и вполголоса повторяла снова и снова полюбившуюся мне с детства считалочку. И вот когда я повторила ее раз, наверное, в сотый и дошла до того места, где «все равно кому водить», чуть левее от меня в густых зарослях неведомого мне кустарника раздался хруст валежника. Мне он показался оглушительным. Я опасливо заозиралась и прибавила шагу в надежде, что это случайно напуганный мною зайчишка или олененок. Но треск стал более ощутимым, и сквозь зелень листвы мне почудилось мелькание чего-то серого.

«Волк! — лихорадочно заметались мои мысли, и я рванула что было сил по тропинке. — Лесник говорил, что ни волки, ни медведи в эту часть леса не забредают, но ведь из правил бывают исключения!»

Вооруженная двумя газовыми баллончиками на случай встречи с непрошеными гостями в человечьем обличье, я ругала себя последними словами за то, что проявила легкомыслие и отказалась от старенькой винтовки, которую мне настоятельно советовал взять лесник.

Внезапно все стихло. То есть не совсем, конечно. Лес к этому часу только-только пробуждался, наполняясь птичьим гомоном. Стих хруст, преследовавший меня. Не веря своим ушам, я остановилась и закрутила головой во все стороны. Действительно, тот, кто гнался за мной эти несколько десятков метров, либо отстал, либо решил, что в моем лице обретет не такую уж ценную добычу. Немного успокоившись и восстановив дыхание, я перехватила поудобнее сумку, подбросила на спине рюкзак и пошла скорым шагом к сторожке лесника, благо изгородь его усадьбы уже угадывалась сквозь листву. Но когда я обошла не в меру разросшиеся кущи молоденьких сосенок и свернула на широкую просеку, мои ноги приросли к земле…

Преграждая мне путь, на дороге стояло чудовище, отнести которое к какому-либо классу я в тот момент затруднялась. Оно не было волком, потому что имело серо-коричневую шкуру с рыжими подпалинами, но оно не могло быть и собакой, так как размерами своими напоминало теленка. Чудовище глазело на меня настороженными глазами, вывалив огромный алый язык едва ли не до земли.

— Чего тебе нужно? — тихонько пролепетала я, делая пробный шажок в сторону. — Дай мне пройти… Я тебе ничего не сделаю…

Со знанием человеческого языка у него было плоховато, поскольку мои слова имели прямо противоположный эффект. Зверь оскалился, зарычал, шерсть на загривке у него поднялась дыбом.

— О, боже мой! — пискнула я, с отчаянием вспомнив, что баллончики уложила на самое дно рюкзака, а снимать его сейчас и уж тем более рыться в нем значило навлечь на себя новую немилость этого лесного монстра.

— Пожалуйста! — как можно проникновеннее начала я снова. — Пропусти меня! Если я задержусь, то опоздаю на автобус, а затем на поезд…

Благозвучность моего голоса возымела свое действие — зверь свирепость свою пригасил и совсем по-собачьи вильнул хвостом. Но дальше этого дело не пошло. Он улегся, уложив морду на вытянутые лапы, и принялся следить за мной из-под полуопущенных век.

— Как тебя зовут? — сделала я попытку познакомиться.

— Байкал! — было мне ответом, отчего, признаюсь, у меня возникли серьезные сомнения по поводу моей вменяемости.

— Байкал, голубчик! Пропусти меня!

— Он этого не сделает до тех пор, пока я ему этого не прикажу!

Я оглянулась на голос и увидела, наконец, этого сурдопереводчика. Он стоял, облокотившись о ствол огромного кедра, и хмуро меня разглядывал из-под кустистых бровей.

— Это ваша собака?

— Моя.

— А не могли бы вы ее убрать? — переминалась я с ноги на ногу, стараясь при этом приветливо улыбаться. — Мне нужно туда, в сторожку…

— Где Тимур? — мужчина оттолкнулся от дерева и тяжелой походкой двинулся в мою сторону.

Вместе с ним ожило и животное. Оно приподняло огромных размеров морду и, оскалившись, угрожающе зарычало.

— Что вы сказали? — переспросила я, продолжая топтаться на месте.

— Я спросил — где Тимур? — мужчина подошел ко мне вплотную и впился в меня своими глазами-щелками. — В прошлый раз вы были вместе! Ты его жена… Ведь так?!

— Д-да… Вернее, была женой…

— Что так? Разошлись?..

— Н-нет. А кто вы такой? — обрела я наконец способность говорить. — Почему вы спрашиваете?

— Я хочу знать, где Тимур! — упрямо повторил незнакомец, забыв представиться. — Здесь что-то не так! Я это сразу почувствовал! Почувствовал, едва увидел тебя у избушки.

— Вы его родственник? — догадалась я, к досаде своей подумав, что никогда не интересовалась этой стороной вопроса.

— Можно и так сказать, — согласно кивнул мужчина. — Так где он?

— А-а-а… его больше нет! — растерянно развела я руками.

— Как нет?!

— Тимур погиб… — Мои глаза наполнились слезами. — Погиб почти полгода назад…

Оторопело уставившись на меня, незнакомец открывал и закрывал рот, не в силах вымолвить ни слова. Глаза его при этом широко раскрылись, и я, к удивлению своему, отметила, что они удивительного бирюзового цвета.

— Тимка… погиб! — почти простонал он и осел на землю. — Как же так?! Что же случилось?!

— Он взорвался в своей машине, отправившись на деловую встречу. — Колени мои подогнулись, и я опустилась на землю рядом с незнакомцем. — Это произошло спустя два месяца после нашего с ним возвращения отсюда. А вас я не видела…

— Я был в рейсе. Мне потом лесник сказал, что вы приезжали. Он хоть у нас человек и новый, но нормальный мужик. Слышал, проходя мимо, как ты его Тимуром окликала. А это место только мое и Тимкино. Значит, никто кроме забрести туда не мог.

— Вы водитель? — спросила я и, видя его недоуменный взгляд, переспросила: — Вы сказали, что были в рейсе… Вы дальнобойщик?

— Нет, птаха! Я моряк! Всю жизнь на торговых судах ходил, а тут решил на земле осесть. Потянуло в родные края. С месяц как вернулся… — Мужчина отвернулся и потер глаза. — Думал, наконец-то с Тимкой свижусь. Вот такие дела…

— А Тимур, он… — осторожно начала я, — он вам…

— Племяш он мой, — перебил меня человек. — Сеструха его родила от залетного одного с прииска, когда мне всего шесть лет было. Родила, да и умерла через пару лет. Вот мать и меня, и его поднимала…

— А она жива?

— Мать-то? Нет. Умерла. Давно умерла. — Мужчина сделал паузу, потом спросил: — Тебя-то звать как?

— Анна.

Он пожал мою протянутую ладошку и представился:

— Иван.

— Странно, — коротко улыбнулась я. — У вас имя исконно русское, а у Тимура…

— А-а-а, это сеструха назвала. Все по словарю искала. Мать ругалась, а она нет, говорит, Тимуром назову.

Иван склонил голову на сцепленные кисти рук и надолго замолчал, а мне представилась прекрасная возможность разглядеть неожиданно свалившегося на мою голову родственника.

Если учесть разницу в возрасте с Тимуром в шесть лет, то ему должно быть что-то около сорока пяти, хотя выглядел он намного моложе своих лет. Высокий, атлетически сложенный, он мог дать фору и своему покойному племяннику, отрастившему за пару лет семейной жизни со мной небольшой животик. В лице его, продубленном солеными ветрами океанских широт, не было ничего выразительного. Прямой нос, тонкие губы, высокие скулы, и если бы не его глаза, казалось, вобравшие в себя всю лазурь морской пучины, то запомнить его после первой встречи было бы очень затруднительно.

Словно почувствовав, что я за ним наблюдаю, Иван поднял голову и глухим голосом попросил:

— Ты не уезжай сейчас… Нам нужно обсудить все. Поговорить, наконец, по-семейному…

— Не знаю, — залопотала я неуверенно, припоминая, какими идеями была движима всего лишь вчера, сократив свой отдых на две недели. — У меня скоро отпуск закончится… К тому же и дела…

— Задержись хотя бы на денек-другой, а? — просящими глазами уставился он на меня и, заметив, что я колеблюсь, зачастил: — Потом сам провожу тебя в город! Тебя никто не обидит! А так, мало ли что…

Вспомнив пережитый ужас от встречи с его четвероногим другом и непредсказуемость этого сурового края, я после недолгих колебаний согласно кивнула.

Иван повеселел, взвалил себе на плечо мою поклажу и, свистнув Байкалу, двинул по просеке в противоположную от сторожки лесника сторону. Я засеменила следом, глядя в его широченную спину и одновременно поражаясь своему безрассудству, толкнувшему меня довериться незнакомому человеку. Видимо, переоценка ценностей, о которой мне все время твердила Тонька, сделала свое дело, раз я перестала ценить свою собственную безопасность.

— Что вы сказали? — переспросила я, едва не налетев на Ивана, который в раздумье остановился у развилки.

— Я говорю: где пойдем?

— А что, есть альтернатива? — спросила я, пытаясь скрыть свою настороженность под приветливой улыбкой.

— Тут два пути, — принялся пояснять Иван, оживленно жестикулируя. — Если пойдем прямо, как шли, то дай бог к вечеру добраться. Верст пятнадцать будет, никак не меньше. А напрямую — всего три. Часа за полтора дойдем.

Я проследила за его рукой, и мне сделалось совсем нехорошо.

Узкая песчаная тропа, поросшая по краям бородатой травой, брала свое начало у развилки и, круто петляя, уходила в непроходимую сосновую чащу. Свет туда не проникал даже в такой солнечный день, как сегодняшний.

— Ну так что, Ань? — Иван отер рукавом тельняшки пот со лба. — Где идем?

— Конечно же там, где короче, — прозвучал мой бравурный ответ, хотя наблюдательный человек смог бы уловить в нем интонации, явно свидетельствующие о том, что меня гложет страх.

Иван оказался именно тем наблюдательным человеком. Несколько мгновений пристально разглядывая меня, он понимающе хмыкнул и произнес:

— Не бойся… Все будет хорошо.

Шли мы чуть больше трех часов. Тропинка то появлялась, то исчезала под сухим валежником, через который мы с большим трудом, но все же пробирались. Я вымоталась настолько, что сил не было даже на то, чтобы пугаться, натыкаясь на внимательный, изучающий взгляд моего спутника. Верный Байкал трусил рядом с ним, время от времени оборачиваясь, когда я отставала. Казалось, конца и края не будет этой чащобе. И когда неожиданно в лицо мне ударили лучи солнца, я едва не расплакалась от радости.

— Неужели пришли? — с надеждой в голосе спросила я, без сил падая на землю.

— Почти, — порадовал меня Иван, сбрасывая с плеч поклажу и усаживаясь рядом. — Сейчас спустимся с пригорка, там лугом метров триста, а там и до нашей деревни недалеко.

Все было именно так, как рассказывал Иван. Только назвав свой населенный пункт деревней, он явно погорячился. Это был скорее хутор, насчитывающий с десяток домов, большая половина из которых была заколочена.

— Ты здесь живешь? — незаметно перешла я на «ты».

— Пытаюсь.

Иван круто взял влево, и вскоре мы стояли у покосившегося забора, опоясывающего заросшую бурьяном усадьбу. Лебеда с чертополохом, произрастающие здесь в великом множестве, вольготно заполонили всю территорию сада и огорода и постепенно брали в кольцо малюсенький домишко в три окошка. Я с опасением остановилась у первой ступеньки полусгнившего крылечка и вопросительно посмотрела на Ивана.

— Иди, иди, не бойся, — приободрил он меня. — Все, что было можно, я подлатал. Крыша на голову не упадет, пол под тобой не проломится!

И крыша не упала, и пол не проломился, и даже имелась новенькая четырехконфорочная газовая плита, сияющая нетронутыми никелированными ручками.

— Ишь ты, — подивилась я, останавливаясь у плиты и внимательно ее изучая. — С электроподжигом!

— На той неделе поставил. Еще и не готовил ни разу. Я люблю в саду готовить. У меня там печка из кирпичей огнеупорных сложена. С дымком вкуснее.

В справедливости его слов я убедилась, уплетая за обе щеки приготовленные им щи и пельмени. Его поварскому мастерству могла позавидовать любая женщина. Каждое движение, каждый взмах поварешкой не были лишними. А когда на аккуратно оструганный деревянный столик было водружено блюдо с шанежками, то изумлению моему не было предела.

— Ну ты даешь! — восхищенно выдохнула я, отодвигая от себя пустые тарелки. — Так все вкусно, аппетитно. Кто же тебя этому научил?

— Жизнь, — последовал лаконичный ответ. — Сначала дома матери помогал, потом в армии, затем на флоте частенько кока нашего подменял. Тот мастак был по части выпивки, приходилось выкручиваться нашему старпому. Не оставишь же команду голодной!

Я помогла убрать и вымыть посуду, и спустя минут двадцать мы сидели все за тем же столом под старой скрипучей яблоней и говорили о Тимуре. Вернее, больше говорила я, а Иван внимательно слушал, время от времени вставляя вопросы.

— А здесь не осталось его фотографий? — спросила я, закончив свою историю.

— Нет, — покачал он головой. — Дом долгое время стоял заколоченным. Мыши все в труху сточили. Неделю мусор вывозил.

— Жаль, — вырвался у меня печальный вздох. — Ты знаешь, я вспоминаю сейчас нашу с ним совместную жизнь и диву даюсь. Мы так были счастливы, так упивались обществом друг друга, что не оставалось времени на то, чтобы говорить о родственниках. Скорее даже причина была в другом…

— В чем?

— Я ведь вторая жена у Тимура…

— Да?! — брови Ивана поползли вверх. — Удивлен, если честно. Он рос таким правильным ребенком. Так переживал, что рожден не в браке… Помню, всегда говорил, что никогда не бросит своего ребенка.

— И тем не менее, — печально констатировала я. — Он расстался с женой и дочкой. Но произошло это задолго до нашей с ним встречи. И невзирая на это, покоя от его бывших родственников не было. Видимо, это и сыграло свою роль.

— Ты о чем?

— Я о том, что ничего не знала о тебе, твоей матери и сестре.

— Ты любила его?

— Да… Очень любила, — глаза мои против воли увлажнились. — Я думала, умру следом за ним.

Я положила подбородок на сцепленные пальцы и печально уставилась вдаль. Иван тоже надолго замолчал, не мешая мыслям моим возвратиться к прошлому. И когда какое-то время спустя он что-то произнес, я вздрогнула от неожиданности.

— Что ты сказал?

— Я еду с тобой, — твердо повторил он и, словно закрепляя сказанное, припечатал ладонью по столу. — Думается мне, что ты не успокоишься…

— В каком смысле?

— В таком, что ты вряд ли будешь сидеть сложа руки, а захочешь докопаться до истины. Рана твоя сейчас немного затянулась, и уже можешь смотреть на все трезвым взглядом. Вот я и буду рядом, чтобы мои родственники больше на воздух не взлетали, если вдруг надумают перешагнуть запретную черту.

— А куда же собаку денешь?

— Придется леснику оставить. С собой ведь не возьмешь такого зверя. Решено, еду!

Какое-то время мы помолчали, пытливо изучая друг друга. Затем я с глубоким вздохом пробормотала:

— Ну что же, может, ты и прав. Я действительно хочу во всем разобраться. И будет лучше, если ты будешь рядом.