Завтра не наступит никогда

Галина Романова, 2009

Эту рыжую стерву Марго ненавидели все! Но та не переживала по этому поводу. Да, она наглая и везучая. Не станет мучиться глупым чувством вины только потому, что рядом с ней кто-то несчастен. Главное, у самой все отлично! На завтра ею намечены три мишени. Первая – шеф Марков, здесь чисто денежный интерес! Вторая – Эмма Быстрова. Эту надо заставить страдать. Подумаешь, красавицей родилась! Третья – мышь серая, Машка Гаврилова. Ишь, что удумала! Грозить самой Марго! Итак, завтра рыжая бестия разыграет гениальную комбинацию… Но завтра не наступит для нее никогда… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 4

— Санек, ты проснулась?

Марков потолкал задом жену. Та засопела, заворочалась, забормотала что-то неразборчивое и снова затихла.

Значит, спит. Или притворяется. Знает, что, едва проснувшись, непременно надо будет выполнять какую-нибудь мужнину просьбу. Он их с утра раздавать горазд. На работе приказания раздавал. Дома просьбы, но они мало чем отличались от приказаний. Что там, что дома отказа не терпелось.

Да ему и отказать было сложно. Попросит так, что ноги у Александры сами из-под одеяла высовывались, падали с кровати, нашаривали тапочки и несли не проснувшееся еще тело с одуревшей со сна головой в кухню. А там либо кофе варить приходилось, потому что любимый муж Александр Иванович Марков кофе в постель запросил. Либо кефир с сахаром разбалтывался интенсивно, чтобы сахар потом у него на драгоценных зубах не скрипел. Либо омлет в спешке готовился. Ну вот захотелось ему омлета горячего с румяной корочкой. Вот желал он прямиком из постели плюхнуться за стол и уткнуться неумытой физиономией в тарелку.

Желания каждое утро бывали разными. Просилось все разным тоном. Она уже научилась распознавать степень тяжести при выполнении его капризов.

Если тон обычный — просьба пустячная. Если чуть виноватый, значит, придется что-то готовить. Ну, а уж ежели поскуливать начинает дорогой супруг и носом за ухо к ней тыкаться, то придется и побрить его в кровати. Да, и такое бывало. И не раз. И делалось ею это, между прочим… с удовольствием.

— Сане-еек, малыш, ты ведь проснулась, — заскулил, заскулил любимый. — Ну чего притворяешься, а?

— Чего тебе? — прошептала она, как обычно, и как обычно, улыбнулась в подушку.

— Кашки хочу, — простонал Марков и полез левой рукой под одеяло, пытаясь настигнуть ускользающую жену. — Овсяной, Санек. Сладкой, с изюмом. Сделаешь?

— Уже лечу.

Она спустила ноги с кровати, но Марков тут же поймал их и вернул обратно.

— Ты чего? — будто изумилась Александра, хотя прекрасно понимала — чего он.

— А ты чего? — шепнул он ей в ухо. — Не спеши так.

— А как же кашка? Овсяная, сладкая, с изюмом? Марков, ты выбиваешь меня из графика, — она шутливо шлепнула его по руке, ведущей себя довольно нагло. — Я не успею подать тебе завтрак в постель.

— Ты себя мне подай в постели, милая! — строго прикрикнул он на нее, но не громко, правда. — А кашка… Да подождет она, Санек. Иди ко мне…

Завтракали они вместе часом позже. Не рассчитал Марков свои аппетиты, сначала долго из постели ее не отпускал. Потом к овсяной каше еще и мяса запросил. Пришлось повозиться. К столу уселась взлохмаченной, с вспотевшим, раскрасневшимся лицом. И занервничала тут же. Не любила она такой наседкой перед мужем появляться. Уже скоро двадцать лет их отношениям, а она все равно ему на глаза старалась попадаться только причесанной и опрятной.

— Эй, Санек, ты чего нервничаешь? — тут же безошибочно угадал Марков ее настроение. — Кудряшки у нас выбились из прически, так, что ли?

— Саш, отстань, — отмахнулась она, ниже нагибаясь над тарелкой.

— Ээ-эх, дуреха. — Марков улыбнулся и легонько тюкнул ее по носу пальцем. — А я так люблю твои кудряшки, Санек. Люблю, когда ты у меня такой вот растрепыш. И вообще, я тебя всякую люблю!

Марков не лукавил. Он в самом деле любил свою Саньку с семнадцати лет. И с каждым годом, кажется, любил ее все сильнее. Юношеская пылкость заматерела, чувства стали глубже, четче обозначились их контуры. Все для него сделалось давно предельно ясным и понятным: он любит свою жену и будет любить ее вечно. Может, это и несовременно. Не в духе, так сказать, времени. Да, он старомоден! Многие знакомые поменяли своих законных спутниц на молоденьких. Петушились перед ними, хвосты распускали. Принимались посещать танцзалы. Молодежные вечеринки. Усиленно делали вид, что это их вполне устраивает, и это все как раз то, чего они и ждали от новых отношений. Со старой женой все было не так, с ней все приелось, набило оскомину. А тут-то, а тут! Все фонтанирует, все искрит, бурлит и плещется!

Фальшивили, нет?..

А он вот так не хотел. Его все устраивало в Саньке, все. И даже тот самый средний возраст, которого она так страшилась и приближение которого уже как будто было не за горами, Марков тоже любил. Пускай жена немного поправилась, его это устраивало. Пускай морщинки у себя вокруг глаз находила, он только пошучивал. Он любил ее всю: от пяток до растрепанной макушки, со всеми ее новыми складочками, морщинками, лишними граммами. Любил ее брюзжание, любил беспечную болтовню, хлопоты и ничегонеделание. Ему хорошо с ней было: мило, удобно, комфортно, счастливо. И совсем у него не было тяги к какой-нибудь молодой красотке с плоским животом и грудками торчком. И вовсе не хотелось тащиться через весь город к какой-то ее подруге Маське, и только потому, что у той тусняк сегодня соберется — отпад просто. А еще Лева приволок из-за бугра кучу обалденных шмоток, надо бы порыться.

Бр-рр, что за жизнь!!! Марков не хотел танцзала, не хотел отпадного тусняка и в обалденных тряпках рыться не хотел.

И еще зимой не хотелось Маркову ехать на горнолыжный курорт из-за того лишь, чтобы молоденькая киска показала там свои новые цацки и покрутила подолом новой норковой шубы.

— Ты чего, Кирюша, мы же договаривались у матери твоей на Рождество быть?! — изумился Марков, когда Гнедых сразу после Нового года промямлил ему в телефон о поменявшихся планах. — Она же расстроится очень. Ты чего, а?! И Санька планов настроила. Ей дом твоей матушки очень нравится. Красивейшее же место, Кирюша! И на лыжах там с гор катайся, не хочу!

— Понимаешь, Саша, тут такое дело… — вздохнул Кирилл виновато, — Ляля просит отвезти ее, сам знаешь куда. Она там ни разу не была, так что…

Ну почему как молодая длинноногая разлучница, так непременно Лика, Ляля, Софи, Николь? Почему не называться своим родным именем: Саша, Маша, Даша?

Маркову ведь доподлинно было известно, что новую жену Кирилла Гнедых зовут Нина. И что родом та из деревни под Псковом. И голоногое детство она провела на берегу заросшего камышом пруда. И мать у нее там осталась больная и старая. Почему к ней-то не поехать? Почему непременно на горнолыжный курорт? Что она там станет делать-то, Нинка эта? Пыжиться и тужиться, чтобы ее к разряду гламурных жен преуспевающих бизнесменов причислили?

— И на кой черт им все это надо, Санек? — сокрушался он потом, расстроенный тем, что планы на Рождество им всем, включая мать Кирилла, поменяла новоиспеченная Ляля. — Как бы хорошо после сугробов у каминчика погреться в доме Анны Федоровны.

— Они и там после сугробов у каминчика погреются, — сказала его жена, а потом продолжила: — Снимут роскошный номер с видом на горы. Вечерами будут выходить в свет. Танцевать энергичные танцы, вести пустые, ненужные разговоры с совершенно посторонними, ненужными людьми. Затем вернутся в номер, займутся любовью. А после эта Нина-Ляля будет хвастаться своим подругам, как все это шикарно и замечательно у них было. А замечательно вряд ли будет, Саша, потому что все там чужое, включая кровати и простыни.

— Думаешь, Кирюхе это надо?

— Его Ляле это надо, — пожала плечами жена. — Значит, и ему тоже.

— И зачем он с женой расстался, хорошая пара такая была.

Маркову и в самом деле было непонятно решение друга, равно как и его выбор. Нет, новая жена Кирилла была красивой. Пожалуй, даже очень красивой. Но она была настолько пуста и беспечна, что Марков так и ждал от их нового брака подвоха…

— Санек, подойди сюда, — позвал он тоном, не допускающим возражений.

Саша послушно пришла с кухни, где загружала посудомоечную машину и вытирала стол. Послушно встала напротив мужа.

Она вообще была очень послушной женой. Послушной, уважительной и очень любящей. Если бы Марков поступил с ней, как Кирилл поступил со своей бывшей, она бы просто умерла. И отступных никаких не потребовала бы: они бы ей не пригодились, потому что она бы точно умерла.

— Что ты, ну что? — подняла она на мужа глаза.

— Целовать тебя хочу перед уходом, — заявил он и тут же потянул ее к себе, обхватив за поясницу. — Целовать, повелевать, чтобы без меня не скучала. Чтобы без нужды нигде не шлялась по городу. Если что нужно, позвони, пришлю машину.

— Я же сама за рулем, Саша! — взбрыкнула она.

— Знаю я этих баб за рулем!

— Я не баба, я женщина, — она провела губами по его щеке, шепнула в ухо: — Твоя женщина.

— Моя! Ты моя женщина, но… — он отодвинулся к двери, отпуская ее, и снова строго: — Но за рулем ты, Санек, все равно баба! Так что звони!..

Она не позвонит, с раздражающей душу тревогой подумал он, опускаясь в лифте на первый этаж. Никогда не звонит, бессовестная, когда уезжает. Считает, что мешает ему работать своими звонками. А он бесится потом, когда по домашнему телефону она ему не отвечает, а мобильный у нее где-то глубоко в сумочке, а у нее руки заняты пакетами с продуктами, и она спешит к машине из магазина, и потому ответить ему сразу никак не может.

А ему надо, чтобы тут же отвечала! Чтобы, как только он послал ей звонок, она сразу бы ответила. Ведь он боится за нее, поэтому начинает с ума сходить, и объяснений потом никаких не принимает насчет телефона на дне сумки и занятых рук. И даже кричит на нее и ругается. Только Сашка на него не обижается.

— Что же я стану на тебя обижаться, если у тебя даже губы трясутся, так ты боишься за меня, — объяснила она ему как-то, когда он начал прощения просить у нее за свое недостойное грубое поведение. — Я не обижаюсь, милый!..

Обижаться не обижается, но из дома все равно уезжает. И услугами его водителя почти никогда не пользуется. Редко, редко, когда уже сумки неподъемные. Это когда грядут праздники и могут прийти гости.

Марков сел в машину и тут же полез за мобильным.

— Ты чего? — тут же заволновалась жена. — Забыл что-нибудь? Что?

Он представил, как она крутит сейчас головой, пытаясь найти забытую им вещь. Как подпрыгивают ее кудряшки, и она их судорожно заправляет за уши, а глаза такие тревожные-тревожные: надо же, Сашенька что-то забыл, а он уже опаздывает.

Какая же милая, какая же родная! Господи, спасибо тебе за нее!

— Да ничего я не забыл, Санек, — сквозь неожиданное удушье проговорил Марков. — Просто захотелось тебя услышать.

— Ну, Марков, ты даешь, — ахнула она. — Только же из дома вышел. Все хорошо?

— Ага… Ты это, Санек…

Марков замялся. Не хотелось повторять ей снова и снова про то, чтобы звонила, чтобы телефон брала в руки, а не прятала где-то под косметичкой, кошельком и очечником.

— Да знаю, Саш, знаю. — Она заулыбалась, слышно было, что улыбается. — И звонить буду, и телефон буду под рукой держать. Не переживай. До вечера. Да, только что вспомнила. Не забудь Кирилла пригласить к нам на ужин. Пока…