Внимание: неверный муж!

Галина Романова, 2007

Ася безумно любила своего мужа Леонида. Так, что прощала ему многочисленные романы на стороне… Вот и сейчас она терпеливо караулит благоверного под окнами его новой пассии. И видит, что в той злополучной квартире, кажется, начинается пожар! Она мчится туда – спасать любимого изменника. Но удивляется, застав там лишь смертельно раненную девушку. Наверно, произошла ошибка – и Леонида не было в квартире! Так решает Ася и при помощи брата отвозит умирающую в больницу. А муж, который ни в чем не виноват, оказывается дома… Дальше все происходит, как в криминальном сне: неизвестные похищают Леонида, требуя обменять его на спасенную девушку. Ася мчится в больницу. И узнает, что таинственную пациентку кто-то вывез оттуда… Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений. В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь. Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание. Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!

Глава 2

Дождь хлестал в окно с такой силой, что, казалось, истинной целью его было побить все стекла в окрестных домах. Ася порадовалась собственной предусмотрительности, заставившей ее оставить машину под березами. А то непременно увязла бы на мачехиных гравийных дорожках. Непременно увязла бы.

Она отошла от окна и с брезгливой гримасой посмотрела в сторону своей одежды, грязной кучкой сваленной в углу комнаты. Вытащила пакет из нижнего ящика комода и засунула все вещи в него. Потом открыла шкаф и принялась рыться в нем, отыскивая что-нибудь подходящее для возвращения домой. Если Ленька никуда не ушел и не уехал, то непременно прицепится, почему, да что, да как, и какой черт погнал ее на дачу накануне выходных, и так далее…

Дачных вещей в шкафу было немного. В основном те, что дарила ей мачеха. Ася выудила с обширных, почти пустых полок вельветовые джинсы, широкий светлый свитер с большим объемным воротом, пару носков, колготки и начала одеваться. К тому времени, как внизу в кухне затопал Иван, она была почти полностью готова. Успела даже смочить волосы и уложить их феном. Получилось совсем неплохо, хотя обычно ее волосы требовали гораздо большего ухода. Краситься она не стала вовсе. Оглядела себя в гардеробном зеркале, осталась вполне довольна собой и лишь тогда потянулась к мобильному.

Сегодня была суббота. Ленька, если он, конечно же, не окончательно остервенел, должен быть дома. И если он не полностью уничтожил в своей душе обязанности супруга, то должен уже начать волноваться. Звонить он ей не звонил, но ждать-то ее звонка точно должен… может быть.

Ася уселась на самый краешек кровати, набрала свой домашний номер и стала ждать. Сейчас… Вот сейчас он, шлепая босыми ступнями по ламинату, метнется к столику в холле, где у них стоит аппарат. Увидит, что звонит она, и, может быть, даже обрадуется, что с ней все в порядке. Что она не пропала, не разбилась на машине, ее не разбил паралич, не захватили террористы и что она не провела ночь с любовником.

А ведь никто и никогда не мешал ей его завести, черт возьми. Никто и никогда. За исключением ее самой. Она сама себе мешала отвечать изменой на измену, низостью на низость, холодностью на холодность. Потому что любила его. И еще, наверное, потому, что не была подлой по сути своей.

— Алло, Аська, черт возьми! Ты где сейчас? Я всю ночь не спал, тебя дожидаясь! Ты что творишь, девочка, в самом деле?! — Все это ее муж успел выговорить на одном дыхании, не дав ей опомниться и не дав ей возможности хотя бы поздороваться. — Отвечай, где ты?! Ты ведь не бросила меня, скажи! Аська, какого черта ты молчишь?

— Я… — Слезы так сильно стиснули Асино горло и так близко подступили к ее глазам, что выговорить хоть что-то стало очень трудно. — Я так… так люблю тебя, Ленька!

— Я тоже люблю тебя, дорогая, — изумленно прошептал ей на ухо самый любимый из всех голосов голос. — Но что случилось? Ты плачешь?

— Нет, я не плачу, Лень. — Крупная слеза скатилась по щеке и бухнулась крупной кляксой на светлый вельвет брюк. — Со мной все в порядке.

— Тогда почему ты дома не ночевала?! — В голосе мужа послышались незнакомые доселе истеричные нотки. Неужели ревнует? Неужели, господи?! — Где ты, черт возьми?!

— Я? Я на даче.

Ася уже не знала, радоваться ей или горевать из-за того, что с ней случилось минувшей ночью. Окажись она у себя дома в восемнадцать тридцать, как обычно, может, все и пошло бы совсем не так. Она бы приготовила пятничный ужин, состоящий, как правило, из обязательных Ленькиных креветок, запеченных в слоеном тесте в гриле, салата с маслинами и ветчиной и копченого угря с пивом.

Она бы все это быстренько приготовила, накрыла бы стол, включила видеомагнитофон с непременным триллером и принялась бы ждать возвращения Леньки со службы. Если бы ей повезло, он бы пришел через час, если нет — то ближе к полуночи.

А что произошло вчера?

А вчера все пошло совсем не так. Вчера она вдруг взбунтовалась и не поехала домой, хотя он просил ее попробовать поджарить… бананы. Позвонил ей ближе к обеденному перерыву и попросил. Она и собиралась ему их поджарить, хотя ее воротило от этого изыска. И даже купила целую низку этих самых бананов, намереваясь зажарить в кляре со специями и ванильной пудрой. А потом… Потом, выйдя из магазина, она села в машину и набрала его сотовый, а он не пожелал ей ответить, сказавшись недоступным. Она снова и снова набирала и без конца слышала один и тот же ответ. И вот тогда-то она послала ко всем чертям их непременный совместный ужин в конце рабочей недели, а поехала туда, куда исправно ездила последнее время. Ну и, как водится, увидела своего Леньку, прыгающего через лужи, с неизменной кожаной папкой под мышкой…

— Почему ты на даче, а не дома, дорогая? — Голос мужа капризно надломился. — Я ждал тебя с одиннадцати! А ты так и не пришла! Я не знал, что и думать. Не знал, где ты! Сашка тоже не знала. Она, между прочим, заходила на огонек. Да так и ушла, тебя не дождавшись.

Вопрос, где его мотало до одиннадцати ночи, Ася благоразумно опустила. Она же прекрасно знала, где он был, чего же тогда! И еще она знала, что быть умной — это значит никогда не спрашивать о том, на что нельзя ответить. Умной себя считать ей очень хотелось и нравилось…

— Я звонила тебе, Лень, — спокойно ответила Ася, прислушиваясь к шуму внизу.

Ванька наверняка понял, с кем она разговаривает, и бунтует теперь, грохоча кастрюлями и сковородками. Просиди она тут еще минут десять, начнет дом разбирать по частям. Вот характер, а!

— Я звонила тебе, — повторила она. — Ты был недоступен.

— Конечно, недоступен! — обрадовался непонятно чему ее муж. — У меня же, дорогая, мобильный разрядился. Я приехал домой, поставил телефон на зарядку и тут вдруг обнаружил, что и деньги закончились. На счете ноль, понимаешь! Ну, не бежать же посреди ночи за карточкой!

«Как все удачно сложилось», — просилось наружу саркастическое, но Ася снова промолчала. Она умела быть терпеливой, когда дело касалось ее Ленечки.

— А с домашнего я звонить не стал, — продолжал он оправдываться. — Сама же знаешь, как это дорого.

— Действительно, — все же не выдержала она, вежливо и совсем незаметно для него съязвив. — Ну, да ладно. Не позвонил, значит, не позвонил.

— Ась, ну чего ты? — обиженно протянул Леня. — Я и правда волновался… Ладно, проехали. Так чего тебе вдруг понадобилось на даче? Там что, вся семья собралась?

— Да нет. Не вся. Ивану срочно понадобилось на дачу, а машину он приятелю одолжил. Вот и попросил меня отвезти его туда, ну а я не отказала, — поведала мужу Ася совершеннейшую правду. Ну ладно — малую часть ее. Но ведь не соврала же!

— А-а, понял… — Леня помолчал с минуту, переваривая услышанное, потом осторожно поинтересовался: — Если я правильно понимаю, вы с ним помирились?

— Вроде того.

— Ну и хорошо, а то я просто измучился из-за вашего бойкота. Не знаешь совершенно, как себя вести с твоей родней… Вот и хорошо, что помирились.

В Ленькины мучения Асе верилось слабо. Он в их семье был скорее беспристрастным сторонним наблюдателем. Одно время ей даже казалось, что разрыв ее отношений со сводным братом доставляет Леониду тайное удовлетворение. Она же в то время осталась совсем одна. Ваньки рядом не было, Сашка на звонки не отвечала и домой к себе не пускала, ссылаясь на занятость. Нет, мучиться из-за ее проблем Ленька уж точно бы не стал. Да и обрадовался он как-то неубедительно. Хотя, может, она к нему просто придирается?

— Ась, ты когда домой-то? — снова вклинился в ее мысли капризный Ленькин тенорок.

— Соскучился? — хмыкнула она недоверчиво.

— А ты как думаешь! Конечно же, соскучился! Да и, знаешь… — Ее муж сделал паузу и чем-то зашуршал. — Черт, уронил. Тут тебе с утра письмо какое-то странное принесли.

— Какое письмо?

— Не знаю. Заказное. Я не вскрывал. Ты же знаешь мою щепетильность, дорогая. Странно, знаешь, что? — Он снова зашуршал. Видимо, конвертом. — На письме нет обратного адреса.

— Ладно, приеду и прочту, кто там мне и чего написал. — Шум в кухне сделался просто невыносимым, и теперь к нему еще примешивалось безобразное Ванькино пение.

Петь так, как пел Ванька, было нельзя. За такое пение, по мнению Аси, нужно сажать в тюрьму или на худой конец изолировать от общества. Ваньку ее мнение иногда волновало, когда он был по-особенному, по-родственному к ней расположен, а иногда нет. Сейчас был как раз тот самый второй случай. То есть он явно хотел ей досадить. Пора было сворачиваться с милым супружеским щебетом и переходить к менее приятной части плана на день сегодняшний. Пора было спускаться в кухню и отвечать на пристрастные Ванькины вопросы.

— Ладно, милый, пока. Я иду в кухню. Там Иван, и он… — Ася слабо улыбнулась. — Он поет!

— Понял. — Леонид делано расхохотался. — Тогда поспеши. Да, чуть не забыл! У нас совершенно нечего есть. Холодильник пустой. И даже хлеба нет. Ты не задерживайся особо. У меня сейчас, знаешь, с деньгами не очень. Ну, ты понимаешь…

Конечно, она понимала. Еще бы ей было не понять. Он выделял ей на ведение хозяйства средства и сверх того тратиться не собирался.

— Я поняла, дорогой. Пока… До встречи…

— Ага, пока… Ты ведь недолго, да? Я очень голоден. Все чипсы поел! Пока, пока, жду!

Ася убрала мобильник в сумочку, чтобы больше не возвращаться в спальню, подхватила с пола пакет с грязными вещами. И пошла на Ванькин отчаянный рев, под которым подразумевалось пение.

Медленно спускаясь по лестнице, Ася позволила себе немного поразмышлять.

Ленька сказал, что дома был с одиннадцати. Свет в квартире номер восемь загорелся в половине одиннадцатого. Хватило бы Леньке полчаса на то, чтобы добраться до дома? Вполне. Как он выходил, Ася не видела, стало быть, вышел он через черный ход. Может быть, заметил ее машину? Может быть, хотя она всегда предпринимала меры предосторожности. Хотя мог машину и не видеть, а просто выйти через черный ход. Или… или другая машина привлекла его внимание. Та самая, которую сама Ася не заметила поначалу, а заметив, сразу испугалась. Кто знает, как долго та стояла на парковочной площадке. Может быть, и Леньку она напугала? Надо бы спросить у сводного братца, не запомнил ли он номер той «восьмерки»…

— Привет! — Ася швырнула пакет с сумочкой на полку под зеркалом, встала в дверях кухни и, опершись руками о притолоку, попросила: — Вань, прекрати, а!

— А-а напосле-до-ок я скажу-ууу!!! — продолжил завывать Ванька-ирод, переворачивая куриные ножки в глубоком сотейнике. — Прроща-ай, люби-иить не обя-язуйся!!! Привет, сестренка. Наговорилась, как меду напилась? Как там наш любимейший из любимых, красивейший из красивых поживает? Соскучился, поди, по мамке-то? Не спалось ему, сердечному, не пилось и не елось! Хотя о чем это я?! Покушать без тебя они не могут, наверняка голодные сидят. Так ведь, чучело?

Вопросы носили характер риторический, поэтому отвечать Ася на них не собиралась. Она прошла к столу, села и, потянувшись к чайнику, спросила:

— Ни до чего не додумался за ночь?

— Ночью я имею обыкновение спать, — нараспев произнес Иван и выключил газ. — Ты как насчет ножек Буша? Положительно реагируешь?

— Да давай, что ли. — Ася отодвинула от себя на время чайник с кружкой и придвинула поближе тарелку с вилкой, которые Ванька для нее приготовил. — Пора бы уже поесть по-человечески. Ты их с чем жарил?

— С паприкой, как ты любишь, — похвастался Ванька, любовно оглядел разложенные на тарелке ножки и пробормотал: — Вот повезет моей супруге, вот повезет… И приготовить смогу, и…

— Ага, и спеть смогу, и сплясать смогу, а смерть придет, помирать буду! — Ася даже рассмеялась. — Сможешь умереть за любимую, Ванька? Или кишка тонка?

И вот тут ее сводный брат, которого за десять прожитых с ним бок о бок лет она, казалось, изучила вдоль и поперек, удивил ее совершенно. С диким грохотом бросив сотейник на плиту так, что румяные куриные ножки смешно подпрыгнули в нем, Ванька вдруг злобно просипел, глядя мимо нее:

— Ты бы помолчала, Ася! Я тебя как старший брат, как человек, как мужик, в конце концов, прошу: не буди во мне зверя! Поняла или нет?

Она не успела ни обидеться, ни испугаться, хотя вид у ирода был совершеннейше безумный. Она только молча кивнула ему, что да, мол, согласна. И тут же потянула к себе тарелку с курятиной.

— Вот и молодец, чучело! Трескай лучше и не провоцируй меня!

Он снова загремел посудой, наваливая себе целую гору ножек. Со стуком поставил тарелку на стол, двинул стулом, опускаясь, и тут же запоздало порекомендовал:

— Их нужно есть вот с этим соусом.

Ася, не споря, пододвинула к себе соусник. Послушно плеснула молочно-кисельной бурды на край тарелки, обмакнула туда хлебную горбушку и опасливо отправила хлеб в рот.

— У-умм, а здорово, Вань. Правда здорово! Хоть ты и зверь, но готовить умеешь. — Ася даже глаза зажмурила от вкуса пряной подливки. — Чего ты туда намешал, если не секрет?

— Секрет, — огрызнулся ирод и виновато глянул на нее исподлобья. — Ты прости меня, Аська. Я зверею, когда во мне сомневаются. Особенно ты…

— Так ничего такого я тебе и не сказала, просто пошутила. К тому же это не то песня, не то частушка, включил бы ее в свой репертуар.

— Издеваешься, да? Ну, ну, давай, продолжай в том же духе! — Он укоризненно мотнул лобастой головой, обгрыз куриную косточку и положил ее на край салфетки. — Кости не выбрасывай. Заберу собаке дворовой, она всегда меня ждет, в отличие…

— От кого? — Ася просто так спросила, без всякого любопытства, без тайных мыслей и побуждений, по инерции спросила, а Ванька тут же сделался мрачнее тучи, что бороздили небо с самого утра. — Ну, извини, извини. Я ведь ничего о тебе не знаю, Вань, в последнее время… Я же не могу знать, кто и когда разбил тебе сердце. Ой! Я, кажется, опять сморозила что-то не то, да?

А вот тут он почему-то не обиделся, а даже улыбнулся и снисходительно пробормотал:

— Сморозила, сморозила. Ешь лучше.

Доедали они в полной тишине. Иван почти не поднимал глаз от тарелки, с аппетитом расправляясь с куриными ножками. Ася же украдкой бросала на него взгляды. Воровато разглядывала его и находила все новые и новые перемены во внешности брата.

Во-первых, вопреки ее критике, он сильно похудел. Страдает, решила она. Отчего тут же взыграло любопытство. Влюбился! Несчастная любовь! Вон и складки носогубные появились, а раньше их не было. И вокруг глаз морщин прибавилось, а ему всего-то ничего — тридцать три. Во-вторых, что-то такое сделалось с его взглядом. Как будто мелькала в его глазах какая-то недоговоренность. Причем недоговоренность эта носила отчетливый тоскливый оттенок.

Точно, страдает…

И вот тут ее кольнуло. А ведь вполне может быть, что это не он Сашку бросил, а она его! Почему нет? Никто же из них Асе причин разрыва не объяснял, все имеющиеся у нее выводы она делала, исходя из своей чисто женской логики и солидарности. К тому же, наученная горьким супружеским опытом, Ася не могла думать иначе. В соответствии опять-таки с женской логикой и солидарностью все мужики — козлы и сволочи. Но бывает ведь и по-другому. Так что и тут, у Саши с Ванькой, вполне может быть как раз тот, другой, случай.

Бедный, бедный Ванька… В горле у Аси немедленно запершило от жалости. Она его обвиняла, ругала, не разговаривала с ним, а он всего лишь жертва обстоятельств. Прямо как она сейчас. Вспомнив о себе, Ася окончательно расстроилась, и в горле засаднило уже невыносимо.

— Ты чего это рассопливилась? — буркнул вдруг Ванька недовольно, сразу перестав казаться ей несчастным. — Расскажи лучше, чего тебе твой дятел начирикал.

— Вань! Я же просила без оскорблений!

— Дятел — это прежде всего тварь божья, — с противной ухмылкой произнес ирод, взял в руки чайник и начал разливать кипяток по чашкам. — Чай, кофе, сударыня?

— Чай… — Она дождалась, пока пакетик в чашке начнет распускать в кипятке коричневые фалды, и потянулась к сахару. — А дятел, как ты изволил выразиться, с одиннадцати ноль-ноль был дома. Так что его причастность к ночному происшествию больше не обсуждается.

— Не факт, — упрямо мотнул головой Ванька. — Этому еще надо найти подтверждение. Болтать он может что угодно.

— К нему заходила… Саша. — Асе пришлось это сказать, потому что Ванька в противном случае стоял бы на своем. — Она иногда заходит к нам по пятницам и…

— Мне неинтересно, — оборвал ее сводный брат на полуслове. — Ладно, допустим, что он в одиннадцать был дома. И что? Кто мешал ему перед уходом из квартиры шарахнуть свою даму сердца головой об угол комода?

— Там не было комода!

— Я, к примеру, Ась, не будь тупой. — Иван с шумом отхлебнул кофе из литровой кружки и, откусив почти полбулки с маком, пробубнил с набитым ртом: — Это мог быть шкаф или угол комнаты, или ручка двери… Да что угодно! Он ее бьет, поджигает квартиру и смывается. Все сходится, милая!

— Ничего не сходится, милый! — вернула братцу Ася его елейную нежность. — Свет в квартире зажегся около десяти. В половине одиннадцатого он погас. То есть когда Леня ушел. А в два он снова зажегся и уже больше не потухал. А потом заполыхали занавески. Вопрос к тебе: как могло случиться так, что свет зажегся, если Леньки там уже не было, а дама была без сознания. Это она, по-твоему, свет включила? Полежала, полежала за диваном, потом встала, включила свет, подожгла занавески и снова легла за диван. Так, что ли?

Ванька из природного упрямства промолчал. С диким присвистом выцедил остатки кофе. Поднялся и принялся сгребать тарелки со стола. Спорить он больше не спорил, но отчаянно пытался найти в ее словах брешь. Не нашел…

— Логика в твоих словах есть, это факт. Но все равно, твой пегас не может быть не замешанным. Зачем-то он на эту квартиру поперся!

— А то ты не знаешь, зачем, — вырвалось у Аси. — Я вот что думаю…

— Что? — Ванька как раз принялся мыть посуду и на нее не смотрел. — Что ты думаешь, чучело? Какие еще оправдывающие этого козла моменты отыщешь?

Крупные мышцы ирода перекатывались под туго натянутой на спине футболкой, руки сновали туда-сюда чуть ли не по локоть в мыльной пене, тарелки громыхали, чашки со свистом развешивались на крючках. Столовая тряпка просто играла в его руках, вытирая стол, мойку и край сияющей раковины. Все это легко и непринужденно. Ну, находка просто, а не мужчина. Почему же до сих пор так никто из представительниц женской половины рода человеческого не захотел стать счастливой? Наверное, потому, что характерец у сводного братца был еще тот… Хотелось, ох как хотелось Асе предъявить сейчас ему счет за козла, но она сдержалась. Спор затянется, а времени нет. Дома Ленька, и он ждет ее, и он голодный. А в багажнике ее машины пакет с продуктами валяется со вчерашнего вечера. Нет, спорить некогда, нужно спешить домой…

— Я думаю, что к барышне приложился либо ее ухажер, либо муж, либо любовник. Любая из этих категорий тянет на приобретенные рога, поэтому мотив преступления очевиден. — Ася встала, потянулась с хрустом и пробормотала: — Так что, Ванька, хочется тебе или нет, Ленькина вина здесь только в том, что…

— Что он никогда не любил тебя по-настоящему, — прокаркал Ванька, не поворачиваясь. — Что он изменял тебе с этой курвой. Так? Это ты вменяешь ему в вину и, не моргнув глазом, прощаешь?

— Но он же никого не убивал! — возмутилась Ася, подлетела к ироду и с силой опустила на его крепкую спину туго сжатые кулачки. — Чего ты к нему привязался?! Что ты вообще ко мне привязался?! Твое-то какое дело, кого и за что я прощаю?!

Футболка на Ванькиной спине натянулась так, что, казалось, еще мгновение, и она точно треснет. Бычья шея с выбритым затылком словно окаменела. А руки, занятые до сего момента мытьем раковины, молниеносно напряглись, заиграв мускулатурой.

— Прости меня, Вань, — попросила жалобно Ася и попятилась. — Ну, прости меня, я не хотела.

— Не хотела чего? — спросил он чужим, неузнаваемым голосом.

— Не хотела будить… этого, как его… зверя… — И она отчетливо ненадуманно всхлипнула. — Я больше так не буду!

Ему на спину словно сыпанули раскаленных камней. Лопатки дернулись и потянулись к позвоночнику, собрав туго натянутую футболку морщинами. Потом Ванька бодливо мотнул головой и глухо бормотнул:

— Проехали, чучело.

К ней он так и не повернулся. Какие чувства обуревали ее сводного брата в тот момент, Ася могла лишь догадываться. Но догадываться она не стала. Она спешила домой. Очень спешила. Да и пауза, повисшая после этой дурацкой сцены, оказалась очень напряженной, что опять-таки подвигло ее на скорые сборы.

— Я в машине, — обронила она уже от двери, зашнуровав ботинки и застегнув куртку. — Ты не копайся тут. Давай быстрее.

Ася вышла на крыльцо дома и едва не задохнулась от сильных порывов ветра, швырнувших ей в лицо пригоршни ледяного дождя.

Вот тебе и апрель…

Пора бы уже, ой давно пора солнцу приниматься за работу! Разорвать в клочья тугие упрямые облака, сыплющие на землю студеной водой. Поскорее затянуть раскисшие колеи. Заставить замершую от холодов и утренних заморозков траву всколыхнуться буйной сочной зеленью. Просушить дворовые скамейки и песочницы и наполнить улицы и дворы счастливым детским щебетом. А то что это за весна: то мороз, то ветер, сшибающий с ног, то дождь ледяной! В воздухе даже никакой свежести будоражащей не носится, как бывает обычно с приходом апреля. Никакого вам ни птичьего щелканья, ни набухших почек. И ручьи по городу тянутся лениво, неторопливо, будто и не гонит их никто…

Ася сошла со ступеней и тут же против воли выругалась. Так она и знала!

Мамашины дорожки насквозь пропитались водой. Ноги в коротких ботинках утопали по щиколотку. Гравий расползся, напоминая кисель. Ну, что за глупая баба ее мачеха! Выстелили бы подъездную дорожку плиткой либо заасфальтировали. Нет же, не модно это сейчас. И экологически не так чисто… И еще была масса доводов, идущих вразрез с Асиными представлениями о существе разумном.

Кое-как пробравшись сквозь каменистое болото, Ася остановилась у машины и огляделась. Унылый пейзаж был в полном порядке. То есть, как всегда, порядок отсутствовал. Березы, их молодая поросль, обступающая поляны. Гнилая прошлогодняя листва, глянцево поблескивающая под дождем. Когда-то еще сквозь нее трава пробьется… Уныло, черт. Так уныло, что впору с разбегу за руль и на скорости отсюда. Но нельзя. Нужно Ваньку-ирода еще забрать, раз уж сюда потрудилась доставить.

Ася села в машину, зябко передернулась всем телом и завела мотор. Тот чихал, капризничал, но потом все же загудел ровно и непрерывно.

Ванька соизволил явиться, когда температура в салоне поднялась настолько, что Ася стянула с себя куртку. Сначала он долго топтался на крыльце, еще дольше запирал дверь, потом бесконечно долго дефилировал по расползающимся под ногами гравийным дорожкам. «Мамкина идея», — так и просился у Аси с языка язвительный комментарий, но она решила быть благоразумнее.

Эта тема давно навязла на зубах и походила порой на вечный и бесполезный разговор невестки о любимой свекрови. Ванькина мамаша не была Асиной свекровью и быть ею не могла. Поэтому Ася и промолчала. Она с терпением, которое давно граничило с отчаянием, наблюдала за тем, как Иван подходит к машине. Потом очищает о березовый ствол грязные ботинки, отряхивает от дождя куртку и непокрытую коротко стриженную голову. Но стоило ему усесться рядом с ней, как она резко нажала на газ и рванула с места с такой скоростью, что едва не снесла чудом уцелевший столбик давно сгнившего частокола.

— Ты чего это, девочка, так разошлась? — поинтересовался Ванька, напугать которого было делом достаточно проблематичным. — Ждать устала?

— Допустим, — коротко обронила Ася в ответ, раздражаясь из-за мельтешащих перед глазами дворников.

— Да… Терпением тебя господь, стало быть, не наградил…

— Все? — прорычала она, выезжая на дорогу.

— Все!

— Тогда заткнись!

— О-о, как все серьезно-то… — философски-покровительственно изрек сводный братец, что Асю всегда бесило. — Как мы успели соскучиться-то…

— Я просила тебя заткнуться? Просила! — Тут она так неаккуратно совершила объездной маневр, пытаясь обойти раздолбанный «газон», что их едва не занесло на блестевшей от дождя дороге. — Вот! Видишь, что ты делаешь?! Хочешь, чтобы мы в аварию попали?! Хочешь?!

— Я много чего хочу, чучело. Сейчас вот, например, мне очень хотелось бы надрать тебе задницу. Чтобы ты перестала наконец казниться от сознания собственной вины перед своим козлом…

— Я же просила тебя! — заорала Ася в полный голос, все набирая и набирая скорость. Машину швыряло в глубоких лужах, грязная вода заливала стекла. — Я просила тебя!..

— Да помню, помню: просила, чтобы я не оскорблял его, — вполне миролюбиво заявил Ванька и вдруг предложил: — Слушай, давай не будем больше ругаться, а? Мы так давно не виделись, а увиделись — и все время цапаемся. Непорядок же, а, чучело?

— Не зови меня чучелом, Вань. — Ася всхлипнула и начала сворачивать на обочину. — Я уже не та девочка-подросток, которую ты трепал за косы и все время дразнил чучелом!

— Тебя это задевало… — еле слышно произнес он и с болезненной гримасой хмыкнул: — Я же не со зла, Аська. Я же не знал тогда, что…

— Что? — Она заглушила мотор и уставилась на него, знакомого до боли и совсем-совсем чужого сейчас. — Что ты не знал тогда, Вань? Что я вдруг подрасту и обрежу эти дурацкие косы?

И тут он сграбастал ее голову своей огромной ручищей, потянул к себе, прижал к мокрой куртке на своей груди и глухо проговорил:

— Я же не знал тогда, что это все изменит…

Она слышала сквозь толщу мокрой ткани, как, беспокоясь за нее, колотится его огромное сердце. Слышала его голос, который вдруг снова стал казаться родным и совсем незабытым. И ей вспомнился другой день. Тот самый, несколько лет назад…

Точно так же Ванька прижимал ее тогда, когда она бросилась ему навстречу из обезьянника. Грязная, потная, с размазанной по лицу тушью и диким желанием доказать всему миру, что она ни в чем не виновата. Мир тогда отвернулся от нее в одночасье. Кто-то выставил тогда впереди себя щитом укоризну, как ее отец, например. Другие, такие, как мачеха, отгородились от нее удобной для того момента недоуменной брезгливостью. Один Ванька понял ее в тот день. Один Ванька не оттолкнул, хотя потом и ругался. Он так же, как сейчас, прижимал ее голову к себе своей огромной, как лопата, ладонью. Поглаживал по затылку и то и дело повторял:

— Ну, не плачь, чучело… Чего это ты рассопливиться решила… Ну, ну, все в порядке… Давай, заканчивай…

А она все рыдала и рыдала и не могла успокоиться. И от его участия, и от того, что он не выбежал из дежурки, как ее отец. И не отвернулся, как его мать, с фырканьем норовистой лошади. А просто держал ее в своих руках и утешал неуклюже и по-мужски. И сердце, Ванькино сердце так же колотилось тогда: бешено и беспокойно…

— Вань, я знаешь что думаю… — проговорила вдруг Ася тихо, потому что он внезапно и надолго замолчал.

— Что? — Его пальцы тихонько перебирали короткие волоски ее глупой стрижки.

— Я, наверное, никого из нашей семьи так не люблю, как тебя. — Она прислушалась: большущее Ванькино сердце вдруг остановилось, потом резво подпрыгнуло и тут же дико, перебивая само себя, застучало. — Правда, Вань! Даже отца так не люблю, как тебя. А ты, Вань? Ты-то меня любишь? Или так же, как и мама твоя…

— Эх ты, чучело! — Его пальцы с силой вонзились ей в шею. Ванька вздохнул так, что ее голова подпрыгнула на его груди. — Конечно, я люблю тебя! Кто же еще тебя будет любить, как не я?! А что касается матери… Не суди ее слишком строго, Аська. Ей нелегко с тобой.

— А мне? Мне легко? — Она чуть было не вскочила, но его рука властно держала ее на мокрой куртке, и Асе пришлось подчиниться.

— Она злится на тебя, и в этом есть свой резон, — проговорил Ванька и успокаивающе потрепал ее по щеке другой рукой. — Но она тоже любит тебя, Аська. Злится, но любит, поверь мне. Я же никогда тебя не обманывал.

— Не помню, — все еще не хотела она сдаваться. — Кажется, нет. Но…

— Нет, не обманывал. Значит, ты должна верить мне. Мать любит тебя. Любит, но злится очень.

— Да за что? За что ей на меня злиться-то?! — Асе удалось выпростать свою голову из-под его пальцев, и она недоуменно уставилась на тяжелый профиль сводного брата. — Та давняя история с моим расследованием давно предана забвению и…

— И тут же, не задумываясь, ты решила затеять еще одну, — укоризненно качнул он головой. — С тобой ведь никогда не знаешь, на что нарвешься, Аська. Взять хотя бы твое скоропалительное замужество, которого никто не ожидал и…

— Так, стоп! — Она прижала холодные пальцы к его жестким горячим губам. — Замолчи немедленно, иначе мы снова повздорим. Замужество — факт свершившийся, и ругать меня за него как бы уже и поздно. А что касается новой истории… Так о ней мы просто забудем, и все!

— Как забудем?! — Ванька грубо оторвал ее руку от своего рта. Тяжело развернулся на сиденье в ее сторону. И злобно прошипел, высверливая зверским взглядом на ее лице дырки: — То есть как это забудем?

— А так! — Она все еще хотела казаться беспечной. — Пожар потушен? Потушен. Женщине жизнь спасли? Спасли. Чего же еще? Затевать расследование я уж точно не собираюсь на этот раз, будь уверен. Одним беспокойством меньше…

— Та-ак! — Ванька с такой силой ударил по дверной панели, что, казалось, едва не вынес хлипкую дверь старого «жигуленка». — Стало быть, ты хочешь повесить на Виталика покалеченную бабу и слинять? Втянула, значит, его в идиотскую историю и умываешь руки? Он по доброте душевной не смог тебе отказать, а ты теперь как бы и ни при чем! Я все правильно излагаю? Нигде ничего не перепутал?

Ася промолчала. Она недоуменно разглядывала насупленное Ванькино лицо и силилась понять, что и где она пропустила. А пропустила она явно что-то важное, и из-за этого ее угнетало неприятное беспокойство.

Понятно ей было лишь одно: Ванька непоследователен. То она не должна была связывать себя никакими обязательствами в отношении раненой женщины, то вдруг он начал полыхать праведным гневом, призывая ее к ответственности.

Непонятно было другое — где же здесь логика? Что за прозрение его посетило с прошлой ночи? Что за идея родилась в его лобастой голове? Уж не движим ли он желанием обличить ее Леньку в свершенном злодеянии? А что, чем не мысль?!

— Короче, слушай меня внимательно, сестренка. — Ребро громадной Ванькиной ладони с прежней силой опустилось на переднюю панель. — Слушай и запоминай… С этой девкой, что ты навязала Витальке, будешь разбираться сама.

— Каким, интересно, образом? — Ася постаралась примирительно улыбнуться, но вышло очень кисло и неубедительно. — Заделаться ее сиделкой?

— Может быть, и так. Виталик скажет, что и как тебе нужно будет сделать. Ты поняла меня, Аська? Если понадобится, то станешь ей не только сиделкой, но и родной матерью и будешь горшки из-под нее выносить! — Ванька-ирод вдохновлялся все круче. — Это будет тебе хорошим уроком на будущее.

— И что, по-твоему, я должна буду почерпнуть из этого урока? — Ася завела мотор и, уступив дорогу отчаянно рвущему рычаг сигнала дальнобойщику, медленно выехала на трассу.

— Первое — ты должна будешь сама во всем разобраться.

— А второе — я во всем должна разобраться сама? Так, что ли? — Ася догадливо ухмыльнулась. — Я поняла твою мысль, Вань.

— Да что ты поняла, чучело? Возьми левее! Левее бери, говорю! Прицеп, видишь, как заносит, или нет? Ну, чучело, ей-богу, чучело… Ездить с тобой — та еще радость.

— Иными словами, — не обращая внимания на его инструкторские экзерсисы, продолжила Ася развивать свою мысль, — ты хочешь ткнуть меня в то, что буквально у меня под носом. Женщина очнется и сможет все мне рассказать. А если не очнется, то тот, кто не сумел убить ее, непременно попытается довести свое дело до конца. И вот тогда-то я точно узнаю, каким мерзавцем является мой муж. Я должна буду… Нет, я буду вынуждена признать, что он преступник и что ему не место рядом со мной. И вот как только справедливость будет восстановлена, все встанет на свои места. Устроится, одним словом. Папа признает свою дочь заново. Мачеха наконец перестанет на меня злиться. А ты перестанешь называть меня чучелом. Все счастливы и смеются. Все, конец истории…

Конец ознакомительного фрагмента.