Простить неверную

Галина Милоградская, 2023

Три года назад она изменила мне с лучшим другом и бросила нас с дочерью, исчезла, как не было. Мы научились жить заново, переехали из Питера в Москву, в моей жизни появилась новая любовь… А на пороге квартиры возникла старая, и теперь она хочет вернуться и вернуть семью. Дочка тоже хочет вернуть маму, а я? Пытаться склеить старое или рвать по живому? Не знаю, смогу ли я простить неверную.От автора: #измена_жены#эмоции_на_грани#предательство#серая_мораль#горячие_сцены#неоднозначные_герои

Девятая глава

Дождь барабанил по стеклу, дома было тепло и уютно, на плечах лежал любимый плед, в ногах мурлыкал Леви, рядом стоял кофе, впереди воскресенье — вроде бы всё прекрасно, живи и радуйся. Но я никак не могла поймать чувство долгожданного покоя. Последний час все мысли так или иначе сводились к Голицыну, и я никак не могла прогнать его из головы. Этот мужчина состоял из противоречий: то раздражающий, просто невозможный, то вежливый и обходительный. Какой из них настоящий решить до сих пор не получалось.

За два часа, что мы провели вместе, первоначальное впечатление о нём начало понемногу меняться. По крайней мере, руки у него точно из нужного места росли, работой не брезговал, хоть и дал понять, что не рад тому, что выдернули на выходной. Может, на самом деле дела были утром — я поймала себя на мысли, что начинаю оправдывать тот разговор по телефону. И тут же мысленно дала себе подзатыльник: нечего! Права Ленка, такие мужики до добра не доводят. Сперва перевернут твою жизнь с ног на голову, потом душу вытрясут и исчезнут, попутно разбив сердце.

В том, что Голицын тот самый разбиватель сердец я практически не сомневалась. Невозможно не быть им с такими зеленеющими глазами, согревающей улыбкой и потрясающими руками. Да, я залипала на его руки всякий раз, когда помогала придержать декорацию и невольно сравнивала свою ладошку с широкой мужской. Пальцы длинные, ухоженные, ладони крепкие, наверное, чувствовать такие на себе сплошное удовольствие… Так, надо притормозить, а то меня куда-то понесло.

Голицын женат, это раз. Он отец моей ученицы, это два. В мою сторону никакого интереса не проявляет, это три. И, даже если бы проявлял, мне отношения не нужны. Это, наверное, четыре, но почему я поставила себя на последнее место? Ленка сказала бы, что это оговорочка по Фрейду, и тут я с ней полностью согласна. Неужели начала на него западать?! Серьёзно, всего после трёх встреч и нескольких фраз?

Тихо застонав, я откинула голову на спинку дивана и закрыла глаза. Перед ними моментально вспыхнуло лицо Голицына, да так ярко, что пришлось потереть веки, чтобы прогнать. Это просто от скуки. И оттого, что больше пап в комитете нет, вот внимание невольно переключается на единственного. Обычный интерес к родителю, ничего больше. Голицын по-прежнему высокомерный сноб, и внимания заслуживает не больше, чем остальные родители.

Мы будем ждать.

Я что, реально это сказала? Он заметил? Подумает теперь, что это я ждать буду? Да что б тебя! Уйди из моей головы немедленно!

Жаль, у Ленки сегодня корпоратив, а то позвала бы к себе. Придётся в одиночку сражаться со своими демонами, благо, питаться им нечем: каждую фразу и каждый взгляд я уже разобрала на атомы.

К понедельнику наваждение сошло на нет, оставив лёгкое послевкусие, которое быстро смылось школьными буднями.

Звонок на перемену для первоклашек всегда звучит, как сигнал к действию. Вот и сейчас они подорвались с места, моментально забыв обо всём и обо мне в том числе. Сентябрь постепенно подходил к концу, зачатки дисциплины только-только стали проявляться.

— Виктория Марковна, там Настя в туалете плачет! — к столу подбежала Польцева Света, невысокая девочка с большими оленьими глазами.

— Что случилось? — нахмурилась я. Дразнить Настю не перестали, но мне казалось, она к этому относится равнодушно, по крайней мере, не показывает, что задевает. Пару раз я влезала, но в основном оставляла детей разбираться самостоятельно — стану на её сторону, и будет хуже. Могут ещё в любимицы записать. Дети в любом поколении дети, нынешние были не исключение: найти слабость и проверять на прочность, тут либо сдашься и сломаешься, либо выстоишь и потом станешь с теми, кто обзывал, лучшими друзьями. Курс детской психологии в голову намертво въелся. Конечно, если бы стали переходить границы, вмешалась бы без раздумий. Сперва беседа с детьми, не поможет — с родителями. Неужели сейчас именно такой случай?

Настя на самом деле нашлась в туалете, только уже не плакала. Стояла у окна, шумно хлюпая носом.

— Настя, ты чего, что случилось? — Я присела перед ней, попыталась поймать взгляд.

— Ничего, — на удивление ровно ответила та.

— Кто тебя обидел?

— Никто.

Даже не сомневалась, что молчать, как партизан, будет. Характер у неё стальной, что-то подсказывало — явно не в дразнилках дело.

— Ей Платон сказал, что, раз мама бросила, значит, не любила никогда, — доложила Света. Она вместе со мной в туалет пошла. Вокруг сновали дети, перемена вот-вот закончится, разговаривать по душам мягко говоря было неудобно.

— Пойдём. — Я поднялась, протянула Насте руку. — Вернёмся в класс. Если хочешь, после уроков поговорим. А мама… — заметив, как Настя вздрогнула, я мягко завершила: — Мама тебя очень-очень любит, поверь.

— Правда? — детская ладошка доверчиво легла в мою, а в глазах зажглась такая надежда, что сердце заболело.

— Правда, — кивнула я.

Вот, значит, как. Стало ещё интереснее. Значит, мама ушла из дома. К другому? Но почему тогда дочь на папу оставила, с собой не забрала? Такое в моей практике впервые, что думать не знаю. Насколько ей с мужем плохо было, что бросила всё, включая дочь?

После уроков Настя оставаться не стала, но я, если честно, и не ждала. Пока для неё чужая, доверять сложно. На будущее сделала пометку: обязательно разговорить, не для того, чтобы семейные тайны вызнать, а чтобы убрать неуверенность в себе, которой, оказывается, в Насте много.

Репетиции проходили каждый день, порой в классе, иногда в актовом зале. Постепенно дети втянулись, многие уже полностью знали свой текст, но оставались такие, кому стихи давались с трудом. Например, Ногач Платон. Его мама мне уже мозг чайной ложкой выела жалобами, что много, трудно, скучно и вообще не современно. С последним я бы может согласилась, только не от меня зависит выбор. В Министерстве сказали упор на детскую классику делать. Я бы, может, «Мой сосед Тоторо» поставила, но кого волнуют мои предпочтения?

Эта же мама, к слову, изначально главную роль просила и обещала, что сын всё-всё выучит. Вот так мы и получили своего Балду. Снимать уже поздно, а текст он с горем пополам через абзац знает.

— Глупенький бес, куда ты полез, нести не можешь, а я ногами промеж…

Платон путался. Согласна, текст сложный, но выучить всего несколько фраз — за автора я читаю. Надо было настоять и ставить «Конька-горбунка», там хоть слова попроще. Но директор настоял, сказал: школа у нас элитная, детки все умные, тесты при поступлении прошли, значит, выучат. Самого бы его сюда отправить и пусть любуется…

— Глупый ты бес, куда ж ты за нами полез? И руками-то снести не смог, а я, смотри, снесу промеж ног, — раздалось в тишине. Платон зло посмотрел на Настю, покраснел и закричал:

— Заткнись! Заткнись! Это моя роль! Я знаю, как надо!

От этого визга я оторопела. Платон часто вёл себя агрессивно, но чтобы так орать… Секунда, и в Настю полетела книга и ударила ребром по лбу.

— Платон! — я подскочила со стула, бросилась к Насте. Сердце выскакивало, ладони заледенели: первое чп! На Настином лбу наливалась шишка, в глазах стояли слёзы.

— Платон, ты что творишь? — грозно спросила я, выпрямляясь. Он, надувшись, стоял на сцене, скрестив руки на груди, явно копируя чью-то позу.

— А нечего лезть туда, куда не просят, — заявил он. Я с тоской подумала, что он вообще не раскаивается, тут беседой не обойдёшься.

— Я сейчас отведу Настю к медсестре, а вы сидите тихо, — сказала, особо не надеясь на тишину. И что делать? Пополам разорваться? Позвонила Тамаре, тоже учительнице начальных классов. Может, она посидит с моими, если не ушла. Повезло.

— Что, уже дерутся? — Тамара работала здесь уже десять лет. Сходу оценив обстановку, отправила нас в медпункт, а сама прикрикнула на детей, призвав к порядку.

— Болит? — спросила я Настю, пока спускались. Она не проронила ни слезинки, но я видела, они плещутся в глазах, такие горькие, что хочется обнять и пожалеть.

— Нет, — соврала она.

— Я позвоню твоей няне, она заберёт домой.

— Софья Львовна до трёх занята, к врачу пошла. — Настя прерывисто вздохнула и прикусила губу.

— Тогда позвоню папе.

Мы уже дошли до медпункта.

— Папа работает.

— Ради тебя приедет. — Если честно, в это верилось слабо, но я вложила всю уверенность в слова, чтобы успокоить. Насте сейчас не моё утешение нужно, а кого-то близкого.

Пока медсестра ворковала, аккуратно щупая лоб, я вышла и набрала Голицына.

— Слушаю, — он ответил не сразу.

— Здравствуйте, Виктор. Простите, что отвлекаю, но вам надо срочно приехать в школу.

— Что случилось? — из делового голос моментально стал взволнованным.

— Ничего страшного. Точнее, дети немного повздорили и… — Я путалась, не зная, что сказать. Впервые за четыре года работы такое случилось, что сказать? — У Насти на лбу шишка, лучше забрать домой. Она сказала, что ваша няня…

— Да, у врача, — перебил он. — Скоро буду.

Надо же. Я с удивлением уставилась на телефон. Не думала, что так быстро отреагирует. Теперь второй звонок, маме Платона, и пусть между собой разбираются. Ох, кажется, сегодня я домой не скоро попаду…