Выселки

Галина Зуева, 2023

В заброшенном поселке погибает известный фермер. Расследовать смерть друга отправляется Петр Волков. Он успешен, слегка циничен и почти благополучен – разве что плохо спит из-за кошмаров. Когда сыщик приезжает в места, где родился и вырос, его кошмар обретает реальные черты. Дело оказывается запутанней, чем он думал, и смертей больше, а корни преступления переплетаются с тайной его рода и давним проклятием. Каким образом Петр справится с загадкой, читайте в мистическом детективе «Выселки».

Посвящается моим родителям.

Глава 1. Встреча

Петр проснулся среди ночи от кошмара. Жуткое видение преследовало его третий месяц, и казалось, это будет длиться бесконечно. Самым ужасным было то, что каждый раз ощущения от увиденного и пережитого во сне не притуплялись, а, наоборот, становились все ярче и острее. Петр перепробовал все: снотворное, бег перед сном, коньяк, секс. Да, он надеялся, что ночь с очередной красоткой подарит забытье. Но под утро кошмар приходил снова.

Сновиденье всегда начиналось одинаково, и Петр знал: отдохнуть не получится. Опять. Сначала перехватывало горло — все мышцы сдавливало. Потом судорога опускалась ниже, до самой диафрагмы, перекрывая кислород, и легкие готовы были разорваться. Он не мог дышать. Почему? Ему и правда не хватало воздуха? А может, это страх душил его? Ледяной, обжигающий, мертвящий ужас, разливающийся по телу и вводящий сознание в ступор. Петр не мог проснуться — так сильно парализовал страх. Или он просто не понимал, что уже не спит?

…Сознание (сознание ли?) насмехается над ним. Он чувствует, что стены спальни расплываются и превращаются в глубокое озеро. Осень. По серо-зеленой воде мелкой дрожью бегут волны, хотя ветра нет. Странно: на озере в середине октября нет ветра? Но ни одна травинка не шелохнется. И стоит жуткий холод. Такое впечатление, что мороз идет из-под земли, перемешивается с воздухом и столпом уходит ввысь. Так зябко, что кажется, наступил декабрь или январь. По ощущениям — сильный минус, хотя снега тоже нет. Только продирающая до костей, до самого мозга дикая стужа, которая воспринимается как нечто живое.

Петр поднимает голову и видит над собой небо. Оно такого же цвета, как и озеро. Все вокруг серое, сизое, болотно-зеленое, но светлые вблизи оттенки переходят в почти угольную черноту на горизонте и высоко в небесах. И он уже не понимает, где заканчивается озеро и начинается небо. Или это не озеро, а сплошная серо-черная масса, душащая своим ледяным безразличием и страхом?

Страх? Откуда страх? Никого же нет, кроме него самого и озера?

Стоит об этом подумать, и Петр чувствует, что ему в спину кто-то смотрит. Будто под лопатку втыкается невидимый тупой нож.

— Да кто тут может быть? В такой холодрыге? — спрашивает он сам себя.

Петр оборачивается и видит метрах в трех от себя маленькую старушку. Росточком едва ему по плечо, лицо спокойное, с мягкими чертами, сплошь покрыто глубокими морщинами. Взгляд серо-зеленых глаз безмятежен, только в самых уголках пляшут веселые искорки. Волосы убраны под большой цветастый красный платок. Одета в старомодную, будто не из нашего века светло-серую меховую пушистую кофту и длинную юбку в пол. Стоит, не шелохнется, словно древний идол — каменное равнодушное изваяние, которое было здесь до тебя и будет еще долго после того, как тебя не станет.

Почему-то мелькает мысль: «Хорошо, хоть платок выделяется ярким пятном на фоне безрадостного серого пейзажа».

Старуха говорит спокойным, ровным тоном:

— Здравствуй, мил человек. Не поможешь бабушке через озеро перебраться?

— Мне не надо на ту сторону. Да и лодки и у меня нет.

Собственные слова удивляют Петра: зачем он оправдывается перед бабкой? Обычно он легко говорит «нет». Может, это профессиональная деформация, но он привык все подвергать строгому анализу, делать выводы и только потом что-то предпринимать, а не бежать сломя голову помогать кому-то. А сейчас что же? Тембр голоса, что ли, у старушки такой? Он сам этого не понимает. Никак загипнотизировала она его?

— Петрунечка, помоги бабушке, — жалобно как будто выпевает старуха.

Откуда она знает его детское прозвище? Петра так никто не называл много лет — ровно с тех пор, как не стало его любимой родной бабушки.

— Как ты меня назвала?

— Петрунечка? Тебе же это имя так идет. Ты же такой добрый, Петрунечка, как бурый мишка.

Диковинная старуха говорит словами бабушки. Он как будто слышит ее родной ласковый голос.

— Зачем тебе на тот берег? — Петр пытается тянуть время — возможно, инстинктивно дает себе возможность обдумать происходящее.

— У меня там детки болеют. Вот, иду их лечить.

— А здесь ты откуда и как сюда попала? Тут не живет никто много лет.

В этот момент глаза у бабки зло сверкают. Петр готов поклясться, что их цвет изменился с серо-зеленого на черный.

— Собирала для деток ягоды в лесу.

— Холодновато и поздновато для сбора урожая. Скоро ноябрь, а ты что-то в лесу ищешь.

— Кто обучен врачеванию, тот всегда найдет, что ему надобно. Я и нашла.

В доказательство бабка открывает корзинку, доверху наполненную ягодами. Похоже на черную смородину. А корзина вроде бы сплетена из лыка. Таких сейчас не делают.

Слишком много странностей. Не должно быть старушки в таком отдаленном, безлюдном месте. Выглядит она необычно и говорит вроде по-русски, но старомодно, что ли. В деревнях, конечно, своя манера речи, но «надобно», «врачевание» — это чересчур.

Петр не прекращает анализировать. Сказываются долгие годы на оперативно-следственной работе, а в последнее время — в статусе частного детектива. Между тем глаза старухи опять вспыхивают неприкрытой злобой. Черный взгляд будто просверливает его насквозь, норовя уничтожить.

Он понял, почему это противоречие так сильно его тревожило: старушка стояла перед ним маленьким светлым комочком с корзинкой ягод в руках на фоне темной серо-зеленой местности. Будто ее не должно было быть здесь: она слишком контрастировала своим положительным образом на фоне осеннего холодного мрака. И вот опять глаза: в очередной раз поменяли свой цвет. Его снова буравили две космически огромные черные дыры, где отражалось такое же бесконечное угольное небо и холодное озеро. Он кожей чувствовал, что с глазами что-то не то. Ему казалось, что они смотрят на него с открытой ненавистью и злобой, готовые уничтожить его.

— Я не еду на тот берег.

Инстинкт самосохранения дает о себе знать, не пуская детектива на ту сторону вместе со странной бабкой.

— Петрунечка, у меня детки сильно болеют. Одной мне никак быстро не добраться до Макарьево. Только на лодке можно попасть на тот берег. Ох, тревожусь, что не доживут до утра мои кровинушки, мои детушки, если я им отвара из черных ягод не приготовлю.

Петр еще раз глядит на старуху, готовый развернуться и уйти, как вдруг замечает, что глаза у нее снова изменились — стали серо-зелеными, а взгляд — мягким и добрым, как у его бабушки.

— Что за… — бурчит он себе под нос, не понимая природу этой метаморфозы. — Показалось, что ли?..

Это Петр произносит громче, и диковинная бабка слышит.

— Что, милок, что показалось-то?

— Глаза… У тебя цвет глаз меняется. Только что черными были!..

— Да ты что, Петрунечка, у меня всегда глаза были серо-зеленые. Это от матушки моей. А той от ее матушки достались. У нас в роду по материнской линии у всех такие глаза. Правда, раньше мои были гораздо красивей…

Бабка грустно вздыхает — видимо, вспоминая молодость.

— Ладно, пошли искать лодку, — сдается детектив.

Как только Петр отворачивается, глаза женщины опять становятся бесконечно черными, но он этого не видит.

Утлое суденышко прячется за грудой камней. Сыщик недоверчиво осматривает старую посудину.

— Нашел. Ох, не нравится мне это.

— Что тебе не нравится, Петрунечка?

Почему Петр позволяет ей так себя называть? Маленьким он обожал, когда его так звала бабушка, но с тех пор столько воды утекло. От того парнишки ничего не осталось — на мир смотрят усталые циничные глаза сорокалетнего Петра Сергеевича, повидавшего многое. Он поставит на место любого, кто подумает обращаться к нему иначе. А тут — Петрунечка… Детектив не узнает сам себя.

— У лодки дырявое дно. Она даже не двинется с места, сразу потонет.

— А и ничего страшного! — бабка не думает сдаваться.

— Как же мы доберемся до берега? Больше тут ничего нет…

— А ты возьми меня к себе на плечи и перевези на ту сторону, — ровным, чуть заунывным голосом произносит старуха.

— А как же твоя корзинка с ягодами? На моей спине точно не хватит места для тебя и твоей поклажи.

— Об этом не беспокойся. Хватит-хватит.

— Что?!

Петр собирается окончательно послать ненормальную куда подальше, но что-то его останавливает. Он вдруг понимает, что не может произнести ни слова. Рот открывается, а оттуда — только мычание. Словно он теленок, а не взрослый мужчина. А потом и этот звук исчезает. От неожиданности или испуга — или из-за всего сразу — детектив замирает и в немом ужасе таращится на старуху.

— Ну раз у тебя, Петрунечка, нет больше вопросов, то поехали. Путь не близкий, а тебе еще меня тащить надо.

Петр жестами пытается ей втолковать, что никуда не пойдет — вернее, не поплывет, — и замечает, что глаза бабки вновь поменяли цвет: с серо-зеленого опять стали глубокими колодцами, искрящимися черной злостью.

Старуха удивительно быстро и ловко для своего возраста вскарабкивается Петру на спину и гонит его в озеро. Детектив чувствует, что она очень тяжелая, словно каменная, и понимает, что не проплывет и двух метров с такой ношей. Как такая маленькая женщина может столько весить?

Вода доходит почти по грудь, а груз давит так, что спина и шея начинают невыносимо ныть. Петр собирает все самообладание и поворачивается к бабке. Он хочет сказать, чтобы та убиралась прочь. Но, повернув голову, Петр видит, что старуха сильно изменилась. Лицо вытянулось, приобрело серо-болотный оттенок, сравнявшись цветом с ледяной гладью озера. Глаза, занимающие теперь почти треть физиономии, стали еще злее. Такой бесконечной черноты, поглощающей любой отблеск света и надежды, он прежде не встречал. Седые волосы растрепались и выбились из-под платка как змеи, норовя залезть в глаза и уши детективу.

— Хорошо, что ты пришел сюда! — шипит бабка прямо ему в лицо, и Петр замечает, что вместо зубов у нее во рту растут длинные и острые шипы. Старуха больше походит на монстра, чем на человеческое существо.

Петр пытается собраться с мыслями, чтобы окончательно не погрузиться в пучину паники и страха. Он со свистом втягивает воздух, хочет что-то ответить чудовищу на своей спине, и тут цветастый платок медленно сползает с головы старухи и превращается в огромную красную змею. Та неспешно скользит упругим телом к его шее. Петр чувствует, что чем больше ему хочется вдохнуть, взять под контроль ситуацию и самого себя в этом сизо-зеленом мраке, тем быстрее уходит жизнь.

Петр делает последнее отчаянное движение, чтобы спастись от смерти, пытается закричать, взмахнуть руками и… просыпается в холодном поту. Голова чугунная и гудит, как с похмелья. Горло болит — он физически чувствует на шее отпечатки рук, словно кто-то его душил. Он пытается встать, но от слабости сразу же падает в постель…

В этот раз из кошмара его вырвал звонок телефона. Трель отдалась в мозгу болью, отрывая детектива от кошмарных сновидений и силой возвращая в реальность.

— Алло, — свой голос Петр не узнал. В голове словно катался чугунный шар, гулко рикошетя о бортики бильярдного стола.

— Петр Сергеич, разбудил? Извини, но тебе придется собраться и поехать. У меня к тебе есть одна личная просьба, — бодро проговорил голос в трубке.

Андрей Андреевич Ведищев, давний друг и бывший начальник, мог себе позволить звонить даже ночью. Они с Петром были обязаны друг другу жизнью.

— Сейчас пять утра. Кому и на кой черт я мог понадобиться?

Откровенно говоря, Петр не возражал против свежих впечатлений.

— У моих друзей большие неприятности. У них погиб отец — крупный фермер и достаточно известный человек у себя в деревне.

— В деревне? — Петра триггернуло так, что он окончательно проснулся. Даже боль в висках утихла.

— Ну как, в деревне… Скорее, на выселках, но недалеко от города, — начал выдавать детали Андрей.

— Еще лучше. Только этого не хватало.

— Что? Ты уже что-то знаешь?

— Андрей, не томи, ничего я не знаю. Просто, похоже, остатки сна.

Петр понимал, что сейчас не время и не место, чтобы грузить друга рассказами о своих кошмарах. Тут явно дела поважнее его тонкой ментальности. Детектив уже взял себя в руки. Он был стопроцентно уверен, что кошмары — дело, конечно, малоприятное, но в реальность они точно не выскочат. Со своими фантасмагориями он рано или поздно разберется. Деревня, свежий воздух как раз ему и помогут. Проведет пару деньков вне города и его суеты — и сразу почувствует себя здоровым и отдохнувшим. Он уже готов был прыгнуть в свой любимый «Форд Эксплорер» и помчаться навстречу новому дню.

— Смотри, Петь, рядом с Макарьево есть небольшая деревенька. Точнее, раньше была. Там давно почти никто не живет, кроме пары семей дачников.

Они наведываются туда в выходные и праздники, когда тепло или дорога не разбита распутицей и можно проехать на машинах. И фермер этот самый там жил. У него там хозяйство и поля. Мужик хозяйственный, как говорят, соль земли. Так вот, беда с этим фермером. Погиб он. У следствия основная версия — несчастный случай. Но дочь в это не верит. В общем, пока идет расследование, надо тебе частным образом разобраться. Вознаграждение обещают очень приличное. Ты же давно хотел в отпуск рвануть. Судя по озвученной мне сумме, сможешь охватить все теплые моря вместе взятые, а на сдачу еще и в Арктику, на Баренцево, скататься.

Но Петр прохладно отнесся к информации о неминуемо надвигающемся шикарном отдыхе. Он слушал и не верил, что вот так, в совершенно обычный день, точнее ранним утром, получит новости из родного края. Хотя для таких печальных вестей нет и не может быть каких-то особых дней. Он уже знал, о ком говорил Андрей: с Михаилом они знали друг друга с детства и были «закадыками». Пацанами гоняли в футбол, ездили на отцовских тракторах, воровали яблоки у соседа, вместе мечтали попасть в армию и дослужиться минимум до генералов. Как это часто бывает, детские мечты остаются в детстве — где-то рядом с самыми вкусными блинчикам, которые могла испечь только мама. Потом их пути разошлись: Петр уехал в город, чтобы поступить на юридический. А Михаил после армии вернулся домой, обзавелся крупным хозяйством и стал уважаемым человеком у земляков. Его авторитет и слово ценились выше обещаний местных властей. Наверное, и врагов немало нажил.

Был один случай, который Петр запомнил на всю жизнь, но никогда и никому не рассказывал. Однажды их с Мишаней на очередном воровстве яблок поймала соседская собака. Пес был не обычный — огромный и злющий, из тех, кого боялись все. Сложно сказать, к какой именно породе принадлежал этот мамонт, но в его предках наверняка числились демоны — в том деревенские обитатели не сомневались. Местные верзилы — и те предпочитали обходить Бурана стороной, даже когда зверюга сидела на цепи. А на привязь цербера сажали не часто — только когда Буран это позволял.

И вот как-то Петя с Мишей, проходя мимо сада Макара Алексеича, вспомнили, что у него растет яблоня, на которой созревают самые аппетитные в мире плоды. Огромные, красные, сочные. Достать такие — мечта любого пацана, особенно того, кто вырос в свободных деревенских условиях. Это же двойной праздник: с одной стороны, тебя ждут азарт и приключения, а с другой — еще и приз: вкуснющие яблочки. Какая мальчишеская душа останется равнодушной?! Вот и Петя с Мишей не могли удержаться. Что воровать яблоки — нехорошо в принципе, их заботило мало, да других и серьезных препятствий к лакомству они не видели. Разве только Буран — чудовище в образе пса. Друзья не знали, что в тот раз Макар Алексеич решил дать волю животному.

У них имелась «своя» доска в заборе, через которую легко было проникнуть на соседский участок к заветной яблоне. Со стороны не было видно, что доска сломана, поэтому хозяин даже не догадывался, как часто мальчишки лазили к нему и воровали яблоки.

Темнело, вокруг ни души. Маленькие юркие фигурки почти растворились в сумерках, но и ребятам было нелегко кого-то заметить в надвигающемся сентябрьском мраке. Это и стало решающим фактором.

Едва Буран учуял, что во двор забрались воры, в нем пробудились два древних инстинкта: выследить добычу и убить. Когда пес увидел, что жертва не одна, инстинкты взыграли сильнее. Буран затаился в кустах и стал выжидать лучший момент для нападения. Свирепостью он больше напоминал волка, чем домашнюю собаку, так что для него это была самая настоящая охота. Его целью было убить, а не пугнуть или позвать хозяина. Тем более что хозяином пес считал совсем другого…

Между тем мальчишки добрались до яблони и теперь решали, кому лезть на дерево первым. Они не знали, что находятся всего в полуметре от монстра, который держит их на своем дьявольском прицеле, ничем себя не выдавая. А пес будто играл с ними или ждал от кого-то команды.

Солнце зашло, стало совсем темно, в небе показались отблески зарницы. Внезапно быстро похолодало. Парнишки даже отвлеклись от яблони, почувствовав, как мороз пробрался под одежду. Вроде только начало сентября, и тепло еще держалось с лета, так откуда взялась такая холодрыга? Кроваво-красные всполохи как будто добавляли инфернальности, но мальчишки были слишком юны, чтобы обратить внимание на эти тревожные знаки судьбы.

— Мишаня, ты не замерз? — Петя решил схитрить и плавно подвести товарища к проблеме. Мальчик зябко ежился в футболке и начинал подумывать, что с затеей пора завязывать.

— Совсем нет, — Миша и сам стучал зубами от холода, но легко раскусил уловку друга.

— Так, ладно. Пока мы тут оба в сосульки не превратились, давай лезть на яблоню, — примирительно сказал Петя, подумав: раз его друг такой храбрый, то и он сможет. Он же мужчина.

— Ты видишь тот нижний сук? Я до него допрыгну и ухвачусь. Как только я повисну и крикну «давай», ты схватишься за мои ноги и по мне заберешься на яблоню. А потом подтянешь меня на дерево. Идет?

Миша придумал отличный план, да и Петя уже готов был согласиться на что угодно, лишь бы быстрее закончить дело. Он совсем закоченел. «И как только Мишаня не мерзнет?» — вертелось в голове мальчика. Но друг есть друг и надо идти до конца.

И вот Мишка ухватился за ветку и повис. Закрепившись, он решил, что сук надежный и спокойно удержит двоих, и крикнул другу, чтобы тот лез на него.

Петя подпрыгнул и ухватился за ноги друга. За мгновение до того, как он собрался карабкаться по Мише вверх, рядом раздался громкий шорох. Петя обернулся и застыл от ужаса: из кустов на него выскочила огромная черная собака с серебристыми подпалинами и с белоснежным оскалом.

Пете хватило секунды, чтобы взлететь на дерево. Он протянул руку Мише, чтобы помочь другу забраться на безопасную высоту. Пес прыгнул, но промахнулся, не успев ухватить никого из ребят, и зарычал. Рык Бурана напоминал волчий — такой же гулкий и страшный. Парни инстинктивно прижались друг к дружке. Поняв, что добыча слезать не собирается, монстр улегся под деревом, притих, но не перестал, злобно ощетинясь, наблюдать за мальчишками.

Несколько раз цербер принимался рычать, словно понимал, что пацанов это сильно пугает. Казалось, ему это нравится. Для Бурана охота превратилась в игру, и он собирался ждать до конца и победить.

Мальчики просидели на яблоне всю ночь, прижавшись друг к другу — то ли от ледяного холода, то ли от страха перед ужасным зверем, то ли от осознания, что надежды на спасение нет. Пес ни на секунду не опустил голову и изредка грозно порыкивал, глядя на испуганных воришек.

Понемногу светало: черное небо становилось сизым, подкрасилось розоватыми отблесками рассветных лучей. С земли начал подниматься туман. Белесая дымка заволакивала все пространство вокруг, и даже страшный Буран уже не казался таким черным — он будто растворялся в тумане.

И вдруг пес громко завыл, совсем по-волчьи, протяжно. Мальчишки не сомневались, что так воют волки: оба ходили на охоту с отцами и кое-что понимали в звериных звуках. От неожиданности они крепко обнялись, желая почувствовать дружеское присутствие и хоть какой-то намек на надежду.

— Мишаня, ты слышишь это? — Петя хотел убедиться, что все это не галлюцинации после ночной дремоты.

— Не может Буран так выть. Он ведь пес, а не волк, — пробормотал его товарищ.

— А ты в этом уверен?

— Не говори ерунды. Он же на цепи, у Макар Алексеича сторожит, значит, это дворовая собака, — пытался успокоить себя и друга Миша.

— Ну да, — Петя подумал, что пора брать себя в руки и не поддаваться страху. Он же мужчина. Девчонки узнают — засмеют.

Вой прекратился так же неожиданно, как и начался. Вдруг на расстоянии метра от пса, из кустов, где раньше в засаде сидел Буран, из тумана выплыла еще одна темная фигура. Мальчишки могли поклясться, что странный силуэт именно выплыл, потому что ног они не видели.

— Мишаня, смотри, у него что, ног нет?

— Не-не знаю, — Миша начинал терять мальчишеский запал: у него от холода и страха стучали зубы.

— Да ну не, не может быть, — Петя окончательно овладел собой, чувствуя ответственность и за себя, и за товарища. — У нас тут просто высоко и темно, а из-за тумана плохо видно.

Странная фигура не стала приближаться к ребятам, свистом позвала собаку и поплыла к деревьям на окраине сада. Буран с готовностью вскочил и побежал на зов. Мальчишки толком ничего не разглядели, только услышали мужской голос, очень низкий и гулкий, как будто кто-то уронил в глубокий колодец монетку, и она падает в бездну, ритмично, с раскатистым эхом ударяясь о края. Это голос сказал псу:

— Пойдем, мой мальчик, еще не время. Он еще не готов.

Потом мужчина и собака исчезли совсем. Мальчишки испуганно переглянулись, и Петя нарушил тишину первым:

— Мишаня, ты видел, какие у него глаза? — Петя еще приходил в себя от увиденного. — Ага, какие-то огромные и черные. Так разве бывает?

— Может, он это… больной? Слушай, а может, это Макар Алексеич? Мы просто не узнали его в темноте?

— Не похоже, Петь. Это какой-то Темный. Не знаю, как назвать.

— Да, наверное. Знаешь, а давай сейчас поклянемся друг другу, что никому и никогда не расскажем, что видели?

— Думаешь, что нам за яблоки попасть может?

— Не нравится мне этот Темный. Вот ты мне скажи, почему его Буран, как хозяина, слушается?

— Точно! Давай. Заруба на век — никто и никогда не узнает, что мы видели и делали сегодня.

Мальчишки слезли с дерева и скрепили клятву по-взрослому крепким мужским рукопожатием. И оба сдержали обещание: никто о том случае не узнал.