Рассказы. Из событий Великой Отечественной войны

Галина Галеррос

Рассказы знакомят читателей с раздумьями о выборе пути в своей судьбе, несмотря на последствия трагедии Великой Отечественной войны. Главное – быть верным своим мечтам, себе, благодаря стремлениям как души и сердца, так и воли. Это и дерзкая Алёнка, и талантливый Ваня (рассказ «Моя бабушка»), и ищущий себя Женька (рассказ «Пламя Вечного Огня»), и другие.Рассказы рассчитаны на широкий круг читателей и рекомендованы для внеклассного (домашнего) чтения.

© Галина Галеррос, 2019

ISBN 978-5-4496-9749-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Всем Вам, любимым и дорогим Защитникам нашей Родины, выстоявшим и победившим в Великой Отечественной войне (1941—1945 гг.)!

Вы, — навсегда в памяти ваших родных и близких, в рядах Бессмертного Полка. Пламя Вечного Огня, это символ благодарности народов всего прогрессивного мирового сообщества за счастье мирного неба над головой. Это символ защиты он страшного беспредела и бесчеловечности нацизма.

Аида Артс Лауреат российских и международных конкурсов, член Творческого союза художников Росcии:

«…мы с мамой, детской писательницей, просто очарованы.

Спасибо за глоток настоящей литературы».

В. Мелькумов: «Задушевность рассказов волнует и заставляет, остро переживая трагедию Великой Отечественной войны в судьбах наших современников, всеми силами стремиться к Миру во всём Мире».

В. Рыжков: «Рассказы замечательные, искренние, а главное, написанные с большой любовью к людям. Они передают атмосферу того времени, которую большинство нынешних людей уже не знают».

Галина Галеррос

Чувство слова, понимание его эмоциональной силы — конечно, это было воспитано школьной художественной самодеятельностью, наследием Пушкина, Лермонтова, Чехова, Гоголя и других. Затем обучалась на двухгодичных курсах при факультете журналистики Университета и продолжала понемногу писать для себя «в стол». Став врачом, и закончив аспирантуру, я не забросила писать короткие рассказы, прототипом героев которых были люди с интересной удивительной судьбой. Закончила двухгодичные режиссерские курсы при Московском Арт. — кино.

У Юрия Нечипоренко в электронном журнале «Пампасы» вскоре был напечатан один из моих ранних рассказов «Моя бабушка». Мне повезло, быть консультантом при «Московском Обществе ветеранов и инвалидов цирка», постигая красоту души мастеров Отечественного циркового искусства. Вскоре стала редактором изданных книг: Э. Эльворти — Подчерниковой «Моим дорогим,… или записки медвежатника»; В. Шилинского — Лерри «Легенда Отечественного цирка — Валентина Лерри»; В. Тихонова «Тихоновы. Династия дрессировщиков»; А. Ляшенко «В долг… или о жизни, театре, друзьях (в стихах, прозе)». Принимала участие в фотовыставке «Выстояли и победили», посвященной Дню Победы (http://www. Выстояли.рф).

В настоящее время работаю над материалом, посвященного проблемам здоровья клуба комплексного само — программирования (КСП) «Космос», созданный Я. И. Колтуновым в 1981 году в Москве и в филиалах клуба КСП в странах ближнего и дальнего зарубежья.

Член Клуба мастеров современной прозы «Литера К».

Из событий Великой Отечественной войны

(1941—1945 гг.).

Для внеклассного (домашнего) чтения

Моя бабушка

Мишаня

Алёнка

Из дневника юной варшавянки

Моя бабушка

Анна Александровна как-то рассказала мне, смеясь, об одном из эпизодов во время войны и о своей любимой бабушке.

Бабушка стояла на своём посту во время бомбежки с винтовкой за плечами и со свистком в руке. Она направляла поток запоздавших в укрытие и подбадривала их тонкой трелью свистка.

Рядом с ней и бомбежка была не страшна. Бабушка вселяла в окружающих веру в близкую Победу, надежду на добрые вести от родных из жестокого и страшного горнила передовой, а иначе и быть не могло.

Соседи любили Зинаиду Ильиничну за доброту и умение советом или нужным словом подбодрить человека. А мы с мамой просто души не чаяли в ней. В девичестве она была Юсуповой (своими дворянскими корнями, втайне, очень гордилась), а восточный генный отблеск придавал ее облику особый колорит.

Весь дом помнил историю с Иваном, 15 — летним подростком, въехавшим в дом год назад с тяжело больной матерью и полуслепой бабушкой. За свою короткую жизнь он успел побывать в колонии за воровство. В подъезде звучал его отборный мат, он курил, бывал даже в нетрезвом состоянии. И бабушка, с согласия матери устроила его на подработку в театр юного зрителя. Полгода она водила Ивана, буквально за руку, на спектакли. Страстно обсуждала с ним полученные впечатления. При этом просила Ванечку, описывать свои ощущения и эмоции, потом приучила, буквально шаг за шагом, работать над собой с помощью дневника. И результат превзошел все ожидания. Об этих уроках откровения, нравственных точках опоры и о многом другом, сыгравших решающую роль в становлении себя как личности, Иван рассказывал маме уже после смерти Зинаиды Ильиничны. Ванечка, как называла его бабушка, обладатель замечательной памяти и абсолютного слуха, был одарен и артистическим талантом. Он в течение года выучил все роли и с легкостью подменял отсутствующих или ушедших на фронт актеров. Так Ванечка нашёл себя. После вечерней школы закончил режиссерское и сценарное отделение ВГИКА, став заслуженным артистом и кинорежиссёром.

Для бабушки, каждый шаг которой был полон юмора и психологического проникновения в суть человека, я всегда была загадкой. Она называла меня фантастической девочкой за неуемность характера и умения из всего создавать проблемы. И всё-таки мне повезло учиться у неё до 4-го класса. Умея создать атмосферу игры, она не давала ребятне уйти от главной цели занятий в школе — учиться радоваться новым знаниям. Уроки радости, — это был стиль её преподавания. Каждый урок — это всегда был фейерверк фантазии и удивительных находок, и дети были просто влюблены в свою ненаглядную Зинаиду Ильиничну.

Шёл август 1941, но мы еще никак не могли привыкнуть к руинам и останкам от пылающих домов. Немцы жестоко бомбардировали город, буквально ровняя его с землёй. Августовская ночь была темной и теплой. Начавшийся артобстрел заставил нас очнуться от сна. Но бабушкин яростный крик: «Где мой свисток, ищите!» — разбудил нас с мамой окончательно. Свесив головы с кровати, мы тщетно пытались помочь бабушке, всматриваясь в темноту, но нас хватало только на видимость поиска. Наверняка этот злосчастный свисток где-то болтался за поясом или на шее у бабушки, которая накинулась на меня со словами: «Это дело твоих рук, Анка?!»

Я всегда была причиной беспорядка в доме. Бабушка прятала от меня даже свою незаряженную винтовку, так оберегая меня от непредсказуемых поступков. Наконец свисток действительно был обнаружен где-то в заднем кармане юбки. Бабушка, не смотря на почтенный возраст и солидный вес, как вихрь помчалась на свой пост.

А мы ринулись в наше укрытие недалеко от дома. Эта, чуть прикрытая досками, глубокая яма и была нашим бомбоубежищем, её вырыли оставшиеся в доме жильцы. Конечно, укрытие не спасло бы нас от бомбы, но психологически мы чувствовали себя защищёнными, несмотря на оглушительный рёв разрывающихся бомб и плач детей.

И вдруг мама начала смеяться. «Леночка, что с тобой?» — боязливо спросила соседка маму, которая начала заливаться смехом, буквально давясь от него. Испуг и напряжение, после рассказа о том, как бабушка собиралась на свой пост, сразу ушли. Маленькая и кругленькая, добрейшей души бабушка, с винтовкой за спиной расшвыривала вещи по дому, пытаясь найти злополучный свисток, чтобы только не опоздать на свой пост. Покрикивая на нас, свою внучку и дочь, буквально готовая всю душу вытрясти из обеих и, при этом обвиняя нас во всех немыслимых грехах, бабушка выясняла причину потери свистка. Это был сметающий всё на своем пути ураган эмоций и воли. С таким натиском и напором в характере бабушки мы столкнулись впервые.

Мама так ярко и темпераментно рисовала сцену за сценой этого трагико-комичного поиска, что улыбки на лице присутствующих сменились громким смехом. Из нашего укрытия несся буквально гомерический хохот. Смеялись все. Даже хныкающие и плачущие дети заулыбались, детский смех смешался со смехом взрослых. Люди, до слёз, смеялись громким довоенным смехом.

После бомбежки, когда мы выбрались из своего убогого укрытия, вокруг нас пылали соседние дома и мы растерянные, но полные надежд бросились к своему, каким-то чудом уцелевшему дому. А бабушка бежала к нам, размазывая по щекам слезы радости, что увидела нас живыми и невредимыми. Недалеко от её поста осколком бомбы сразило нашего давнего друга, её коллегу, 70-летнего соседа Иван Петровича. Он накануне получил похоронку на единственного сына и буквально только что жаловался бабушке, что очень мёрзнет, едва двигается и совсем без сил. Бабушка обняла нас, крепко прижала к себе и, наклонившись ко мне, воскликнула: «Кости целы, мясо наживем! Живы будем, не помрём! Вот так, мой дорогой пострел!».

Анна Александровна улыбнулась, и, помолчав, призналась: «Прошло с тех пор столько лет, и мне уже далеко за 80 лет. Но в минуты уныния и бессилия от навалившихся проблем я вдруг вспоминаю бабушку с её незаряженной винтовкой, яростным поиском свистка и несокрушимой верой в Победу. И тогда всплывает в памяти мамин рассказ о бабуле, наше хлипкое бомбоубежище и тот общий гомерический смех. Смех, который звучал как вестник надежды и веры в себя, нашу Победу. Смех, рвущийся из нас, взрослых и детей, вопреки ужасу перед страшной бомбежкой и смертью близких людей.

И я смеюсь… долго, и до слёз» так закончила свой рассказ Анна Александровна, с улыбкой обняв меня за плечи. Я только кивнула в ответ, осознав наконец свою догадку: «Так вот в чём секрет наших побед над врагом — всем миром встать и не сдаваться». И услышала в ответ её проникновенное «Как ты права, моя дорогая девочка, как ты права. Хоть цена нашей победы несказанно высока, но за победой над фашизмом стоит вся наша огромная любимая страна и святая память о её защитниках»..

Мишаня

Моим дорогим сыновьям

Радость Дня Победы, 9-го Мая 1945 г., для многих была со слезами. Необходимо было создавать заново в своей судьбе пространство любви и надежды. И прежде всего во имя святой памяти всех дорогих и любимых, сломленных или уничтоженных войной.

Сергей Ильич, переживший столько потерь, одну из них, гибель своего сынишки Мишани, не мог простить Войне.

Он выжил после последнего тяжёлого ранения и вернулся в родную школу. На своих уроках истории для него было важным — научить ребят ценить и беречь радость и счастье Мира во всём мире. Рассказывал о жестоких боях и стоящих насмерть бойцах в сражениях за Родину, участником которых он был на пути к Победе. Горечью бесконечных потерь были пронизаны его рассказы. Как в начале Великой Отечественной войны, весь Керчинский пролив, до самого горизонта стал белым от бескозырок наших погибших защитников моряков. Как воды Волги, после жестоких сражений в Сталинграде, стали алыми. И многое другое, что осталось в памяти о беспримерном Подвиге наших бойцов боях за мирное будущее нашего Отечества. Такие уроки напоминали своим воспитанникам, что и по сей день, особенно по ночам, безумная правда Войны терзает усталое сердце вернувшихся со Святой Победой наших солдат.

В его рассказах о Великой Победе нашего народа, спасшего Мировое сообщество от чудовищных идей и действий нацизма, отзывались в ребячьих сердцах желанием участия в миротворческих акциях протеста, не допускающих войны на всей планете Земля.

Сколько ночей Сергею Ильичу снился один и тот же сон, во всех ярких подробностях, повторяясь и заставляя просыпаться с болью в сердце. Это был сон о сынишке Мишане, о счастливом мирном дне, накануне войны, в июне 1941г:

«Мишаня, Мишаня!» — звала бабушка внука, разыскивая повсюду непоседу. За ним нужен был глаз да глаз. В свои пять лет малыш всегда что-нибудь открывал для себя. И в этот миг его было не слышно и не видно.

Уткнувшись в ладони подбородком, опираясь локотками о подоконник, он подолгу мог рассматривать в открытое окно всё, что происходит вокруг. Изумлённо вглядываться в гроздья соцветий сирени, заглядывающих в дом своими сиреневыми душистыми ветвями. Следить за птичкой, прыгающей с ветки на ветку и вдруг замирающей на очередной раскачивающейся опоре. Мишаня наблюдал живое дыхание окружающего мира сосредоточенно, замирая в ожидании очередного чуда. Всё вокруг было удивительно интересно и как будто зазывало его: «Иди к нам, иди к нам».

И он шёл во двор, огороженный деревянными кольями, сквозь которые была видна тропинка, убегающая к роще. Но туда ему ходить без взрослых строго-настрого запрещалось. Во дворе всё воспринималось иначе, чем из окна. Роскошь цветного разнотравья захватывало его. Увидев божью коровку, он всматривался в горошинки на блестящей её спинке, а когда она улетала, удивлялся, наморщив лоб, пытался разобраться, чем же он ей не угодил и почему спугнул. Она так ему нравилась. На прозрачные крылышки стрекоз или на роскошных бабочек можно было смотреть только издали. Как бы осторожно Мишаня не подкрадывался к ним, те мгновенно улетали.

Возвращаясь в дом, он брал большие, с красивыми картинками книжки и так же внимательно и долго рассматривал их, угадывая по каждой из них услышанный накануне от отца сюжет. Затем шёпотом пересказывал его своим, сидящим рядом друзьям, мишке и зайцу. Он очень любил их, на ночь укладывал рядом, дожидаясь пока мама или папа прочитает какую-нибудь очередную сказку. Хотя он их, почти все, знал наизусть. Особенно он любил, как они оба, улыбаясь ему, напевали: «На сон грядущий малышу, чтобы приснилась радость песни и две радуги в лесу…».

За бесконечное любопытство и всепоглощающее внимание ко всему, к чему бы он ни прикоснулся, бабушка Варя ласково прозвала его: «Мой Филиппок».

Для малыша это раннее утро,22 июня 41-го года, стало настоящим праздником. Он, в это солнечное воскресение, на автобусе с отцом, отправился в гости к деду Серёже и бабушке Алле, которые жили в соседней деревне. «Мишутка, дорогой, вот ты нас и наведал!» — с такими словами они всегда встречали любимого внука. А он, обнимая их, деловито спрашивал: «Деда, а когда нам на рыбалку идти?», вызывая этим улыбку всех присутствующих, малыш обожал рыбалку.

И Мишаня, в предвкушении встречи, умостился у отца подмышкой как под крышей. Отец, чьи мощные плечи и барельеф выступающих мышц говорил о его незаурядной физической силе, был для него надежной защитой. Так же как и дома, положив подбородок на ладошки и упираясь локотками в колено отца, он рассматривал людей, с их неповторимыми особенностями. Задумчивый взгляд останавливался на каждой встречаемой мелочи, изучая её своеобразие. В этот момент они были очень похожи друг на друга, отец и сын, с каким-то особенным глубинным задумчивым взглядом синих глаз. Обняв сына, и время от времени целуя его в макушку, отец поглядывал на него, улыбаясь и поглаживая по спинке. А тот ловил доверчиво взгляд его, доверительно прижимаясь к его сильным и добрым рукам, улыбался в ответ, открыто и радостно. А через мгновение вновь был поглощён то проплывающим в небе облаком, то удивлялся белым березам с их печально опущенными ветвями.

Временами, Мишаня сосредоточенно и серьезно поглядывал на отца, как бы ожидая его оценку этого завораживающего окружающего мира. И неизвестно для кого из них обоих был важнее этот волшебный миг молчаливого взаимопонимания и бесконечного доверия друг к другу. В этом безмолвном диалоге чувств отца и сына отражалась гармония взаимоотношений любящих сердец. Для Сергея Ильича это было трогательным фактом, наводивший на размышления об истоках большой настоящей мужской дружбы. Напоминало о золотом времени детства, его удивительных возможностей для проявления широкой и щедрой души ребёнка, его бесконечной пытливости ума и радостных чувств.

И вдруг всё рухнуло. Взрывом опрокинуло автобус. Радость утреннего воскресения, 22 июня 1941 года, погасла для Мишани навсегда. Под вой бомбежки сердце малыша, который так преданно любил всё и всех вокруг, остановилось. Война! Великая Отечественная война.» Сергей Ильич просыпался весь в холодном поту и тянулся к валидолу. Прохлада раннего утра заставляла его приходить в себя — живым надо жить, чтобы строить новый мир, и только так.

В День Победы, 9 Мая, праздник светлый и скорбный, произнося: «Ничто не забыто, никто не забыт! Вечный Огонь горит в душе каждого человека о беззаветном Соборном Подвиге нашего народа во имя жизни на земле…» — Сергей Ильич, невольно отворачивался, убирая со щеки горькую слезу. Его сердце жгла, память о сыне Мишане, не отступая.

Алёнка

Марина Васильевна, ахнула, в ужасе притянула к себе дочь и заплакала. «Откуда ты, здесь, на передовой! Господи, что же я с тобой буду делать, здесь постоянная бомбежка, здесь война» — причитала она по бабьи, задыхаясь и смеясь одновременно от неожиданной радости свидания. Алёнка исподлобья всматривалась в такое родное и в то же время чужое заплаканное лицо и всхлипывала в ответ: «Мама, я очень о тебе соскучилась, очень — очень».

Через час искупанная, накормленная и не менее взволнованная, чем Марина Васильевна, она уснула счастливым сном.

Марину, уже как месяц срочно прикомандированной к штабу армии Калининского фронта вместо погибшей машинистки, тут же потребовали отчитаться за проступок лейтенантов, доставивших в её руки 10-летнюю дочь.

Начальство только разводило руками, а по ближайшему окружению побежала весточка о смелой малышке, примчавшейся на фронт к маме. Защемило сердце у многих, навернулась слеза на солдатские глаза, разучившиеся плакать. Только каждый из пришедших, с кулёчком угощенья — кто с кусочком сахара, кто неизвестно как завалявшейся конфеткой, испытывал щемящее чувство дома. А у некоторых взгляд теплел, глядя на маленькую, хрупкую и вихрастую девчушку Алёнку. Вернувшиеся с передовой разведчики, которым полагалось помимо фронтовых 200 грамм, баня и кино, чтобы вновь быть готовым к сверхчеловеческим перегрузкам войны, поглядывали на важную гостью в конце кинозала и улыбались.

Уже через неделю Алёна, с попутчиком, капитаном Добровольским была доставлена домой, к бабушке, в почти весь разрушенный от артобстрелов город. У капитана во время бомбежки погибла вся семья. Учитель по образованию, он весь путь домой читал ей стихи Лермонтова и рассказывал, как он вёл свой дневник. Устав от пережитого, Алёнка мирно посапывала у него на руках.

Валентина Осиповна слегла с гипертоническим кризом, когда узнала об отъезде внучки на фронт. Она очень переживала и не находила себе места, от того что отмахнулась от ребёнка, не приняв всерьез её заявление: «Бабуля, я еду на фронт к маме!» Занимаясь стиркой, усталая после бессонной ночи в госпитале, она только и смогла ей сказать в сердцах: «Да помолчи ты, наконец, езжай куда хочешь, хоть в тартарары!»

Она переживала и за молоденьких новоиспеченных лейтенантов, вчерашних курсантов. Ведь наверняка просто выговором не обойдётся для них опрометчивое согласие вести ребёнка к матери на передовую.

Ругала себя за то, что не одёрнула внучку, презрительно посмеявшейся над лейтенантами, над их поспешностью, с которой те при бомбежке заторопились укрыться в бомбоубежище. Своей фразой: «Вот это да — боятся какой-то бомбёжки. А я думала вы настоящие солдаты» заставила обоих измениться в лице и покрыться пурпурной краской. Ваня был родом из Подмосковья, застенчивый и неуклюжий, только что-то и пробормотал в ответ. А Саша, всегда уравновешенный ленинградец, хмыкнул и сказал строго, это воинская дисциплина, беречь свою жизнь для сраженья с врагом. И в ответ на замечание, вот посмотреть какой ты была бы на передовой, девочка живо ответила: «А я и поеду с вами, к маме».

Болело сердце и за дочь, как ей обойдется появление Алёнки на передовой, ведь это нарушение устава.

Марина, окончив курсы разведчиков, заявила матери, что у неё совести не хватает сидеть в тылу, и вообще вся душа изболелась, измучилась. Враг то уже под Москвой. Валентина Осиповна, прижав к груди ещё не пахнувшую войной гимнастерку дочери, только и смогла выдохнуть из себя: «Не волнуйся за Алёнку». После отъезда Марины она сутки не поднимала головы, всё кружилось перед глазами и плыло. Но надо было жить дальше, рядом была внучка. Алёнка не отходила от бабушки, непривычно молчаливая, испуганная и только приговаривала: «Бабуля не умирай, тебе нельзя умирать, пожалуйста. Я буду слушаться тебя. Буду во время бомбежки ходить с тобой в подвал». Алёнка категорически отказывалась прятаться во время тревоги в темном сыром подвале. А в ночные налёты говорила Валентине Осиповне спокойно, сквозь сон: «Бабуля, не волнуйся, я бомбежки не боюсь и со мной ничего не случиться». Но та, брала внучку за руку и вела за собой. И на это у неё была одна фраза: «Если не хочешь, чтобы бабушка умерла, иди со мной». Поэтому для Алёнки был праздник, когда бабушка оставалась в госпитале на ночное дежурство. Она безмятежно спала, не слыша ни взрывов, ни как содрогалась земля от рухнувшего, где — то на соседней улице, дома. И только удивлялась днём появившимся горам обломков и тлеющих остатков от очередного дома в соседнем дворе.

Возвращение Алёнки с фронта вызвало фурор. Ребята из соседнего уцелевшего дома и из её подъезда, тесно обступив сорванца-героя, просили рассказать, что же на самом деле происходит на передовой. Ведь там так страшно и что же там творится. И самое главное это то, что слышно о Победе. А также выясняли массу подробностей о войне на фронтовой линии. Мальчишки выспрашивали всё до мелочи, втайне завидуя, почему не им выпал такой счастливый случай. Алёна отвечала на расспросы обстоятельно и деловито. Рассказала, как немецкий летчик, пролетая в бреющем полёте над фронтовой машиной, в кузове которой сжалась в комочек Алёнка, взглянул прямо в глаза девчушке и «не прошил» её пулеметной очередью. И заметила, что только один раз она пожалела, что не знала ненавистный немецкий язык, когда знакомые разведчики вели генерала, — «языка». Она очень сожалела, что всю силу своего презрения смогла показать только взглядом.

А в памяти еще долго кружились те счастливые дни с запахом маминых волос, без чувства голода и картофельной шелухи, от которой всегда долго болел живот.

Прошло много лет, Алёнка стала для многих любимым доктором Еленой Сергеевной. Её с нетерпением ждали в селениях и посёлках Подмосковья. Ведь важно было на приёме у врача не только поведать ей все свои физические горести и печали, но и стать сильнее, а может быть и добрее друг к другу. И всё это после общения с таким, светлым душой, доктором. И что важнее было для многих, доказать себе, что не может человек жить без любви и сострадания.

Елена Сергеевна привозила с собой в командировку всех основных специалистов, к которым было непросто добираться издалека. Выводы её блестящей диссертации, об оказании лечебно-профилактической помощи в сельских районах, настоятельно требовали государственного подхода к её проекту национального здоровья страны для широкого внедрения в практику.

Дерзкой Алёнке, не боявшейся когда-то бомбёжек, удалось пронести через долгую жизнь бесстрашное сердце и чуткую душу. И уезжая к своей внучке в Германию на постоянное место жительства, она хотела только одного. Не потерять в ином пространстве нашей земли свою доброту и открытость сердца. Ведь это и есть то богатство, которому нет цены. Оно было завещано ей как самый главный завет, как оберег, — там, в страшном горниле войны, где в беззаветной самоотдаче ковалась наша Победа, рядом с мамой.

Однако, через месяц, Елена Сергеевна вернулась в Москву, уже навсегда.

Из дневника юной варшавянки

Во время варшавского восстания, это было начало августа 1944 г., мне было 12 лет, а моей сестрёнке Людвиге было 13 лет. Все страшные события тех военных лет в нашей памяти всегда с нами.

Люди всего боялись и старались не выходить из дома — немцы убивали беспощадно за малейшую провинность. Особенно зверствовали бендеровцы и выпущенные из тюрем уголовники.

Участники Варшавского подполья — и дети, и взрослые общались и передвигались через подвалы домов, соединенные между собой пробитыми подземными ходами. И мы с сестрой и другими ребята — связными подполья выполняли самые опасные задания и поручения. Нередко разносили из штаба перевязочный материал, патроны, гранаты. А я с сестрёнкой лучше всех ориентировались в этих тропинках-лабиринтах. Задания выполняли быстро и точно.

Погибло много детей, бросавших бутылки с зажигательной смесью прямо на гусеницы танков «Берта». Тогда немцы стали выгонять из подвалов детей, стариков, женщин, передвигаясь на танках под прикрытием живых. После войны нам, детям, помощникам и участникам варшавского восстания был поставлен памятник на одной из площадей Варшавы, недалеко от Королевского замка. В Дни Памяти там звучит гимн, посвященный погибшим детям Варшавы, отдавшим жизнь за будущее Польши.

Во время восстания смотреть на небо было страшно. Самолёты плотно покрывали всё небо над городом, засыпая его листовками с обещанием сохранить жизнь сдавшимся. И люди, обессиленные от голода и жажды, пожаров и жары доходившей до 30 градусов, стали выходить из домов к фашистам.

Варшаву сравняли с землей непрерывные обстрелы и бомбежки. Больше всех пострадал наш район Воля. К нам во двор ворвались немцы, когда мы играли в прятки. Мы с Людвигой в это время прятались в кустах. Мой двоюродный братик и ещё пять мальчиков были сразу же убиты на месте. Моя тётя с грудным ребёнком на руках выбежала во двор и, успела только нам крикнуть: «Дети, бегите…", — упав замертво рядом с ними. И мы с Людвигой, дрожа от ужаса и страха, стали прятаться на кладбище в склепах. Немцы выгоняли всех уцелевших жителей на улицу и гнали на вокзал, чтобы отправить в концентрационные лагеря. А наши дома выжигали напалмом вместе с теми, кто не хотел подчиняться приказам фашистов.

После подавления варшавского восстания мы с мамой попали в концентрационный лагерь Освенцим. Но нас, детей, это не очень пугало. После непрерывной канонады бомбежек, обстрелов, испепеляющей жары от пожаров и постоянного чувства голода, который уже перестали чувствовать, и постоянного желания пить, мы попали в пространство тишины. Для нас, детей, тишина была восхитительным подарком, мы просто наслаждались ею.

Всех прибывших в лагерь сразу же разделили на группы. Больных, маленьких детей и немощных стариков тотчас отправили в газовые печи. Мы уже знали об этой будущей страшной участи для большинства из нас. Маму и других более-менее здоровых на вид женщин, отделили на работы. Когда маму увозили, она нам, плачущим детям успела крикнуть: «Доченьки, ничего не бойтесь! Всегда держитесь за руки!». И мы действительно до сих пор, вот уже прошло более 70 лет с тех страшных дней, держимся друг за друга и в радости, и в печали, и в беде.

В лагере мы с Людвигой чудом попали в лазарет и нас это спасло. Сестренка постоянно задыхалась из-за болей в сердце, как потом оказалось, она перенесла на ногах инфаркт. А я едва передвигалась на костылях из-за болей в суставах. Но как только офицер-гестаповец появлялся на пороге, наша медсестра Бася, совала нам в руки веники. Она очень жалела нас, польских девочек. И мы делали вид усердных помощниц. После этих посещений пять — шесть детей гнали в печи. А мы с сестрой в изнеможении падали и с трудом приходили в себя — и на это уходило всегда два — три часа.

Мы знали, что у только что поступивших детей брали по большому количеству крови для солдат в немецких госпиталях. Большинство из этих ребят погибало сразу же. И мы очень боялись такой же участи для себя. Мы видели, как по «дороге смерти» к газовым печам постоянно кого-то несли или вели.

Когда концлагерь, куда нас в двух эшелонах отправили из Освенцима, освободили солдаты союзников, нас переодели из лохмотьев в одежду фонда Красного Креста. Немного подкормили и передали в руки воспитателей. Потом оформили нас в поезд, идущий в Советский Союз. Где-то, на одном из вокзалов, нас с сестрой высадили в каком-то городке и мы, дня два скитались по подвалам, пока не вышли к храму. Выслушав наш рассказ с жуткими ужасающими подробностями, батюшка оставил нас у себя в коморке. Он предупредил нас при этом, что никому и никогда нельзя рассказывать о нашей страшной детской судьбе и обо всём, что происходило в концлагере.

Постскриптум

После войны судьба нас забросила в Краснодар, мы с сестрой закончили ПТУ связистов. Окрепли. Я бросила костыли после неоднократного лечения в санатории «Горячие ключи». Людвигу перестали беспокоить мучительные боли в сердце, она окончательно восстановилась после многоразового санаторного лечения. Наконец получили новые документы. Людвига стала Людмилой Сергеевной, а я из Кристины стала Ольгой Сергеевной. Мы полюбили своих будущих мужей. У нас появились семьи, родились дети. Я стала директором музыкальной школы. А сестрёнка стала учёным. Вместе со своим мужем, профессором высшей школы, они многое сделали для решения проблем связи при освоении космоса.

И конечно, наши, уже взрослые дети только недавно узнали о страшных событиях детства своих мам. Мы молчали 45 лет.

Недавно, нас, как участниц Варшавского подполья пригласили в нашу дорогую Варшаву. О судьбе нашей мамы мы так ничего и не смогли выяснить. Единственное, что удалось — это с трудом найти склеп на кладбище где мы в детстве прятались от бомбежки. Мы всё-таки отыскали двор, где когда-то был наш дом, к нам подошла очень старенькая женщина, всплеснула руками, со слезами обняла мою сестрёнку, приняв её за нашу маму. Ею оказалась наша бывшая соседка по площадке, а сестра моя, к счастью была просто копия нашей мамочки.

Сейчас мы живём не один десяток лет в Москве, нас радуют наши дети и внуки. Я возглавляю объединение Ветеранов войны в своём районе. Нам с сестрой уже далеко за 80 лет. Но мы регулярно посещаем польское посольство, очень любим наш замечательный хор. Здесь каждый понедельник мы радуем слушателей песнями на родном польском языке, хотя русский язык стал нашим вторым родным языком. И мы частенько выступаем с концертами в других посольствах.

А подрастающие школьники, нередко со слезами на глазах, узнают о трагедии Великой Отечественной войны по нашим воспоминаниям, её очевидцев. Конечно, нам очень трудно и мучительно возвращаться к памяти тех далёких военных лет. К памяти нашего грозного, дерзкого и несгибаемого варшавского детства. К памяти безумно жестокого Освенцима.

Но мы берем себя в «кулак», и никогда не отказываемся от встреч с нашими юными слушателями. Для нас это Миссия защиты Мира во всём мире. Мы понимаем важность такого общения — нужно чтобы наши дети ни внуки не забывали уроки войны. Очень тяжело вновь и вновь вспоминать свое страшное детство. Леденящий детскую душу страх смерти притупился только последние годы. Для нас, прошедших кошмары войны, важно, чтобы подрастающие ребята учились понимать, что мир надо беречь от нацизма и отстаивать, во чтобы это не стало, мирное небо над всем миром.