О любви не говори

Галина Вольская

Какая девочка не мечтает о любви с самого детства? Какие-то увлеченности, влюбленности начинают проявляться у большинства, даже если они еще этого не осознают.Первую настоящую влюбленность Галя пережила в шестом классе, гораздо позднее многих своих одноклассниц. Потом было еще много влюбленностей, серьезных и не очень. А самая сильная влюбленность на третьем и четвертом курсе университета стала для нее катастрофой.

© Галина Вольская, 2021

ISBN 978-5-0053-6210-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГАЛИНА ВОЛЬСКАЯ

Сборник «О любви не говори»

Первая влюбленность

Долгое время школа для Марины была не очень приятной обязанностью, подруг и тем более друзей у нее там не было. Она не ходила в детский садик, бегала вместе со старшим братом в его мальчишеской компании, с ними ей было хорошо. Но все их друзья пошли учиться в две восьмилетние школы недалеко от их дома, а Марину с братом отец определил в десятилетнюю школу, к которой они по району не относились. Брат был более живой, общительный, но и у него друзей среди одноклассников появилось не очень много. У Марины подруг совсем не было, она с удивлением слушала, как девочки постоянно обсуждают друг друга, собираясь небольшими кучками. Марина чаще всего стояла одна в стороне от всех.

Изменилось все в шестом классе, когда пришел новый мальчик Толя, переведенный из другой школы. Темноволосый, с внимательным взглядом карих глаз, он с интересом посматривал на девочек, рассылал им на уроках записки. Одну записку получила и Марина: «Увы, я вас не знаю, но наверно вы хорошая». На нее обратили внимание! Впервые она шла в школу с охотой, ей хотелось туда идти, ведь там она увидит его. И в это же время с Мариной вдруг заговорила одна из девочек — Наташа, предложила присоединиться к их компании, в которой было три девочки, Марина стала четвертой. Девочки вместе держались на переменах, шли вместе домой из школы. Заходили в ближайший магазин, покупали на деньги, которые им давали на буфет, черный хлеб, соленую кильку, стоило это копейки, уплетали по дороге кильку с хлебом и «точили лясы»: делились воспоминаниями, обсуждали свои симпатии и, конечно, других девочек. Марина открыла новым подругам свою первую сердечную тайну.

Окончился учебный год, прошли летние каникулы, девочки встретились снова уже семиклассницами. Марина вытянулась, подрезала длинные волосы, ей трудно было с ними справляться, родители разрешили укоротить, но она по-прежнему заплетала волосы в две теперь короткие косички. В классе поменялась классная руководительница, молодая учительница решила посоветоваться с девочками, как ей легче поддерживать дисциплину. Класс был большой, неоднородный, учились в нем дети из самых разных семей, в том числе из детского дома, расположенного рядом со школой. Наташа предложила учительнице посадить девочек с мальчиками, чтобы меньше болтали. Причем девочки и мальчики могли бы написать, с кем они хотели сидеть. Некоторые написали. Марина не писала ничего, но подруга, зачитывая желания, вдруг «вспомнила» и написала, что Марина хочет сидеть с Толей.

На другой день все расселись согласно составленному списку. Марина робко заняла место рядом со своей симпатией на третьей парте первого ряда. Впереди сидела одна из ее подруг Валя с Женей, сзади Наташа с Юрой. Но когда Марина вошла в класс после перемены, ее портфель оказался сброшенным на пол. Тогда Валя предложила ей поменяться местами. Марина села с Женей, с которым сидела в шестом классе, а Валя заняла место сзади них рядом с Толей. Так они просидели примерно полгода. Валя вскоре переместилась к Наташе, Юра сел с Толей, но Марина продолжала сидеть с Женей впереди них. Марина с замиранием сердца слушала все замечания Толи, радовалась его случайному взгляду. Иногда он дергал за конец ленты, вплетенной в ее косичку, и говорил: «Па-апова, а Па-апова, у тебя ленточка развязалась!» Марина, молча, завязывала бант, не смея ничего ответить.

Был ли Толя влюблен хоть в кого-нибудь? Вряд ли, ему просто нравилось обращать на себя внимание. Он был постарше и поумнее многих мальчиков в классе, в этом возрасте каждый месяц имеет значение. Он и за внешностью следил как-то по-особому, смазывал волосы бриолином, зачесывал их на лоб треугольной челкой. И смотрел на девочек, а каждой казалось, что именно на нее он посматривает больше, чем на других, хотелось выглядеть лучше под его взглядом. Толя нравился многим девочкам и в других классах тоже.

В восьмом классе Марина стала стройнее, сделала короткую модную стрижку, сидела уже с новой подругой Леной, но Толя все так же занимал место в ее сердце. Она и на каток стала ходить только потому, что услышала, как девочки обсуждают, с кем Толя прокатился по кругу. Каток заливали на большом стадионе в парке — любимом месте отдыха всех жителей небольшого города. Народу на катке собиралось много, там светили прожектора, играла музыка. Катались по кругу по двое, по трое. Те, кого не было коньков, стояли или гуляли вокруг залитой площадки, здесь можно было встретить много знакомых. Но на катке Марина с Толей не встретилась, зато другие мальчики очень хотели с ней прокатиться, провожали до дома, пытались назначить свидания, от которых она упорно отказывалась.

Кроме Лены Марина подружилась еще с двумя новыми девочками Людой и Олей, расставшись с прежними подругами. У каждой была своя тайная симпатия, но Толю своей симпатией называла только Люда. Другие, в том числе Марина, говорили о других мальчиках. Лена утверждала, что терпеть не может Толю, не понимает, что в нем находят. Лишь когда влюбленность Марины практически уже прошла, Лена призналась, что тоже давно влюблена в него. Ни о каких встречах, свиданиях речь у них тогда не шла, ограничивались взглядами, хихиканьем, разговорами.

После восьмого класса подруги разделились: Марина и Лена пошли в девятый класс, Люда поступила в технологический техникум, Оля — в медицинское училище. Толя тоже поступил в медицинское училище, Марина его больше почти не видела. Но у Лены еще одна подруга училась в медицинском училище, с ее помощью Лена стала передавать Толе записки, подписываясь «прикрасная незнакомка». Лена со смехом рассказывала Марине о реакции Толи на эти записки, а Марина смущалась, иногда встречая Толю по дороге в школу или из школы. Ей казалось, что Толя считает автором записок ее.

После школы Лена поступила в медицинский институт областного города, туда же поступил Толя после училища. Женился он еще в училище на одной из наиболее преданных своих поклонниц. Марина училась в университете, встречала Толю, он с ней почему-то не здоровался, говорили, что жена у него очень ревнивая. Но с Леной и ее мужем Толя поддерживал добрые отношения до конца своей жизни, все они работали врачами разных специализаций в своем городе. У Марины личная жизнь складывалась очень непросто, но добрую память о своей первой влюбленности она сохранила навсегда.

Юра

Что там говорят о нас: замолчанное, лишнее, заткнутое поколение? Но мы жили, учились, работали, любили.

Одной из дивных сказок моей молодости был каток в городском парке. Каждый вечер там зажигались прожектора, играла музыка, собиралась молодежь со всех концов небольшого приволжского городка. Покупали билет в кассе у входа, переодевались в тесной раздевалке, натягивали коньки и выходили на лед. Фигурные коньки тогда были большой редкостью, обходились простенькими «дутышами» или повыше, с закругленными носами — «канадками». Катались обычно по кругу вдвоем, реже втроем, держась за руки. Кое-где скользили особенно шустрые одиночки.

Я встала на коньки сравнительно недавно, держалась неуверенно, предпочитала кататься вдвоем с кем-нибудь из подруг. Или мальчиков. Как-то находились желающие помочь мне в обучении. Провожали до дома, один пытался назначить свидание, я еще ни разу ни к кому не приходила.

В этот раз катаемся с Олей. Скоро уже закрытие катка, народ постепенно расходится. Стоим у сугроба, ну еще круг! Подкатывают двое:

— Девочки, поедем!

Оля неожиданно отвечает:

— Поедем!

Легкое замешательство, вроде как не ожидали согласия, хотят отойти.

— Что же вы? Сами приглашаете, а теперь уезжать?

Один решительно шагает ко мне, берет за руку, второй подъезжает к Оле. Мой спутник представляется: «Саша», друг его окликает: «Юра!» Завершаем круг, пора собираться домой, идем переодеваться. Выходим из парка, Юра ждет у ворот. Провожает меня до дома, я сообщаю ему свой номер телефона, договариваемся о новой встрече на катке.

Мы снова с подругами на катке, на этот раз втроем. С подругами мы учились вместе с первого класса, но после восьмого класса Оля поступила в медицинское училище, Люда — в технологический техникум, студентки. Я осталась в девятом классе, школьница. Катаемся час, второй, Юры нет. Люда подсмеивается: «Ну и где же твой Шура-Юра?» День морозный, ветреный, кататься не очень комфортно, решаем уйти. Юра встречает нас уже на выходе:

— Куда же вы?

— Домой, мы замерзли.

Хватает меня за руку:

— Не уходи, я из-за тебя сегодня в вечернюю школу не пошел!

— Но сегодня, правда, холодно!

Зло смотрит почему-то на Люду:

— Это все из-за тебя! Я тебя зарежу!

— Не смей так разговаривать с моими подругами!

Он крепче сжимает мою руку, не отпускает. Я вырываюсь.

— Да и вообще, кто ты такой! Я ни от одного мальчишки грубого слова не слышала, а ты хватаешь, угрожаешь! Я не хочу тебя больше видеть!

Мы уходим. Больше я с ним не встречаюсь, на звонки отвечаю отказом. А он звонит, просит о встрече. Зима закончилась, на каток мы уже не ходим. Очередной звонок где-то в апреле, назначает место встречи:

— Ты придешь?

— Нет, не приду.

— Ну, тогда я сам к тебе приеду.

— Приезжай, мне-то что.

Сказала и забыла. А через какое-то время забегает двоюродная сестра, мы живем в одном двухэтажном доме на разных этажах.

— Там тебя твой одноклассник спрашивает, выйди.

Выхожу в недоумении, стоит Юра:

— Что же мне перед тобой на колени встать?

— Нет, на колени не надо.

— Пойдем, погуляем..

Я иду. Прогуливаемся с ним по улицам, договариваемся о новой встрече.

Он первый, к кому я пришла на свидание. Гуляем по улицам, берегу Волги, идем в кино, в парк. Провожает, целует в сомкнутые губы, прижимает, преодолевая сопротивление моих рук. Он красив — высокий, светловолосый, большие зеленые глаза, прямой нос. Идем рядом, девочки поглядывают на него. Но… Я пытаюсь рассказать о волшебной ночи на Волге с родителями. Палатка в ложбинке между холмами, вокруг лес, тишина, высокое звездное небо, шелест волн. Тихая музыка с проходящей мимо баржи, как будто поет сама вода… «Да, неплохо». С ним бесполезно говорить о любимых книгах, стихах. Я прихожу к нему, собираясь сказать, что мы не будем больше встречаться. Что-то останавливает. Жалость? Мы ссоримся, он уходит, я вижу его в парке, на улицах с другими девчонками. Потом начинаются опять звонки:

— Ты придешь?

— Не звони мне, Юра! Что тебе мало других девчонок?

— Девчонок-то много, да ты одна.

И при встрече:

— Я бы тебя любил, да ты меня не любишь.

Встречаюсь с другими, оканчиваю школу, уезжаю учиться в Саратов. Слышу, что он вроде бы женился на одной из квартиранток своей бабушки.

Приезжаю на каникулы после третьего курса, потеряв самую большую, как мне тогда казалось, любовь своей жизни. Идем с подругой в парк. Что-то знакомое в том, что стоит ко мне спиной в группе парней. Оборачивается — Юра. Здороваюсь, вроде бы знакомы. Он подходит, идет рядом со мной, провожает до дома, говорим о чем-то незначительном. Он развелся, живет вроде бы в Балаково, приехал на похороны отца, просит о встрече. Встречаемся на следующий день.

— Выходи за меня замуж.

Я теряюсь, что-то бормочу о своих стремлениях, целях.

— Я понимаю, ты учишься, я работаю, мне будет труднее.

— Что ты хочешь в жизни, Юра?

— Первое — жениться, второе — жить.

Я о мечтах, хотела бы писать…

— Да, неплохое занятие, особенно в такую дождливую погоду.

Подходим к моему дому, Юра стоит под дождем, сгорбившийся, нахохленный.

— У меня только один вопрос: мы еще встретимся?

— Я не знаю. Стоит ли, Юра?

— Нет, не стоит.

Уходит. Чувствую себя наивным ребенком, все где-то в облаках, в мечтах, никакой реальной почвы под ногами.

Я снова в родном городе. Позади нервный срыв, очередные предательства, Живу с сыном в отцовском доме, родители получили квартиру, переехали в другой район. Работаю в воинской части.

Звонок по телефону, снимаю трубку.

— Узнаешь?

— Юра?

Просит о встрече, хочет увидеть. Встречаемся на автобусной остановке. Стал еще красивее, светлые волосы почти до плеч, густые пряди живописно падают на лоб, резко обозначились скулы. Женат, дети, живет на АЦИ — одна из вольских окраин, рабочий поселок при заводе асбоцементных изделий, шифер, короче, делают. Говорит о любви, любил всегда, помнил.

— Я же вредная такая была, Юра!

Уходила, если он хотя бы немного опаздывал на свидание. А ему ехать на автобусе еще с одной городской окраины Привольска, автобусы ходят плохо.

— Хорошая была!

Встречаемся мимоходом, ждет иногда с работы, появляется у проходной.

Приходит пьяный, сидит у меня на веранде. Поднимается с нижнего этажа мой двоюродный брат, брезгливо поднимает его за шкирку:

— Это что? Куда его — туда? Сюда?

— Да ты что! Да я сидел!

— Мало ты сидел! Ты с какими намерениями к моей сестре пришел? Если с хорошими, оставайся, с плохими — лучше уходи!

Смотрю с удивлением, я еще не видела таким моего добрейшего Сережу. А Юрка вдруг поворачивается и уходит, вроде бы подтверждая второй вариант.

Возвращается через какое-то время, замерзший, дрожащий.

— Галка, мне так плохо! Налей что-нибудь горячее.

Остается. Его губы со знакомым с детства горьковатым привкусом сигарет… Следующий день — выходной. Мы договаривались с одноклассниками идти к нашей первой школьной учительнице, встреча на площади. Юра идет со мной, но потом отходит в сторонку, уезжает домой.

Опять мимолетные встречи. Подходит к проходной в обеденный перерыв. Запомнил, что один из моих одноклассников врач — психиатр, нарколог. Юра пил две недели, не ходил на работу, хочет, чтобы Михаил написал ему справку о том, что он в это время проходил лечение от алкоголизма, тогда не выгонят. Иду с ним к Мише, добываем нужную справку, Миша рекомендует действительно серьезно полечиться.

Время летит. Самоубийство отца. Я отдаю дом брату и перехожу к матери. У меня второй сын от любимого, но никогда не будем вместе, человека. У него семья, живет далеко, в Новосибирске.

Живу в квартире родителей. Звонок в дверь, открываю — Юра.

И снова о любви, какие-то покаянные слова, «если бы ты знала, как мне было трудно к тебе прийти, я тебе помогу». Он почему-то решил, что мой второй ребенок от него. Объясняю его ошибку, не совпадает ни по каким срокам. Дом его бабушки (она умерла) прямо напротив моего окна. Когда его жена периодически выгоняет за пьянство, он живет в этом доме. Сидел за распространение наркотиков («Да не кололся я, не кололся!»), с женой уже почти расставались (жили в другом городе), он купил ей с детьми билеты на поезд, провожал на вокзале. Уже в последнюю минуту она ему: «Я тебя не оставлю, бери билет, поедешь с нами!» В доме у него собака, кошка, небольшой огородик во дворе.

Началась перестройка. Невыплаты зарплаты, исчезновение необходимых товаров, потом появление их по недоступным ценам, сокращение рабочих мест. А у меня двое. Алеша учится в университете в Саратове, в общежитии жить невозможно, снимает квартиру, за нее нужно платить. Павлик — школьник. Обоих надо одеть и накормить. Я уже давно уволилась из воинской части, меняю места работы, чтобы как-то выжить, устраиваюсь еще на одну работу, кручусь, как белка в колесе, помощи нет ниоткуда. Программисты пока нужны, попала в кон со своей специальностью.

Юра иногда забежит, то бидончик вишни принесет, то миску клубники. Кран в ванной сломался, попросила его починить. Вспоминаю наставления сотрудницы Татьяны, и смех разбирает: «Голова-то болит? Ну что ты бережешь? Все равно все жуки колорадские съедят. Рожать ты уже не будешь. Он придет кран налаживать, а ты сядь перед ним нога на ногу, коленки-то приоткрой!»

А он пришел, возится в ванной, там и одному-то повернуться негде. «Ну что ты, — говорит — сзади стоишь? Не люблю, когда стоят сзади». И это куда бы я перед ним удрюпалась? В ванну только разве, так обольет еще. И как же я к нему побегу, если мне Павлушку надо спать укладывать? Зашла, кстати, как-то: «Идем, я тебя домой провожу. Мало таких дураков, но я один из них. Мне друг нужен, хороший друг, такой как ты».

Была потом и близость, хочется иногда себя женщиной почувствовать, не только вьючной лошадью. Он такие удивительные слова произнес: «Когда любишь, и душа на месте». Просто не ожидала услышать такое от него.

А дальше, как обычно. Появляется, если в ссоре с женой, дружки, выпивки, исчезает, если все хорошо. Возится с домом, пытается что-то там строить, крышу ремонтирует. Иногда жена появляется, дом-то перед окнами, мне все видно.

Зашли как-то с другом, тот вдовец, жена умерла не так давно. Бутылку принесли, сидят. Друг дурачится, начал мне руку и сердце предлагать.

— Что же, я подумаю.

Юрка сначала не принимает все всерьез, потом заводится:

— Может быть, и ту возьмешь, с АЦИ?

— Нет, ту мне не надо, а Галина мне нравится. Дом-то нам подпишешь?

Я еще масла в огонь подлила:

— Что же ты врешь-то все время? Сейчас говоришь одно, через пять минут другое, через десять совсем третье.

— Ты меня любишь?

— Нет, Юра. Когда ты мне в двадцать лет предложение делал, я что тебе сказала?

Тут он совсем раскипятился:

— На хрен нужны такие друзья!

Схватил одежду, выскочил за дверь. Друг задержался.

— Ты меня всего ничего знаешь, а с Юрой всю жизнь дружишь. Есть ли из-за чего друга терять?

Ушел и этот. Юра позднее рассказал, что подшутить надо мной решили с Советовым. Подшутили.

Мой старший сын закончил учебу, вернулся в Вольск, женился. Я уже снова работаю в воинской части. Слышу о дорожной аварии. Юра с женой и семьей старшего сына торопились на день рождения к младшему. Машину занесло на скользкой от дождя дороге, врезались в фуру. Юра и внук погибли сразу, жена в реанимации в тяжелом состоянии, сын и его жена остались живы. За рулем был сын. Во сне стоит возле дерева:

— Я буду к тебе приходить

— Нет!!!

Жена умирает тоже.

Дом продали. Новый владелец снес полностью то, что пытался строить Юра, поставил свой крепкий особняк. Ничего не напоминает.

Любила? Нет. А вот встретится, приобнимет на ходу: «Что это ты волосы перестала красить? Мы с тобой еще не старые!» Не встретится. Не приходит.

Вот опять

Вот опять приближается этот день, пятнадцатого ноября, который я помню уже пятьдесят лет. Юбилей… Жив ли ты? Если жив, то поседевший или полысевший, с брюшком, ничем не похожий на того, каким ты был тогда. И вряд ли ты вспоминаешь обо мне. Я же не сыграла такую роковую роль в твоей жизни, какую сыграл ты в моей жизни.

А каким ты был, и почему меня так сразу потянуло к тебе, и у меня было ощущение, что я очень давно и хорошо тебя знаю? Только спустя много лет я поняла, что ты был похож на моего брата, такие же русые волнистые волосы, крупный с горбинкой нос, узкие светлые глаза. Только ты выше, крепче, массивнее, но мне и это понравилось в тебе, хотя до этого мне больше нравились худощавые, подтянутые.

Я не хотела никаких знакомств, встреч, для меня важнее всего было получить образование, а уж потом… Во всяком случае спокойно проучиться еще хотя бы год, в конце четвертого курса уже не страшно, можно подумать и о личной жизни. Мы же не знали ни о каких предохранениях, а замужество — это вероятная беременность, и какая тут учеба с маленьким ребенком на таком трудном факультете и отделении. Тебя-то ничего не пугало, ты мужчина, да и учился на другом факультете, где нет таких трудностей. Ты старше меня, хотя учишься тоже на третьем курсе, свободный, раскованный. Это тоже привлекало, я наоборот слишком сдержанная, скованная, стеснительная, вечно с какими-то сомнениями, неуверенная в себе.

А тут вдруг вижу, что нравлюсь, многие хотят танцевать со мной, а ты держишься легче и непринужденнее всех. С тобой просто, как с братом и с друзьями-мальчишками, с которыми я росла. Сколько раз я и позднее ловилась на удочку, когда хотела видеть в мужчине прежде всего друга, а ему требовалось что-то большее. Один из таких «друзей» объяснил мне, что можно дружить с женщиной, только если она много старше или очень некрасивая. Все равно ловилась.

С тобой я в первый же вечер поняла, что влюблена, но не говорить же тебе об этом! Я и о свиданиях не смела договариваться, ждала, когда ты сам придешь, жили-то в одном общежитии, тебе всего лишь подняться выше на один этаж. Или мне спуститься? Нет, нет! Это немыслимо! Разве может девушка сама прийти к парню? Ты приходил, когда я уже чувствовала, что больше невозможно ждать, больше я не выдержу. Но ведь выдержала, когда началась сессия. Уходила на целый день в библиотеку, занималась там. Думала о тебе, но понимала, что если бы мы продолжали встречаться, я непременно бы завалила сессию. Ты не приходил, и я думала, что ты все понимаешь, занят тоже учебой, да и вообще скорее всего живешь сейчас у родителей, они же недалеко, в городе за мостом на другом берегу. Когда не надо каждый день ездить на занятия, тебе там удобнее.

И вдруг твоя спешная женитьба, расставание. Смирилась, пережила. Все самое дикое и нелепое началось через год, на четвертом курсе. У тебя измены жены, развод, ты вымещаешь свою горечь, разочарование почему-то на мне, изводишь меня телефонными звонками, на которые я не хочу отвечать, но они каждый раз выбивают меня из равновесия. Когда мы, наконец, встречаемся, ты рассказываешь мне о своих проблемах. Нас по-прежнему тянет друг к другу, но я уже не верю в твои чувства. Ты был для меня единственным, я не видела никого, кроме тебя, а ты в это же время встречался с той, что стала твоей женой. Почему же сейчас будет иначе? Ты опять будешь изменять мне.

Дома узнают о наших встречах, начинаются скандалы с родителями. Они требуют, чтобы я прекратила любое общение с тобой, не смела даже думать о тебе. А я не могла не думать, забывая даже об учебе, что немедленно дает о себе знать.

В конце концов у меня истощение нервной системы, депрессия, академический отпуск. А у тебя…

Последний раз мы встретились, когда я вернулась из академического отпуска снова на четвертый курс, ты оканчивал университет. Я шла с подругой из студенческой столовой, навстречу шла пара. Мужчина в темных очках, бережно поддерживавший под руку свою спутницу, кивнул мне, уголки его губ горько искривились. Я машинально ответила на его приветствие, они уже прошли мимо.

— Нина, ведь это же Володя!

— Что же ты раньше не сказала? Где?

— Да вот, прошел с девушкой.

— Какая же это девушка! У нее уже, наверно, последний месяц беременности.

И вот опять осень, дожди, желтые листья. Мне много лет, у меня взрослые дети, внуки-школьники. Скоро пятнадцатое ноября. Я все помню до сих пор, эта память уйдет только вместе со мной. А ты? Вряд ли

Анатолий

О том, что его больше нет, я узнала из короткого некролога в газете. Прощалась с ним, любимым мужем, его жена. Я его женой так и не стала, хотя обещала. В моей жизни он занимал много места, оставил достаточно глубокий след. Как это было?

Жили на одном квартале, на одной стороне улицы, разделенные спускающимся к Волге переулком, но в число моих детских друзей он не входил. Ровесник моего брата, он не был тогда другом Славы, не участвовал в наших играх. И в школах мы учились разных, точек пересечения не было. Знали друг друга, встречались на улице, на Волге, он заходил иногда к Славе со своими товарищами, только и всего.

Первый раз мы оказались в одной компании, когда мне исполнилось четырнадцать лет, и родители отпустили меня на встречу Нового года с друзьями брата. Славе было уже шестнадцать, у них были знакомые девочки, собирались потанцевать, выпить. Друг Славы, у которого собирались в этот раз, был старше его на год, учился в профессиональном училище. Слава учился в техникуме, студент. Девочки тоже постарше меня, смелее, свободнее, а я — робкая, стеснительная школьница-восьмиклассница. Уселись за столом, выпили, закусили, я пить не стала. Начались танцы. Меня пригласил Толя, а усаживая меня на диван после танца, вдруг наклонился и коснулся губами моей щеки. Это был мой первый поцелуй! Больше он меня не приглашал, куда-то исчез. Ребята танцевали с девочками, прижимали их к себе, целовались по углам. Я ушла в другую комнату, стала рассматривать книги. Домой вернулась со Славой. Больше я на их вечеринки не ходила, присутствовала разве что на тех, что были у нас дома.

Анатолий в том году окончил свою восьмилетнюю школу и учился в нашей школе в девятом классе. Я иногда замечала его взгляд на переменах, но он не подходил, не заговаривал. Летом он поступил в художественное училище в Саратове.

Я окончила десять классов, не поступила с первого раза в университет, стала работать лаборантом физического кабинета в школе, где был директором и преподавателем мой отец. И опять под Новый год я неожиданно услышала объяснение Толи в любви. Он пришел к нам домой, позвал меня погулять и рассказал о том, что к нему в Саратов приехал тот самый друг, у которого я была на своей первой вечеринке. Друг стал говорить о том, как я ему нравлюсь, а Толя решил вызвать его не поединок. Победил в поединке Толя и получил право ухаживать за мной. Меня несколько удивил такой способ решения сердечных дел, но с Толей мы стали иногда встречаться, разговаривать. Какой-то опыт встреч с мальчиками у меня уже имелся, но ни о чем серьезном думать я тогда не хотела. Важнее всего было выучиться, получить специальность. А Толю отчислили из училища за неуспеваемость. Он и в школе учился без особого рвения. Оставался на второй год из-за того, что был сильно избит местным дурачком. Дети дразнили дурачка все вместе, но другие успели убежать, а Толя не успел. Долго лежал в больнице, именно там у него появился интерес к живописи, стал рисовать, получалось неплохо.

Нравился он мне? Не знаю. С ним интересно. Высокий, темноволосый, смуглый. Мечтательный взгляд каре-зеленых глаз, хорошая улыбка. Нос великоват, но мужчину это не портит. Приятный голос, хорошо играет на гитаре, поёт. С поцелуями и объятиями не лезет, отношения вроде бы чисто дружеские. Говорить с ним можно о многом, он рассказывает про живопись, интересуется поэзией. На Волгу берёт с собой краски, кисточки, карандаши, рисует пейзажи. Только показывать не любит, пока не закончено.

Но летом я поступила в университет и уехала в Саратов, встречи прекратились.

На втором курсе брат снова пригласил меня на вечеринку к одному из своих друзей по желанию Толи. Здесь они оба напились, особенно брат. Наш отец болезненно и резко реагировал на выпивки сына, особенно когда сам был подвыпивши, а в праздники родители, конечно, в компании. Слава боялся отца, тот мог и ударить сгоряча, остановить отца могла только я. Слава хотел, чтобы я шла с ним, Толя не отпускал, возмущался. Вмешался ещё один друг, произошла безобразная драка. На другой день мне не хотелось смотреть ни на брата, ни на Толю. Потом я получила письмо от Толи с извинениями и предложением переписываться.

Когда я начала учиться на третьем курсе, Толя восстановился в художественном училище. Жили теперь в одном городе, но не встречались. Я даже как-то попыталась разыскать его в училище, но он не проявил ко мне прежнего интереса. А через месяц я влюбилась, как сумасшедшая, в парня с географического факультета. Пережила измену, предательство, женитьбу и развод любимого. Всё это подействовало на меня так, что в конце четвёртого курса я впала в глубокую депрессию, потеряла интерес к жизни, чуть не бросила университет. Пришлось взять академический отпуск. И тут на моём горизонте снова появился Анатолий, тоже переживший тяжелую любовную драму. Он был влюблён в девушку-татарку и испугался её разрыва с роднёй из-за выбора русского парня.

И снова встречи, разговоры. Сначала говорил только он, я молчала и слушала, постепенно начиная оттаивать. Училище Толя опять бросил, работал в городской художественной мастерской. Да, мы говорили о любви, только он о своей любимой, а я о своём любимом. А что же между нами?

Он пробовал нарисовать мой портрет: «Не смотри на меня, ты меня смущаешь». Смотрю в сторону: «О чём ты думаешь?» Портрет не получился, я так и не увидела его в законченном виде. Зато портреты любимой Кямили получались у него очень хорошо.

С зимы я снова начала учёбу. Все летние каникулы мы провели вдвоём с Толей. В парке на скамейке он первый раз ласково обнял меня и поцеловал в губы. За столько лет! А осенью он, наконец-то, предложил мне стать его женой, но договорились, что свадьба будет летом, когда я окончу университет. Пока же редкие письма, редкие встречи.

Анатолий приехал в Саратов вместе с моим братом, остановились у друзей-художников Толи. Снова вечеринка и снова пьянство. Причем он даже до общежития меня не проводил, довёл до остановки троллейбуса и поспешил назад.

А весной Толя сообщил, что его призывают в армию, ему уже двадцать шесть лет, закончились все отсрочки. Ехать по распределению мне придётся одной. Перед защитой дипломной работы я сильно нервничаю, беру билет на автобус и посылаю Толе телеграмму, чтобы встретил меня на вокзале. Подписываюсь «Галя», но он почему-то думает, что это его любимая девушка, татарское имя Кямиля переводится на русский, как Галя. Когда он объяснил мне это, я окончательно поняла, что никакой любви между нами нет, и не было. Зачем пытаться склеить то, что не склеивается?

В этот раз мы действительно расстались навсегда. Я не получила от него ни одного письма из армии, он окончательно ушёл из моей жизни. Все последующие встречи были мимолётными, ни о каких чувствах речи не шло.

Была ли это любовь? Скорее дружба, но он на мой вопрос о возможности дружбы между мужчиной и женщиной ответил, что это возможно только в том случае, если она очень некрасива или намного старше.

Я замуж так и не вышла, работала, растила детей. Анатолий женился, но детей у них не было, жили для себя. Одно время он очень сильно пил, нигде не работал, жена от него уходила, потом вернулась. Пить он продолжал, но не так сильно, жена с этим мирилась. Картины свои, среди которых были очень неплохие, Толя забросил и вроде бы даже уничтожил. Работал долгое время рабочим на заводе, пока его не уволили за пьянство и прогулы уже в период перестройки. Да и завод вскоре развалился. Жена его жалела, опекала, он был для неё, видимо, как большой ребёнок. Что же, живут и так, но я предпочитала всё-таки растить настоящих детей. Тех, кого могла чему-то научить, что-то им передать. Вряд ли Толя мог быть кому-то хорошим отцом.

Но ведь он действительно был способным художником и интересным человеком. Светлая ему память.

Комсорг, пойдем, потанцуем.

Ну, вот и дошла очередь до того, чьи черты характера, кстати, не самые худшие, я с удивлением замечаю в своем бесконечно любимом старшем сыне, никогда не видевшем отца. Мои первые дневники утеряны, ты, сынок, можешь узнать о нем только то, что я расскажу сейчас. Ну, кроме романа «Дом на берегу».

Начну с того, что приехала в город Ковров с сильно обожженной душой. Любви я просто боялась, хотя продолжала обращать внимание на парней. И на меня обращали внимание, но совсем не те, кто бы мог понравиться мне. К тому же я была высокая по тогдашним меркам, и это ограничивало круг возможных избранников. Сейчас для девушки 173 см совсем немного, и можно не обращать внимания на разницу в росте. Тогда многие ребята были ниже меня и стеснялись этого.

Сначала я работала в теоретической группе второй лаборатории нашего отдела. Потом меня перевели в четвертую лабораторию. Пожалуй, стоит пояснить, что такое лаборатория в том научно-исследовательском институте. Это огромное помещение, сплошь заставленное письменными и лабораторными столами почти вплотную друг к другу. Между столами узкие проходы, на двери в лабораторию кодовый замок, надо знать код, чтобы войти сюда. Выйти тоже не просто, нужно записать в журнал на столе дежурного время ухода и прихода. В лаборатории около 70 человек, женщин всего 12. Самой старшей Фаине 38 лет, самой младшей Любе 18. Столов на всех не хватает, новичкам приходится временно занимать столы тех, кто сейчас находится в командировках. Командировок много, и они достаточно длинные. Ведущим специалистам приходится проводить в командировках большую часть своего рабочего времени. Еще на институт постоянно спускают разнарядки на уборку картофеля, строительство дорог, на сенокос и т.д. Естественно, на такие работы посылают в первую очередь молодых специалистов, ведущих не трогают. Мне тоже пришлось побывать на всех этих работах, кроме, разве что, строительства дорог. Я всегда говорила, что мне надо было окончить университет для того, чтобы научиться убирать картофель, до этого как-то не приходилось.

Возвращаюсь с сенокоса и вижу новичка за столом нашего начальника лаборатории. Причем начальник как раз вернулся из командировки, стоит перед ним и объясняет, что стол надо бы освободить. А тот сидит, вальяжно развалившись, и освобождать стол не торопится. Вроде того, я не сам сюда сел, посадили. Достаточно нагловатый товарищ.

По характеру я совсем не лидер, скорее «кошка, гуляющая сама по себе». К выборным должностям никогда не стремилась, но если выбирали, нехотя начинала что-то делать в силу своей добросовестности. В этой лаборатории меня решили выбрать комсоргом, Лиде Вороновой долгое комсоргство порядком надоело. Надо составить план мероприятий и стараться его выполнять.

Живу я в общежитии молодых специалистов. Это, в общем-то, обычные трех, четырехкомнатные квартиры в жилых домах. В нашем доме их пять — целый стояк четырехкомнатных квартир друг под другом. Еще три квартиры в других домах.

В плане мероприятий у меня лыжная прогулка в лес. А после прогулки решаем все собраться в одной из квартир не в нашем доме. В той квартире живет как раз этот нагловатый новичок Саша. Желающих пойти на лыжах набралось человек 8 — 10. Некоторые не пошли, но присоединились к нам в общежитии.

Прогулка закончилась, переоделись, собрались в квартире, сели за столы. Со мной рядом Валера Шевцов. Он проявляет ко мне интерес, но как-то очень робко, ненавязчиво. Инициативы с моей стороны тоже нет. Включают музыку, танцуем несколько танцев с Валерой. Постепенно все начинают разбредаться кто куда. Саша берет гитару, что-то бренчит. Играет он плохо, слуха нет. И я предлагаю ему пойти, потанцевать. Позднее он говорит, что я сама его выбрала. Танцует он хорошо, чувство такта у него есть, в отличие от слуха. Уверенно кладет руку мне на грудь, смотрит в глаза: «Все так просто». Просто? У меня никогда ничего просто не было. Но я же хотела иметь ребенка, почему бы не от него? По крайней мере, умен и красив. Мы выходим на лестничную площадку, я не отстраняюсь, когда его руки становятся все настойчивее. В эту ночь, преодолевая стыд, я остаюсь с ним. Его сосед по комнате уходит к другим ребятам. Он также неумел, как и я, быстро отворачивается к стене и засыпает. Я не сплю всю ночь, мне кажется, что все только и будут говорить обо мне и показывать пальцем.

Он не сразу подходит ко мне после этой ночи, хотя видимся каждый день, мы же работаем в одной лаборатории. Новый год мы встречаем врозь, слышу, как он рассказывает ребятам, что никогда у него не было такого скучного Нового года. Потом он приглашает меня в ресторан, и я соглашаюсь. Снова остаюсь у него. В рестораны он готов ходить каждый день в любой компании. Ресторанов в городе всего два, постоянных посетителей там уже знают. Иногда он ведет себя слишком развязно, его перестают пускать, тогда он просит меня пойти с ним: «С тобой пустят». Со мной он, кстати, ведет себя всегда вполне прилично. Заказываем бутылку вина, у них чаще всего кофейный ликер (терпеть не могу ликеры с тех пор!), вазочки с фруктами и танцуем почти все танцы: «Комсорг, пойдем, потанцуем!». Он спрашивает у меня разрешения, если хочет пригласить другую девушку. Лишнего не пьет, держит себя в рамках. Идем к нему, как-то он остается у меня, Таня освобождает нам комнату.

Он не спрашивает о моем прошлом, я об его. Предупредил, правда:

— Только не надо этого, когда один мучается, а из-за него другой.

— Я никогда не буду ни на чем настаивать, что бы ни случилось.

О своей беременности я узнаю перед 8 марта. Саша в это время находится в командировке в своем родном Днепропетровске. Возвращается совсем чужой, не подходит ко мне, никуда не зовет. Наши столы недалеко друг от друга, но он сидит за лабораторным столом с высоким козырьком у самой стены лаборатории. Часто я не вижу его, только слышу. А слышно его хорошо, он довольно шумный и откровенный, бурно обсуждает с ребятами все свои проблемы. Впрочем, может быть и скрытным, наши отношения никогда не афиширует. И никто не знает, если он встречается и выпивает с некоторыми сотрудниками лаборатории.

О беременности я ему говорю мимоходом, как раз за его лабораторным столом. И слышу, что он собирается жениться, помирился в Днепропетровске с девушкой, с которой встречался раньше, они были в ссоре. Он уговаривает меня не делать глупостей, избавиться от ребенка. Он приходит ко мне снова и снова, находит все новые доводы, убеждает. Почти кричит на меня, говорит, что не встречал еще более упрямой женщины, я просто невыносима. А потом вдруг: «Сядь ко мне на колени, тебе же тяжело стоять». Большинство этих разговоров мы ведем на лестничной площадке возле моей квартиры. Я даже готова сдаться, но понимаю, что не могу отказаться от этого ребенка.

Просто уволиться и уехать нельзя, еще не кончился срок моей обязательной отработки. Говорю с начальником отдела, объясняю причину, не называя, конечно, фамилии. Придумываю, что этот человек женат и не может жениться на мне. Рассказываю, в конце концов, все, как есть, начальнику отдела кадров. Он объясняет, что они не могут отпускать молодых специалистов, иначе не пришлют новых. По его мнению, мне лучше всего доработать до декретного отпуска, год я могу не работать, ухаживая за ребенком, а после этого срок отработки закончится, и я смогу уехать. Пожалуй, это действительно лучший разумный выход.

Я продолжаю работать комсоргом, вижу, насколько формальна эта работа. Приходят представители горкома комсомола, требуют предоставить цифры отчета: сколько человек сдали нормы ГТО, сколько участвуют в рейдах народной дружины, сколько, сколько… Никто не собирается разговаривать с комсомольцами, не собирается что-то проверять. Можно наговорить что угодно и стать лучшим комсоргом по цифрам отчетов. Придумали ленинский зачет, который должен сдать каждый комсомолец. У нас он проходит не формально, действительно разговариваем с каждым. Саша говорит что-то такое циничное, вызывающее. Я не берусь спорить с ним, зачет он получает, как и все. Мне предлагают поделиться опытом проведения зачета на разных слетах. В первый раз я опускаю шапку с обязательными дежурными фразами, написанными секретарем комсомольской организации института, вижу, что меня начинают слушать. Потом читаю все, как написано, зал привычно дремлет, занимается своими делами.

Уезжаю в отпуск домой, возвращаюсь с обручальным кольцом (купила сама) и сообщаю всем, что вышла замуж. Я говорю это даже в своей квартире, правду знает только близкая подруга Таня.

Саша не женится на своей девушке, о любви к которой говорил мне. Он начинает встречаться с девушкой из квартиры на первом этаже нашего дома. Я вижу, как они идут вместе на работу утром, она приходит к нему в нашу лабораторию. Я дорабатываю до декретного отпуска и уезжаю, он женится на этой девушке.

В последний раз мы встречаемся с Сашей, когда я приезжаю увольняться через год. Он на сенокосе, но ему сообщают о моем приезде, он ждем меня у подъезда. Слова о том, что я удивительно хорошая, была бы я чуть настойчивее, и он бы стал моим мужем. Он боялся меня, я боялась его. Не хочу ли я, чтобы он вернулся ко мне? Его жена уже ждет ребенка. Мне тяжело расставаться с ним, я полюбила его, он отец моего ребенка. Но он не любит меня, мы слишком разные люди. Вряд ли мы могли быть счастливы друг с другом.

Зато у меня есть мой любимый, солнечный Алеша. Веселый, шумный, раскованный, но крепкий и надежный. Я благодарна Саше за него.

Ты называл меня Бусиной

Мое первое, смутное, детское воспоминание: боль, тесная комната, белая раковина. Отец сажал меня на раму велосипеда впереди себя и не сразу заметил, что моя нога попала в спицы переднего колеса. На всю жизнь у меня остался шрам у щиколотки правой ноги. Но что эта боль…

Шутливое детское прозвище Бусина я получила от тебя за черные, блестящие глаза. Ты был всегда моим самым лучшим другом, наставником, защитником. Сначала я побаивалась тебя, ты мог быть резким, строгим, но не хотела огорчать и всегда послушно вставала рано утром, когда ты звал меня с собой на рыбалку. Брату вставать было лень, он отказывался, а я ехала. Сначала все на той же раме велосипеда впереди тебя, потом на небольшом мотоцикле, на катере, на лодке. Мне стали интересны эти поездки, я научилась любить родные места, замечать красоту окружающей природы. И прежде всего красоту Волги, на которой стоит наш небольшой городок. В каких только уголках лесов, рек, озер мы не побывали! Иногда с твоими друзьями, матерью, братом, но чаще всего вдвоем. Уже взрослея, я спрашивала тебя:

— Не скучно тебе в таком маленьком городе?

— Пусть бы он был еще немного поменьше.

Ты видел много других городов, прошел в конце войны со Вторым Украинским фронтом по другим республикам. После войны ты дослуживал в городе Томске, где познакомился с нашей матерью, привез ее из Сибири на Волгу. Ты всегда любил именно свой город, не хотел никуда уезжать отсюда и передал эту любовь мне. Так же, как интерес к физике, которую ты преподавал в школах, в техникуме, и так же, как любовь к книгам, которых в нашем доме всегда было очень много.

А вот ваши компании я не любила. Они появились после смерти бабушки, когда мне было уже 13 лет, и отдаляли тебя от меня. Вы с матерью уходили к кому-то в гости или гости приходили к нам, но детям не было места за столом. Брат чаще всего убегал к своим друзьям, а я сидела с книжкой в другой комнате, но невольно слышала шум застолья. Самое плохое начиналось, когда вы приходили из гостей или гости уходили от нас. Мать обязательно тебя к кому-нибудь ревновала, начинала упрекать, остановить ее и что-то ей доказать было совершенно невозможно. Она доводила тебя так, что ты не выдерживал, убегал из дома, угрожая повеситься или утопиться. Тогда мать падала на кровать, изображая сердечный приступ, просила меня вернуть тебя. И я бежала за тобой, догоняла, обнимала, уговаривала. Ты плакал пьяными слезами и жаловался на то, что никто тебя не понимает. Но это было не так уж часто, и ты по-прежнему оставался моим другом, наставником и защитником.

Может быть, вы слишком меня защищали и огораживали от всего плохого. Я верила, что живу в самой лучшей, самой гуманной стране. Верила, что меня окружают только хорошие, добрые люди. Я же не делаю никому ничего плохого, почему же кто-то будет делать плохое мне! Я окончила школу, поступила в университет в Саратове. На третьем курсе я безмятежно и доверчиво потянулась к тому, кто показался мне таким же сильным и надежным, как отец. Но этот человек таким не был. Мало того, что он вскоре предпочел мне другую женщину, но еще и стал вымещать на мне свою злобу и разочарование, расставшись с ней. А я продолжала его любить, хотела ему верить, несмотря на тщетные предупреждения отца.

Все кончилось жестоким разочарованием не только в любимом, но и в других людях, глубокой депрессией, попыткой самоубийства. Мир больше не казался мне добрым и розовым, сгустилась тьма, в которой появились злобные, кривляющиеся рожи. Ты был рядом, папа, но ты не мог оградить и спасти меня от всего этого ужаса. Ты помогал всеми силами, благодаря твоей любви и поддержке я смирилась с жестоким, несправедливым миром. Но я больше не была наивной, восторженной девочкой, и я никому не верила, кроме тебя.

А ты все чаще стал искать успокоение в алкогольном опьянении. Ты говорил, что у тебя сильный характер, ты сразу сможешь бросить, как только что-то почувствуешь. Не почувствовал. А потом уже не мог бросить при всем желании.

Я окончила университет, уехала по распределению. Личная жизнь у меня так и не сложилась, я вернулась к тебе с маленьким ребенком, ты принял внука всем сердцем, заменил ему отца. Но ты не мог справиться с тягой к спиртному. Работал ты директором школы, поэтому твой порок нужно было тщательно скрывать, чтобы не уволили с работы и не исключили из партии.

Несколько лет длился этот кошмар, я тяжело переживала твое пьянство, боялась за сына. Мать тоже не могла тебе помочь. Она кричала, скандалила, но по-прежнему тянула тебя в компании, где не обходилось без возлияний. Возможно, смогла бы помочь женщина, которую ты встретил в Саратове и полюбил. Но ты не сумел оставить меня и моего серьезно заболевшего сына.

А потом была эта жуткая ссора, когда я, не сдержавшись, бросила тебе в лицо жестокие, несправедливые слова. И ты ушел из жизни, написав в записке, что любил меня больше всех. Ты был очень пьян.

Я не знаю, как я смогла прожить еще столько лет, родить еще одного сына, назвав его твоим именем. Сейчас сыновья взрослые, я уже старше, чем был ты в день твоего ухода. Много лет я плачу о тебе потихоньку, тайком, чтобы никто не видел. Вот и сейчас текут слезы.

«… Бывало, знаете ли, сядет у окна

И смотрит, смотрит, смотрит в небо синее,

Дескать, умру и встречу его там

И вот тогда он назовет меня по имени».

Разве может сравниться с этой болью та давняя боль в ноге…

_______________________ *стихи: Илья Калинников

Настоящий полковник

— Галя, здравствуй! Как у тебя дела? Тут у моего мужа место программиста появилось. Не хочешь? — Я подумаю, сейчас у меня вроде все нормально. — Андрей уволился. Его, конечно, никто не заменит, но, может быть, все-таки попробуешь? — Спасибо, Марина. Я позвоню, если надумаю. Я в это время работала на заводе «Красный Октябрь». Работы много, далеко ездить, но оклад вполне приличный, вряд ли в другом месте буду столько получать. Платят с задержками, но я сижу и работаю непосредственно в бухгалтерии, удается что-то получать за счет самовывоза. Это когда приезжают за цементом на своем транспорте и расплачиваются наличными деньгами. На всех, конечно, не хватает, но «конторские» себя не обижают.

Но вдруг обострился давний конфликт с начальником цеха, в штате которого я формально числилась. И в этот же день приехал на машине муж Марины Валерий Дмитриевич. Они ждали из Москвы своего начальника, тот потребовал, чтобы нашли как можно скорее программиста. Заместителем московского начальника в Вольске работал Гальский, Валерий Дмитриевич был старшим научным сотрудником, но к его мнению очень прислушивались. Они согласились даже на постоянную доплату к моему окладу, поскольку я поставила условие, чтобы зарплата у меня была не меньше, чем на «Красном Октябре». Задержек с выплатой у них не было. Возили работников на своей машине от проходной воинской части, недалеко от моего дома. Коллектив небольшой, всего 15 человек, почти у каждого отдельный кабинет. Располагаются в большом здании на территории аэродрома воинской части, но числятся в штате Физического института Академии наук. Начальник, инженер, один программист находятся в Москве, остальные в Вольске — Вольская экспедиционная база. Штат был большой, работ проводилось много, но после всех сокращений остался вот такой урезанный состав.

С Мариной мы работали в одном отделе в воинской части. Я занималась работой с детьми по линии профсоюза, Марина много лет была бессменным председателем женсовета. Ей эта работа нравилась, в отличие от меня. Для меня это было обязательной партийной нагрузкой, занимающей много времени и отвлекающей от основной работы. Особенно перед Новым годом у меня заранее начинала болеть голова: закупка подарков для детей в условиях дефицита, организация утренника. А Марина ждала этот праздник с радостью.

Валерий Дмитриевич работал начальником четвертого отдела. Всегда занятый, сосредоточенный, весь в себе. Мог пройти, не ответив на приветствие, просто не заметить. Резко выступал на партийных собраниях, критикуя недостатки. Многим, естественно, это не нравилось, на него сыпались обвинения. Марина не выдерживала, бросалась его защищать, хотя он просил ее не делать этого, от ее защиты только хуже им обоим.

И вот я работаю непосредственно с Валерием Дмитриевичем, попадаю под влияние его личности и втайне замечаю, что он нравится мне все больше и больше. Личной жизни у меня практически никакой, если не считать редкие письма Михаила, отца моего младшего сына, которые в последнее время причиняют только боль. Я пишу ему о сыне, о том, как мне трудно без чьей-либо помощи. Я устала ломать голову над тем, как прокормить и одеть детей на те гроши, что мне платят. А он присылает хвастливые письма о машинах, квартирах, дачах, о том, как ему повышают зарплату. И о том, что дети не входят в число его увлечений. Впрочем, сына и дочь, которые живут с ним, он не бросает, они тянутся к нему, и от Павлушки он, в общем-то, не отказывается, хотя и не помогает.

Не сразу удалось развязаться с заводом. На мое место приняли такого «оленя», как говорит мой старший сын, племянника того самого начальника цеха! Никакого отношения к программированию он не имел, пытается осваивать, но с большим трудом. А бухгалтерам надо работать, устранять сбои в программе, исправлять ошибки набора некому. И Вера, начальник отдела кадров, просит дописать начатую программу. Она учится в заочном экономическом институте, программа ей нужна для диплома. Мы работаем без обеда, уезжаем часа в 3, иногда раньше. Я выхожу на повороте из машины, спускаюсь по тропинке к конторе завода, работаю там до конца рабочего дня. Когда же на заводе все постепенно наладилось, мне предложили работать на полставки в роддоме. Согласилась, детей надо тянуть, старший учится в университете, младший школьник, деньги нужны.

Самый населенный у нас второй этаж. Здесь находятся бухгалтерия, где сидят две Татьяны — большая и маленькая. Бухгалтер — большая Таня, маленькая работает секретарем, делопроизводителем. Ближе их кабинет заместителя начальника Петра Борисовича. С другой стороны бухгалтерии располагаются инженеры Виталий Михайлович, Олег Николаевич, Борис. Борис самый молодой в нашем коллективе, работящий, услужливый. За ними кабинет Валерия Дмитриевича, потом комната, забитая какой-то аппаратурой. А дальше, почти в конце коридора мой кабинет. После густонаселенной бухгалтерии завода, где у меня не сразу появился рабочий стол, и где постоянно звонили телефоны, шли непрерывным потоком посетители, я наслаждаюсь тишиной и уединением. На первом этаже под бухгалтерией мастерские Василия Михайловича и Юрия Николаевича. Там же обитает наш шофер Вадим и уборщица Галина. Над бухгалтерией на третьем этаже владения нашего завхоза Василия Андреевича. Еще множество кабинетов стоят пустые — результат сокращения когда-то большой организации. Само здание высокое, его видно издалека. В огромном машинном зале стоят наши машины: ГАЗ-66, автобус, газик — вездеход и наиболее часто используемая «буханка» скорой помощи. С нее даже красные кресты не стали смывать, чтобы меньше останавливало ГАИ. На ней мы обычно добираемся на работу и с работы. Другие машины используются при необходимости, в частности, когда приезжает московское начальство, командировочные, выполняются запуски и подъемы аэростатов (аэростаты есть свободные и привязные). Рядом с нашим зданием еще один сравнительно небольшой корпус, также принадлежащий ВЭБ. Все другие корпуса на аэродроме являются собственностью воинской части. Мы вроде бы арендуем у них территорию и сотрудничаем с ними.

=============== ИЗ ДНЕВНИКА. На выходные приезжал Алеша, выгребла ему все деньги, но все равно, конечно, мало. На месяц ему вряд ли хватит, тем более, если он собирается праздновать день рождения. Говорила и с Гальским и с Лесниковым насчет надбавки. Оклад бюджетникам повысили, и они решили мою надбавку снять. Правильно, с пенсией в миллион можно и без надбавки, но для себя они любым путем стараются больше урвать. У Татьяны перерасход по зарплате из-за их отпусков, но она им ничего, конечно, не скажет, потому что ей тоже премию все время основательную подкидывают. На заводе я получила за все месяцы, за сентябрь мне отпускные выдали, а платят всем еще только за август, октябрьская зарплата еще нескоро будет. Можно, конечно, аванс брать, но это всякий раз к Ольге обращаться. У них с Наташей Устиновой война не прекращается. Наташа хочет, чтобы она работала, но Ольге этого совсем не хочется, а начальство она вполне устраивает.

У Павлика ангина, третий день не встает с постели, глазенки ввалились. Сегодня температура немного спала, два дня была очень высокая. Больничный не стала брать, может быть и зря, отгулов у меня здесь не так-то много. Сегодня хоть есть стал немного, два дня почти ничего в рот не брал. Мишка пишет, что не делает различия между своими детьми, Павлик вроде бы такой же, как и те. Ну что тут скажешь? Если он считает, что 200 тысяч достаточно, чтобы его одеть и накормить и на тех детей он тратит столько же, то, конечно, никакого различия. Павлик ему письмо написал: «Папочка, почему ты не приезжаешь? Я учусь в школе, это моя причина, а ты почему не приезжаешь? Я тебя очень люблю, почему ты не приезжаешь?» Пусть сам и отвечает ему, что в походы ходить гораздо интереснее и что отца у него, по сути дела, нет. Галка ходила с Леной в суд, подали на алименты на Романа. «Он ее обязан содержать!» Я в суд, конечно, не подам, но почему у меня не хватает сил разорвать с ним все отношения? Павлик два дня почти ничего не ел, сейчас просит пельменей, колбасы или плавленого сыра, а у меня ничего этого нет.

Почему я стала по-другому относиться к Мише, ведь он такой же, какой и был? Приятный, обаятельный, все делает для семьи. И для Павлика вроде бы хорошим хочет быть. Игрушки ему присылает, мог бы не присылать. В его отношении ко мне ничего не изменилось, сама хотела, сама рожала, а я почему-то на него злюсь, чего-то требую. Да сама, да все знала, но я и ращу сама, люблю, берегу, меняю места работы, чтобы как-то одеть и прокормить. Но и его насильно никто в постель не тащил, а он мне предоставил полное право отвечать и за его поступок тоже. Ну, пусть и напишет своему сыну честно и откровенно, что совсем не рассчитывал на его появление, что ему безразлична его судьба, что гораздо интереснее ходить в походы, чем ехать к какому-то там глупому мальчишке. И вообще нужно ли было им встречаться? Это, скорее всего, мать Миши настаивала на его приезде, она знала, что он поехал сюда и умерла вскоре после его возвращения. Она была хорошим, душевным человеком, но родила Мишу слишком поздно и слишком его любила. Он эгоист и привык думать в первую очередь только о своих удобствах. Кстати, он и сам это прекрасно знает и не скрывает, знала и я, но просто, видно, обиды со временем накапливаются. ==================

Заканчиваю все работы на «Красном Октябре», новый программист уже «поднатаскался». Увольняюсь от них, но денег все время не хватает, поэтому начинаю работать по вечерам в роддоме. С одной работы сразу иду на другую и сижу там допоздна. А Валерий Дмитриевич едет в командировку в Москву и попадает там с инфарктом в больницу. Лежит в тяжелом состоянии, но просит не говорить об этом Марине, сказать ей, что у него сердечный приступ. Она и ехать туда сначала не хотела, думала, что все обойдется. Женщины на работе настояли. Поехала, добилась его перевода в другую больницу, в той первоначальной он бы просто умер.

А я все думаю о своих отношениях с Мишей, ищу клин, который мог бы выбить его из моего сердца. Ни один из тех, с кем я имела какое-то дело после Миши, на такой клин не тянул. А может быть не клин, а таран? Виталий Таран, который работает с нами. Он холостой, ни разу не женился. Не могу понять, что он за человек, слишком закрытый и замкнутый, но какой-то интерес у меня все-таки вызывает. Был заместителем начальника нашего отдела в воинской части. Ушел в отставку в 40 лет, хотел уехать домой на Украину. Но пришлось остаться здесь, заняться предпринимательством, чтобы помочь матери и сестре. Сестру сократили незадолго до выхода на пенсию. Она не может найти работу, живет с матерью в доме, держат огородик. Виталий приезжает к ним, привозит деньги, помогает по хозяйству. В частном доме нужны мужские руки, двум женщинам одним не справиться.

Лесникова мне сильно не хватает, с ним обо всем можно поговорить, а во всех наших застольях он мой неизменный сосед и партнер.

Перерабатываю, сижу иногда за компьютером по 12 часов, когда в роддоме нужно что-то срочно напечатать. Под конец уже ни руки не двигаются, ни глаза не видят. Давление поднимается, жмет сердце, глотаю таблетки. Не до женихов.

Не помогают уже и лекарства, мучаюсь от головной боли, которая не проходит по несколько дней. Пишу отчаянные письма Мише, а он или молчит, или рассказывает о своих походах.

Пытаюсь понять характер Виталия Тарана, но пока это по-прежнему загадка. Чаще всего он молчит, но когда высказывается, я с ним вполне согласна. Никогда не ввязывается в споры о политике, не старается никого переубедить, но вряд ли кто может его заставить делать то, что он не хочет. В компании он также молчит, не пьет и не танцует. Впрочем, когда я его приглашала, он танцевал, с Татьяной Большой не стал. У Тани муж уехал на заработки в тундру, да там и остался. Платить алименты сыну не хочет. Его разыскивают, он меняет место жительства, переходит с одной улицы на другую, и снова оказывается в розыске. Таня хочет обратить на себя внимание Виталия, разговаривает с ним, расспрашивает, почему он не женится. Он ответил, что содержит полностью мать и сестру, ни одна жена на это не согласится.

Снится покончивший с собой полтора года назад мой старший брат.

================= ИЗ ДНЕВНИКА. Вечером вчера выпила таблетку, а потом мне показалось, что я забыла выпить и выпила еще. А там написано, что лекарство очень сильное, и передозировка грозит остановкой сердца. Вот оно и стало у меня останавливаться. И не то чтобы страшно, но думаю, что усну сейчас и не проснусь. И со Славкой мы уже почти сравнялись, он тоже чуть-чуть не дожил до 47. А в детстве мы же очень дружили. Как он мне говорил: «Ну, посияй глазами!» И тут мать проснулась, зажгла свет, я как-то успокоилась и уснула. Утром она сказала, что проснулась из-за того, что очень ясно услышала голос Славы: «Мама!» Она еще ответила: «Ну чего ты?» и проснулась.

Сегодня проснулась от собственных рыданий, о чем-то я так горько плакала во сне. А днем мать встретила Наташу Абрамову, и та сказала, что умирает Надя, бывшая жена Славы. У нее сразу стало плохо с головой, она лежит в больнице, то приходит в себя, то теряет сознание. Возле нее сейчас постоянно дежурят.

Перед этим снилось, что я иду по тропинке, а Слава где-то в стороне по снегу. Я ему говорю: «Иди рядом, куда ты убегаешь!» А он действительно убегает вперед, я пытаюсь его догнать: «Славка! Догоню, ведь убью!» Не догнала. ==================

Ездим на машине на работу и с работы. Василий Михайлович ко мне прикалывается, место я его, видишь ли, заняла.

— Ладно, — говорю, — могу и уступить, как пенсионеру. Его это, видно, задело. А тут еще Татьяна добавила: — Что вы хорошего можете сказать? В прошлый раз они безобразно стали ругаться матом с Вадимом. Тут он совсем раскипятился: — Сами-то вы какие! Про свою сотрудницу или даже начальницу начал рассказывать. Как она его останавливала, а сама моталась с кем-то там. Я отвечаю: — Или я при вас матом ругалась? Один раз и то на ухо. Это когда они опять коммунистов стали расхваливать, а я попросила сменить тему, потому что я про них только матом могу говорить, а мне воспитание не позволяет это делать. Василий Михайлович привязался: — На ухо мне скажи. Ну я и сказала ему на ухо: — Пошли они на…! А вообще он мне уже надоел своими домогательствами. Я ему уже и «Песню Фаины» Блока прочитала, сказала, что табличку на грудь повешу: «Не трогать, опасно!» «Когда гляжу в глаза твои Глазами узкими змеи И руку жму, любя,

Эй, берегись! Я вся — змея! Смотри: я миг была твоя, И бросила тебя!

Ты мне постыл! Иди же прочь! С другим я буду эту ночь! Ищи свою жену!

Ступай, она разгонит грусть, Ласкает пусть, целует пусть, Ступай — бичом хлестну!» Люди, говорю, от любви вешаются, стреляются, преступления совершают, а вы играете, как ребенок со спичками. Ничего не понимает!

О коммунизме опять мечтают. Да, я не хочу, чтобы опять какой-нибудь кретин за меня решал, где мне работать, что есть, что пить, с кем спать. Я в состоянии это решить сама. Очень уж они любители рыться в чужих постелях, ни на что другое не способны. Везде мне приходится сталкиваться с косностью, невежеством, тупоумием, ленью. С огромным трудом доказываю преимущества вычислительной техники, хотя во всем мире давно уже без нее не обходятся. И кто только выдумал эту диктатуру пролетариата, когда тупые, необразованные люди диктуют умным и образованным! Идеология недоучек и лодырей.

Гальский, правда, тоже Василия Михайловича осадил. Иногда он может быть даже приятным. Но незадолго перед этим едем в машине, три офицера стоят, руку подняли. Он остановился: «Вот ты, Мисин, один садись». И машина-то почти пустая, ладно бы места не было. Тот, конечно, не сел. Татьяна говорит, что раньше постоянно так было, когда на автобусе ездили. Выберет нужных людей: «Вот ты, ты и ты садись». Их все французами называли.

Лесников возвращается из Москвы, но на работу выходит не сразу, восстанавливается.

==================== ИЗ ДНЕВНИКА. Павлик взялся родственные отношения вычислять: — Счастливый Сережка, у него три брата, а у меня только два. — У тебя тоже три, в Новосибирске еще есть и сестра еще. — А у папы в Новосибирске есть жена? — Есть. — А ты ему кто? — Никто. — А ей ты кто? — Тоже никто. — Как же так у папы две жены? — Твой папа очень способный. — Я понял! Тебе тоже надо нового папу найти. — Вот только и остается.

Виталий работает, могу смотреть на него, разговаривать, но… Для кого он покупал три билета из Саратова? И с кем они ходили картошку выбирать? Он рассказывает, спросить неудобно, так вот и мучаюсь в догадках. Женился? Татьяна тоже заинтересовалась, может быть и разведала что-то. Хотя, в общем-то, какая разница? Справилась со своей болью, ну и ладно. Павлик уже подкатывался: — Мама, а ты хочешь, чтобы папа написал письмо? — Не хочу. — Напиши ему сама. — Нет, не буду. — Я хочу, чтобы он мне видик прислал и спортивный велосипед. — Ничего он тебе больше не пришлет, не жди. — Так, тогда когда папа приедет? — Никогда не приедет. — Нет, приедет, приедет!

Конец ознакомительного фрагмента.