Чёрная полоса в Алькиной жизни

Галина Вильченко

Жизнь полосатая: то светлая полоса, то чёрная. Вот только в Алькиной жизни светлые полоски узкие, а чёрные широкие. Любимый мужчина женится на другой, девушка, которой она искренне хотела помочь – предаёт. Сбережения, на которые она собиралась прожить год – тают, как снег весной. Кажется, конца не видно этой чёрной полосе. Но есть верные подруги и друзья, которые всегда придут на помощь. Надо только доверять им и самой что-то изменить в жизни.

Глава 4

Алька никак не могла проснуться. Почему в больницах так рано делают подъём, для неё было загадкой. Ведь торопиться некуда! Вначале на шум в коридоре она не обратила никакого внимания, но шум приближался к их палате. Казалось, голос медсестры Марины звучит на всех трёх этажах:

— Молодой человек, сюда нельзя! Что это за хулиганство! Сейчас милицию вызову!

— Зовите! — прозвучал знакомый голос.

— Вы хотя бы халат наденьте, — уже тише, и как-то обречённо, попросила Марина.

Сон у Альки как рукой сняло. Она быстро вскочила, набросила на плечи халат и бросилась к выходу. Дверь распахнулась, и на пороге возник Кирилл.

— Васёк! Ты чего так долго не приходил? — Алька хотела броситься в объятия Кирилла, но он холодно отстранил её.

— Почему я узнаю всё не от тебя, а от своей матери и чужих людей? Ты решила обмануть меня? Так знай, не выйдет! — зло прошипел он ей прямо в лицо.

Алька удивлённо смотрела на него.

— Что случилось? — испуганно спросила она.

— Ты спрашиваешь, что случилось? Случилось то, что ты, маленькая негодяйка, решила прикрыть мною свой грех! — повысил голос Кирилл.

— Какой грех? Я ничего не сделала…

— А твоя беременность? Объясни мне, как так получается, что познакомились мы с тобой четыре месяца назад, а беременность у тебя пять месяцев? Молчишь? Нечего сказать? Хорошо, мать мне открыла глаза! Я бы тебе всё простил, но этого обмана не прощу никогда!

— Васек, я…

— Не называй меня так! Васёк я только для друзей, а ты мне больше никто. Просто очередное неудачное мимолетное увлечение, которое прошло, не оставив в моем сердце никакого следа. И нечего непонимающе хлопать раскосыми глазками! Свои вещи можешь забрать в любое время, мать тебе их отдаст. Но предупреди, когда придешь, чтобы меня случайно не оказалось дома, — Кирилл развернулся и быстро пошёл по коридору к выходу.

Алька смотрела, как он уходит, и не могла понять, о чём он говорил. Да, срок ей действительно ставят больше, чем у неё может быть, но ведь она специально обманула врача, чтобы раньше уйти в декрет. Так делают многие женщины, и Кирилл знал об этом. Она сама ему рассказала, как здорово перехитрила доктора.

Алька не видела высыпавших из своих палат поглазеть на неожиданное развлечение женщин и растерянную медсестру Марину, не видела вышедших из кабинета заведующей отделением Иволгина и Кунину. Она видела только уходящую спину Кирилла и понимала, что он уходит навсегда. Когда он свернул за угол, конец коридора потемнел, эта темнота всё ближе и ближе подступала к молодой женщине и, наконец, поглотила её целиком.

Алёна Борисовна бросилась к Альке, а Василий Иванович — догонять Кирилла.

— Васёк, подожди!

Васин замедлил шаг, потом оглянулся и остановился.

— Вы что здесь делаете? — удивился он.

— Какая муха тебя укусила? — проигнорировал его вопрос Иволгин, — устроил тут бесплатное представление. У тебя что, белая горячка?

— Да нет, наоборот, пелена с глаз спала: она ждёт не моего ребёнка, а мне врала! — возмущался Кирилл, — Скажи она правду, я бы ей ничего не сказал, я люблю её и всегда любить буду, мне всё равно, чей у неё ребёнок. Но зачем она врала?

— Почему ты решил, что ребёнок не твой? Твоя мама сказала? Так она тебе что угодно скажет, лишь бы ты Алевтину бросил, — возразил Василий Иванович.

— Генерал, ты что, считаешь меня дураком? Я говорил с её врачом, и она потвердела мне сомнения моей матери. У неё срок больше, чем время нашего знакомства. Понимаешь, когда мы познакомились, она уже была беременная, а прикидывалась бедной наивной овечкой.

— Ты говорил с Куниной?

— Нет, с Валентиной Андреевной.

— Это кто такая?

— Её лечащий врач. Ведёт их палату.

— А почему с Куниной не поговорил?

— А зачем? Срок меньше не станет, если я даже поговорю с министром здравоохранения. К тому же эта твоя Алёна будет прикрывать Альку, она её с детства знает. Василий Иванович, давай закончим этот разговор, Алька для меня пройденный этап, сегодня же заведу себе новую подружку, сразу же свожу её в ЗАГС и обзаведёмся детьми.

— Быстрый какой! Я если всё же у Альки твой ребёнок? Тогда что?

— Ты что, плохо слышишь? Я же тебе сказал уже — не мой! Жалко стало бедную женщину, которую бросил мужик? Так можешь приголубить сиротку, я разрешаю, — зло сказал Васин.

— Ты мне не груби, я всё же старше тебя и по возрасту, и по званию. А Але я верю, не способна она на ложь. На такую ложь. И ты её сейчас не просто оскорбил и обидел, ты унизил её перед всеми. Она теперь долго не будет верить ни одному мужчине. Ты же только что сказал, что тебе всё равно, от кого у неё ребёнок? Так зачем устраивать представление и строить из себя обиженного и обманутого мужика?

— Я не хочу быть обманутым, не хочу, чтобы она считала меня дураком, которому можно вешать на уши любую лапшу. Я вообще больше не буду верить бабам. Разрешите идти, генерал?

— Не горячись, я на машине, куда тебя отвезти? Домой?

— На службу. Дома мне не хочется появляться, я не могу видеть торжествующий вид матери.

Кирилл был зол. Алька его обманула! Обманула подло, как воткнула нож в спину из-за угла. И почему он был так слеп раньше? Ведь мать предупреждала его, что эта девушка хочет женить его на себе любым путём. А он не верил, думал, что она его любит. Это он её любит! Любит так, что даже не знает, как будет дальше жить.

Неделю назад мать спросила, как так могло случиться, что знаком он с Алей меньше, чем срок её беременности. А когда он рассказал, как Алька перехитрила врачей, рассмеялась ему в лицо:

— Господи, Кирюша, какой же ты балда! Да врачи никогда не слушают беременных, так как прекрасно знают, что те их обманывают.

Кирилл поговорил с лечащим врачом Альки. Алька ему врала! Значит, не зря Семенов так увивался за ней, у них была связь, а она скрыла. Всё, он её вычеркивает из своей жизни.

Аля лежала на кровати и тупо смотрела в потолок. Прошло уже две недели, как Кирилл обвинил её в обмане. Смысл этого обвинения не сразу дошёл до её сознания. Она просто отчётливо поняла, что все её опасения сбываются. Алька готовилась к этому моменту со дня их первой встречи, но не ожидала, что Кирилл поступит с ней так жестоко. Считала, что он просто уйдет в один прекрасный момент и больше не появится в её жизни. Когда она узнала о беременности — обрадовалась. Уж ребёнка Кирилл не бросит. Господи, какая она дура! Да какое ему дело до какого-то там ребёнка?! Она создает ему проблемы, и он нашёл уважительную причину отделаться от неё. Вот только Алька никак не могла понять, почему он решил, что ребёнок не его, ведь у неё кроме Кирилла мужчин не было. Да это и неважно теперь. Важно то, что без него она не сможет жить. Он нужен ей как лекарство больному, как влага растениям и воздух всему живому. А так она просто существует. Ей не хотелось есть, вставать с кровати, читать и просто говорить. Соседки по палате вначале пытались расшевелить её, но потом бросили свои тщетные попытки. И только Марфа Петровна никак не хотела оставить её в покое. Она приносила ей еду из столовой и заставляла есть. Постоянно что-то у неё спрашивала, и сама рассказывала. Каждый день заходила Алёна Борисовна, но при виде её Аля только плакала. На все вопросы отвечала только «да», «нет», «не хочу» или совсем отмалчивалась. Пытались её расшевелить и подруги — Лариса, Ася и Наташка. Они заходили к ней почти каждый день, приносили что-нибудь вкусное, рассказывали последние новости, но имя Кирилла старались не произносить. Женщины из других палат с нескрываемым любопытством посматривали на Алю, она чувствовала эти взгляды и старалась как можно реже выходить из палаты. Она лежала на кровати и смотрела в потолок. Кирилл снился ей почти каждую ночь: большой, сильный, надежный и ласковый. Во сне он обнимал её, целовал и говорил нежные слова. Просыпаясь, она старалась не открывать глаза, чтобы подольше сохранить любимый образ. Но постепенно иллюзия проходила, Алька понимала, что сон не соответствует действительности, открывала глаза и снова молча смотрела в потолок. Опять напомнили о себе дети. Им явно было тесно вдвоём, и они частенько устраивали потасовки в борьбе за жизненное пространство. Алька положила руку на живот и почувствовала резкие толчки. Она улыбнулась, погладила живот, толчки прекратились. Алька встала, решив умыть лицо. Она случайно глянула в окно и вздрогнула. По тропинке к больнице шёл её Кирилл. Сердечко у Альки тревожно забилось: он вернулся! Но вдруг навстречу Кириллу выбежала Валентина Андреевна в накинутой на белый халат шубе. Она что-то передала ему, они оживленно перекинулись парой фраз, он нежно поцеловал её в щеку, развернулся и пошёл назад, а Валентина Андреевна вернулась в больницу. В другое окно эту же картину видела Демченко, она позлорадствовала:

— Что, хотела такого мужика отхватить, а он сорвался с крючка в последний момент? Так тебе и надо! А то ей, видите ли, мой муж не нравится! Да, пусть он маленький, зато мой. И работа у него престижная, зарабатывает хорошо. А ты теперь помыкайся одна с ребёнком, тогда поймёшь почем фунт лиха. Это тебе наука будет, не осуждай других, честных женщин, раз сама проходимка.

— Ты сама заткнешься или тебе рот силой заткнуть? — не выдержала Марфа. — То же мне, выискалась честная, даже в больничном буфете умудряешься сахар воровать, представляю, что ты таскаешь из детсадовской кухни.

— Не твоё дело, — Александра демонстративно встала, взяла полотенце и прошлепала к умывальнику. Долго чистила зубы и, умывая лицо, громко фыркала.

— Не забудь убрать за собой, — сказала Зина, женщина, лежащая возле двери. — Воды налила, как будто здесь слон мылся.

— Вот ещё, я в уборщицы не нанималась, придёт тётя Даша и подотрёт, ей за это деньги платят, — буркнула Александра в ответ.

— Не хочешь убирать, значит аккуратней надо быть. Слушай, как ты, такая неряха, работаешь поваром, да ещё в детском саду? — удивилась Зина. — А в каком садике ты работаешь?

— В «Ромашке», и тебя совсем не должно касаться, как я работаю.

— Надо записать, чтобы не забыть, а то вдруг придётся ребёнку ходить в этот садик, так я перед твоим начальством прямо поставлю вопрос о твоем соответствии занимаемой должности. Или нет, у меня в санэпидемстанции родительница работает, надо ей шепнуть, чтобы твою кухню чаще проверяли, а то ещё подцепит малыш от тебя заразу какую-нибудь, — Зина взяла блокнот и стала что-то в него писать.

Марфа довольно хмыкнула. Ей явно нравилась эта молодая женщина. Зину положили дня три назад, чувствовала она себя хорошо, задерживаться в больнице не собиралась, от таблеток и уколов отказывалась. Валентина Андреевна пожаловалась Алёне Борисовне, та вначале ругала Зину, потом махнула рукой и сказала:

— Всё равно тебя не выпишу, пока гемоглобин не поднимется до нормы, можешь пока просто отдыхать от своих гавриков.

Так как отдыхать Зине надоело на второй день, вздохнув, таблетки она стала принимать. Работала она в школе первый год после окончания педагогического училища, учила первоклашек читать и писать. В первый же день эти первоклашки и их родители заполонили весь вестибюль и просочились в отделение. Ее тумбочка была забита фруктами, конфетами, разной домашней выпечкой, которую они приносили.

— Зина, а ты в какой школе работаешь? — спросила вдруг Алька.

— В одиннадцатой, а тебе зачем?

— Так это совсем недалеко от моего дома! Я тоже запомню, своих малышей к тебе учиться отправлю.

— Ты сперва роди, подрасти немного, а потом их в школу отправляй, — засмеялась Марфа.

— Рожу и выращу! И если сын родиться, назову Васьком, и пусть Кирилл потом локти кусает, дурак набитый. Матушку свою он слушает. Я ещё ей отомщу обязательно, карга старая, — Алька резко села на кровати, голова у неё закружилась, и она потеряла сознание.

Очнулась уже с капельницей в руке, около её кровати сидела Алёна Борисовна.

— Очнулась? Вот что, девочка моя, в таком состоянии рожать ты не сможешь. Придётся прервать беременность.

— Почему?

— Здоровье у тебя слабое, и ребёнка не родишь, и сама погибнешь. Ты же уже с кровати встать не можешь, чтобы в обморок не рухнуть. Анализы плохие, да и настроя у тебя нет, как я погляжу.

— Есть настрой, я просто резко встала.

— А почему ты не была сегодня на завтраке?

— Я не хотела есть.

— Обедать ты тоже не хотела?

— Мне Наташка с Асей приносят еду.

— Да мы накормим её, Алёна Борисовна. У меня вон, вся тумбочка снедью забита, а сегодня должны прийти Алла Градова и Игорь Артманов, тоже что-нибудь принесут.

— Так к тебе сегодня уже приходил кто-то, и кажется не раз, — удивилась Алёна Борисовна, — у нас по отделению сейчас всё время дети снуют, и как они проходят, ума не приложу.

— Они дежурство установили, решили навещать меня по очереди, по партам. А так как не все могут успеть навестить меня в больнице, вы ведь сказали, что я пролежу десять дней, то решили, утром приходит одна парта, вечером другая.

— Сколько у тебя детей в классе?

— Много, двадцать восемь.

— Это четырнадцать парт получается? Надо запомнить, и раньше, чем через четырнадцать дней тебя не выписывать, чтобы не огорчать детей. Пусть все навестят любимую учительницу, — засмеялась Алёна Борисовна.

— Ой нет, что вы! Мы же к празднику готовимся, спектакль ставим, «Чиполино». Времени совсем мало осталось, некогда мне залёживаться, они больше обрадуются, если я выпишусь. Я по ним уже соскучилась, вы даже представить себе не можете, какие они у меня все славные.

— Что, двоечников совсем нет? Что-то не верится. Я тоже в школе работаю, только у меня четвертый класс, так с некоторыми никак сладить не могу: не учат уроки и всё тут, — вступила в разговор Нина, лежащая рядом с Демченко.

— Есть, конечно, только ведь они же ещё маленькие дети, и относиться к ним надо соответственно. Я никогда не понимала, почему с малышами надо разговаривать как со взрослыми. Думаю, что всему своё время — они ещё успеют вырасти. Сейчас они с удовольствием ходят в школу, для них это игра, и моя задача состоит в том, чтобы научить их учиться, а не отбить охоту ходить в школу. Дети должны получать знания с удовольствием, а не через слёзы. Я работаю первый год, и соответственно детей мне дали тех, кого другие учителя, более опытные, не взяли в свой класс. И что интересно, среди родителей у меня в классе нет работников торговли, руководителей разного рода. Но стоит мне заикнуться о чём-нибудь, всегда найдётся помощник среди родителей. Мы и в кино ходим все вместе, дети и родители, и в театре были, вместе книжки обсуждаем, теперь вот спектакль ставим, хотим к книжкиной неделе успеть. Костюмы у нас уже готовы, правда, они из бумаги в основном, но всё равно, красивые. А читать и писать они у меня тоже неплохо научились. А вы, Алёна Борисовна, меня здесь держите. Да я у вас закисну, мне срочно нужно на работу!

— Что же будешь делать, когда уйдёшь в декрет? За год они от тебя отвыкнут. Я своих тоже люблю, но с родителями у меня сложно, они постоянно ко мне придираются. Класс у меня, как бы это сказать, отборный. Если к тебе, Зина, попали те, от кого отказались опытные учителя, то мне достался класс, наоборот, детей выбирали по месту работы родителей, и главным критерием было, что они могут достать или чем могут быть полезны. У меня сплошные товароведы, директора баз различных, есть и врачи, одна портниха. А дети их избалованы до предела. Есть один мальчик, папа — большой начальник в потребсоюзе. Мальчишка откровенно говорит, что его папа подарил директору школы шубу, и я ему должна исправить все двойки. А он абсолютный ноль, его надо специалисту показать, пока не поздно, но стоило мне заикнуться об этом, и я получила выговор за то, что плохо его учу. И он не один такой. Дети чувствуют, что я бесправна и ведут себя соответственно. Вот скажите, что мне делать? — с какой-то отчаянностью спросила Нина.

— А я не планирую уходить в декрет, мне рожать в начале августа, в сентябре выйду на работу. У меня нянек хватает — моя бабушка, бабушка Димки, наши родители, есть ещё тёти. У нас очень большая семья, когда все собираемся, то места в доме не хватает. А тебе не повезло, Нина. Ты пришла к детям в четвертый класс, у них уже сложилось своё мнение о школе — негативное. И виноваты в этом не ты и тем более не дети. Система у нас такая, что всё надо доставать. Да и зарплата у учителя такая, что даже директор школы себе не может купить шубу, а что уж говорить про рядового учителя?! А одеться всем хочется, и своих детей одеть и обуть. А тут тебе приносят в подарок сапоги импортные, или шубу норковую, или шапку. В подарок и бесплатно, только надо какому-нибудь оболтусу повыше оценку поставить. Да за такие подарки ему еще золотую медаль дадут! Мне повезло, у меня все родители простые и ничего достать не могут, поэтому и оценки я ставлю по заслугам детей, а не по занимаемой должности их родителей. И директор школы не вмешивается в мои дела, и жалоб нет. А ты, Нин, не расстраивайся, через год наберёшь первачков, и всё нормально будет. Или к системе приспособишься, я думаю, нам всем придётся приспосабливаться, и не только в школе. Вот ты, Аля, тоже работник торговли, но много ли ты можешь достать?

— Смеёшься? У меня же нет больших денег, чтобы дефициты покупать. Но вообще-то, я пока в основном живу на тех запасах, которые мне сделали мама и бабушка. И надо сказать, запасы хорошие, где они доставали, я не интересовалась. А в нашем отделе дефицита нет, но у меня хорошая знакомая в нашем магазине товароведом работает, так она смеется, говорит, что если бы ты знала, что продаёшь, у тебя инфаркт случился бы. Если честно, то что-то по мелочи достать я могу. Всё же я училась с девчонками, которые работают во всех сферах торговли, но шубу нам никому пока не потянуть.

— Вот именно! И директор Нининой школы тоже не может на свою зарплату купить шубу, но ей её подарили бесплатно. Почему? У кого-то денег много и их некуда девать? Нет, просто этому кому-то шуба тоже досталась бесплатно. Он её или украл, или заплатил сущие копейки. Почти весь дефицит по накладным имеет цены не высокие, и только на чёрном рынке цена возрастает, — кипятилась Зина.

Алёна Борисовна слушала Зину, снисходительно улыбаясь. Сама она часто принимала подарки от благодарных пациенток и не видела в этом ничего предрассудительного. Правда, шубы ей не дарили. В основном дарили конфеты, книги, хрусталь. Одна пациентка работала в магазине «Мелодия» и подарила ей набор пластинок классической музыки. Этому подарку Алёна Борисовна была особенно рада. Самой стоять в очереди у неё времени не было, а музыку она любила, особенно Бетховена и Баха. И откуда только узнала?!

Усмехаясь про себя, слушала Зину и Марфа Петровна. Зина находилась в том возрасте, когда кажется, что стоит только объяснить, что такое хорошо и что такое плохо, и все будут делать только хорошо и не будут плохо. И искренно не понимала, почему никто не понимает такой простой истины. Марфа Петровна бегло посмотрела на лежащих в кроватях женщин. И вдруг её взгляд наткнулся на лицо Альки. Девушка удивлённо смотрела на Нину, на лице явно читалась активная мыслительная деятельность. В глазах появились любопытные чёртики, которых Алька пыталась удержать внутри, слегка прищурив глаза.

— Нина, а как выглядит подаренная шуба? — спросила Аля, пытаясь придать своему голосу как можно больше беспечности и простого женского любопытства. Но при этом она чуть заметно задержала дыхания, ожидая ответа.

— Шубка у неё такая коротенькая, чуть выше колена, серая, я сама не понимаю ничего в мехах, но девчонки говорят, что из голубой норки. Хорошая шубка, я бы хотела такую иметь, — мечтательно сказала Нина.

— И кто, ты говоришь, ей её подарил? — последовал следующий вопрос Альки.

При этом любопытные чёртики всё же выпрыгнули наружу и глаза приобрели выражение охотничьей собаки, идущей по следу. Марфа Петровна почувствовала тревогу и не дала Нине ответить на вопрос:

— Да какая разница, кто подарил? Нечего другим завидовать, надо самим жить по совести. Не война ведь, и все мы одеты и обуты.

Но Марфа Петровна плохо знала Альку. Её не так-то просто было сбить с толку, она проигнорировала высказывания Марфы и задала следующий вопрос:

— А когда он ей её подарил, хотя бы примерно, ты знаешь?

— К Новому году. Во всяком случае, она в ней пришла после зимних каникул, а до этого ходила в обыкновенном заячьем полушубке.

— Да, очень интересно. Алёна Борисовна, меня ещё долго будут в больнице держать?

— А ты как сама думаешь? Я тут сижу с тобой потому, что мне делать нечего? Буквально меньше часа назад ты валялась без чувств. Вот перестанешь в обмороки падать, тогда посмотрим. — Алёна Борисовна хорошо знала Альку, поэтому спросила. — К тебе Владимира Юрьевича позвать?

— Нет, не надо пока, я попробую сама разобраться. А отпустить на денёк нельзя? — не сдавалась Алька.

— Нет, нельзя. И если, не дай бог, ты вздумаешь покинуть больничные стены без моего на то разрешения, приму строгие меры, даже жестокие. Сейчас снимут капельницу, постарайся заснуть. Твоя излишняя активность мне тоже не нужна, — Кунина встала и направилась к выходу.

— Алёна Борисовна, я как же я? — спросила Юля.

— Что ты?

— Что со мной будет? Мама с папой ко мне больше не приходят. Вы с ними говорили?

— Говорила, Юля, и хочу сказать, что ты меня разочаровала. Ты как преподнесла нам свою историю? Родители узнали о твоей беременности и пригрозили выгнать тебя из дома, если ты не сделаешь аборт. А вот они говорят другое: это ты пригрозила им, что уйдешь из дома, если твоя мама надумает рожать. Ты чувствуешь разницу?

— Не правда, мама мне сказала, что в восемнадцать лет рожают только совсем распущенные девицы, которые не думают о будущем. И это она договаривалась, чтобы мне аборт сделали, они с отцом не хотели, чтобы я рожала.

— Думаю, что вы наговорили друг другу много гадостей, — вздохнула Алёна Борисовна, — но из дома родители тебя не выгоняли.

— Тогда почему они не навещают Юлю? — приподнялась на локтях Аля.

— А ты спроси у неё самой…

— Мама не хочет, чтобы я встречалась с Пашей, и с самого начала не хотела.

— Юля, твоя мама тоже, как и ты, беременна, возможно, она не всегда сдерживает свои эмоции. Вы обе должны пойти друг другу навстречу, должны поддерживать друг друга.

— Но она же уже старая! — возмутилась Юля.

— Ты считаешь, что тридцать шесть лет это уже старость? — усмехнулась Алёна Борисовна.

— И что же мне делать? Получится, что мой ребёнок будет ровесником моего братика или сестрички? Вот ужас! Да меня засмеют в институте!

— Почему ужас? Таких случаев сколько угодно. Кстати, у тебя всё нормально, ты абсолютно здоровая женщина, и мы тебя не выписываем только потому, что не знаем, куда ты пойдешь после больницы. Но держать вечно тебя здесь нельзя, поэтому планируем тебя выписать на этой неделе. Ты где собираешься жить? У родителей? — спросила Алёна Борисовна. — Из дома они тебя не выгоняли, как ты тут нам наплела, но отношения у вас натянутые и встречаться на кухне вам будет тяжело. Ведь не только твоя мама должна пойти тебе навстречу, но и ты ей. Ей, Юля, тоже сейчас нелегко.

— Она у меня поживёт, дом большой, живу я одна, места нам вдвоём хватит, — ответила за Юлю Аля. — А потом она помириться с родителями, вернётся её Паша и все заживут счастливо. А я её провожу, покажу ей дом. Можно, хотя бы на один часик?

— Перестань канючить и помни, Аля, с тобой вопрос открытый. Или ты берёшься за ум, или сама знаешь, пугать я тебя не хочу, но положение твоё серьёзное. Ладно, девчонки, пойду я, заговорилась тут с вами. До завтра. — Алёна Борисовна встала, ещё раз тревожно и внимательно посмотрела на Альку, и вышла из палаты.