Питер в судьбе сибирячки. ХХ век. 70-е и 90-е годы

Галина Вервейко

Книга для интересующихся реальной жизнью советского и постсоветского времени последней трети ХХ века. В ней – записи по свежим впечатлениям того времени о встречах сибиряков с Ленинградом и Санкт-Петербургом, в которых было немало разных приключений и впечатлений от увиденного в этом необыкновенном городе. Это и жизнь абитуриентов 70-х, и последний Ленинград в лихих 90-х, и участие в культурной программе такого международного форума, как Игры Доброй Воли – 94 в Санкт-Петербурге.

Глава 2. Первая встреча с городом детской мечты

Шел 1975 год. Зимой мой отец, Вервейко Анатолий Антонович, заведующий исилькульским районным финансовым отделом Омской области, поехал на полугодовые курсы повышения квалификации в город Ленинград. Наша семья получала от него подробные восторженные письма о жизни в этом городе, он очень хотел, чтобы мы всей семьей приехали к нему в гости, чтобы поделиться с нами тем богатством (поистине необыкновенным!), которым делился Ленинград с любым приезжим человеком.

Поехать, конечно, хотелось всем. Но, как обычно, остро стоял финансовый вопрос. У меня тогда было какое-то загадочное заболевание, объяснить которое врачи не могли. И последней надеждой родителей было желание показать меня врачам в платной клинике, которую нашёл в Ленинграде папа. Это и решило вопрос о нашей с мамой поездке в Ленинград (работала она в инспекции Госстраха, а имя — Ольга Яковлевна). Второй проблемой стала учёба. Была весна, апрель, и шёл учебный год. Меня удалось «по уважительной причине» отпросить с занятий в Омском культпросветучилище, а вот брату Роману пришлось остаться у соседей, чтобы «грызть гранит науки» в средней школе (с пропусками тогда было очень строго). И о том, что братишка не поехал с нами, (он был самого любознательного, пионерского возраста), вся семья в дальнейшем очень сожалела: посещение этого города даёт знаний гораздо больше, чем школьные учебники.

Мы прилетели на самолёте в Ленинград в дождливый апрельский день, что чаще всего бывает в этом городе. И в первые минуты город не произвёл того «ахового» впечатления, к которому мы готовились. Отец встречал нас в аэропорту «Пулково» с цветами, откуда повёз на такси к Выборгской стороне, где снял жилплощадь в однокомнатной квартирке трёхэтажного дома на проспекте Смирнова у одной старушки.

Хозяйка была очень чистоплотной и заставляла нас всех «ходить по струнке», выделив в единственной комнатке диван для родителей и раскладушку для меня, которую на ночь ставили в центре комнаты. Постельные принадлежности она хранила на полках в шифоньере в целлофановых пакетах (чтобы не пылились). А посуду непременно нужно было мыть с мылом (никаких специальных моющих средств для этого тогда не продавали). Иногда бабуля, смахивая слезу, рассказывала нам о блокаде: после неё она на всю жизнь осталась одинокой, как и многие ленинградцы — её современники. И по-прежнему она жила очень скромно, считая каждую копейку своей пенсии (не зря ведь пускала временных квартирантов). Но город свой хозяйка любила неимоверно, несмотря на все личные несчастья, и очень гордилась, что живет в нём. Мы же жили у неё на квартире потому, что попасть в гостиницу в те времена было практически невозможно, приехав «неорганизованно»: возле администраторов всегда стояли таблички: «Мест нет». Обычно места в гостинице были только для «организованных» приезжих: командированных или туристов.

И вот начались «десять дней, которые потрясли мир» (мой внутренний!). Мы семейно гуляли по центру города и фотографировались у знаменитых мест: на Дворцовой площади, у Зимнего дворца, Исаакиевского собора, Медного всадника. Апрель подходил к концу, и вся наша страна — Советский Союз — готовилась к первомайской демонстрации трудящихся. На Дворцовой площади меня поразила «многоэтажная» (выше здания Генерального штаба!) фигура Ильича, которая находилась слева, если смотреть от Зимнего дворца, и было такое ощущение, что Ленин шагает вместе со всеми по площади, возвышаясь над толпой (по диагонали к Дворцу, где готовились соорудить трибуну для «отцов» города). Лицо вождя было очень добрым и улыбающимся, он приветствовал всех ладонью с согнутой в локте рукой, а на груди его выделялся яркий алый бант на бело-чёрном фоне одежды. Настроение было предпраздничным.

У здания Эрмитажа стояли знаменитые Атланты (колонны), а у ступенек с обеих сторон — мраморные закругленные постаменты. На один из них, шутя, взобрался отец и, как «памятник», сфотографировался на фоне Атлантов.

С большим удовольствием мы ходили по залам Зоологического музея, в котором смогли увидеть животных разных времён земной цивилизации — от мамонтов, кости которых ученые нашли в вечной мерзлоте и собрали из них скелеты, до всех современных видов различных особей. Композиции из чучел животных были очень живописно оформлены в той природной среде, откуда они были родом. Интересно было разглядывать и большие коллекции разных видов насекомых, особенно — бабочек, из разных стран мира, которые собрали русские учёные-путешественники.

Но самое большое впечатление на меня произвёл Эрмитаж. Когда я ходила по его залам, то в первую очередь ощутила свою необразованность в области искусства, незнание сюжетов Библии — на чём было основано всё западноевропейское искусство и православная иконопись. Захотелось обязательно всё это изучить и как можно быстрее (а я ведь была даже не школьницей, а студенткой учебного заведения, где обучают искусству!). И впоследствии, когда поступила учиться в Алтайский государственный институт культуры, то активно стала изучать историю изобразительного искусства, Лекции по этому предмету читала искусствовед, автор книг об алтайских художниках, научный сотрудник Алтайского музея изоискусства доцент Лариса Иосифовна Снитко). Записалась на ФОП (факультет общественных профессий), где готовили экскурсоводов на выставки музея и Выставочного зала, а позднее стала заниматься и в научной студенческой секции по изоискусству. И всё это произошло в моей жизни, я считаю, благодаря вот этой первой встрече с Эрмитажем. Из всех картин больше всего запомнились произведения Рембрандта, особенно — «Даная», а также скульптуры Родена: казалось, что мрамор дышал. Вызывало удивление, что в этом музее, как нам рассказывали, более четырехсот залов! Обойти их за десять дней было просто невозможно, хотя мы ежедневно ходили в Эрмитаж.

В своей первой поездке я побывала с родителями и в Большом концертном зале «Октябрьский», где выступал знаменитый ансамбль русского танца «Берёзка». Очень понравилось само здание концертного зала. Оно было современным и очень комфортабельным: на любом месте было удобно смотреть программу. Об этом ансамбле я, конечно, слышала от своих преподавателей по хореографии, читала о нём, развешивала дома на стене в спальне цветные открытки с танцами «Берёзки», смотрела выступления ансамбля по телевизору (правда, тогда ещё чёрно-белому). Но разве это могло заменить то, что я увидела воочию, да ещё на такой прекрасной сцене! После этого концерта «Берёзка», с её оригинальными русскими танцами — «с изюминкой» — в постановке Надежды Надеждиной, на всю жизнь стала любимой и близкой моему сердцу. (И я в будущем, не только увижу концерт ансамбля в Новосибирске в начале 80-х годов, но и побываю в Москве на репетиции Мирры Кольцовой, которая была его художественным руководителем уже в 90-е годы).

Осталось в памяти и посещение нашей семьёй спектакля Драматического театра польского из Варшавы. На программке было напечатано: «Гастроли в Советском Союзе. Москва-Ленинград. Апрель 1975». Спектакль был своеобразный. Назывался «Картинки на стекле». И рассказывал о страничках истории польского народа. Артисты говорили на польском языке. И всем зрителям выдавали наушники, которые подключались к розетке, которая находилась у каждого зрительского места. В них каждый желающий зритель мог услышать перевод речи актёров на русский язык.

В Ленинграде, в апреле 1975 года, у меня была счастливая встреча с моей лучшей артековской подругой Цой Розой. Она была студенткой Ленинградского университета, факультета прикладной математики, осваивала вычислительную технику и жила в общежитии этого учебного заведения. Познакомились мы с ней в детстве в 1968 году, когда приехали отдыхать в «Артек» из Сибири и Казахстана (она была из города Темиртау). Переписывались. И вот, став взрослыми, через семь лет встретились в Ленинграде, нисколько не разочаровавшись друг в друге. Нам по-прежнему было интересно вместе. Так что, выходит, не зря пели в Крыму песню:

«Кто сдружился в «Артеке»,

Тот сдружился навеки!

Крепче дружбы,

Крепче дружбы,

Крепче дружбы в мире нет!».

Роза познакомилась с моими родителями. Мы гуляли вместе по Ленинграду. А потом она пригласила меня на концерт в Большой зал Ленинградской филармонии, где мы с ней слушали в исполнении симфонического оркестра симфонию Чайковского с основной темой «Во поле берёза стояла». Она в детстве училась в музыкальной школе, с отличием окончила класс фортепиано. И вот решила просветить меня в области высокой музыки. Впечатление было незабываемым! До этого мне приходилось слушать лекции-концерты симфонического оркестра Омской филармонии у себя в средней школе города Калачинска, а это было в белоколонном филармоническом зале северной столицы!

Ездили мы с родителями и в Петергоф — знаменитый Петродворец. Большой Петровский дворец поразил своей роскошью и красотой залов, созданиями мастеров разных стран, их диковинными произведениями. Но, к сожалению, ещё был не сезон для работы фонтанов, поэтому впечатление от посещения парков было не настолько восхитительным.

Жили мы в районе Пискарёвского кладбища и однажды посетили его. Я ужаснулась тому, сколько там было погребено людей в годы блокады, и глубоко прочувствовала всю трагедию этого страшного для ленинградцев времени.

Кроме различных впечатлений от самого города, почему-то запомнился один забавный случай. Однажды мы с родителями зашли в столовую. Сели с мамой за столик. Напротив нас сел, как нам показалось, мужчина-иностранец (европейской внешности), а может быть, он был из Прибалтики, в общем, говорил по-русски с акцентом. У него на тарелке лежал один тоненький, просвечивающийся, кусочек хлеба. Подошёл отец и поставил на стол тарелку, наполненную толстыми кусками хлеба, которые были нарезаны «по-русски». У нашего соседа по столу округлились от удивления глаза: ничего себе! (А мы заулыбались: вот так мы, сибиряки, кушать любим!). При том иностранец был, под стать своему кусочку хлеба: тоненький, стройный — «прозрачный». А мой отец — довольно-таки упитанный мужчина, «твёрдо стоящий на ногах».

К сожалению, непосредственных записей тех лет об этой поездке не осталось. Позже я оформила фотоальбом «Ленинград», который был с толстыми картонными голубыми листами. На тиснёной толстой обложке красовался силуэт Медного всадника. (Сейчас мне кажется, что это — странное сочетание: название города Ленина и изображение Петра, а тогда это было вполне привычным). Этот, драгоценный теперь, семейный альбом мы привезли из Питера на память, (а, может быть, мне его выслала позже Роза: в то время фотоальбомы в Сибири были почему-то большим дефицитом). Мы любили все вместе разглядывать в нём цветные открытки с видами города и чёрно-белые фотографии у этих мест нашей семьи. Хоть они любительские и плохого качества, но всё-таки — память. Вклеены в этот альбом и программки концертов «Берёзки» и Ленинградского симфонического оркестра.

И ещё один штрих. Побывав на экскурсиях и узнав, как велика была роль Петра I в создании этого города, я была удивлена, что его назвали именем Ленина (ведь до этого представление о нём было, в основном, с «революционным уклоном»). Тогда ещё у меня возник вопрос: зачем же его переименовали из Санкт-Петербурга в Ленинград? Хотя само название «Ленинград» мне нравилось: оно было мягким и приятным по звучанию. И почему-то для меня не ассоциировалось обязательно с именем вождя пролетариата. И всё-таки основателем города был император Петр I, а Ленин жил в нём не так уж и много, только во время сдачи экзаменов в Петербургском университете и в дни своей революционной деятельности, свершения революции и начальный период гражданской войны. И за Петра было даже немного обидно, хотя и он назвал город не своим именем, а в честь Святого апостола Петра, но всё же это название всегда напоминало имя его основателя. И именно он, и память о нём сделали город неповторимо красивым и особенным — гордостью страны. А здания советской эпохи и целые проспекты тех времён были более однообразными и отражали, как мне кажется, серую эпоху в архитектуре (особенно в ненастные дни наводили уныние и тоску), тогда как старинный центр с золочёными куполами и иглой Адмиралтейства был прекрасен в любую погоду.

После приезда из Ленинграда я стала мечтать о новой встрече с этим необыкновенным городом. И даже совсем не ожидала, что встреча эта состоится так скоро.