Счастливый город Гагмагон

Галина Артемьева, 2012

Рассказы Галины Артемьевой – мудрые, тонкие и честные. Все они – о нас, обычных людях, живущих своей привычной жизнью. Это истории о радости и печали, об искушениях и тех обыденных чудесах, которые порой спасают нас в самые тяжелые моменты, о равнодушии и безграничной любви. «Счастливый город Гагмагон» – рассказ из сборника Галины Артемьевой «Чудо в перьях».

Он ощутил безболезненный, но сильный удар и упал. И наступила тьма.

Сколько прошло времени? Он открыл глаза. А может быть, они и были открыты, только перестали видеть свет? На него внимательно смотрело милое знакомое лицо.

— Доктор, посмотрите скорее, мне кажется — он на меня смотрит, в себя пришел, — такие были произнесены слова, но он уловил только слово «доктор», а остальное слушал, как чириканье лесной птахи.

— Ну-у, после такого удара, — засомневался иронический мужской голос. — При таком инсульте вам придется набраться терпения.

И опять он понял только слово «инсульт», не то чтобы понял, а узнал его, слышал когда-то.

Ему вообще-то было неплохо, только в ушах звенело, и все тело было тяжелым-тяжелым. Отчего же он упал? И кто его на кровать перенес? Он давно чувствовал, что пора отдохнуть. Вот теперь и отдохнет.

— Папочка! Папочка! — птичка все чирикала, не давала забыться.

Он посмотрел в ее сторону.

— И правда, реагирует, — удивился врач.

— Папочка, — не унимался голосок, а мягкая рука гладила его по волосам, по лбу, — ты узнаешь меня, папочка, миленький? Пожалуйста.

Он хотел сказать, что да, узнает, что это его девочка перебирает его волосы и зовет его, но язык не слушался, и вместо «да» получилось «а-а-а».

— Вот молодец, — похвалил врач, — теперь дело пойдет. Вы с ним говорите, говорите. Они после инсульта как младенцы: их заново учить говорить надо. Умная мать как поступает? Она с самого рождения со своим ребеночком говорит, говорит, книжки ему читает, так он у нее и учится. А вот с детдомовскими никто не разговаривает, вот они к трем годам только и начинают общаться.

— Ну, мы не детдомовские, — нежно-уверенно сказала женщина и поправила больному подушку, — мы любимые, мы скоро заговорим, да, папочка?

И он хотел улыбнуться и сказать «да», и опять простонал ось «а-а-а».

— Умница моя родная, — обрадовалась дочка и поцеловала его в щеку и плечо.

Он узнал запах ее духов, свежий такой запах, как ветер морской. И вспомнил детство, море и степь. Они сидят на душистой траве — вся семья: папа, мама и братик Тимочка. Мама расчесывает гребенкой длинные шелковистые кудрявые Тимочкины волосы, такие же, как у нее. Солнце светит, шмели летают, стрекозы трещат, а он засыпает у папы на коленях и все-таки хочет смотреть, как мама причешет братика. «Мамочка, — говорит он, засыпая, — наш Тимочка — ангел?» И мама своим тихим добрым голоском шепчет: «Спи, мой маленький, вы оба мои миленькие ангельчики, мои золотые головочки любимые».

— Ты у меня теперь маленький, моя золотая головочка, и ты у меня поправишься, и я буду всегда с тобой, — тихонько говорит дочка. И ему так же хорошо и спокойно, как тогда в детстве.

Утром он просыпается и видит рядом свою доченьку.

— Доброе утро, папочка, — говорит она ему весело.

И он все понимает, каждое слово.

— Здравствуй, Павлик, — отвечает он, с трудом ворочая непослушным языком.

— Я не Павлик, папочка, — счастливо смеется дочка.

— Я знаю, — произносит он виновато, — я знаю, доченька…

Дочка понимает, почему «Павлик», и не обижается. Павлик — ее младший брат, на пятнадцать лет младший. Вот отец и любит его, как маленького, хотя он уже вполне взросленький и мог бы посидеть с отцом. Но имя «Павлик» будет в сознании больного означать всех его детей и всю его родительскую нежность к ним, пока он не вспомнит другое имя.

— Ты мой молодец, ты мой умничка! Заговорил, мой родненький. Ты теперь будешь все постепенно вспоминать, только не спеши, не волнуйся, день за днем, день за днем. Я буду с тобой разговаривать, а ты слушай и даже можешь пока не отвечать, не напрягаться. И будь спокоен: дома все хорошо, так что твое дело только в себя приходить, поправляться.

Пока он выздоравливает, к нему приходят разные посетители: отсюда и оттуда, как он их решил для себя разделять. Отсюда — жена, сослуживцы, дети, внуки, оттуда — родители, брат, фронтовые товарищи, да мало ли кто. Когда приходят «отсюдашние», он быстро устает, тревожится, давление начинает скакать, а потусторонние гости действуют на него хорошо, говорят спокойно, по-доброму, не спешат, не волнуются и его, больного, не волнуют, а радуют своим приходом, тем, что они — вот, есть и, оказывается, вовсе не навсегда ушли.

Конец ознакомительного фрагмента.