Цветы на песке. Роман

Галина Альварес

На берегу Средиземного моря встречаются двое: сорокалетняя русская женщина из северной глубинки и шестидесятилетний кубинец, давно уже пустивший корни в Испании. Их жизненные истории совсем разные, и оба держат в тайне свои секреты и промахи. Но их объединяют воспоминания о России, которую оба любят, и общее чувство – одиночество. Каков же будет результат этой встречи? Найдут ли они счастье, которое так ищут? Ответ на этот вопрос читатель получит в конце истории.

Глава 2

В тот вечер у Энрике Суареса было хорошее настроение, и на это были причины. Он получил по телефону сообщение от одного старого знакомого, скорее старого друга. Дружба эта была родом из другой эпохи, из его прошлой жизни, жизни непохожей на его настоящую, пенсионерскую жизнь. К тому же, это была эпоха его молодости.

В те незапамятные времена ему было лет тридцать. Он был женат и обладал дипломатическим статусом, так как работал в очень важной международной организации под названием СЭВ — Совет Экономической Взаимопомощи. Организация эта располагалась в самом сердце Москвы, в красивом здании, хорошо известном в те времена во многих уголках социалистического мира. Работа в этом прекрасном месте была предметом вожделения любого уважаемого министерского служащего; а он её получил, не достигнув и тридцати, и являлся самым молодым сотрудником среди работающих в организации соотечественников.

Приятель, связавшийся с ним так неожиданно, был одним из группы кубинских сотрудников того времени. Звали его Висенте Галбан и работал он советником при Кубинском Представительстве в СЭВ. Сам Энрике не достиг такого высокого ранга, хотя и его должность была достаточно важной: он был международным экспертом по финансам.

Энрике всегда отличался способностями к математике; и именно поэтому он, закончив лучшую на Кубе школу — школу Ленина — , был направлен на учёбу в Советский Союз. Выучив за год русский язык, он провёл ещё пять лет в знаменитой Плехановской академии. Закончив учёбу со степенью магистра, он вернулся на родину, где был направлен на работу в Министерство финансов. В министерстве он сразу сумел выделиться своими способностями и глубокими знаниями социалистической экономики.

«Так что Висенте тоже в Испании», подумал Энрике. Неизвестно почему, но он был убеждён, что его товарищ жил в Майами. Кто-то ему говорил, что он уехал с Кубы. Но в те времена его соотечественники предпочитали эмигрировать в Канаду или в Штаты. Кроме этого, было известно о существовании небольшой группы кубинцев в Швеции — небольшой по сравнению с американской диаспорой. Но, насколько ему было известно, в Испании не проживал никто из его бывших коллег.

Сообщение от Висенте было довольно кратким и ничего не говорило о его жизненной траектории. «Потом нужно расспросить его обо всём», решил Энрике; ему было очень интересно узнать побольше о жизни старого коллеги в течение этих долгих лет. И хорошо, что такая возможность появилась. Висенте и его супруга Елена пригласили его к себе домой на обед в следующее воскресенье. И предложили провести вместе целый день. А жили они в Аликанте, совсем близко от его города. Разве мог он себе это представить? Конечно, нет. Когда Энрике купил себе эту квартиру в небольшом прибрежном городе, он был уверен, что находился в этих краях один, без близкого соседства с соотечественниками. А оказалось, что совсем рядом жил его старый приятель. Приятель, рядом с которым он провёл пять незабываемых лет своей жизни.

Висенте был его неформальным начальником с кубинской стороны, и у них были прекрасные деловые и личные отношения. Раз в неделю они обсуждали рабочие темы, и вдобавок ежедневно встречались в уютной кухне их национального представительства, куда сходились после обеда все работающие в организации кубинцы. Они обменивались новостями и пили крепкий кубинский кофе, потому что ни в одном из многочисленных кафе организации не готовили такого вкусного напитка. Да… те годы навсегда запечатлелись у Энрике в памяти. И даже сейчас, столько лет спустя он вспоминал о них с теплотой.

В воскресенье, в одиннадцать часов, Энрике сел в свою машину и направился в столицу провинции, находившуюся в тридцати минутах езды от его дома. Разумеется, он нервничал, думая о предстоящей встрече с друзьями. Прошло столько времени с того момента, как они расстались! Он постарался прикинуть, сколько же лет назад он уехал из Москвы навсегда. Тридцать? Более или менее. Сейчас он уже не был молодым и успешным чиновником, как тогда; он был шестидесятилетним пенсионером, преждевременно отправленным работодателем на заслуженный отдых. А сколько же лет было Висенте? Порядка семидесяти? Вполне возможно, ведь он был старше Энрике лет на десять.

Немного взволнованный, с заполненной сомнениями и вопросами головой, он въехал в уютный район на окраине Аликанте — Пальмераль. Он позвонил друзьям по внутренней связи, и Висенте сразу спустился. У него было прежнее лицо, хотя немного и подёрнутое морщинами. Его открытая и привлекательная улыбка прекрасно сохранилась. Но у него явно не хватало волос, которые Энрике вспоминал густыми и тронутыми преждевременной сединой.

— Ну надо же, ты совсем не изменился, — заметил Энрике совершенно искренне. Он действительно подумал, что его приятель прекрасно выглядит для своих лет ―: И такой же худой, как раньше.

— Ты тоже совсем не изменился, — ответил Висенте, крепко его обнимая, — я бы тебя сразу узнал.

— Ну это принято говорить после долгой разлуки.

Дверь в квартиру была открыта, и на пороге стояла Елена.

— Приветствую звезду Представительства Кубы в Москве! — воскликнул Энрике с воодушевлением и радостью и поцеловал её в обе щеки, по испанскому обычаю.

Она ответила ему крепким объятием. Они хорошо знали друг друга, поскольку Елена тоже работала в организации, но в её конкретном случае, синхронным переводчиком. Тогда она прекрасно выглядела на свои сорок лет, была красива и элегантна. Они часто встречались на конференциях, как в Москве, так и за рубежом, и у них были доверительные отношения. Елена обычно работала с кубинскими делегациями, он же участвовал в качестве международного эксперта.

Увидев её изменившейся, Энрике подумал, что время никого не щадит. Елена имела приятную наружность для своего возраста, была харизматичной и привлекательной женщиной. Но возраст пометил её мелкими морщинками на лице, отёками под глазами, вздутыми венами на ногах и артрозными изменениями на пальцах. И ему стало очень грустно от того, как в одну секунду разрушился прекрасный образ молодой женщины, который он сохранял в своей памяти в течение трёх десятилетий.

В тот день они много говорили и вспоминали прошлое. Висенте и его супруга рассказывали ему о своих похождениях, а он им — о своих. Таким образом Энрике узнал много нового для себя о бывших товарищах по работе. За исключением тех, кто умер, никто из бывшего кубинского коллектива не остался на острове. Лимия умер от рака желудка через два года после возвращения на родину. И Гонсалес умер буквально через год, в его случае — из-за сердца. Всё это Энрике уже знал. А не знал он самого интересного. Это было бегство Паредеса, главного защитника режима и официального агента госбезопасности Кубы. Присутствие агентов было абсолютно обязательным в любой группе кубинских работников за границей, и Паредес никогда не скрывал своей принадлежности к этой вызывающей страх организации. Он был последним кубинцем, покинувшим СЭВ после его развала. Потом его перевели в посольство, где он проработал еще три года. Как только его вторая миссия закончилась, его отправили на родину, и во время этой поездки он со всей своей семьёй попросил убежища в Канаде. В то время Энрике уже жил в Испании и поэтому ничего не узнал, но этот позорный поступок вызвал громкий скандал. Об инцинденте долго сплетничали, хотя власти и сделали всё возможное, чтобы прикрыть позор.

Придя в себя от изумления от такой новости, Энрике спросил о другом товарище по работе:

— А что тебе известно о Педро Лопесе и его жене?

— Через год после возвращения на Кубу их обоих отправили в Мексику, и там они так и остались, — ответил Висенте с хитрой улыбкой. — Люди их типа никогда не проигрывают.

— Да что ты говоришь! Так и остались? В жизни бы не подумал.

— И тоже бы не подумал, что Педро работал на Госбезопасность?

— Что?! Мне бы и в голову не пришло, — Энрике остолбенел от удивления.

— Конечно, это было засекречено. Только наш начальник Маноло и советники Представительства были в курсе.

— Я и не подозревал. Подозревал других и, честно сказать, даже тебя. Ты понимаешь, твоя должность…

— Ха-ха! — засмеялся Висенте. Было видно, что его развлекает реакция Энрике. — У этого есть своя логика. Но я тебе скажу: я был единственным из советников, кто не работал на министерство.

— Неужели? А Диана? Скажу тебе, что со мной наедине она часто критиковала правительство.

Висенте многозначительно промолчал и только посмотрел на Энрике с иронией. Потом он сменил тему разговора:

— Ну ладно, а у тебя как дела? Как Майра, как сын? Уже, наверняка, превратился в настоящего мужчину.

— Мы развелись двадцать лет назад. У нас были проблемы в отношениях, и к тому же, Майре не нравилась Испания. После развода она уехала в Майами; к тому времени там уже обосновался её брат и забрал с Кубы родителей. Майра увезла Раулито; она всегда говорила, что будущее у сына будет там намного лучше. Возможно, она была права, если подумать о безнадёге и безработице среди молодёжи в Испании. Мой сын уже совсем вырос, окончил университет, имеет хорошую работу и собственную семью. А я всё живу здесь, как одинокий волк… В Хихоне у меня остались кое-какие дальние родственники, но тёти мои все поумирали. Так что я решил переселиться сюда, к морю, в тёплые края. Астурия — очень красивая провинция, но климат там поганый: вечно пасмурно и дождь, прямо как в Англии. Я постоянно ходил простуженный.

— Ты расскажи нам лучше, как ты оказался в Испании, — спросил Висенте, — вот уж не ожидали тебя здесь встретить. И меньше всего — в этом районе.

И Энрике описал с подробностями, каков был его путь на Пиренейский полуостров. Должно быть, Висенте и Елена были в курсе, что они с Майрой вернулись на родину после окончания контракта в Москве. В то время у него и в мыслях не было покинуть страну. Он вернулся в своё министерство и продолжил работу на своей же должности. И Майра тоже вернулась в свой институт. Но постепенно они начали осознавать свою ошибку. Им следовало остаться в Канаде, где самолёт всегда приземлялся для заправки. Именно так поступили многие из возвращавшихся домой кубинских сотрудников с семьями. Это был самый лёгкий путь к получению убежища. К несчастью, они не последовали их примеру, и после возвращения на Кубу всё пошло как нельзя хуже. Ситуация в стране ухудшалась с каждым месяцем и вскоре стала совершенно невыносимой. В Москве они привыкли к тем свободам, которые дала перестройка, и не могли принять тот факт, что Куба изменила свой курс прямо в противоположном направлении. Даже Майра, такая преданная идеалам революции в прошлые времена, круто изменила свои политические взгляды. С другой стороны, условия жизни тоже ухудшились. Правительство провозгласило «особый период», и это вылилось в постоянные отключения электричества и воды, отсутствие транспорта на дорогах, пустые магазины и аптеки… Было бы сложно перечислить всё. Короче, экономическая ситуация в стране быстро достигла дна. Тогда у них и возникла идея уехать. Майра стремилась в Майами, где уже жил её брат. Но она хотела бежать в лодке, как делали многие в те безумные времена. В лодке! Только сумасшедший мог решиться на такое. Он, со своей стороны, забраковал этот план, обречённый на провал. Он не позволил рисковать жизнью сына. У него мурашки бегали по коже, когда он только думал об этом. Но, по правде говоря, не только поджидающая на дороге опасность отпугивала его от мысли перебраться в Штаты. Причиной его упрямого несогласия была давняя неприязнь, которую он, в отличие от большинства соотечественников, испытывал к этой стране. Он не любил её и не знал точной причины. Возможно, это была какая-то форма идеологического атавизма, но он категорически не желал переезжать в страну, которую всю жизнь считал вражеской. Вот с того момента и начался семейный конфликт.

— Но не было бы счастья, да несчастье помогло, — продолжил рассказывать Энрике. — Мой умерший дедушка был эмигрантом из Астурии. Он приехал на Кубу ещё в двадцатые годы. Он всегда мечтал вернуться на родину, но не смог этого сделать: этому помешала победа революции. У него отобрали маленькое предприятие, которое он сам создал и укреплял в течение всей своей жизни. Все его планы рухнули. Я думаю, что он так сильно разочаровался в происходившем в стране, что полностью потерял интерес к жизни и умер. Все его родственники, мои дяди и тёти, жили в Хихоне. Поэтому я смог организовать поездку в Испанию, чтобы их навестить, и они помогли мне оформить документы. К счастью, из-за дедушки испанца, у меня было право на испанский паспорт. Так что я уехал один и не вернулся домой. А через год сумел вызвать Майру и сына. Испанские родственники мне очень помогли и даже дали мне работу в маленькой семейной фирме. Позднее мне удалось устроиться в банке.

— Да… Мы, кубинцы разбросаны по миру ничуть не меньше, чем евреи, — прокомментировал с грустью Висенте. — Жизнь раскидала нас по всем континентам, кроме Антарктиды. Кубинцы живут повсюду: в Африке, на Аляске, в Сибири и в Новой Зеландии. Куда ни сунешься, повсюду их встретишь. Даже в Китае. Мы как-то были там в туристической поездке, и что ты думаешь? Мы встретили соотечественников даже там. Женатые на местных женщинах, они запросто болтали на китайском!

— Это правда, — вступила в разговор Елена. — И зачем ехать так далеко? — В этих краях тоже живут кубинцы. На днях я встретила одну мулатку, она торговала на рынке сыром. Мы разговорились, и она мне поведала, что живёт в Эльче двадцать лет. Она так обрадовалась, услышав, что я тоже приехала с Кубы! Но это ей не помешало обмануть меня, всучив упаковку просроченного сыра. Он был твёрдым, как камень, и я не смогла отрезать ни кусочка. Пришлось выбросить его в мусор.

— Да, здесь можно встретить кого угодно, и некоторые из наших соотечественников не ведут себя должным образом. Хотя испанцы тоже далеко не святые и очень гордятся своей ловкостью в коммерческих делах. Мы уже научились никому не доверять с первого слова, хотя после Швеции поначалу нам было довольно трудно перестроиться. У шведов, как и у всех, есть свои недостатки, но они очень честные.

Разговор очень оживился с рассказами о северной стране, где Елена и Висенте провели двадцать лет. Как важный чиновник с дипломатическим статусом, Висенте сразу получил там убежище. В последствии они сумели подтвердить свои дипломы и устроиться на работу. В течение многих лет Висенте работал преподавателем испанского в средней школе, а между тем, Елена, быстро выучив шведский, стала работать переводчиком с иммигрантами. Дело в том, что в девяностые годы в Швецию хлынул поток беженцев из бывшего СССР. Многие не хотели жить во вновь образовавшихся государствах из-за религиозных и социальных различий. Русскоязычные убегали из мусульманских территорий Средней Азии, где к ним начали плохо относиться. Многие не выдерживали экономического хаоса, возникшего в обществе по вине новорождённого капитализма. Люди бежали в Америку и в Европу и, как результат, шведские миграционные власти нуждались в переводчиках с русского, поэтому Елене удалось устроиться там на работу. Работа с беженцами не была такой гламурной, как в СЭВ, но давала стабильную зарплату. Поначалу Елене и Висенте было трудно из-за незнания языка и непонимания шведской ментальности, но постепенно они освоили язык и стали лучше разбираться в довольно специфичной скандинавской психологии. Жили они спокойно, пока не достигли пенсионного возраста. За это время они прибрели квартиру в Аликанте и, выйдя на пенсию, окончательно переехали в Испанию, о чём ни на минуту не пожалели. Уже пять лет, как они жили здесь, довольные поворотом судьбы.

— Здесь я, как дома, — объявила Елена. — Ни в каком другом месте мне не было так хорошо.

— Даже на Кубе? — пошутил Висенте.

— Ой, пожалуйста! — возмутилась она устало.

И, обращаясь только к Энрике, добавила: — Веришь ли, после стольких лет жизни за границей мой муж вдруг начал идеализировать Кубу. Похоже, что ностальгия так его заела, что он забыл все наши мучения.

Энрике только рассмеялся в ответ. Он сам иногда грешил тем же.

Остаток дня прошёл в очень приятной обстановке. Они вспоминали проведённое в Москве время и то, что было прожито после России. Постепенно они углубились в трудности эмигрантской жизни. Да… Тяжело было лишиться родины и попасть в чуждый мир, сменить язык, как пришлось сделать Висенте и Елене, и постоянно чувствовать тоску по потерянной отчизне. Увы, их родина тоже претерпела изменения и сильно отличалась от той, какой они сохраняли её в своей памяти… Они вспоминали то, что вынуждены были потерять навсегда: семью, профессию и социальный статус.

— Хоть мне и не пришлось сменить язык, моя жизнь в Испании тоже была не сахар, — сказал Энрике.

И в самом деле, будучи прекрасным специалистом по финансовой стратегии, в Хихоне он работал обыкновенным банковским служащим с довольно простыми обязанностями: оформлять банковские переводы, выплачивать деньги в кассе и принимать платежи. И, разумеется, в профессиональном плане его потенциал не был полностью использован. То же самое испытал и Висенте. Как журналист с огромным опытом, он мог бы устроиться на радио или в любой шведской газете. У него были знания и мнения по любому вопросу. Но кто в них нуждался? Никто. В любой шведской организации, имеющей связи с Латинской Америкой, все места были заняты представителями коренного населения. Это они ездили по миру и на своём слабом испанском языке опрашивали латиноамериканских политиков или простых граждан, и передавали репортажи о жизни совершенно чуждых им народов. Но таковы были правила игры, и это надо было понять и принять. Проблема трудоустройства — самая сложная сторона жизни в эмиграции. Так что все трое работали до пенсии на должностях, не соответствующих их компетенции, но у них было не такое уж плохое положение. По крайней мере, они выполняли квалифицированную работу; другим иммигрантам с высшим образованием приходилось куда хуже.

Более того, никто из них троих не чувствовал себя плохо по этой причине. Все они оценивали свой жизненный опыт, как положительный. Они поездили по миру и открыли для себя новые страны, познакомились с новыми культурами и глубоко изучили принципы цивилизованного мира. И вообще считали, что им в жизни очень повезло, так как, выйдя на пенсию, они сами смогли решить свою судьбу: где им жить и чем заниматься в отсчитанные судьбой годы.

Да, они хорошо поговорили, и это был очень интересный и насыщенный разговор. Уже давным-давно Энрике не имел возможности разговаривать с кем-нибудь о своей жизни и обмениваться воспоминаниями. И даже приготовленные Еленой блюда хорошо вписывались в обсуждаемые темы о прошлом. Чтобы сделать приятное Энрике, она приготовила кое-что из русской кухни. Елена предполагала, что в течение долгих лет он не пробовал настоящего борща или блинчиков с мясом. И правда, поглощая с аппетитом ярко-красный борщ и красиво поджаренные конвертики с мясом, Энрике почувствовал тоску по прожитому им в России времени. Тоску по прекрасным студенческим годам, но, особенно, по годам работы в организации. Это было невозможно забыть, хотя он и думал, что выбросил всё из памяти.

Бывает, что новые люди и новые события вытесняют из памяти прожитое. Очевидно, это произошло и с ним. Совершенно иной, своеобразный образ жизни в этой стране, новые люди и новые друзья — всё было так ярко и необычно, что московские воспоминания потихоньку начали бледнеть и исчезать, замещаясь новыми эмоциями и впечатлениями. Годы проходили, и всё, что он помнил и знал о России, стало мало-помалу оседать где-то в глубине его подсознания. Это стало как бы частью его прошлой жизни, у которой не было ничего общего с настоящей. Будто бы он умер и вновь родился на Пиренейском полуострове. Он стал практически другим человеком. Тот молодой специалист, когда-то работавший в Москве, исчез с лица земли, точно так же, как исчезло с лица земли большое государство — СССР.