Фиолетовые сны в шахматном порядке

Галенваров

Это не просто книга, а новый взгляд на обычные с виду вещи. Мистика повседневной жизни, которую мы не замечаем или отвергаем, боясь пропасть в неизведанном. Книга содержит нецензурную брань.

Объяснение сторожа

Как всегда после дежурства Глеб направился домой, сегодня он был особенно горд и рад своей должности, несколько туристов пытались пройти через ворота, при этом они были явно из обеспеченных отъевших как говорят в народе рыло, коммерсантов которым все можно. В голове закрутились слова, из стишка которые он увидел на одном из агитационных плакатов очередного жаждущего власти кандидата, какой-то партии.

— Жри ананасы! Рябчиков жуй! День твой проходит проклятый буржуй. Плакат был выполнен в стиле советского времени. С тонким намеком на принадлежность партии к народной массе.

Откуда только деньги у этих пролетариев берутся на такую не дешевую рекламу. Если честно, то и ему после таких слов кушать неожиданно расхотелось.

На все уговоры и угрозы от желавших, пройти через его пост, он лишь упрямо стоял на своем, и даже отказался от предложенных ему денег.

Дело в том, что в своё время он сам пытался заниматься бизнесом, но за какое дело он бы, не брался, все выходило наперекосяк, и в лучшем случае закрывалось раньше, чем начинало приносить убытки, и долги, от которых он с трудом избавился.

Практически оставшись без недвижимости его покойной супруги, которая в отличие от него была вполне успешной, владела нотариальной конторой, на ее деньги при жизни очень часто экспериментировал с бизнесом Глеб.

Теперь он был рад своей должности, за то, что вот так просто мог унизить своим отказом практически любого в не зависимости от размера кошелька и других регалий.

Понятное дело что пускал, и не брезговал купюрами, когда ему давали чтобы не портить настроение на отдыхе, предварительно стараясь узнать, откуда человек, прибыл, дабы не напороться на неприятности.

Но бывало на него находила, спесь, необходимость показать свою важность.

Как у старого злого пса, который в основном бывает просто ворчит и брешет, провожая прохожий, но заприметив особо не понравившегося вдруг заходиться лаем и брызжа слюной, извергает ругань в адрес последнего.

Возможно показывая тем самым что он еще на многое способен, доказывая свою полезность хозяину и самому себе. Привычка выслуживаться перед начальством крепко въелась в честолюбивое сознание.

Теперь он шел, домой посвистывая мотив навязчиво застрявшей в голове, какой-то иностранной песни, от радости весело подрыгивая в такт играющей в голове мелодии ногой. В предвкушении дивана, телевизора с неотъемлемой спутницей, баночкой пива.

Вдруг к нему подскочила цыганка толстая баба в неопрятной пестрой юбке, лихорадочно затараторив, она стала увещевать о переменах, которые ждут его в жизни.

На что он грубо послал её к чертям, разгневанный тем, что та его так грубо перебила, вернув к реальности из мира грез.

Но толстуха не унималась, смеясь и улыбаясь на солнце своей ослепительной золотой улыбкой она все трепалась, о том какой Глеб значимый человек и видный мужчина и что ему жить еще сто лет, и будут у него невесты как у барона и детей полна хата.

За этими беседами они вышли на аллею, ведущею через парк наверх к дороге, по которой предстояло подняться Глебу не меньше получаса, чтобы добраться до своего дома.

Внезапно из-за угла вынырнул целый табор цыган, пестрые шумные и галдящие как сороки, они быстро заполнили, улицу создавая впечатление базарной площади.

Впереди шел седой барон, опираясь на трость, не смотря на жаркую погоду, он был одет в черный пиджак с белоснежной рубашкой, завершала гардероб элегантная черная шляпа. Цыгане облепили Глеба, — Ах, Татьяна, кого привела? Это же сам Глеб Ильич!

Дорогой не обижай у нас свадьба!

Неожиданно в руках молодой и пышногрудой цыганки появился серебряный поднос с инкрустацией, на нем в граненой запотевшей рюмке маняще играя на солнце, ждала его водка, рядом на тарелочке огурчик, аккуратно порезанный с серебряной стариной вилкой в форме трезубца.

Эх, была, не была, одну пропущу, хуже не будет.

Одним залпом осушив бокал, он радостно улыбнулся, почувствовав как жидкий огонь, разливающийся по телу, гонял его кровь, цыгане играли на гитаре, бросали под ноги розы и монеты.

Незаметно для себя Глеб увлекся процессией и беседой с пожилым бароном, который покуривал старинную трубку из слоновой кости, повествуя о прелестях и горестях цыганской жизни и судьбы.

— Дорогой Глеб у нас все просто, судьба предначертана на ладонях рук и выбор, сделанный обратно, не вернешь.

Я выдаю замуж своих дочек вот одна из них, младшенькая. Глаза барона переполняла искренняя отеческая любовь к дочке, он с гордостью представил ее гостю.

— Глаша.

Пышногрудая обаятельная молодая цыганка, которой можно было дать на вид не больше девятнадцати с черными, как смоль волосами, забранными под роскошный платок, подошла к отцу.

Ее шелковое платье отличалось от нарядов других цыганок, особенным золотым узором нитей по бирюзовой ткани.

Хорошо подчеркивало стройную фигуру девушки, с необычайно легким, как паутинка шарфом, свободно лежащим на плечах красавицы.

Руки украшали изящные золотые браслеты, или скорее наоборот, браслеты были заложниками красоты ее рук, которые были светлее, чем у других цыган.

Ее походка казалась танцем, насколько грациозными были ее движения, а в черных глазах можно было утонуть.

Всё это время она обслуживала Глеба, поднося рюмки с водкой, скромно краснея, встречая его глаза, явно он ей нравился, повезет же мужу.

— Ах, Глеб Ильич.

— Дорогой вы пейте! Не стесняйтесь!

Дружески хлопала по плечу Глеба не на миг не отходящая от него Татьяна. Так, оказывается, звали цыганку, которая к нему пристала на набережной.

Водка у них самый смак, холодная как лед плавно идет, обжигая на подходах к желудку жаром, с небольшой приятной горчинкой.

В голове приятный хмель.

Размышлял Глеб боясь отравиться паленой, и прислушиваясь к своим ощущениям опорожняя одну за другой рюмки. Громко цокая хрустальной стопкой об изумительной красоты серебряный поднос.

— Без золота и подарков не отпустим! Богаче свадьбы, чем у нас нет в све-те! В глазах сторожа заиграли огоньки, проснулась алчность, вот ведь подфартило, сейчас погуляю да еще с дарами уеду.

— Уедите! Увезем!

Словно читая его мысли, подпевала Таня.

Схватив за руку, она подвела Глеба к белому Мерседесу за рулем, которого сидел кучерявый цыган.

— Когда захотите, увезем, и куда скажите.

Нараспев вторил цыган, улыбаясь золотыми зубами. Глеб недоверчиво осмотрел дорогую машину, предположив, что его квартиры и за колесо заплатить, не хватит.

Угнали наверно, раньше лошадей теперь иномарки, что с них взять.

Мерседес стоял припаркованным у огромных размеров трех этажной виллы построенной в духе средневекового замка.

Глеб и не заметил, как они здесь оказались. Улица была в роде знакома, хотя точно он уже не мог сказать, где находится, такого красивого и величественного сооружения он не когда не видел, наверно недавно построили москвичи или еще какие богачи из Киева, а цыгане сняли у них для проведения свадьбы.

Вот они им коттедж то загадят, хе хе.

Народ у замка было столько, что идти приходилось с трудом.

Были тут не только цыгане. Он заметил китайцев или японцев в просторных кимоно из атласной ткани расшитые красными с черным драконами, голые руки азиатов украшали татуировки в стиле росписи их одежд, у некоторых не хватало фаланги пальца.

Понаехали гастарбайтеры ворчал про себя Глеб, строить ни хрена не умеют вот и оттяпали себе топором пальцы.

Он обратил на их внимание, только поту что они чопорно с ним раскланивались, сложив руки лодочкой. Подлизываются, думают я ремонт у себя им делать разрешу. Он бы очень удивился узнав что это были когда то одни из самых страшных представителей Якудзы.

Его удивило появление в толпе арабов одетых в традиционные «дишдаши» длинная белая рубаха из чистейшего хлопка напоминающая платье. На головах платки в простонародье «арафатки» — за это оригинальное название, следует благодарить Ясира Арафата, опоясанные черными обручами.

Как их только через границу пустили, посетовал он.

Огромный негр в кожаной куртке, и белоснежной рубахе о чем — то разговаривал, отчаянно жестикулируя с индусом, в красивой расшитой бисером чалме, словно он попал сюда из старинной восточной сказки. На поясе его висела сабля, ножны которой украшали драгоценные камни, переливающиеся на солнце всеми цветами радуги.

Негр ему очень понравился своей улыбчивостью, и черной смуглой кожей с белыми как жемчуг зубами. Он напомнил ему Петровича с которым они жгли в лесу медные провода и закоптились распивая под это дело пивко, тогда было их не отличить от этого негра.

Татьяна не переставая щебетала представляя гостей, Глеб различал лишь обрывки фраз не особо прислушиваясь к ее болтовне, делая вид что слушает только из вежливости да и разобрать что то в таком гомоне было сложно.

Большинство гостей торжественно выглядели, одеты со вкусом и по последнему писку моды.

Вот только моды разных стран и эпох как показалось Глебу. Может быть, у них здесь карнавал и все эти гости специально так необычно нарядились.

Такую разношерстную публику Глеб видел впервые.

Со всех сторон раздавались непонятные слова на разных языках и наречиях мира.

Подъездная дорога, ведущая к замку, была заставлена дорогими машинами, ни одной советской или дешевле нескольких сотен, а то и миллионов долларов иномарки.

Вот повезло столько полезных знакомств завести можно, денег взять, или напроситься управляющим, столько богачей.

Яшка еврейская морда, садовником так работал на одной вилле и сторожем, хозяин возьми да пригласи его с собой в Новую Зеландию в экспедицию в качестве телохранителя и болтуна на английском.

Теперь важничает, что к папуасам на халяву слетал. Мне бы так. Понаедут богатеи понастроят домов а сами толком в них не живут а когда приезжают от скуки пухнут. Я бы их быстро развлек.

Глеба трясло от жадности и предвкушения несметных сокровищ, которые сами плыли ему в руки.

Наконец они вошли в замок, внутри он оказался ещё более огромным, чем выглядел с улицы.

Столы бесконечно длинные ломились от яств, что только на них не было целые жареные поросята с торчавшими из пасти яблоками, домашняя колбаса с потрохами, ветчина мраморная.

На любителя рыбы уха царская, форель радужная, сазан, камбала, акула атлантическая до не виданных ранее сортов и видов Глебом. В фарфоровых вазочках блестели гроздья черной как смоль икры. Немного поодаль, между закусками из груздей в сметане, и рыжиков с луком в масле, стояла огромная хрустальная ваза. В форме бочонка до кроев наполненная искрящейся при свете сотен ламп радужными искрами красной лососевой икры.

Индюшка, утка по пекинских, конфеты, торты.

О напитках и говорить не стоит, сколько их было не перечесть.

От кагора, хереса и шампанского до марочных вин десятилетней и даже столетней выдержки.

И как Глебу показалось он увидел бутылку «Херес де ла Фронтера» урожая тысяча семьсот семьдесят пятого года, которая хранилась в музеи «Массандра», остававшись не в долгих раздумьях о том как она попала к цыганам.

Почему то рядом с ней на бархатной красной скатерти, сервированной серебром хрустальными бокалами и изящной фарфоровой посудой конца 19 века, завода братьев Корниловых.

Стояла бутылка портвейна «Агдам», вариант недорогого студенческого напитка времен его молодости. Когда — то они в шутку называли его «Как дам!».

Откуда взялась эта бутылка, среди таких благородных вин было не ясно, словно грязная попрошайка, затерявшаяся в толпе знатных дам.

Жадные до чего, решили подсунуть иностранцам, те все равно не разберутся, выпьют.

Ухмыльнулся Глеб, лелея внутри себя мысль добраться до бутылки похищенной из музея.

К своему удивлению он заметил на столах несколько хот догов и гамбургеров, там же стояли бутылки дешевого пива и сушеный бычок, видно на гурмана решил Глеб.

Горы всевозможного вида салатов пресловутые рябчики и ананасы из стихотворения заваливали столы… Пол замка был застелен шкурами зверей ноги утопали в белоснежных мехах по щиколотку.

Пожилой барон позвал всех к столу сам сел во главе и посадил рядом на место почетного гостя Глеба.

Сегодня в семнадцатый день луны судьба моей дочки соединяется узами брака с самым достойным из вас!

Вместе с моей дочерью вы получите этот скромный дом, рабов, он бросил презрительный взгляд на слуг обслуживающих пир, глаза многих из них были мутные или наоборот ярко горели, руки тряслись и у некоторых покрыты язвами, бледные пустые лица ничего не выражали. Наркоманы, подумал про себя Глеб.

— Они самые Глеб, они самые. На их денежки и гуляем и дома строим.

Затараторила Татьяна, как муха назойливо кружа возле Глеба.

— Вы ведь и сами додумывались о подобном способе? Ухмыльнулась цы-ганка, вглядываясь в лицо захмелевшего сторожа.

— Cгинь чертовка не порть вечер! закричал Глеб замахнувшись на её ку-ском свинины которую насадил на вилку.

В ее словах была доля правды, работая сторожем по пансионам он иногда сталкивался с подобного рода просьбами, достать чего ни будь этакого покурить или понюхать. И сам подумывал порой приторговывать грязью, но боялся.

Все речь прослушал, из за этой болтушки кто жених то.

Вот кретины! Отдать дочь и столь денег из за звезд каких то.

Все вдруг замолкли, вошла Глаша, её щеки окрашивал легкий румянец, она как всегда застенчиво опускала глаза.

Отец встал, взял её за руку и подвел к опешившему Глебу, что ж мой дорогой гость теперь вы мой зять и, вложив руку Глаши, в руку уже шокированного Глеба крепко обнял и расцеловал их.

Сказать, что Глеб был поражен, это было ничего не сказать, ему уже за пятьдесят, а тут такое счастье молодая жена, и дом и денег миллионы. Он знал, что по цыганским обычаям полагается платить за невесту выкуп, а если его нет, стороне жениха отдает за него отец невесты, если жених ему приглянулся на жизнь супругов. Барон повернулся к Глебу и громко спросил: — Обычай требует выкуп, ты готов его дать? Ну, вот началось, развести хотите, недовольно подумал Глеб.

— Денег мне не надо, усмехнулся барон, пуская колечко дыма прак-тически в лицо Глеба, сам видишь, что у меня всё есть, отдай самое дорогое то, что носишь под рубахой. Глаза барона жадно заблестели, он облизал пересохшие губы, нервно сжимая трубку, с которой не расставался весь день.

— Крестик что ли? Его Глебу в детстве подарила бабушка и велела ни когда не кому не давать. Глеб был крещеный, но серьезно к религии не относился, хотя был суеверен. Но алкоголь и веселая компания сделали свое дело, поэтому немного помешкав, стал снимать. Тут же появился серебряный поднос, который нес на этот раз один из наркоманов в грязной клетчатой рубашке, все руки его были исколоты, и не было видно вен. Глаза, запавшие с больным блеском, а рыжие редкие волосы местами слиплись от грязи. Барон крест сам не взял, а взглядом показав на поднос, куда Глеб его положил, наркоман накрыл его красным платком, с логотипом какой — то фирмы на иностранном языке. Громко хлопнул в ладоши и наркоман удалился. — Дар принят! Глеб наш! Гости подскакивали со своих мест и закричали.

— Горька! Горька! Горька!

Только сейчас Глеб обратил внимание на не здоровую синюшность лиц некоторых гостей, гематомы и кровоподтеки на руках и лицах, следы пыток, все это было замаскировано золотыми браслетами, кольцами и цепями.

Рядом сидящий гость кого то напоминал, малиновый пиджак, золотые цепи на шее, правая рука с браслетом в форме змеи, в наколотых синих перстнях пальцы, рожа опухшая и раздутая как будто в воде находился долгое время.

Пиджак явно намок, из рукавов сочилась вода, пахло морем и чем — то тухлым, кусочки водорослей торчали неаккуратно из кармана словно замена носового платка.

Как в таком виде на свадьбу пускают?

Возмущался Глеб, где то он его видел, а где не мог вспомнить.

Внезапно его обхватила Глаша и крепко поцеловала в губы, жар горячих страстных губ вывел его из оцепенения, и окончательно отбросив все сомнения, он погрузился, в Галашины объятья он теперь богат и значим, а все остальное не важно.

Сквозь сон он чувствовал тепло её тела, нежный теплый бархат кожи, упругие девственные груди. Целовал словно младенец в захлеб припухлые холмики сосков упрямо торчащие кверху. Ему хотелось овладеть ей всей полностью каждым ее сантиметром тела, слиться в одно целое.

Конец ознакомительного фрагмента.