Навсегда, твой Лукас

Гай Полиснер, 2020

У лучших друзей Лукаса и Джой было всё: любимое место в городе, разговоры под звёздами, секреты и даже первая любовь. Это лето должно было стать лучшим в их жизни… Но всё пошло не так, как они предполагали. И теперь один из них должен вскрыть письмо от друга и узнать, где спрятаны ключи-подсказки, оставленные специально для него. Именно в них кроются ответы на волнующие вопросы… И именно они помогут излечить разбитое сердце…

4

Джой

Кондиционер шумит точно так же, как мне помнится. Хотя не уверена, что раньше я обращала на него внимание. Но теперь обращаю. Он шипит и плюётся. Хрипит как припадочный. Стучит. Или это моё сердце так колотится? Я открываю дверь и вхожу в «Пиццу Винсента», но глаза не открываю. Мне страшно. Я зажмуриваюсь ещё сильнее и изо всех сил желаю, чтобы ключ Лукаса по-прежнему был где-нибудь здесь. И чтобы я сумела его найти.

Как будто если страстно чего-то желаешь, это непременно сбудется.

Да, Лукас, да. Я знаю, что ты так не думаешь.

Но я ведь не хочу чего-то особенного. Мне нужно совсем немного.

Я хочу, чтобы в нашей кабинке никого не было. Хочу, чтобы в нашей кабинке никого не было. Хочу. Чтобы. В нашей кабинке. Никого. Не было.

Я открываю глаза.

Вот она, сила волшебства.

Кабинка пуста.

Улизнуть из дома оказалось даже проще, чем я ожидала. Главным образом потому, что Дэйви спрыгнул с подлокотника дивана, при этом наступив себе на бэтменский плащ, и ударился щекой о кофейный столик. Ничего страшного, конечно — что-нибудь в этом роде у нас случается постоянно, — зато сегодня все достаточно отвлеклись от меня, чтобы легко проглотить моё сообщение, будто миссис Роджерс, с детьми которой я обычно сижу, попросила меня зайти к ней, чтобы она вручила мне подарок. И это было даже не враньё — она правда так сказала, только ещё на прошлой неделе.

Одна Наталия отвлеклась от своего компьютера и смерила меня долгим суровым взглядом, смысл которого я не особенно поняла. Но я всё равно знала, что она никому ничего не скажет. Мы с сестрой друг друга не выдаём.

Папа прижимал к лицу Дэйви пакет замороженного зелёного горошка и уговаривал его не вертеться. Изабель взобралась на подлокотник дивана, намереваясь повторить подвиг Дэйви, а мама говорила, чтобы она немедленно прекратила.

Родители, мельком глянув на меня, махнули мне рукой, и я мигом оказалась за дверью.

Я проскальзываю на сиденье в нашей кабинке, третьей справа, и велю себе думать, будто сегодня самый обычный день. И я здесь вовсе не для того, чтобы отыскать ключ, который был — а может, и не был — оставлен здесь для меня 366 дней назад. Если я не буду сильно волноваться и дёргаться, возможно, я что-нибудь вспомню. Если я просто раскрою сознание и расслаблюсь, возможно, всё придёт само собой. Мой папа любит повторять, что если смотреть на чайник, он никогда не закипит.

Знаю, знаю. Чайник закипит в любом случае, смотришь ты на него или нет. Да, очень смешно.

За окном синее-синее небо, в котором ныряют чайки. Если бы я села по другую сторону стола, я бы оказалась лицом к волнолому и полосе прибоя. Но это моё место, и менять его я не собираюсь. Именно здесь я всегда сидела, а Лукас — напротив меня, с лицом, перепачканным начинкой от пиццы. И с пятнами томатного соуса на рубашке.

Я всё помню, ясно?

Твоя рубашка была вечно заляпана томатным соусом.

Но сейчас всё это не имеет никакого значения. Сейчас мне нужно просто посидеть подумать. Разобраться во всём. Подготовиться к тому, что ключа здесь не окажется. Или к тому, что он всё-таки может быть здесь.

Здесь меня никто не побеспокоит. Не такой это ресторан. Здесь можно сидеть и думать. А если хочешь что-то заказать, нужно подойти к стойке.

— Что вам предложить?

— А? — я поднимаю глаза.

Должно быть, это официантка, потому что она в форменной одежде и держит в руках блокнот и ручку.

— Что тебе принести, милая? — Видимо, я как-то странно на неё смотрю, потому что она добавляет: — Поесть? Или напитки?

Официантка? Это что-то новенькое.

Я осматриваюсь. В смысле осознанно оглядываюсь по сторонам. И замечаю, что на стене напротив появилась фреска — римский Колизей. Раньше его здесь не было. А над тем местом, где обычно стоят посетители, собираясь сделать заказ, натянута такая красно-белая полосатая штуковина, похожая на половинку зонтика. Вот и официантки ещё появились.

Столько всего изменилось. А из старого-то осталось хоть что-нибудь?

Может быть, это даже не тот стол.

Но я уверена, что он имел в виду именно «Пиццу Винсента». Правда же?

Иначе и быть не может. И ещё я точно знаю, что он имел в виду число Пи.

То есть 3.14, постоянная Архимеда, отношение длины окружности к её диаметру.

А может, в ключе подразумевалось время? Скажем, 3:14 пополудни, а число Пи было просто отвлекающим манёвром, чтобы меня запутать и сделать задачку посложнее?

Эй, а который сейчас час? Я забыла дома мобильник и начинаю слегка паниковать. Вдруг я так никогда и не разгадаю первую подсказку?

И дышать стало как-то труднее.

— Милая, хочешь что-нибудь заказать? — Официантка всё ещё стоит рядом.

Опять у меня это странное ощущение: будто я нахожусь отдельно от своего тела — и вообще перестаю понимать, где я и что делаю. Перед глазами всё плывёт, мышцы не слушаются. Я знаю, что нужно делать в таких случаях: считать вдохи-выдохи. Считать и дышать как можно медленнее.

Я кладу обе руки на стол и постепенно успокаиваюсь.

Стол.

Я уверена, что это тот стол, который мне нужен, но в нём тоже что-то изменилось. Он весь гладкий, как полированный. Не помню, чтобы он был таким раньше. Я нагибаюсь к нему поближе.

От него даже пахнет свежим лаком.

Разумеется, он изменился. Целый год прошёл.

Да, знаю. Надо пошевелить мозгами.

Я стараюсь, Лукас. Честно, стараюсь.

Как много всего могло измениться за целый год? И что могло остаться прежним? Где он мог спрятать первый ключ? Я верчу головой по сторонам.

В целом зал выглядит так же, как раньше. Расположение стойки и столиков. Открытая дровяная печь. Окна, двери, кабинки. Но видно, что здесь недавно был ремонт: стены окрашены иначе. Возможно, владельцы остались прежними, просто захотели немного освежить обстановку. Придать немного лоска. Добавить весёленький полосатый тент, ну и пару официанток.

— Ты кого-то ждёшь?

Ах да. Она всё ещё здесь.

Новое чувство. На этот раз — гнев. Я злюсь на эту официантку, которая никак не оставляет меня в покое и не даёт мне сосредоточиться.

И ещё на Лукаса.

Я на тебя разозлилась. Правда не догадываешься за что?

За то, что бросил меня здесь. За то, что ничего толком не объяснил. Мы ведь всегда помогали друг другу, если подсказки оказывались слишком сложными. Мы всегда разгадывали их вместе. В этом и заключалось всё веселье — смотреть, как другой носится вокруг, пытаясь разгадать подсказку и найти ключ. Вроде игры в прятки, только ещё забавнее.

Когда мы были ещё маленькими, вся «охота за сокровищами» проходила, само собой, в каком-нибудь одном месте, скажем в библиотеке апартаментов «Дельфиний сад», и иногда это было даже хорошо — например, в тот год, когда целый день напролёт лил дождь. Ветер гнал серые волны, которые накатывались на волнолом с таким грохотом, что его было слышно даже в помещении. А нам было тепло и уютно. Один ключ я засунула в старый, давно высохший венок, который миссис Клемсон никогда не снимала со своей входной двери. И когда Лукас потянулся его достать, вся эта штуковина развалилась и осыпалась кучкой сухих прутиков и серых, словно бумажных листьев.

Услышав, как по деревянному полу внутри квартиры зашаркали домашние туфли миссис Клемсон, всё ближе и ближе, мы, конечно, тут же сбежали.

Ну и где же сейчас твой ключ, Лукас? Куда ты его дел?

Я так зла на тебя.

За то, что бросил меня в одиночку замечать все эти изменения, не имея возможности даже обсудить их. Я представляю себе голос Лукаса и все те смешные вещи, которые он скажет по поводу уродливой мазни на стене.

— Нет, — резко бросаю я официантке.

Я не хотела быть грубой. Просто само как-то получилось.

— Ну, тогда тебе нельзя здесь сидеть. — Она больше не улыбается мне. — Время почти обеденное. Ты не можешь занимать одна целую кабинку.

Сама не знаю, злюсь я ещё, или мне грустно, или я просто растерялась, но больше всего мне сейчас хочется забраться под одеяло. Однако я по-прежнему сижу в ресторане, и надо мной нависает взрослая тётка-официантка. Меня так и тянет свернуться калачиком, и я даже пытаюсь сделать это, но мои коленки упираются в стол снизу.

Погодите-ка… Что?

Быть такого не может.

Или может?

А вдруг?

Там, снизу, что-то прилеплено, и это явно не жвачка.

— Простите, — быстро говорю я.

Мне нужно выиграть время.

Я правда сожалею, что повела себя грубо, но главное — мне страшно как-то сглазить возможность, что кто-то был достаточно добр, чтобы оставить первый ключ Лукаса здесь, на месте. Прямо там, где он его оставил. Там, где я сижу. Я ощупываю рукой нижнюю поверхность стола.

— Что ты там делаешь?

Наверное, со стороны я выгляжу довольно странно: скрючилась и ёрзаю на сиденье, стараясь при этом сделать вид, что на самом деле ничего такого не делаю. И тут мои пальцы натыкаются на нечто вроде сложенного листка бумаги, прилепленного к столу кусочком липкой ленты. Я замираю, боясь потерять его. Мне очень хочется, чтобы официантка ушла: тогда я смогу залезть под стол и хорошенько рассмотреть, что там такое, прежде чем оторвать его.

— Кажется, мне нехорошо. Не могли бы вы принести мне стакан воды? — Для усиления эффекта я болезненно кривлю губы.

— Хорошо, но после этого ты либо закажешь что-нибудь, либо уйдёшь. Договорились?

Подбородок у меня дюймах в двух от стола, но я всё-таки умудряюсь кивнуть. И как только она отходит, я медленно сползаю под стол, отковыриваю концы липкой ленты и осторожно отдираю её от стола. Я чувствую пальцами прилипшие к ней крошки опилок. Торопясь, я быстро отклеиваю от неё сложенную бумажку, выбираюсь из-под стола и опрометью кидаюсь к выходу.

Лукас

«А правильный ответ — пятьдесят на пятьдесят, — увлечённо говорит Джой. — Сама не понимаю, как это я забыла тебе об этом сказать, Лукас. У этого даже есть особое название. Парадокс дней рождения».

Я обливаюсь потом, поднимаясь от «Пиццы Винсента» на холм, где находится магазинчик Тии «Лавка Ангела», и вдруг вспоминаю тот вечер в прошлом ноябре, когда Джой ждала меня во дворе у наших домов. Я тогда сам попросил её об этом, потому что мне нужно было поговорить с ней. Я одновременно радовался и грустил из-за того, что уехал Рэнд, а ещё ожидался метеорный поток Таурид, так что мы собирались убить сразу двух зайцев. Возможно, сейчас я вспоминаю об этом потому, что в прошлый раз, когда я проходил мимо магазинчика Тии, его окна были завешаны мерцающими огоньками, похожими на падающие звёзды.

Ночь выдалась прохладная и очень тёмная. Мы с Джой лежим бок о бок на расстёгнутом спальном мешке, который я притащил специально, чтобы не замёрзнуть. Нам разрешили лежать на нём и смотреть метеорный дождь, но только здесь, где её родители могли видеть нас из окна. В августе мы ходили смотреть метеорный поток Персеид, но погода была пасмурная, и мы почти ничего не увидели. А эта ночь выдалась кристально ясной, и мы отлично могли видеть огоньки метеоров, чиркающих по небу как волшебные лазерные лучи.

«И как это я забыла рассказать тебе? — продолжает Джой. — Ведь в самом деле есть такая штука. Парадокс дней рождения. Это было первое, о чём мы с тобой заговорили тогда, в классе мистера Картера, помнишь?»

Конечно, я помню. Пирожные и всё прочее. Но не признаюсь — возможно, ей не стоит знать, как часто я думаю о том дне. Не то чтобы меня это сильно волновало, но почему-то мне немного не по себе, особенно сейчас, когда мы лежим с ней рядышком, совсем близко друг к другу.

Джой тем временем распирает от нетерпения — она ждёт, когда я что-нибудь отвечу. Она толкает меня ногой.

«Эй, Лукас, — говорит она. — Ты меня даже не слушаешь».

Отчасти она права. Но не совсем. Само собой, я её слушаю. Но, как бы это сказать… не полностью. Не так, как слушаю обычно. Потому что в голове у меня сегодня творится что-то странное. Может, из-за Рэнда, а может, из-за этого ярко-белого штриха, дугой прочертившего небо над нами — точь-в-точь как настоящий файербол.

Мы лежим на грязном склоне невысокой земляной насыпи возле качелей. Весной эту насыпь засаживают высокими пурпурно-белыми цветами с высунутыми оранжевыми язычками — наверное, потому, что именно здесь красуется большая надпись: «АПАРТАМЕНТЫ «ДЕЛЬФИНИЙ САД». Но в это время года здесь не остаётся ничего, кроме пустого грязного склона, который оказался довольно удобным наблюдательным пунктом.

— Я слушаю, — говорю я. — Парадокс дней рождения. Правда, Джой, я тебя слушаю.

— Вот и хорошо, — отзывается она. — На самом деле, это довольно известный парадокс, где говорится как раз про совпадение дней рождения. Представляешь? Миссис Россинг как раз сегодня нам об этом рассказывала.

— И в чём там дело? — спрашиваю я и тут же добавляю: — Что-то я забыл, в чём там суть. — Как будто всего пару дней назад я об этом помнил.

— Ну, суть в том, что некоторые вещи кажутся логически невозможными, но, если всё посчитать, оказывается, что они вполне возможны. Ну, вроде как, — говорит она. — Миссис Россинг объясняла это гораздо лучше, чем я. А разве вы в классе Спира не разбираете логические задачи?

Миссис Россинг преподаёт у неё математику. Поскольку мы теперь в промежуточной школе, у нас общая классная комната, и некоторые уроки тоже, но математику и обществоведение ведут разные учителя. У меня — Спир, который хуже некуда, а у неё — Россинг, отличная тётка. Поэтому мы часто делимся друг с другом то одним, то другим, что удаётся услышать за день.

— Вот смотри, — продолжает она, — скажем, шансы на то, что в комнате, где находятся двадцать три человека, двое родились в один и тот же день, составляют пятьдесят процентов. Целых пятьдесят! А если в комнате семьдесят пять человек, то эти шансы возрастают до девяноста девяти процентов. Помнишь, а нам казалось, что это такое редкое совпадение? Как если двадцать три поделить на двенадцать и ещё на что-то. И знаешь, я всё равно не уверена, что хорошо поняла. Вот если бы ты там был, ты бы мне помог. А сейчас, когда я сама пытаюсь что-то объяснить, получается какая-то глупость.

Я киваю, стараясь сосредоточиться на математике и при этом продолжая следить глазами за небом.

— Должно быть, это задача на вероятность, — говорю я, просто чтобы хоть что-то ответить. — Вроде тех задач про мешок с шариками, которые мистер Спир задавал нам на той неделе. А у вас их давали? — спрашиваю я. — Задачки про мешок с шариками?

Она мотает головой.

— Ага, так вот. Поначалу они совсем простые, а потом становятся всё сложнее и сложнее. Ну, например, если у тебя в мешочке двенадцать шариков, причём семь из них пурпурных, три красных, а два зелёных, какова вероятность, что ты не глядя достанешь из мешка синий шарик? Ответ, ясное дело, ноль, а вероятность, что ты достанешь пурпурный шарик, гораздо выше, ну и так далее. Но разными способами можно рассчитать и более сложные вероятности. Так и с твоим парадоксом дней рождения, — добавляю я, стараясь как-то притянуть его к задачке про шарики. Но даже излагая всё это, я чувствую, что в голове у меня какая-то каша. — Скажем, если в комнате находятся двадцать три человека, ты сравниваешь первого с двадцатью двумя другими, но, когда ты берёшь следующего, его уже сравнили с первым как с одним из двадцати двух других, поэтому остаётся только двадцать одно сравнение, и так далее. Поэтому шансы всё время растут. Правильно?

Джой дёргает плечом, словно мои рассуждения приводят её в замешательство, но потом до меня доходит, что ей холодно, поэтому я подтягиваю спальный мешок и оборачиваю его вокруг нас плотнее, на мгновение чувствуя неловкость, которая только усиливается, когда она притискивается ближе ко мне. И оттого что она оказывается так близко, моё сердце начинает биться быстрее, как будто кто-то слишком крепко его сжимает. Всё потому, что с тех пор, как мы перешли в среднюю школу, я стал всё чаще думать о ней как о девочке. Хотя изо всех сил стараюсь этого не делать.

Это правда. Я очень-очень стараюсь.

Раньше я вообще не придавал значения подобным вещам. В смысле насчёт девочек. Абсолютный ноль внимания. Ни единой капельки. Вещам вроде того, что её глаза большую часть времени очень тёмные и серьёзные, но когда она радуется, они начинают улыбаться раньше, чем её губы. Или вроде того, что в некоторых местах её одежда прилегает к телу плотнее, чем раньше, и смотреть на это приятно. Или: что чаще всего её волосы пахнут ванилью, а иногда, особенно зимой, немного древесной смолой, а весной — цветущей вишней, как будто времена года прорываются у неё изнутри.

— Погоди, но разве при этом шансы не должны снижаться? — спрашивает она, чуть задев рукой мои пальцы. Может, случайно. Но отвечать ей мне теперь ещё труднее, потому что все мои мысли устремились куда-то совсем уж не туда.

Кажется, её мама тоже стала замечать, что она взрослеет, потому что она больше не хочет, чтобы я сидел с Джой в её комнате, хотя раньше не обращала на это внимания.

— Честное слово, Лукас, — говорит она, исхитрившись так изогнуть руку, что ей удалось ткнуть меня локтем в бок, — иногда мне кажется, что твой мозг поработили инопланетяне, а здесь осталось только твоё тело, которое пытается притворяться, будто его хоть что-то интересует.

— Меня всё интересует, — быстро говорю я. Возможно, даже слишком быстро. — Кстати, это же я предложил пойти сегодня смотреть на звёзды, разве нет?

— Но я-то сейчас говорю про парадокс дней рождения и про всё такое.

— И я пытаюсь объяснить его. Ну правда же.

Она перекатывается на бок и нарочно таращит на меня глаза. Совсем близко. Так близко, что я чувствую запах её волос — запах ванили и чуть-чуть смолы. Он такой сильный, что я едва могу дышать. Я издаю какой-то сдавленный звук, но, к счастью, она решает, что это из-за новых метеоров, потому что сразу отворачивается и устремляет взгляд в небо, в котором прочерчивается ещё один яркий штрих.

— Скорее загадывай желание, — говорит она.

Конец ознакомительного фрагмента.